- В твоей голове – на одну. А в его – может и нет. Может быть у него другая цель. Например, чувствовать себя незаменимым. Представляешь, что бы сейчас началось, если бы ещё один ремень порвали? Совещания, звонки, поиски вариантов – по всей вертикали вплоть до директора. И он – в центре событий. Все взгляды только на него. А тут раз – и ты со своими поисками коренной причины, с Батыем и с прочими решениями…

- Ну да… - Саня задумался. – В такой трактовке получается, что он не такой уж и крутой перец. Сначала новый ремень ушатал, потом быстро замену найти не смог, после – предлагал запускать с новым ремнём, не разобравшись в причинах… Это ж плохая работа – по-другому и не скажешь.

Эти мысли придали Саня уверенности. С такой позиции разговаривать с Романом Витальевичем было значительно проще. До этого ему казалось, что главный механик его не уважает, а сейчас получалось так, что тот его побаивается…

- Однако, это могут быть всего лишь наши с тобой фантазии. – Рыскарь словно слышал мысли Сани и сразу же разрушал хрупкие замки Саниных догадок. – А у него в голове на самом деле может оказаться ещё сотни две причин, почему он поступил именно так, а не иначе. Главное нужно помнить одно – человек поступил лучшим образом в тех обстоятельствах, в которых он на тот момент оказался.

- Что ты имеешь ввиду? – не понял Саня.

- Ну как что? Например, ты думаешь, что человек - полный идиот. Или дебил. И живёшь с этим знанием счастливой и бодрой жизнью. Но потом выдаётся случай, который раскрывает мотивы поведения этого «дебила». Может быть, разговор у вас с ним состоялся, или рассказал тебе кто-нибудь про некоторые обстоятельства его жизни. И выясняется, что человек то оказывается совсем не дебил. А дебил – ты, потому что не разобрался в контексте. Я это называю «сидром не-дебила» или «закон второго взгляда». Работает безотказно…

- Слушай… А ведь правда! На прошлой работе у меня был бригадир один. Очень хороший парень – лояльный, трудолюбивый, вовлечённый. Всегда задерживался с бригадой, если объём надо было вытянуть. Тут решили мы вторую смену запускать, а он ни в какую… Бойкотирует любые начинания, обучать не хочет никого и так далее. Дело чуть до увольнения не дошло.

- Классика: конфликт уже в точке невозврата, а люди даже не поговорили, — Рыскарь кивнул. — И что дальше?

- Ну, как ты и сказал. Я с ним сел один на один. Рассказал про цели, про его роль. Сначала он огрызался, а потом слово за слово — выяснилось: ему просто обидно. Он тянул объёмы как мог, людей гонял, сам оставался, а руководство всё равно вторую смену решило запускать. Когда мы цифры вместе посмотрели — понял, что он не мог физически вытянуть объёмы ни никак. Рынок вырос, прогнозы росли бешено. После этого он прям успокоился. Благодарил потом много.

- Вполне себе хороший пример, - похвалил Рыскарь. – Единственное, что он у тебя аж с прошлой работы. По идее – такие открытия ты должен совершать чуть ли не каждый день!

- Какие открытия?

- Как какие? Открытия чужой картины мира. И выравнивания своей с ней же. Что ты и сделал с тем бригадиром: разобрали на цифрах, что тот метод, которым работали раньше и который всегда срабатывал – больше не подходит. Нужен другой! И то, что он тебя благодарил сильно – совершенно не удивительно. Ты убрал неопределённость, в которой он находился: толи начальство им недовольно, толи ценить перестали, толи увольняться пора и прочее.

- Ну может быть ты и прав. Он, вероятно, действительно волновался, потому что не понимал, что происходит. Даже не ожидал, какое великое дело сделал тогда! – Саня заулыбался.

- Рано радуешься, как мне кажется. Дело, может быть, и правда великое. Только вот сделал ты его случайно, да и парень тебе попался, который сразу все свои сомнения на стол выложил. А в будущем тебе может так не везти.

- Вечно ты всё обламываешь, - обиделся Саня. – Ты токсичный!

- Ну да, ну да… пусть так. А теперь давай перейдём к выводам из нашей беседы. Нам же надо какие-то выводы сделать? Может быть, даже какие-то корректирующие меры запланировать. Нет? Или это слишком токсично?

