Осторожно!! За зеркалом притаились спойлеры!!!!1!
Всем доброго времени суток! Наступает Хэллоуин — чем не повод надеть маску и отправиться на настоящий оперный маскарад! Да, мы приступаем к разбору отсылок и пасхалок в книге сэра Терри Пратчетта «Маскарад». Само название скорее всего отсылает нас к номеру из мюзикла Ллойда Уэббера «Призрак оперы», поставленному по одноименной книге Гастона Леру. Кроме того, у Верди есть опера «Бал-Маскарад».
Под масками в романе до поры до времени скрываются все герои, даже матушка и нянюшка вынуждены их нацепить, иначе им не пробраться в святая святых Оперы — ложу номер восемь. В «Призрак оперы» Фантом облюбовал ложу номер пять, поэтому в нее под страхом смерти не продавали билетов.
«– Да, а что там с этой восьмой ложей? Стало быть, формально она принадлежит Призраку?
– Да. И в дни премьер ее лучше не занимать.
– Но как он туда пробирается?
– Этого не знает никто. Мы много раз обыскивали ложу в поисках каких-нибудь потайных дверей, но…»
По книге Леру Призрак пробирался в ложу через полую колонну. В «Маскараде» все куда проще — Призрак тут работает и у него банально есть ключи. Кстати, в реальной парижской Гранд Опера на пятой ложе действительно висит табличка, что ложа занята, однако купить туда билет труда не составляет.
На Плоскомирье восемь вообще является сакральным числом, поэтому не удивительно, что тамошний Призрак занял именно восьмую ложу. И туда не продают билеты не потому, что боятся ужасных убийств, а из боязни спугнуть удачу. Ведь Госпожа Удача — тот самый дамоклов меч, нависающий над оперным народом.
«– Кривая катастрофичности, господин Бадья, – это именно та кривая, по которой движется оперная жизнь. И опера удается благодаря тому, что невероятное множество вещей чудесным образом не случается.»
На самом деле по-настоящему оперной специфики в романе не так уж много, говорю, как человек чуть-чуть в этом сведущий. Хористы не заучивают сценарий (причем даже не партитуру, а, прости господи, программки) посреди акта, балерины не питаются одной веточкой сельдерея на завтрак, обед и ужин — иначе они просто не доживут до конца акта. Да и выбор артистки за внешность, а не за голос более свойственен мюзиклу, а не опере. Но ведь мы попадаем не в реальный театр, а театр Гастона Леру. И сэру ПТерри куда интереснее не механизм работы оперной постановки, а источник вдохновения для появления того самого Призрака. Он анализирует, почему этот знаменитый герой вообще родился и чем он стал за сотню лет различных экранизаций, постановок и просто сиквелов.
«И там был страх. Он заполонил это место, как огромное темное животное. Выглядывал из-за каждого угла. Прятался внутри стен. Таился в каждой тени. Этот ужас был древним, одним из самых древних; едва человечество научилось передвигаться на двух ногах, как тут же познало этот кошмар и снова упало на колени. Это был ужас перед непостоянством сущего, знание, что все когда-нибудь закончится, что прекрасный голос или удивительная фигура как пришли не по твоей воле, так и уйдут, и вам их не удержать. Это было не то, что искала матушка. Но возможно, это было море, в котором плавал объект ее поисков.»
Ещё в книге Леру, Призрак воплощал собой саму театральную сущность. Он щедро дарил удачу любимчикам и безжалостно забирал ее у неугодных. Он был в каждом несчастном случае, в каждой неверной ноте, взятой примадонной. Но он же был и в каждом букете, каждом аплодисменте, в каждом удачном спектакле. Как и в «Маскараде», в оригинале в Оперу приходят новые директора (у Терри директор всего один — господин Бадья) и сразу же сталкиваются с полнейшим подчинением этому самому Призраку. Да, опера и балет живут в страхе, но о своём личном «домовом» всегда отзываются с благоговейным уважением. Ну и что, что людей убивает, в самом деле! Ну и что, что требует из кассы 20.000 франков на своё содержание! Призрак — это то, что делает оперу оперой.
