Психологический триллер

© Гектор Шульц

Глава первая. Настя.
Глава вторая. Семья.
Глава третья. Изменения.
Глава четвертая. Боль.
Глава пятая. Взросление.
Глава шестая. Выбор.
Глава седьмая. Прощание.

Мама долго сопротивлялась и не желала, чтобы я увольнялась из мясокомбината, а я не оставляла попыток уговорить её. Мясокомбинат стал казаться мне огромной уродливой тварью, которая, довольно улыбаясь, смотрит на меня желтыми глазами-окнами и проглатывает, чтобы потом изрыгнуть в конце рабочего дня обессиленной и бездушной. Лида тоже заметила изменения в моем поведении, но снова переборола себя и с советами ко мне не лезла.
Дома все было по-прежнему. Я так же готовила после работы, стирала и убирала квартиру, попутно бегая за лекарствами для мамы в аптеку. То мигрень, то сердце, то давление… Каждый раз у неё обнаруживалось что-то новое. Я уходила в свою комнату и через десять минут мама, охая, вставала с дивана и шла на кухню, чтобы выпить кофе.

Однажды я задержалась на работе до полуночи. Сломался пельменный автомат, и мы вручную упаковывали пельмени в пакеты, а потом запаивали на «горячем» столе. Понятно, что, когда закончили, служебный автобус уже уехал и рабочим пришлось добираться до дома своим ходом. Кто-то, как Лида и Анька, остались в подсобке, потому что завтра у них была еще одна смена, а я, отработав второй день, отправилась на выходные и, выйдя через проходную на улицу, тоскливо улыбнулась, втянула носом холодный весенний воздух и медленно пошла вперед. До дома три часа пешком, как раз голову проветрю.
По пути ко мне умудрился пристать какой-то пьяный мужик, но, заглянув в глаза, ругнулся, поморщился и поплелся дальше. Я не обратила на него никакого внимания. Даже страха не было. Только равнодушие и усталость. Но пустые улицы действовали на меня успокаивающе. Пустые дороги, редкие машины, проносящиеся мимо, шальные выкрики пьяных забулдыг из черных дворов, и я, идущая домой в одиночестве.

Войдя в квартиру, я устало улыбнулась маме, которая сидела на кухне за столом. Она наорала на меня, обозвала шалавой, а потом замолчала, когда я объяснила причину задержки. Вместо извинений и сочувствия, мне вручили мусорное ведро и отправили на улицу. У подъезда я чуть не расплакалась. Стояла, смотрела на звезды и кусала губы, понимая, что, если расплачусь, снова совру себе.
Выбросив мусор, я вернулась к подъезду, поставила ведро рядом с урной и, вздохнув, села на лавку. Домой идти не хотелось. Лучше уж тут, на свежем воздухе, в тишине и спокойствии.

- Вот те нате, хрен из-под кровати, - услышав Катькин голос, я вздрогнула, а потом рассмеялась, когда подруга, вынырнувшая из-за угла, подошла ко мне. Катька была навеселе, в глазах хмельной блеск, а язык немного заплетается. – Родная, ты чего тут кукуешь одна?
- Мусор выкидывала, - кивнула я на ведро. – А ты?
- С Лёшкой на днюху ездили, - икнула Катька, присаживаясь рядом и закуривая сигарету. – Он меня у дома высадил и укатил.
- Понятно.
- Чего понятно? Мне вот непонятно, чего ты в полтретьего ночи мусор выкидываешь.
- На работе поломка была, - тихо ответила я, смотря вдаль. – Пока устранили, пока доделали, пока домой дошла…
- Пешком? – удивилась Катька, а потом покачала головой. – Ну, это ни в какие ворота. Тебя либо трахнут, либо по башке дадут и все равно трахнут.
- Кому я нужна, кроме тебя, а? - робко улыбнулась я и, поежившись, застегнула куртку. А потом меня словно током прошибло. Я повернулась к Катьке, чуть подумала и тихо спросила. – Слушай, про работу, помнишь, мы говорили?
- Ага, - зевнула подруга и колко усмехнулась. – Надумала?
- Да, - кивнула я, покусывая губу.
- Лады, - голос Катьки потеплел, а вот речь связной так и не стала. – Поговорю с Олегом завтра и вечерком к тебе забегу.
- Не надо, - поморщилась я, понимая, что мама опять будет орать. – Давай лучше у подъезда вечером встретимся?
- К восьми вернусь. Споки, родная, - кивнула Катька и, чмокнув меня в щеку, отправилась в подъезд.
- Спокойной ночи, - ответила я и вздохнула, когда из окна кухни донесся мамин голос, звавший меня домой.

