Всем привет! Это снова я и еще один рассказ на Ваш суд. Спасибо за внимание.

- Пацы, зырьте! – в туалете школы номер двенадцать был аншлаг. Спектаклем заведовал Женька Малых. Он был из числа забияк и никогда не тушевался даже перед взрослыми. За что его и уважали, или еще больше боялись попасться под его горячие кулаки.

- Дебил то наш, опять че-то нашел, да всё в «дом» к себе тащит! – Малых легонько пнул Родского Глеба, от чего тот упал на грязный кафель и замычал.

- Ты чего делаешь? – сквозь проступающие слёзы спросил у него Глеб.

- Да ничего, мы же так, прикалываемся. Что за херню ты опять приволок? Или это твоя еда, а? – школьный задира распалялся еще сильнее, указывая на черный, вязкий сгусток, который находился в руках его жертвы.

- Это друг! Он сам мне так сказал! – Глеб привстал и оперся на унитаз сзади себя, аккуратно держа черный шарик в руках, словно котёнка, которого нашёл на морозе. Брошенного и одинокого. Беспомощного и уязвленного. Загнанного в угол стаей огромных крыс. Глеб чувствовал себя таким же побитым и жалким.

- Парни! – обращаясь к толпе, гаркнул Женька. – А мы что, с вами, ему не друзья получается? – все десять человек рассмеялись, в туалете становилось тесновато. – А ну жри его! Быстро! – рявкнул хулиган. – У тебя тут нет друзей кроме нас и никогда не будет, слышишь? Жри! Иначе все кости переломаю! – в такие моменты в Жене Малых не оставалось ничего человеческого, лишь страсть унизить, раздавить или действительно причинить вред. Любому.

Глеб попытался заплакать, но сил на это не нашлось. Ноздри наполнялись запахами хлорки вперемешку с мочой, а это выражение на лице его обидчика, он видел уже несколько раз, от чего отставал по школьной программе на год. Женя не шутил насчет костей. Женя просто не умел шутить.

- Считаю до трёх! – холодно бросил Малых. – Раз! Ну же, уродец, жри! Два! Быстрее, я кому сказал! Три…

На счёт три Глеб проглотил липкую и вязкую субстанцию, даже не пытаясь осознать, что это было. Он словно упал в лужу на размытой деревенской дороге с открытым ртом, куда ему попала грязь и вода. Было что-то еще, что-то круглое, что в данный момент плюхнулось в его желудок, а на губах осталась черная солоноватая слизь с запахом рыбы.

- Вот! Теперь мы твои единственные друзья! – фальшиво засмеялся Женя. – А теперь, вали, не злоупотребляй нашей добротой. - он достал из кармана брюк пачку сигарет, которую стащил у отца. Взял одну и заправским движением забросил её себе в рот, плотно захватив ту губами. Кто-то из толпы заботливо поднёс зажигалку.

Отступившие школьники освободили Глебу путь к бегству и тот, утирая губы рукавами своей белоснежной рубашки, выбежал из туалета, словно из камеры пыток, которая раз в неделю организовывалась не только для него. Таких «игрушек» у Малых было три: Глеб из девятого, которого прямо сейчас рвало в школьную раковину в коридоре; Галька из седьмого, которая приходила в школу лишь раз в неделю из-за своей редкой болезни; Матвей из восьмого, который сейчас стоял рядом с Глебом пытаясь подобрать слова.

***

Сам Малых был из десятого. Отец Жени, бывший военный, позаботился о том, чтобы преподать сыну армейское воспитание и привить любовь к спорту, однако сам того не ведая, он лепил из своего сына вышибалу, а не терпеливого и сдержанного юнца, которым сам был когда-то. Однажды Женя пришел домой позже обычного и застал в коридоре отца. Тот стоял в угрожающей позе и смотрел на него, как на нашкодившего щенка.

- Где ты был, сын? – коротко спросил Малых старший.

- Не твоё дело. – пустота в голосе сына немного пугала, но что он мог ему сделать?

- Я не расслышал! – полковник запаса рявкнул, в надежде добиться ответа.

Женя не стал отвечать второй раз. Он в упор подошел к отцу и одним выверенным ударом, сломал своему отцу ногу, прямо в области сустава. Полковник взвыл скорее не от боли, а от предательства и неожиданности. Страх объял его полностью. Зажал в свою камеру, которая в данный момент освещалась одним лишь плафоном на стене коридора. Следующий удар по голове вышиб из него сознание.

Скорая приехала быстро. Со слезами на глазах Женя говорил, что нашел отца таким у квартиры и занес внутрь. Он хорошо поработал над этой нелепой легендой своей жестокости. Никто из бригады скорой помощи, не заподозрил, в тогда еще девятикласснике жестокого садиста, который опережал свой возраст в силе, злобе и лжи.

С тех пор отец стал одной из жертв собственного сына. Когда социальный работник, назначенный бывшему военному, уходила, то Женя подходил к отцу вплотную и смотрел в его глаза. Такой диалог мог длиться пару минут. За это время бывший военный понимал, что никогда не видел таких глаз у своего ребенка, а потом, когда Женя уходил из дома, тихо плакал, не до конца осознав, что он остался инвалидом на всю жизнь.