«Уже несколько месяцев все в Опере только и говорили об этом призраке во фраке. Он передвигался по зданию подобно тени, не обращался ни к кому (и никто не осмеливался обратиться к нему) и исчезал так быстро, что невозможно было сказать, как он это сделал или куда ушел. Как и подобает настоящему привидению, он двигался совершенно бесшумно. Среди девушек из кордебалета о нем буквально ходили легенды. Все танцовщицы утверждали, что встречали его и, мало того, были жертвами его дьявольских чар. Любой несчастный случай, потерянная пуховка от пудры, шутка, которую сыграл с танцовщицей кто-то из друзей, – все это немедленно связывалось с привидением, призраком Оперы.»
(Здесь и далее курсивом выделены цитаты из оригинальной книги Г.Леру.)
Призрак Леру был очень разносторонней личностью. Гений и злодей, великий певец и ужасный монстр. В своем подвале он сочинял великие музыкальные произведения и там же оборудовал весьма затейливую зеркальную пыточную комнату. Очень благодатный материал для воображения постановщиков, короче говоря. И вот прошло полвека. И мы пришли от этого
Чем дальше, тем больше сглаживались монструозные черты нашего Эрика (у Леру Призрака зовут Эрик, если вы вдруг не знали). Он потихоньку слился с другим грустным героем, прячущим лицо от любимой женщины. Речь разумеется о Сирано де Бержераке: забияке, дуэлянте, гении эпистолярного жанра. Да, Сирано тоже убивал. Но убивал лишь на войне или на дуэли, короче «все они были плохими» (тм). И уже в фильме 90х, например, Призрак практически полностью перенимает черты Сирано, даже признается в том, что он не привык(!) убивать людей.
Эрик в книге убивал людей полжизни и вполне получал от этого удовольствие.
«Однажды, когда он закончил развлекать маленькую султаншу во время «розовых часов» Мазендерана, она попросила его придумать что-то такое, что заставит ее вздрогнуть. И монстр не нашел лучшего способа, чем применить пенджабскую удавку. Он научился невероятному искусству удушения в Индии и часто дрался с бойцами, обычно со смертниками, вооруженными длинным копьем и палашом. У Эрика было только лассо, и как раз тогда, когда противник думал, что убьет его мощным ударом, лассо взвивалось в воздух. Ловким движением запястья Эрик затягивал его вокруг шеи несчастного и затем тащил того к маленькой султанше и ее приближенным, наблюдавшим за поединком из окна.»
А затем появился мюзикл Ллойда Уэббера и Призрак окончательно потерял свой главный атрибут — ужасающее лицо. Петь обольстительные арии в маске, закрывающей все лицо, мог только книжный герой. (Кстати, он умел еще и под водой петь, каков мастер!) Для сцены маску пришлось урезать. И теперь Эрик у нас закрывает одну ОЧЕНЬ НЕКРАСИВУЮ СКУЛУ. Ну и пару лохм под париком. Поют все красиво, музыка Уэббера просто чудесная, поэтому какие претензии?
«– Я к тому, что все здесь ведут себя так, словно, кроме музыки, на свете вообще ничего не существует! Сюжеты опер абсолютно глупы! В половине историй все держится на том, что человек не узнает собственную жену или служанку просто потому, что та надела крохотную маску!»
Да, это опера, детка. И, как абсолютно верно написано в этой чудесной рецензии, конкретно в этой опере призраков… целых три. Уж больно многогранен наш Фантом, все его качества в одного человека просто не уместились.
Толстушке Агнессе от Призрака Леру достался чудесный голос. Она не просто хорошо поёт, она умеет петь любым голосом: от баса до сопрано. Кроме того, она умеет направлять свой голос в любом направлении, как искусный чревовещатель. Именно такой талант был у оригинального Призрака, поэтому его могли слышать во всех уголках театра.
