Важное замечание. Даная статья - это практический материал, показывающий использование метода PERT на примере проекта запуска онлайн-сервиса. Однако из-за невозможности корректного отображения математических формул и таблиц расчетов на данной площадке, материал приведен с сокращениями. Полная версия статьи доступна по ссылке.

История возникновения метода PERT

Современные методы управления проектами во многом обязаны своему развитию необходимости координации сложных программ в области науки, обороны и промышленности середины XX века. Одним из таких методов стал PERT (Program Evaluation and Review Technique) — техника оценки и анализа программ и проектов, ориентированная на управление крупными и инновационными проектами. С момента своего появления PERT заметно повлиял на становление современной дисциплины проектного менеджмента, став основой для многочисленных модификаций и национальных аналогов.

Метод PERT был разработан в США в конце 1950-х годов в рамках программы создания ракетного комплекса «Поларис» для ВМС США. Проект отличался высокой организационной и технической сложностью, вовлекал сотни подрядчиков и требовал управления неопределённостью сроков. В 1958 году Lockheed совместно с консалтинговой компанией Booz Allen & Hamilton была предложена сетевая вероятностная методика, которая стала известна как PERT.

Параллельно в компании DuPont (совместно с Remington Rand) появился CPM (Critical Path Method). Оба метода сетевые и опираются на критический путь, однако их философии различаются:

• PERT предназначен для исследовательских/инновационных проектов с высокой неопределённостью длительностей. Для каждой работы задают три оценки (оптимистическую, наиболее вероятную и пессимистическую), а далее рассчитывают ожидаемую длительность и дисперсию.

• CPM нацелен на производственные/строительные проекты с устойчивыми процессами: используют фиксированные длительности, а фокус смещён на стоимость и ресурсные компромиссы.

В отличии от диаграммы Ганта, которая была визуально наглядна, хорошо показывала календарный план, но ограниченно отражала логические зависимости и не работала с вероятностной природой сроков, PERT изначально задуман как аналитический инструмент для выявления критического пути и оценки вероятности завершения к заданной дате. На практике обе методики дополняют друг друга: сетевые модели используют для расчётов, а диаграммы Ганта — для коммуникации и календарной визуализации.

В 1960–1970-е годы в СССР активно развивались методы сетевого планирования и управления (СПУ) — по сути отечественные аналоги PERT/CPM. В 1964 г. Госстрой СССР утвердил «Временные указания по составлению сетевых графиков и применению их в управлении строительством». Они применялись в строительстве крупных объектов (включая БАМ), энергетике, оборонной и космической отраслях. В современной России методы сетевого моделирования используются наряду с международными стандартами PMBoK и PRINCE2.

Суть метода PERT

Метод PERT основан на представлении проекта в виде сети, состоящей из событий и работ. В отличие от классического CPM, который оперирует фиксированными длительностями операций, PERT с самого начала разрабатывался как вероятностный метод, учитывающий неопределённость.

Ключевые элементы PERT:

1. Трёхточечная оценка времени. Для каждой работы задаются три параметра:

   • оптимистическая оценка a — минимальное время выполнения;

   • наиболее вероятная m;

   • пессимистическая b — максимальное время при неблагоприятных условиях.

2. Ожидаемая длительность работы. Рассчитывается как взвешенное среднее

3. Вероятностная характеристика разброса. Для каждой работы дополнительно вычисляются стандартное отклонение и дисперсия. Стандартное отклонение показывает, насколько сильно фактическая длительность может отличаться от ожидаемой.

   Дисперсия используется в расчётах, так как при суммировании нескольких независимых работ на критическом пути их дисперсии складываются.

   Эти показатели позволяют оценивать надёжность прогноза. Две работы могут иметь одинаковую среднюю длительность, но совершенно разный уровень риска задержек: высокая дисперсия указывает на то, что срок выполнения очень неопределён.

4. Оценка вероятности завершения проекта. Для критического пути рассчитываются:

   • Суммарная ожидаемая длительность

   • Суммарная дисперсия

   • Стандартное отклонение
     Далее используется нормальное приближение для оценки вероятности завершения проекта к определённому сроку. Вероятность вычисляем через функцию нормального стандартного распределения:

Практический пример применения метода PERT

Рассмотрим проект запуска онлайн-сервиса. Он состоит из девяти задач.

