Семен очнулся от легкого толчка в бок. Вздрогнув, он сделал попытку подняться на ноги, но тело сковали холод и смертельная усталость. Час назад он бежал, словно за ним гнались самые страшные обитатели ада, продирался сквозь колючие заросли, спотыкался о корни, падал и снова вставал. Бежал, пока ноги не подкосились окончательно. Рухнув на внезапно открывшейся поляне, он дополз до одинокого старого вяза, прислонился к шершавой коре и в изнеможение закрыл глаза. «Конец. Пусть хоть волки режут, хоть вороны клюют — мне всё равно», — промелькнуло в голове, прежде чем сознание окончательно померкло.
Глаза он всё же открыл — и едва не закричал. Перед ним, в лунном свете, замерла огромная волчья морда. Существо фыркнуло, отступило, и Семен разглядел: это не волк, а гигантская лохматая собака с горящими в ночи глазами-угольями.
— Пёсик… — хрипло выдохнул он, слабо улыбнувшись.
Псу это не понравилось. Он отпрянул, наклонил широколобую голову с лопухами свисающих ушей и утробно зарычал. Семен даже сумел рассмотреть клыки — острые, желтые, словно выточенные из старой, давно окаменевшей кости.
— Ты чего? — прошептал он, ощущая, как страх снова сжимает горло.
Рык усилился. В собачьих глазах Семен с ужасом разглядел холодную ярость серийного убийцы.
— Фу! Пошёл вон! — он отчаянно махнул рукой, но пес уже прыгнул. Клыки щёлкнули в сантиметре от лица.
— Молох! — раздался окрик, и собака замерла, словно скованная мгновенным гипнозом.
— Не трогай его, мальчик. Дядя может быть заразный.
Голос был низким, мелодичным, но в нем отчётливо слышались сила и властные интонации. Семен опустил руку, прикрывавшую лицо, и поднял глаза. На фоне блеклой луны стояла женщина — высокая и аморфная, будто тень из другого мира. Её длинный плащ колыхался, словно живой, капюшон скрывал лицо, а в руке поблескивал посох с навершием в форме вороньего когтя. Она сделала шаг вперёд, и Семен увидел бледное, почти прозрачное лицо с губами цвета запекшейся крови. Её пальцы, тонкие и длинные, сжимали посох так уверенно, будто это было продолжение её тела.
– Кто ты и как сюда попал? – Голос незнакомки, мягкий, как шелест опавших листьев над старой могилой, заставил мурашки побежать по всему телу.
– Лесная нимфа?.. – Семен прижался к вязу, кора впивалась в спину. Его пальцы бессознательно вцепились в мох, словно ища опору в реальности.
– Забавное прозвище, – её губы дрогнули, обнажив зубы, наверное слишком белые и острые для человека. Посох взметнулся – наконечник, напоминающий скрученный корень, ткнулся ему в грудь. Боль пронзила тело, как удар током.
– Имя! – потребовала она, и воздух вокруг вдруг загустел, будто пропитался смолой.
– Семен… Петров, – выдавил он, чувствуя, как холодное лезвие страха впивается в горло.
– А-а-а, Петров… – она медленно протянула его фамилию, будто прислушиваясь, как она звучит. – Заблудившийся путник? Спасшийся бегством от целой стаи свирепых волков? – Её смех, звонкий и злой эхом отозвался в лесу. – Волки здесь ни при чём. Запомни – ни один человек не сможет от них убежать, если только они сами не позволят ему этого сделать.
Он попытался встать, но ноги предательски подкосились.
– Хочу предложить тебе выбор, Семен Петров, – она провела посохом по земле, и тени вокруг зашевелились. – Остаться здесь и ждать рассвета… – кончик посоха упёрся ему в горло, – или принять приглашение и последовать за мной?
– Куда? – плохо соображая что происходит, промямлил Семен.
Её рука протянулась к нему – бледная, почти прозрачная, с ногтями, похожими на обсидиановые лезвия. Легко коснулась щеки.
– Вставай. Мой дом близко. Там ты сможешь согреться, прийти в себя и рассказать мне про несчастья, что с тобой приключились. Помни – без меня ты станешь кормом для хищников и удобрением этому дереву.
Незнакомка сделала жест рукой, обращаясь к собаке, затем повернулась и пошла прочь. Семён, страшась остаться один на один с леденящим холодом леса, с трудом поднялся на ноги. К его удивлению, тело повиновалось, словно некая невидимая сила подтолкнула его и потянула за собой.
