– У тебя есть деньги на свободе? Тебе передают продукты и деньги?
Я понял, что он интересуется не просто так. И что последует дальше. Спросил:
– Зачем тебе это нужно знать?
– Ничего я тебе не буду должен.
Он решил временно перевести разговор на другую тему:
– Зачем ты тренируешься? Это тебе не поможет. Покажи, что умеешь.
Показал ему удар, фиксируя его в конце, чтобы не задеть.
– Ничего ты не можешь, ножа у тебя нет, вот смотри…
Он как будто достал нож и сделал движение в сторону моего живота, мол, порежу, и ты ничего не сможешь сделать.
– Нас переведут в другой павильон, я добуду нож и тебя зарежу.
На этом я отвернулся и ушел.
Позже вечером он подошел ко мне, спросил:
– Русо, все нормально? Извини, у тебя есть сигареты?
– Давай, – говорю, – чтобы твоих пацанов возле моей кровати не было. Сделай так, чтобы никто из них не подходил, не хочу, чтобы у меня что-то пропало.
– Ладно, обещаю, не будет этого.
Но среди заключенных был один лысый парень – конченый нарик. Он постоянно у кого-то что-то воровал. И однажды я попросил одного заключенного с соседней койки, чтобы он меня побрил. Он согласился. Мы отошли к раковине. А когда вернулись, мне сказали, что у меня украли кроссовки.
Там никого не останавливали, когда воровали. Все это в открытую делали, а им позволяли. Потому что никто не будет за твои вещи бороться. Потом могут только сказать, кто это сделал. А могут и нет. Твои вещи – это твои проблемы, сам за ними смотри.
И когда я вернулся после бритья, мне сказали, что этот лысый чувак, наркоман, украл мои кроссовки. Я смотрю – их на самом деле нет. И в камере их уже не было, он их передал по «карете» в другую камеру, поменял на наркотики.
Я схватил его за плечо, увел в туалет. Начал душить. И вдруг он внезапно заголосил во всю глотку и начал биться затылком об кафельную стену. Оказалось, что у него в затылке металлическая пластина после операции. Он кричал, что я его убиваю, а сам холодно смотрел на меня и повторял: «Все, Русо. Вот теперь тебе будет плохо».
В тюрьме нельзя драться. Если тебя поймают на разборках, будут тяжелые последствия, вплоть до перевода в камеру к самым конченым заключенным. Прибежала охрана, он начал им жаловаться, что я его бью. Добавил еще, что я избил и того, кого они забрали в прошлый раз.
Я же ответил, что чувак украл у меня вещи, пусть он мне их возвращает. Предложил охранникам не вмешиваться и дать мне самому с ним разобраться. Они, конечно, этого допустить не могли. Сказали только, что мои вещи – моя проблема, и нужно за ними следить.
На этом охрана ушла. И что делать? Он украл кроссовки, это нельзя было просто так оставить. Я не ложился спать, рассуждал, ходил-ходил по кругу. Поздний вечер накануне распределения. Я понимал, что этой ночью будет ещё больше воровства. Многие друг друга больше не увидят. А раз так, то можно оторваться.
Примерно через час кто-то из тусовки Марино отозвал меня в сторону. Хотел что-то сказать. Уже потом понял, что просто отвлекали разговорами. Вернувшись к кровати, увидел, что пропала куртка. Та самая, которую использовал еще в первой тюрьме вместо наволочки.
Эту куртку мне привез с Тенерифе брат в 2011-м году. На ней уже не работает молния, но все равно она мне дорога, как воспоминание о старых временах. Пережила два моих брака. Пережила время моего взлёта и падения.
Забавно, что спрей для носа, который лежал в кармане, как и таблетки, и какие-то бумажки, аккуратно положили в пакетик и оставили на видном месте. То есть, такая забота: сперли куртку, но оставили все, что было в карманах.
Ко мне подошел Андрей, который занимался боксом. Сказал, что это Марино и компания все воруют, надо бы им ответить. За ним подтянулось еще несколько аргентинцев, с тем же предложением.
Мы пошли к другой части павильона, где стояли койки воров. На них лежали пять человек, сразу встрепенулись: что случилось, в чем дело? И тут же встали в боевые стойки, готовые драться.
Я даже не заметил, как за доли секунды образовалась толпа заключенных, которая волной повалила воров на землю. Начали бить их руками и ногами, прыгать на головы. Как дикие звери, они прыгали со вторых этажей кроватей прямо на плечи воров и колошматили их по головам.
Замес становился все более диким, уже неуправляемым. Один из компании Марино попытался выбраться оттуда, уйти в сторону. Но я загородил ему дорогу, положив локоть на койку, чтобы не дать выбраться. В драку я не лез, но участие в наказании, все же, принял.
Пришла охрана. Ребята начали кричать, что те у нас воруют, что пропало уже много всего. Повезло, что тюремщики не стали сильно разбираться. Компанию Марино вытащили из павильона, оставив на месте все их пожитки. Другие заключенные бросились осматривать их пакеты, койки, матрацы. И, конечно, многие нашли там свои пропавшие вещи.
И тут вспомнили про лысого, который был в другой части камеры. Все пошли к нему, без слов повалили на землю и начали бить. Снова пришла охрана, снова его вытащили. Но я успел пару раз ему врезать от души.
Когда охрана увела, кто-то из заключенных поднял его матрац. Под ним лежала моя куртка!
Внезапно в камеру снова решительно заходит охрана. Приказывает всем построиться в шеренгу. Всех осматривают, особенно синяки. И молодой парнишка, который за несколько часов до этого мне сказал, что у меня украли кроссовки, что-то начинает кричать про тех, кто воровал. Не может успокоиться.