Как ни странно, в школе Женю жалели, но только лишь из-за необъяснимого ужаса, который подросток навевал одним лишь своим видом. Преподаватели закрывали глаза на его проделки и драки, лишь бы не дошло до того, что тот впадёт в свою черную ярость и подкараулит кого-нибудь из них возле дома. И тогда лишь немой бог станет свидетелем того, на что способен этот зверь в обличие школьника.

***

- Глеб, ты чего? – Матвей ошарашенно бегал вокруг своего одноклассника и глядел в раковину, которая заполнялась черной рвотой. – Тебе может к классухе или фельдшеру?

- Не надо, само пройдет. – Глеба стошнило еще раз, затем он включил кран, умылся и попытался стереть маслянистые черные следы с раковины.

- Раз в неделю сюда прихожу, а вы опять глазеете на что-то мерзкое. – девичий голос раздался неожиданно и приятно. Галя неловко подскакивала к ним на своих костылях.

- Да мы тут это…, Глеб траванулся чем-то. – Матвей вдруг покраснел и ударил взглядом в пол.

- Ага. Отравителем был Малых? Где кровь тогда? Что это за черная дрянь? – Галька подошла поближе. – Глеб, если ты будешь пить нефть, трансформером точно не станешь.

Галя стала сердцем их компании неудачников. Она сама была в одном шаге до могилы, поэтому всё, что у неё осталось – это чувство юмора, увечья и издевательства от одноклассников. Тоже самое было и у её братьев по оружию. Глеб чуть не умер при тяжелых родах, однако врачам удалось спасти как его, так и мать. Недостаток кислорода, всё же, сказался на дальнейшем развитии. Глеб не стал каким-то инвалидом, нет, но обладал разными странностями поведения. Слышал всякое от неодушевленных предметов и мог часами залипать в одну точку. Матвей выжил в автокатастрофе, которая забрала его мать, а их с отцом оставила пожинать плоды скорби и утраты. Галя не рассказывала им из-за чего была сначала в инвалидной коляске, а теперь на костылях, но это было и не важно. Их всё равно объединяла, если и не дружба, то общие проблемы, и безумный Женя Малых.

- Ладно, добывайте свою нефть дальше. Когда разбогатеете, мне скажите. Купите мне пару новых ног и позвоночник. – Галя хотела развернуться, но увидела в раковине что-то белое, размером с маленький стеклянный шар. – Это что? Жемчуг?

Она брезгливо схватила шарик двумя пальцами и аккуратно повертела им перед глазами. От жемчужины исходило какое-то тепло, успокаивающее и мягкое. «Я друг.». В голову, словно иглы, вонзились два слова. Галя не удержала жемчуг и выронила его из рук. Матвей подхватил шарик налету и посмотрел на подругу.

- Ты чего? – с беспокойством спросил он.

- Наш Глеб – жемчужница! Это же из него вышло, фу. – отшутилась она.

Глеб стоял рядом с ними, а в руке Матвея он видел уже светящуюся сферу, которая, казалось, изучала его с неподдельным интересом. Оставшаяся половина дня прошла без особых приключений. Они встретились на крыльце школы после занятий. Матвей всё так же держал находку при себе, словно та приклеилась к нему и не хотела отставать.

- Матвей! Можешь мне вернуть мою жемчужину? Я её нашел на перемене в кладовке. Она разговаривала, я вам клянусь! – глаза Глеба наполнились безумным энтузиазмом. Словно завороженный он наклонился к руке Матвея и схватил свою находку.

- Ай! Да отдал бы я, придурок! Больно надо! Как там Галька сказала?

- Жемчужница! – прозвучало с верхних ступеней. – Вы что, идиоты, не знаете откуда жемчуг берется?

- Нет. – ответили они оба.

- Эх, вы, вас на второй год надо оставлять, а тебя, Глеб – на опыты.

- Не надо меня на опыты! – испуганно всхлипнул Глеб и положил жемчуг в карман.

- Ладно, ладно. Инвалиды своих не бросают, не переживай. – сказала Галя. – Дал господь кавалеров, тоже мне. Провожать меня будете или как?

Матвей и Глеб кивнули с радушным согласием и улыбнулись. Они шли по набережной и любовались видами реки. Она была одна и протекала сквозь весь город, как его главная артерия. Ветер бил волнами по камню и капли иногда долетали до ребят, но их это нисколько не заботило. Матвей думал лишь о том, что Глеб скоро свернет к себе домой и тогда он останется с Галей наедине, и уж в этот раз, точно скажет, что она ему нравится. Так было каждую неделю, но эта станет другой.

***

Глеб пришел домой в каком-то странном возбуждении. Пока он шел до дома, он вертел странную жемчужину в руках и врезался во всё, во что только мог, но не обращал на это никакого внимания. Он слышал всё тоже мягкое и тёплое – «я друг» в своей голове, и что-то новое разливалось по его венам. Какая-то потаённая энергия, что давала ему надежду на то, что он больше никогда не попадется Жене Малых.