- Ой, всё. Простите меня, пожалуйста. Давайте сделаем, конечно, выводы…Только я инсайты ловить начинаю — ты меня обратно в реальность суёшь. Можно хоть пять минут в тёплой ванне побыть?

- Для этого инфоцыгане сняли кучу роликов. Можешь греться сколько хочешь. А мы тут про реальность. Между прочим, сегодня ты затронул одну из трёх колонн хорошего производства — вовлечённость и работу с людьми.

- 3 колонны? Это ты о чём? А какие ещё две?

- Ещё управление и поток (или планирование). Про управление мы с тобой уже много говорили. Пока что твои действия никак не напоминают управление. И нам придётся ещё больше про это говорить. Поток потом затронем. А сейчас, раз уж начали - давай про людей.

- Давай! Тема очень интересная. И нужная. – Саня оживился.

- Тебе, как никому другому, нужная. С самого первого дня у тебя из этой области звучат сигналы тревоги. То операторы тебе бунт устраивают, то мастера не слушаются, то главный механик на совещание не приходит. Явно что-то не так, не находишь?

- Конечно, нахожу. Делать то что? Мне кажется, я начальник лояльный. Людям на встречу иду, ругаюсь и голос повышаю крайне редко, претензии все по делу. Чего им всем не нравится? Жёстче надо быть что ли?

- Надо быть лидером. А уж жёстким ты будешь или мягким – значения большого не имеет.

- Я, пожалуй, сейчас помолчу и просто послушаю внимательно, - Саня даже взял ручку, готовясь записывать.

- Ну по большому счёту мне тебе нового сказать нечего. Тебе и твоей команде противостоит Рой. И от того, как ты умеешь с ним справляться, по сути, и зависит – какой ты лидер. Если твои люди живут сами по себе, обтачивая фасочки на трубках (помнишь Петровича, который строгал пластик, когда линия раком стояла из-за брака) – ты плохой лидер. Если ты направляешь людей так, что Рой с каждым днём становится всё меньше и меньше – ты небезнадёжен.

- Я в целом уже начал понимать, что постановка задач на ДОМе и последующий контроль – это одна из основных точек роста для меня. Но как мне из всего этого Роя выбирать, куда направлять людей? И чего мы опять в управление скатываемся? Вроде начинали про вовлечённость?

- Потому что это стороны одной медали под названием «фокус». И нет, не в смысле «тут монетка - тут нет – а вот она, за ухом», - Рыскарь весело смотрел исподлобья на Саню, вертя в руках какую-то манжету со стола.

- Догадался…

- Ну то есть, основная твоя проблема заключается в том, что ты фокусируешься не на тех вещах. А от этого, твои действия становятся неэффективными. Или даже неправильными. Люди это видят – и сразу перестают видеть в тебе лидера. Другими словами – единственное чему тебе нужно научиться – это фокусу.

- Я как раз знаю 2 фокуса с картами. Они подойдут?

- Очень смешно. Может закончим тогда?

- Ладно, извиняюсь! Ты же шутишь… А мне нельзя, что ли?

- Тебе нет. Не заслужил ещё. Итак, парочка лайфхаков – как правильно фокусироваться. Помнишь, мы говорили про «синдром не дебила»?

- Конечно.

- Ну так вот – если ты относишь с проблеме (или Рою), как к дебилу, то и он относится к тебе также. И вскоре засыпет тебя похожими инцидентами. Если же вы сядете и поговорите, то можете прийти к совершенно неожиданным результатам и выводам. Понятна моя метафора?

- В принципе, да. Если уделить больше времени проблеме, то есть шанс сделать так, чтобы она больше не повторилась. А это значит Рой станет меньше. Это, по сути, база и всем очевидные вещи! Но почему-то в реальной жизни ничего из этого не получается. То времени нет, то знаний, то ещё чего-то…

- А вот это как раз происходит по твоей вине. Именно потому, что лидер ты ещё недостаточно сильный. В первую очередь тебе, как лидеру, нужно организоваться иначе. Не так, как ты организован сегодня!

- Это как?

- Сейчас объясню. Первое, что должно быть у лидера – это… Что? Как ты думаешь?

В этот момент в дверь постучали. В кабинет заглянул Аватар.

- Мы готовы к запуску. Начинаем?

- Ладно, продолжим чуть позже. Пойдём посмотрим – не порвёт ли ремень снова. – Рыскарь поднялся со стула.