На следующий день я встретилась с Катькой у подъезда в восемь. Она немного опоздала, а я кусала губы и посматривала наверх. Мама отправила меня в магазин, из которого я должна была вернуться пятнадцать минут назад. От страха болело сердце, но на душе было приятное волнение, разбавившее беспробудную серость последних двух лет.
- Завтра в одиннадцать подъезжай, - велела Катька, протягивая мне визитку с адресом. Я перевернула её и прочитала: «Дикий Олег Романович. Руководитель отдела продаж. ООО «Стройтех».
- Дикий? – улыбнулась я. Катька тоже хохотнула.
- Не, нормальный мужик, не думай. Поболтает с тобой и, если все решите, скажет, когда выходить.
- Мне еще уволиться надо, - с тоской ответила я и тихо добавила. – И маме сказать.
- Придется, родная. Через себя переступить придется, - жестко сказала Катька и, обняв меня, подмигнула. – Завтра увидимся, кофе попьем. Деньги-то на проезд есть?
- Найду, - коротко ответила я. Катька кивнула, чмокнула меня в щеку и убежала домой. Я взяла пакет с продуктами и тоже вошла в подъезд.

Перед сном я несколько раз пыталась заставить себя войти на кухню и сказать маме, что завтра иду на собеседование. И каждый раз страх останавливал меня. Сердце сдавливало невидимой лапой, лоб моментально покрывался испариной и ноги тряслись, будто я совершаю что-то плохое. Соврать или сказать правду? Я выбрала первое. Пусть будут муки совести, но это куда легче истерик и подзатыльников.

- Чего колобродишь и не спишь? – недовольно спросила мама, когда я вошла на кухню и, подойдя к раковине, налила в стакан воды.
- Мам, мне завтра надо на работу съездить, - тихо ответила я и покраснела.
- Зачем? – тут же последовал ожидаемый вопрос.
- Инструктаж. Новое оборудование привезли и всех обязали инструктаж прослушать, - соврала я. – В одиннадцать надо там быть.
- Вот. Видишь? – довольно ответила мама. – Оборудование новое. Глядишь и зарплату поднимут.
- Ага. Мне деньги на проезд нужны, туда и обратно, - мама вздохнула, поджала губы и, охая, сходила в гостиную, откуда вернулась с кошельком. Затем старательно отсчитала мелочь, ни копейки больше, и сунула мне в руку. Хорошо, хоть не сказала на автобусе рано утром ехать. И на том спасибо.
- Спать иди. Нечего ночью шляться. Я тоже пойду. Давление в норму придет и пойду, - вздохнула она.
- Спокойной ночи, мам.
Мама не ответила. Она никогда не желала мне спокойной ночи, поэтому я не обиделась. Привыкла уже.

Встав утром, я так сильно волновалась, что даже не стала завтракать. Только чай выпила. Братья, поев, убежали в школу, а я полезла в шкаф, чтобы выбрать одежду. И удивленно замерла, открыв его. Затем вздохнула, закрыла дверцы и пошла на кухню, где сидела мама.
- Мам, а где моя блузка белая и юбка, в которых я экзамены сдавала? – спросила я. Мама наморщила лоб и кивнула.
- Так Таньке Леонтьевой отдала. Девчонка её в институт поступила, а там форма строгая. Белый верх и черный низ. А что?
- Хотела надеть сегодня, - ответила я и поджала губы, когда мама рассмеялась. Сухо и равнодушно.
- На кой? Кому там смотреть на тебя? Ханыгам всяким? Ты в ту юбку и не влезла б. Жопу-то отъела, - отмахнулась мама и я, вздохнув, вернулась в комнату. Откуда вышла через пятнадцать минут в старых джинсах и сером свитере с отвисшими рукавами, которые постоянно приходилось закатывать. Затем надела куртку, сунула мелочь на дорогу в карман и, воткнув в уши наушники, вышла из дому.
«…Я осушу бокал до дна и с легким сердцем - по Дороге Сна», - пела «Мельница», чью кассету подогнала мне Катька, а я шла на остановку и одними губами подпевала Хелависе, еще не догадываясь, что группа станет моей любимой, потеснив даже сладкоголосую Кэндис Найт.

*****
Здание «Стройтеха» находилось в центре, рядом с университетом, где училась Катька. Я чуть помялась перед входом, а потом, вздохнув, вошла внутрь, показала визитку охраннику на проходной и сказала, что на собеседование. Потом поднялась на пятый этаж, подошла к секретарю, которая проводила меня в переговорную, и снова вздохнув, принялась ждать руководителя.
Он вошел в переговорку через пять минут. Высокий, на лбу широкие залысины, но глаза молодые и веселые. Улыбнулся, протянул руку и, после того, как я её пожала, представился.
- Здравствуйте. Олег. Руководитель отдела продаж. Вы Настя, да? - спросил он, присаживаясь напротив и доставая из стола чистый лист бумаги. Постучал ручкой по столешнице и прищурился, когда я кивнула. – Очень приятно.
- Взаимно, - улыбнулась я, от волнения теребя рукав свитера. Мужчина кивнул и, что-то записав, рассмеялся.
- Не нервничайте. Это обычное собеседование. Вы что, никогда на собеседованиях не были?
- Нет, - покраснела я, заставив его удивиться. – Я после школы в одном месте работала, пока Катя к себе не позвала.
- Тем более, не волнуйтесь. Просто поболтаем.
Я кивнула и постаралась расслабиться.

