Ответ FancySunny в «Тоже немного из детства!»
Подержите моё пиво
Подержите моё пиво
Одинокая фигура возвышается на поле боя давно минувшей войны. Но всё же вкус страдания ещё приятно ощущается на её языке. Проклятые души вопят, пока алчный сангвиник наслаждается их забытыми страданиями.
ׄ
Однако она пришла сюда не только для того, чтобы наслаждаться плодами битвы.
ׄ
Нет, эти истлевшие кости покоились уже достаточно долго. Пришло время им подняться, дабы послужить великой цели — воплотить в жизнь лучшую миссию, чем война между смертными. Потому что, в отличие от этой забытой временем жалкой ссоры смертных, она вечна. ©
Автор: YanirGryphon
Источник: FurAffinity
Четыре подруги приезжают в родное село и встречают там загадочных парней, которые постоянно им помогают. Эти парни исчезают, как только начинает темнеть. В один день они решают проследить за этими парнями и попадают в непонятное место, где постоянно слышатся звуки криков и боёв. Позже они узнают, что этих парней в их времени не существует, и им нужно отправится в прошлое и изменить судьбу городка. Девушки должны помешать постройке железной дороги, дабы спасти деревню. Главный мужской персонаж - Родион, младшая сестра героини - Ксюша. Книга была доступна как приложение для скачивания в плей маркете
Чуть более детально о этой же книге, просто ооочень хочется ее перечитать
Две сестры приезжают в село к родным, чтобы отдохнуть летом. Там они встречаются со своими друзьями детства и отдыхают вместе. В один день к ним начинают приставать очень придирчивые парни, которые хотели увезти их на своем байке, но тут появляются четыре братья которые помогают им и даже проводят до дома. Они продолжали им постоянно помогать, когда они попадали в беду, и всегда проводили их до схода солнца по домам. В один день девушки решают проследить за своими героями и оказываются в непонятной деревне, где днём нету ни души, а как только стемнеет начинаются крики и бойня. Позже они узнают что то, что они слышали было в прошлом деревни. Парни приходят к ним и рассказывают что они некие стражники, которые охраняют сны людей, но они очень устали и хотели бы прекратить, но в реальности их не существует. Для этого девушки отправляются в прошлое как кузины какого то влиятельного человека в этой деревне. Их задачей было не дать построить железную дорогу, чтобы изменить будущее и деревня существовала в реальном времени. Одного из парней звали Родион
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
полез в википедию и, читая её, осознал, что та жёлтая серия северо-запада, первая, в суперобложках, была у меня собрана почти вся. в далёкой ранней юности. и корума без супера помню и меделайн симмонс и путешествие иеро. и сколько же хорошего фентези тогда северо-запад взял и напечатал.
прекрасные были девяностые.
***
Я, запинаясь и оступаясь, плелся через пустырь. Впереди маячили пряничные домики. Я повернул влево, не глядя по сторонам, перешёл дорогу и упёрся в крыльцо публички. Ступеньки её, протянувшиеся до середины тротуара, смотрели прямо на проезжую часть.
Я нервно хохотнул. Похоже, голова сбоит. Неужели смерть Кири так сильно сказалась на мне? Развернуться бы и бежать в психушку как можно скорее. Мне точно нужна помощь. Я мог поклясться, что ещё вчера вход в библиотеку был повернут в другую сторону. Я перевёл глаза влево. Пустырь, накануне ершащийся сухим бобылем и прошлогодней почерневшей крапивой, сегодня был полностью расчищен. Более того, на его месте высились бордовые дощатые стены одноэтажного домика. Крыши строение ещё не имело, зато окна – не новые, пластиковые, а деревянные, выкрашенные пожелтевшей эмалью – уже были на месте.
Я почувствовал, как падаю в тошнотворную черноту. Пошатнувшись, я все же устоял на ногах, мотнул головой и быстро взбежал по ступенькам библиотеки.
Публичка встретила меня все тем же тёмным коридором и звенящей тишиной.
– Ульяна Владимировна! – позвал я с порога. – Вы здесь?
В читальном зале послышалось шуршание невидимых страниц, затем глухой короткий удар, как будто захлопнули книгу. Из-за угла высунулась аккуратная голова библиотекарши.
– Руслан? – удивлённо проговорила она. – Вы пришли? Ах, простите меня за бестактность в прошлый раз. Вы меня совершенно неверно поняли, – женщина двинулась ко мне плавно, точно вскользь, волоча подол длинной клетчатой юбки по полу. Совершенно бесшумно. Никаких шагов, цокота каблуков, шарканья мягкой подошвы тапочек или носков. Как я не заметил этого вчера?
– Ульяна Владимировна, я вас не отвлекаю? Вы можете уделить мне буквально несколько минут? Мне нужно поговорить с вами. О Кирилле.
– О, конечно, – взгляд её стал обеспокоенным и тёмным, – проходи, дорогой. Я просто листала книгу. От скуки.
Я проследовал за ней.
В помещении сгустился холодный мрак, разгоняемый лишь теплым светом настольного светильника. Ульяна устроилась в кресле, жестом пригласила меня занять стул напротив. Я сел на самый край, нервно теребя рукава, и уставился на терпеливо поджавшую губы женщину, не зная, как начать столь странный разговор.
– Если все, что я скажу, покажется вам максимально странным, вызовите для меня, пожалуйста, соответствующих врачей.
Ульяна хохотнула, как мне показалось, с облегчением, снисходительно что ли:
– Начало интересное.
– Скажите, Кирилл рассказывал... Ему виделось когда-нибудь... – я чувствовал себя полным идиотом. – Что-то странное?.. Говорил ли он о каких-либо необычных вещах?
Библиотекарша пристроила на коленях беспокойные пальцы и задумчиво уставилась в пол.
– Ну... Можно и так сказать.
Я выдохнул. Оказывается, все то время, что она раздумывала над ответом, я не дышал.
– И... Чем же он с вами делился?
– Жаль, что я не согрела чаю, – вдруг выдала Ульяна Владимировна. – Может быть, я схожу за ним сейчас? – она попыталась встать, но я, схватив худую прохладную ладонь, удержал её.
Внимательно посмотрев в выцветшие глаза, я повторил вопрос более настойчиво:
– Расскажите мне. Что он вам говорил?
Женщина тяжело вздохнула и вновь присела на скрипнувшее кресло.
– Я даже и не знаю, с чего начать.
– Это мне еще как знакомо, – кивнул я. Теперь пришёл мой черёд улыбнуться.
– Твой брат... Я уже сказала тебе в прошлый раз, что Кирилл был необычным мальчиком.
Я закатил глаза. Всё, что затрагивало дебильную инфантильность Кири, бесило меня с пол оборота.
– Это совсем не то, что ты себе представляешь, Руслан. Не нужно думать об этом как о каком-то отклонении или о слабости. Нет, это совсем иное. Понимаешь, каждое поколение, каждое время хранит в себе уникальный опыт, знания, чувства. Совершенно неповторимые в будущем. Кирилл – особенный человек. Ему выпала... Да, не побоюсь этого слова, честь сохранить память о времени вашего с ним детства. А ещё о детстве тысяч мальчишек и девчонок, выросших одновременно с вами.
– Не пойму пока, к чему вы клоните.
– Исчезающие вещи? Из-за этого ты пришёл? Квартира пустеет на глазах, да?
– Да... – я удивлённо моргнул, не ожидая такого резкого перехода.
– Кирилл забирает с собой то, что было для него дорого в детстве. Забирает, чтобы сохранить навечно.
