Сообщество - CreepyStory
Добавить пост

CreepyStory

10 267 постов 35 391 подписчик

Популярные теги в сообществе:

Прелюдия

Кто же знал, что все получится именно так? Никто не знал. А даже если бы и знал, то все равно бы не поверил и пошел как телок на убой. Ведь не может же этот ангел во плоти обманывать, только чуткая речь лилась из её уст в мою сторону. Хотя если вспомнить о том, что весь остальной класс в лучшем случае ненавидел меня, то вопросики появлялись сами собой.

Но сейчас волновать все это как бы и не должно… а вот паутина, что забивала ноздри, рот и все остальные физиологические отверстия,  не просто должна, а должна быть НАМБЕР ВАН ПРОБЛЕМ! Лох это не просто судьба, а моё предназначение. С наивностью можно жить, вон мои одноклассницы что ходят со взрослыми мужиками по кабакам верят же в любовь, чем я хуже? Разве что толстого пацана с отдышкой после 50 метров ходьбы, замызгаными шмотками и прочими атрибутами бедной жизни, мужики позовут в ресторан… кхм, не будем об этом.

Скрежет металла по камню раздался где-то за спиной. От этого звука волосы зашевелились даже в тех местах о которых говорить не принято.

-Кирочка, - протяжно позвал нежный голос за спиной. - Куда ты делся? Разве тебя не учили, что девочек нужно развлекать, а оставлять одну в таком страшном месте вдвойне неправильно. Я может уже почти в обмороке от ужаса?

Во кто был почти обмороке, так это я. Ободранные колени и локти, нещадно ссаднили, пот уже не скатывался, а бежал непрекращающимся водопадом, а из одежды остались только трусы и носки. Как я докатился до жизни такой?

Горит луна

Горит луна Ужасы, Мистика, Поэзия, Смерть, Драма, Длиннопост

Разбавим немного прозу поэзией (если это можно так назвать).

Горит луна холодным светом,
Горит и шепчет: умри смертный...
Ворон кружит средь деревьев,
Ворон распушает перья...
Горит луна.
Смерть крадется среди леса,
Смерть смеётся смехом беса...
Тень скользит, ломая сучья,
Тень преследует беззвучно...
Горит луна.
Конь несётся, бьёт копытом,
Конь вздымает круп избитый...
Тварь все ближе, лошадь чует,
Тварь в лесу давно лютует...
Горит луна.
Всадник шпоры в бок вгоняет,
Всадник все ещё не знает...
Зверь уже в затылок дышит,
Зверь рычит и всадник слышит...
Кровь мгновенно стынет в жилах.
Кровь нужна чтоб ОНО жило...
Горит луна.
Демон леса в бок заходит,
Демон с жертвой игры водит...
Сталь блеснула в лунном свете,
Сталь - надежда до рассвета...
Горит луна.
Клыки сомкнулись под уздою,
Клыки обАгрилися кровью...
Крик взметнулся лошадиный,
Крик ласкает слух звериный...
Горит луна.
Один, с клинком посреди леса,
Один, без шансов против беса...
Ужас наполняет душу,
Ужас вытесняет чувства...
Дрожь волной идёт по телу,
Дрожь кожу покрывает мелом...
Глядит луна.

Глядит луна на бой неравный,
В котором человек бесправный
Сошелся в битве не на жизнь,
С отродьем. Только продержись!
Осталось мало до рассвета
И солнце озарит все светом...
Тогда спасен. Но шансы малы.
Снедает силы страх и слабость...

Отродье волка с человеком,
В лесах окрестных, век за веком
Охотилось и кровь рекою
Лилась на землю. И покоя
Не видели ни стар ни млад,
С окрестных деревень и хат.
Тварь выжидала, своим взглядом
Понять давая - Смерть уж рядом...

И вот, сошлись клыки со сталью!
Сошелся человек со тварью
В бою неравном где на кон
Поставил жизнь в лесу средь гор...

Луна глядела сквозь деревья,
Где в полумраке тихой ночи,
Ворон, распушая перья,
Перед собой узрел воочию
Для стаи пиршество для всей...
Где средь груды плоти и костей
(Конем недавно это было,
А ворону? Да хоть кобыла!)
Лежал разорванный двуногий,
Что именуют все - людьми,
И дикий зверь чуть-чуть поодаль
С клинком затупленным в груди...


https://t.me/exempla_calamum

Показать полностью 1

Вьюга

Вьюга Ужасы, Смерть, Деревня, Страшные истории, Кровь, Кладбище, Убийство, Сверхъестественное, Длиннопост

Первая попытка в прозу. По отзывам, получилась скомканная калька с «Семьи вурдалаков» Толстого. Однако, к своему огромному стыду, сей рассказ прошел мимо меня. Поэтому произведения отдаю на ваш суд.

Зима пришла не одна. Неспешно собирая свою жатву, в затерянную среди лесов и полей деревушку, вместе со снегом пришла смерть.

Пришла незаметно. Никто не понял, когда это произошло. Лишь посудачили на утро, с чего это во всех дворах псы, как один, взвыли среди ночи, да все свежее молоко в крынках прокисло. Потом поговорили о более насущных вещах: мол, кости, что то у стариков ломит — не к добру, да воробьи в солому прячутся – точно к морозу, птица домашняя вся нахохлилась – снегопад будет… Посудачили да и разошлись. Дел много у деревенского люда, а дни зимние коротки.

Ненастье разыгралось быстро – меньше чем за час, все небо, до горизонта, оказалось скованным свинцовыми тучами. Хлёсткий стылый ветер принес с собой первые хлопья снега, а мороз заставил разойтись по домам даже неугомонную ребятню. Люди закрывали ставни, растапливали печи и словно по наитию, сами того не осознавая старались держаться ближе к огню, и не выходить лишний раз на улицу. Им было не привыкать к непогоде, суровым зимам, непроглядному ночному мраку. Но эта ночь отличалась от остальных. Этой ночью балом правила смерть, и люди это чувствовали.

— Митяй, открывай! – Иван, кутая лицо в ворот, снова постучал в дверь – Десять минут меня уже на холоде держишь! Сколько спать то можно!

Но кузнец, со старинным именем Митрофан, не открывал. Да и не мог, даже если бы и хотел. В этот самый момент он лежал на кухне перед остывшей печкой, с остекленевшими глазами, сжимая в руках старенькое ружьё. Чуть поодаль, с неестественно вывернутой шеей, лежала его жена, Наталья. Она обнимала, словно стараясь защитить, свою тринадцатилетнюю дочь, Свету, неестественно бледную, с длинной рваной раной на шее. Полугодовалый младенец, названный Антоном, лежал в резной колыбели. Он тоже был мертв.

Много ли надо времени, даже в непогоду, чтобы поднять на ноги крошечную, домов на сорок, деревушку. Меньше чем через пол часа, все жители, кроме совсем древних стариков, которые и с постели то подняться не могли, собрались в старой часовне. Легкий гул разговоров да пересуд, поднимался к крыше вместе с выдыхаемым паром. Печь еще не разгорелась. Люди были напряжены. Еще бы. Не случалось еще такого, чтоб четверо человек разом преставились. Да и отнюдь не по естественным причинам. Обстоятельства смерти шепотом передавались из одного угла в другой, обрастая самыми немыслимыми подробностями. «А Светка то, Светка…. Зазноба то какая гарная росла…. Ведь даже не снасильничали, придатки выдрали, да требуху по хате расшвыряли…. Ох, что делается, что делается…» — доносились от входа. «Да как земля то, таких иродов носит, дело ли, младенца на кочергу насадить, да в стену воткнуть, аки чучело….» — вторили у иконостаса.

Дверь распахнулась. Все тотчас же замолкли, и с немым вопросом уставились на вошедших. Иван, обнаруживший тела, сжимал в одной руке ружье, второй поддерживал изрядно подвыпившего сельского фельдшера Сергея. Сопровождал их бывший районный оперативник, уволенный из органов за крутой нрав и неподкупную честность – Борисыч. В воздухе физически ощущалось сгущающееся напряжение. Фельдшер обвел всех мутным взглядом, и достав сигарету, молча подкурил. «Ну, Сереженька, не томи, что там…?» Фраза нарушившая тишину словно разбила оковы молчания. Вопросы посыпались отовсюду. Сергей неспеша затянулся, и опять обведя всех взглядом, нехотя выдавил из себя: «Убиты… И жестоко…» — надсадно закашляв, он продолжил – «Наталье голову свернули. Света…. Светланке разорвали горло… Даже Антошку не пожалели… Суки…» Его речь опять прервал кашель.

Люди в ужасе переглядывались. На лицах был написан только один вопрос – кто?

Борисыч хрипло прорычал – «По домам расходитесь. Двери на засовы. Никому не открывать. С темнотой ни шагу на улицу!» Люди послушали. Пользовался Борисыч неподдельным уважением среди жителей. Через пару минут в часовне остались только он, Иван и Сергей.

— Вы тоже давайте не задерживайтесь… До темноты хотя бы детей похоронить надо.

— Постой, Борисыч. – фельдшер выглядел абсолютно трезвым, словно и не приходилось его Ивану поддерживать – Не все я рассказал….

— Да я уж подметил, — усмехнулся Борисыч – недаром тридцать пять лет в органах проработал.

Иван непонимающе смотрел на них.

— Кровь?

— Кровь.

-Да что не так то с кровью? Серега, Борисыч, растолкуйте уже!

-Да что-что… — Сергей опять закурил – Нет у них крови… Даже в Антошке нет…

Долгая выдалась эта ночь.

Долгая для Ивана, ворочающегося с боку на бок, и обдумывающего то что узнал.

Долгая для Сергея, которого даже самогон в эту ночь не брал.

Долгая для Борисыча, впервые за все время работы в органах столкнувшегося с подобным.

Долгой выдалась эта ночь практически для всех жителей.

И вечной для Андрюхи, которого пророчили всей деревней покойной Светке в женихи.

Вечной эта ночь оказалась и для Андрюхиных родителей, которые хоть и тревожно спали, но не слышали, как их сын в соседней комнате воскликнул: «Светка!? Я так и знал, что ты жива! Ты ж замерзнешь! Погоди минуту!»

Вечной она оказалась и для Андрюхиной парализованной бабушки, которая все слышала, но не могла ничего поделать, лишь безмолвно плакать, слушая как Андрей топает к входной двери, как отодвигается засов, как скрипят несмазанные петли, и раздается голос – «Входи же быстрей!»…

Долгая выдалась эта ночь…

Метель не утихла и в этот день.

Все кто был в состоянии удержать инструмент, в полной тишине остервенело долбили ломами промерзшую землю. До темноты им нужно было выдолбить шесть могил. Работая под пронизывающим ветром, они не замечали, что у двух свежих могил, выдолбленных вчера, просели нанесенные снежные сугробы. Словно в них не хватало чего то. Чего внизу. Под мерзлой землей и завалами снега.

Уже не получалось скрывать, что и у этих жертв не было в телах крови. Люди ходили мрачные, оглядывались на каждый шорох, а среди стариков, все чаще, стало слышится произносимое хриплым шепотом вкупе с крестным знамением – «Вурдалак…»

Сергей, каждый раз услышав что то подобное, зло смеялся, и ничего не говоря, уходил. От Борисыча, в этот день, вообще никто не услышал и слова, а Иван же, вывесив на дверь распятие и увешав весь дом чесноком, заперся в сарае и остервенело что то строгал.

Сумерки окутали деревню неожиданно быстро. На погосте уставшие мужики еще более рьяно взялись за ломы. Оставалось выдолбить еще одну могилу.

Управились уже с темнотой. Не сговариваясь, сбились в кучу, и так быстро, насколько позволяла тьма и занесенная дорога, направились к деревне. Во тьме, сквозь снежную крупу, им чудились бледные фигуры, танцующие на снегу вокруг них. Трое отважились отойти с тропы, что бы посмотреть, что это было, но вернулись ни с чем. Увидев впереди огоньки окошек, они еще более ускорили шаг. Радостные, что добрались до хат, они так и не заметили, что из двадцати двух человек их вернулось девятнадцать.

На утро, три дома оказались пустыми. Пропали две сестры-бобылихи, жившие особняком, и чье исчезновение было замечено по чистой случайности. Кто то увидел, что дверь в дом открыта нараспашку и поднял тревогу. Благодаря чему и обнаружили еще два пустующих дома. Дом одинокого пастуха, схоронившего по тому году жену и дочь, да полуразвалившаяся изба, спившейся, от мала до велика, семьи из пяти человек. Тел не было.