Через полчаса я вышла на улицу и улыбнулась. Сердце снова принялось биться, как сумасшедшее. Ладони вспотели и даже глаза заслезились. Когда Катька вышла на улицу и увидела меня, то вопросительно кивнула. Я показала подруге большой палец и та, словно так и надо, довольно рассмеялась. Потом взяла меня под руку и потащила в сторону ближайшего кафе.

- Говорила, что Олег нормальный, - буркнула Катька, делая глоток кофе. Я кивнула и, посмотрев в окно, улыбнулась. Весна набирала силу, да и я смогла отыскать силу в своей душе. Голова еще кружилась, я не осознавала, что случилось, поэтому просто молчала, пока Катька не лягнула меня ногой под столом. – Родная, проснись.
- Прости, - снова улыбнулась я. – Не верится пока.
- Естественно, - кивнула Катька. – Ты окромя своего комбината и не видела ничего. В центре, когда последний раз была?
- Не помню.
- Вот, вот, – вздохнула она и, поджав губы, мотнула головой. – Ладно. Что Олег сказал?
- Дал две недели на увольнение, пятого мая выходить, - ответила я. Катька улыбнулась и облегченно выдохнула.
- Ну, слава яйцам, - хмыкнула она и нахмурила брови. – Так, а ты в отпуске-то была хоть раз на мясокомбинате своем?
- Раза два, наверное, за все время, - покраснела я, вспомнив мамины концерты на эту тему.
- Значит, отпускные дадут, - обронила Катька и, вытащив из сумочки блокнот, принялась записывать. – Смотри. С отпускных… не важно, короче. Оставь себе денег. Твоя мамка наверняка выебываться будет и деньги зажмет. А там на дорогу надо, обеды…
- Обед из дома брать буду, - перебила я подругу, наблюдая, как она черкает ручкой в блокноте.
- Ладно. Тебе Олег насчет дресс-кода сказал?
- Да, - кивнула я. – Только мама мою блузку с юбкой дочке Леонтьевых отдала.
- Серьезно? – удивилась Катька. – Ну и хуй с ними. Старье. Короче, тебе надо шмотки купить новые. Блузку или рубашку белую и черные штаны. Ну, или юбку, как самой нравится. Можем вместе сгонять, если захочешь.
- Хочу, конечно, - возмутилась я, заставив Катьку рассмеяться. – Я в моде вообще ничего не понимаю, тебе ли не знать.
- Ага, - поджала губы Катька. – Ты главное робость свою перебори и деньги зажми. Не отдавай все, и так жирно будет.
- Попробую.
- Не попробую, Настя, а сделаю! – рявкнула Катька, напугав посетителей. Она не обратила на возмущенный ропот внимания и продолжила. – Как дитё, ей-Богу. Что с зарплатой первой будешь делать? Ну, когда получишь?
- Маме отдам, - я ойкнула, когда Катька схватила вилку и треснула меня по лбу. Я сначала вспыхнула и хотела наорать на неё, но увидев, что подруга покатывается со смеху, расслабилась и тоже рассмеялась. – Дурная ты, Сухова.
- Есть децл, - кивнула Катька. – Вот так надо реагировать, когда мамка твоя охуевать начинает. «Маме отдам». Жирно будет. Ты чо с ней до конца жизни жить собралась и весь их кодляк на своем горбу тащить? Ладно, помогать. Я не против. Вроде, как правильно. Но не отдавать же все, чтобы на тебе ездили, еще и хуями обкладывали, какая ты пизда? А? Молчишь. Потому что правду говорю.
- Знаю, Кать. Сложно так быстро перестроиться.
- Давай так. Получаешь зарплату и половину отдаешь мне. Я припрячу. Понадобится – заберешь. А вторую половину своим относи. Будут возмущаться – шли их лесом. Заебали.
- Ладно, - робко улыбнулась я. – Что бы я без тебя делала?
- Ходила дальше на свой мясокомбинат, пока окончательно бы не сдохла, - мрачно ответила Катька. Допив кофе, она на секунду призадумалась, а потом взяла меня за руку. – Родная, ты пока сама решать не начнешь, жизнь не изменишь.
- Спасибо, - тихо ответила я, понимая, что Катька, как всегда, права.

