Разбавим немного прозу поэзией (если это можно так назвать).
Горит луна холодным светом, Горит и шепчет: умри смертный... Ворон кружит средь деревьев, Ворон распушает перья... Горит луна. Смерть крадется среди леса, Смерть смеётся смехом беса... Тень скользит, ломая сучья, Тень преследует беззвучно... Горит луна. Конь несётся, бьёт копытом, Конь вздымает круп избитый... Тварь все ближе, лошадь чует, Тварь в лесу давно лютует... Горит луна. Всадник шпоры в бок вгоняет, Всадник все ещё не знает... Зверь уже в затылок дышит, Зверь рычит и всадник слышит... Кровь мгновенно стынет в жилах. Кровь нужна чтоб ОНО жило... Горит луна. Демон леса в бок заходит, Демон с жертвой игры водит... Сталь блеснула в лунном свете, Сталь - надежда до рассвета... Горит луна. Клыки сомкнулись под уздою, Клыки обАгрилися кровью... Крик взметнулся лошадиный, Крик ласкает слух звериный... Горит луна. Один, с клинком посреди леса, Один, без шансов против беса... Ужас наполняет душу, Ужас вытесняет чувства... Дрожь волной идёт по телу, Дрожь кожу покрывает мелом... Глядит луна.
Глядит луна на бой неравный, В котором человек бесправный Сошелся в битве не на жизнь, С отродьем. Только продержись! Осталось мало до рассвета И солнце озарит все светом... Тогда спасен. Но шансы малы. Снедает силы страх и слабость...
Отродье волка с человеком, В лесах окрестных, век за веком Охотилось и кровь рекою Лилась на землю. И покоя Не видели ни стар ни млад, С окрестных деревень и хат. Тварь выжидала, своим взглядом Понять давая - Смерть уж рядом...
И вот, сошлись клыки со сталью! Сошелся человек со тварью В бою неравном где на кон Поставил жизнь в лесу средь гор...
Луна глядела сквозь деревья, Где в полумраке тихой ночи, Ворон, распушая перья, Перед собой узрел воочию Для стаи пиршество для всей... Где средь груды плоти и костей (Конем недавно это было, А ворону? Да хоть кобыла!) Лежал разорванный двуногий, Что именуют все - людьми, И дикий зверь чуть-чуть поодаль С клинком затупленным в груди...
Когда ты учишься в средней школе, то не понимаешь, что являешься объектом манипуляции. Манипулируют тобой, всё-таки долго несмышлёнышем, тысячи и тысячи взрослых людей. И ты почему-то считаешь едва ли не всех, кто над тобой, очень умными и опытными, желающими тебе добра, веришь в то, что они наставят тебя прямо на путь истинный.
Эти умные – составители школьных программ, методисты, авторы школьных учебников и те, кто худо-бедно поставил им материал для умозаключений, это учителя, и учителя учителей, и авторы учебников для них. Абсолютное большинство этих людей ты не то что в глаза не видал, но никогда и в воображении не представишь. И все они от наших младых ногтей определяют, что нам читать, учить наизусть, а главное, как все это единственно верно понимать-толковать. В советское время они сливались с отрядами непосредственных идеологов, постигших последние и наивысшие истины и готовых вдалбливать их в головы кому угодно.
Именно поэтому я и говорю о манипуляции. Познанию подлинной России, а уж тем более тайн души человеческой нас старательно не учили. У наших учителей имелись едва ли не на всё готовые ответы. Большинство из наставников были искренни, но догадывался ли кто-то из них, что их ответы, прежде всего, нуждались в проверке на научную истинность? Эта истинность была необходима всем – учителям и ученикам, большим и малым... блудным детям ХХ века.
Интересно, как обстоит дело с пониманием этих проблем в сегодняшней школе?..
Стоишь ты у своей парты и стараешься насколько можешь выразительнее бормотать (зря, что ли, зубрил, оценка нужна!): «Вот парадный подъезд. / По торжественным дням, / Одержимый холопским недугом, / Целый город с каким-то испугом...». И так далёк от тебя этот неведомый парадный, потому что твой подъезд – это подъезд хрущёвки, в подвале которой ты с друзьями хранишь сигареты и не раз уже по торжественным и неторжественным дням дегустировал с ними разливуху... Хотя, когда дойдёшь до строк «И пошли они, солнцем палимы, / Повторяя: “Суди его бог!”, / Разводя безнадёжно руками...», вдруг встанет перед глазами образ бабушки, что ходила к директору совхоза с просьбой выписать столбики и штакетник для ремонта завалившегося забора, да пришла ни с чем. А потом просила выписать дроблёнки, а потом... да всё приходила домой в слезах. Вспомнишь отца, который много лет стоял первым в очереди на квартиру, а когда доходило до дела, оказывался то третьим, то пятым – прямо за своими посредственными и непосредственными начальниками...
Иллюстрация к стихотворению Н. А. Некрасова
«Размышления у парадного подъезда».
Художник А. И. Лебедев. XIX век.