Работы и зависимости

1. A — анализ рынка.

2. B — дизайн интерфейса (после A).

3. C — архитектура системы (после A).

4. D — разработка мобильного приложения (после B и C).

5. E — серверная часть (после C).

6. F — платёжные системы (после C).

7. G — интеграция приложения и сервера (после D и E).

8. H — тестирование и контроль качества(после G и F).

9. I — запуск и маркетинг (после H).

Берем оценки по трём точкам и ожидаемые длительности и строим сетевой график:

После этого производим расчет ранних сроков ES/EF.

Раннее завершение проекта 62 дня — это минимально возможная длительность проекта при раннем старте всех работ.

Критический путь: A - C - E - G - H - I. Ветвь через B - D не критична: даже завершив D, узел G ждёт более длинную работу E; ветвь C - F также короче G-ветви.

Для критического пути дисперсия равна сумме дисперсий его работ. Суммируем дисперсии работ критического пути, получаем D приблизительно равно 14,72.

Вычисляем вероятность завершения проекта для нескольких T

Практика показывает, что знание методологии само по себе ещё не гарантирует успеха. Сетевые модели, критический путь и диаграммы остаются лишь схемами на бумаге, если они не встроены в реальные процессы компании. В реальных проектах всегда возникают нюансы: ограниченность ресурсов, пересечение задач, необходимость приоритизации и корректировки планов при изменении внешних условий. Поэтому эффективность PERT и других методов проявляется только тогда, когда они становятся частью управленческих циклов организации и учитывают её специфику. Чтобы превратить теорию в работающий инструмент, компании часто нуждаются в профессиональном сопровождении. Именно эту задачу решает наша услуга внедрение проектного управления: она помогает адаптировать методики под конкретную команду, снизить риски и обеспечить предсказуемость проектов.

Метод PERT ценен тем, что позволяет планировать проекты не только в терминах средних длительностей, но и в терминах вероятности достижения целей во времени. Его ключевое отличие от детерминированных методов — способность учитывать разброс и неопределённость, что делает модель ближе к реальности.

На практическом уровне PERT помогает:

• выявлять «узкие места» проекта через критический путь;

• количественно оценивать риски срыва сроков;

• аргументированно обосновывать заказчику или инвестору разные сценарии завершения проекта;

• выбирать между «оптимистичными», «реалистичными» и «надёжными» планами.

Пример с разработкой онлайн-сервиса показывает, что средняя длительность (62 дня) даёт слишком упрощённую картину. Только через вероятностный анализ становится ясно: у 60 дней — всего 30% шансов, у 65 — 78%, а при 70 днях вероятность выполнения достигает 98%.

Недостатки метода PERT

Несмотря на то что метод PERT оказал огромное влияние на развитие управления проектами, его практическое применение имеет ряд ограничений. Важно понимать эти слабые стороны, чтобы использовать инструмент осознанно и сочетать его с другими подходами.

Прежде всего, создание сетевой модели в PERT требует колоссальной точности и детализации. Для крупных проектов приходится описывать десятки, а иногда и сотни задач, выстраивая их логические зависимости. Ошибка на этапе построения сети может привести к искажению всего расчёта. Кроме того, модель требует регулярного пересмотра: в динамичных условиях проект редко развивается строго по плану и график быстро устаревает. Таким образом, метод оказывается довольно трудоёмким в сопровождении.

Другой проблемой является зависимость от экспертных оценок. PERT основан на трёхточечной оценке — оптимистической, наиболее вероятной и пессимистической. Эти данные формируются экспертами и во многом отражают их личный опыт и субъективные ожидания. Склонность к чрезмерному оптимизму или недостаток эмпирических данных делают итоговые расчёты менее надёжными.