Но не было и людей.

Меж тем, жены не вернувшихся домой мужиков, учинили форменный допрос всем, кто был прошлым днем на кладбище. Но никто ничего не знал, и не видел.

И опять пришла ночь.

Аглая проснулась внезапно, словно от толчка. Полежав немного с закрытыми глазами и поняв что не уснет, она зажгла светильник.

Мрачные мысли одолевали Аглаю. Её муж был одним из трех, что не вернулись с кладбища. Умом она понимала, что вряд ли он еще раз обнимет её, еще раз поцелует их ненаглядную дочь перед сном… Умом она это осознавала. Но не сердцем.

Что это за звук? Словно кто то царапает стекло? Аглая подошла к окну. Ничего не видно, надо погасить светильник. Щёлкнув выключателем, она стала всматриваться во тьму, и…

— О Боже! Миша! Мишенька! Вернулся родимый!

Да, за окном стоял её муж. Что то говорило ей – не вздумай, не открывай дверь – но что такое голос разума, когда сердце радостно бьётся от восторга, что её муж, её Мишенька — живой и здоровый!

Накинув халат, она подбежала к двери и смущенно бормоча какую то нелепицу, откинула щеколду.

— Ну же! Заходи, дорогой! Где ты пропадал!?

Михаил секунду помедлив, переступил порог.

— Господи, бледный то какой! Что случилось?

На мертвенно бледном лице не было и капли эмоций. Оно было сродни восковой маске. Но вот глаза… Глаза были живыми. Блестя в свете ночника, они смотрели с какой то нечеловеческой тоской. Тоской и голодом.

— Холодно. Там холодно.

— Конечно холодно, что ты такое говори…

В ужасе Аглая отступила назад.

Она поняла.

В эту ночь пропавшие мужчины воссоединились со своими семьями.

Они сидели в молчании. Сергей, не закусывая, пил стакан за стаканом и постоянно курил. Иван нервно перебирал четки с распятием. Борисыч не моргая смотрел в окно.

Из сорока трех жилых деревенских домов, опустели уже двадцать пять.

— Хватит! – Борисыч первым нарушил тишину – Пойду в соседнюю деревню. Приведу помощь.

— Не дойдешь. – Сергей подкурил еще одну сигарету – Сгинешь.

— Я на лыжах с пяти лет стою. Дойду. Должен…

Вместо ответа, Сергей налил в стаканы самогон – Ну что, вздрогнем на дорожку…

Иван же не сказал ничего, лишь еще крепче сжал четки.

Когда фигура Борисыча на лыжах исчезла в белой мгле, Сергей и Иван разошлись по домам. Ивана ждала жена с ребенком, а Сергей с фатализмом в глазах отрицательно покачал головой в ответ на приглашение.

Придя домой, Сергей, матерясь, принялся что то ожесточенно искать. Найдя необходимый предмет, он горько усмехнулся и, насвистывая незатейливый мотив, начал что то собирать.

С наступлением тьмы, в деревне воцарилась смерть.

В каждый дом стучались и просили их впустить, пропавшие и мертвые родственники, соседи, друзья. Каждый, кто поддавался на уговоры или не выдерживал чудовищного напряжения и приглашал нежить в дом – обрекал и себя, и всю свою семью.

С теми, кто не открывал, вурдалаки не церемонились. Появляясь, словно ниоткуда, огромные волки разбивали в щепы двери и окна, врывались в хаты и, разрывая клыками тела, вытаскивали кричащих людей на улицу, где мертвые продолжали кровавую вакханалию.

Иван, перед тем как волк перекусил ему горло, успел избавить от страшной участи жену и ребенка, выстрелив им в головы. Чеснок и колья его не спасли.

Сергей, услышав царапание в окно, даже не встал из кресла, а просто крикнул – Заходите уже, открыто… — и закурил последнюю сигарету. Когда упыри вошли в дом, он криво ухмыльнулся и, взяв нож, чиркнул по бечевке, привязанной к подлокотнику кресла. После того как ведро, подвешенное под потолком, окатило жутких гостей керосином, Сергей, сделав несколько учащенных затяжек, швырнул окурок. Пламя, охватившее мертвецов, быстро объяло прихожую, а потом и кухню. Вскоре пылал весь дом.

Ветер услужливо разносил искры, не гаснущие даже под снегопадом, по всей деревне. Вскоре не осталось ни одного не объятого огнем дома. Огненные отблески, отбрасываемые на окровавленный снег, знаменовали собой победу демонов.

До рассвета было еще далеко.


https://t.me/exempla_calamum

Показать полностью 1

Платформы для онлайн-обучения: что вы о них думаете? Поделитесь мнением!

Онлайн-курсов становится все больше, и нам интересно собрать статистику. Пожалуйста, пройдите небольшой опрос и поделитесь своим мнением!

Дневник Лилии

Дневник Лилии Ужасы, Дневник, Страшные истории, Длиннопост

Стиль произведения навеянный Дракулой Стокера. Все для того же почившего ресурса с крипипастой.

9 октября, 1898

Начала вести дневник! Это должно быть интересно — записывать все все, что со мной происходит, мысли, эмоции… Даже и не знаю как начать… Буду записывать только действительно что то важное!!! Итак, дорогой дневник, до скорой встречи…

12 октября

Папа вернулся!!! Это случилось так неожиданно, мы ждали его только через неделю! Я так соскучилась, я не видела его целых два месяца! Я играла в саду, когда он окрикнул меня. Он был такой небритый! Подбросив меня на руках и крепко обняв, он поцеловал меня в лоб, а я ткнулась лицом ему прямо в бороду. От него так приятно пахло табаком и шоколадом! Когда я спросила его, почему он вернулся раньше, папа добродушно рассмеялся, и сказал, что никак не мог пропустить день рождения его «цветочка»…. Слышен колокольчик к ужину, до скорого дорогой дневник…

15 октября

Сегодня важный день в моей жизни!!! Мне исполнилось двенадцать! Я так рада, ведь это значит, что я почти взрослая! За завтраком мне даже позволили пригубить вина из папиного бокала!!! Оно мне не понравилось, но я тщательно старалась не скривиться, как самая настоящая взрослая. Папа сказал, что этот день для меня будет особенным, и подмигнул маме, которая таинственно мне улыбнулась. Интересно, что они мне приготовили…

Не может быть! Лошадка! Они подарили мне самую настоящую лошадку! После обеда мама с загадочным выражением лица повела меня в сад, и там была она! Папа держал её под уздцы и улыбался… Она была такая красивая, белоснежная… Я назвала её Мирабель… Папа сказал что с завтрашнего дня будет учить меня на ней ездить! Поскорее бы завтра…

18 октября

Так ужасно болит голова… Когда я открыла глаза, я увидела рядом заплаканую маму. Увидев что я смотрю на неё, она зарыдала, и прижав к себе начала гладить по спине. Мне стало страшно… я сперва подумала, что что то стряслось с папой, но увидела что он стоит в дверях и пытается сдержать слезы… И ещё у меня сильно болела голова… Все вдруг стало тонуть в каком то тумане и я потеряла сознание… Оказывается Мирабель понесла и я упала с неё сильно ударившись головой… Я пролежала без сознания два дня! Прости, дорогой дневник, я чувствую огромную слабость… До скорого!

20 октября

Это так ужасно! Я проснулась от неприятного ощущения внизу живота. Опустив туда руку, я почувствовала что влажное. Поднеся руку к глазам я увидела кровь! Отдернув одеяло, мне чудом удалось не закричать! Мои пижамные штанишки были все в крови, как и простыня, и одеяло! Не знаю сколько я просидела, трясясь и смотря на кровавые пятна… Зашедшая служанка увидела это и побежала за матушкой… Мама смогла успокоить меня, сказав что это не страшно, и что через это проходят все девочки в моем возрасте… Мне надо выспаться…

День первый

Маленькая ****ь кровью истекает а она и в ус не дует! Дрянь! Ничего, мы с тобой еще поговорим, мадемуазель…. А маленькая тварь мне пригодится…

21 октября

Я в недоумении… кто мог оставить у меня в дневнике эту злую запись? Почерк явно не мой. Но никто даже не знает, что я веду дневник!!! Я прячу его под половицей! Мне становится не по себе….

22 октября

Ну вот, доигралась! Сегодня рисовала в гости(неразборчиво)….аз, (отпечаток большого пальца синей краской)….рь весь дневник в краске! Какая я неаккуратная…

НЕТ! НЕТ! НЕТ! Я не могу поверить, что мамы больше нет!!! Я продолжала рисовать, а мама поливала цветы на втором этаже, вдруг я услышала крик и хрустящий звук удар(размыто слезами)….шла, а она не дышала!!! Её голова была вывернута под невообразимым углом, а глаза смотрели, словно с немым укором!!!!

День четвертый

Черствая сука издохла. Свернула себе шею, когда я толкнул её. Маленькая ****ь думает что это несчастный случай… Пусть думает, у меня на неё особые планы…

25 октября
Нет! Кто то убил маму! Я не брала дневник в руки несколько дней, и только теперь, после похорон, вновь открыла его, и увидела эту запись… Кто же это!? Когда я рассказала папе, что маму убили, он как то холодно на меня посмотрел, и не сказав ни слова вышел из комнаты… Мамочка, мне так тебя не хвата(размыто слезами)

День седьмой

Заросший мужик о чем то догадывается… Я видел это в его злобных холодных глазенках… Ублюдок, с тобой будет не так просто справится… И как же достала эта ****ешка, ноет не переставая, так и хочется заткнуть этот фонтан бритвой… Чтобы другой фонтан, не в пример эстетичнее, взвился ввысь алым шлейфом…. Но она мне ещё нужна…

27 октября

Рыдаю уже третий день… Оно опять оставило запись… (разводы) Отец даже слушать меня не стал. Схватил за плечо и вышвырнул из комнаты… Он стал совсем другим…

28 октября

Приезжал доктор Ренье. Как и всегда потрепал меня по голове, и движением фокусника словно из воздуха достал конфетку. Раньше я думала что он волшебник, но теперь то я знаю что это всего лишь фокусы…. Сказал что отец обеспокоен моим состоянием, и спросил как я себя чувствую… От беспрестанного плача у меня охрип голос и я могла лишь сипеть что то неразборчивое… Потом он долго разговаривал с папой и потрепав меня на прощание по голове, уехал…

(точная дата неизвестна, предположительно 30 — 31 октября)

(написано в явной спешке, кое где неразборчиво, дрожащей рукой) НЕТ! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ТЕПЕРЬ ВСЕ СТАЛО ЯСНО! НЕТНЕТНЕТНЕТ…. ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ КТО ЗА ЭТИМ СТОИТ — ЭТО (заляпано кровью)ИЛ! С ЭТИМ НАДО ПОКОНЧИТЬ!!!

(страницы сильно заляпаны кровью, из этих клякс складываются явственно читаемые слова)День последний

Маленькая ****ь догадалась… И доставила очень много проблем…. Я её точно недооценил… Кто же знал, что эта юная потаскуха на такое способна…И где только нож взяла…. Что же, придется преподать ей последний урок…

Полицейский протокол за номером 1408 с места преступления

На месте проишествия по адрес(неразборчиво)5, инспекторами было обнаружено два тела. Мужчина, предположительно владелец дома, и ребенок (предположительно дочь владельца). У мужчины многочисленные колото-резаные раны живота. Находился на пороге кабинета, и видимо получил их выходя из него. На стене рядом, судя по всему, его рукой, кровью написано «ЛИЛИЯ», (предположительно имя ребенка). Тело ребенка находилось в двух метрах от тела мужчины. Лицо изрезано до неузнаваемости. На предплечьях длинные продольные разрезы. Смерть наступила от потери крови. Рядом находилась залитая кровью тетрадь в жестком переплете. Между телами лежало орудие преступления - кухонный нож. И нож и тетрадь своевременно переданы детективам (дальнейший текст утерян, низ листа опален, чтение затрудняют разводы от пепла).

Дневник Фрэнка

8 октября, 1898

Все дела удалось уладить намного раньше. Отлично, значит поспею к дню рождения моего цветочка! Что бы ей подарить….

12 октября

Господи, как я рад её видеть! Подросла немного за эти месяцы. Рассказал Вивьен про идею подарка. Она одобрила. Нет, все таки балуем мы Лилию.