«Вы видите мои губы – они не двигаются. Мой рот, то, что сходит за рот, закрыт, и все же вы слышите мой голос. Я говорю животом, и это называется чревовещанием. Этот прием хорошо известен. Слушайте мой голос. Где вы хотите его слышать? В левом ухе? В правом? В столе? В маленьких ящиках из черного дерева на камине? Ах, это удивляет вас? Мой голос в маленьких ящиках на камине! Вы хотите, чтобы он был вдалеке? Близко? Звучал громко, пронзительно? Гнусаво? Мой голос движется повсюду, повсюду!»
«– Ну что же, относительно направленности твоего голоса…
– Это я тоже могу, – перебила Агнесса. Происходящее уже начало ей надоедать. – Куда вы хотите, чтобы я его направила?
– Что-что? Да нет, я имел в виду…
Агнесса скрипнула зубами. Она знала, что талантлива, ничуть в этом не сомневалась. Ну, сейчас она им покажет…
– Туда!
– Сюда!
– Вперед!»
Агнесса старается вписаться в театральный мир, поэтому тоже прячется за маской и берет себе псевдоним. Пердита X — ее второе «я», томная готесса, которая точно знает, чего хочет. На русский слух «Пердита» звучит забавно, но на самом деле «Perdita» означает «отсутствующая», так звали героиню «Зимней сказки» Шекспира. Но никакой псевдоним не может скрыть килограммы Агнессы, которые действуют на окружающих почти как маска Призрака. Вроде как не заметить Агнессу не возможно, однако ж, как артистку, ее никто в упор не замечает.
Самое интересное, что в книге есть еще один толстяк-певец Энрико Базилика, он же Генри Лежебокс. У него как раз нет проблем с внешностью, к мужчинам требований в этом плане куда меньше. Зато у него трудности с именем и происхождением: никто не хочет слушать Лежебокса из Анк-Морпорка, зато все с радостью покупают билеты на господина Базилику из Бриндизии. Поэтому Генри общается только через переводчика и с ненавистью жрет спагетти, втайне мечтая о свином пироге с пивом.
У Лежебокса все складывается в основном удачно, в отличие от Агнессы. Она поет главные роли, спрятавшись в хоре, а все аплодисменты достаются красотке Кристине, практически не умеющей петь.
«– Понимаешь ли… гм, Пердита… мы хотели бы, чтобы ты, понимаешь ли, спела Йодину, но, как бы сказать, роль ее будет играть… другой человек…»
Звучит знакомо для каждого, кто когда-либо видел «Поющих под дождем» или любую из других многочисленных постановок с таким сюжетом. Терри подтвердил:
«Идея о том, что дублёр делает за звезду всю работу, наверное самый распространённый киноштамп. Не припомню много музыкальных фильмов, но если подумать, был один фильм с Фредом Астером, где он танцевал вместо звезды на шоу (он был в маске... я не говорил, что это хороший фильм). Но основа истории Агнессы/Кристины лежит не в кино, а в реальной жизни. Такое бывало. Мои источники говорят мне, что звезды выходили на сцену ужасно уставшие или с больным горлом, и кого-то ставили за ними в хор, петь роль. Я думаю, был по меньшей мере один случай, когда суфлёр (из будки перед сценой), в попытке подтолкнуть онемевшую звезду, начинал песню и уже пел ее до конца. Эта ситуация не очень далека от того, что было в «Маскараде».
(О таких случаях лично мне слышать не доводилось, но певцы, действительно, бывает, допевают за коллег. К примеру, в мемуарах знаменитой сопрано Тоти даль Монте описан эпизод, когда она в «Чио-Чио-Сан» брала ноты за совершенно осипшего партнера-тенора.)