Существенным упрощением в PERT служит предположение о независимости длительностей различных работ. На практике же задержка одной задачи часто влечёт за собой цепочку проблем: перегрузку ресурсов, сдвиги в смежных задачах, накопление ошибок. Такое допущение снижает точность вероятностных прогнозов и делает результаты слишком «чистыми» по сравнению с реальностью. Особенно заметно это в сложных межфункциональных проектах, где многие работы конкурируют за одни и те же ресурсы.

Кстати, именно на эту проблему указывал Элияху Голдратт, предлагая в 1990-х годах метод критической цепи (Critical Chain Project Management, CCPM). В отличие от PERT, где акцент делается на логике и вероятностных сроках, Голдратт исходил из того, что ключевым ограничением проектов являются ресурсы. Он отмечал, что классические методы, включая PERT и CPM, не учитывают реальных ресурсных ограничений, и предлагал строить план с учётом критической цепи — маршрута, где совмещаются зависимости между задачами и доступность исполнителей. Кроме того, Голдратт критиковал избыточный оптимизм оценок и рекомендовал использовать буферы времени, которые защищают проект от колебаний в длительностях отдельных задач. Таким образом, CCPM можно рассматривать как развитие идей PERT и попытку устранить его системные недостатки.

Ещё одной слабостью метода является то, что он не всегда хорошо воспринимается участниками проекта и заказчиками. Сетевые графики и вероятностные расчёты понятны специалистам, но сложны для объяснения непрофессионалам. Именно поэтому на практике PERT часто сочетают с диаграммами Ганта или другими визуальными инструментами, более доступными для широкой аудитории.

Наконец, стоит отметить, что для небольших и средних проектов PERT зачастую избыточен. Построение сетевой модели, сбор трёх оценок и расчёт вероятностей требуют значительных усилий, которые не всегда оправданы. В таких случаях методика превращается в «перегрузку инструментами» и приносит меньше пользы, чем более простые и гибкие подходы.

Таким образом, PERT остаётся ценным инструментом для анализа и планирования крупных проектов, особенно в условиях неопределённости. Однако его применение ограничено рядом факторов: высокой трудоёмкостью, зависимостью от субъективных оценок, игнорированием ресурсных ограничений и слабой адаптивностью к быстро меняющейся среде. Опыт Голдратта и последующее развитие методов управления проектами показали, что для реальной эффективности одного PERT недостаточно: он должен дополняться подходами, учитывающими ресурсы, культуру организации и динамику внешней среды.

Устойчивое лидерство сектора услуг по уровню инновационной вовлеченности имеет прямое объяснение — конкуренция за клиента. Компании модернизируются не потому, что им предложили субсидию, а потому что это становится условием эффективности на насыщенном и меняющемся рынке. Даже несмотря на активное продвижение мер господдержки малых технологических компаний (МТК), из которых почти 5,5 тыс. входят в официальный реестр, 84,2% всех инновационных затрат финансируются за счет собственных средств бизнеса. Государственные гранты и льготные кредиты дают в сумме лишь около 12,6% всех инвестиций в инновации.

Хотя государственные программы стимулирования производительности труда сосредоточены преимущественно в промышленности или IT, данные показывают, что в секторе потребительских услуг добиться этого проще, дешевле и быстрее. Инновационные решения здесь требуют меньших инвестиций, быстрее масштабируются, легче интегрируются в бизнес-процессы. При этом эффект от внедрения: рост выручки, сокращение затрат, повышение маржинальности — ощущается практически сразу. Малые компании в сфере услуг это понимают и действуют проактивно, не дожидаясь внешнего стимулирования.

Это подводит к ключевому выводу: фокус государственной политики в области внедрений новых технологий и производительности нуждается в перераспределении. Сокращение низкоквалифицированной занятости, в том числе миграционной, должно происходить не столько в промышленности, сколько в сфере услуг. Здесь есть потенциал как для повышения эффективности, так и для снижения избыточной занятости за счет автоматизации и цифровизации процессов.

Фундаментальная задача для всей нашей экономики сейчас — оптимизация рынка труда через внедрение технологий в наиболее трудоемкие сектора экономики. Необходимо массово сокращать низкоквалифицированные и низкопроизводительные рабочие места. Мы живем не сто лет назад, когда было важно любое рабочее место. Сейчас необходимо сместить акцент с количества на качество. А основной потенциал здесь в сфере услуг. Инновации должны идти туда, где работают люди. И где результат наступает быстрее.

