— Сергей, — сказал редактор Туронок, брезгливо разглядывая гранки с кроссвордом. — Есть тема. Бомба. Пойдете вы.

Я пожал плечами. Если Туронок называл что-то бомбой, обычно это оказывалось открытием овощебазы или юбилеем районного военкома.

— Учредительный съезд, — значительно произнес он. — Партия нового типа. Коммунисты-монархисты.

— Кто? — переспросил я. — Это диагноз?

— Это, Сергей, политический плюрализм. Собираются в ДК Первой Пятилетки. С вас триста строк. И без вашего, знаете ли, нигилизма.

В ДК пахло пыльными кулисами и вчерашним винегретом. В фойе, под монументальным панно «Ленин указывает путь к коммунизму», толпился народ. Публика была пестрая, как содержимое дамской сумочки.

Слева стояли суровые старики в орденских планках, похожие на обветренные скалы. Справа — какие-то нервные люди с бородами-лопатами, в хромовых сапогах и с нагайками. Казаки, догадался я. Или артисты ТЮЗа. В наше время грань зыбкая.

Над сценой висел кумачовый транспарант. Буквы, вырезанные из пенопласта, гласили: «За Веру, Царя и Социалистическое Отечество!». Рядом портрет Николая Второго. Император был изображен в буденовке. Художник, видимо, был концептуалистом, или просто пил.

Я нашел место в пятом ряду, между дамой в шляпке с вуалью и мужиком в тельняшке. Мужик дышал на меня портвейном «777» и дружелюбием.

— За кого топим? — спросил он. — За красных али за белых? — За дружбу народов, — уклончиво ответил я. — Это правильно, — кивнул мужик. — Главное, чтоб государь был. И чтоб цены на колбасу, как в восемьдесятом.

На сцену вышел лидер. Звали его Аполлон Виссарионович Шер. До перестройки он заведовал баней, потом торговал антиквариатом, теперь спасал Россию. Одет он был в сталинский китель с золотыми эполетами. На груди, рядом со значком «Ударник коммунистического труда», сиял Георгиевский крест.

— Товарищи! — зычно крикнул Шер. — И господа! Братья и сестры во Марксе и Христе!

Зал затих. Слышно было, как где-то в вентиляции жужжит муха.

— Доколе?! — спросил Шер. — Доколе нам будут врать, что монархия и социализм несовместимы? Чушь! Кто был первым большевиком? Петр Первый! Он у бояр бороды стриг? Стриг! Раскулачивал? Раскулачивал! А Иосиф Виссарионович? Это же чистый самодержец, только без короны. Мы исправим эту историческую ошибку!

Зал одобрительно загудел. Дама в вуали прослезилась и перекрестилась на бюст Ленина.

— Наша цель, — гремел Аполлон Виссарионович, размахивая шашкой, которая постоянно цеплялась за микрофонный шнур, — Социалистическая Империя! Каждому дворянину — паек! Каждому рабочему — титул! Мы вернем ГУЛАГ, но он будет православным! Каторжане будут петь псалмы и строить Днепрогэс!

— Дело говорит, — шепнул мне сосед в тельняшке. — Порядок нужон. А то распустились… Царя-батюшку расстреляли, а водку после одиннадцати не купишь. Где логика?

Потом начались прения. Выступал хорунжий Петров. Он требовал переименовать КГБ в «Опричный Приказ» и выдать чекистам кафтаны. За ним вышла старушка-пенсионерка, ветеран сцены. Она читала стихи собственного сочинения: «Взвейтесь кострами, синие ночи, Боже, Царя храни, нет больше мочи!»

Атмосфера накалялась. Чувствовалось величие момента и острая нехватка буфета.

В конце принимали гимн. Оркестр, состоящий из трех баянистов и одной трубы, грянул вразнобой. Половина зала запела «Интернационал», вторая половина — «Боже, Царя храни». Получилась удивительная какофония, в которой слово «Славься» рифмовалось со словом «разрушим».

Аполлон Шер стоял в позе Наполеона на Курской дуге. Глаза его горели фанатичным огнем человека, который твердо знает, как обустроить Россию, но не знает, где занять десятку до получки.

После собрания мы с соседом в тельняшке вышли на улицу. Шел мелкий ленинградский дождь, серый и безнадежный, как проза соцреализма.

— Ну что, — сказал сосед, закуривая «Беломор». — Вроде дело хорошее. Душевное. — А кто царем-то будет? — спросил я. — Романов? Или внук Зюганова? — Да какая разница, — махнул он рукой. — Лишь бы человек был хороший. И пьющий. Непьющего мы не потянем.

Мы постояли еще минуту. Мимо проехала милицейская машина с мигалкой. Из ДК выходили новые русские дворяне, пряча партийные билеты в карманы джинсов.

В этом абсурде была какая-то высшая, непостижимая гармония. В стране, где памятники сносят чаще, чем ремонтируют дороги, соединить корону с серпом было самым логичным выходом.

Я пошел в редакцию писать про рождение новой политической силы. Триста строк. Заголовок я придумал сразу: «Серп, Молот и Скипетр: Третьим будешь?».

