Маттеус
Артем Соколов проснулся не от крика, а от запаха. Сладковато-приторный, въедливый дух горелого мяса и волос пропитал спальню его пентхауса в «Золотых Воронах», новом клыке стекла и стали, впившемся в небо над Лужниками. Вид отсюда был царский: изгибы Москвы-реки, огни стадиона, силуэты сталинских высоток на горизонте. Вид человека, достигшего всего, но сейчас этот вид казался декорацией, дешевой картонной ширмой перед истинным лицом реальности.
Он вдохнул полной грудью и закашлялся. Запах был реален, как и холод. Ледяной сквозняк гулял по безупречно выдержанному в стиле хайтек пространству, хотя кондиционер молчал, а окна были герметичны. Артем потянулся к тумбочке за стаканом воды. Его рука, привыкшая подписывать контракты на миллионы, дрожала. Во сне он опять работал, но работал не с финансами, а с огнем.
Он видел грубо сколоченный помост, чувствовал вес тяжелого, зазубренного топора в руке. Это была не виртуальная реальность, а его собственная мышечная память. Во сне он слышал не гул Москвы за окном, а гул толпы - злобный, жаждущий, и крики. Не крики торжества на стадионе внизу, а предсмертные вопли, женские, детские. «Еретики!» - ревела толпа. «Во славу Господа!» - гремел его собственный голос, чуждый и страшный. Он знал этот голос, знакомый до мурашек бас, который когда-то заглушал треск пожираемых плоти и костей.
Артем встал, босые ноги коснулись холодного мрамора пола. Он шел к панорамному окну, к царству света и власти, но отражение в черном стекле было чужим. На мгновение ему померещились не его собственные черты, а обветренное, жестокое лицо с маленькими, глубоко посаженными глазками-угольками. Лицо человека, для которого живой факел - всего лишь способ утилизации отходов веры. Маттеус! Имя всплыло из кровавой трясины сна, как пузырь болотного газа. Маттеус Келлер, палач епископства Майнцского, XVI век.
- Бред, - прошептал Артем, прижимая ладони к ледяному стеклу. - Стресс, переутомление, - Нужно к Шустову. - Его личный психиатр, лучший в городе, уже прописывал ему что-то от тревожности, но таблетки помогали все хуже, а запах гари возвращался все чаще, как и холод.
Первые видения пришли не во сне. Он сидел на совете директоров, презентовал безупречный план поглощения конкурента. И вдруг дорогая сорочка под костюмом начала натирать шею не тонкой тканью, а грубой, пропахшей потом и дымом холстиной рубахи палача. Конференц-зал растворился, вместо лиц коллег - оскаленные, обугленные черепа. Из пустых глазниц сочился жирный черный дым, а из почерневших ртов вырывался не крик, а шипение, как от брошенного в огонь куска сала. «Маттеусссс…» - прошелестело сквозь скрежет зубов. «Гореть тебе… Гореть вечно…»
Артем сглотнул комок ужаса, заставил себя продолжать, его голос звучал издалека. Он очнулся за своим столом, весь в холодном поту, но никто не заметил, или сделала вид. Может, они тоже видели? Нет. Это было только для него. Его наказание.
Теперь кошмар вышел за пределы его сна и редких дневных видений. Он стал фоном. Шорох за дверью лифта - не тихий звук работающего мотора, а шелест горящих одежд. Тень от дорогой напольной вазы - не игра света, а силуэт сгорбленной, обугленной фигуры. Звон хрустального бокала был как лязг кандалов. А запах… Запах гари теперь жил в его квартире постоянно, как незваный сосед. Он выкинул все ковры, сменил систему вентиляции, нанял дезинфекторов и все это было бесполезно.
Однажды ночью он проснулся от ощущения, что кто-то сидит на краю кровати. Матрас продавился под невидимым весом. Воздух гудел от тихого, множественного шипения и скрежета. И было холодно, так холодно, что струйки пара вырывались из его рта. Он зажмурился, молясь, чтобы это был сон, но когда он открыл глаза, в слабом свете городских огней, пробивавшемся сквозь шторы, он увидел троих.
Фигуры, вырезанные из самой тьмы и копоти, контуры человеческие, но искаженные, словно воск, капнувший на раскаленные угли. Одна - маленькая, сгорбленная, с нее капало что-то черное и липкое на белоснежный итальянский лен простыни. Другая - высокая, с нее струился едкий дым. Третья была просто черной дырой в реальности, формой без формы, но от нее исходило такое безумие и ненависть, что Артем закричал.
- Чего вы хотите?! - вырвалось у него хрипло.
Маленькая фигура дернулась И ее оскала, издал звук похожий на тонкий, детский голосок, обожженный до хрипоты: «Чтоб ты горел, как горели мы, Маттеус…».
Высокая фигура издала булькающий звук, будто в легких кипела смола: «Ты думал, пламя очищает? Оно лишь консервирует боль навеки».
Черная дыра не говорила, она смеялась. Звук, похожий на треск ломающихся костей в огне, вонзился Артему прямо в мозг. Он почувствовал, как его рассудок, тот самый острый, холодный ум финансиста, трещит по швам. И сквозь этот смех пробилось что-то другое. Шаги, тяжелые, мерные, за дверью спальни.
Не человеческие шаги. Слишком тяжелые, слишком страшные, и с каждым шагом в роскошной квартире Артема Соколова пахло все сильнее. Тепрь в ней пахло не просто гарью это был запах серы смешанной с гнилью могилы.
- Они пришли за тобой, Маттеус, - прошипела высокая тень. - Забрать свое. Долг надо платить. С процентами.
Черная дыра перестала смеяться, она тянулась к нему. Не физически, тьма вокруг нее пульсировала, втягивая свет, тепло, саму надежду. Артем отполз к изголовью, натыкаясь на холодную стену. Его роскошная жизнь, его миллионы, его власть - все рассыпалось в прах перед этим древним страхом, пахнущим гарью и ужасом. Он был не Артем Соколов, успешный финансист и топ-менеджер, теперь он был Маттеус Келлер - жестокий палач, и расплата, отложенная на пять столетий, наконец пришла к нему. Они пришли не с факелами и топорами, а с чем-то похуже, с бесконечной памятью боли и холодом, который выжигает душу.
Шаги за дверью стихли, дверная ручка медленно и совершенно бесшумно повернулась. Сталь покрылась инеем.
Артем забился в угол, поджав колени, как ребенок. Он зарычал, слизывая соленые слезы с губ. Это был не плач. Это был вой загнанного зверя, понявшего, что клетка захлопнулась. Запах серы стал невыносимым. В щели под дверью потянулись черные, вязкие, как нефть, щупальца теней.
Небоскреб, где жил Артем Соколов молчал. Москва спала. А в пентхаусе над Лужниками начался последний допрос, допрос пламенем, который не оставляет следов на коже, но навеки выжигает имя «Маттеус» в самой ткани проклятой души. И демоны Ада, наконец-то нашедшие своего должника, не спешили переходить к казне, ведь у них в запасе была вечность, а в их руках была бессмертная, проклятая душа палача Маттеуса Келлера.