Еще больше интересных материалов в моем telegram-канале "Константин Двинский"

Не забываем ставить лайк :)
Подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить!

ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ

Надо признать, даже на закате своей истории, со всеми внутренними проблемами, Советский Союз действительно был могучим. Как говорится в справочнике «Народное хозяйство СССР», внутренний валовый продукт (ВВП) Союза на 1990 год составлял 1 триллион советских рублей. По официальному курсу 1 доллар США тогда стоил 59 копеек. Значит, даже номинально ВВП СССР равнялся 1,7 триллиона долларов.
Впрочем, советский рубль не был свободно конвертируемым. А в мировой экономике принято считать истинный размер ВВП по паритету покупательской способности (ППС). С поправкой на то, что на 1 доллар где-нибудь в Китае можно купить в 1,5 раза больше продуктов, чем в США. А, например, в Швейцарии или Норвегии — в 1,5 раза меньше.
Поэтому аналитики МВФ считают, что ВВП СССР, по паритету покупательской способности, в 1990 году составлял $2,7 триллиона. Или 12,1% от мирового!

А эксперты ООН полагают, что экономическая мощь СССР достигала вовсе 14,2% от мирового значения. А значит, превосходила Японию почти в 1,5 раза, Германию — вдвое, а Китай — втрое!
И в той же Украине или Прибалтике, Грузии или Молдове считали — если из громадной мощи Советского Союза выделить нашу долю — мы будем очень серьезными уважаемыми странами, сравнимыми с какой-нибудь Швецией или Австрией. И все будут с нами считаться.
В цифрах это так и выглядело. Например, экономика только одной Украинской ССР по выплавке стали, добыче угля, сбору пшеницы и прочим показателям на душу населения была сопоставима с ФРГ — локомотивом всего Евросоюза!
Потому украинская элита и решила — с таким-то богатым советским наследством надо скорее собирать вещички и — на выход из Советского Союза. Чтоб ни с кем не делиться и жить, как вареники в масле.
Где теперь та Украина и где Германия?

ЭКОНОМИКА — КАК АВТОМАТ КАЛАШНИКОВА

Почему же почти все бывшие советские республики быстро сдулись, промотали богатства и не смогли остаться хотя бы на том же уровне экономической мощи, с которым выходили из СССР?
Да потому, что сам СССР строился как единый хорошо смазанный механизм. Четкий и надежный, как автомат Калашникова. И каждый винтик в нем выполнял свою функцию.
Например, в Казахстане и Узбекистане большой упор делался на выращивании зерна и хлопка, так как их климатические условия к тому подходили гораздо лучше, чем горные склоны Грузии и Армении или болота белорусского Полесья.
А узбекский хлопок обеспечивал сырьем уже ткацкие фабрики «города невест» Иваново.
А из Иваново ткань уходила на швейные фабрики в Беларусь и Прибалтику.
В Литве и Латвии делали ставку на развитие электроники. Было время, когда латвийские радиоприемники ВЭФ, литовские холодильники «Снайге» и телевизоры «Шилялис» считались лучшими в стране.
Любой советский человек мог прочитать на упаковке, «где это сделано». Сахар был в основном украинский, шпроты — рижские, картошка — белорусская, вина — кавказские или молдавские.
А что РСФСР? Русскими, в представлении простого грузина, узбека или эстонца того времени были только танки, пушки, подлодки и атомные бомбы. Еще, пожалуй, автомобили «Жигули» (впрочем, все знали, что они на самом деле итальянские, но сильно испорченные «русскими руками»).
Зато с точки зрения идеологии крайне важным являлось выравнивание уровня жизни разных республик великого СССР. Вот только изначально он сильно отличался, потому требовались большие вложения. На это накладывались и чисто политические моменты. Например, из прибалтийских республик стремились создать своего рода «витрину социализма».

