- Ага, - кивнул младший брат.
- Ладно, уговорили. Умеете задобрить старика.
Еловое полено треснуло. В воздухе запахло горящей смолой.
Мальчики замолчали, затаив дыхание, а Микко вдохнул пропитанный еловым духом воздух и начал рассказ.
- Расскажу я вам сказку. Второй раз повторять не буду, так что слушайте внимательно, - предупредил он. - Мне стукнуло одиннадцать, а может, чуть больше годков, когда родители временно переехали в Россию. В маленькую деревеньку, в ста километрах от Смоленска.
Так мы оказались в Богом забытой глуши, где нас ожидала маленькая избушка и место лесника для отца.
С работой отцу в то тяжёлое время помогла ваша прабабка Янина, живущая в деревне Столбцы.
Так вот, приехав туда, я понял одно: нам здесь не рады. Я не знал русского языка, лишь отдельные фразы, да и те с трудом мог понять.
- Ваша прабабка, - обратился он к внукам, хотя те и так всё знали, - была наполовину немка. Ей тоже в своё время пришлось нелегко: после войны она осталась в России, так как была военнопленной. Она-то и помогла мне выучить русский, а немецкий стал моим вторым языком, - с гордостью вспоминая, рассказывал Микко.
Сделав паузу, дед закряхтел, качаясь в кресле, посмотрел на огонь, беспощадно высвечивающий его глубокие, словно борозды, морщинки на волевом худощавом лице. Затем слегка наклонился, шаря кочергой в костре, ворочая догорающие еловые поленья. В воздух взметнулся столб искр.
- Что дальше, деда? - спросил Александр. Неспешная, плавная речь Микко навевала на него сон.
- Не мешай рассказывать, - толкнул его в бок Дима.
Александр надулся и замолчал, отодвигаясь подальше от брата.
Микко посмотрел на внуков и улыбнулся, вспоминая свои молодые годы.
Рассказывать занятные истории у костра - своеобразная семейная традиция, а Микко рассказывать умел. Голос хорошо поставлен. И говорил Микко, увлекая собеседника, заставляя его погружаться в свой мир. Вынуждая поверить безоговорочно, что всё рассказанное - чистая правда. Просто поверить на слово.
Месяц показался на небе, ветер подул, отгоняя серые облака в сторону, открывая майские звёзды. В доме, во всех комнатах, горел свет. Внутри, за большими окнами, было тепло и уютно. Но уходить мальчикам не хотелось. Слегка ёжась от холода, застегнув свои ветровки, они продолжали слушать рассказ.
- В школе, в которую пришлось мне ходить, был всего один кабинет. Самые младшие дети, лет шести и восьми, учились вместе с юнцами лет тринадцати. Маленькое серое помещение еле вмещало всех учащихся. Узкие окна впускали мало света. Теневая сторона, сырость, да и пола не было. Вместо него - чёрная земля, натоптанная. Школа находилась возле заброшенного конезавода, окружённая густым лесом, напротив остановки и одноэтажного магазина «Сельпо», с решётками на окнах.
Классы обучали две учительницы, а сам директор, Дмитрий Петрович, вёл русский язык. Важный, солидный мужчина за сорок, у которого плешь на затылке напоминала пятно, а квадратное лицо не знало улыбки. Он был злющий-презлющий. А в пыльной маленькой библиотеке перебирала стопки книг в потёртых обложках словно бы вышедшая из одной из них настоящая королева волшебной страны, по какой-то причине потерявшая своё королевство.
Библиотекарь, молодая женщина, была очень красивая и стройная, с длинными густыми волосами, заплетенными в косу, изящно уложенную короной на голове. Внимание всех привлекали высокий лоб, белая, как молоко, кожа и чёрные глаза, пронзительные, будто у хищной птицы.
Её взгляд мне не нравился, но общее впечатление не портил. Я был заинтригован: такая красавица!
Никто не знал, сколько ей лет и почему она работает в этом захолустье.
Но симпатию она внушала всем.
Её нежный голосок напоминал колокольчик, тонкий и очень приятный. Только её взгляд, задумчивый и какой-то странный, слишком пристальный, порой неприятно холодил кожу. Иногда она вглядывалась в лица детей, словно что-то выискивая. Но что?
Первая четверть подходила к концу. Осень не спешила сдавать позиции. Листья ещё не осыпались и устилали дорожки золотистым ковром, а солнце всё ещё согревало наши детские лица, когда мы зевали на уроках при взгляде в окно.
Часто вечерами я ходил к одинокому мальчику. Иосиф - так звали его. Тощий, нескладный, сутулый застенчивый мальчик напоминал бездомную собачонку. Он никому не нравился, все обходили его стороной, потому что его семья была одной из богатых.
У них всегда хватало в доме еды.
А я тоже сначала дразнил его, потому что он никогда не умел давать сдачи.