Они шли недолго. Лес вокруг преобразился: стволы встали ровными рядами, словно замершие стражи, а снег под ногами стал мягким, словно воздушный белый пепел. Он больше не скрипел, не цеплялся за ноги — лишь глухо шуршал, старательно поглощая каждый звук. Через пару сотен шагов еловые заросли расступились, открыв поляну. Лунный свет лился на неё серебристой глазурью, а посередине, словно трещина в зеркале, извивалась чёрная лента речки. На высоком берегу, там, где река делала плавный изгиб, стоял дом.
Не просто дом — средневековый замок в миниатюре. Каменный, с пристроенной с торца башней, чья крыша была покрыта похожей на чешую дракона черепицей. На шпиле флюгера замер кот, выгнувший дугой спину. Его силуэт казался живым: в лунном свете глаза из позеленевшей меди сверкали, словно следили за посмевшим сюда явиться человеком. Узкие окна, походили на щели в доспехах. Они светились тусклым жёлтым светом и эти отблески дрожали на снегу, рисуя живые, длинные тени. Ни следов, ни тропинок — только девственно чистая снежная целина, нарушаемая сейчас их шагами.
За домом, в глубине, раздавался скрип водяного колеса. Его широкие, покрытые ржавчиной лопасти, обледеневшие по краям, медленно вращались, словно перемалывая саму ночь. Тихий плеск чёрной воды почему-то вызывал необъяснимое беспокойство. От речки веяло сыростью, смешанной с запахом плесени, тины и прелой листвы.
Молох, шедший рядом с хозяйкой, внезапно сел. Семен рассмотрел еще одно строение – низкое, с покосившейся дверью. Большой сарай с крышей из соломы и внушительной поленницей у ближней стены напоминал спящее животное — огромное, с полуприкрытыми ставнями-глазами, в которых царила вечная тьма.
— На место, — коротко приказала девушка.
Пес двинулся к сараю, его крупные лапы бесшумно месили снежную массу. Уткнувшись мордой в почти невидимую дверь, он толкнул её — древесина скрипнула. Обернувшись, Молох замер, сверкнув глазами-угольями. Семену почудилось, что в них вспыхнул красноватый отсвет, будто за кровавой пеленой пряталось нечто большее, чем собачья злоба. «Сбежишь — загрызу», — прошипел в голове внутренний голос, и ледяной червь животного ужаса прополз по позвоночнику.
— Умный пёс… — пробормотал Семен, сглатывая ком в горле.
— Добро пожаловать, — произнесла незнакомка, и скрип колеса на мгновение стих, будто кто-то там, в черной воде насторожился, затаив свое дыхание.
Дверь дома распахнулась беззвучно, будто её открыла сама ночь. Резные дубовые панели, покрытые паутиной трещин, напоминали кожу древнего существа. Незнакомка повернулась, её силуэт растворялся в жёлтом свете, льющемся изнутри:
— Слушай внимательно, Семен Петров. — Глаза её сузились, как у кошки перед прыжком. — Войдёшь — станешь гостем. Нарушишь правила — станешь пищей. Первое: руки свои прижми к бокам или засунь в карманы. Прикоснёшься к чему-либо без спроса — отрублю. Второе: даже не пытайся о чём-то расспрашивать. Ты «простец» и твой разум — слепая кротовая нора. Мне лень в неё спускаться.
– Чего так жёстко? – пробормотал Семен, но его не услышали.
В доме было тепло, но уют здесь чувствовался особый — он затягивал в себя, прилипал к телу как паутина, сотканная из обмана и древних заклятий. Пространство гостиной, вопреки скромным внешним размерам дома, заметно растекалось вширь, явно подчиняясь иным законам мироздания. Низкие дубовые балки под потолком, подпиравшиеся несколькими такими же, только поставленными вертикально, чертили потолок на ровные квадраты. В них преобладало хаотичное сплетение веревок с подвешенными пучками сухих трав. Они нависали над головой как корни гигантского дерева. Воздух был переполнен ароматами полыни и чабреца, смешанного с ярким привкусом чего-то дымчато-горького.
Камин, массивный, выложенный из дикого камня, пожирал дрова с тихим треском. Его тепло обволакивало, но почти не согревало. От этого казалось, что пламя – всего лишь иллюзия.