РАБОТЯГИ И НАХЛЕБНИКИ
Из-за этого стремления сделать жизнь в Ереване или Кишиневе не хуже, чем в Москве или Ленинграде, еще в 1960-70 годы, начал возникать явный перекос между трудом и вознаграждением за него. А в последние годы СССР он стал совсем неприличным. При формальном равенстве советская периферия стала жить намного лучше, чем центральные регионы страны.
Когда рассказывают про пустые полки магазинов, заполненные одними пачками печенья и консервами, это в основном как раз она — Россия. В то время как в Прибалтике, на Украине, в Молдавии и много где еще, такого не было. В школьные годы, еще при СССР, я жил в Вильнюсе и помню йогурт. Он, конечно, был мало похож на то, что под этим понимается сегодня. В полулитровых бутылках с жестяными крышками. Но он был! В то время как моя родня в Волгограде ни о чем подобном даже не слышала.

Впрочем, чтобы понять всю глубину неравенства между республиками СССР, стоит взглянуть на таблицу. Эти цифры в открытом доступе появились уже после распада Союза. И очень жаль, что их скрывали по идеологическим причинам. Возможно, взглянув на них, многие в Закавказье или Прибалтике передумали бы выходить из-за советского стола, за которым у них были самые «жирные» места.

Если считать уровень производства народного добра и меру его потребления в РСФСР за единицу, то сразу видно:
в Армении производили на каждого человека в 2 раза меньше российского, а «кушали» в 2,5 раза больше;
в Эстонии потребление на душу населения превышало уровень России в 3 раза;
а Грузия жила в 3,5 раза богаче, чем РСФСР и вообще богаче, чем где бы то ни было в Союзе!
Стоит ли удивляться сложившемуся в те годы массовому убеждению о превосходстве всех остальных республик, над «ленивыми и вечно пьяными» русскими? Впрочем, откуда было взяться другим представлениям? Ведь это не прибалты летали в Воронеж за мясом, а Воронеж ездил в Прибалтику за копченой колбасой.
И местные элиты в союзных республиках эти настроения только подогревали.
А когда общий уровень жизни в СССР в конце 1980-х начал снижаться, перестало вдоволь хватать еды, одежды и бытовой техники, у многих «щелкнуло национальное сознание»: хватит кормить чужих! И раз Россия такая бедная, значит там просто не желают и не умеют хорошо работать. Отделяемся!
Простым людям не объяснили, что хуже других республик Россия жила потому, что из каждых трех заработанных ей рублей она лишь два оставляла себе. А третий рубль — отдавала братьям по Союзу.
Все остальные республики (кроме Беларуси, которая на поверку тоже клала в общий котел СССР больше, чем из него черпала) жили во многом за счет этого «третьего русского рубля».

Так кто же из бывших республик СССР стал жить богаче, а кто беднее? Давайте подведем итог.

СЕГОДНЯШНЯЯ РОССИЯ В 1,5 РАЗА БОГАЧЕ СОВЕТСКОЙ

По экономике России распад СССР ударил очень больно. К 1997 — 1998 годам она потеряла более трети от «советского уровня». Ряд отраслей, например текстильная и обувная, лишившиеся внутренних источников сырья, вообще оказались на грани выживания. Проблемы возникли в ракетной, авиационной промышленности, так как украинские двигатели внезапно превратились в импорт. А построенные на общие (читай — российские) деньги нефтеналивные терминалы Прибалтики и газопроводы Украины оказались за рубежом и за пользование ими требовалось платить.
Тем не менее, за четверть века Россия сумела перестроить экономику, добившись ее большей самостоятельности. Созданы производства, которые ранее находились в союзных республиках. И Россия сегодня — это единственная часть СССР, которая не только не растеряла советский промышленный потенциал, но и приумножила его. По паритету покупательской способности ВВП России за 2015 год составил 2,5 триллиона долларов или 121,9% от уровня 1991 года.
А на душу населения (по данным Всемирного банка) ВВП России за 2015 год составил 25,4 тысяч долларов, что в 1,45 раза выше, чем до развала СССР.
Тем самым надо признать, что россияне (со всеми оговорками на возросшее расслоение на богатых и бедных) все равно стали жить лучше, чем в Советском Союзе. Почти в полтора раза!