– Не понимаю, – я подался вперед, сверля свою собеседницу глазами.
– Твой брат не умер. Он изменился. В сентябре он рассказал мне, что воспоминаний в его голове становится все меньше. Они истончались, блекли. Каждый день он терял по зернышку памяти. И ему пришлось действовать, чтобы сохранить как можно больше.
Во рту внезапно пересохло.
– Что вы...
– Пойми, он не выбирал такую судьбу. Он таким родился. Он просто выполнил свой долг.
– Вы... Вы в секте какой состояли вдвоём? – еле ворочая языком, просипел я.
– Ну что ты, милый. Совсем нет.
– Вы говорите про тот свет, все дела?..
– Тоже нет. Ты можешь увидеться с Кириллом. Не сейчас, но очень скоро.
– Как это? – я вообще перестал понимать происходящее. – Это шутка какая?
– Сейчас он строит свою раковину. Собирает ценные вещи, воплощает воспоминания. Ещё чуть-чуть – и он закончит. Ты видел дом по соседству? Он не показался тебе... Знакомым?
Это слово кольнуло, точно ржавая булавка. Именно так. Знакомый. Знакомый дом. Это я и подумал, увидев свекольные стены и голубые ставенки, украшенные резными арфами.
– Возможно, – ответил я расплывчато.
– Теперь это Кирилл. Всё это.
– Простите, – я резко поднялся со своего места. – Это уже слишком. Я пришёл за ответами, а получил... Это какой-то бред, – я мотнул головой, пытаясь привести мысли хотя бы в относительный порядок.
– Ты уже второй раз пытаешься сбежать, – улыбнулась грустно Ульяна.
Я сжал губы до онемения и направился из читального зала. С меня хватит всех этих странностей. Можно было переночевать сегодня у тётки, а завтра рвануть домой. Основную часть вещей Кири я разобрал. Дальше пусть родственнички без меня управляются. Я устал, и, должно быть, стресс повлиял на меня сильнее, чем я мог подумать.
– Не веришь... – протянула Ульяна Владимировна мне в спину. – Но я могу доказать.
Я даже не замедлился. Прочь. Достаточно.
– До свидания, – бросил я и вышел из темного помещения.
Коридор был окутан густым мраком. Я чертыхнулся, положил правую ладонь на стену и небольшими шажками двинулся на ощупь. Левую я вытянул вперёд, водя ею перед собой, как слепец.
Я ожидал, что вот-вот наткнусь на дверь, когда пальцы врезались во что-то мягкое и прохладное. Я вздрогнул от неожиданности, отнял руку и тут же почувствовал на ней вязкую, липкую слизь.
– Руслан.
Вскрикнув, я отшатнулся назад, потерял равновесие и грохнулся на пол.
– Не пугайся, прошу тебя. Я не причиню тебе вреда, – раздалось из тьмы.
Я лихорадочно зашарил по карманам. Телефон нашёлся в нагрудном. Выхватил его, нажал на боковую кнопку и вытянул гаджет перед собой. Синеватый свет окутал стоящую перед дверью высокую фигуру. Она плавно колыхнулась, чуть приблизилась ко мне. На склизкой бугристой коже заиграли холодные переливы. Тварь склонилась ко мне, и я сумел разобрать на голове некое подобие рогов.
– Я обещала, что расскажу тебе, – произнесло нечто голосом Ульяны Владимировны. – Кириллу обещала, – рот у существа был большим, округлым и беззубым.
Я подскочил на ноги и, сломя голову, кинулся в читальный зал. Стоило мне переступить порог, как половые доски передо мной взбугрились, вздулись горбом, будто резиновые, и вытянулись вверх, приняв очертания той самой фигуры. Ещё миг, и дерево обратилось неровной коричневатой кожей. Существо уставилась на меня блестящими черными глазами, моргающими на концах «антенн».
– Остановись! – умоляюще воскликнуло оно.
Я, резко крутанувшись на пятках, бросился обратно в коридор, пронёсся по нему, выбил грудью дверь и кубарем скатился с низкого крыльца. Поднявшись на ноги, я побежал прочь, не ощущая боли от разодранных в кровь коленей.
Обернулся я лишь единожды. Оно стояло на пороге, вытянувшись из дверей вперёд, и хватало руками воздух.
***
Я, не чувствуя под собой ног, взлетел по лестнице на четвёртый этаж, дрожащими пальцами провернул ключ в замке и ввалился в квартиру. От вида тёмного коридора закрутило живот. Я лихорадочно ударил по стене, вновь попал выше выключателя, и только с четвёртого раза сумел зажечь свет. Меня встретили голые стены серого бетона. Ни трельяжа, ни старенькой вешалки с верхней одеждой. Даже советская зелено-белая плитка с пола пропала. На трясущихся ногах я вошёл в зал и рухнул на пол.
Что это вообще было? Я взглянул на свою руку, которой коснулся «этого». Слизь высохла, превратившись в тонкую белую плёночку. Я принялся тереть рукой о штанину.
Лишь когда кожа болезненно покраснела, мне удалось остановиться и подавить панику. Я затравленно огляделся. Вокруг сжалась та же, что и в коридоре, тесная коробка из ободранных стен. Мебели как не бывало. Голые полы, окна без штор, глядевшие своими черными глазищами. Я сидел посреди разоренной комнаты в полоске золотого света, льющегося из прихожей. На полу у дальней стены лежал мой рюкзак с вываленными наполовину вещами. То был багаж, который я привёз с собой. Я подскочил, трясущимися руками затолкал пожитки в сумку и вышел из опустевшей квартиры.
Через двадцать минут я сидел в пропахшем табачным дымом салоне такси, которое мчало меня прочь. Подальше от всего этого кошмара, который практически свёл меня с ума. От монстров и призраков, от загадок и горькой тоски.
До соседнего города добираться было около трех часов. Я расслабленно съехал по сидению, устало глядя на проносящиеся мимо оранжевые фонари. Вскоре в воздухе закружила мелкая белая крупа. Вот и снег пошёл... Бабье лето выдалось долгим и щедрым, но все хорошее рано или поздно заканчивается.
Страх схлынул, оставляя после себя лишь пустоту и...
Недосказанность. Кирилл тянул на дно, точно трехтонный якорь. Я закрылся носом в воротник, прикрыл глаза, пытаясь задремать. Почему? Почему?.. Вопрос не отпускал. Почему брат сделал это? Я закусил костяшки пальцев. Я уезжаю. Уезжаю все дальше. "Ты уже второй раз пытаешься сбежать".
Нет. Я обижен на брата. Обижен всей душой. Все, что касается его, вызывает у меня мерзкое раздражение. Он несправедлив ко мне. Он жестокий, безответственный, инфантильный недоумок. Эгоист и разгильдяй. Иначе как объяснить его поступок? Почему он не подумал обо мне, почему не вспомнил о брате?
Да, я несказанно зол. Ненависть переполняет меня.
"Он не выбирал свой путь. Он таким родился"
Ерунда. Сто тысяч раз ерунда. Он причинил мне столько боли своим ублюдским поступком. В миг перечеркнул жизнь, измазал грязной черной краской. Если бы я мог, о, если бы я только мог схватить его за шиворот, тряхнуть от души и выпалить в лицо это моё выжигающее душу "Почему?.."
– Разверните машину, – рявкнул я. – Пожалуйста, – добавил через миг мягче.
– Что? – таксист обернулся через плечо.
– Обратно в город, пожалуйста. Мне нужно кое-что закончить...