Кстати, как и в книге Леру, Кристину на роли берут под угрозой членовредительства. Но если у Леру ее опекает Призрак, то у Терри все гораздо прозаичнее — влиятельный отец Кристины крупно вложился в заведение и намекнул директору про переломанные ноги. У Леру Кристина лишь слышит Фантома через зеркало, не зная, как он выглядит. У Пратчетта Кристина напугана голосами из зеркала и ее место занимает Агнесса, с которой Призрак занимается, не ведая, что работает не с Кристиной. У Леру Кристину ужасает вид Призрака и она не может заставить себя его полюбить. У ПТерри в финале Призрак выбирает своей звездой Кристину, хотя и знает, что Агнесса поет лучше. Но ведь в Агнессе нет «звездности»… Конечно Агнесса обижена на несправедливость этой жизни, но она все-таки ведьма, поэтому капелька здравомыслия удерживает ее от опрометчивой ярости на все и вся.
Зато вся злость и обида Фантома досталась главному режиссёру Зальцелле, который совершает убийство за убийством, а также крадет деньги Оперы (в оригинальной книге содержание Призрака обходилось в кругленькую сумму). Сама фамилия Salzella отсылает нас к композитору Антонио Сальери, чья фамилия в переводе означает «продавец соли». (Sal-s(z)ella). Хотя в реальности Сальери вряд ли отравил своего коллегу Моцарта, дурная слава за ним следует до сих пор, поэтому наш поистине оперный злодей получил именно эту фамилию.
Зальцелла ловок, хитер, его злоба и ярость отравляет всю оперу. Эрик в книге действительно был таким, но также он мог быть и благородным, и нежным. Таинственный герой в маске, оберегающий юное дарование от завистников и клеветников. И все это благородство, героизм, а также талант композитора перешло к Уолтеру Плюму, обычному уборщику, который в маске перевоплощается в «дерзкого Мистера Х — человека с тысячью лиц». Именно Уолтер становится тем Призраком, к которому привыкли мы сейчас: загадочным, красивым и обольстительным. В финале романа с Уолтера срывают маску, но матушка вручает ему другую, воображаемую. И Уолтер наконец обретает свою настоящую личность, по сути, получает душу.
Как и многих персонажей Пратчетта, Уолтера его работа делает этаким «духом места». Уолтер оберегает Оперу, заботится о ее служащих, растит у себя в подвале волшебные розы, которые дарит особо понравившимся исполнителям. Главное в его жизни — чтобы спектакль не прерывался. Шоу должно продолжаться, не смотря ни на что. А также он сочиняет оперы (на самом деле мюзиклы), которые, возможно, даже позволят Опере наконец-то зарабатывать деньги! У Леру делом всей жизни Призрака была его опера «Торжествующий Дон Жуан». В книге эта опера осталась лишь в его набросках, а Уэббер таки поставил ее в финале своего мюзикла.
А почему собственно его персонажа так зовут? В оригинале он Walter Plinge. Это псевдоним, который часто используется в английских и американских театрах. Его берут актеры, играющие сразу несколько ролей в одном спектакле, или не желающие давать свою фамилию в афишу. Родился он в Лондоне — по легенде, артисты решили увековечить имя какого-то паба под названием Plinge. Также «plinge» — «слабый/дурацкий пароль». Кроме того сэр Артур Плиндж — местный призрак Концертного Зала Императорского Студенческого Общества, что как бы намекает...
Многие люди также заметили, что описание Уолтера Плюма, данное Терри (берет, коричневое пальто, нервозность, неуклюжесть) очень подходит Фрэнку Спенсеру, главному персонажу британского комедийного сериала «Some Mothers Do 'Ave 'Em.». Фрэнка Спенсера играл Майкл Кроуфорд, который стал впоследствии по-настоящему знаменит, как... самый первый Призрак Оперы в мюзикле Ллойда Уэббера. Когда Терри спросили об этом, он сказал:
«Я безусловно хотел, чтобы Уолтер внешне был похож на Френка Спенсера, хотя тот гораздо грустнее и у него явно шарики за кубики заехали, как выразилась бы Нянюшка Ягг. Я был просто изумлен тем, как Майкл Кроуфорд, человек, который в UK был известен, как некто, игравший беспомощного болвана в чёрном берете, вдруг стал обходительным Призраком.»