КАЗАХСТАН — МЕЖДУ «МЕДВЕДЕМ» И «ДРАКОНОМ»

Казахстан и в советские времена по размеру ВВП входил в тройку лидеров СССР. И формально за прошедшие 25 лет Казахстан сумел даже увеличить размер своей экономики. Пусть не на много — с 11,3% до 11,5% от российской. Но достичь этого получилось в основном за счет резкого роста производства нефти и газа (особенно газа — в 5 раз). Впрочем, будучи зажатым между Россией и Китаем, Казахстан почти не имеет иных вариантов развития.
Тем не менее, по ВВП на душу населения, эта бывшая республика Советского Союза достигла 24,2 тысячи долларов. Это чуть ниже российского, конечно, но очень близко.
И, кстати, по иронии судьбы, Казахстан не очень-то хотел выходить из Советского Союза. По сути, он был поставлен перед фактом — единой страны больше нет, живите как хотите. И у Казахстана это в целом получилось.

ООСОБЫЙ БЕЛОРУССКИЙ ПУТЬ

Результат «особого пути» Беларуси можно считать вторым, после Казахстана. ВВП Беларуси сейчас 4,5% от российского, но в пересчете на душу населения он в 1,37 раза меньше показателя России. И все же, вполне достойный в сравнении, например, с соседним — украинским. Это факт — белорусы живут в 2,5 раза богаче украинцев!
Проблемы Минска типичны для всех «промышленно развитых советских республик». Когда-то, глядя на МАЗ, на минский завод холодильников, на НПО «Горизонт» (телевизоры) и многие другие столпы промышленности, создавалось ощущение огромности этого хозяйства. Собираясь на посиделки в Беловежской пуще в начале 1990-х, лидеры республики свято верили в самодостаточность белорусской экономики. Однако оказалось, что ее львиная доля состоит из конечного, сборочного, цикла. А своих сырьевых ресурсов у республики почти нет. Ни нефти с газом, ни даже портов — как в Прибалтике.
Вот белорусам и приходится «крутиться» — конкурировать своими тракторами, грузовиками и холодильниками с монстрами мировой промышленности. И белорусы, в отличие от тех же прибалтов, не закрыли ни одного своего большого завода. Да и сельское хозяйство держат в тонусе.

Украина на момент развода с СССР была одной из мощнейших держав Европы. Она владела третью (!) промышленной мощи Советского Союза. А ее тогдашний ВВП составлял 29,6% от уровня России.
Украина имела ракетостроение, авиационную, автомобильную и станкостроительную промышленность, развитую металлургию, нефтепереработку и нефтехимию. А наличие крупнейшего в СССР центра кораблестроения в Николаеве позволяло на многих смотреть с высока.
И что в результате? По ВВП за 2015 год (339 миллиардов долларов по ППС) Украина сегодня является одной из беднейших стран мира. Даже стоящая на пороге голодных бунтов Венесуэла имеет ВВП в 1,5 раза больше украинского!
Но давайте лучше сравним с Россией. 25 лет назад Украина была ничуть не ниже РСФСР по экономическому развитию — примерно треть от российского населения и та же треть по размеру ВВП. Сегодня же экономика Украины — лишь 8,8% от российской. В пересчете на душу каждого отдельного украинца показатели еще убийственнее — 7,5 тысяч долларов в год по сравнению с российскими 24,5 тысячами долларов. Хотя в СССР уровень потребления на Украине был выше российского на 12%.