14 октября

Лилия спит как ангел. Вивьен шуточно хмурила брови, но я все таки не удержался и поцеловал малышку. Мне придется поторопиться, если к завтрашнему утру я хочу поспеть с подарком обратно до завтрака.

15 октября

Успел! Белая кобылка отличается покладистым нравом. Цветочек будет рада.

16 октября

Рву на себе волосы! Чертова белка! Выскочила прямо перед лошадью!!! Когда увидел Лилию, вылетающую из седла, первой мыслью было застрелится, если случится самое страшное… Только бы она пришла в себя! Умоляю тебя, Господи!!!!

18 октября

Слава Богу! Она очнулась! Глядя как Вивьен обнимает её, я сам еле сдерживал слёзы… СЛАВА БОГУ…

20 октября

Вивьен рассказала перед сном, что у нашей дочери была первая менструация. Растет девочка….

21 октября

Ренье сказал что возможно травма и стресс спровоцировали менструацию, а учитывая её интересный возраст… Но он заверил меня, что беспокоится не о чем.

22 октября
Я раздавлен… Моей дорогой жены больше нет с нами… Самое ужасное, что это произошло на глазах у Лилии… Она рисовала в гостинной, когда Вивьен упала через перила… Переживет ли она это потрясение… Твердо решил напиться, что бы уснуть

23 октября

Служанка принесла платье, в котором была Вивьен… Я уткнулся в него лицом, и проплакал у себя в кабинете несколько часов…

НЕТ НЕТ НЕТ!!! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Сейчас убирая платье, я наткнулся на два синих отпечатка, примерно в районе поясницы…. Два отпечатка маленьких ладоней!!!

Что это я в самом деле, конечно девочка оставила их когда пыталась растормошить маму…

25 октября

Господи! Изгони эти мысли из моей головы! Я опять начал подозревать родную дочь в убийстве собственной матери…. Сегодня она приходила ко мне, и говорила что насчет кого то злого, кто убил Вивьен… или чего то злого… Я её даже не слушал, я пытался остановить себя, но навязчивые мысли все лезли и лезли в голову…. О, Вивьен, ведь не могла же родная дочь убить тебя!!!!

27 октября

Не сдержался… Чёрт, мне так стыдно! Когда Лилия пришла ко мне, и начала говорить что то про грозящую мне опасность, я не выдержал и вышвырнул её из комнаты…. Боже, что мне делать!!!! (разводы)

Послал за Ренье. Мой старинный друг должен помочь, недаром считается одним из лучших докторов…

28 октября

Ренье уверен, что с девочкой все в порядке, за исключением непрестанной истерики. Хорошо ещё хоть понимающе отнесся к моим догадкам…

31 октября

Надо поговорить с девочкой. Как же тяжело покинуть кабинет… Но этого разговора не избежать.

Последняя запись доктора Ренье

(слышны щелкающие звуки, несколько секунд тишины и затем голос доктора, ровный, без эмоций) — Как же я ошибался… Мне бы прислушаться к Фрэнку повнимательнее, присмотреться к девочке… ведь ответ лежал на поверхности… Ох… (шелест бумаги, затем шеркающий звук, потрескивание пламени, пауза, глубокий вдох, затем медленный выдох) Кто бы мог подумать… Бедняжка Лилия… Я относился к ней как к племяннице, и (глубокий вдох, надсадный кашель) именно поэтому не смог увидеть всей картины… Моя ошибка в том что я не видел в ней пациента… Эта травма в следствии падения… кто бы мог подумать… Доктор Джекил и мистер Хайд…. Две души в одном теле… Простите меня, Фрэнк, Вивьен, Лилия…Особенно ты Лилия (три отчетливых щелкающих звука, шелест одежды), особенно ты…. (выстрел, звук крупного падающего предмета, тишина до тех пор пока не кончается плёнка)

Выдержки из записок патологоанатома к протоколу за номером 1408

…У мужчины смерть наступила примерно через 12 минут после получения травм, смерть от болевого шока и обширных внутренних кровотечений…

…характер ран и их расположение указывают на то что убийца был невысокого роста, небольшой физической силы, скорее всего женщина или ребенок…

…Ребенок 12 лет, девочка. Все раны нанесены собственноручно. Сперва ножом продольно вскрыла себе вены на обеих руках, после, с особой жестокостью, располосовала себе лицо…

…смерть наступила в результате кровопотери…


https://t.me/exempla_calamum

Показать полностью 1

Негромкий шелест за спиной

Где-то у подножия вулкана Тавурвур, что на острове Новая Британия, молодой Муакай из народа толаи пляшет от горя. В танце своём, сокрытом от глаз посторонних, он говорит о смертельной обиде. Он говорит, а те, к кому он обращается, слушают.

Юная Муни, прекрасная, словно борт катамарана, освещённый восходом, предпочла Танупака, главного надсмотрщика на хлопковой плантации. Богат Танупак и красив, носит настоящие ботинки на резиновой подошве, курит сигару и здоровается с хозяином за руку. Как не пойти за такого замуж?

Несправедливость рвёт Муакаю грудь, вселяет отчаяние в пятки и заставляет плясать всё злее. Потому что танец — это завещанный предками способ говорить с духами возмездия Дук-дук. И Муакаю есть что им сказать.

***

Где-то в Тьере, что во Франции, уже не слишком молодой Гаспар Конье, которому после смерти отца перешла во владение фирма «Соанен-Монданель», тоже страдает от несправедливости. Казалось бы, Великая Война отгремела уже с десяток лет как, а дела всё не идут на лад. Никому в Европе не нужны хорошие ножи, пускай даже и складные, пускай даже из лучшей стали.

И вот, наступая на горло собственной гордости, Гаспар решается на подвиг. Он упрощает конструкцию до минимума: лезвие, шарнир, согнутая пополам пластина вместо рукояти и пружина-упор. Минимум затрат, максимум эффективности. От такого ножа, пожалуй, не откажется и последний бедняк.

Но нужен товарный знак, что-то, что вызывало бы узнавание. В одной книге Гаспар встречает изображение диковинного существа: острый конус головы, круглое тело, покрытое перьями, человеческие ноги. Под рисунком написано «Дук-дук». Не сомневаясь ни минуты, месье Конье велит гравировать на рукоятях и клинках новых ножей это диво, вместе с подписью. А первую партию на пробу отправить в Алжир. Местным должно понравиться.

Подписывая распоряжения, Гаспар отчётливо слышит негромкий шелест и шлепки босых ступней за спиной. Он никому не расскажет об этом, даже когда станет умирать в достатке и славе. И он до конца будет сомневаться, правильным ли оказался сделанный выбор.

***

Где-то на грузовом судне «Магдалина», что стоит на рейде Танжера, матрос Джереми Браун не рассуждает о несправедливости. Ему вполне понятен и ясен этот мир: кто-то устроился хорошо, а кто-то немножко похуже. Но если ты достаточно сметлив, ловок и умеешь не переживать из-за пустяков, то даже «похуже» можно превратить в «неплохо». Чем он сейчас и занимается.

Улыбаясь полной луне, Джереми достаёт из одного кармана сигару, честно позаимствованную в капитанской каюте. Из другого кармана является нож, выпавший при погрузке ящиков с товаром. Разве ж виноват простой матрос, что кто-то плохо приколотил крышку? Да и коробку с сигарами надо прятать получше.

Прежде всего у сигары надо срезать кончик. Это позволит ей качественно раскуриться, даст нужную тягу, раскроет вкус. К сожалению, у Джереми нет под рукой гильотины, но и это не беда. Он подмигивает танцующей на рукояти ножа фигурке, подписанной «Дук-дук», и выщёлкивает лезвие.

Сначала в воду за бортом падает фаланга указательного пальца. Потом разломанная на части сигара. И под конец — вымазанный красным нож. Криков и ругани никто не слышит: у обитателей моря нет ушей. А вот у духов, говорят, есть.

***

Где-то у берегов Мадагаскара, что в Индийском океане, акула-мако не знает, что такое несправедливость, хотя ощутимо её испытывает. Её живот болит уже которую неделю, причём всё сильнее. Что с этим делать, мако не понимает, поэтому лишь предаётся ярости и отчаянию, разрезая волны кривым плавником.

Началось всё с того, как она проплыла под большой металлической рыбой — одной из тех, что заполонили поверхность моря в последние годы. Откусить от них кусок не выходило, и за добычу их не считали, но частенько рядом с этими рыбинами в воде оказывались и съедобные куски. Как так получалось, мако не рассуждала. Она привыкла быстро плавать и резко кусать, а остальное значения не имело.

В ту ночь вода донесла знакомый вкус крови — близко, совсем рядом. Мощное тело изогнулось, бросило себя в нужную сторону, челюсти клацнули… Но желудку достался лишь крохотный, почти незаметный кусочек мяса. И что-то холодное. Острое. Порождающее боль.

Теперь мако пытается уплыть от боли, но боль быстрее. Боль следует по пятам, не отставая ни на мгновение. Лишь порой боль делает вид, что ушла, но акула своим додревним разумом понимает: это игра. Боль рядом. Боль сидит в засаде. Боль набросится, когда забудешь о ней. И поэтому останавливаться нельзя.

Дук-дук, пульсирует боль в животе. Дук-дук.

***

Где-то в Бенгальском заливе, что лежит между Андаманскими островами и континентальной Бирмой, рыбак Камал искренне радуется улову. Шутка ли: на крючок попала здоровенная акула! А он-то рассчитывал на сеть, поставленную в проливчике между парой рифов… Удочку забросил так, от скуки. И вот поди ж ты!

Акула — это хорошо. Акула — это чистый прибыток. Мясо акулы можно завялить и засолить, печень продать аптекарю, из плавников наварить супа, шкуру выделать, а зубы пустить на сувениры для зевак. Семья Камала будет довольна добытчиком, и даже уважаемая Нитья, родительница супруги, перестанет кривиться и ворчать. Есть на свете справедливость, есть!

Камал берёт подозрительно вялую, почти не сопротивляющуюся рыбину за жабры, подпирает коленом и переваливает через борт лодки. Что-то царапает его бедро — больнее и резче, чем мелкая, зернистая чешуя. Оказывается, у акулы из живота торчит лезвие ножа, причём изнутри наружу. На лезвии чернеет тонкая гравировка. Немножко разумея в грамоте белых сахибов, Камал читает: «Дук-дук». Ничего не понятно, но нож — это тоже хорошо. Нож всегда пригодится.

Камал не доплывает до берега. Внезапно налетевший шторм хватает его лодку и оттаскивает куда-то на юг, в открытый океан. Чтобы выживать, рыбаку приходится есть сырую и уже подгнившую акулу, нарезая её на куски тем самым ножом. К сожалению, пить рыбу нельзя. Когда жажда ввергает разум Камала в амок, он отворяет свои вены и пьёт из них. Последнее, что он видит — как фигурка с рукояти ножа танцует прямо на волнах, тряся перьями и протыкая острой головой жестокое небо.

***

Где-то в бухте Прюдса, что примыкает к Земле Принцессы Елизаветы, из-под векового антарктического льда выбираются неизвестные мировой науке существа. Они выглядят как морские звёзды, отрастившие бочкообразное тулово. У них тонкие щупальца, веерообразные крылья и пять крепких отростков-ног. Они перекрикиваются скрипучими, потусторонними голосами: «Текели-ли! Текели-ли!» В их движениях ощущаются древний ужас и безумие.

Лодка с грудой костей, исклёванных чайками, подплывает к одной из тварей, словно кто-то невидимый, сидящий в ней, уверенно двигает веслом. Остальные существа подходят ближе, без всякого видимого дискомфорта скользя в ледяной воде. Они шевелят останки рыбака, перемешанные с акульими хрящами, откидывают в стороны рваные тряпки и чудом уцелевшие снасти. Словно ищут что-то. Словно знают, что оно точно там.

Наконец одно из творений чьего-то больного рассудка резко выпрямляется и издаёт тонкий, тревожный свист. Прочие замирают, будто бы уставившись на своего товарища в напряжённом ожидании. Лишь кончики щупалец нервно хлещут воздух, словно предвкушая недоброе. Со дна лодки в воздух тем временем взмывает тонкий узкий силуэт. Лезвие потускнело, гравировка подстёрлась, ржавчина вкралась в синюю сталь. Но пляшущая фигурка и надпись всё так же читаются. И похоже, они знакомы таинственным существам.