Сам не знаю, почему подружился с ним. Возможно, потому, что с другими детьми общаться было ещё сложней. Все в классе на пару лет меня старше, а этот, невзрачный и хилый, был мой ровесник. А может быть, просто потому, что однажды он меня угостил картофельными пирожками, испечёнными его «буббе», то есть бабушкой - толстой, некрасивой женщиной, которая слишком сильно любила его, единственного внука - сына своей болезненной дочери.
От школы через лес - минут сорок ходьбы, да и то быстрым шагом, минуя парк и кладбище возле лесной реки. Ветер там то замирал, то продувал насквозь, и говорили, что странные голоса шепчут там вечерней порой. А может, людям это только чудилось?
Места, по слухам, здесь были гиблыми.
В тот памятный солнечный день мы дружно сдавали книги. В подвале было пыльно, и паутина висела под подоконником. Милена, библиотекарь, всем улыбалась и была очень довольна, словно знала что-то, чего не знали мы. А Иосифа не было. Я только позже узнал, что его мать заболела. И, когда он пришёл после недельных каникул, я понял: дела совсем плохи. Иосиф был бледный. Его рубашка, всегда тщательно накрахмаленная, выглядела примятой, словно он в ней и спал, волосы спутаны, немытые. Под глазами появились чёрные круги, и, кажется, он похудел. Стал таким тонким, что в серый дождливый день напоминал привидение.
- Моя мать, - прошептал он тогда, - умирает, - и заплакал.
Такие грустные у него были глаза, что у меня сердце сдавило железным обручем. Я обнял его, не зная, чем ещё помочь, и всё шептал:
Неделю спустя его мать умерла. Высокой температуры не выдержало слабое сердце. Тогда я почему-то подумал, что Иосиф слишком слабый, чтобы выдержать такой удар. Он оказался сильнее, чем меня удивил, но стал совсем нелюдимым, закрылся, возведя между собой и миром высокую, молчаливую стену.
Книги стали ему утешением.
Я пытался, поговорить с ним, но он тихо качал головой. Учителя практически не обращали на его причуды внимания, так как он исправно учился, только его частые блуждания по лесу казались всем странными.
За пару дней до конца октября к моей парте впервые подошла Дина Мартынова, девочка лет восьми. С русыми косами, плотная, румяная, она напоминала матрёшку. Вот она-то и предупредила меня, обронив пару слов как бы случайно:
- А Иосифа шептуны заберут. Не пускай его в лес тридцать первого. Сможешь?
Мне показалось, она сказала это издеваясь.
И я сказал ей, чтобы замолчала. В бабушкины сказки я не верил.
Она слегка улыбнулась и вернулась в девчачью компанию, а я никак не мог забыть её улыбки. Грусть и разочарование читались в глазах Дины, и я понял: она не шутила.
Двадцать девятого октября я сам подошёл к ней на маленькой перемене, когда все обедали тем, что принесли из дома. Я подошел, когда она в компании девчонок ела сало с хлебом и огурцом.
- Чего тебе? - презрительно окинула взглядом.
- Расскажи, почему Иосифа должны забрать шептуны?
Она посмотрела на подруг. Затем прижала палец к губам.
- Тсс... Все, что я сейчас расскажу, останется между нами. Наша Библиотекарша положила на него глаз.
- И что? - удивлённо переспросил я.
- Ты что? Действительно ничего не понимаешь или только прикидываешься таким тугоухим?
Сказала и нахмурилась, краснея. Поднялась с широкой лавки в буфете и нависла надо мной, словно маленькая гора, в лаптях, в пёстром цветастом платье, толстом шерстяном свитере и большом платке.
- Расскажи мне всё, - возмутился я её порывистости. - Ты же знаешь – никому не расскажу.
- Расскажем? - спросила Дина, обращаясь к подругам. Те замолчали, пугая меня, а потом дружно закивали.
Дина улыбнулась и сразу стала мне симпатична. Я уже знал: её настроение менялось в одно мгновение. Про таких людей говорят: семь пятниц на неделе.
- Приходи после уроков на остановку. Там и поговорим.
Я кивнул, уходя в класс. Голод мучил меня. Один лишь кусок хлеба всухомятку ни на грамм не насытил меня.
Уроки проходили медленно, словно время застыло, превратившись в кисель, а может, всё замедлилось просто оттого, что я был голодный. Мой желудок урчал недовольный, ведь я даже воды не попил. Но на это никто не обращал внимания. В классе привыкли. Лёгкий голод был нормой. Даже у учителей часто животы урчали, требуя еды.
… Остановка. Маленькая деревянная скамейка, зелёная краска которой облупилась и вспучилась. Здесь всегда нужно было сидеть осторожно, чтобы не заскоблить себе ненароком занозу.
- Пришел всё-таки, - сказала, а у самой глазёнки зелёным огоньком поблёскивают. Дина в этот момент напомнила мне кошку, такая же холёная.