Вернувшись домой, я стерла с лица улыбку и приняла максимально равнодушный вид. Мама смотрела очередную мыльную оперу по телевизору, лежа на диване, и шикнула, когда я прошла мимо. Она даже не поинтересовалась, как все прошло, а я лишний раз убедилась, что ей на меня плевать. Интересно, если моя рука застрянет в фаршемешалке, мама хоть поплачет немного или разорется, что теперь я буквально безрукая сука, которая получила по заслугам?
Мотнув головой, я вошла в комнату, переоделась и, закатав рукава, принялась за домашнюю работу. Правда в голове все равно витали сомнения. Как сказать ей о том, что я выхожу на новую работу? То, что она снова будет орать, я и не сомневалась. Но Катька права. Пора мне самой решать.
Пьяный отчим, войдя на кухню, громко рыгнул, согнулся пополам и блеванул на пол. Не успела я хоть как-то среагировать, как он вытер рот тыльной стороной ладони, гадко усмехнулся и шлепнул меня по жопе, а потом пробормотал:
- Слышь… Убери.
Я вытирала его блевотину и слушала, как он ругается с мамой. Только мама на него орала зло, а он пискляво отбрехивался. Иногда слышался грохот и шлепки, когда мама прикладывала его чем-нибудь тяжелым по голове, но я равнодушно терла грязной тряпкой пол и злилась. Только не на отчима, а на саму себя.

Утром, когда я вошла на кухню, мама уже сидела там. Она давно вставала раньше меня и, когда я наливала чай, принялась жаловаться на бессонницу и мигрень. Правда сегодня обошлось без привычных жалоб о нехватке денег.
- К бабке съездить надо, - сказала она, глядя, как я намазываю на хлеб масло. – Куда так много мажешь? Тоньше давай, не одна дома. Ротан, блядь!
- Прости, - буркнула я.
- Бабка плохая совсем стала. Отец вон убивается, - я промолчала. Потому что видела, что отчим не убивается, а упивается. Дома и на улице, за гаражами, где собирались дворовые алкаши. – Лекарства у нее кончились. Отвезешь и домой сразу.
- Хорошо, мам.
- И одежу постирать не забудь. Со вчерашнего вечера киснет, - добавила она и, вздохнув, вписала слово в кроссворд. Этот утренний ритуал она никогда не нарушала.

Позавтракав и проводив братьев в школу, я взяла деньги на дорогу и пошла на остановку. Погода была хорошей: светило солнце, в редких лужах купались воробьи и где-то вдалеке смеялись люди. Но на душе все равно было тоскливо, потому что баба Лена тяжело болела. Я знала, что бабушка постарела, что ей все сложнее заниматься огородом, но я была единственной, кто её хоть когда-нибудь навещал. Отчим приезжал к ней раз в год, чтобы забрать солений из погреба, оставлял немного денег и снова исчезал. Мама в последнее время предпочитала отправлять меня, если бабушке что-то нужно, да и братьев перестали отправлять к ней, чтобы лишний раз не беспокоили.

Я медленно шла по дороге, обходя лужи и слегка засохшую грязь. Только наступи в такую, как нога сразу поедет и, если не удержишь равновесие, сразу сядешь жопой в склизкую жижу. На участках вовсю кипела жизнь. Я увидела длинноволосого парня, который развешивал на веревках постиранное белье, а рядом с ним, на раскладном стуле, сидела бледная девушка в черном платье. Парочка громко хохотала и обсуждала соседа. На участке напротив какой-то худой дядька яростно намыливался, стоя голым под большой бочкой, из которой тонкой струйкой бежала вода. Я не удивилась этому. В Блевотне кого только не встретишь. На районе говорили: «Хочешь в цирк? Езжай в Блевотню. Хоть деньги сэкономишь. Или по роже получишь. Тут как повезет». Но скоро мне стало плевать на других людей, потому что я увидела, как ко мне несется на велосипеде Ванька.
Он тоже повзрослел. Лицо стало суровее, один в один его папка, которого я неоднократно видела. Он иногда помогал бабушке на участке, если нужна была помощь. Только глаза у Ваньки все те же: наивные, добрые и веселые. Он резко затормозил рядом и дурашливо пропищал:
- Девушка, вас подвезти?
- Твой пепелац двоих не выдержит, - рассмеялась я и обняла друга, который спрыгнул с велосипеда и подошел ко мне. – Привет. Как узнал, что я приеду?
- Баба Лена сказала, - улыбнулся Ванька. – Я ей помогал траву дергать, когда мамка твоя позвонила. Закончил, думал тебя на остановке перехвачу, а ты вон, сама почти дошла.
- Ну, проводить можешь, - кивнула я и, поравнявшись с Ванькой, пошла вперед.