«Дук-дук», — разносится над бухтой. «Дук-дук», — вторят скалы и айсберги. «Дук-дук», — хлопают перепонки крыльев. Нож сам собой поднимается всё выше, и выше, и всё быстрее, и вот его уже почти не видно. Древние твари стоят и молчат, а потом, разом осев, снова скрываются под такими же древними ледяными полями. Они не знакомы с понятием «справедливость», зато хорошо чувствуют опасность. И избавляются от неё, как умеют.

***

Где-то в песках Марса, что соседствует с Землёй в Солнечной системе, пробирается краулер. Последние обитатели планеты, по мере сил выживавшие под её поверхностью, когда выдохлось магнитное поле и атмосферу сдуло в космос, готовятся покинуть свою родину. Активность соседей-аборигенов на первой, неудачной колонии всё растёт, они уже экспериментируют с ракетным двигателем. Каких-нибудь лет сто, а то и меньше, и в сторону Марса полетят первые спускаемые аппараты. Встречи допустить нельзя.

В пыльном рыжем небе вспыхивает голубым. Через мгновение мощнейшая флуктуация ЭМ-поля срывает с машины силовой колпак, а небольшой металлический метеорит прошивает фонарь кабины. Взрывная декомпрессия приводит к гибели всех пассажиров краулера. Судьба оказывается несправедлива к детям Марса.

Экипаж аварийного спидера, посланного с резервного космодрома, собирает тела. Один из техников, фиксируя повреждения погибшей машины, обнаруживает и причину аварии. Он извлекает из пульта управления тонкий железный предмет, явно искусственного происхождения, покрытый странными рисунками и даже, похоже, надписями. Это настораживает.

А тем временем — дук-дук, стучат инструменты. Останки краулера разбирают, отделяя пригодное к повторному применению от безвозвратно утраченного. Неизвестный предмет со всеми предосторожностями пакуют в стазис-контейнер, чтобы отправить вместе с покойниками на базу. Там его погрузят на космический корабль и перешлют в одну из новых колоний, чтобы местные учёные поломали над ним головы, у кого есть. А тела погибших тоже послужат живым. Марс небогат на ресурсы, приходится быть рачительными.

***

Где-то над вершиной вулкана Тавурвур, что на острове Новая Британия, из темноты вылупляется новая звезда. Сначала медленно, затем всё быстрее она валится в пролив Святого Георгия. Ночь наливается неверным зеленоватым светом, с неба несётся грохот и треск. Все, у кого есть дом, прячутся за его надёжными стенами.

Только молодой Муакай из народа толаи плевать хотел на вышние угрозы. Он снова пляшет танец обиды, потому что верит: духи услышат. Духи не потерпят несправедливости, нанесённой почитающему их. Он пляшет до изнеможения и ещё немножко, пока силы не оставляют его, и земля не бросается ему в лицо. Или может, это удар от падения звезды в воды близкого моря вышибает опору из-под ног. Муакай не знает. Муакаю уже всё равно.

Утром юный толаи обнаруживает себя посреди гор мусора. Пока он лежал без чувств, упавшая звезда родила ураган. Тот снёс прибрежные хижины рыбаков, повалил деревья, оборвал листву и редкие провода со столбов. Чудом, не иначе как чудом сам Муакай уцелел в этом безумии. Глядя вокруг пустым взглядом, он встаёт и идёт к морю, омыть исцарапанное песком лицо.

Там, на берегу, он обнаруживает чью-то руку. Или то, что очень на неё похоже. По крайней мере, это выглядит, как рука, и даже с остатками невиданной ранее одежды. Пальцы — или то, что похоже на пальцы — сжимают помятый, потёртый, поржавевший складной нож. Такие Муакай видел в городской лавке. Он аккуратно вытаскивает находку из мертвенной хватки — и падает на тощий зад, не веря своим загоревшимся от счастья глазам.

«Дук-дук», — написано на рукояти. Изображение шамана в ритуальном облачении подтверждает: Дук-дук. Духи мщения, возмездия, наказания. Они услышали безмолвные мольбы Муакая, вняли его танцам. Они послали знак. Они послали орудие.

Муакай вскакивает и бежит в деревню. Там он в общей суете и панике крадёт клей у обойщика, перья у заводчицы цесарок, островерхое ведро на пожарном складе. Раздевается догола и приводит себя в надлежащий вид. Это не он будет мелочно брать реванш за все свои унижения. Это духи Дук-дук станут вершить через него свой справедливый суд.

Облепленный перьями и с конусом ведра на голове, Муакай пляшет танец мести перед воротами Танупака. Никто не смеет к нему подойти — никому не нужны проблемы с духами. Закончив, он перелезает через накренённый бурей забор. И обнаруживает, что дома за забором нет.

Тела Танупака и Муни раздавлены — на них рухнула продольная балка, державшая крышу. Жизни в них отныне не больше, чем в тушке курицы, продаваемой на рынке в субботу. Стоя над жертвами стихии, Муакай испытывает горькое удовлетворение — и вместе с тем оглушительную пустоту. Он понимает: духи исполнили его просьбу. Но почему от этого так тоскливо?

Дождавшись ночи, Муакай снова поднимается к подножию Тавурвура. Гора проснулась, словно разбуженная упавшей звездой, она задумчиво выплёвывает багровые потоки, неспешно ползущие к морю. Забравшись на небольшой утёс над одним из лавовых ручьёв, толаи достаёт из-под изрядно поредевших перьев нож. Смотрит на него. И вонзает себе в грудь. Потому что за помощь духов всегда надо платить, и платить дорого. А всё, что есть у Муакая — это сам Муакай.

Кровь проливается на древний туф. Следом со звоном валится сталь. Рикошетит, падает в лаву. Накаляется докрасна и растекается быстрой лужицей. Муакай смотрит во тьму. Муакай слушает тьму. За его спиной, необъяснимым образом перекрывая рокот горы, раздаётся негромкий шелест и шлепки босых ступней.

— Дук-дук, — шепчет кто-то над ухом Муакая. — Дук-дук.

Показать полностью

Кровь и Пепел - Вторжение. 30 - Пожиратель жизни

Кровь и Пепел - Вторжение. 30 - Пожиратель жизни Текст, Длиннопост, Рассказ, Война, Демон, Темное фэнтези

Начало здесь:

Кровь и Пепел - Вторжение. 1 - Пролог

Коротким мановением ладони Азаэль указал ей на гораздо более скромный деревянный стул с высокой спинкой, стоящий рядом. Заняв его, Эмма, не теряя более ни секунды, принялась за салат, изредка бросая короткие взгляды на жаровню. Принцепс же, подперев подбородок ладонью, задумчиво разглядывал девушку, изредка потягивая вино из резной чаши. Или нечто весьма похожее, судя по форме бутыли, стоящей на столе. Эмма осторожно отпила глоток из своей – напиток и в самом деле оказался некрепким белым вином, очень приятным на вкус. Отвлекшись на секунду, она и не заметила, как рядом оказалось блюдо с жареной рыбой. Забыв про салат, девушка накинулась на аппетитные стейки. Азаэль, властным жестом отослав прочь прислугу, тоже положил себе на тарелку небольшой кусок и несколькими отточенными движениями разделил его на меньшие по размеру. Эмма хоть и была поглощена вкуснейшей трапезой, все же заметила, что демон ест крайне мало и не спеша. Как будто делает это скорее из эстетического удовольствия, нежели утоляет голод.

Тем временем кучер – судя по вполне человеческому силуэту, сангус – выпряг вороных жеребцов из повозки и увел их в небольшую конюшню, стоящую чуть поодаль. Эмма обратила внимание, что от основной дороги в этом месте отходит другая. И, присмотревшись, увидела темную полосу, чернее окружавшего полумрака, куда и уходил этот путь.

– Это Гнилой Лес, – принцепс, проследив за ее взглядом, ответил на невысказанный вопрос. – Реликт Эпохи Пришествия, один из немногих оставшихся лесов Абаддона. Нам в объезд, вдоль по его южной кромке.

– Но, Темнейший, почему нельзя ехать напрямик? – удивилась Эмма, не забывая, впрочем, про титулы. – Разве в этом мире есть что-то, способное навредить такому могучему демо… эээ, сильнейшему из Высших? – поправилась она на ходу, съежившись от тяжелого неодобрительного взгляда.

– Из реликтовых обитателей сего леса – конечно же, нет, – презрительно бросил Азаэль. – Но кони могут погибнуть или пострадать. Да и дорога заброшена, сквозь брусчатку давно проросли корни, а ветви сплелись меж собой. Повозка не пройдет. Даже если бы мы шли верхом, то там нет укрытий. Застань нас в пути дождь – и мне пришлось бы искать другой сосуд. Ты… пришла бы в негодность.

– Дождь? В аду бывают дожди?! – изумилась девушка. – И что в этом плохого?

– Однажды ты увидишь, – лаконично изрек принцепс. – Не хочу портить тебе аппетит.

– Спасибо, мой господин, я уже насытилась, – Эмма отодвинула тарелку с остатками рыбных стейков и кучкой костей. – А почему ты называешь меня сосудом? Не понимаю…

– Дай мне свою руку, – после некоторой паузы произнес Азаэль.

Прозвучало это так, что Эмма поперхнулась очередным вопросом и молча протянула ладонь. Он взял ее в свою, и девушка ощутила сухой жар, как будто положила руку на камень, долго лежавший на солнце. Кожу жгло, но терпимо.

– А ты жарче, чем… – начала было Эмма и взвизгнула от резкой боли – когтем другой руки, неуловимым отточенным движением – демон рассек ей кожу на запястье. Крупные алые капли, собираясь в струйку, побежали вниз, в подставленный бокал. Эмма закусила губу, дрожа от страха. Хватка принцепса была стальной и она чувствовала, что ослабить ее не под силу ни ей, ни кому-либо еще. Оставалось лишь терпеть.

Наполнив бокал примерно наполовину, Азаэль позволил ее руке выскользнуть, одновременно жестом подзывая прислугу. Подскочившая в угодливом поклоне служанка с тонким серебряным обручем на шее перехватила ладонь девушки, сноровисто перебинтовав ее запястье пахучей тканевой полоской, и вновь исчезла из виду. Принцепс, взяв бокал, круговым движением заставил кровь стечь по внутренним его стенкам, и как заправский дегустатор, оценив оттенок и аромат, пригубил его, прикрыв глаза от видимого удовольствия.

– Прекрасный букет… – удовлетворенно прошептал Азаэль. – Чистый, молодой, пьянящий… и с доселе неведомыми мне нотками, хотя я и отведал множество подобных… – он сделал еще глоток. – Да, оно определенно стоило того…

Эмма, пошатываясь, поднялась из-за стола. При одном взгляде на демона, смакующего ее сцеженную кровь, девушку мутило и била крупная дрожь. Она сделала несколько неловких шагов, споткнулась и осела на жесткую красноватую с черными прожилками траву, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Объяснение было предельно доходчивым. В этом мире она лишь сосуд, ценность которого измерялась чистотой «напитка» и красотой самой «емкости». И то, и другое – здесь весьма скоротечны. Остаток ее недолгой жизни пройдет в сцеживании крови в один бокал за другим, пока ее хозяину не перестанет нравиться вкус, или же просто не надоест. Вторжение идет полным ходом, и скоро в таких «сосудах» не будет недостатка.

«Таков мой мир. Таков твой удел», – прозвучало у нее в голове. – «Смирись. Все, что было – для чужих глаз. Отведав твоей крови, я ощутил и уверился в том, что ты нужна мне не только лишь как сосуд. Но найди в себе силы и будь готова к повторению сей роли в любой миг. Беспрекословно и не выдавая истинных эмоций. Для остальных ты лишь моя очередная игрушка».

Эмма тяжело выдохнула, собирая все силы. Ладони, упиравшиеся в землю, сами собой сжались в кулаки, срывая жесткие травинки. Сменяя отчаяние, ее начала наполнять злость. Злость к этому миру, к безжалостной судьбе, по воле которой она оказалась здесь. Злость к здешним жестоким порядкам, к тварям, что держат людей как скот и стремятся разрушить ее мир. И особенно – злость к демону, сидящему за столом с бокалом в когтистой руке. Бокалом с ее собственной кровью.

Поднявшись на ноги, она медленно развернулась, и, встретив пронзительный взгляд принцепса, вернула ему такой же – но пропитанный злобой и яростью. Страх и ужас сгорал внутри нее – его заменяла закипающая волна бешеной злости.

– Прррочь из моей головы! – с ненавистью прошипела Эмма сквозь зубы совершенно чужим голосом. Еле слышно, но вполне отчетливо. И, не отводя взгляда, сделала к нему шаг. И еще один.