***
Над улицей, там, где теснились пряничные домики, рассвет растянулся над крышами. В окнах спящих пятиэтажек плясали зловещие отсветы.
Я кинул таксисту зелёную купюру и вылетел из авто. Быстро обогнув дом и пролетев базарный пустырь, я вывалился из кустов на узкую улочку. Здание музыкальной школы объял пожар. Алчные языки пламени с гулом вырывались из лопнувших окон, облизывая чёрной копотью стены. Валил густой дым.
Старая крапива и голые клены, что росли между музыкалкой и библиотекой, звонко трещали и сыпали яркими искрами. Дощатая стена публички уже покрылась багряными тлеющими трещинами. Из окошка по пояс высунулась перепуганная Ульяна Викторовна. Волосы её, обычно аккуратные и прилизанные, сейчас растрепались, очки совсем съехали и еле-еле держались на кончике носа. Она плеснула из небольшого ведёрка на разгорающуюся древесину и вновь пропала внутри здания. Вода задела пожарище едва ли, редкие капли жалобно зашипели.
Я схватился за телефон и мигом набрал сто двенадцать. После пары коротких гудков послышался сухой щелчок.
– Здесь по Пионерской пожар! – прокричал я в трубку.
– Музыкальная школа горит? – спросил спокойный женский голос, пропитанный безразличием.
– Да!
– Нас уже оповестили. Службы выехали, ждите.
– Поторопитесь!.. – выпалил я. Из окна опять показалась перепуганная библиотекарша с крохотным ведерком. – Ульяна Владимировна, вам нужно уходить, это опасно!
Женщина с ужасом взглянула на меня сверху вниз и одними губами прошептала:
– Я не могу...
– Не несите ерунды! – я начал злиться. – Немедленно выходите из библиотеки!
– Но я в буквальном смысле не могу! – вскрикнула она отчаянно, выплеснула воду на стену и вновь исчезла в окне.
Я кинулся было к входу в публичку, но замер перед самыми ступеньками в изумлении. По соседству на месте старого пустыря вырос домик. О, то был не просто старенький, заваленный на один бок пятистенок. Это был мой дом. Мой отчий дом, в котором мы с братом жили до смерти мамы. Низенький, выкрашенный свежей бордовой краской, с замшелым шифером на крыше и облетевшим кустом сирени под окнами. Из трубы его весело вился сизый дымок, точно внутри кто-то топил печь.
Пока я стоял, разинув рот, дверь библиотеки распахнулась, и на крыльцо вылетела растрепанная Ульяна Владимировна. Я попятился назад от неожиданности.
– Ки... Кирилл?.. – промямлил я, указывая на пятистенок.
– Что?.. – женщина, опешив, замерла на нижней ступени.
– Вы сказали тогда, что это Киря.
Она лишь коротко кивнула и махнула рукой:
– Отойди подальше!
Я сделал несколько нетвердых шагов на дорогу и остановился. Вокруг все скомкалось, стало нереальным. Как будто я смотрел странный фильм на старом рябом телевизоре.
Ульяна сжала руки в кулаки, подобралась и всем телом будто потянулась вверх и вперед. Пронзительно взвизгнули старые доски, дрогнули библиотечные стены. Публичка с протяжным скрежетом начала разворачиваться крыльцом к бордовому пятистенку. Женщина взмокла и раскраснелась от натуги. Тело ее начало вытягиваться, будто резиновое. Только сейчас я рассмотрел, что длинная юбка ее как будто слилась с полом. Выцветшие клетки на шерстяной ткани плавно переходили в голубоватые доски крыльца, монолитные с ним. Голова женщины начала меняться. Кожа посерела, заблестела от слизи, глаза вытянулись вперед на длинных конусообразных антеннах.
Я медленно двинулся дугой по направлению движения публички, следя за странным существом. Фундамент библиотеки бороздил землю, оставляя глубокие рытвины в подмерзшем грунте.
Со стороны музыкальной школы раздался оглушительный треск – рухнула кровля. В воздух взвился столб пламени, заревел и рассыпался на ослепительные искры.
От неожиданности я присел, прикрыв голову руками, затем вновь подскочил и уставился на неведомую тварь, что медленно, но уверенно ползла прочь от страшного пожарища.
– Боже! – просипел я.
Огромная нелепая улитка уносила прочь свою раковину, так умело замаскированную под дом. Публичка, сантиметр за сантиметром, отдалялась от клокочущего пламени, оставляя за собой поломанные клены и голую землю. Ульяна вытянула вперед тонкие бугристые руки с полупрозрачными пальцами и схватилась за столбик на крыльце соседнего пятистенка. Подтянувшись, она придвинула свое крыльцо вплотную к дощатым, выдраенным дожелта ступеням маленького домика, нависнув над ним двухэтажной серой громадой.
Вдали послышалось завывание пожарных сирен, замаячили сине-красные огоньки мигалок. Я отбежал с дороги, привалился спиной к пьедесталу старого грифона и, обмякнув, осел на землю.
***
Рассвет замаячил над крышами розовой полосой. Я по-прежнему сидел подле каменного чудища, обхватив озябшие плечи побелевшими пальцами. Пожар давно был потушен, от пепелища тянулся вверх лишь полупрозрачный то ли дым, то ли пар.
Ульяна расположилась на краю крыльца прямо на полу. Ладонями она сжимала щербатую кружку. Вторая, такая же, стояла рядом с ней нетронутая и остывающая.
Библиотекарша отпила, не сводя с меня обеспокоенного взгляда.
– Замерзнешь, – негромко проговорила она. – Ты или сюда уже иди, или домой.
Я посмотрел на нее исподлобья. Ульяна закатила глаза. Нормальные, вполне человеческие, за толстыми стеклами очков. Если бы не эта уходящая в пол проклятая юбка, она бы выглядела вполне обычной дамой. Я перевел взгляд на бордовый домик.
– Как ты сказала? Хранитель?
Ульяна, подливающая себе чай из термоса, коротко кивнула:
– Хранитель воспоминаний.
– И что Кирилл такое теперь?
– Сходи, да сам посмотри. Это не опасно, – она стукнула чашкой по блюдцу, – он все так же твой брат, Руслан.
– Он больше не человек... – прошептал я сипло.
– Он теперь человек больше, чем кто-либо в этом мире.
Я встал. "Боже, что же я делаю?" Ватные ноги понесли меня в сторону знакомого крыльца. Две потемневшие ступеньки, просторное крылечко с желтой скамейкой, заросшее пожухлым хмелём. Картинки перед глазами сменялись, точно слайды диафильма. Я протянул руку, толкнул дверь. Она отворилась со знакомым коротким вскриком...
Я вошел в бабушкину прихожую. Серые обои, изодранный котом угол, старое трюмо. И запах. Тот же самый запах...
Я пересек коридорчик и оказался в зале уже своем, домашнем, деревенском. Бубнил негромко черно-белый телевизор – по ТВ-6 шел рекламный блок. Картинка дернулась, по экрану пронесся красивый желтый конь с белоснежной гривой – Таура. Снова вспышка помех – королева воинов, сверкая синими глазами, ловит шакрам. Волевое лицо Зены рассыпалось на мураши серой ряби, комнату затопил белый шум. Я клацнул по кнопке выключения. Экран погас, шелест оборвался.
Я подошёл к деревянной светло-зеленой двери и, приоткрыв ее, осторожно заглянул в щель.