Скинув рюкзак у тумбочки и сняв ботинки, он вбежал в свою комнату, закрыл её изнутри, словно собрался сделать что-то непристойное и поставил жемчужину на стол. Затем, он сел на стул и не обращая внимания на включенный компьютер стал изучать находку. Он смотрел на неё с лупой, терся об неё щекой и пробовал лизнуть. Обычный жемчуг, ничего такого.

Он уже давно свыкся с тем, что находит что-то говорящее, что-то важное, что-то стоящее, но после тщательного изучения он отбрасывал вещи в свой ящик находок, но с этой вещицей хотелось в буквальном смысле быть. На каждое прикосновение жемчуг отвечал теплом. Словно после зимних гулянок на санках приходишь домой и кладешь вещи сушиться на батарею. Вот тогда и возникает этот приятный тёплый контакт между кожей пальцев и чугунной красавицей.

«Я друг!» - голос излучающий теплоту и добро, звучащий, словно прикосновения шелка к коже завораживал.

- Я тоже друг! – вслух ответил Глеб. – Кто ты?

«Я принцесса! Ты ведь спасешь меня, правда?» - звонкий девичий голос вдруг прозвучал в голове Глеба и тот расплылся в блаженной улыбке, представляя себя героем сказок и игр, в которых такие сюжеты были раскрыты совершенно с разных сторон. Он представил себя Линком, которому придется победить злого Ганона и спасти Зельду.

- Спасу! Но… как? – Глеб так же понимал, что не вышел ни бойцом, ни ученым, а, следовательно, Ганон был ему точно не по – плечу.

«Проглоти меня!» - сказал игриво мягкий девичий голос. Глеб схватил жемчужину со стола и сунув в рот, не задумываясь, проглотил.

- Но как тебя это спа… - Глеб не успел договорить. Тьма накрыла его словно паутина маленькую мошку. Он упал на мягкий ковер и с улыбкой заснул.

***

Матвей и Галя свернули на узкую улочку в конце которой стояла обычная провинциальная трёхэтажная постройка. Жизнь обладала какой-то удивительной иронией, и Галя жила на третьем этаже, но поднималась туда вполне успешно. Когда было лень это делать, она звонила отцу и тот спускался, чтобы занести её прямо на руках. В такие моменты она ощущала особую близость с ним и чувствовала себя хрупкой и важной принцессой.

Стоя у подъезда Матвей травил свои глупые шутки, а Галя смеялась, по – настоящему, а не фальшиво, как думал Матвей.

- Галь, я это… - начал готовиться к своей речи Матвей.

- В туалет не пущу! – она сама рассмеялась своей глупой шутке.

- Да я не об этом. Ты мне нравишься. Вот. – он опустил взгляд вниз и щеки его налились румянцем.

- И это всё? Где же люблю, женюсь, до старости? – она улыбнулась и её щеки тоже налились жаром. Она прижала костыль к себе и освободившейся рукой коснулась щеки Матвея, а затем поцеловала того в щёку. – Ты мне тоже нравишься! – кокетливо сказала она.

Матвей поднял голову и посмотрел на Галю. Он не видел в ней ничего, кроме принцессы, которую обязательно нужно спасти от недуга. Он крепко обнял её и почти заплакал, но сдержался в последний момент.

- Ну хватит, ты чего? Увидимся ведь еще! А теперь, мой кавалер, помогите даме сесть в карету, в смысле, подняться на этаж.

- С удовольствием! – сказал Матвей и открыл дверь подъезда.

***

- Глеб, сынок! Что с тобой? – мама придерживала его одной рукой, а второй легонько гладила по щеке. – Сынок!

- Мам. Мне снился океан. Там были друзья, много друзей. – Глеб открыл глаза и увидел испуганное лицо матери и раскрасневшееся лицо отца, который только что выбил запертую изнутри дверь.

- Ну и напугал ты нас, Глеб. – мягкий баритон заполнил комнату. – Больше так не делай, хорошо? Ты зачем заперся то, боялся украдут? – отец улыбнулся, глядя на сына.

- Нет. Её больше не украдут. Я её спас. – Глеб блаженно расплылся в улыбке.

- Кого её? – раздался голос родителей.

- Принцессу! – радостно ответил Глеб.

Затем он поднялся с пола и добродушно улыбнулся родителям.

- Голодный? Рыцарь ты наш. Точно всё в порядке? – спросила его мама, глядя ему в глаза.

- Да, мам, всё теперь будет в полном порядке. Я бы скушал рыбу на ужин? Можно? – в его глазах на миг блеснуло что-то светлое и в миг исчезло в тёмных глубинах зрачка.

***

Женя Малых всегда соблюдал стандартный маршрут после школы. Тренировка по боксу, а затем гулянки до ночи. Он не любил алкоголь, в отличии от его приятелей, но считал их пьяные выходки забавными для себя. Ходячий цирк – так он их называл. Друзей у Жени не было. У Жени была только ненависть. К этому городу, его жителям и отцу, который пытался прописать для него какую-то другую жизнь. Женя с треском и хрустом разломал отцовские потуги, привязав того к инвалидному креслу и заставив замолчать о том дне.