Азаэль, поймав ее взгляд, отшатнулся, от удивления едва не выронив бокал. Он явно не ожидал такой вспышки ярости. Отодвинув кресло, он подчеркнуто медленно встал, не отводя взгляда. Секунду раздумывал, как будто принимая непростое решение.

– Ладно. Быть по сему, – изрек принцепс и, щелкнув пальцами, вдруг исчез. Лишь порыв ветра всколыхнул скатерть, тканевый тент шатра и качнул графин с вином.

Эмма замерла на полушаге. Раздался второй щелчок, на этот раз замка, и золотой обруч упал с ее шеи к ногам. На коже осталась лишь узкая красная полоска от торквема… и чувство жара от короткого касания пальцев демона.

– Ты свободна, – раздался уже знакомый девушке голос у нее за спиной. – И вольна идти куда пожелаешь. Еды в дорогу я тебе дам. Как и коня.

Вновь развернувшись, Эмма неверяще уставилась на принцепса. В его взгляде она не увидела ни намека на шутку. Он говорил совершенно серьезно.

– Куда захочу? И ты не будешь меня преследовать? – недоверчиво и удивленно переспросила она. Внезапное решение демона настолько ее ошеломило, что вся злость на него вдруг разом схлынула, исчезнув.

Азаэль, все так же стоя напротив, утвердительно кивнул.

– Как только ты отъедешь, я вызову одного из личных драконумов и отправлюсь в свои северные владения, как и планировал. Не так удобно, как в карете, зато гораздо быстрее. Ни один из моих гвардейцев и тех Низших, что подчиняются мне – тебя не тронет. За прочих ручаться не стану. Теперь твоя судьба – в твоих руках.

Эмма непроизвольно провела рукой по шее. Полоса чуть покрасневшей от трения обруча кожи немного зудела и саднила. Торквема больше не было… но долгожданного облегчения это не принесло. Скорее наоборот. Она чувствовала себя как будто раздетой. Беззащитной. Наклонившись, девушка подняла тускло блестевший в траве обруч, чтобы вернуть его Азаэлю. Провела пальцем по выгравированному сигилу, такому же, как на кольце принцепса. Сердце тяжело и часто билось, пальцы дрожали – замерев на бесконечный десяток секунд, она боролась с собой, принимая судьбоносное решение. Наконец замок с тихим щелчком закрылся – и золотой торквем вновь сомкнулся на шее Эммы. На этот раз – по ее желанию. По внезапному наитию девушка опустилась на одно колено, склонив голову, в ожидании решения Азаэля.

Принцепс несколько долгих секунд просто смотрел на нее, словно давая время на то, чтобы передумать. Затем подошел ближе и склонился над Эммой.

– Я подарил тебе выбор, что в моем мире получают единицы. Подарил свободу. И ты, почти без раздумий, вернула мне мой щедрый подарок. Почему?

– Потому что понимаю, что я умру здесь, – Эмма подняла глаза, полные слез. – Или страшно и мучительно, или… постараюсь быть полезной… до той минуты, пока буду стоить дороже, чем мой же ошейник… – она всхлипнула, смахнув слезинки. – Не знаю, зачем я тебе нужна, но верю, что эта участь лучше, чем быть разорванной на куски…

– Ты по своей воле надела торквем с моим сигилом, и теперь он покинет твою шею лишь вместе с твоей же головой, – изрек принцепс, сжимая в пальцах замок обруча. Золотой механизм за секунду покраснел, побелел и сплавился в единое целое. – В замке более нет надобности.

Лизнув кончики пальцев, Азаэль вновь коснулся торквема, охладив раскаленное место до того, чтобы не оставить шрам на коже Эммы. Но обруч все равно нестерпимо жег, и она закусила губу, чтоб не закричать от боли.

– Вставай с колен и забирайся внутрь, – принцепс, отойдя назад, приоткрыл дверь кареты. – Наш путь лишь начался.

Хорс – южная Франция, пятьдесят километров к юго-востоку от Женевы, спустя двое суток с начала Вторжения

Идти вперед становилось все труднее. Каждый следующий километр требовал все больших усилий. И не только из-за усталости – сил как раз еще хватало. Глубокая, кромешная темнота окружала оруженосца, вынуждая замедлять шаг и тщательно выбирать путь. Если бы не обострившееся с пробуждением Дара ночное зрение – он бы вообще не смог передвигаться после захода солнца. Сейчас он по крайней мере различал окружающие его силуэты в пределах десятка метров. Неширокая двухполосная асфальтовая дорога, петлявшая многочисленными поворотами, была забита сгоревшими автомобилями и останками их владельцев. Вонь тлевших до сих пор покрышек смешивалась со сладковатым запахом разложения, и идти по запаху вдоль этой дороги смерти можно было хоть с закрытыми глазами, если бы не завалы. Малейшая оплошность грозила вывихом или переломом. Впрочем, для Хорса все это было хоть и таким же болезненным, как и раньше – но куда менее критичным для выживания. Часом ранее в ходе последней стычки он потерял несколько пальцев и получил открытый перелом трех ребер. Пары импульсов этого зловещего черного тумана хватило для полного восстановления. Пальцы отросли заново, а ребра с щелчком встали обратно на место. Раны затянулись, не оставив даже шрамов. С каждым разом выходило все лучше – сил на импульс тратилось меньше, а время между ними сокращалось.

Тот выскочивший во мраке ему наперерез десяток пехотинцев Хорс ополовинил в первую же секунду, рефлекторно создав дымчатую полусферу и высосав жизнь из ближайших демонов. Прочие замешкались на пару ударов сердца, и еще двое упало, срезанных очередью в упор. С оставшимися исчадиями оруженосец справился не сразу – патроны к автомату закончились, и Хорс несколько секунд уклонялся от сыпавшихся со всех сторон ударов, пропустив пару – к его счастью, они пришлись вскользь. Затем снова сработал его Дар, черный туман вырвался наружу и остальные цибусы превратились в груды гнилого, разлагающегося на глазах мяса. Ставший бесполезным автомат теперь болтался за спиной. Из огнестрельного оружия был лишь «Гриф» в кобуре, который Хорс берег на крайний случай. К пистолету имелась пара запасных магазинов. Боевой нож оруженосца так и остался на том лугу, где пробудился его Дар – в суматохе было не до него. Хорс подхватил было один из трофейных мечей-тесаков, но уже через пару сотен метров зашвырнул его в кусты – тащить эту здоровенную, тяжелую железку, всю в зазубринах и ржавых разводах, было выше его сил и всякого здравого смысла. У оруженосца теперь имелось прекрасное оружие ближнего боя – смертоносное в самом прямом значении этого слова. Его Дар. Оставалось полностью овладеть этой силой – и сделать это до того, как он встретит серьезного противника.

Пока что Хорсу удавалось избегать опасных столкновений с крупными отрядами демонов. За те сутки с небольшим, что прошли с момента атаки на преторий, оруженосец преодолел около сорока километров. Он двигался исключительно лесом или проселочными дорогами, аккуратно обходя по широкой дуге деревушки и небольшие городки, теперь кишащие демонами. Лишь в крайнем случае Хорс выходил на открытую местность, стараясь пересечь ее как можно быстрее. Он двигался прочь от Женевы на юго-восток, к Альпам. Выбора не было – на равнинных участках Савойи и других французских провинций сейчас творился кровавый ад. Оруженосец стремился попасть на оперативную базу Ордена в северной Италии, откуда взлетел их транспортник. Но для этого сначала нужно было добраться до альпийских перевалов и пересечь их. Хорс был уверен – они уже захвачены и охраняются. Поэтому в идеале до этого момента ему нужно было присоединиться к остальной части своей боевой группы. В том, что они живы, оруженосец почти не сомневался – или же горячо в это верил.

Из мрака на него с утробным рычанием бросилась гончая, выбивая из головы все лишние мысли. Хладнокровно подпустив ее поближе и дождавшись прыжка, Хорс послал импульс, туманной полусферой вытягивая жизнь из твари прямо в полете. Развернувшись боком, он пропустил мимо летящую уже по инерции безжизненную тушу гончей, проводив ее взглядом. И тут же из темноты, прокравшись между сгоревших остовов машин, на него с разных сторон рвануло еще три. Хорс резко крутанулся, выхватывая пистолет из кобуры. Длинной очередью он разнес уродливую башку ближайшей, одновременно выставляя руку в сторону второй, уже летящей на него в длинном прыжке. Черный туман вырвался узким конусом из открытой ладони, ударил в гончую – ее чешуйчатая, покрытая жестким волосом шкура тут же вспухла жуткими гнойными язвами, лопнула, выплескивая уже полусгнившие внутренности, а из пасти демона вырвался душераздирающий предсмертный хриплый вой.

Последняя гончая, уклонившись от хлещущего навстречу ей потока черной смерти, сшибла Хорса с ног, вцепившись в предплечье. Хорс заорал от невоообразимой вспышки боли, чувствуя, как рука выше локтя превращается в месиво из мяса и раздробленных костей. Остатки бронежилета с трудом сдерживали когти твари, которая всем естеством ощущала смертельную угрозу и торопилась устранить ее, пока не стало поздно. Выпустив из пасти руку оруженосца, гончая уже сомкнула было клыки на беззащитном горле – но туман вновь неудержимо хлынул из глазниц Хорса и окутал его, пожирая жизнь вокруг.

Спустя минуту он, пошатываясь, встал, мутным взглядом обводя зияющую черную проплешину, контуры которой были заметны даже на асфальте дороги. «Неплохо, почти на полметра шире, чем в первый раз», – хмыкнул он про себя. «И интервал между импульсами сократился, уже три с половиной секунды, против пяти в том бою с пехотинцами… еще бы чуть чаще – и уже демонам придется бегать от меня, а не наоборот», – злорадно усмехнулся Хорс. Скосив взгляд на свою левую реку, он сокрушенно поцокал языком.

– Вот же тварь! Весь рукав в клочья! – выругался в голос оруженосец, добавив еще пару непечатных эпитетов в адрес последней гончей, после чего решительно оторвал обрывки камуфляжа, обнажая руку по плечо. На гладкой коже уже не было ни следа от страшных ран, все срослось и затянулось. Хорс в очередной раз поежился – все это выглядело настолько противоестественно и нереально, что его постоянно преследовало жутковатое ощущение. Он чувствовал себя неким аналогом Венома из американских комиксов – омерзительным симбиозом человека и запредельного ужаса из глубин ада. Нечто, сидевшее в нем, уничтожало любую жизнь вокруг с невообразимым остервенением и ненавистью. И с таким же невообразимым тщанием сохраняло ее своему носителю. Хорс еще сутками ранее твердо решил – если он поймет, что начинает терять контроль над своим Даром – то убьет себя. Возможно, не с первой попытки – но убьет. Его сила слишком опасна для окружающих. Даже ворон того итальянца, Унгус, не подлетал близко, хотя и сопровождал оруженосца с той самой поляны, где погиб Аркуд – Хорса же спасло лишь нечто, что теперь жило внутри него.

Решив выяснить, насколько он властен над этой новой способностью, оруженосец решительно направился к опушке леса, начинающегося сразу за металлическим отбойником дороги. Аккуратно приблизившись к ближайшей сосне, он на секунду приложил ладонь к стволу дерева, одновременно всеми силами «приказывая» этому жуткому туману оставаться внутри. Убрав ладонь, Хорс пригляделся и разочарованно вздохнул. На коре остался четкий черный след – там, где он ее коснулся, древесина моментально сгнила на несколько сантиметров вглубь. Еще сутки назад отпечаток был не таким явным.

«Да уж… Мне точно еще рановато подходить к людям… или наоборот, уже слишком поздно», – мрачно подытожил оруженосец. Вариант стать изгоем-отшельником до самой смерти представал перед ним все отчетливее – если конечно, он доживет до конца Вторжения. В последнее Хорсу верилось с трудом, глядя на то, что творилось вокруг. Орден явно потерял контроль за происходящим, а у остального человечества не было ни понимания, ни времени для того, чтобы осознать масштаб катастрофы, ни возможности хоть что-то исправить. Но бойцу Ордена нельзя опускать руки и терять надежду, иначе тьма охватит весь мир. Поэтому он будет биться до последнего и заберет с собой столько демонов, сколько сможет.