Вместо детской, которая должна была там находиться, я напоролся на стремительно убегающие в темноту грязные бетонные ступени. Лестницу с двух сторон стискивала пыльная кладка почерневшего от времени кирпича. Одинокая шестидесятиватка, болтающаяся на коротком оголенном проводе, разливала по верхней площадке тусклый оранжевый свет.
Я с опаской перешагнул порог. Пахнуло сыростью, потянуло промозглым сквозняком. Я медленно, держась за стену, принялся спускаться. Ноги, дрожащие, непослушные, неуверенно нащупывали узкие ступени. С каждым шагом все крепче становился запах пыли и плесени. Внизу меня встретил коридор, резко уходящий вправо. Земляной пол, кирпичные стены и множество ржавых дверей по обе его стороны, убегающие вдаль. Тусклое освещение делало и без того узкий туннель ещё теснее.
Погреб. Да, точно, это был он. Общественное овощехранилище, находящееся когда-то у бабушки во дворе. Насколько я знал, его закрыли много лет назад из-за угрозы обрушения. Будочку, в которой располагался вход, снесли, а лестницу засыпали.
Я прислушался. Где-то впереди звенела редкая капель. Кроме нее – тишина, давящая на голову мокрой отяжелевшей периной. С трудом проглотив соленый ком, ставший в горле, я медленно зашагал по коридору, осматривая старые запертые двери. Какая же из них была нашей?
Стены словно съеживались, стараясь стиснуть мои плечи. Стало тяжело дышать. Я никогда не любил это место. Все уже и уже... Или то было только мое разыгравшееся воображение?
Слева. Точно. Наша дверь была слева. Черная, не закрывающаяся до конца. Между стальным полотном и косяком всегда оставалась щель в пол-ладони. Замок с длинной дужкой стягивал проушины, не давая проникнуть посторонним вовнутрь.
Двери мелькали передо мной, одна за одной. Кажется, их было куда больше, чем на самом деле – столь длинным, бесконечным, погреб был только в ночных кошмарах. Я уже не шел – бежал. Воздуха не хватало до хрипа. Мимо смазано пронеслось жирно выведенное мелом число четырнадцать, и меня точно током ударило. Оно! Я остановился, поднимая ботинками в воздух мелкую кирпичную взвесь. Черное железо. Щель. Замок с тонкой стальной дугой.
Я схватился за ручку и дёрнул. Дверь задребезжала, лязгнул металл о металл. Закрыто. Непослушными пальцами залез в карман куртки. Холодным грузом легла в ладонь связка бабушкиных ключей. Я поднял ее к глазам и удивлённо замер – нужный ключ, ржавый и простецкий, по-прежнему позвякивал на ней.
В скважину попал раза с десятого – руки трусило. Откинув замок, я распахнул дверь.
Белая комната. Без окон, мебели и других дверей. А посреди на полу мальчик, лет десяти. Он сидел ко мне спиной, окружённый чистыми листами бумаги, и время от времени всхлипывал. Я перешагнул порог и остановился в нерешительности. Ребенок и я сам выглядели здесь будто нарисованные чистыми яркими цветами, без теней и мелких деталей. Плоские, мультяшные. Я удивлённо оглядел свои гладкие руки и вновь перевел взгляд на мальчишку.
– Кир, – голос мой прозвучал глухо, без эха, будто стены были обиты мягким рыхлым поролоном.
Мальчик резко обернулся, утирая кулаками набрякшие слезы.
– Я не помню! Я забыл! – с отчаяньем воскликнул он и скомкал ближайший к розовым коленкам лист.
– Что ты забыл? – осторожно спросил я и чуть приблизился.
– Рисунки из стола! Помнишь? Мы рисовали и складывали их в один ящик. Что там было?
Подойдя к нему, я присел на корточки и мягко улыбнулся. Сердце в груди отбивало быструю чечётку. Взяв один лист, я взглянул на него и, потерев подбородок, задумчиво произнес:
– Я помню пейзаж с динозаврами. Огромное солнце на фоне, три птеродактиля в небе и стадо бронтозавров у реки.
Лицо Кирилла просияло.
– Точно! – он радостно захлопал в ладоши. – Я тоже вспомнил!
Лист в моих руках пошел цветными разводами, и через миг на нем проявилась та самая картинка с древними ящерами.
– А ещё что? – Кир схватил меня за рукав и потянул.
– Ещё лошадь... Единорог. С хвостом, как у коровы. Помнишь, мы прочитали, что у них именно такие хвосты?
Брат задумчиво нахмурился.
– Да, – протянул он. – Было!
На бумаге проявился красивый волшебный конь с развивающейся гривой.
– А ещё мы часто рисовали по клеточкам! – затараторил вдруг я. – Котят и мороженное. А ещё слонов и человечков. Нам показала учительница во время продленки. И черепашки-ниндзя – я же нарисовал про них целый комикс! И зубастики из фильма. Для них мы делали бумажные плоские домики – рисовали разные комнаты!..
Кирилл бросился вперёд и повис у меня на шее. Я тоже порывисто обнял мальчишку. Плоть сошла с меня слоями, растаяла, как многолетняя наледь. Теперь я сравнялся с братом в росте. Отстранившись, я взглянул в его заплаканное лицо – точное отражение моего.
– Мне тебя не хватало, Рус, – хлюпая носом, пробурчал Кирилл.
– И мне тебя! – я снова притянул его к себе, комкая в кулаках светло-голубую ломкую рубашонку.
– Я очень многое забыл, знаешь... – брат запнулся, всхлипнул и продолжил, – Я не помню, что нам дарили на Новый год. Ни одного подарка! Я совершенно позабыл поездку в летний лагерь и кружок рисования. Как звали учителя?
– Александр Сергеевич же. Как Пушкина.
– Да! – вздрогнул Кир. – Так же точно!
Я выпустил его из своих объятий.
– Ты мне нужен, – брат стиснул мою руку. – Вместе мы обязательно все вспомним, все вернём!
Я помрачнел. Годы вновь обволокли меня тяжелым мясом. Макушка Кирилла ушла вниз. Я тяжело взглянул на него сверху и прошептал:
– Я не могу...
– Почему? – брат поднял на меня огромные темные глаза.
– У меня... Сын родился, Кир...
– Ого... Когда?
– Две недели назад.
– У нас было такое счастливое детство! Что может быть лучше него? Останься, мы всегда-всегда будем вместе, будем маленькими! Ни печаль, ни невзгод – детям они ни к чему, ведь так? – Кирилл настойчиво потянул меня за край куртки. – Оставайся, ну? Как раньше – ты и я. Денди, «Юппи», фишки, любимые фильмы и книги, бабушкины булки с курагой. А?
– Не могу! – я, смахивая слезы, отступил к двери. – Мне нужно жить!.. Меня ждут!..
– Но жить так страшно... – брат поник головой и упёрся взглядом в свои клетчатые кеды. – Прошлое – оно уже было, там безопасно... А будущее. Оно же такое... Жуткое... Кто знает, что там впереди? Какой ужас?
– Ну и пусть, – я вновь попятился. – Но там ждет не только горе, уж поверь. Мы назвали сына Лёшей. Вот, гляди! – я вытащил из кармана телефон, и, разблокировав экран, показал фото. На нем совсем ещё крошечный младенец щурил темные глазки во влажной беззубой улыбке. – Он копия меня! И тебя тоже...
Кирилл, покраснев, сморщился в беззвучном рыдании.
– Ты останешься?! – надрывно воскликнул он.
– Не останусь, – одними губами проговорил я. – Я уже взрослый... Я ответственен за других... Я им нужен.