- Эй, фиу, сюда подойди! – один из заводил компашки вдруг нашел очередную жертву.

Тихий переулок заливало фонарным светом, по которому шла небольшая фигура. Издали силуэт показался Жене знакомым. Точно, это же тот, дебил, который со всем чем попало говорит. Веселье само шло к ним в руки.

- Как тебя там, Глеб? – насмешливо произнес Женя. – Ты чего это по ночам шляешься? Или опять какую-то дрянь ищешь?

Они окружили его с четырех сторон. Перед лицом Глеб видел гадкую ухмылку Жени и впервые не боялся. Сзади пивные пары отрыжки одного из прихлебателей неприятно щекотали ноздри. Вся атмосфера вокруг раскалилась и готова была вспыхнуть в любой момент.

- Чего молчишь, дебил? – Малых слегка толкнул Глеба в плечо, но тот даже не пошатнулся. – Берега попутал или че? Ты ведь знаешь, что я могу с тобой сделать? Хочешь сдохнуть, прямо здесь и сейчас? – в голосе Жени сквозил могильный холод.

- А ты? – высоким девичьим голосом вдруг ответил Глеб.

- Опа! Это че за фокусы? – Женя рассмеялся в голос, словно пёс, а его стая подражала своему вожаку.

- А ты… хочешь… сдохнуть? – мягкий и высокий голос девочки доносился из открытого рта Глеба, но язык и губы не шевелились.

Женя не стал отвечать. Он кивнул тому, кто стоял сзади Глеба. Раздался звук разбивающейся бутылки, а затем моргнули уличные фонари. Глеба нигде не было. Тот, кто теперь стоял с розочкой и безумно глазел перед собой видел лишь Женю. Остальные тоже встали в замешательстве. На траве были крупные следы крови, но какой-то через чур тёмной и пахучей. Пахло рыбой. Единственный, кто не потерял холодного самообладания был лишь сам Женя.

- Чудеса, а, парни? Чего притихли? – попытался он подбодрить своих, но у тех в глазах погас весь энтузиазм.

- Олег, убери осколки и выкинь где-нибудь в канаву. Нет тела – нет дела.

Олег подошел к месту и присел на корточки. Собирая осколки, он пачкался в чем-то черном и слизком. Мерзкие ощущения ползли по коже и пробирались прямо в сознание. Становилось дурно. Речной водой и рыбой пахло всё сильнее. Подняв последний осколок и сложив его в ладонь Олег попытался встать, как вдруг какая-то черная нить обвила его руку и резко сжала. Стекло и кости хрустнули в один момент. Полилась кровь, орошая набиравшую силу весеннюю траву. Олег закричал. Кто-то пытался его оттащить, но еще одна нить обвилась вокруг его тела и не давала тому сдвинуться.

- Пацаны! Помогите! Больно, сука! – Олег вопил и махал свободной рукой. В глазах все помутнело. Пелена боли накрывала его и что-то черное проникало в его сознание, словно паутина.

- Ну как, нравится? – уже ставший привычным голос оглушил немых зрителей.

- Сучонок! Это твоих рук дело? – Олег снова закричал.

- Тихо. Я не у тебя спрашивала. – Глеб стоял рядом с Олегом всё в такой же позе с открытым ртом.

Кажется, впервые в своей жизни Женя Малых напрягся. Он не смотрел ни фантастических фильмов, не читал никаких книг, но его скепсис таял. Он видел, как Олега сцепили черные нити и их становится все больше и больше.

- Ты че творишь, сука? – Малых занёс руку для удара, но тут же плети обхватили его за все конечности и приковали к земле, подняв голову, чтобы он продолжал видеть то, что происходит.

- Остальные – свободны! – игривый девичий голос снял оцепенение с трех других псов из стаи, и они побежали так, как никогда в жизни.

- Женечка, у меня к тебе дело. – Глеб лег прямо на землю и внимательно посмотрел в глаза Жене. Тот видел лишь жемчужный блеск и легкую дымку, словно глаза у Глеба были чем-то вымазаны.

- Какое еще дело? Ты что вообще такое?

- Я друг! Твой единственный друг, Женя, если, конечно ты захочешь. – Глеб, словно рыба, болтнулся на земле, разводя руками.

- А что, если я откажусь? – спросил Малых.

- Я ждала этого вопроса. Олег. Прости.

Он даже не успел закричать. Обвившие его плети, словно бритвы, изрезали парня в фарш. Кости, мясо, кожа были ровно разрезаны там, куда успели дотянуться черные нити. Рядом валялся череп, разрезанный на причудливые разносторонние углы. Половинки глаз валялись рядом и уже начали растекаться. Разрезанный в разных местах кишечник начинал пованивать, поэтому то, что сейчас было Глебом щелкнуло пальцами и черные нити обвили человеческий фарш в кокон, унося тот под землю, словно огромного червя.

- Понял. – Женя почувствовал слабость, боль и что-то похожее на страх, чего не чувствовал очень давно.

- Хороший мальчик. Теперь ты пойдешь домой, а завтра, в школе, мы с тобой обсудим наш контракт. – рот Глеба закрылся, и жуткая улыбка расползлась на его лице.