Туронок, конечно, забракует. Скажет — слишком много иронии. А какая тут ирония? Чистая правда. Жизнь.

Этот и другие рассказы тут https://dovlatov-ai.web.app/blog/garmoniya

История из жизни о выходах в субботу: мой новый начальник в приказном тоне сказал выходить на работу в субботу, и я естественно сказал что не выйду. (Был в другой области). В понедельник, тот за невыход пообещал меня уволить и наказал на 5 тыщ., окей говорю увольняй.
- Пиши заявление по собственному!
не не не, получается это я уволюсь, но не ты меня уволишь, а ты обещал уволить - увольняй, пацан сказал пацан сделал иначе он не пацан. Не получив в законное время полную зп за минусом пятака, а также материалов служебной проверки, предупреждения и ознакомления со служебной проверкой, актов, а также приказа о наказании, я взял в бухгалтерии копию служебной записки в которой директор докладывает себе, о том что он выявил нарушение, и решает наказать лишив части премии в размере 5000 рублей, пишет её на свое имя от своего имени и утверждает своей подписью. Я ему говорю что копию отнесу в трудинспекцию и накажу его уже на полтинник, в результате чего пятак он вернул. А я смотрю в ХХ уже вакансия висит на мою должность, да и люди приходят на собеседование. И в один из дней он торжественно меня уведомляет, что через 2 месяца моя должность сокращается. Нормальный расклад, отвечаю я ему я получу 5 среднемесячных зарплат, а потом восстановлюсь через суд, так как сокращение фиктивное, а объявления с хх я заскринил. Так как я человек в общем неконфликтный, и на работу привык ходить больше с удовольствием, чем со стрессом предложил я ему уволится по соглашению сторон получив 300 тыс. русских рублей, на что обе стороны согласились. Отдохнув две недельки я устроился на новую работу и о произошедшем ни капельке не жалею. А то в субботу! Выходи! Тебе надо сам выходи а я в рабочее время все успеваю.

Когда Рустам увидел это объявление на «Авито», он решил, что кто-то явно перебрал с чак-чаком. Сто тысяч рублей за двух говорящих попугаев? Да он за эти деньги мог купить целую птицефабрику! Но потом прочитал описание ещё раз и понял — это судьба.

Дело в том, что Рустам всю жизнь мечтал о домашнем питомце, который бы понимал его культурные переживания. Кот Мурзик только мяукал и требовал корм, собака Акбай лаяла на всех подряд, а хомяк Булат просто спал. Никто из них не мог оценить ни одной шутки про то, как татарин в Москве объясняет, что он не из Татарстана, а из Башкортостана, но всё равно татарин.

— Алло, а птички ещё актуальны? — позвонил он по номеру.

— Актуальны, как проблема сохранения языка малых народов, — ответил мужской голос с заметным акцентом. — Приезжайте смотреть.

Хозяина попугаев звали Ринат Галимович, и жил он в обычной двушке на окраине Казани. Квартира встретила Рустама запахом свежезаваренного чая и чего-то сладкого — то ли чак-чак, то ли губадия.

— Проходите, проходите, не стесняйтесь! — Ринат Галимович был похож на профессора лингвистики, который случайно заблудился в XXI веке. — Вот они, мои мальчики!

В углу комнаты стояла огромная клетка, в которой на разных жердочках сидели два попугая. Зелёный смотрел на мир с философским спокойствием мишарского степняка, а синий нервно прыгал по жердочке, как настоящий казанец в пробке.

— Исәнмесез! — вдруг выдал зелёный попугай, и Рустам чуть не выронил телефон.

— Әйе, исәнмесез! А сез кем буласыз? — немедленно откликнулся синий, явно с претензией.

— Они что, правда говорят по-татарски?!

— Ещё как! — гордо ответил Ринат Галимович. — Десять лет воспитывал. Зелёного зовут Мирзой, он у меня интеллигент, любит размышлять о вечном. А синего — Булатом, он темпераментный. Знаете татарскую поговорку: «Безнең авылда, безнең гадәт» — в нашей деревне свои обычаи? Так вот, у каждого из них своя деревня в голове!

— А почему они ругаются?

— Диалекты! — Ринат Галимович всплеснул руками. — Мирза — мишарец, Булат — казанец. Представьте: один говорит «чакчак», другой — «чәк-чәк». Один «эчпочмак», другой «өчпочмак». Для нас мелочи, для них — дело принципа!

Как по команде, Мирза каркнул:

— Чәй эчәсеңме?

А Булат немедленно парировал:

— Чай ичәсеңме? Дөрес сөйлә!

— Сами дөрес сөйлә! — возмутился Мирза.

— Вот видите? — вздохнул Ринат Галимович. — Даже чай предложить не могут без скандала.

Рустам подошёл ближе к клетке. Попугаи замолчали и уставились на него с подозрением.

— А почему продаёте? — спросил он.

— Уезжаю к дочери в Канаду. Там, конечно, татары есть, но эти двое… — он покачал головой. — Им нужен особый уход. Знаете, как татарская бабушка следит, чтобы внуки были сыты? Вот так же нужно следить, чтобы у них всегда был запах чая. Обычный чай с бергамотом не подойдёт — только татарский, крепкий, с молоком!

