Квадратная мусороуборочная машина с огромным красным транспарантом, закрепленным вдоль кузова, шла перед колонной. Люди с праздничными бантами, с плакатами, портретами, флагами и цветами тянулись за ней, подстраивая свой шаг под движение «мусорки».

Сначала шли красиво, по краям не ломая строй, тянулись друг за другом ровные ряды колонны. Митингующие то и дело, словно по чьей – то указке одновременно поднимали руки вверх и махали ими, выкрикивая лозунги и заготовленные речевки. Со стороны главной площади фоном доносилась музыка, и я, сидя на плечах дяди Наума, тоже поднял руки вверх и заорал:

- Мир. Труд. Май! Слава КПСС!

Дядя Наум, не сбавляя шаг снял меня с плеч и держа за подмышки сказал:

- Сейчас отцу с матерью отдам! Вон, за трактором шагают.

Я посмотрел на колонну, идущую прямо перед нами и заметил отца, он нес в руках огромный портрет с Лениным. Владимир Ильич, похожий на черную головешку вырывался из алого пламени мирового костра. Портрет был выполнен на шелке, алое пламя колыхалось на ветру, и головешку постоянно затягивало обратно в костер, не давая ей окончательно потухнуть.

- Не буду больше, - пообещал я дяде Науму и попросился снова на плечи.

Колонна свернула с улицы на главную площадь, обогнув фонтаны, вышла к городской трибуне, на которой стояли дядьки в серых плащах и фетровых шляпах. Я замахал им пучком гвоздики.

- Мимо президиума, - раздался из динамиков красивый твердый мужской голос, - шествует колонна конструкторского бюро «Целинпрогресс». Рабочие этого бюро, неоднократно побеждали на всесоюзных конкурсах и состязаниях. Разработанный ими аппарат усиленного доения признан наиболее успешным в данной области сельского хозяйства и животноводства. Удои молока уже в этой пятилетке будут удвоены! Ура товарищи!

Наша колонна вздрогнула и, повернув голову в сторону президиума выкрикнула троекратное ура. Дядьки в фетровых шляпах вяло помахали нам в ответ и о чем - то переговаривались между собой. Музыка сменилась на «Утро красит нежным цветом…», диктор объявил следующих работников производства пришедших в этот день поздравить президиум.

Я, обернувшись назад, увидел ползущий в глубине колонны красочный макет комбайна, сделанный из фанеры. Комбайн ехал задом наперед, и постоянно уходил в сторону президиума. Его поправляли на ходу, подталкивали руками - не давая окончательно сбиться с пути.

- Хлеборобы, - голос из динамика возвышенно произнес это слово, - наши заслуженные первоцелинники! Наша опора и надежда! Обещания, данные на сбор более ста центнеров с гектара – Выполнены! Целинная пшеница – в очередной раз доказала свое превосходство! Ура товарищи!

- Ура! – заорали хлеборобы и поднимая руки вверх замахали искусственными рыжими колосьями пшеницы. В этот момент комбайн рухнул! Строй сбился. Идущие следом труженики уперлись в него, и он под давящей массой пополз в сторону трибуны. Полз он красиво. Передняя часть, там, где по идеи должна была быть жатка оказалась сзади и разваливаясь на глазах, тащилась словно подбитый танк прямо на людей в фетровых шляпах. Комбайн по инерции понесло юзом, из него поочередно выбегали комбайнеры. В руках у них, как у танкистов выпрыгивающих с горящего танка были зажаты граненые гранаты.

- Добухались, - весело сказал дядя Наум, - их там десять человек шло. Литра три вылакали небось.

Комбайн, не дотянув метра два до президиума окончательно остановился, подбежавшие к нему на помощь люди вытащили из под обломков за ноги двоих мужиков. Люди в фетровых шляпах сбились в кучку и стали похожи на стайку голубей, до которых кралась кошка.