Слева на стене висело зеркало в раме из чёрного дерева, испещрённой рунами. Его поверхность мерцала тускло и было видно, что оно чертовски старое. На широкой полке под ним выстроились различные склянки с мутным содержимым, запечатанные сургучом и обклеенные самодельными, пожелтевшими от времени этикетками. По краям — свечи в медных подсвечниках, оплывшие до коряво-уродливых форм, будто их плавили не жаром огня, а чьим-то тяжёлым дыханием.
Диван с бархатной обивкой цвета спелой сливы стоял у камина, укрытый лоскутным одеялом, где каждый лоскут напоминал фрагмент старой кожи. Подушки-думки в серых, бесцветных наволочках лежали так, словно на них только что сидели невидимые гости. Кресло-качалка с клетчатым пледом на спинке едва заметно покачивалось, намекая на то, что его освободили совсем недавно...
На окнах тяжелые бархатные шторы, у стены дубовый стол и пара стульев с мягкими сидушками, резными спинками и причудливо изогнутыми ножками. На столе круглый медный поднос с глиняной посудой и маленькой вазочкой, из которой колючим, уродливым веником торчал давно засохший букетик полевых цветов.
Стеллаж упирался в потолок и ломился от книг в кожаных переплётах, чьи корешки давно потрескались от возраста. Между фолиантами ютились декоративные фигурки — совы с глазами из кровавых рубинов, зеленоглазые змеи, свернувшиеся в бесконечные узлы, какие-то странные по форме и содержанию копытные животные. Может фавны с сатирами, а может и бесы. Немногочисленная посуда, среди которой преобладали медные бокалы и кубки, покрытые зеленоватым налётом окиси.
В дальнем углу комнаты, где серые тени цеплялись за стены, Семен заметил узкую деревянную лестницу, что вела на второй этаж дома. Под ступенями виднелся дверной проём, за которым угадывалась крохотная кухня: настенные шкафы, холодильник-пенал и небольшая плита.
Хозяйка скользнула в комнату, сбросила унты и плащ из кожи, подбитый лисьим мехом. Наконец Семен смог разглядеть незнакомку лучше. Под верхней одеждой у той оказалось черное шерстяное платье, облегающее стройную фигуру, и вязаные, синего цвета гольфы до колен, контрастирующие с бледной кожей ног. Лет девушке можно было дать не больше двадцати. Высокая, с осанкой королевы, с иссиня-чёрными волосами, собранными лентой цвета летнего ночного неба. Лицо — мраморная маска: худое, с заметными тенями под глазами, губы – жесткая тонкая нить, подкрашенная бордовой помадой с металлическим отблеском. Но больше всего завораживали и одновременно пугали глаза — ярко-синие, как пламя газовой горелки. Прожигающие насквозь, но напрочь лишённые тепла.
– Не стой как болван, – её голос хлестнул, как удар плётки. – В углу корзина. Скидывай в нее свои тряпки.
Семен посмотрел на себя: куртка в грязи, руки в засохшей крови, штаны, словно их жевали волки. В таком виде ему сейчас самое место в сарае, рядом с псом, а не здесь, в этом доме. Он потянулся к корзине, содрогаясь от мысли, как в таких лохмотьях он сможет вернуться домой. Да и просто выйти из леса...
Хозяйка дома тем временем зажгла свет на кухне, поставила чайник. После вернулась в комнату и открыла небольшой, спрятанный в нише стены платяной шкаф. Вынула оттуда бумажный сверток и бросила его на пол перед Семеном.
– Переоденься. И умойся. Ты воняешь страхом и смертью.
В свёртке оказалась рубашка из грубого льна и обычные с виду черные джинсы, пахнущие дымом и стиральным порошком.
Семен сдирал с себя одежду, руки его дрожали так, что пуговицы выскальзывали из пальцев, не желая выходить из петель. Ткань жалобно трещала, и Семен морщился, будто нещадно рвал собственную кожу. Запутавшись в штанах, едва не рухнул на пол, ухватившись в последний момент за дверной косяк.
Хозяйка тем временем двигалась по кухне как тень – стремительно и бесшумно. Чайник трубно завыл, из его носика повалил пар, извивающийся в воздухе широким серпантином. Девушка сорвала с подвязки пучок трав — сухие стебли захрустели под ловкими пальцами, и на мгновение Семену показалось, что в травах мелькнуло что-то тёмное — перо? Коготь? — но девушка уже швырнула всё в пузатый глиняный чайник.