— А чак-чак?

— Раз в неделю! Но не покупной, а домашний. Они отличают. Однажды я принёс из магазина — так Булат два дня со мной не разговаривал. А Мирза демонстративно отвернулся к стене.

— А эчпочмак?

— По пятницам. Это у них традиция. Если забудете — устроят концерт возмущения на два голоса и три октавы.

Рустам присвистнул. Это было похоже не на покупку попугаев, а на усыновление двух капризных стариков.

— Покажите, как они поют гимн, — попросил он.

Ринат Галимович достал из шкафа маленький флаг Татарстана и торжественно развернул его перед клеткой. Мирза выпрямился, откашлялся (клювом о жердочку) и запел:

— Татарстан, син күркәм җирем…

Голос у него был на удивление чистый, хотя и с характерной попугайской хрипотцой. Булат дождался окончания куплета и тут же вступил с припевом:

— Татарстан, Татарстан!

Они даже не смотрели друг на друга, но пели на удивление слаженно. В этот момент Рустам понял: он покупает этих птиц. Потому что где ещё он найдёт домашних питомцев, которые знают гимн Татарстана лучше, чем он сам?

— Сто тысяч — это окончательная цена? — робко спросил он.

— Окончательная, — твёрдо ответил Ринат Галимович. — Но я отдам вам клетку, три килограмма корма, записи татарских песен для фона и рецепт правильного чак-чака. А ещё — инструкцию по уходу на двадцати страницах.

— На двадцати?!

— Вы ещё не знаете всех тонкостей. Например, Булат терпеть не может, когда при нём говорят по-русски больше пяти минут подряд. Начинает кричать: «Татарча сөйлә!» А Мирза обижается, если забываешь говорить «рәхмәт» после того, как даёшь еду.

— Они что, прямо понимают?

— Они больше, чем понимают. Они — живая совесть татарского народа в перьях, — философски заметил Ринат Галимович. — Однажды я посмотрел при них передачу про то, что татарский язык вымирает. Так они три часа сидели молча, понурив головы. А потом Булат сказал: «Моның кирәге юк» — это не нужно. И я понял, что он имел в виду не передачу, а вымирание языка.

Рустам достал телефон и открыл приложение банка.

— Давайте реквизиты.

Домой он ехал на такси с огромной клеткой на заднем сиденье. Водитель — русский парень по имени Саша — всю дорогу косился в зеркало.

— Это что, попугаи? — наконец не выдержал он.

— Исәнмесез! — радостно каркнул Булат.

Саша чуть не выронил руль.

— Они… они говорят?!

— На татарском, — гордо уточнил Рустам. — Два диалекта.

— Я тридцать лет живу в Казани, но такого не видел, — пробормотал водитель. — А что, и русский понимают?

— Булат, покажи, что ты понимаешь, — попросил Рустам.

— Татарча сөйлә! — возмутился Булат.

Саша засмеялся:

— Характер, однако! Моя жена татарка — точно так же говорит, когда я забываю слова!

Дома началась новая жизнь. Рустам установил клетку на самом видном месте, повесил рядом календарь с видами Казани и поставил на полку книгу Габдуллы Тукая — для атмосферы.

Первые дни попугаи присматривались к новому хозяину с недоверием. Мирза молчал и философски созерцал мир, Булат нервно прыгал и периодически бормотал что-то неодобрительное.

Но когда Рустам принёс домашний чак-чак по рецепту Рината Галимовича, лёд растаял.

— Бик тәмле! — восхищённо произнёс Мирза.

— Чәк-чәк яхшы! — согласился даже придирчивый Булат.

Они ссорились каждый день. По-татарски, естественно. Иногда Рустам даже не понимал, из-за чего именно, но подозревал, что дело в вечном противостоянии казанского и мишарского мировоззрений. Зато по вечерам, когда он заваривал чай и включал татарские песни, они замолкали и слушали, изредка подпевая.

А по пятницам, в день эчпочмака, Рустам стал замечать, что квартира наполняется каким-то особым уютом. Может, дело было в запахе выпечки, а может — в том, что два капризных попугая наконец прекращали ругаться и мирно клевали треугольные пирожки.

Друзья Рустама сначала крутили пальцем у виска: сто тысяч за птиц! Но стоило им услышать, как Мирза с Булатом дуэтом исполняют гимн Татарстана, все затихали и слушали с придыханием.

— Это национальное достояние, — серьёзно сказал один из гостей. — Их надо в музей!

— Ни за что, — отрезал Рустам. — Они теперь моя семья.

И это была правда. Потому что только эти попугаи могли поругать его по-татарски за то, что он опоздал с чаем, напомнить о корнях, когда он слишком долго говорил по-русски, и спеть ему гимн Татарстана, когда на душе было тоскливо.

Сто тысяч рублей? Да он бы отдал и двести — за такое счастье.


Этот и другие рассказы тут https://dovlatov-ai.web.app/blog/popugai-poligloty-ili-diale...