- Нива 5, - как ни в чем не бывало, продолжил голос из динамиков, - легендарный комбайн. Только в этом году, силами «Целинмаша» были собраны средства для помощи голодающим Анголы на сумму более двух миллионов рублей! Ура товарищи! Товарищи хлеборобы вяло отвели на этот призыв и собирая на ходу развалины комбайна прошагали мимо.

Музыка сменилась на «Марш славянки». Наша колона выходя за пределы площади рассыпалась на кучки.

- Таньку с Сельмаша не видел? - курчавый тип с красным бантом на лацкане пиджака поздоровался с дядей Наумом, - с утра не могу поймать.

- Не прошли еще, - сказал дядя Наум, - за комбайном идут.

- Твой? – курчавый поднял голову на меня, - чет совсем не похож. Цыган как будто!

- Соседей награждать будут! Меня попросили присмотреть. Вы где собираетесь?Курчавый махнул рукой в сторону девятиэтажного Центрального Универмага возвышающегося рядом с площадью:

- В скверике. За ним. За сиренью, в общем. Приходи. Таньку дождусь и туда.

Дядя Наум молча развернулся и зашагал в универмагу.

Отстояв длинную очередь за мойвой, лимонадом и батоном хлеба мы пошли в сиреневый сквер.По пути то и дело попадались знакомые, которые обязательно спрашивали друг у друга кто, где будет отмечать. Сиреневый сквер, яблочные доли, вишневые запруды, каменный водопад вперемешку звучали из уст встречных. Пару раз дядя Наум менял маршрут, мы уходили то в сторону Ишима, то наоборот брали курс на вокзал, но в итоге сирень победила.

- Она ближе всего, - сказал дядя Наум, присаживаясь на лавочку, - смотри не грохнись. Крепче держись.

Голова у дяди Наума лысая, как коленка. Держаться я могу только за уши – оттягивая их в разные стороны.

- Оторвешь если – глухой буду, - заметил он и достав из внутреннего кармана бутылку откупорил ее, - когда ты лимонада будешь просить – не услышу.

- Понял, - рассмеялся я, чуть сбавляя силу натяжки, - одному пить нельзя! Помнишь врач, что сказал? Кто один пьет, тот алкаш.

- Это они все коллективное хотят, - наливая в стакан, пробормотал он, - бессознательное. Чтоб все стадно было. Раз один – значит не порядок! Значит, что то себе на уме держит. Надо вместе, чтоб думать не мог. Давай держись крепче, - он чуть наклонился назад.

Я схватился сильнее за уши, и держась за них рассматривал небо. Голубое, с плывущими островками воздушной ваты оно на секунду застыло передо мной, и вновь картинка, словно калейдоскоп вернула меня к кусту сирени.

- Его кушать можно? – протянул я руку к кусту и сорвал небольшой цветочек, - люди едят?

- Люди все едят,- разворачивая кулек с мойвой, ответил дядя Наум, - будешь?

- Нет, - сморщился я от запаха мелкой вонючей рыбы, - гадость же. Я вот не все ем. Лук не ем, чеснок варенный, вот эту рыбу соленую тоже не ем.

- На то оно и детство. Выбирать еще можешь. А как взрослый станешь – все! Выбора не будет. Что в продаже есть, то и берешь. А будешь нос воротить, то и того не получишь. Держись! 

Картинка мира вновь сменилась и разглядывая небо я успел заметить, что одно облако было похоже на фетровую шляпу одетую на людей с трибуны. Шляпа плыла одиноко, в стороне от других облаков, которые тянулись чуть ниже.

- Можно, - занюхивая рыбой сказал дядя Наум, - когда ешь, смотри только – как пятилистник попадется мне дай! Я сорвав ветку сирени стал пожирать цветочки предварительно рассматривая их.

Сиреневая роща потихоньку заполнялась людьми. Со стороны площади приходили кучками и по -одиночке празднично одетые митингующие. Мужчины шли в костюмах. На женщинах были одеты платья. Зачем они надели платья, когда на улице прохладно я слабо понимал. Наверное, для того, чтоб мужики, сняв пиджаки, накинули их на своих спутниц. В этом была логика, но красота сбивалась. Сидящие на лавках женщины, в мужских костюмах становились похожими на куриц. Сутулились и кутались. К тому же, цветастые юбки выбивались под серыми пиджаками, и становилось вообще похоже на замерзших кентавров выжидающих огня. Я выделил для себя двух кентаврих, с явно выраженным конским началом. Они через чур громко хихикали и постоянно курили.