Отдав бабушке лекарства и помыв полы, я немного с ней посидела. Ванька в это время полез в погреб по бабушкиной просьбе и вытащил четыре трехлитровых банки закруток. Среди них были и помидоры, которые я любила так сильно, что чуть слюной не захлебывалась, когда мама открывала банку и выкладывала помидоры на тарелку.
- Худо мне, внуча, - улыбнулась бабушка, когда я принесла ей воды. – Руки не держат, голова кружится. Хорошо вон ты приходишь, да Ванечка с Витей помогают. Хотя, чего это я, старая, несу… Каждый тут в калитку лезет утром, кричит: «Баб Лен, помочь чем, а»?
- Так ты же хорошая, бабуль, - ответила я. – Вот и бегут к тебе все с помощью.
- Это, да… - бабушка замолкает и, закрыв глаза, засыпает. Дышит ровно, чуть посвистывая носом. Нос ей давным-давно сломал дедушка, слишком резко открыв окно и не увидев жену. Бабушка часто рассказывала эту историю и, не договорив, начинала хохотать так, что заражала смехом остальных.

Вздохнув, я встала и пошла на кухню, где Ванька достал из холодильника банку квашеной капусты и с аппетитом её уминал. Увидев меня, он покраснел, а я рассмеялась и, взяв кастрюлю, налила воды.
- Макароны с сосисками будешь? – спросила я, ставя кастрюлю на огонь.
- Спрашиваешь, - буркнул Ванька, когда его живот издал рокочущее ворчание. – Капустка у баб Лены вкусная, да чтоб наесться, надо бочку слопать.
Сварив макароны с сосисками, я накрыла на стол и села напротив Ваньки. Тот улыбнулся, сказал «спасибо» и не успела я моргнуть, как опустошил тарелку.
- В большой семье едалом не щелкают, - пояснил Ванька и рассмеялся, увидев, как вытянулось мое лицо. Я покачала головой и улыбнулась. Со своей порцией я расправлялась медленно, смакуя и тщательно прожевывая каждый кусочек. Я кивнула в ответ и, чуть подумав, спросила:
- Вань, помнишь ты говорил, что у тебя тетка в паспортном столе работала?
- Ага. Надумала папку поискать?
- Да, нашла вот его данные, - ответила я, умолчав о том, что нашла их давно.
- На бумажке напиши, - кивнул Ванька в сторону блокнота, куда бабушка записывала телефоны. Я чуть подумала, пытаясь перешагнуть невидимый барьер, но в итоге написала и подвинула листочек Ваньке. Тот убрал его в нагрудный карман и улыбнулся. – Сделаем. Как тебя вызвонить в случае чего?
- Я там номер домашний написала, - хмыкнула я. – Только, когда звонить будешь, скажи, что ты с работы. Так мама ругаться не будет.
- Ладно, - кивнул Ванька, а потом вздохнул. – Домой поедешь?
- Ага. На работу завтра, - поморщилась я. Но в душе я немного радовалась. Завтра я напишу заявление, отработаю две недели и прощай мясокомбинат.
- Жалко, - снова улыбнулся Ванька. – Сто лет тебя не видел. А тут тоже работа, да и Наташка…
- Чего с Наташкой? – нахмурилась я, когда Ванька замолчал. Он лукаво улыбнулся и пожал плечами.
- Чо, чо. Свадьбу играть будем… - он не договорил, потому что я подскочила к нему и чуть не задушила в объятиях. – Будет, будет, Настюха. Задушишь!
- Прости, - рассмеялась я. – Неожиданно просто. А когда свадьба?
- В сентябре хотим. Денег заработаем, как раз. Только это, Насть… - Ванька замялся. Я шутливо ткнула его кулаком в плечо. – Мы отмечать так-то не будем. Семьями соберемся и все.
- И правильно. Кормить чужих людей – такое себе, - кивнула я. Ванька робко улыбнулся.
- А ты не злишься? – осторожно спросил он. – Ну, что не пригласил тебя…
- Нет, ты что, - снова улыбнулась я и, обняв друга, добавила. – Наоборот, я очень рада за вас.
- Спасибо, Насть, - покраснел он, ковыряясь в носу пальцем. Вроде вырос, а вроде тот же ребенок. Я вздохнула и, хлопнув его по руке, кивнула.
- Пошли, проводишь до остановки.
- Пошли, - кивнул Ванька и, сыто рыгнув, виновато рассмеялся.

Ни мама, ни отчим даже не поинтересовались самочувствием бабушки. Зато сразу накинулись на закрутки, обсуждая, когда и что открывать. Я равнодушно на них посмотрела и пошла в свою комнату, чтобы переодеться. Впереди все то же: стирка, глажка, уборка и готовка.