- А где подружки твои, потеряла? - спросил я, чтобы скрыть, как урчит у меня в брюхе. Не вышло. Она услышала, а я чуть не сгорел от стыда, краснея и жутко злясь на себя из-за этого.
- Голодный, небось, - сказала и улыбнулась. А на щеках показались ямочки. Милые такие и веснушчатые.
- Голодный, - ответил я, кутаясь в серую фуфайку.
Пронизывающий ветер продувал насквозь. В ноябре ожидались заморозки.
Ни с того ни с сего она вынула из сумки яблоко, протянула мне, робко сказав:
- Угощайся. И не смотри на меня, я сыта, а ты ешь и слушай.
Я куснул красное яблоко. Сочное. Зимний сорт, крепкая кожура. Было так вкусно и так сладко стекал по губам сок, что я облизнулся.
- Микко, ты недавно приехал сюда и многого не знаешь. Я тебе вот что скажу: мне моя бабушка рассказала, что библиотекарша - ведьма и лучше держаться от неё подальше.
- А вот так запросто. Ты слушай и не перебивай, а то я разозлюсь и уйду. Сама не знаю, почему помочь решила. Жалко тебя, и Иосифа жалко. Хоть он и богатей, но всё же маленький ещё. У нас говорят: у кого печаль выела сердце насквозь, а глаза запали от горя в глазницы - в тот момент, когда человек падает духом, он становится добычей. Не важно, сколько ему лет, сколько денег имеет. Шептуны чувствуют его боль и призывают. А библиотекарша - их проводница. Все знают об этом, но молчат. Боятся ведьмы. Но я так не могу больше, я не могу чувствовать себя виноватой. В позапрошлом году в лес ушёл Антон, у которого трактором задавило пьяного брата. Теперь Иосиф. Его мать умерла, и его приметили.
- А как же его отец, бабка?
- А ну их. Они старые. Ведьма выбирает, кто повкусней, помоложе - так сказать.
- А… - открыл было я рот и замолчал. Во всё это верилось с трудом. Сказка она сказка и есть. Былью здесь и не пахнет. - А что делать-то? Я тут при чём? Вы боитесь ведьмы, а я что - леший? Как я могу ему помочь?
- Я думаю вот что. Если ты не пустишь его в лес в особый день, то она его отпустит. У нас же как всё получается? Уходят всегда строго по порам года. Так, если не ошибаюсь, моя бабуля говорила. Последний день октября, сочельник, первого мая и вот - вспомнила - двадцать первого июня, когда день самый длинный.
- Ты так много знаешь, - удивился я.
Я растерялся, и, признаюсь, мне стало любопытно. А вдруг всё правда, а вдруг не врёт и искренне помочь хочет? Верить или нет - времени обдумывать нет. Месяц заканчивался через два дня.
- Я помогу тебе, только обещай, что пойдём караулить Иосифа вместе. Засиделась я. Скучно.
- Книжек много читаешь, - буркнул я, - совсем как Иосиф. Ну что мне делать с тобой? А, была не была. Радуйся, Динка, уговорила, встретимся в десять!
- … И что было дальше, дедушка? - спросил светловолосый Александр, вставая с берёзового пня, подходя ближе к деду. Микко улыбнулся. Он любил своего внука, совсем не похожего на его сына.
- Интересно? - спросил он, глядя на Диму.
Он молчал и хмурился, а Александр, сказал, обнимая его за шею:
- Ну, продолжай, пожалуйста!
- Одну минутку, - сказал дед, кряхтя и вставая с кресла. - Подождите чуток, я отлучусь и мигом приду обратно.
Микко пришёл с большой кружкой кофе и парой штук овсяных печенюшек.
- Держите, балбесы, угощайтесь, - ласково сказал он подошедшим внукам. Дед и сам отпил глоток, зажмурил глаза, наслаждаясь, а потом продолжил рассказ. - Так, на чём я остановился? Ах да, вспомнил, - почесал он седеющую макушку. Волосы у деда, несмотря на возраст, были чёрными и только буквально пару лет назад, когда ему исполнилось шестьдесят восемь, стали слегка седеть на висках и затылке. - Конец месяца наступил внезапно. Уроки, школа, домашние обязанности пролетели, закрутились, как карусель, промелькнули, словно мгновение. Казалось, сегодня я проснулся, а на дворе уже вечер. И страшно, и боязно идти следить за Иосифом.
Но обещания надо выполнять, иначе сколько тогда стоит моё слово?
И вот - часиков в десять, когда мои уставшие родители видели третий сон, я выбрался через окно в крохотной спальне, погладив по голове Бима – это гладкошёрстный пёс, дом наш сторожил. И пошёл, направляясь за дом, чтобы перелезть через забор там, где возле парника находилась старая рама. На неё удобно ставить ногу. Ведь я невысокий, и до верхушки забора мне трудно достать.
Перелез, подтянулся - и вот я уже на улице, широкой, с длинными канавами для сточных вод и глиняной колеёй.