Дядя Наум налив себе третий стакан, уже без мойвы выпил его, я вновь увидел небо, и не заметив на нем изменений, заскучал.

- Мы так и будем одни тут отмечать? – спросил я, - совсем не весело.

- Щас, - многозначно ответил мой носитель и завертел головой по сторонам, - одни в гробу только лежать будем, да и то если за забором похоронят. Серго? Ты ли это? Дорогой! – он замахал рукой толстому мужику, который веселил двух кентаврих на соседней лавочки.

Серго обернулся на крик, и узнав в дяде Наума своего друга совсем не радостно крикнул в ответ:

- С первым мая!

- Мамая, - сострил дядя Наум, прихватывая с собой кулек мойвы. Я успел сорвать еще одну ветку сирени и словно падишах, катающийся на слоне, водил ею по лысой башке дяди Наума.

Поздоровавшись с Серго и его спутницами: тетей Раей и тетей Фаей, мы стали вливаться в их коллектив:

- Вливаемся, - улыбнулся дядя Наум и, достав недопитую бутылку водки, поставил ее под лавку, - на стол! - он, помахав мойвой, аккуратно разложил куль на лавке.

Я тоже изобразил участие в общем деле протянув ветку сирени сразу двоим тетям.

- Кавалер, - захихикали они, - твой?

- Муратовых. Их сегодня телевизором награждают. Меня попросили присмотреть.

- Так ты нянь! – воскликнула тетя Рая, на которую был накинут пиджак Серго, - то- то я смотрю еще трезвый. А мы сначала вино.

Сидевшая рядом тетя Фая была без пиджака. Я заметил, как дважды она взглянула на дядю Наума с оценивающим взглядом, и на третий раз он все-таки сняв свой пиджак накинул его на нее, оставшись стоять в одной рубашке.

Вино они выпили быстро. За один присест. Я, сорвал новую ветку, и поочередно отрывая от нее цветки, рассматривал их, считая количество лепестков на каждом из них. Попадались одни четырехлапные.

- Так вы что там за аппарат удоя изобрели? – Серго, составив четыре граненных стакана в один ряд, разлил в них водку, - как может в два раза больше тянуть?

- А вот так, - расхохоталась тетя Рая, наклонившись чуть вперед и потрясла своей сиськой, - я тоже могу!

- Рая, - одернула ее тетя Фая, - совсем что ли. Тут же дети.

- Дети? – осоловело посмотрела по сторонам тетя Рая, - где дети?

- Выше глянь, - подсказала ей тетя Фая, - на ученом кто сидит?- Аааа…Так он знает уже все! Да? Знаешь? – тетя Рая встала с лавки и подошла вплотную к дяде Науму, - ты же уже взрослый! Видал, как комбайн упал?

Говорила она мне, хотя смотрела на дядю Наума, выходило, что обращалась она все же к нему, а ответил все равно я.

- Видал! Хлеборобы!

- Хлеборобы…итить твою за ногу, - засмеялась тетя Рая, - да в нашей стране все падает! Да? Верно же говорю? - она резко протянула руку к дяде Науму и схватила его за штаны, - и тут тоже, небось шатко валко! Да?

От ее движения дядя Наум резко дернулся и чуть сжался, я едва не слетел с плеч, ухватившись в последний момент за его уши, растянув их со всей силы в разные стороны.

- Вот и проверим вечером, - выпрямившись сказал дядя Наум, - что падает и где доить.

Они быстро выпили, закусили мойвой, закурили сигареты.

- Что он у тебя сирень лопает постоянно? – удивилась тетя Фая, - как не посмотрю на него – ест цветы. Голодный может? Мойву будешь? – она откусила голову рыбешки и протянула ее мне, - с хлебом вкусно, но хлеба нет.