А то слушаешь вдохновенный или невдохновенный – тут уж как повезёт – голос учительницы: «Суров ты был, ты в молодые годы / Умел рассудку страсти подчинять. / Учил ты жить для славы, для свободы, / Но более учил ты умирать...», сам же занят созерцанием милой головки одноклассницы, которая совсем недавно была гадким утёнком и вдруг обернулась первой красавицей! Но краем уха всё-таки ловишь странный смысл услышанного и тут же отпускаешь реплику – «А зачем учить других умирать? Пусть сам и умирает, если жить не хочется»...
Остроумно ли, нет, но большинство в классе смеётся.
Потом, если школа не вытравила любовь к литературе, ты неизбежно продолжаешь отбирать и приближаться к своим писателям. Часто потрясение, вызванное их произведениями, делает их дороже и ближе тебе, чем собственные родственники.
Я пошёл дальше, т. е. посвятил себя удивительной профессии, аналитике текста, литературоведению. И по мере того как я в неё углублялся, произошло то, чего я не ожидал. Читательская избирательность осталась, но резко вырос интерес к тем авторам, к которым я прежде его не испытывал или даже отчасти, может быть, невольно игнорировал их творчество. Например, я долго не мог определиться со своим отношением к роману
Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Ведь, на первый взгляд, это вполне милое сочинение – рассказывающее о том, как «новые люди», разумные-святые спасают несчастных и падших, по большей части проституток, из «подвалов» и «преисподних трущоб». Так, может, и не знал бы, умиляться «новым людям» (а поначалу так и было!) или сомневаться в их подлинности (позже настало и это), если бы не помог Ф.М. Достоевский. Когда я проанализировал повесть «Записки из подполья» и роман «Преступление и наказание» как прямой ответ на «Что делать?», высветились не просто убогость и утопичность мыслителя Н.Г. Чернышевского, но и реальный ужас, который стоит за его прекраснодушными идеями. Однако это только увеличило мой интерес к нему и к его ближайшим соратникам, к Н.А. Некрасову и А.Н. Добролюбову. Нешкольное постижение их идей и творчества делало всё более объёмной, содержательной и реальной картину национальной, умственной и духовной, жизни. Анализ произведений Ф.М. Достоевского и ещё одного полемиста с Н.Г. Чернышевским, И.С. Тургенева, позволил проследить филигранно исследованный ими процесс становления религии «новых людей». Именно религии!
Редакция журнала «Современник». Художник О. А. Дмитриев. 1946 год.
Слева направо: А. Я. Панаева, Н. А. Некрасов, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, И. И. Панаев.
Она оказалась перевёрнутым, опрокинутым христианством. Место Христа занял Антихрист. То, что нигилисты, либералы (так называл себя тот же Н.А. Некрасов*) именовали «честным» и «благородным», «прогрессивным» и «передовым», на деле формировалось как культ сатаны. И в этом заключалась подлинная трагедия России – невыносимые реалии николаевского режима заставляли горячих и уверовавших в своё маломальское образование мальчиков становиться на путь социального протеста, исповедовать самые крайние идеи. На поверку же они оказались… идеями обыкновенных убийц, философствующих уголовников. Неспособная воспринимать запросы текущей жизни, российская власть опоздала, безнадежно опоздала с отменой рабства и внутренними реформами. Она своими руками старательно взращивала массы террористов и стремительно приближала свой крах.
Парадокс в том, что те, кто готов был разрушать и убивать или, по меньшей мере, благостно проповедовать идеи «смены декораций», претендовали на роль святых-мучеников. Власть, находящаяся в неадеквате, сама «делала биографии» неадекватам идеологам. Н.А. Некрасов явил себя одним из изобретателей революционного религиозно-поэтического канона, оформлявшим по нему соответствующие «биографические данные». 19 мая 1864 года состоялась гражданская казнь Н.Г. Чернышевского, за нею последовала ссылка в Сибирь. Соратник по перу посвятил этим событиям стихотворение «Пророк» (1874).
Не говори: «Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!..»
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских.
«Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!»
Так мыслит он – и смерть ему любезна.
Не скажет он, что жизнь его нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна:
Его судьба давно ему ясна…
Его ещё покамест не распяли,
Но час придет – он будет на кресте;
Его послал бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе.
Когда мы говорим, «о мёртвых либо хорошо, либо ничего», часто забываем, что цитата заканчивается словами «кроме правды». Для меня в этом и подобных стихотворениях сегодняшнего юбиляра, скрыта вся суть, весь итог его поэтической идейности. Подано предельно высоко, а на самом деле на наших глазах совершена подмена космического масштаба. Пришёл самозванец и сказал: «Я ваш новый революционный Христос». И это был соблазн. Такие подмены не проходят бесследно и безнаказанно, последствия от них тоже вселенские. Что случилось с Россией в результате того, что соблазнились, всем хорошо известно.