Путы перестали держать Женю на земле и тот наконец то смог встать. Хотелось убить мелкого засранца, стереть в порошок, кинуть в огонь, утопить, застрелить и распять, всё что угодно, но как только он думал об этом в голове неприятно зудел высокий девичий голос. «Я знаю всё, о чем ты думаешь, осторожнее.».

- Жень, ты домой идешь, или как? – Глеб заговорил своим нормальным голосом.

- Пошли, пошли. Мы ж, с тобой, соседи, вроде как. – он растер затекшие запястья и спросил. – Это кто был?

- Принцесса! Правда она классная? – Глеб сиял, словно всё это было лишь частью его свидания.

- Да. Ничего так. – бросил Женя.

- Она мне говорила, что сильные и глупые понимают только язык насилия. Она была права. Во всём права. – радовался Глеб.

- Всё, пожалуйста, замолчи. Бошка трещит. Пошли домой уже. – Женя плелся рядом сунув руки в карманы. Рядом с ним, в припрыжку скакал Глеб, насвистывая какую-то бессмысленную мелодию.

***

Матвей весь вечер провел в своих фантазиях и мечтах. Галя нравилась ему еще с тех пор, как появилась в их школе на инвалидной коляске. Что-то ёкнуло в груди, когда он увидел это чистое ангельское лицо. Вместо болезненной худобы он видел в ней изящную и чистую девушку, ангела, божье создание, небесную принцессу.

Он заходил в социальную сеть и каждый раз заходил на её страничку. Он пересмотрел каждое её фото уже по десять раз, но ему всё равно было мало. Пусть жизнь инвалида и кажется не такой подвижной, но у Гали она была разнообразной. Она побывала во множестве мест, что до болезни, что после.

Вот она в Риме на инвалидной коляске с какой-то пластиковой трубкой в носу. Рядом стоит её отец и мать, они улыбаются, но всё же выглядят измученными. Потом было фото с еще какого-то курорта, где они на пляже, где у Гали уже не было той причудливой трубки в носу. Родители казались радостными, полными сил и энергии. На общих фото, где отец Гали смотрел на неё Матвей видел себя. Он так же, как и её отец любил Галю, всем своим существом.

- Спишь? – клацнуло сообщение.

- Нет. Твои фотки разглядывал. – написал он ответ.

- У тебя фетиш какой-то на инвалидов? – она поставила в конце свой любимый смайлик «xD».

- На тебя если только. А то, чем ты болеешь, лечится?

- Нет. Во всяком случае не у нас точно. Я много где была, но меня смогли поднять только на костыли.

- Галь, я в такие моменты не знаю, что и сказать.

- Ничего не говори. С тобой и помолчать приятно. Добрых снов, вуайерист. Мой вуайерист. – она отправила следом «сердечко» и вышла из сети.

Матвей положил телефон на грудь и прижал его обеими руками. Живое тепло растеклось по его телу, и он мгновенно заснул.

Сны были дурные, вязкие, вонючие. Словно как в тот раз, когда отец повел его на рынок, где на прилавках под пекущим солнцем кто-то разложил рыбу. Он плыл в реке среди города, вокруг колыхались волны и ветер поднимался с еще пущей силой. Небо заволокло тучами и мгновенно стало темно. Не было видно ничего, кроме воды, которая светилась своим величием и властью над Матвеем. Мрак густо навалился ему на голову, засыпав глаза, нос и рот. Он попытался нырнуть, чтобы смыть эти ощущения, но что-то прочитало его желание и утянуло вниз. Он вдруг понял, что может дышать, но воздух ему не понравился. Река воняла дохлой рыбой, а кто-то тащивший его за щиколотку ноги вниз, угрюмо ухал, как филин.

Прошло где-то еще две минуты, прежде чем он достиг дна. Здесь было видно чуть лучше, чем снаружи и Матвей, найдя опору под ногами, начал двигаться вперед. Впереди были какие-то разрушенные строения. Такие он видел на обложках многих фантастических книг, которые содержали в себе исторические факты вперемешку с гротескным вымыслом. Он подошел к одному из них и открыл что-то похожее на дверь. Камень с ручкой сдвинулся с большим трудом и открыл вид на внутреннее убранство разрушенного дома.

Привычных атрибутов человека тут не было. Кругом были различного рода ракушки, камни и песок. В центре дома был большой моллюск, точнее, две открытые створки открывали вид на что-то черное, пахнущее тиной и гнилью. Матвей подошел ближе и ощупал бугорок, который заметил. Очистив предмет руками, он держал в руках ровно такую же жемчужину, которую ещё утром где-то нашел Глеб. Мягкое тепло и легкая вибрация ударили по его рукам и в голове он услышал уже знакомое «я друг».

***

Гале не спалось. Она ворочалась всем телом в кровати и изредка перекидывала вяло работающие ноги. Больше всего ей хотелось сейчас встать на них и ощутить пятками шерстяной ковер, но, конечности утратили былую чувствительность, поэтому Галя всегда старалась одеваться теплее, чтобы не заморозить их до конца, особенно зимой или прохладной весной.