- Спасибо, - ответил я, - не хочу.

- Держи пацан, - Серго достал из кармана бублик и сунул его мне под нос.

- Да не голодный он, - сообщил им дядя Наум, - пятый лист ищет.

- Ааа,- уважительно проговорил Серго, - ну это дело не быстрое! Еще по одной? Так что за аппарат то серьезно? У меня теща в колхозе мучается, может вынести можно?

- Нет никакого аппарата, - произнес дядя Наум, беря как микрофон стакан, - в том году нам поставили задачу – разработать механизм для удоя. А как ты удои увеличишь, если коровы те же и молоко, точно такое же. Вот как?

- А вот так, - только собралась тетя Рая показать, как это можно сделать, как ее остановила тетя Фая, сидевшая рядом с ней на лавке.

- Не знаю, - честно признался Серго, - но вы же что то придумали?

- Придумали, - туманно ответил дядя Наум, - дояркам тоже поставили план – удвоить. Нам и им. Вот вместе и придумали. Молоко водой бадяжим и все.

- А аппарат?

- Модель 1385 в красный цвет перекрасили, да резинки на присоски потолще сделали.

- Молодцы, - радостно воскликнула тетя Рая и залпом осушила стакан, - вот можете когда хотите! А когда хотите - хер вас поймешь!

- Рая, - вновь дернула ее за руку тетя Фая, - ну дети же!

- Да пусть идет погулять! Чего он прилип на шее? – возмутилась тетя Рая, - ты чего его вечно таскать на себе будешь?

- Нельзя отпускать – сбежит! – сказал дядя Наум и тоже накатил стакан.

Пил он, уже не запрокидывая голову, и я перестал следить за облаками.Народу в скверике стало полно. Пришел курчавый тип с Танькой. Покружили по лавкам, выпили на нашей и ушли дальше. Музыка с площади перестала звучать, лишь шум поливальных машин доносился с проезжей части. Город начал готовиться к массовым гуляниям. По скверу прошелся патруль с повязками на руках. Все отмечающие праздник быстро попрятали стаканчики и бутылки и с серьезными лицами стали говорить о чем то важном:

- Главное сейчас в Москве! – сказал Серго, - там парад ого – го! Миллионы людей на площадях. Горбачев стоит. О перестройке говорит. Говорите со мной, - прошептал он, - чтоб мимо прошли.

Тетя Рая громко икнула.

Патруль взглянул на нас.

- С первым мая! – радостно заявил я протягивая ветку сирени!

- С первым, - внимательно оглядел нас молодой патрульный, и засунув большой палец за ремень двинул дальше.

- Прошли, - выдохнул Серго, - на работу сразу катают. Пиво даже нельзя.

- Сухой закон, - напомнила тетя Фая, - сухари можно.

Все замолчали. И молчали до тех пор, пока не появился шатающийся мужик в разодранной до пупа рубахе. Мужика заносило из стороны в сторону, и он еле держался на ногах.

- Нальете? – присаживаясь к нам, спросил он, - худо.

- Да какой худо? – удивился Серго, - едва стоишь!

- Вот, - он достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и расстелил на лавке. Затем опять же из карманов достал бутылку водки, яблоко и пару конфет, - давайте! А то худо! Заберут все равно. Успеть бы!

- Ну, давай, - согласился Серго, - а это кто? Из политбюро новый кто то? – он указал на лежащий лист бумаги с напечатанным на нем портретом, - не видел раньше по телеку.

- Да хер его знает. Новый, старый, - тяжело задышал мужик, - выдали на парткоме каждому, сказали нести. Я рамку сломал и для дела оставил.

- На..На…ну этот же, наш новый, - узнала на портрете кого то тетя Фая, - ну недавно, после русского встал. Насыбаев вроде. Из металлургов кажется.

- Хер его знает, - разом повторили за мужиком Серго и Дядя Наум, и стукнувшись стаканами выпили водку.

- Меняются каждые полгода, - занюхивая яблоком, заметил Серго, - запоминай их. Я уже вас не помню, как зовут, а его и подавно забуду.