— Не зевай, — бросила она через плечо. Голос её слился с треском поленьев, будто огонь в камине подтвердил ее слова, заговорив её устами.
Семен натянул чужую рубаху — грубая ткань пахла дымом и горечью трав, словно её долго и особо тщательно вываривали в зелье. Он потянулся к воде, чтобы умыться, но замер: в маленьком зеркале, что висело рядом с рукомойником, отражалось не его лицо, а чьё-то чужое, искажённое, мятое страхом и смертельной усталостью, с пустыми глазами-воронками.
Семен заставил себя умыться, намылившись маленьким кусочком мыла и щедро плеская воду на лицо. Та пахла ржавчиной и корнями, оставляя на коже ощущение липковатой плёнки.
Молодая хозяйка тем временем разлила травяной чай по кружкам, выточенным из чёрной керамики. Аромат вился густыми клубами, обжигая ноздри горьковатой смесью трав, но в послевкусии сквозила сладость гниющих ягод. Она поставила одну кружку на стол, кивком головы указала на нее Семену. Жидкость внутри переливалась маслянистыми бликами и казалась живой.
– Садись, – её голос не предполагал возражений. Сама она опустилась в кресло-качалку, и оно заскрипело ритмично-угрожающе, отсчитывая секунды до чего-то неизбежного.
Семен присел на край дивана, обхватил кружку дрожащими ладонями. Первый глоток обжёг язык и горло, но тепло тут же сменилось странной тяжестью — будто в жилах застыл расплавленный свинец.
– Спа… спасибо, – он прокашлялся, избегая её пристального взгляда.
Хозяйка лесного дома молча наблюдала за ним. Её синие глаза светились неестественной голубизной, как люминесцентные грибы в пещере. Молчание висело плотнее смога, давя на виски. На миг показалось, что даже пламя в камине резко сжалось в размерах и замерло, боясь нарушить тишину.
– Почему ты... – начал он, но тут же замолчал, вспомнив ее второе правило.
– Почему я тебя к себе пустила? – закончила она за него, слегка склонив голову. Ее голос звучал холодно, в нем сквозила заметная нотка презрения. – Потому что ты был на грани. И потому что, как это не странно звучит – ты мне нужен.
Семен почувствовал, как напряглись его и без того расшатанные нервы. Слова этой странной особы звучали для него пугающе и бессвязно, будто шифр из другого мира. Он не понимал, зачем она втянула его в эту игру.
– Нужен? Для чего? – не удержался он.
Девушка улыбнулась, но в ее улыбке не было ни капли тепла. Ее губы изогнулись, словно она знала что-то, что он никогда не сможет понять.
– Ты скоро все узнаешь, – сказала она, отхлебнув травяной отвар. – А пока… пей и отдыхай. Завтра будет долгий день.
Семен хотел спросить, что она имеет в виду, но сдержался. Вместо этого он просто кивнул и сделал еще один глоток странного, обжигающего напитка.
Комната, наполненная живым теплом, вдруг показалась ему смертельной ловушкой, в которую его коварно заманили. Он чувствовал, как что-то незримое сжимается вокруг, но сопротивляться уже не было сил. Он смертельно устал. Все сильнее хотелось спать, и он боялся, что уснет прямо так, сидя, с кружкой в руках.
Девушка, казалось, читала его мысли. Она слегка покачивалась в кресле, а её взгляд тонул где-то за стенами, в ночных тенях, что знали куда как больше, чем простые смертные.
– Меня зовут Ева. Это мой дом, и я, как ты уже, наверное, понял, – лесная ведьма.
Семен дернулся, словно от пощечины, едва не вылив на себя содержимое кружки. Вся сонливость мигом слетела. Ведьма?! Конечно, все здесь в доме указывало на это, просто кричало о принадлежности хозяйки к чему-то загадочному и потустороннему. К тому же её поведение... Ее внешность... Но разве ведьмы — это не страшные старухи, сгорбленные собственной злобой, с носом крючком и ступой, на которой они рассекают по ночному небу?..
– Не корчи рожу, – её голос разрезал мысли надвое, заставил посмотреть на хозяйку дома по-новому. – Тебе придётся смириться с одним интересным фактом – я знаю про все твои делишки, Семен Петров. Знаю про чёрта, что сулил тебе за душу райские кущи и страстную любовь одной ветреной особы. Знаю, что потом случилось с ней, с твоей Ларисой… и про то, как ты метался в моём лесу, словно загнанный заяц.