Зигзаги и повороты нашей истории и трагичны, и удивительны. Сколько сегодня наново построено парадных подъездов! Как актуально, издевательски комично звучит тема «Кому на Руси жить хорошо»! Почему-то представляется картинка: сегодня подрастающий мажор, сын чиновника или какого-нибудь Оболта-Олигархова готовит домашнее задание, учит стихи Н.А. Некрасова: «Безмятежной аркадской идиллии / Закатятся преклонные дни. / Под пленительным небом Сицилии, / В благовонной древесной тени, / Созерцая, как солнце пурпурное / Погружается в море лазурное, / <...> / Ты уснешь, окружён попечением / Дорогой и любимой семьи / (Ждущей смерти твоей с нетерпением); / Привезут к нам останки твои, / Чтоб почтить похоронною тризною, / И сойдешь ты в могилу... герой, / Втихомолку проклятый отчизною, / Возвеличенный громкой хвалой!..».
Смешно? Не очень? Вот и я не могу понять.
С юбилеем Вас, дорогой Николай Алексеевич Некрасов! Вы по праву завоевали себе бессмертие в русской литературе – и как пророк, и как абсолютно современный поэт!
Дисклеймер: Заранее люто-бешено извиняюсь за ссылку на канал и вертикальное видео. Научусь делать лучше, обязательно сделаю.
По теме: Прочитал/простонал (для тонких ценителей великого и могучего - продекламировал) собственное стихотворение, подложил под него музыку и иллюстрацию (Алин, спасибо за арты, что бы я без тебя делал).
Пстскрптм: Понимаю, что на данный контент любителя надо еще поискать, но это наша жизнь и как безлактозные говорят "движуха" к которой мы имеем честь принадлежать. Наверное и такие стихотворения имеют место быть.
Слепой певец: Чуть лишь шагнул за порог злосчастный Федотос как тут же Архистратиг во дворец спешит - известить государя
Архистратиг: Духом, правитель, воспрянь! Сегодня, Зефиром гонимый, Отбыл Федотос в края откуда не будет возврата...
Слепой певец: Кликнув кормилицу, царь велит ей серебряным гребнем Кудри его расчесав умаслить их миром обильно, В платье богатое он спешит поскорей облачиться Чтобы явиться к Марьям в царю надлежащем обличье
Обличье Агамемнона согласно данным археологических раскопок на территории древних Микен
Кормилица: Горько смотреть на тебя, покоритель незыблемой Трои! Будто бы старый павлин топорщит измятые перья Немощен, жалок, смешон... Найдётся ли тот кто поверит В то, что тебя возжелать способна прекрасная дева?
Да и сумеешь ли ты, взошедши на брачное ложе, Утром, без помощи слуг, с него самосильно подняться? Лучше богов не гневи, срамные оставь помышленья! Видано ль, чтоб государь в беспутстве погряз непотребном?!
Агамемнон: Дуб, чем он дольше живёт, тем ствол его крепче и твёрже! Скажем, египетский царь восьмой разменял уж десяток Жён у него - что песка в нубийской бескрайней пустыне, Так неужели же я одной ублажить не сумею?
Сколь ещё будешь меня язвить, будто аспид поганый?! НЕшто в своём же дому терпеть поношение должен? Доблестный архистратиг, из всех моих воинов вящий! Молви в защиту мою, ответь злоязыкой старухе!
Архистратиг: Богоподобный Атрид, первейший из ныне живущих! Лев среди дев и мужей, в постели и в сече кровавой! Ложью бесчестить себя не стану, скажу тебе прямо - Нет среди жён кто возлечь с тобою дерзнёт отказаться
Агамемнон: Вижу я - сердцем ты чист, мой старый и верный наперсник. Даром что тёмен и глуп - сметливей иных многоумных! Едем скорей к Марьям! Вели запрягать колесницу парою белых коней С богато украшеной сбруей!
Слепой певец: Едет властитель Микен, пред ним расступаются люди, За колесницей рабы, согбенны под тяжестью ноши, Ноги сбивая влекут, дары для избранницы царской, Роскошью этих даров пристыжено - спряталось солнце
У ворот дома Федотоса
Сцена 2
Агамемнон: Волею нашей стрелец покинул Эллады пределы! Странствовать он обречен покуда Атлант держит небо. Юность свою погубить тебе не позволю! Отныне Будешь мне верной женой взамен Клитемнестры коварной
Марьям: Доля героя горька, лишь только оставишь пенаты - Тут же над домом твоим кружить вороньё начинает... Ты не гневись, государь, но мне пенелопина участь Царских милее богатств, желанней злачёных чертогов
Агамемнон: Что же, коль скоро тебя безумием прокляли боги, Я ведь могу и мечом рассечь гименеевы узы! А посему - не перечь, и будь благодарна за милость, Мало из женщин кому подобная честь выпадала
Марьям: Велеречивость лжеца едва ли кого-то обманет Страстью постылой меня не мучай, сатир венценосный! Не басилевс - василиск, Смердящий, морщинистый ящер! Знай же, коварству цена - Эриний жестокие плети!
Слепой певец: Кончивши речи, Марьям тотчАс обратилась в голубку И упорхнула, царя оставив в немом изумленьи