- Это точно, - горестно сказал мужик, - я вас и не помню! Ну, бывайте! – поднявшись с земли он зашатавшись пошел дальше.

- Давай, - сказал дядя Наум и тоже засобирался домой. Я нарвал ветки сирени, устроился поудобней на шее, - пацана отведу домой и приду. Рая! Вечером не забыла – проверка гидравлики? Ко мне пойдем проверять.

- Не забыла, - смотря, куда-то в пол ответила тетя Рая и снова икнула.

- Пиджак потом заберу, - обратился дядя Наум к тете Фае, - мигом туда - обратно!

Наш миг растянулся до позднего вечера. Путь домой через празднующий город оказался не простым. Вышли мы вроде бы правильно – в сторону Ишима. Но сразу же свернули в обратную сторону, так как дядя Наум решил зайти к своему другу Жасику. От Жасика мы пошли к Петру. От Петра к Вахе, от Вахи к Алику и как назло никого из них не было дома. Покружив по району, мы вновь вернулись к скверику с сиренью. На нашей лавке уже никого не было. Серго и две кентаврихи куда то делись. Лишь портрет лежал на скамье.

Я попросил дядю Наума нагнуться, и подняв лист запихал его в куртку. Стало темнеть. Сорвав еще три ветки сирени, я стал усилено пожирать их, в надежде встретить пятилистник.Дядя Наум, то шатаясь, то плывя, наконец-то добрался до дому и пришвартовался у подъезда.

- Где вас носило? – закричала мама с балкона, - ничего доверить нельзя. Попросили же один раз в жизни!

- Я его не потерял, - еле прошептал дядя Наум, и, сняв меня с шеи, лег на лавку, - не потерял! Быстро заскочив домой, я сунул ветку сирени в карман штанов и уже на балконе, приделав к палке прищепку, прицепил на нее лист бумаги с портретом. Засунув конец палки между перил, стал внимательно разглядывать оставшуюся ветку сирени.Мама с кухни звала на ужин.

- Ну… давай…пятилистник…ну где же ты!

- Кушать, - в приказном порядке донеслись до меня слова мамы, - живо руки мыть.

- Ну, пожалуйста, - доедая остатки ветки, я уже практически потерял надежду встретить его, как вдруг, просчитав четыре листа, я сказал – Пять!

- Считаю до трех! – уже грозно раздался голос мамы, - а то спокойной ночи не включу!

- Пять ма! – заорал я и забежал на кухню, - я его нашел.

- Кого? – удивилась мама, - кого ты нашел. Ты нас с папой видел в колоне?

- Видел, - сказал я и ударивший мне в нос запах котлет, тушеной капусты и сладкого компота, вывернул мои внутренности наизнанку

.- Ты что ел? – ужаснулась мама и подхватила меня за руки.

Всю ночь я не отходил от тазика.

Утром приехала скорая помощь, и врач щупая мой живот радостно сообщила:

- Ничего страшного! Вот от мойвы по городу отравление – там да. А этот всего лишь сирень переел. Выживет.

От слова сирень, меня вывернуло вновь и мама, вытирая бумагами пол причитала:

- Это ж надо додуматься. Это ж… надо так!

Через день мне стало легче. Я отдал засохший пятилистный цветок сирени дяди Науму, который болел и не вставал с кровати.

- Поможет! – протянул я ему листок, - волшебный!

- Спасибо. Друг! – вымученно улыбнулся дядя Наум, - теперь уж точно поможет! Только в магазин сгонять надо. Сможешь?

- Смогу, - согласился я, и, получив от него горсть монет, рванул на улицу. Ветер, неожиданно поднявшийся с утра, завывал на улице, поднимая пыль с земли - кружил ею по двору. Среди летающего мусора, я увидел лист с портретом, который я прицепил на балконе. Портрет то поднимало вверх, то падая крутило у самых луж. Пытаясь поймать его, я гонялся за ним по всему двору, пока лист окончательно не закрутило и унесло в небо, по которому плыли фетровые облака.