ПРИБАЛТИЙСКИЕ «ТИГРЫ» — ОБЛЕЗЛЫЕ, НО ГОРДЫЕ

Главным посылом тяги Прибалтики к независимости было убеждение в том, что без СССР они в два счета сравняются со Швейцарией. Но все последние 25 лет главным критерием их «успешности» являлось одно: на сколько они обогнали подушевой российский ВВП.
И ведь формально действительно обогнали. За прошлый, 2015 год, уровень жизни в Литве превосходит российский на 11,4%, в Эстонии — 12,2%. И только Латвия была чуть-чуть ниже «русской планки» — всего на 2,8%. Однако дьявол, как известно, в деталях. Когда будущие «прибалтийские тигры» гордо уходили из СССР, уровень потребления в Литве превосходил российский в 1,97 раза, в Латвии — в 2,27 раза, в Эстонии — в 3,03 раза. Так что фактически там прогрессирует процесс обеднения.
Промышленности в Прибалтике не осталось никакой. «Шилялиса», ВЭФа, Завода Топливной Аппаратуры, знаменитых ВЕНТА и РАФ, ничего этого там больше нет. Даже сельское хозяйство, которым прибалты очень гордились, переживает грустные времена. В Европе рынка сбыта нет, а собственный внутренний откровенно микроскопичен. Халява паразитирования на российских транзитных экспортных потоках также закончилась. Россия теперь строит свои порты. Фактически все нынешнее благосостояние Прибалтики держится только на евродотациях, которые после 2019 года закончатся тоже.

ГРУЗИНЫ И МОЛДАВАНЕ — РЕКОРДСМЕНЫ ПО ПАДЕНИЮ ВНИЗ

Про остальные республики, положа руку на сердце, можно сказать одно — времена их экономического счастья закончились аккурат с уходом в независимость.
Если ВВП на душу населения Армении в СССР в 2,5 раза превышал российский, то сегодня он составляет только 33% от него.
Азербайджанцы в СССР жили в 1,4 раза богаче россиян. А сейчас — едва дотягивают до 70% от уровня жизни в РФ.
Грузия скатилась еще глубже. В СССР, по уровню потребления, она была самой богатой из республик — в 3,5 раза превышая российский показатель. Сегодня эта цифра равняется только 37,9% от него.
В Молдавии дела еще грустнее — было 113,5% от уровня России. Стало 19,6%.
Понимают ли «бывшие советские» республики, что они потеряли? Судя по всему — да. Оттого они так отчаянно пытаются махинировать цифрами. Например, сравнивают номинальные показатели ВВП «тогда» и «сейчас». Скажем, у Литвы «было» 34,5 миллиардов долларов в год при СССР, а стало 82,4 миллиарда. Вроде как, рост. Почти в 2,5 раза. Но если за точку отсчета взять отношение размера литовской экономики к российской, то картина мира предстает в совершенно ином свете. Литва развивается куда медленнее, чем Россия. И если бы она не выходила из СССР, ее рост был бы наверняка намного выше.

ГОРШКИ НЕ БИЛИ — УЖЕ МОЛОДЦЫ

В общем, если танцевать «от печки с общим котлом», то в первом нашем вопросе — кто кого кормил в некогда единой стране — ответ очевиден. Даже если считать просто в деньгах, все равно выходит, что высокий уровень благосостояния республик «при советах» обеспечивался прежде всего за российский счет. Как только эта поддержка пропала, все экономики республик стали активно сдуваться. Причем, если некоторые в общих цифрах ВВП как бы ростом еще похвастаться могут, то в пересчете на душу населения мимо кассы пролетели они все. Даже такие «успешные», как Латвия с Эстонией.
Это же дает убедительный ответ на второй вопрос: выиграли республики СССР от развала страны или нет? Стали ли лучше жить, избавившись от «поводка» Москвы? Если судить по цифрам, то выиграла только Россия. Хотя морально развал СССР именно по русским ударил больнее всего. А вот все остальные республики однозначно в проигрыше.
Причем, те страны бывшей «советской семьи», которые не били горшки в отношениях с Россией, а пытались сохранить общие хозяйственные связи — это, конечно, Казахстан и Беларусь — проиграли от распада Советского Союза меньше. А тот, кто бежал из СССР в первых рядах, проклиная Москву и разрывая все связи с ней, хлебает теперь «независимости» по полной. Из пустой треснувшей тарелки.

Огромные надежды однако дилеры автомобильной продукции под торговой маркой LADA - связывают с выходом на рынок нового флагмана отечественного автопроизводителя, автомобиля LADA ISKRA, старт продаж которого определЁн на 20 июля 2025 года.