Для сравнения: вот Френк.
А вот Кроуфорд уже в роли Призрака.
Уолтер обожает оперу, а Зальцелла искренне ненавидит, но оба они принадлежат ей с потрохами. Все, кто работает там, живут по одному негласному закону: шоу должно продолжаться. И хотя Зальцелла изо всех сил старается разрушить окружающий его мир, ему и в голову не приходит просто взять и уволиться. Он занимает нишу классического оперного злодея и Опера поглощает его, как и миллионы других своих адептов. Даже Андре, полицейский под прикрытием, увлекается окружающей обстановкой и действует, согласно ей. А вот Агнесса, ведьма, привыкшая смотреть на все со стороны, ускользает из лап этого обольстительного Ангела Музыки. Если бы девушка осталась в Опере и даже достигла бы там успеха, ей бы пришлось подчиниться обстановке, пропасть в этом странном, музыкальном мире. А потом, если бы ее голос стал хуже, ее бы пожевали и выплюнули без всякой жалости. Однако путь ведьмы открывает и другие возможности, пусть не такие ослепительные, но, иногда, не менее интересные. Поэтому Агнесса почти беззлобно смиряется и возвращается домой.
Многие сюжетные ходы «Маскарада» зеркалят книгу, либо какую-то из постановок «Призрака».
«– Послушайте, люстра весит больше тонны, – сказал он. – Канат, на котором она держится, толще вашей руки. Лебедка, когда ею не пользуются, наглухо заблокирована. Люстра безопасна.»
Обрушение люстры — одна из самых знаменитых сцен в «Призраке». В книге Призрак роняет ее во время выступления примадонны Карлотты, обрушивая на голову новой билетерши, которую наняли на замену его преданной помощницы мадам Жири.
«Было много ранений и одна смерть. Люстра упала на голову бедной женщины, пришедшей в Оперу впервые в своей жизни, той самой, которую Ришар выбрал, чтобы заменить мадам Жири, билетершу ложи призрака! Она умерла тотчас же, и на следующий день одна из газет дала следующий заголовок: «Тысяча двести килограммов на голову консьержки!» Это был единственный некролог.»
В мюзикле люстра обрушивается на сцену в конце первого акта. Это происходит, когда Кристина и Рауль тайно признаются друг другу в любви и Призрак нечаянно их подслушивает.
В реальной Гранд Опера действительно был трагический случай, правда не с люстрой. Подробнее можно узнать здесь.
«– У него лицо как у Смерти!
– У кого?
– У Призрака!
– Какого при…
– Белый череп! И совсем без носа!
Пара балеринок хлопнулись в обморок – но осторожно, чтобы не испачкать сценические костюмы.
– Как же он тогда… – начала было Агнесса.»
Именно так рабочие описывают Призрака в оригинале. Но пока все кругом цитируют Леру, Агнесса вспоминает древнюю шутку, которую прославили Монти Пайтоны в скетче «The funniest joke in the world»:
— У моего пса нет носа.
— Как же он тогда чует?
— Ужасно.
И да, я знаю, что отнюдь не в честь этой шутки был назван скетч. Самая смешная шутка в мире (которая в переводе на немецкий в конце концов помогла британцам выиграть Вторую мировую) звучит так: «Wenn ist das Nunstuck git und Slotermeyer? Ja! Beiherhund das Oder die Flipperwaldt gersput!».
«Нечаст Бадья всегда любил оперу. Он правда ничего в ней не понимал, но океан, к примеру, он тоже не понимал, и что ж теперь, ему нельзя любить океан? Оперу он рассматривал как дело, которым вполне можно заняться, скажем, на пенсии.»