Мальчик отвернулся, сгорбился. Его плечи мелко задрожали.
– Люблю тебя, – сказал я севшим голосом. – Всегда буду любить... Мне пора...
Развернувшись, я вылетел из комнаты и понёсся по темному коридору. Лестницу преодолел в четыре прыжка. Зал, бабушкина прихожая...
Вывалившись на улицу, я рухнул с крыльца на влажную землю.
Ульяна Владимировна, по-прежнему сидевшая на крыльце, с грустью и пониманием посмотрела на меня.
– Вы это... – прохрипел я, поднимаясь. – Приглядывайте за ним. Ладно?
Женщина молча кивнула.
Я отряхнул колени и быстро зашагал прочь. Больше меня ничего не держало в городе детства.
Я толкнул дверь. Она бесшумно распахнулась, и меня тут же окутал знакомый до боли запах. Детство. Лето. Беззаботная радость и предчувствие приключений. Я даже порог переступить не успел, как меня словно бы откинуло на двадцать лет назад. Почудилось вдруг, что вот-вот вынырнет из-за угла бабушка, курчавая, невысокая и крепкая, с вафельным полотенцем через плечо.
«Привет, привет! – улыбка, светлый передник, тёплые морщинистые руки. – Ой, как вы выросли-то! Эх, малые будут рубашки. Я вам ещё зимой брала...»
Тишина. Я сделал шаг вперёд, в темную тесную прихожую. Медленно закрыл дверь.
Да, в детстве тут было куда просторнее. Сейчас коридор сузился и укоротился. Ну, нет, конечно. Это просто я стал больше.
Пальцы зашарили по стене в поисках выключателя. Отыскался он куда ниже, чем мне запомнилось. Удивительные метаморфозы.
«...Алиса открыла его – и там оказался пирожок, на котором изюминками была выложена красивая надпись: "СЪЕШЬ МЕНЯ!"
– Ой, все чудесатее и чудесатее! Прощайте, пяточки!
Она взглянула на свои ноги, а они были уже где-то далеко-далеко внизу, того и гляди, совсем пропадут...»
Прихожая озарилась приглушенным светом. Знакомые серые обои с пожелтевшим узором. Я опустил глаза. Вот и угол, который так любил драть пушистый ворчливый Маркиз. Ошмётки бумаги, заботливо подклеенные.
Куртка опустилась на старое трюмо, ботинки отправились в угол. Я вошёл в зал. В этот момент забили старые настенные часы.
– Один, два, три, – произнёс я вслух, как мы делали всегда, – четыре, пять, шесть.
Сверился с наручными часами. Все верно. Звон постепенно утих, круглый маятник продолжил деловито цокать.
Я огляделся. Сердце сдавило. Киря что, так ничего и не поменял, как въехал сюда после кончины бабушки?
«...В десять часов утра первая из всех Машин Времени была готова к путешествию. В последний раз я осмотрел все, испробовал винты и, капнув немного масла на кварцевый стержень, сел в седло. Я вздохнул и, сжав зубы, обеими руками надавил на рычаг-отправитель. Боюсь, что не сумею передать вам своеобразных ощущений путешествия по Времени...»
Напротив входа, занимая всю стену, громоздился гэдээровский гарнитур «Ратенов», поблескивая паутинкой трещин на сверкающем лаке. На полках его, как и много лет назад, выстроился ряд потрепанных книжных корешков. Строго по цветам. За стеклянной витриной серванта была расставлена коллекция нарядных сервизов. Глаз уцепился за хрустальный рог, из которого я всегда мечтал испить, и чайник, что тоненько посвистывал, когда в него наливали кипяток.
Напротив балконной двери, на низкой тумбе, раскинув хромированные усы антенны, стоял старый японский телевизор «Sharp». Под ним, в тёмной нише, видеомагнитофон. Ещё ниже – чёрные кирпичи кассет с потертыми этикетками.
Дальше мой взгляд скользнул на продавленный диван с подушками-думками в лоскутных наволочках и на кресло с накинутой на спинку кружевной салфеткой. Все, как и было. Совершенно все.
Поддавшись внезапному порыву, я шагнул к стенке и распахнул одну из дверец. Скрипнули старые петли, и от этого по загривку пробежал табун мурашек. Звук совсем не изменился.
Я не поверил своим глазам: шкафчик был забит огрызками цветной бумаги, скорлупой от грецких орехов, бусинками и пуговками, радужными фантиками и рассыпающимися сухими листочками.
Это было наше место. То, в котором хранилось детское барахло для различных поделок и игр.
Неужели за столько лет все это добро так никто и не выкинул?
Я, не закрывая шкаф, шагнул назад, упал на диван и устало растер подушечками пальцев виски. Стоило мне смежить веки, как из багрового мрака вынырнуло лицо брата. Один в один мое, только... Чуть желтоватое. Слишком худое. Слишком спокойное. Темные волосы, тоже как у меня, рассыпанные по белоснежной шелковой подушечке, впалые глаза, синеватые сухие губы.
«Оставайся у нас сегодня? – тётя треплет рукав чёрного платья. – Я тебе на кухне постелю. А то в такой день, да одному...» «Да все нормально. Я хочу поскорее разобраться с Кириными вещами. Быстрее начну – быстрее вернусь домой» «Ключи возьми, – протягивает. – Если что – зови. Помогу»
«Что ж ты, Кирюха, наделал? Не верю. Страшно идти на кухню. Вдруг там ты? На перекладине. Только пальцы ног едва касаются пола».
С протяжным стоном я поднялся и, пока сомнения вновь не накатили, вышел из зала, повернул вправо по коридору. И остановился, как вкопанный. Вот он, этот турник. Крепкий, хороший. Дед делал, пока живой был. На славу, для внуков же. В конце тёмной кишки коридора, над распахнутой кухонной дверью, из которой сочился красноватый закатный свет.
Я, полный решимости, отвернулся, опустился возле трюмо и достал из-под него ящик с инструментами. Как я и думал, на месте. Отыскался и молоток с загнутым крюком гвоздодера. Десять минут работы – и проклятая перекладина была вырвана из стены с «мясом». Думаю, дед не обиделся бы.
***
Я вынырнул из подъезда в солнечный октябрьский день. Ощутил себя после душной квартиры младенцем, вытолкнутым материнской утробой на свет божий.
Осень буйствовала. В ослепительное золото нарядились березы и дички с меленькими яблочками.
Я неспешно двинулся вдоль дома, загребая ногами прелые листья. Солнечный свет, рябящий через спутанные ветви тополей, мягко скользил по лицу. Мне сразу бросилось в глаза – хоть день и был погожий, но я нигде не видел детей. Помнится, мы никогда не упускали возможность побеспределить на улице. А тёплые деньки осени ловили с особой жадностью. Сейчас же на месте хоккейной коробки теснились автомобили. Только еле заметная разметка напоминала о том, чем являлось это место раньше. Давным-давно, когда-то в прошлой жизни.
Я прошёл через пустырь, что пестрил раньше торговыми столиками, шумел разговорами и пах самыми вкусными пирожками в мире. Двадцать лет назад здесь был стихийный рынок. Стакан семечек – три рубля. «Тебе в кулёк?» «Не, прямо в карман» Чай с лимоном – полтора деревянных. Беляш – шесть.
Вынырнув на тротуар, я осмотрелся по сторонам. Рядом со мной на кирпичном пьедестале восседал каменный грифон. Сейчас он был выкрашен потускневшей серебрянкой, а раньше его всегда густо белили известью.