Утром я поехала на мяскомбинат и первым делом зашла в отдел кадров. Сердце билось неровно, да и на душе была какая-то тяжесть, словно я подставляла многих людей, проявивших ко мне добро. Однако, мотнув головой, я загнала эти мысли в самый темный угол и, открыв дверь отдела кадров, вошла внутрь.
Галина Кирилловна, как и прежде, восседала за своим столом. Она стала толще, характер испортился, и кадровичка частенько ворчала, когда я заносила больничные или объяснительные. Но только узнав, что я увольняюсь, Галина Кирилловна склонила голову и неожиданно улыбнулась.
- Наконец-то, - проворчала она, с ловкостью фокусника выуживая из ящика стола чистый лист бумаги. – Пиши. Сейчас образец дам.
- Спасибо, - робко улыбнулась я. Затем вздохнула и написала заявление на увольнение. Галина Кирилловна внимательно проверила его, а потом кивнула.
- Молодец. Иди к Лиде, пусть свою закорючку поставит. А через две недели зайдешь, я тебе обходной дам и листок расчетный. В бухгалтерии деньги получишь сразу. Нечего тебе сюда кататься потом.
- Хорошо, - вздохнула я.
- Ну, куда после нас? – спросила она.
- В продажи.
- Все что-то в продажи бегут. Тоже что ли пойти? – рассмеялась Галина Кирилловна и, встав из-за стола, мотнула головой. – Ладно, беги. Лида потом занесет твое заявление.

Лида, как и остальные девчата, тоже порадовалась за меня. Ради этого даже пельменный автомат запустили на полчаса позже. Меня поздравляли, желали удачи, а я стояла, краснела и не понимала, почему мне стыдно. Может, потому что эти женщины приняли сопливую девчонку к себе и никогда не обижали? Может, потому что относились как к равной? А может, просто были другими. Не такими, как моя мама.
Мама… Радость сразу ушла, когда я вспомнила о ней. Сказать ей сразу, значит навлечь гнев. С неё станется наорать, потом отвесить подзатыльник и настоять на том, чтобы я пошла и забрала заявление. Катька об этом меня тоже предупреждала. Но самое страшное было в том, что я и правда пошла бы и забрала заявление, если мама прикажет. Рядом с ней я снова превращалась в испуганного ребенка, который вжимает голову в плечи и ждет удара.

Две недели отработки пролетели быстро. В последний рабочий день Лида разрешила мне опоздать, чтобы я получила расчет сразу, а не в конце дня, когда у кассы будут ошиваться толпы народа. Сначала я зашла в отдел кадров и забрала обходной лист. Затем сдала форму и пропуск, получила подписи мастера и начальника цеха. Снова зашла в отдел кадров и отдала Галине Кирилловне подписанный лист. Та кивнула, шлепнула печать, вернула мне мою трудовую и расчетный лист.
- Спасибо вам, - тихо сказала я, перед тем, как уйти. Кадровичка улыбнулась и потом поджала губы.
- Лети, Соловей, - сострила она, а потом вздохнула. – Лети, а то бухгалтерия на обед уйдет.
- Спасибо, - еще раз повторила я и вышла, закрыв за собой дверь.

Получив в бухгалтерии расчет, я удивленно замерла, держа в руках кучу денег. Ну, мне это казалось так. Помимо зарплаты, Лида выписала мне небольшую премию, да и отпускные тоже дали. Вздохнув, я, следуя совету Катьки, отсчитала отпускные и сунула их в карман джинсов. Остальные деньги привычно положила во внутренний карман ветровки, где уже лежала трудовая книжка.
Когда я вышла через проходную на улицу, то неожиданно рассмеялась. Я стояла и истерично хохотала, не обращая внимания на удивленных рабочих, спешащих в цеха, водителей грузовиков, выписывающих накладные на весах. Впервые я поступила так, как хотела. И плевать, что меня на это подбила Катька, но я правда этого хотела. Плевать, что мама будет орать и ругаться. Я смогла переступить через свой страх. Смогла.

- Что ты сделала? – удивленно протянула она, когда я вернулась домой раньше обычного и положила перед ней на стол деньги.
- Уволилась, - тихо ответила я, смотря ей прямо в глаза.
- Сейчас же пошла и забрала заявление, сука! – поперхнувшись кофе, заорала мама, когда до нее дошел смысл сказанного. Я помотала головой в ответ и вытащила из кармана трудовую. – Пидорасина!
- Я отработала две недели и сегодня уволилась. После майских выхожу на другую работу, - собрав волю в кулак, сказала я.
- Да, ладно, Валь… - пьяно пробормотал отчим и заткнулся, когда мама влепила ему подзатыльник.
- Заткнись, синева ебаная! В могилу меня вогнать хотите?! Этот пьет! Эта на семью с высокой колокольни дрищет! – мама поморщилась и схватилась за сердце, но в её глазах мелькнула злость, когда я даже не пошевелилась. – Вот как? Плевать на мать, да?
- Нет. Это вам плевать на меня.
Пусть мои губы тряслись, да и голос дрожал, но я сказала, что думала. Сказала и чуть не зажмурилась от страха. Но смогла, выдержала бешеный взгляд мамы.
- Уйди с глаз моих… - прошипела мама. Когда я замешкалась, она набрала воздуха в грудь и заорала! – Уйди, сука! А то я разобью тебя… на колени…
Вздохнув, я развернулась и пошла в свою комнату. Матвей, сидящий на диване, испуганно на меня посмотрел, а Андрейка, ждущий своей очереди, чтобы поиграть в приставку, еле заметно улыбнулся. Или же мне просто показалось.