У Сани внутри всё опустилось от страха. Но ничего не оставалось, как встать и идти. Кто он? Кабинетный или настоящий лидер, в конце концов…

Продолжение следует…
Читать сначала: https://sanya-davay.ru/

Чтобы понять, как травма «оседает» в мозге, нужно заглянуть в его физиологию. В момент сильного стресса наш «эмоциональный мозг», а именно миндалевидное тело, которое является стражем опасности, включает тревогу раньше, чем «мыслящий мозг» (префронтальная кора) успевает оценить ситуацию. Выбрасывается мощный коктейль из гормонов — адреналин и кортизол, которые готовят тело к драке или бегству. В норме, когда угроза проходит, уровень гормонов падает, и мы успокаиваемся. Но при травме, особенно повторяющейся или чрезвычайно интенсивной, эта система может сломаться. Миндалина становится гиперактивной, словно застрявшей в положении «вкл», а гиппокамп — структура, отвечающая за перевод кратковременных воспоминаний в долговременные и их контекстуализацию (где, когда, при каких обстоятельствах) — повреждается под действием кортизола. Именно поэтому травматическое воспоминание не становится обычным воспоминанием о прошлом. Оно хранится фрагментарно, без четкой привязки ко времени и контексту: в виде запахов, вспышек образов, телесных ощущений и эмоций. И когда что-то в окружающем мире напоминает хотя бы один из этих фрагментов, миндалина запускает полномасштабную тревогу, как если бы угроза была актуальной. Исследования нейробиолога Бесселя ван дер Колка, автора книги «Тело помнит всё», и работы таких ученых, как Рут Ланьюс, наглядно показали с помощью нейровизуализации, как при ПТСР меняется активность этих областей мозга, подтверждая биологическую природу расстройства.

Психологические причины кроются не только в самом событии, но и в последующей реакции. Огромную роль играет чувство беспомощности и утраты контроля над ситуацией. Если в момент травмы человек не мог ни бороться, ни бежать (состояние «замирания»), эта незавершенная двигательная реакция как бы «застревает» в теле. Важнейшим фактором является и отсутствие поддержки после травмы, невозможность говорить о произошедшем, чувство стыда или вины выжившего. Травма изолирует. Человек остается наедине с непереваренным, ужасным опытом, который его психика не в силах интегрировать. Поэтому она использует защитные механизмы: диссоциацию (ощущение «это происходит не со мной»), вытеснение, гиперконтроль или, наоборот, избегание всего, что может напомнить о травме. Но эти стратегии, полезные в краткосрочной перспективе, становятся тюрьмой в долгосрочной.

Интересно, что с эволюционной точки зрения многие симптомы ПТСР — это гипертрофированные, но изначально полезные реакции. Гипербдительность помогала нашим предкам выживать в постоянной опасности, а флешбэки — ярко помнить ситуации, грозившие смертью, чтобы избегать их в будущем. Однако для древнего человека угроза была конкретной и кратковременной (нападение хищника, схватка с врагом), после чего либо наступала смерть, либо следовал период восстановления в общине. Современные же травмы (особенно социальные, длительные, например, насилие в семье или участие в войне) создают хронический, непредсказуемый стресс, с которым древние механизмы справиться не были рассчитаны. Исторически отношение к таким состояниям менялось: от признания их у воинов (в XIX веке это называли «солдатским сердцем», в Первую мировую — «контузией», во Вторую — «боевым неврозом») до долгого периода стигматизации, когда это считалось слабостью характера. Лечение тоже было примитивным — от электрошока до попыток просто «взять себя в руки».

Самое важное знание сегодня заключается в том, что ПТСР излечимо. Мозг обладает нейропластичностью — способностью перестраивать нейронные связи и создавать новые на протяжении всей жизни. Это научный факт, подтвержденный работами таких исследователей, как Майкл Мерцених и Норман Дойдж. Цель современной терапии — не стереть память, а помочь мозгу обработать травматическое воспоминание, чтобы оно перешло из статуса актуальной угрозы в статус печального, но завершенного события прошлого. Для этого существуют доказанные методы. Под руководством опытного специалиста, который становится проводником в этом пугающем внутреннем мире, человек постепенно учится заземляться в настоящем, отличать прошлое от «сейчас», интегрировать разрозненные фрагменты памяти в свою историю и, в конце концов, возвращать себе чувство безопасности и контроля над собственной жизнью. Путь к исцелению требует мужества, но он возможен, потому что мозг, получивший рану, способен найти пути к ее заживлению.