– Старый друг, – прошептал я еле слышно и чуть склонил голову, приветствуя волшебную тварь.
На противоположной стороне узкой дороги выстроились старые двухэтажные домики персикового цвета, похожие друг на друга, как близнецы. Штукатурка тут и там облупилась, металл на крышах покрылся ржавыми пятнами. Но, черт возьми, они по-прежнему выглядели для меня пряничными сказочными избушками. Вон в том – фотокружок. Едкие реактивы, старые камеры, кассеты черно-белой пленки, которую Михал Михалыч, руководитель секции, раздавал детям за просто так.
В том, соседнем доме, музыкальная школа.
А вон туда, в крайнее правое строение, я и направлялся сейчас. Здание отличалось от других. Оно было гораздо меньше, обшито почерневшей сосновой вагонкой. Стояло с краю, сморщенное, как абрикосовая косточка. Стыдливо отвернув окна от дороги, домик прикрывался голыми кленовыми ветками да сухой крапивой.
Прежде чем двинуться дальше, я опустил глаза на свою ношу. Книга. С потертой чёрной обложки в разводах на меня прикрытым глазом смотрела половина солнца. Часть лица оно прятало за тканевый корешок. Крупными белыми буквами было выведено название книги – «О чем рассказал телескоп».
«А сколько вам лет?». «Пять», – с гордостью вытягиваю вперёд растопыренные пальцы. «Ага! – вторит мне Кирилл, – вчера у нас День Рождения было!» «Был... Хотя, не важно... О, – женщина в невыразительной серой кофте и с тугим пучком на голове опускается передо мной на корточки, – вы, получается, у нас самые юные читатели. Вам, наверное, подыскать интересные сказки?» «Нет, – Кир морщит облезлый от солнца нос, – я не люблю сказки. Мне бы что-нибудь про космос»
Я раскрыл книгу на форзаце и вгляделся в неприметную наклейку – «Контрольный листок. Книга должна быть возвращена не позднее указанного здесь срока» В самом верху списка аккуратным почерком было выведено «Наумов К. / 16.07.97»
Затем следовало ещё пять строчек, которые я вскользь пробежал глазами. «Зуева Ж. / 99, Ананьев М. / 02, Бережная К. / 06...» и в самом конце чёрной гелевой ручкой снова «Наумов К. /10.10.21» Кир взял эту книгу вновь две недели назад. Спустя двадцать два года, как прочел ее впервые. И просрочил сдачу на четыре дня, оболтус.
Я почувствовал, как мои глаза заволокло мутной пеленой слез. В этот день брат совершил непоправимое.
Сердце кольнуло.
Зачем? Вот зачем? Это именно то, что я бы спросил у него, окажись он сейчас здесь. Выплюнул бы этот вопрос Киру в лицо жгучим ядом. Нахрена он так поступил со мной? Как он посмел? Я до сих пор до конца не мог поверить в происходящее и осознать его. Я чувствовал себя преданным и раздавленным. Почему он не связался со мной? Почему не попросил о помощи? Мы бы могли все решить, как-то разрулить то, что навалилось на него...
Самым ужасным была непоправимость ситуации. Уже ничего не могло быть как прежде. Я ни черта не мог сделать, чтобы все починить, собрать осколки и соединить их во что-то внятное. Реальность сыпалась сквозь пальцы, как песок, и я не был способен удержать ее. Совершенно бессилен.
Я со злостью захлопнул книгу, вытер намокшие глаза и, не оглядываясь по сторонам, перебежал разбитую дорогу.
Вскоре я уже брёл вдоль деревянной стены здания библиотеки. Удивительно, насколько же ненадёжны наши детские воспоминания. Спроси меня кто, я бы с уверенностью заявил, что вход публички расположен со стороны улицы. Но нет, он был отвернут влево от нее, и выходил на неухоженного вида пустырь, коих в этом городе было пруд пруди. Ничегошеньки не изменилось с девяностых.
Я остановился возле покосившегося крыльца. Когда-то оно было выкрашено яркой голубой краской, но теперь от неё остались только потускневшие отваливающиеся чешуйки. Над входом по-прежнему висел фанерный щит с яркой надписью «Детская библиотека». Хоть сама табличка пошла волнами и расслоилась от времени и влаги, разноцветные буквы выглядели свежими. Должно быть, кто-то их регулярно подводил.
Я поднялся по скрипучим ступеням, отворил дверь и вошёл в библиотеку.
Меня встретил тесный тамбур и узкий коридорчик, который после солнечной улицы был непроглядно темным. Я протопал по нему до конца и остановился на развилке. Направо раздевалка, налево читальня и абонемент в одном лице. Я вошёл в просторный зал и удивлённо огляделся. Это место осталось совершенно таким же, каким я его запомнил в своё время. Те же металлические стеллажи с деревянными полками, выстроившиеся по периметру зала. Старые, но чистенькие, заботливо выкрашенные глянцевой половой краской. Те же низкие столики, стоящие один за другим по три в два ряда посреди зала.
На одном из них был развернут ватман, через который пухлыми округлыми буквами протянулась надпись: «28 октября – международный день мультиков!» Ниже выдержка из БЭС, раскрытый том которой лежал здесь же: «"СОЮЗМУЛЬТФИЛЬМ" – студия мультипликационных фильмов. Основана в Москве (1936) на базе различных мастерских. Среди фильмов: «Серая шейка», «Конек-Горбунок», «Золотая антилопа»...» Дочитывать я не стал. Переписанную от руки справку окружали ещё не докрашенные карандашные мультяшки.
На стене слева от входа расположилась необычная выставка. «Музей варежки» – белыми, вырезанными из бумаги буквами. И ниже на просторном щите всевозможные рукавички. Большие, маленькие, с рисунками и в полосочку. Мой взгляд упал на одну из них, красную, с косовато вышитой снежинкой и россыпью цветного бисера. Наша! Я вспомнил, как мы с братом во время новогодних каникул загорелись поучаствовать в этой выставке. Бабушка связала саму варежку, мы же украсили ее бусинами и узорами.
Я стоял, как заворожённый, воспоминания вереницей проносились в голове. Новый Год, советская елка с редкими растопыренными веточками, поезд из бабулиных венских стульев и мой собственный детский голос: «Чух-чух!» Игра в настольный эрудит, запах конфет, блеск мишуры и бой курантов.
В углу щита я заметил приклеенный прямо к фанере листок, изрядно истрепавшийся и посеревший. «Отзывы о выставке» В самом низу вереницы гуляющих строчек, написанных детскими руками, аккуратно были выведены слова: «Варежки все так же хороши. С наступающим 2021! Счастья в Новом году! Кирилл Н.»
Я дотронулся до букв кончиками пальцев и ощутил, как погружаюсь в темные и холодные зыбучие пески. Да уж, братец. Осчастливил так осчастливил. Теперь надпись выглядела как злая ирония или глупая, жестокая шутка. Слова жгли кожу, оставляя невидимые глазу, но ощутимые пузыри и шрамы на моей руке.
– Добрый день!
Голос за моей спиной раздался так внезапно, что я чуть не подскочил на месте.
– Добрый, – я обернулся и увидел ту самую библиотекаршу, что работала здесь больше двух десятилетий назад. Причём, казалось, она вообще не изменилась. Та же мягкая серая кофта, украшенная бусинками. Тугой пучок на голове, добродушные ореховые глаза с паутинкой морщин в уголках. Ей было лет пятьдесят-шестьдесят на вид, чуть меньше, чем могло бы быть сейчас маме.