Чем она болела, не могли сказать даже в Израиле. Просто в десять лет Галя упала и не смогла встать без помощи родителей. Галино тело словно стало работать пятьдесят на пятьдесят, забыв, предварительно, оповестить об этом хозяйку. Ей не было больно. Ей было безумно обидно, горько и тошно от того, что она больше никогда не пойдет сама. В первый год местных и московских больниц хватило лишь на кучу бумаг, исписанных докторами, которые мало что понимали о природе недуга маленькой девочки. Её родители были разбиты, но держались. Главное дочь была жива.

Отец продал свой крупный бизнес, оставив небольшую долю себе, чтобы хватало на жизнь, начал возить дочь заграницу. Турки что-то лопоча разводили руками. Немцы проводили какие-то исследования и слили с Гали столько крови, что ей становилось дурно. В Израиле им сказали, что смогут максимум, что сделать, это поставить девочку на костыли, но вернуть былую силу ногам – уже не получится. Врач что-то говорил про связи позвоночника, долго рассказывал про кости, а Галин отец слушал это и понимал лишь одно. Его дочь останется инвалидом, зато будет жива.

Постепенно жизнь вернулась в почти привычное русло. Галя быстро освоила сначала коляску, а потом взялась за костыли. Первый забег был неудачен, однако потом, она спокойно поднималась на третий этаж без посторонней помощи. Она всегда останавливалась на передышку между этажами и думала, за что ей это и почему. Однако потом, она перестала жалеть себя и свела всё в глупые стереотипные шутки. Так было проще. Так было легче.

Лучше быть профессором Ксавьером, чем глупой Джубили, единственная сила которой бессмысленные фейерверки. Галя умела читать людей, но не могла ужиться среди них, поэтому в основном училась дома, а в школу приходила за заданиями и увидеться с ним. С Матвеем. Она уже тогда поняла, почему он так на неё посмотрел. Так на неё смотрел только отец, а Матвей был обычным мальчишкой, который был заворожен Галей, словно дракон сокровищами. С ним еще был тот странный мальчик Глеб, который тогда выбежал откуда-то из подвала и начал дергать зависшего Матвея.

- Матвей, посмотри, какую штуку нашел. Она разговаривала со мной! – с резким возбуждением говорил он ему. – Эй, ты тут?

Галя подъехала к странной парочке и заговорила первой.

- Что у вас тут есть интересного? – он взглянула на Матвея и тот, заметив этот жест, спрятал лицо в пол и покраснел.

- Я нашел реликвию старой школы! Она рассказала, что на этом месте, раньше, стояла церковь, но когда пришли большевики, то всё спалили, а её бросили тут умирать. – Глеб показал свою находку Гале. В его руках был небольшой обожженный и погрызенный крест.

- Да, крестами сыт не будешь. – Галя улыбнулась. – Кто ж его грызть пытался? – Галя вертела находку Глеба в руках. Затем она положила его в карман.

- Не знаю. Он молчит с тех пор, как я его принес сюда. – начал оправдываться Глеб.

- Тебя как зовут, экстрасенс? – Галя вытянула руку вперед к Глебу.

- А? Глеб. А тебя? – он пожал хрупкую девичью руку и взглянул в чистое лицо.

- Галя. Ты представишь мне своего друга? – Галя посмотрела на Матвея, который стоял румяный, как наливное красное яблоко.

- Его Матвей зовут. Матвей, че ты застыл? – Глеб пихнул его локтем, отчего тот вздрогнул.

Матвей сам протянул руку Гале и ощутил самое лучшее прикосновение в своей жизни, схожее с тем, когда он еще мог вспомнить касание маминых рук. Он секунд десять держал её за руку и уже тогда не хотел отпускать, но Глеб снова вмешался.

- Пойдемте отсюда быстрее. Там Женька идет. Худо будет.

- Какой Женька? – встрепенулась Галя и отпустила руку Матвея.

- Малых. Полный отморозок. Кошмарит нас с Глебом и даже старшаков. Те, кто приходили отношения выяснять, убегали сверкая пятками. Так что, действительно, давайте свалим. – Матвей схватил ручки коляски и повел Галю впереди. Сзади плелся Глеб.

***

Глеб сидел на кровати и ощупывал голову. Ни царапины, ни капельки крови, ничего. Словно его не били бутылкой с размаху, потенциально пытаясь убить. У Глеба теперь была сила. Он уже победил Ганона. Теперь нужно найти Зельду.

«Тебе понравилось, то что ты видел сегодня?» - игривый голосок вдруг раздался прямо в мозгу, заставляя Глеба улыбаться от радости.

«Да! Так ты его и этак! Видела, как он смотрел?»

«Видела!»

«А о чем ты с ним хочешь поговорить завтра?»

«Ты же знаешь, глупенький, тебе нужно спасти меня еще один раз!»

«Да, я знаю, просто бесит меня этот Женька! В рожу бы ему дал!»

«Тихо, тихо, у нас на всё еще будет время!»

«Да, будет, ты права!»