Вернувшись на дорогу, Хорс осмотрелся. Затор из сгоревших машин упирался в грузовик, стоявший поперек дороги. Видимо, с него здесь все и началось. В кузове, похоже, стояли коробки с крупной бытовой техникой. Впрочем, и прицеп, и сам трейлер тоже сгорели до основания, и понять, что именно там было, уже не представлялось возможным. Обойдя грузовик, оруженосец вгляделся вдаль. Покрытый пеплом асфальт был свободен от машин вплоть до перекрестка, видневшегося в густом мраке, и то благодаря мигающему желтым светом информационному табло. Скорее всего, светодиоды в нем питались от аккумулятора, который сам включался при авариях электросетей. Надпись отсюда было не разобрать, но путь Хорса в любом случае лежал в ту сторону.

Спустя десяток минут оруженосец добрался до перекрестка. Здесь шоссе сворачивало на юго-восток, уходя в глубокий тоннель, темной аркой видневшийся в скалистом склоне горы. Мерцающее полуразбитым экраном табло как раз предупреждало о его наличии и информировало о соблюдении скоростного режима внутри. На самом перекрестке стояло несколько покрытых пеплом автомобилей. Один из них, светло-коричневый паркетник «Рено», сразу привлек внимание Хорса. Он явно появился здесь позже остальных машин, да и выглядел вполне на ходу. Подойдя к нему, оруженосец обратил внимание на колею от покрышек, оставленную в пепле – автомобиль оказался здесь всего полдня назад, не раньше. При этом шел он от Анси, а там уже более суток как не осталось ни одной живой души, не считая демонических орд. Задумавшись на миг, Хорс решительно распахнул водительскую дверь.

«Никого», – разочарованно и в то же время с облегчением выдохнул он. Хуже пустой машины был бы лишь салон с телами его боевых товарищей, павших от ран. Еще раз окинув взглядом сиденья, оруженосец заметил на заднем месте ворох окровавленных бинтов, явно из автомобильной аптечки, и рваную синюю куртку. От пятна на плече исходил слабый запах лошадиного навоза. Вроде ничего необычного, но ощущение, что он что-то упустил, было слишком настойчивым, чтобы просто развернуться и уйти. Задумавшись, Хорс ушел на несколько секунд в себя, не расслышав тихие, чуть шаркающие шаги за спиной.

Semisanguis! – неожиданно раздавшийся сзади мужской низкий голос выбил его из колеи настолько, что оруженосец, уже инстинктивно выпуская вовне черную туманную полусферу, одновременно приложился головой о стойку кузова.

Выскочив из машины, сквозь опадающие клочья зловещего тумана Хорс разглядел человеческий силуэт в нескольких метрах от себя. Обычный пузатый дальнобойщик, с небольшой светлой бородкой, в широких джинсах и грязной клетчатой рубашке, стоял, вытянув палец в указующем на бойца Ордена жесте. При этом именно на таком расстоянии, что туман дотянулся лишь до кончика пальца, съев мясо с пары фаланг. Бородач, даже не изменившись в лице, посмотрел на обломок торчащей гнилой кости. Поднеся ладонь к лицу, он понюхал и зачем-то лизнул обрубок пальца, задумчиво хмыкнув.

– Пожиратель-полукровка? Занятно… Я уж думал, меня ничем не удивить. Выходит, в безумных экспериментах Азаэля все же есть крупица смысла…, – продолжил тот на латыни, как ни в чем ни бывало. После чего перевел взгляд на храмовника.

Хорс встретился с ним взглядом и рука непроизвольно потянулась к «Оберегу». Полностью черные глазные яблоки и немного неестественные движения, судороги, подергивания мышц выдавали одержимого. Причем, судя по окрасу глаз и уверенной координации, в этом случае мортус уже получил полный контроль над телом носителя. Обычно для этого требовалось не меньше суток, иногда чуть более. Инициация, которую проходили кандидаты в рыцари Ордена, помимо прочего, давала и повышенную сопротивляемость ментальному паразиту, коими являлись мортусы – но отнюдь не иммунитет. Поэтому в составе боевых групп были экзорцисты, обученные изгонять мортуса без роковых последствий. Впоследствии же у каждого рыцаря и оруженосца появились «Обереги», инфразвуковым коконом окружавшие воинов и исключающие одержимость как таковую. В былые времена орденские соборы и храмы с колоколами, издававшими инфразвук нужной частоты, строились с тем расчетом, чтобы добраться до ближайшего не дольше чем за несколько дней. Орден с самого начала возникновения был крайне предусмотрителен и берег жизни своих последователей.

– Lux in tenebris! – воскликнул Хорс, делая шаг вперед и вспыхивая черной смертельной пульсацией. Сквозь туман он ошеломленно уставился на одержимого, синхронно с ним отшагнувшего на то же расстояние. Тот издевательски упер руки в бока и чуть подул на дымку смерти, клубившейся у самого его лица.

– «Свет во тьме»?! Пожирателю Жизни стоило бы подыскать себе иной боевой клич, сей тебе явно не подходит, – криво ухмыльнулся одержимый. – И не смей поминать Тьму всуе, мальчик. Ты и твои братья-полукровки – не свет во Тьме, но лишь дрожащие, гаснущие один за другим огоньки на яростном ветру, что несется по вашему обреченному миру...

– Кто ты? – вырвалось у невольно замершего Хорса. Он мог в любой миг прикончить одержимого направленным веером черного тумана, «Оберегом», да хоть пулей в лоб из «Грифа». Но то, что тот заговорил, обнаружив себя, не пытаясь убить или нанести вред… это было слишком странно, чтобы уничтожить его сразу.

– Ты спрашиваешь кто Я, храмовник? Я – гневные Очи Его, я – стальная Воля Его, я – Его карающая Длань. Я – нигде, но я – везде. Я не прячусь во Тьме, и не живу во Тьме. Я – и есть сама Тьма! – торжественно изрек стоящий перед ним. Точнее, некто сквозь него. Одержимый развел руки в стороны – мерцающее табло заискрило на грани выгорания, а тени позади как будто выросли, сгустившись в кромешный, непроглядный мрак.

– Ты… ты герцог Лжи, Астарот… – потрясенно прошептал оруженосец, внезапно осознав с кем именно он говорит. С Высшим второго ранга, мощнейшим из архидемонов Абаддона. С тем, кто, скорее всего, и возглавляет это Вторжение. Сам факт прямого контакта с Высшим такого ранга, даже через мортуса, нес в себе смертельную угрозу. «Гриф» сам прыгнул в руку, уставившись в лоб одержимому, а палец вдавил спуск.

Kh`Ett Kef, – прошептал тот низким, вдруг странно завибрировавшим голосом, и кисть оруженосца пронзила неописуемая боль. Мышцы свело жутчайшей судорогой аж до локтя, очередь разрывных пуль ушла сильно выше и правее, в темное, затянутое Пеленой ночное небо. Воин Ордена упал на одно колено. – Не смей прерывать меня и пытаться уничтожить мой сосуд, человечишка, пока не получишь на сие моего дозволения, – по бороде одержимого струилась кровь, текущая из носа и рта, но тон не изменился ни на йоту. – Я мог бы всего парой слов своего истинного языка лишить тебя воли и мыслей, превратив, по сути, в мычащее животное – или же заставить с улыбкой разорвать собственные внутренности. Сие лишенное разума тело вполне выдержит еще несколько фраз на Изначальной Речи. Посему не делай глупостей.

– Чт… Что т-тебе нужно от меня, демон?! – прохрипел Хорс. Мысли путались, руку просто выкручивало от боли. Мыщцы как будто горели адским огнем, не помогала даже ускоренная регенерация.

– Всего пару минут твоего времени, пожиратель. Свое имя можешь не говорить, мне оно безразлично. Но ты сообразил, кто я. Похвально. Ваши магистры недаром едят свой хлеб, выпуская достойных учеников, да ко всему еще и проводя смелые опыты с кровью Высших… Уже сам факт ее наличия у Ордена уже в некоей степени… интригует…

– В-во мне… кровь Высшего?! – прошептал Хорс потрясенно. На большее не хватало сил.

– Не прерывай меня, не то будешь остаток разговора добровольно зашивать себе рот своими же сухожилиями, – добродушно произнес здоровяк-дальнобойщик, при этом зловеще сверкнув взглядом, и оруженосец, сглотнув, послушно замолк. – Гораздо более меня интригует компания из пяти человек, приехавших на сей повозке, – обрубком пальца одержимый ткнул в коричневый паркетник за спиной Хорса. – Четверо из них – храмовники-воины, израненные в битвах. А вот пятый… – Герцог Лжи сделал паузу, задумчиво огладив побагровевшую от крови бороду. – Пятый – для меня загадка. С виду обычный человек, но… он вызвал мой интерес. И да, на них охотится центурия одного из моих гвардейских легионов. Целая центурия сангусов! Само собой, с ведома легата, не иначе. Причем он не уверен в результате, иначе бы сразу доложил, но при этом счел цель столь достойной, что отвлек от непосредственных задач полную центурию. И теперь меня беспокоят две вещи – моя временная неосведомленность об их цели, и их излишнее рвение в ее достижении. Посему приходится прибегать к необычным методам и класть гирьку в другую чашу весов, возвращая баланс, до тех пор, пока я не разберусь, что вообще происходит. На это нужно время, и ты мне его дашь.

– С чего вдруг? – отозвался Хорс, уже понемногу приходя в себя. – Зачем мне помогать врагу?

– Ты не помощник, а попутчик, – поправил его Астарот. – Наши интересы совпадают на непродолжительное время. Те воины направились далее к горным хребтам, и я могу назвать область их нахождения. Ты соединишься с группой, объект моего интереса получит шанс выжить, и я получу желаемое в должном виде.

– А если я лично убью его сразу же при встрече? – поинтересовался Хорс.

– Если ты ослушаешься, то эта ошибка станет роковой для тебя, – пожал плечами архидемон. – Я не терплю неповиновения и не пожалею еще одной центурии сверху, но весь ваш отряд возьмут живыми и доставят сквозь Врата в Абаддон. А затем, время от времени, посещая узилища под своим дворцом, я лично буду истязать их на твоих глазах, не давая умереть и восстанавливая так же, как ты исцеляешь себя. Мучительно пытать годами, десятилетиями, может и веками… пока не наскучит. Тебя, пожиратель, я оставлю напоследок, когда ты сполна насладишься мучениями своих братьев по оружию. И, к слову, не только братьев. Одним из воинов была женщина, черноволосая…

– Мара, наверняка! – воскликнул Хорс. – Где они?!

– Ценю деловой подход, – снова ухмыльнулся одержимый. – В нескольких километрах на восток от городка, именуемого Бофор, в окрестностях небольшого горного озера. Точнее не скажу, глаз у меня пока не так много, как того бы хотелось, иначе сей миг я говорил бы не с тобой, а со своим своенравным легатом. К слову, мне еще предстоит выяснить, мой ли он до сих пор, или уже служит другому из Шести. Мои сомнения в его верности – еще одна причина того, что ты все еще жив.

– Я все равно поступлю так, как сочту нужным, – отрезал Хорс, поднимаясь и загоняя магазин в «Гриф».

– Не сомневаюсь, – согласно качнул головой Герцог Лжи. – Но что бы ни случилось далее, на общий ход Вторжения сие не повлияет, а участь твоя, как и твоих сородичей, мне интересна на малую толику и лишь до той поры, пока я не утолю свое любопытство. Меня устроит любой исход. Устроит ли он тебя? Поразмысли над этим в дороге. А теперь иди. Дозволение получено.

Тяжелая пуля ударила в лоб одержимому, взрывая череп изнутри, и тело дальнобойщика безжизненным мешком осело на землю. Хорс развернулся, и, не оборачиваясь, двинулся во тьму тоннеля. Прочь отсюда. Он с удовольствием разменял бы сотню убитых демонов на возможность отмотать время назад и убраться незамеченным с этого проклятого перекрестка – но это было невозможно. И тяжкое бремя следовало за ним неотступно. Бремя выбора между плохим и худшим.

(Продолжение следует)

Показать полностью 1

Зеленая равнина. Глава 5

Зеленая равнина. Глава первая

Зеленая равнина. Глава 2

Зелёная равнина. Глава третья

Зеленая равнина. Глава 4

Второй дом

- Тихо, - кричал Рустам на лестнице, но его никто не слушал. Федорович поморщился - на лестнице стоял невыносимый гвалт. Все кричали одновременно. Федорович обернулся на сидящего на ступеньках Петра Васильевича.