Нечаст Бадья (Seldom Bucket) — бывший сыродел, который хотел вложиться в искусство и на свою голову решил управлять анк-морпоркской Оперой. В оригинальной книге директора было два, и один из них действительно в музыке понимал мало.
«Господин Моншармен не знал ни одной музыкальной ноты, зато был на «ты» с министром образования и изящных искусств, немного занимался бульварной журналистикой и владел довольно большим состоянием.»
«– Как тебе нравится мое новое платье?! – воскликнула она. – Разве оно не соблазнительно?!
Агнесса честно поглядела на ее платье.
– Да, – ответила она. – Очень… белое. И очень кружевное. И очень обтягивающее.»
Примерно так выглядит большинство сценических костюмов Кристины в различных фильмах и мюзиклах.
«У него огромная пещера где-то под зданием Оперы, заявила Пердита. Там горят сотни свечей, отбрасывая волнующие, но в то же время романтические отблески на… о да, на озеро […]»
В мюзикле и фильме по его мотивам жилище Призрака так и обставлено.
«– Нам же надо как-то решать проблему. Кстати, вам известно, что доктора Поддыхла задушили и только после этого подвесили?»
Именно так умирает первая жертва Призрака в романе Леру — рабочий сцены Жозеф Буке. Призрак душит его своей пенджабской удавкой, именно поэтому веревку на нем так и не нашли. В начале «Маскарада» с рабочим сцены тоже происходит несчастный случай, но он отделывается синяками и легким испугом.
«А потом показался свет.
По проходу, отбрасывая длинные тени, что-то приближалось.
Крысы, разбегаясь, в панике спотыкались друг о друга…
Агнесса попыталась вжаться в стену.
– Привет госпожа Пердита Икс Нитт!»
Уолтер, попавшийся Агате в подвале, практически повторяет явление крысолова в оригинальной книге. Кстати, выглядел этот крысолов едва ли не инфернальнее Призрака.
«Рауль и перс пытались оторваться от горящего лица, но оно продолжало двигаться к ним, приближаясь. Они могли теперь ясно видеть его. Глаза были круглые и широко раскрытые, нос – немного искривленный, рот – большой, с отвисшей полукруглой нижней губой. Лицо напоминало кроваво-красную луну. Как могла эта красная луна скользить в темноте на высоте человеческого роста, без всякой поддержки, без тела – видимого, по крайней мере? И как она передвигалась так быстро со своими неподвижными, широко раскрытыми глазами? И что вызывало царапанье, скрежетанье, визг – все эти звуки, которые приближались вместе с этим ужасным лицом. […]
Но вот огненное лицо повернулось, услышав их крик, и произнесло:
– Не двигайтесь! Не двигайтесь! И что бы вы ни делали, не идите за мной! Я убиваю крыс, дайте мне пройти с моими крысами.»
Кто только не живет в подвалах Оперы… О___о
В некоторых фильмах крысолов тоже есть, хотя выглядит гораздо прозаичнее.
«– Я считаю, – продолжал главный режиссер, – нам следует запереть театр, собрать всех здоровых мужчин, выдать им факелы, обыскать здание сверху донизу, выкурить Призрака, прогнать по городу, поймать, избить так, чтобы родная мама его не узнала, после чего сбросить останки в реку. Это единственный надежный способ.»
Так и заканчивается фильм про Призрака 1925 года с Лоном Чейни. Кроме того слова Зальцеллы отсылают нас к сцене из «Чужого», где Рипли говорит: «Предлагаю взлететь и взорвать все это место атомными бомбами с орбиты. Это единственный надежный способ.».
«Было особенно интересно следить за тем, как актеры пытаются постоянно держать одну или обе руки над головой – защищая себя от какого-нибудь несчастного случая. Таким образом, в данном акте было гораздо больше взмахов и драматических жестов, чем требуется даже для оперного представления.»