Глеб лег на кровать и взял в руки телефон. Он зашел на первый контакт в списке друзей. На фото была белокурая девочка с чистым лицом, она стояла, опираясь на костыли и показывала в камеру задорный язычок. Глеб улыбнулся, нажал на кнопку выключения, положил телефон рядом с подушкой и заснул.

Продолжение в комментариях.

Прошло три месяца, и из мусорного канала потянуло каким-то нехорошим запахом. Рома вызвался посмотреть, что там воняет, но, как и Рустам, ничего не обнаружил. Тогда старший подъезда попросил его промыть трубу хлоркой, и Рома принялся исполнять задание. И пропал...

Председатель поискал Рому в подвале, сходил к ларьку, где собирались алкоголики, но и там его никто не видел. И тогда он на всякий случай посветил фонариком снизу в мусоропровод. И обомлел... Там вниз головой висел труп нашего бомжа-дворника.

Рому вытащили спасатели, но, когда следователи попытались провести эксперимент с целью установить, мог ли погибший свалиться в мусоропровод случайно, оказалось, что при всем желании человек с его комплекцией не в состоянии протиснуться в мусороприемник. Поэтому так и осталось неясным, как Рома оказался в трубе.

После этого случая на собрании ТСЖ было принято решение заварить злополучный мусоропровод. Когда сварщик закончил последний шов, все жильцы подъезда с облегчением вздохнули.

Однако странное дело — прошло почти четыре года с тех печальных событий, но люди до сих пор говорят, что из закупоренного мусоропровода иногда по ночам раздается какой-то вой. По этой причине многие из прежних жильцов уже переехали в другие дома, а те, кто остался, мечтают о том же.

Вот только надо было раньше думать — местные риэлторы прознали о «проклятом подъезде» и сбили цены на квартиры. Так что нам отсюда уже не выбраться.

Они виделись ещё пару раз.

Она знала город глубоко: показывала старые мосты, дороги, где не ездят машины, дворы, где фонари гаснут навсегда, заброшенные дачи, где по утрам всегда закрыты шторы. Она слегка улыбалась, гуляя с ним по местам, где трава выше пояса и всё выглядит так, будто жизнь когда-то ушла и не вернулась.

— «Ты не против палатки?» — спросила она на третьем свидании. — «Можно выехать за город. Тихо, красиво, костёр, звёзды».

— Что за место?

Она пожала плечами:

— Просто место, где я гуляла в юности.

Он согласился.

Перед выездом спросила:

— Телефон зарядил?

— Ага, полностью.

— Отлично. Там розеток не будет.

Они ехали по пустой дороге.

Фонари кончились быстро.

Свет фар вырывал из темноты рекламные щиты без букв, обугленные столбы и корявые деревья.

Мара сидела спокойно, руки сложены на коленях, и ни разу не посмотрела в его сторону, только заранее предупреждала о поворотах.

Они вышли из машины, когда солнце уже давно село.

Ветер пах гарью и землёй.

Поле было огорожено ржавой сеткой, перекрученной, с дырами, в одном месте — огромная дыра, как будто кто-то вырвался наружу.

Трава за забором лежала ровно, будто её кто-то погладил гигантской тяжёлой рукой.

— Тут?

— Тут. — Она улыбнулась. — Моё любимое место.

— Здесь раньше скотомогильник был, — сказала она. — Старые времена, зараза какая-то, всё закопали, а теперь всё чисто.

— Не звучит романтично.

— Зато тихо.

Ветер успокоился и воздух стал пахнуть металлом и сырым сеном.

Они поставили палатку прямо у дыры в заборе.

Она зажгла свечи, достала термос и бутылку вина.

— За природу, — сказала, наливая.

Он засмеялся, отпил.

В темноте её лицо дрожало, как отражение в воде.

Губы двигались чуть не в такт словам, будто с ней говорил кто-то ещё.

Свет дрожал, иногда ему показалось, что лица у неё два — одно улыбается, другое шепчет что-то себе под нос.

Он подумал, что просто устал.

— Ты хороший, — сказала она, глядя в пламя. — Мне редко попадаются такие.

— Какие?

— Чистые.

Он засмеялся.

Она посмотрела на него и добавила:

— У вас мясо слаще.

Он не расслышал.

— Что?

— У вегетарианцев, — улыбнулась она. — Мясо слаще.

Он не понял, пошутил ли кто-то из них. Но, понимая, что вокруг ночь, а он уже в палатке с красавицей, решил посмеяться. «Ничего, — думал он про себя, — я привыкну к ней и её юмору».

Проснулся он от звука — будто кто-то тяжело ходил по земле.

Трава шуршала ровно, как дыхание.

Он выглянул — пусто.

— Мара? — позвал он.

Тишина.

Лишь сетка чуть колыхалась, и от дыры шёл тёплый пар, как из гниющей земли.

Он выполз из палатки наружу.

Следы — босые, глубокие — уходили за сетку, в сторону поля.

Он прошёл за сетку.

Под ногами земля стала мягкой, как будто дышала.

С каждым шагом вязла всё сильнее, и вдруг он провалился.

Темнота была плотной, как грязь.

Пахло мясом и железом.

Света не было, но он видел — каким-то новым зрением, слепым и серым, как у зверя.