– О... – она замерла, увидев мое лицо, как-то испуганно и растерянно. – Руслан?.. Руслан Наумов?
– Да, – я попытался улыбнуться.
– Я так... соболезную вашей утрате, – чувствовалось, как она старалась подбирать правильные слова.
– Спасибо, – торопливо кивнул я.
– Мне сначала показалось, что это Кирилл. Когда вы только развернулись. Вы так похожи.
– Мы близнецы.
– Я помню, конечно же! Как забыть таких смышленых и любопытных мальчиков. Давненько вы не были в нашем городе, Руслан. Брат рассказывал про вас.
– Он часто заходил? – я почувствовал, как руки вмиг похолодели и стали влажными.
– Да, достаточно, – она нервно заправила за ухо выбившуюся прядь. – Кириллу нравилось это место. Он вообще любил все, что напоминало ему о детстве, – библиотекарша грустно улыбнулась и взглянула на меня. – Может быть, чаю? Я не знаю, уместно ли это будет сейчас.
– Вполне, спасибо, – я посмотрел на книгу, уголок которой все это время нервно теребил. – Эм... Я принёс... Вот. Кир должен был ее сдать, но... – я сник, не находя, что ещё сказать.
Женщина понимающе кивнула, освобождая меня от дальнейших разъяснений, и осторожно, словно бы это была хрустальная ваза, а не книга, взяла издание из моих рук.
– Присаживайтесь, – она указала на читальный столик. – Я сейчас принесу сервиз.
Библиотекарша двинулась прочь, а я только сейчас заметил, какая длинная юбка была на ней надета. Коричневая, в неброскую клетку, она опускалась до пола так, что даже каблуки не выглядывали. Походка женщины, несмотря на возраст, была плывущей, лебединой.
Я с трудом оторвал от неё взгляд и направился к столику.
***
За окном сгустились сумерки. На улицах зажглись редкие фонари. Их желтый свет косыми лучами сочился в небольшие окна с деревянными рамами, золотыми лужами растекался по дощатому полу.
Чай уже давно остыл. Я держал в руках чашку, будто бы прикрываясь ею. К губам почти что не подносил. Нет, шиповник был ароматным и приятным на вкус. Просто в глотку ничего не лезло. А Ульяна Владимировна все рассказывала и рассказывала.
Оказывается, последние пару месяцев мой брат регулярно захаживал в библиотеку и проводил здесь дни напролёт. Он подрядился чинить потрепанные книги и развлекать одинокую библиотекаршу разговорами. Да, публичка нынче совершенно не пользовалась спросом. С тех пор, как в домах массово появился... на этом моменте Ульяна Владимировна замялась, задумалась, а затем произнесла, будто пробуя незнакомые звуки на вкус:
– ...интернет? Так это называется?
Я удивился. Все же ей было не так много лет, чтобы не знать о всемирной паутине.
– Да, интернет.
– У меня-то здесь нет его... Не хватает финансов, чтобы наладить это чудо в библиотеке. Да и не смыслю я в этом ничего. Так, Кирилл рассказывал кое-что. Даже немного показывал в телефоне, – она смущенно рассмеялась. – Ух, и космическая технология – этот его телефон! Телевизор в кармане! Ещё и цветной. До чего прогресс дошел!
Я вспомнил старенький «Samsung» брата с исцарапанным экраном, найденный мною на полу возле его кровати. Старичок со вспухшей батареей и камерой на полтора мегапикселя. Такой себе кандидат в передовые разработки.
– А дома у вас что, тоже интернета нет? Может у кого-нибудь из детей... – я осекся, осознав, что лезу уже не в своё дело.
Ульяна нервно моргнула, выдавила из себя ещё одну учтивую улыбку.
– Это мой дом, – она обвела чашкой зал. – Немного стыдно в таком признаваться, но... с недавних пор я перебралась сюда. А детей у меня нет. Так уж вышло. Да... – тяжело вздохнула она.
– Простите, – я почувствовал, как запылали мочки ушей.
– Руслан, – вдруг Ульяна Владимировна взглянула на меня серьезно и как-то виновато, – по поводу Кирилла...
Я подавился чаем, настолько резко свернул разговор в сторону.
– Знаешь, твой брат – очень необычный мальчик. Самый удивительный из всех, что я встречала. Ты сам, наверное, понимаешь, о чем я говорю.
– Не совсем, если честно.
Она поставила чашку на блюдце и сцепила пальца на коленях, собираясь с мыслями.
– Воспоминания – очень эфемерная вещь. Со временем они тускнеют, стираются. Но случается так, что воспоминания становятся смыслом жизни человека. И он просто не может позволить себе терять те бесценные крохи, которые ещё остаются с ним. Вы с братом одинаковы лицами, но такие разные по сути. Ты быстро вырос, вырвался из нищего городка, умчался в поисках своего самого волшебного цветка за чужой перевал. А Кирилл... Его душа осталась прежней. Детской. Разве не так?
Я слушал Ульяну внимательно, не сводя глаз с ее сосредоточенного лица.
Кирилл всегда был таким. Эмоциональным, непосредственным, мечтательным. В детстве с ним было весело, но чем ближе мы приближались к подростковому возрасту, тем сильнее меня начинало это раздражать.
Все вокруг взрослели. Брат – нет. Он играл с воображаемыми друзьями и разукрашивал на балконе раскраски, пока мы с мальчишками прыгали по гаражам и гоняли мяч на футбольном поле. Он продолжал смотреть мультфильм про бурундучков-спасателей и мышей–байкеров, когда все фанатели от Фредди Крюгера и хотели стать брутальными, как терминатор.
Мне было странно.
Мне было стыдно.
В последний раз, когда я приезжал к нему два года назад, он первым делом предложил мне зарубиться в черепашек-ниндзя на «Денди». А когда наткнулся на мою недовольную мину, наивно пообещал не претендовать на Леонардо, которого мы никак не могли поделить в детстве.
Я пытался убедить его, что так не может больше продолжаться. Что нужно куда-то двигаться, чего-то добиваться. Что жизнь проходит. Я предлагал ему поехать со мной в большой город, обещал помочь с нормальной работой. Но он только добродушно хлопал глазами и глупо улыбался, видимо, боясь меня расстроить или обидеть.
– Я называю это инфантильностью, – откинувшись на спинку стула, я скрестил руки на груди.
– Нет, вы знаете, это нечто большее, – Ульяна Владимировна, прищурившись, заглянула мне в глаза.
– И что же?
– Вы наверняка считаете вашего брата... скажем, не очень далеким человеком? Простите за несколько бестактный вопрос, – поспешила она извиниться.
– Возможно, – сознался я, впрочем, оставляя себе пространство для маневра. – Он очень добрый человек. Но несколько наивный. Кирилл слишком много витает в облаках.
– Друг мой, но ваш брат совсем не дурак. Просто... Он другой. И вы не совсем верно интерпретировали то, что с ним происходит.
– И к чему вы это все? – я напрягся, не понимая, куда она ведёт меня столь извилистыми тропками.
– Если ваш брат... – она пожевала губу, подбирая слова. – Если Кирилл что-то и сделал, не думал ли ты, что у него была на то веская причина? Резон от этого поступка? Может быть, все произошло именно так, как и должно было произойти, и более того, случилось к лучшему?
Дождевые капли стекают по заострившемуся лицу брата, по прозрачной коже, больше напоминающей папиросную бумагу.
Молоток глухо стучит по бархатной крышке, вгоняя длинные гвозди, один за другим.