*****
В мае я вышла на новую работу. Поначалу было очень неловко и даже стыдно. В большом офисе, за столами, разделенными перегородками, работали мои сверстники. Многие учились на заочке, как Катька, и в свободное время подрабатывали здесь. У них и рабочий день был неполным, и зарплата, соответственно, меньше. Но я устроилась на полный день, поэтому уходить, когда мне вздумается, не могла. Да и к работе с первого дня меня не допустили.
Сначала я прошла недельное обучение и здесь сложностей не было. Память у меня была хорошей, несмотря на то, что мама частенько отвешивала подзатыльники, когда делала со мной уроки. Сложные названия и характеристики строительной техники я тоже выучила быстро. Даже Олег удивился, когда я через два дня, после того, как мне выдали каталог продукции, подошла к нему и сказала, что готова сдать экзамен по продукту. Я так сильно боялась потерять работу, что даже сейчас снова лезла из кожи вон, чтобы не опозориться.
Первые вопросы были легкими. Я без ошибок рассказывала о технических характеристиках тракторов и бульдозеров, буров и кранов, да так складно, что Олег, хитро улыбнувшись, начал задавать более сложные вопросы. Только не для того, чтобы завалить. Он и двое других руководителей хохотали, когда я быстро и легко отвечала на поставленный вопрос. Они даже начали делать ставки, засыплюсь я или нет. В итоге засыпалась, не ответив на пару слишком уж сложных вопросов.

- Ну, что, Насть, - вздохнул Олег, подходя ко мне и кладя ладонь на плечо. – Это плохо.
- Простите, - вздохнула я. – Я правда учила. Но этого не было…
- Да, шучу я. Расслабься! – рассмеялся он, хлопнув меня по спине. Правда сконфуженно улыбнулся и тут же извинился. – На эти вопросы и старички-то хрен ответят. Молодца. Удивила, так удивила. Я и сам, стыдно признаться, половины не помню уже.
- Правда? – удивленно переспросила я. Олег кивнул, заставив меня робко улыбнуться.
- А то. И что ты на этом мясокомбинате-то забыла?
- Олеж, давай я её к себе заберу, - усмехнулся один из проверяющих. Черноглазый мужчина с тонкими, аккуратными усиками. Но Олег нахмурился и показал тому кулак. Я рассмеялась, а через секунду смеялись и все остальные.

Продолжение главы в комментариях.

© Гектор Шульц

Глава первая. Настя.
Глава вторая. Семья.
Глава третья. Изменения.
Глава четвертая. Боль.
Глава пятая. Взросление.
Глава шестая. Выбор.

Одиннадцатый класс. Множество мыслей в голове: куда пойти, как поступить, как жить. Но не у меня, а у моих одноклассников. Катька летом штудировала списки ВУЗов и выбирала, куда пойти, а я сидела рядом с ней и грустила, зная, что завтра и послезавтра у меня смены на мясокомбинате.
Когда я подошла к маме летом с вопросом насчет вышки, то получила то, что ожидала. Ругань, а потом и слезы. После моего эмоционального взрыва, когда мама нашла мою заначку, она правда перестала меня бить. Но насилие не исчезло. Оно стало более хитроумным и опасным, ведь теперь страдало не мое тело, а душа.

- Нечего тебе в институте делать, - отрезала мама, когда я взяла у Катьки сборник для поступающих в ВУЗы и положила перед ней на стол. – Бестолковщина это все. Вот есть у меня диплом и что? Помог? Папка твой перечеркнул все, когда писюном своим кривым тыкать начал абы куда, да тебя заделал.
- Но я же не буду всю жизнь на мясокомбинате работать? – удивилась я, присаживаясь рядом. Мама нахмурилась, как и отчим. Но он предпочитал помалкивать, пока она орудовала своим языком в моей голове. – Тяжело там, да и перспектив никаких.
- А они нужны тебе, перспективы эти? – фыркнула мама. – Зарплата хорошая, не каждый у нас такую получает. А выйдешь на полный день, так еще больше зарабатывать будешь. Там и до мастера дойти можно.
- Катька собирается поступать, да и одноклассники мои тоже, - вздохнула я, теребя в руках брошюру.
- Ага. С крыши прыгать пойдут, ты тоже прыгнешь? – съязвила мама и хлопнула рукой по столу, после чего заглянула мне в глаза. – Туго нам сейчас, доча. У отца вон с животом проблемы, братьев надо на ноги поднимать, да и у меня не так все гладко.
- Я на заочку могу, - сделала я еще одну попытку убедить маму, но та была непреклонна.
- На заочку деньги нужны. Так, хватит. Не потянем мы сейчас твою учебу. Проблемы решать надо, а не по институтам бегать и жопой крутить.