Он попытался подняться, но руки уходили в жирную и липкую массу.

Под пальцами — не земля, а что-то пористое, влажное, будто тёплая кожа.

И она шевелилась, как если бы под ней кто-то дышал.

Из глубины доносился тихий хруст — будто кто-то медленно развинчивал позвоночник.

Воздух густел, становился тягучим, пах известью и молоком.

Он сделал вдох и понял, что лёгкие не слушаются. Воздух всё равно входил и выходил, будто кто-то качал его грудь снаружи, как кузнечные меха.

Тишина вокруг казалась живой: где-то под ним переливались пузыри, лопались, оставляя на коже жирные капли.

Что-то скользнуло вдоль икры — тонкая жила, похожая на корень растения. Она вцепилась под ноготь и медленно потянула вверх.

Он дёрнулся, вырывая ноготь вместе с кусочком кожи. Из раны не вытекло ни капли крови — наоборот, что-то тонкое втянулось внутрь.

И тогда над ним послышался её голос — тихий, спокойный, будто всё это было нормой:

— Ты ведь сам хотел быть ближе к природе.

Он понял, что слышит её не ушами, а внутри черепа.

Под пальцами — кожа. Настоящая. Тёплая, но не живая. Под ней шевелилось что-то, как пульс без сердца.

Пахло мясом и чем-то химическим.

И вдруг к этому запаху добавился ещё один — человеческий: пот, духи, жжёная резина, больничная вата.

Слепые рты проступали в глине, открывались и закрывались без звука.

Кто-то шептал:

— Не двигайся. Сейчас будет легче.

Другой голос отвечал:

— Уже поздно.

Вдалеке шевельнулось что-то большое, и он услышал — женские голоса, глухие, будто через толщу воды.

— Это место… — прошептал он. — Что это за место?

— Скотомогильник, как я тебе и говорила, милый, — ответил женский голос, и Мара выросла из темноты.

Её тело поднималось, как будто сама земля выдавливала её наружу.

Лицо менялось — чужие губы, чужие глаза, чужие руки.

— Здесь хоронили тех, кого нельзя было съесть. И тех, кого нельзя было любить.

— Сначала сюда привозили животных, — сказал один из голосов, ровно и без злобы. — Их держали для прибыли, откармливали, продавали. Потом пришла язва. Боль сжигала их изнутри. Люди просто закопали их. Как мешки. Никого не спасли.

— А потом сюда свозили и людей, — прошептала другая. — Девушек. Тех, кого продавали, использовали, бросали. Некоторыми пользовались и после смерти. Мы слились телами. Мы стали одним телом. И теперь у нас общая память. И одна жажда.

Он попытался высвободиться, но земля держала ноги.

На его коже расползались тени, превращаясь в пальцы. Они трогали его за лицо, за глаза, за губы.

Мара, извиваясь, подползла ближе.

Её дыхание пахло гниющим молоком.

Холодные пальцы провели по щеке, оставляя влажный след, и этот след начал впитываться в кожу, как чернила.

— Ты ведь не догадался, почему я тебя так и не поцеловала, правда?

— Не догадался...

— Я и другие девочки на работе не целуемся. Нам не разрешили жить. Не дали быть тёплыми. Мы не знали любви — знали расчёт и проданную юность. Мы помним, как нас возили, продавали, бросали. Мы не забыли.

Она улыбнулась. Улыбка стала шире, чем позволяла анатомия. Внутри рта что-то зашевелилось — кости, чужие пальцы, оторванные ногти.

— Мы не едим убийц, — сказала она. — Мы едим тех, кто считает себя чистым.

— Почему я?

— Потому что ты живёшь на чужой боли и не чувствуешь её. Потому что у вас мясо слаще.

Он крикнул, но изо рта высыпалась земля.

Она шевелилась, будто язык, и лезла обратно.

— Хорошо, что ты зарядил мобильный, — прошептал женский голос где-то в глубине. — Ещё несколько обедов ты нам обеспечишь.

Он хотел отпрянуть, но понял, что его руки — уже не его. На одной блестело чужое кольцо, ногти на другой были накрашены облупившимся лаком.

Мара приблизилась вплотную. Её ноги заканчивались не ступнями, а чем-то вроде пульсирующих жилистых корней из гниющей плоти, и они уже входили в его грудь.

Лицо её вытянулось, приобрело свиные очертания. Она открыла рот, и он увидел, как из её глотки ползут человеческие руки, покрытые язвами.

Из глаз у неё текло жёлтое молоко, но он уже переставал чувствовать к нему отвращение, напротив, странная жажда начала мучить и его, он хотел его испить несмотря на рвотные позывы .

Смрад её дыхания был ничем по сравнению с тем ужасом, что накатывал — от осознания, что всё это действительно живое.

Последнее, что он почувствовал, — вкус мокрой земли, железа и чего-то сладкого.

А потом услышал:

— Тише… не двигайся. Сейчас пройдёт.

К вечеру в городе-миллионнике появился очередной новый профиль.

Пётр Иванович листал, покручивая усы, свою свежую анкету в приложении знакомств и увидел уведомление:

Mara: «Привет. Может, кофе вечером?»