Семен тяжело сглотнул и на всякий случай поставил кружку с отваром на пол. Шанс разлить содержимое себе на колени стремительно возрастал.
– Я даже знаю откуда у тебя, обычного кабинетного червя, кровавые мозоли на ладонях.
Семену нестерпимо сильно захотелось броситься бежать. Прямо так, без верхней одежды и почти босиком.
– Более того, я знаю первопричину всего, что с тобой случилось. Это благодаря одной особе... – Ева прищурилась, будто ловила в воздухе привкус воспоминаний. – Она оказалась настолько наивной, что согласилась на авантюру Гозенталя. Вечно болтливая, вечно пьяная... Жалкая неудачница по жизни.
Семен вдруг вспомнил о странной, рыжей как огонь женщине, про которую говорила Лариса. Та неведомо как забралась к ней в квартиру и пыталась подсунуть на подпись контракт, суля «теплое местечко» в обмен на фарс с мнимой страстью. Ложь, от которой до сих пор болело в груди — будто кто-то сжимал ребра тисками.
– Догадываешься, о ком речь? – Ева склонила голову, и свет свечей заплясал в ее волосах, отбрасывая на стены зыбкие тени.
Он кивнул, поморщился от навалившихся воспоминаний.
– Рыжая Розалия... – имя ведьма произнесла с придыханием, словно пробуя на вкус. – Вцепилась в посулы Гозенталя, как голодная собака в кость. Но её протеже оказалась не из робкого десятка и послала её нахрен, да так, что та чуть не взорвалась от переполнявшей её злобы. Ладно Гозенталь запретил ей применять какое-либо физическое воздействие на людей. В итоге Розалия раскисла и не нашла ничего лучшего, как залить горе вином, а вкус разочарования заесть грибами. – Ева провела пальцем по краю кружки, и жидкость внутри зашипела, выпуская клубы сизого дыма. – Мы с ней... связаны. Кровью, обетами, старыми долгами. Потому, когда она попросила помощи, я не смогла отказать.
Ева поднялась, и тени зашевелились за ее спиной, будто живые. Она взяла со старой дубовой полки склянку — стеклянный сосуд с густой, почти черной жидкостью, мерцавшей багрянцем. Бросила ее Семену так небрежно, что он едва успел поймать её дрожащими руками.
– Аптека «Первоцвет полыни», – прочитал он, и буквы на этикетке заплясали перед глазами, сливаясь в каллиграфический узор, который он видел... тогда, на кухне своей квартиры. За минуту до трагедии.
Его сердце учащенно забилось, перед глазами поплыли розово-красные круги. Нестерпимо сильно захотелось закричать, выплеснуть из себя накопившиеся боль, обиду и страх. Он едва сдержался, чтобы не наброситься на хозяйку дома с обвинениями.
– Вижу, ты все понял, – ведьма поставила кружку на стол и развернула один из стульев к Семену. Села, сохраняя безупречную осанку, закинула ногу на ногу. Чуть подтянула вязаный чулок и сомкнула пальцы рук на своих коленях.
– Можешь спросить, если хочешь, – её голос прозвучал как шелест страниц запретной книги.
– Это ты подбросила таблетки? – выпалил Семен, сжимая банку так, что отчетливо и громко хрустнули костяшки пальцев.
– Нет, конечно! – Ева вскинула бровь, и в её глазах вспыхнули крошечные звёзды, словно в синеве зарождалось северное сияние. – Я подобной ерундой не занимаюсь. И вообще избегаю ходить в город – не мое там место – от скопления людей и машин я морально чахну и в любой момент могу сорваться. Мой дом здесь, в лесу. – Она провела рукой по воздуху, и тени на стенах изогнулись в поклоне.
Семен с трудом сдержался, чтобы не протереть глаза.
– Я лишь передала Розалии то, что она просила. Как таблетки попали в твои руки – вопрос к Рыжей или, что более вероятно, к Гозенталю.
– Но кто-то все это подстроил! – он вскочил, покачнулся как пьяный и тут же сел обратно. – Две таблетки! Они выпали не просто так! И Лариса… она умерла от передозировки!