Возможно это натяжка, но мне сразу вспоминается предупреждение перса у Леру «держите руку перед собой», когда он ведет Рауля в подземелья. Руку надо держать, чтобы Призрак не смог затянуть удавку на шее.
«– Но мы ведь не пишем на афишах: «Вполне Возможно, Вы Даже Увидите, Как На Сцене Кого-Нибудь Придушат», – возразил он. – Однако новости распространяются очень быстро. А люди любят… драму.»
В мюзикле директора обсуждают, что скандалы в опере — это конечно плохо, но публику они только привлекают, а значит и выручка растет.
«Зачем вообще кому-то понадобилась тайная полиция?
– Затем, – ответил Андре, – чтобы ловить тайных преступников. Такие тоже иногда встречаются.
Матушка почти улыбнулась.
– Это факт, – согласилась она и вгляделась в мелкую гравировку на оборотной стороне бляхи. – «Особисты с Цепной» – так, стало быть, вас называют?»
В оригинале на значке было «Cable Street Particulars». Отсылка к конан-дойловским Baker Street Irregulars -- уличным мальчишкам, помогающим Шерлоку Холмсу в расследовании. Можно также перевести, как Особое отделение. Больше информации см. тут.
Сам пианист и тайный шпик Андрэ — тоже отсылка на книгу и экранизации. В книге за Призраком следил его давний знакомый — персидский начальник полиции. В фильмах обычно фигурирует какой-нибудь французский полицейский инспектор.
«Сеньор Базилика, слегка покачиваясь, смотрел сквозь Бадью. На нем была рваная рубашка.
– Ктотта… – произнес он.
– Прошу прощения?
– Ктотта… ктотта ударил меня по голове, – произнес тенор. – Сстакан воды пжжалста…»
Сеньору Базилике повезло больше, чем тенору из мюзикла Уэббера. Того Призрак придушил насмерть.
«Рядом с одним из домов стоял экипаж. С трудом доковыляв до него, Грибо подтянулся, ухватился за вожжи и на какое-то мгновение переключил внимание на возницу.
– А нуу пшшшшелл!
Клыки Грибо ярко сверкнули в лунном свете. Возница продемонстрировал поистине замечательное присутствие духа и прекрасную телепортацию тела. Мгновенно исполнив обратное сальто-мортале, он исчез в ночи.»
Грибо, удирающий от преследователей, вновь отсылает нас к фильму с Лоном Чейни, в котором Призрак, так же бешено оскалясь, несется на угнанном экипаже от толпы. Так что на некоторое время в книге становится аж четыре Призрака!
«Он был во всем алом: алый смокинг, отделанный алой шнуровкой, алый плащ, алые туфли с алыми рубиновыми пряжками и широкополая алая шляпа, на которой качалось огромное алое перо. При ходьбе незнакомец опирался на алую трость, украшенную алыми лентами. Но для человека, столь тщательно заботящегося о своей внешности, к маске он отнесся на удивление небрежно. Это была грубая картонка, изображающая голый череп. Такую можно купить в любом магазине театральных принадлежностей. По краям маски торчали резиночки.»
Смерть, одевшись так для Зальцеллы, наносит чудесный последний штрих на всю тему «маскарада» в книге. Призрак у Леру без приглашения заявляется на вечеринку в опере, «в одежде алого цвета с большой, украшенной плюмажем шляпой на голове мертвеца.» Эти обе сцены являются отсылкой к «Маске Красной Смерти» Эдгара Аллана По. (Также отсылка к этому рассказу есть в «Цвете Волшебства», в сцене, где Смерть был вызван волшебниками прямо с вечеринки»). В некоторых постановках «Дон Жуана» Моцарта Командор, изображающий Смерть, носит красную мантию.
Дамы и господа, первый акт окончен. Предлагаю вам переместиться в буфет, правда ненадолго. Ведь впереди ещё второй акт, в котором мы узнаем, как поступают все Гиты и в чем заключаются Радости Домовводства. А вот, собственно, и он!