- Идут, - раздался новый выкрик со стороны окна и люди моментально замолчали.

- Кто идет? - спросил Федорович в тишину.

- Никто, давайте успокоимся, - полицейский протолкнулся в сторону третьего этажа и встал рядом с Федоровичем, - уже два часа дня, помощи нет, связи, как сами видите - тоже. Давайте успокоимся и организуемся.

- Дураков нашел, - сказал снизу женский голос, - щас все в общую кучу снести, а потом сам сиди без ничего.

Голос становился все выше и недовольнее, к женщине присоединились еще пара человек.

- Успокойтесь пожалуйста, - раздался внизу другой женский голос.

- А ты мне рот не затыкай, ты вообще не из нашего дома, - ответили сердито снизу и снова стало шумно.

Петр Васильевич посмотрел вниз - по ступенькам поднимался парень-хирург и девушка с перебинтованной рукой. Они встали около Федоровича, девушка села рядом на ступеньки.

- Татьяна, - представилась она Петру Васильевичу. Шум усиливался. Петр Васильевич вздохнул, посмотрел на кричащего в ответ полицейского, взял ружье и выстрелил в окно. Выстрел звонким эхом разнесся по лестнице и ударил по ушам.

- Кто еще раз заорет, - сказал Петр Васильевич и медленно встал - ружье он направил на толпу, - получит пулю в лоб.

- Самоуправством не надо заниматься, - раздался мужской голос с лестницы около второго этажа. Петр Васильевич махнул в сторону Рустама.

- Послушаем, что предлагает Рустам, потом уже все по очереди скажут, - Петр Васильевич опустил ружье и снова сел на ступени.

- Аамм, значит так, - растерянно начал Рустам, подумав, что спорить было гораздо легче, - значит вот как.

Он посмотрел на Федоровича.

- Сохраняем спокойствие, - Рустам откашлялся и говорил немного более спокойно, - никто из дома не выходит. Пока разберемся с ситуацией, я попытаюсь еще раз связаться с коллегами, помощь должна прийти скоро, к вечеру точно должна прийти. Мы же не одни видели убийства, так что скорее всего вот с минуту на минуту подъедет наряд полиции. Пока давайте разойдемся по домам. Это внештатная ситуация, мы все с ней столкнулись впервые. Так что давайте будем сохранять спокойствие.

Он растерянно замолчал и еще раз посмотрел на Федоровича. На лестнице возникло небольшое движение и к Рустаму поднялась высокая, полная женщина.

- У меня дети в школе и в садике, - ее лицо раскраснелось, голос срывался и дрожал, - как думаешь, мне сидеть и тут ждать? Пока мои дети будут идти со школы прямо в руки этих сумашедших?

- У меня тоже сын должен вот вот прийти, - снизу раздался голос еще одной женщины.

- Там скоро дети внизу будут, а мы сидеть здесь? - высокая женщина напирала на Рустама, - я за своих детей горло перегрызу любому.

- Эй, - раздался голос Антона, он сидел выше Петра Васильевича и жилетку доставщика снял, постелил ее на ступеньки и теперь сидел на ней, - откуда придут?

- Со школы, для тупых повторяю, - повторила женщина, она обернулась в сторону Петра Васильевича - ее лицо исказила ярость.

- Какая школа, овца, тут лес вокруг, - женщина шагнула вперед, но встал Петр Васильевич.

- Не, я не понял, а какого хера тут пришлые выступают, да еще и оскорбляют людей, - раздался мужской голос внизу.

- Давайте успокоимся, - вмешался парень-хирург, - решаем проблемы по мере поступления. Первоочередность у детей. Они могут прийти, и внизу их будут ждать сумашедшие люди, так что решаем пока этот вопрос.

- Давайте не будем ссориться, - добавил Рустам.

- Да, - на лестницу вышла еще одна женщина, - вы правы. Надо мужчинам собраться и выйти для патрулирования улицы. Так будет честно. Парни здесь есть молодые, и оружие есть, чем не воины. А то сидим, боимся кучку сумашедших людей.

- Так, погоди, - прервал ее Федорович, - там совсем не кучка.

Женщина нетерпеливо прервала Федоровича, - у нас есть молодые и здоровые парни, там внизу скоро будут дети. Вопросы еще есть?

Она стояла, уперев руки в бока, широко расставив ноги, как будто собиралась драться, эта маленькая пухленькая женщина. Люди молчали.

- Я пойду, - раздался внизу голос Давида, вскоре поднялся на лестницу и он сам, - Рустам?

Полицейский кивнул.

- Петр Васильевич, - сказал Рустам, - вы остаетесь здесь держать оборону на всякий случай.

- Вдвоем пойдем? - уточнил Давид и обернулся в сторону лестницы. Федорович посмотрел вниз - люди отводили глаза.

- Я еще пойду, - сказал Федорович Давиду, потом повернулся к маленькой женщине, - с нами тоже пойдете?

- Конечно, - женщина вскинула голову вверх и кивнула.

- Кто еще пойдет? - спросил Федорович вниз. Люди начали молча расходиться.

- Значит идем через двор, - говорил на площадке первого этажа Рустам, - выходим аккуратно.

Давид выглянул в стеклянное окно около двери - пара лучников стояла на крышах машин.

- Это все? - уточнил Федорович, Давид пожал плечами. Он осторожно приоткрыл дверь - ничего не произошло. Выглянул.

- Там около аптеки стоят двое, - сообщил он, - потом еще несколько просто ходят и все.

- Сколько? - Рустам отодвинул Давида и выглянул сам.

Двор был пуст и разгромлен. Около подъезда лежали три тела, чуть поодаль лежали еще тела - обзор дальше закрывали брошенные машины. Рустам посмотрел в сторону первого дома - высунулся, насколько возможно, что-то сбило фуражку с его головы, Рустам наклонился - и тут же его втащил обратно Федорович.

- Идиот, - обругал он Рустама, - ты бы еще весь вылез.

Третий дом.

Мика потянулась и окончательно проснулась. В окно ярко светило солнце - Мика встала. Она подошла к выключателю и безрезультатно пощелкала им. Мужчины снизу отослали ее наверх и от скуки она быстро уснула. Разбудил ее надоедливый стук в дверь.

- До сих пор свет не дали? - подумала она и подошла к окну. Внизу все еще расстилался страшный, непонятный лес. Мика вздохнула и пошла к двери. В нее упорно стучали.

- Сейчас, - крикнула она и открыла дверь.

- Мика, там Валерий Иванович зовет, - Саша слегка запыхался, но глуповато улыбался. Он заглянул в коридор и осмотрел прихожую. Мика толкнула его на площадку и вышла следом.

- Одна живешь? - спросил Саша, спускаясь за ней. Мика промолчала.

- Да просто, интересно, знаешь, - продолжал болтать Саша, - в одном доме живем, а познакомились только вот.

Мика засмеялась.

- Что? - Саша остановился, - серьезно же. Я вот как вторую неделю въехал, а ты?

- Я дней пять назад, - ответила Мика, спускаясь вниз по лестнице, - я вообще купила вначале квартиру в первом доме, но там что-то не приняла комиссия, и мне предложили здесь.

- Значит первый дом до сих пор не сдан? - спросил Саша, догоняя Мику и спускаясь рядом с ней. Мика покачала головой.

- Нет, почему? - улыбнулась она, - там живут. За меня просто очень хорошо попросили.

- Понятно, - свернул беседу Саша, они как раз спустились на площадку первого этажа.

Внизу стоял дым. Валерий Иванович увлеченно курил в потолок, рядом с ним стоял Николай.

- Вот привел, - сообщил весело Саша, - открываем собрание?

Валерий Иванович кивнул.

- Эти херобасины патрулируют щас, - отозвался от входной двери Саня, - нервируют, ходят туда-сюда, достали.

- Я думала уже полиция их забрала, - ответила ему огорченная Мика.

Валерий Иванович затушил сигарету, важно откашлялся и встал на середину площадки.

- Пока вы, милая барышня, спали, - он кивнул Мике, - мы тут подумали, обмозговали и кое-что решили.

Мика угукнула.

- Нас во всем доме пять человек, - добавил молчавший до этого Николай. Мика кивнула.

- Пока не приехала полиция, будем соблюдать режим, ясно? - сказал Валерий Иванович, обращаясь непосредственно к Мике.

- Твоя задача будет собрать воду и еду из квартир, - добавил Николай.

- А как? - удивилась Мика, - там же закрыто все.

- Саня вскроет, - ответил Николай, - Сашок, ты с ними пойдешь, стаскиваем все на третий этаж.

- Лучше на пятый, - перебил его Саня, - до третьего стрелы могут долететь.

Валерий Иванович кивнул. Мика вздохнула.

- Ну, - сказала она, - у меня ванна полная, я хотела ванну принять, когда все началось.

- Супер, - обрадовался Саня. Мика поморщилась.

- Только там пена для ванны, - добавила Мика через минуту, - шоколадная, как раз хотела попробовать.

- Мда, - сказал Валерий Иванович, - но хоть так. Воду не трать.

- Так, значит пошли? - сказал Саня, поднимаясь на площадку, - Колян, вы тогда внизу остаетесь, вместе с Иванычем.

Начать решили с первого этажа. Саня пыхтел над первыми дверями, но дальше пошло намного быстрее.

- В общем, на первом пусто, - разочарованно сказал Саша, разглядывая последнюю взломанную квартиру на площадке.

Второй этаж тоже был пустой.

- Так, смотрите, - тараторила Мика, воспринимая все как приключение, - это моя квартира, здесь купили, но никого нет, там тоже, а в той живет парень.

- Ломай, - кивнул Саша и Саня привычно подошел к двери.

В квартире парня никого не было.

- О, - крикнула Мика с кухни, - пойду за пакетом.

Они сгрузили в мешок чай в пакетиках, открытую пачку сахар и из холодильника достали пачку пельменей. В отдельный пакет Саня убрал несколько картошек и луковиц.

- Так, стаскиваем все к тебе в квартиру пока что, - говорил Саня, - Мика, у тебя что похавать есть?

Они добавили в пакет кофе, еще одну пачку сахара, несколько пакетов растворимой лапши и соль.

- Мика, - засмеялся Саня, - херовая из тебя хозяйка.

Мика шутливо обиделась и огрела Саню пакетом с картошкой. Все воспринималось как игра - они сносили в квартиру к Саше пакеты, иногда бутылки с водой, а на четырнадцатом этаже нашли сразу три бутылки с водой для кулера.

- Живем, - заорал вниз Саша, перегнувшись через перила, - воду нашли с запасом.

Саша стаскивал бутылки вниз, Саня открывал двери, а Мика уносила пакеты следом. Жилых квартир оказалось около двадцати.

- Не густо, - разглядывал сложенное добытое имущество Валерий Иванович - он поднялся в квартиру к Саше и стоял около двери. Самый большой пакет был с пятнадцатого этажа.

- Глянь, - развернул пакет Саня, - манго.

Мика пошла на кухню и по привычке включила кран - он зашипел и выплюнул тонкую струйку воды.

- Салфетки то нашли? - спросил Валерий Иванович, входя в кухню. Саша протянул ему маленькую упаковку салфеток.

- Так, значит крайние квартиры больше, надо там оборудоваться. В одной квартире готовить будем, в туалет пока ходим в ведро и выливаем с балкона.

- Куда, - растерянно спросили одновременно Мика и Саша.

- Давай туалет сделаем на четвертом, - Саня посмотрел вниз, - выливать тоже оттуда будем.

- Я не буду ходить в ведро, - сердито сказала Мика, - я не могу, чтобы на меня кто-то смотрел.

Саня хмыкнул, Саша слегка покраснел.

- В туалет нельзя, нет воды, ясно? - сказал Валерий Иванович, вздыхая, - да и смотреть на тебя никто не будет. Запрись в любой квартире и делай свои дела, главное вылей потом все.

- Короче, - Саня вытащил из первого пакета уже довольно размякшую пачку пельменей, - я пошел варить, а вы тут разбирайтесь.

Он зацепил бутыль с водой и вышел из квартиры.

- Смотри, не подожги нас, - крикнул ему вслед Валерий Иванович, - пожарные вряд ли приедут.

Он послал Сашу вниз, к Николаю, а сам вместе с Микой сел разбирать продукты.

- Мика, вот это к Сане отнеси, пусть сварит, - он придвинул к Мике несколько пакетов с пельменями, - света нет, они стухнут быстро. И тарелки у Сашки поищи, пообедать нужно.