– Выпало ровно столько, сколько ты захотел, – загадочно произнесла Ева. – Надо было быть чуть сдержаннее в своих желаниях. Препарат – лишь помощник в достижении целей. Никак не средство.
– То есть с твоих слов получается, что я… хотел убить Ларису? – его голос сорвался в шёпот. Голова пошла кругом от нахлынувшего вдруг праведного гнева.
Ева встала, и её силуэт вытянулся до потолка, поглощая свет.
– Получилось так, как получилось, – произнесла она, и в словах зазвучал металл. – Но, если ты жаждешь знать, можем поговорить о причине, по которой сам Князь Теней удостоил тебя своим вниманием. – Она щёлкнула пальцами, и в воздухе возник свиток, обёрнутый в кожу с клеймом в виде козьей головы. – Думаешь, Гозенталь предложил контракт просто так? Ты действительно поверил, что кого-то, не с того не с сего, могла заинтересовать твоя жалкая личность?
Семен на это лишь пожал плечами.
– Я взялась разбираться с этим вопросом, прекрасно понимая, что ни Гозенталь, ни Розалия не снизойдут до подобных телодвижений меньше чем за полный горшок золота Лепрекона. Так что я сразу поняла: с тобой что-то нечисто. Вся эта история отчетливо пахнет гнилью. Я стала копать и заплатила целое состояние проклятому Библиотекарю!
Она потрясла свитком в воздухе, явно демонстрируя результат своих денежных вложений. Затем небрежно бросила свиток в жерло камина. Тот истаял в воздухе, не долетев до жадного огня всего несколько сантиметров.
— Я выяснила: ты, Семен Петров, прямой потомок одного весьма любопытного персонажа, который топтал землю лет так пятьсот назад. Титулованный граф, член тайной организации, которая боролась с любым проявлением инакомыслия в те тёмные и поистине жестокие времена. Орден выслеживал и предавал «суду Божьему» всех, чьи души так или иначе оказывались запятнаны общением с потусторонними силами. Да и саму нечисть, если удавалось до нее добраться, братство истребляло с фанатичным усердием.
– Инквизиция, что ли? – осторожно предположил Семен. История показалась ему занятной, но не более того.
– Нет. Куда серьезнее. Инквизиция – сборище меркантильных ублюдков, которых заботили лишь статус, нажива и потакание собственным порокам.
Ева извлекла из глубокого кармана платья изящный золотой портсигар с большим темно-синим сапфиром на крышке. Открыла его, достала тонкую черную сигарету, зажала губами – и та вспыхнула сама собой. Ведьма глубоко затянулась, затем выпустила в сторону Семена густое облако дыма. Под его пристальным взглядом клубы сплелись в замысловатый узор – розу, чьи лепестки медленно вращались в воздухе, роняя с острых краев крупные, вязкие капли.
– Орден назывался «Черная роза на крови», – сказала Ева, махнув рукой. Дым рассеялся, оставив после себя терпкий аромат полыни и спелых лесных ягод. – Даже сейчас те, кто выжил тогда, да и их потомки, шепчут это имя со страхом и благоговением. А твой прапрапрадед… – она зло усмехнулась, – был правой рукой основателя этого ордена – старшего магистра, герцога Эрика фон Штауфена.
– А я тут при чём? – мужчина нервно провёл рукой по подбородку. – Сотни лет прошло. Неужто решили поквитаться со мной за подвиги предка?
– Нет. Всё куда интереснее, – Ева прищурилась, будто оценивая его реакцию.
– Недавно нашли документ, проливающий свет на тёмные страницы борьбы Ордена с Иными. Его прочли и кое-кому стало известно местонахождение одного артефакта... особо ценного для всех нас. За ним тут же отправили с десяток самых расторопных бесов. Вернулся только один, таща в мешке рога и копыта своих подельников. Артефакт они нашли, но изъять не сумели. Заклятие оказалось очень древнее и смертоносное. Оно хранит бесценную реликвию лучше, чем все многочисленные стражи дворцов Великого Дворха.
Ведьма вернулась в кресло-качалку, опустившись в него с такой грацией, словно это был королевский трон. Некоторое время она молча курила, пуская кольца дыма в потолок. Её взгляд упёрся в пустоту, словно она читала невидимые руны в воздухе.
– И... где в этой истории я? – Семен невольно заёрзал на диване. – Каким боком ко всему этому прилагается моя грешная душа?