Итогом нашего разговора становится важное осознание: посттравматическое стрессовое расстройство — не знак отличия, выданный лишь тем, кто побывал в зоне боевых действий. Это универсальная реакция человеческой психики и нервной системы на событие, которое оказалось для них непереносимым. Таким событием может стать не только война, но и насилие (физическое, эмоциональное, сексуальное), тяжёлая авария, внезапная потеря близкого, медицинская травма или жизнь в атмосфере хронической угрозы. Ключевой критерий — не «объективная» тяжесть происшествия, а субъективное переживание беспомощности, ужаса и угрозы для жизни или целостности личности. Именно поэтому человек, переживший, казалось бы, «обычное» для других событие, может годами жить с нераспознанным ПТСР, списывая гипербдительность, вспышки гнева, эмоциональное оцепенение и навязчивые воспоминания на плохой характер или последствия стресса. Он не признаёт в своих симптомах травму, потому что его представление о ней ограничено стереотипами. Понимание того, что ПТСР — это не про «место действия», а про внутренний слом механизмов безопасности, — первый и самый важный шаг к тому, чтобы перестать винить себя и начать исцеление. Мозг, получивший такую рану, может залечить её — но для этого травму нужно сначала увидеть и назвать по имени.

https://vk.com/srk_problemi

Нас приучили думать, что остановка — это смерть. Особенно тех, кто вырос с дырой в кармане и голодом в глазах. Нам кажется: если ты не бежишь, не решаешь, не мутишь, не висишь на телефоне 24/7 — ты проигрываешь. Ты становишься «обычным». А быть обычным для нас страшнее, чем быть мертвым. Мы покупаем быстрые машины, чтобы везде успеть. Мы употребляем быстрые дофамины, чтобы не чувствовать усталости. Мы хотим быстрых денег, потому что «потом» может не наступить. Мы превращаем свою жизнь в гоночный болид. Педаль в пол, ветер в ушах, размытый пейзаж за окном. Кажется, что ты управляешь этой скоростью. Кажется, что ты летишь к успеху. Но однажды ты вынужденно жмешь на тормоз. Оказываешься в тишине. В лесу. Или в пустой комнате без связи. Инерция продолжает тащить тебя вперед. Руки дрожат, сердце колотится, мозг требует: «Дай задачу! Дай проблему! Дай дозу адреналина!». Но ничего не происходит. И в этот момент наступает самое страшное прозрение. Ты понимаешь, что все эти годы ты не бежал К цели. Ты бежал ОТ себя. Шум города, бесконечные сделки, риск, интриги — это просто шумоизоляция. Мы строим её, чтобы не слышать собственного внутреннего голоса. Потому что этот голос задает неудобные вопросы: — Кто ты без своих денег? — Кто ты без своей маски? — Счастлив ли ты, или просто «эффективен»? Тишина — это рентген. Она высвечивает все переломы души, которые ты заклеивал пластырем из купюр и кайфа. Оказывается, смотреть на отражение дерева в воде сложнее, чем смотреть в дуло пистолета. Потому что пистолет угрожает только телу, а тишина угрожает твоему Эго. Я понял одну вещь. Сила — это не способность бежать без остановки. Любая загнанная лошадь так умеет. Настоящая сила — это способность остановиться, выдохнуть и не рассыпаться на части без внешней подпитки. Быть в покое. Быть трезвым. Быть настоящим. Это и есть самый дорогой люкс, который невозможно купить. До него можно только дорасти.

И вот они — чужие цели, планы, победы и достижения. Незнакомые люди, которых я даже не знаю, но они всё равно вызывают во мне ощущение, что я где-то глобально облажался.

А я смотрю на всё это так, будто мне выдали приглашение на свою же жизнь, но забыли место проведения.

И да, я завидую.

Горько. Тяжело. С огромным чувством опущения, от которого внутри всё становится вязким, как будто кто-то намешал бетон в область солнечного сплетения.

И тут я думаю: все эти люди как-то поняли, куда идут. У них был свой «момент». Своё «щелчок — и я знаю, что делать».

Стою утром с кружкой кофе, в пространстве между «надо бы собраться» и «я вообще кто такой», и понимаю, что вопрос, который крутится у меня в голове, звучит даже не драматично — просто фактически:

а где я был вообще?