Мика взяла пакеты и кивнула. Она поднялась на седьмой этаж - в воздухе пахло дымом и чем-то вкусным. В пустой комнате сидел у импровизированного костра Саня и подбрасывал разломанные части мебели в огонь.

- Ну и воняет, - зажмурила нос Мика, протянув Сане пакеты, - все свари, сказал Иваныч.

Саня кивнул. Мика закашлялась.

- Надо подумать над тем, как дым отводить, - сказал выбегающей кашляющей Мике вслед задумчивый Саня.

Второй дом.

- Значит че? - говорил Федорович, наблюдая как Рустам материт людей снаружи через стеклянное окно, - как идти-то? Они стреляют же.

Он сидел на ступеньках, ведущих на первый этаж и думал. Давид походил, сел рядом и тоже задумался. Катя, так звали маленькую женщину, которая вызвалась идти с ними, стояла у двери и смотрела в телефон.

- Связь появилась? - с надеждой спросил Давид. Катя мотнула головой.

- Мда, - сказал Федорович, - ждем.

- Чего ждем? - вскинулась Катя, - пока они наших детей поубивают?

Давид хмыкнул.

- Ну, мадам, - стрела в фуражке Рустама заставила Федоровича немного сожалеть о поспешном решении идти на улицу, - наших детей там точно нет. А помереть около крыльца мы всегда успеем.

- Трусы, - презрительно сказала Катя, - если бы я была бы мужиком, то давно бы уже была на улице.

Рустам обернулся.

- Иди сюда, - он отошел от окна и грубо подтянул Катю к окну.

- Смотри, - тыкал он пальцем в лежащих людей на улице, - видишь? Их просто убили.

Катя вырвала руку и отошла. Немного походила около двери и молча пошла наверх.

- Что за люди, - сказал Давид. Федорович пожал плечами.

- Слушай, а второй подъезд? - пришла внезапная мысль в голову Федоровичу, - там наверно есть, люди, кто живой?

Рустам пожал плечами. Он посмотрел в окно и внезапно рванул к двери.

- Че там? - Федорович быстро встал.

- Они побежали в сторону второго подъезда, - почему-то перешел на шепот Рустам, - можно выйти, только ползком.

Он осторожно приоткрыл дверь, нагнулся и почти ползком выбрался на улицу - в сторону кустов.

- Сюда, быстрее, - тихо позвал он в сторону двери. Следом выбрались Давид и Федорович. Благополучно добежав до кустов, они сели на корточки.

- Идем в сторону аптеки, - вполголоса говорил Рустам, - там аккуратно в...

Его прервали.

- Помогите, - со стороны второго подъезда были слышны крики людей, Рустам поднялся, но Федорович дернул его обратно.

- С ума сошел? - хрипло шептал он, - там им ничем не поможешь, айда до аптеки.

И он первым побежал в сторону аптеки, нагнувшись как можно ниже. Давид бежал следом - чувствовал, как в крови разливается адреналин. Крики не стихали, они уходили вглубь дома, воздух дрожал, глаза заливал пот. Федорович остановился у крыльца аптеки и осмотрелся.

- Плохо дело, - задумчиво сказал позади Рустам, доставая пистолет, - дверь настежь открыта, значит они там были.

Он быстро взбежал по крыльцу в аптеку.

- Чисто, - махнул он рукой Давиду и Федоровичу.

В полумраке аптеки Давид упал на колени и громко дышал - он был весь мокрый. Рядом сидел Федорович - вытирал пот и тоже не мог отдышаться.

- Ну его нахер такие забеги со смертью, на старости, - ругнулся Федорович тихо. Рустам топтался у витрин.

- Помогите же, - позвал Рустам со злобой в голосе. Давид обернулся - у витрины стояла девушка в белом халате - из ее плеча торчало оперение стрелы, слева из живота тоже.

- Дышит, помоги, - Давид бросился на помощь Рустаму, следом пыхтел Федорович, - пригвоздили, гады.

Рустам ножом пытался надломать наконечники стрел, Давид и Федорович держали девушку. Наконец Рустам надломил один наконечник, потом и второй.

- Блин, повезло, что не сталь, - утер лоб Федорович, отходя к двери, - ща помогу.

- Федорович, ты лучше смотри, чтоб эти не приперлись, - бросил вслед Давид, опуская девушку на пол. Рустам оттащил тело незнакомой женщины к окну.

- Ох ты, - сказал тихо Федорович, наклоняясь и закрывая глаза умершей женщине, - это ж Валентина.

- Знакомая? - также тихо спросил Рустам.

- Соседка, сердечница, - ответил Федорович, - идут. Тихо.

Мужчины присели. Давид толкнул в бок Рустама.

- Там комната есть, - шепотом сказал он, - можно ее туда втащить, и самим там спрятаться.

Рустам кивнул и пополз. В темноте он наткнулся на что-то холодное. Пощупал и тут же отдернул руку.

- Тут еще один труп, - шепнул он в сторону парней. Привстал, осмотрелся - снаружи его вряд ли было видно. Глаза постепенно привыкали к темноте - и он оттащил вторую девушку в белом халате в сторону. Комната оказалась с дверью - кухня, подумал Рустам, присматриваясь к столу и двум стульям. Около окна стоял раскрытый шкаф, в нем висела одежда и халаты. Он приоткрыл дверь - Давид осторожно внес раненую девушку, следом крался Федорович.

Они уложили девушку на диван, а сами сели к столу. Федорович встал у двери.

- Ходят, - доложил он, - понесли тела, гады.

Рустам кивнул. Давид сидел и молчал.

- Еще понесли, - раздался шепот Федоровича.

- Значит они попали в подъезд, - негромко сказал Давид, - и сносят тела оттуда, так?

Рустам кивнул.

- Значит рано или поздно они придут и сюда, - добавил Давид. Посмотрел на лежащую девушку, потом на Рустама.

- Ее надо в чувство привести и уходить, - подытожил свои мысли Давид.

- Куда? - шепотом спросил Федорович.

- Потом разберемся, - ответил Давид, поднимаясь на ноги, он пошел за нашатырным спиртом.

Маша.

Сознание возвращалось тяжело, голова кружилась, ресницы слиплись и открываться не хотели.

- Мария, - кто-то жестко тер ей уши, явно пытаясь их оторвать. В нос ударил резкий запах нашатыря. Боль разлилась одномоментно во всем теле.

- Мама, - простонала Маша, пытаясь открыть глаза, - как же больно.

- Очнулась, - выдохнул кто-то Маше в лицо, - давай, Маша, приходи в себя. Не поднимайся.

Маша приоткрыла один глаз и застонала. Болело все тело, сильно хотелось спать.

- Тихо, тихо, - прикрыл ей рот незнакомый мужчина, - они тут рядом ходят. Соберись.

И столько страха было в его голосе, что на Машу навалился ужас, липкий, тяжелый. Боль поднималась вверх, руку сводило от нетерпимой боли, внизу живота все мерзло. Маша поежилась и застонала.

- Выпей, - незнакомый мужчина сунул ей таблетку в рот и влил воду их бутылки. Зажал ей рот. Маша проглотила воду вместе с таблеткой и поморщилась. Она снова застонала, но тут ей в рот сунули еще какую-то тряпку.

- Я сниму халат, перебинтую, - ровный голос мужчины немного успокаивал, - будет немного больно.

Маша кивнула и стиснула зубы. Боль окатила как ледяная прорубь зимой, и Маша наконец-то пришла в себя.

- На меня напали, - дрожащим голосом говорила она, запивая таблетку водой, - там есть обезбол, принесите вместе со шприцом, - попросила она второго мужчину.

После перевязки и укола Маша замерзла окончательно, но боль отступала - она надела халат и поудобнее легла на диван.

- Убийцу поймали? - наконец разглядела Маша полицейского.

- Машенька, - от двери раздался голос третьего мужчины, - не пугайтесь, хорошо.

Маша напряженно кивнула.

- В общем, - начал второй мужчина, трогая ее лоб, - дело обстоит так.

Он рассказывал долго и немного нудно.

- Вот сейчас они сносят тела со второго подъезда, и значит, что в любой момент могут прийти сюда, - закончил мужчина.

- Надо уходить, - добавил полицейский, - если вам лучше.

Маша помолчала.

- Куда? - наконец спросила она, - есть план?

- Не, мы вообще патрулировать пошли, - ответил мужчина у двери, - только как оказалось, патруль из нас никудышний.

Снова наступило молчание.

- Сюда двое идут, - резко дернулся мужчина у двери, - что делать?

- Шкаф, - хрипло сказал полицейский, - влезайте туда.

Двое мужчин влезли в шкаф, полицейский кинул на Машу вещи.

- Не дышать, - расправляя на ней вещи, и укрывая ее с головой, глухим голосом командовал полицейский, - чтобы не случилось, не шевелиться и не дышать.

Он осторожно встал за дверью и взвел курок. Прислушался. Минуты удлинились в часы.

Показать полностью

Мой добрый сосед

(Серия миниатюр в разном ключе: мистика, юмор, абстракции)

Мой добрый сосед Страшные истории, Людоед, Мат, Юмор

Моим соседом по лестничной клетке был никто иной, как Захар Алексеевич Луппа, очень известный академик и путешественник. Уже несколько лет он доживал последние дни на пенсии со своей супругой Лидией Ивановной. Я частенько бывал у них в гостях. Оно того стоило, ей-бо! Не дом, а музей. И маски, и божки, и даже копьё – было на что посмотреть! От супругов же я и узнал, что они прожили несколько лет на Новой Гвинее в племени форе. Но мне это ни о чём тогда не сказало.

Я стоял перед дверью № 37 и смотрел на медную табличку «Академик З.А. Луппа», сжимая пакет с водкой. Недавно пропала Лидия Ивановна. Милиция с ног сбилась, но тщетно. И вот я зашел поддержать старика.

Захар Алексеевич был удивительно бодр и весел, и буквально лучился энергией. Жарил котлеты, много смеялся, и между делом выпил пару рюмок. На мой вопрос он ответил просто:

- Да ну её на хуй, Антоша! Не понимала она меня. А ведь я её специально возил на Гвинею! Чтобы сама всё увидела и ощутила! А она… Только представь! – хотела на меня заявление писать в органы! На меня! На мужа своего!

- Э.. э… - я немного прихуел с такого расклада, как у нас говорит местная интеллигенция, и закурил. Академик как ни в чем не бывало лепил из фарша новые котлетки. Запах был умопомрачительный. Мы еще выпили.

- А за что, простите? – спросил я чуть позже. – За что она хотела заявление писать?

Захар Алексеевич очень строго и внимательно посмотрел на меня – как, наверное, на своих бывших студентов, когда преподавал. Нехорошо так посмотрел.

- А вот это наше личное с ней дело, Антоша. Был бы ты пообразованнее, всё бы понял сам.

И снова он смеялся, и всё жарил котлетки. Под прохладную водку они шли очень хорошо. В тот вечер мы изрядно нагрузились, и я пошел спать.

После этого я время от времени навещал академика. И не мог не поразиться переменам. Уже, по сути, дряхлая развалина вела себя как молодой здоровый мужчина. Румянец появился. Лицо буквально лоснилось. Мы немало съели еще котлеток и выпили водки.

В последнее же своё посещение меня неожиданно встретил больной и сломленный человек. Захар Алексеевич мелко дрожал и непроизвольно порывисто дергал головой.

- Что с вами?

- Напиздел мне шаман ихний, похоже. Или это кара… не знаю, Антоша… Сила шла – да, но вот… Сам видишь. Недолго мне осталось.

Захар Алексеевич умер через неделю.  Причина смерти – губкообразная энцефалопатия.

Когда я пришел с похорон, то почему-то в памяти всплыло название племени, где жили супруги. Я прочитал, и мне слегка поплохело. Ку́ру — болезнь, встречающаяся почти исключительно в высокогорных районах Новой Гвинеи у аборигенов племени форе. Болезнь распространялась через ритуальный каннибализм, а именно поедание мозга болевшего этой болезнью. С искоренением каннибализма куру практически исчезла. Однако всё ещё появляются отдельные случаи, потому что инкубационный период может длиться более 30 лет. Куру - прионная инфекция, один из видов губчатой энцефалопатии. И так далее.

Когда я немного успокоился, то вспомнил о котлетках. Чертовы котлетки! Я слышу их дразнящий запах. Я знаю теперь, из чего они были сделаны. Но от этого мне хочется их еще нестерпимее…

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!