– Твой предок был хранителем... реликвии, – Ева резко повернула голову, будто всплывая из вод Леты. – Он спрятал её, когда Орден пал в борьбе с Великим Князем Пустоши. Запечатал доступ кровью и малой искрой собственной души. Взять артефакт может лишь носитель его крови. Прямой наследник по мужской линии.
Семён в недоумении хлопал глазами, пытаясь осознать то, что только что услышал. Слова ведьмы не укладывались в его голове с теми странными событиями, которые произошли с ним за последнее время.
– Получив контракт на твою душу, Гозенталь сделал бы из тебя послушную собачонку, – ведьма встала, тень от её фигуры вскарабкалась на стену. – Ты бы приполз к хранилищу на четвереньках и вылизал бы пыль с порога, лишь бы угодить хозяину. Полез бы туда, куда тебе прикажут и в зубах притащил все, что от тебя потребовали!
– Да щас! – он зло тряхнул головой.
– О, наивный! – Ева рассмеялась, и в смехе этом зазвенели ледяные осколки. – Думаешь отдав черту душу, ты как прежде останешься сам себе хозяин? Без души человек пустышка, мягкая, податливая глина, из которой можно слепить все, что угодно – послушного идиота, циничного политика или кровавого убийцу. – Она шагнула к нему, резко наклонилась, и Семен увидел в её зрачках отсветы чужих костров. – И поверь: наполнить эту глину можно чем угодно. Любым, даже самым лютым дерьмом!
Холодок в груди сжался в ледяной шар. Семен машинально потрогал шею – там, где меньше суток назад могла намертво затянуться петля контракта. Всё-таки отшить того рогатого мерзавца было лучшим решением в его жизни.
Тишина повисла в комнате, нарушаемая лишь потрескиванием догорающих углей в камине. Ева вернулась в кресло, докурила сигарету и затушила её о край кружки, где отвар давно превратился в холодную жижу. Семен молчал, чувствуя, как тяжесть ожидания сжимает сердце. И не зря — ведьма нарушила молчание первая.
– Я затеяла свою игру, Семен Петров, – её голос прозвучал так, что вызвал ассоциацию приставленного к горлу ножа. – Гозенталь слеп и слишком самоуверен, зациклившись на твоём рабстве. А его подручная Рыжая Розалия… – она фыркнула, – годится лишь пугать детей да выманивать деньги у глупых и доверчивых домохозяек. Я же предлагаю договор. Честный. Открытый. «Ты мне — я тебе».
– Чертов адвокат тоже предлагал «договор», – Семен сглотнул, вспоминая масляный голос беса. – Обещал любовь и преданность Ларисы. И чем это кончилось?
– Не смеши меня этим шарлатаном! – Ведьма резко вскинула подбородок, и тени на её лице задвигались, словно живые. – Его удел — ловить слабаков в свои силки из сладкой лжи. А я… – она медленно обвела пальцем край кружки, и чайная гуща вдруг застыла в форме человеческого черепа, – всегда позволяю сделать выбор.
– Выбор? – Семен невольно сжал кулаки. – И что ты планируешь получить?
Улыбка Евы растянулась неестественно широко, обнажив довольно опасные зубки.
– Артефакт. Взамен я устраню твои проблемы. Все. Кстати, мог бы и поблагодарить за то, что волки в лесу тебя так и не разорвали...
Она внезапно встала, словно её подняло невидимой нитью, и скользнула к лестнице, ведущей на второй этаж.
– Выходи, дорогая! – крикнула она вверх, и её голос эхом отозвался в комнате.
Семен вскочил, взгляд метнулся к двери. Бежать? Но ноги вдруг стали ватными. Он услышал шаги — медленные, шаркающие.
По лестнице спускалась Лариса. Ужасно бледная, с огромными синяками под глазами... живая. Её пальцы судорожно цеплялись за перила, будто каждое движение давалось огромным трудом, через нестерпимую боль.
– Привет, Сёма… – её голос был слаб и дрожал, как натянутая струна.
Семен рухнул на диван, сердце колотилось так, будто рвалось наружу.
Как же так? Лариса была мертва! Он держал в руках её коченеющее тело. Чувствовал холод ее кожи. Но теперь она стояла перед ним, и в её глазах плясали крошечные язычки пламени — точно такие же, как в глазах Евы.
«Это пиздец какой-то!» – мелькнуло в голове у Семена. – «Мне еще живых мертвецов для полного счастья не хватало!»