Охрана ему: заткнись! А он продолжает и продолжает кричать. Парнишка молодой, мне его прямо жалко, ему лет 18, наверное, он маленький еще совсем. Охрана вытаскивает его за шкирку из павильона.
Через час он вернулся, еле шел, сказал, что его били. Охрана отвела его на задний двор и избила дубинками. Мы старались поддержать его, как могли: подходили и обнимали, хлопали по плечу, мол, нормально все, держись.
Один из заключенных, который до этого приторговывал сигаретами, на радостях достал пачку и начал их раздавать всем подряд. Как будто бутылку шампанского открыл. И это и правда было, как праздник – в карантин никого не пускали, передачек не было, сигареты давно закончились. И закурить после всего, что случилось, было самым приятным.
Ну, а после – отбой. Я никак не мог заснуть. С одной стороны, жалел кроссовки, что украли. С другой – куртку, все же, удалось вернуть. Значит, добро восторжествовало. С этими мыслями я и сам не заметил, как отрубился.
Утром нам объявили, что всех расселят по разным павильонам. Чуть позже, охранник сказал, что перед распределением всех вакцинируют. Прямо в коридоре, напротив павильона, поставили стол для врача, рядом стул. Заключенных выводили по одному, сажали на этот стул и ставили им вакцину от ковида. Уже не помню название.
Я был против вакцинации. Усмехнулся про себя: нужно было столько времени избегать прививки, чтобы в итоге ее насильно поставили в аргентинской тюрьме.
Размышлял о том, насколько безвольным становится человек в тюрьме, дожидаясь своей очереди на принудительную вакцинацию. Тебя даже и не собирались спрашивать, что ты думаешь об этом. Нужно было покорно сесть и подставить плечо для укола.
Но вот уже половину павильона вакцинировали, затем ¾, а мое имя так и не прозвучало. Я до сих пор не знаю, почему. Возможно, потому что я был иностранцем и закон о вакцинации, принятый для заключенных аргентинцев, на меня не распространялся. Не знаю. Но мне этот укол мне так и не поставили.
После прививки охранники по одному вызывали заключенных и уводили их в отдельный кабинет на комиссию. Уже там им сообщали, в какой павильон переведут. Я спрашивал у парней, с которыми мы более-менее общались, куда их распределили. Надеялся, что мы окажемся в одном месте.
Мне казалось это логичным, потому что я общался с несколькими ребятами-первоходцами. И они сидели за незначительные преступления. Поэтому я думал, что меня распределят вместе с ними. Поэтому когда меня вызвали и увели в отдельный кабинет, я даже не понял, в какой павильон меня распределили, но и не стал переспрашивать, просто подписал документы. Я был уверен, что буду сидеть дальше со старыми знакомыми.
Ещё через полтора часа, когда всех уже распределили, снова пришли охранники. Они выкрикивали фамилии, формировали шеренги и под конвоем уводили эти шеренги к автобусам, которые стояли на выходе из корпуса.
Меня и ещё нескольких человек завели в автобус. Пристегнули наручниками к сиденью. Довольно долго мы ждали, пока приведут остальных. И через какое-то время в автобус начали заводить других заключенных. Это были те самые отмороженные латиносы – Марино и его компания. Я понимаю: ну все, вторая серия. Если я сейчас попаду в один павильон с ними, будет только хуже – у них там будет более сильная поддержка.
Оглянулся вокруг – мои попутчики, те, кто сидел в автобусе в ожидании развоза, очевидно, тоже побаивались отморозков. Тем более, что те сразу начали провоцировать: одному, по кличке Тарзан, они все время выкрикивали: «мы тебя съедим, Тарзан, мы будем очень долго тебя есть». Я видел его испуганные глаза, но не мог поддержать, потому что он сидел далеко, через несколько сидений от меня, а я был пристегнут.
Дошла очередь и до моего соседа по сиденью. Ему кричали: «нам было очень холодно и грустно этой ночью. Ты пожалеешь об этом». Тот дрожал и тихо повторял: «прости-прости, брат, извини».
Наконец, обратились и ко мне. Сам Марино. Посмотрел прямо в глаза: «Русо, как дела?». Я испугался, но понимал, что этого нельзя показывать. Ответил ему сухо: «Нам надо будет поговорить». Этого он не ожидал. Замолчал на время, продолжая смотреть в глаза. Потом уже ответил: «Хорошо, Русо, поговорим».
В таком напряжении нас везли на автобусе до нового павильона, а я думал только об одном: что проблемы дальше будут продолжаться и еще больше расти. И будет война. После карантинного блока я был уверен, что весь автобус точно окажется в одной камере. Я настолько озверел за эту неделю, что в тот момент думал только о том, как выжить. И если бы меня тогда спросили, могу ли я убить человека, то, глядя на Марино и всю его конченую компанию, я бы, наверное, ответил, что да.
Территория тюрьмы была большая, но на автобусе мы доехали до корпуса минут за десять. Внутри был большой коридор с небольшими камерами типа полицейских. Меня и еще семь человек затолкнули в крошечную каморку размером метра в три. Все стояли впритык, невозможно было даже присесть – очень тесно. Кто-то попытался закурить, но воздуха не было.
Тюремщики начали по очереди вызывать заключенных. Нужно было расписаться в каких-то бумагах, взять в подсобке грязный матрац, и пройти в павильон. Я ждал, когда меня вызовут, но мое имя так и не прозвучало. Прошло два часа, я остался один в камере.