Гроб медленно ныряет в прямоугольную яму, с чавканьем опускается на размокшую глину.
Я подскочил со своего места так резко, что чуть не опрокинул лёгкий столик. Чашки испуганно звякнули, но устояли.
– Что значит, к лучшему? – задохнулся я от возмущения. – Какой у человека может быть резон в... – я запнулся. Горло сдавило, я с трудом втянул воздух и просипел, – в том, что он вот так... Поступил с собой и со мно...
– Постой, прости! Ты меня не так понял!..
– Даже не собираюсь, – я отвернулся и направился прочь.
– Руслан, прошу!
– До свидания, – бросил я и вылетел из читального зала.
***
Ночь была беспокойной. Я ворочался на скрипучей бабушкиной кровати, не мог заснуть. По беленому потолку то и дело скользили полосы света от проезжающих за окном машин. Из приоткрытой форточки тянуло влажным холодом, но стоило только закрыть ее, как дышать становилось совершенно нечем. Шумела вода в батареях, поскрипывали и вздыхали старые стены. В грубо сколоченном стенном шкафу что-то время от времени тихо шуршало. Не знаю, откуда это пошло, но в детстве мы верили, что-то скребется барабашка. А как иначе? Тот самый, который воровал мелкие вещички прямо из-под носа. "Чертик, чертик, поиграй и отдай".
Я сел, уставившись на покосившиеся дверцы. Ну, мышь. Это же просто мышь. В груди засвербела злость и раздражающий детский страх. Накатило чувство того, что в спальне ещё кто-то есть. Противное и липкое. Я с опаской взглянул на проступающий во мраке прямоугольник выключателя. Совсем недалеко, у двери со стеклом, что выходила в зал. Встать, сделать пару шагов, включить свет. Несложно.
Я посмотрел на пол. Тьма из-под кровати протянула по полу свои рыхлые щупальца. Того и глядишь, ухватить за пятку. Я подобрал ноги под одеяло и перестал дышать. В шкафу продолжало настойчиво скрестись. С кухни раздалось тихое бряцанье грязной посуды, которую я составил после ужина в раковину. Да, он не любил немытых тарелок.
Мы называли этого барабашку Фатима. Черт знает почему. Он приносил тревожные сны, поутру взбирался на грудь и давил тёплой вязкой тушкой. Бабушка иногда стонала посреди ночи. Как будто звала на помощь. То Фатима душил её. Я всегда в такие моменты прятался под одеяло в ужасе, а Киря, смелый Киря, бежал к ней, хватал за плечо и тряс, пока старушка не просыпалась.
Теперь брата рядом не было. Я укрылся с головой и забормотал "Отче наш".
В зале забили часы. Четыре звонких высоких удара.
"Питер Венкман приоткрывает пианино и бряцает по двум последним клавишам. Высокие приглушенные звуки заполняют просторную квартиру Даны Баррет. "Они этого не выносят. Это для них пытка. Правда, ребята?" Охотники за привидениями врать не будут.
Я высунулся из-под одеяла и оглядел комнату. Ни звука. Быстро спрыгнул с кровати, добежал до выключателя и клацнул по нему раскрытой ладонью.
Спальню затопил желтоватый спокойный свет. Я выдохнул. Мне стало стыдно перед самим собой за свою детсадовскую трусость. Что за ерунда, в самом-то деле? Схватив телефон, я врубил на нем фонарик и, распахнув дверцу, заглянул в стенной шкаф. Несколько бабушкиных шерстяных кофт на плечиках. Пара выцветших пластиковых пакетов на полу. Потертые ботинки брата в самом углу. Я поддел ногой завязанные кульки. Какие-то тряпки внутри. Ничего необычного. Никакого зловредного Фатимки.
Утерев взмокшее лицо, я захлопнул дверцу и отправился на кухню. Хотелось воды.
Вышел в зал и замер.
Телевизор. Где он?
Я растерянно уставился на пустую тумбу. Видеомагнитофон и кассеты тоже пропали. Странно. А были ли они, когда я приехал? На грязной столешнице чётко обрисовался прямоугольник, чистый от пыли. Как будто совсем ещё недавно здесь что-то стояло.
Я фыркнул, выйдя из ступора, наконец, и затопал по коридору. Должно быть, и не было телевизора. Так, воспоминания спутали картинку. Не мог же он, в конце концов, взять – и испортиться? Определённо не мог.
***
Весь следующий день я разбирал вещи брата и бабушки, фасовал их по коробкам, купленным с утра в ближайшем строительном магазине. Нашёл много интересного. Старое лото, набор цветастых деревянных кубиков, голубого пластикового ослика на оранжевых колёсиках, россыпь советских монет в жестяной банке. Каждый из этих предметов навевал воспоминания, призрачные, эфемерные. Как будто то было совсем не со мной.
После быстрого перекуса я вытащил на свалку кое-какой хлам, а когда вернулся...
Старый великан "Ратенов" испарился. Сразу вспомнилось ночное происшествие с телевизором. По загривку пробежали неприятные мурашки.
Выудив из кармана телефон, я быстро набрал номер тётки.
–...нет, конечно, не забирали. Я на работе, муж тоже.
– Ну, ладно тогда. Разберёмся, – я сбросил звонок.
Старенькие обои, что раньше скрывались за стенкой, были куда ярче, чем все остальные, выцветшие и потертые. Я упал на диван и прикрыл глаза. Ну не могла ж мебелина раствориться вдруг в воздухе? Может, Киря оставил кому ключи, перед тем как...? Меня не было сейчас минут десять. Можно ли за такое время вынести четыре здоровенных шкафа? Да ещё и наполовину набитых вещами?
Я поднялся, вышел на лестничную площадку и постучал в дверь напротив. После нескольких секунд тишины до меня донеслись шаркающие шаги. Тихо брякнула закрывашка глазка, затем щелкнул замок. В темноте приоткрытой двери показалась курчавая седая голова. На миг почудилось – бабушкина. Но нет. Соседка подняла на меня подслеповатые глаза, удивлённо приподняла брови и улыбнулась.
– Русланчик, ты! – больше воскликнула, чем спросила она.
– Я, здравствуйте, – никак не удавалось вспомнить имя приветливой старушки. Лицо знакомое. Внучка – Инна. Большие голубые глаза, круглое лицо в веснушках, русые волосы до лопаток с цветными прядками. А ещё сборник японских сказок, который эта соседка давала почитать нам с братом как-то. Больше никаких ассоциаций. – Скажите, пожалуйста, может быть вы видели или слышали? К нам сейчас никто не заходил? Ничего не выносили?
– Ой, нет, я ничего не заметила. Я на кухне была, у меня котлеты на плите шкворчат сильно.
– Хорошо, спасибо, – кивнул я, и уже было направился назад в квартиру, когда соседка... баба Катя?.. схватила меня за локоть.
– Русланчик... – она замялась, – ну, ты как вообще?
– Да нормально, спасибо, – торопливо кивнул я.
– Такое горе, такое горе, – затараторила она, глядя себе под ноги. – Кирюша такой тихий был, такой вежливый. Никого не водил к себе, не шумел. Жил-поживал спокойно себе, а тут...
– Да-да, спасибо, – я высвободил руку из вялой старушечьей хватки и быстро скрылся за дверью.
Войдя в зал, краем глаза успел заметить сверкнувшее марево, тут же расползшееся бледными туманными лоскутами. Ровно в том месте, где ещё пару минут назад стоял диван.
P.S. Окончание рассказа уже на сайте.
Ашка... Чародей ( 1995 год )