Когда я поделилась с Катькой этим разговором, подруга ожидаемо разоралась. Не на меня, а на мою семью. Катька никогда не стеснялась говорить, что думает, надеясь заразить этим и меня, да только мне мозги промывали куда жестче, чтобы так просто взять и согласиться с ней.

- Ну, тупо это все, родная! – бушевала она, пока мы сидели на берегу пруда после школы. – Сама, блядь, посуди, что твоя мамка хочет. Рабыню она хочет. Которая за ней говны выгребать будет и молчать, если та в край охуеет.
- Там правда все сложно, Кать, - поморщилась я. – Отчим болеет, у мамы мигрень развилась, да и братья никуда не делись. У них школа, а все это стоит денег.
- А ты-то тут каким боком? – фыркнула Катька. – Ты им, блядь, обязана или как?
- Наверное, обязана, - кивнула я. – Меня ж растили, кормили…
- И пиздили, - закончила за меня она. – Что-то отчим у тебя нихуя на больного не похож. Жопа шире плеч, мамон и щеки отожрал.
- У него желудок больной. От таблеток так и расперло, - пожала я плечами. Катька поджала губы и, достав из сумки пачку сигарет, закурила.
- Они тебе на шею сели и ножки свесили, - тихо ответила она. – Чего твоя мамка на работу не пойдет? Мигрень. А до мигрени она чего на жопе сидела? Малые твои чего по дому не помогут? Учеба у них. Так и у тебя учеба была, родная. Ну, посмотри ты правде в глаза.
- Знаю я, - кисло улыбнулась я. – Да только это же моя семья, Кать. Ты не поймешь…
- Не пойму, - вздохнула Катька, присаживаясь ближе и опираясь на мое плечо. – Блядь, я за тебя больше, чем за себя переживаю. А ты заладила: «моя семья, бла-бла-бла». Не давай им хоть так ездить на себе, Насть. Я не вижу, думаешь? Весь дом видит, как они баулы жратвы домой таскают. А отчим твой пузыри алкашам за гаражи носит, пока ты въебываешь на мясокомбинате.
- Просто меня сломали, - очень тихо ответила я. Так, чтобы Катька не услышала и не прицепилась к этому.
- Что?
- Ничего. Домой пора. Мама просила на кухне помочь.
Катька прищурилась, поиграла желваками, потом вздохнула и обняла меня. А я старательно гнала от себя сказанные подругой слова. Потому что понимала, как она права.

Насчет школьных экзаменов я не волновалась. За десятый класс удалось выправить оценки так, что я училась на четверки и пятерки, поэтому в одиннадцатом учителя не сильно зверствовали и даже не орали, если я вдруг тупила на уроке после ночных смен на мясокомбинате.
Правда было грустно слышать, как одноклассники обсуждают, кто и куда пойдет, зная, что меня после школы ждёт мясокомбинат. И пусть там ко мне хорошо относились, я втянулась в работу и могла двенадцать часов простоять за пультом пельменного автомата, в душе я все же понимала, что это не мое. Я любила рисовать, пусть мама и называла мои рисунки «бездарной мазней». Любила играть на гитаре и даже Катька удивлялась, как я так быстро все схватываю. Я даже сочиняла собственные рассказы, пусть и не такие интересные, как в книгах, которые я любила читать. Катька постоянно говорила, что я очень талантлива, но мама, когда я заикалась на тему курсов или кружка, сразу же возвращала меня с небес на землю. На все мои просьбы следовал один и тот же ответ: «Нет». В качестве аргумента приводилась стоимость, сложности, работа, на которую нельзя забивать. Мама всегда безошибочно жалила в нужную точку, из-за чего я чувствовала себя виноватой.

Деньги, которые зарабатывала, я отдавала маме. Даже ту прибавку, что мне давали за работу на машине. Если мне что-то было нужно, то я подходила к маме, просила, а потом доказывала, что мне это правда нужно. Исключений не было.
Если я хотела новую кофточку или юбку, мама закатывала глаза, кивала в сторону шкафа, в котором, по её словам, было полно вещей. Только то, что из этих вещей я давно выросла, во внимание не принималось. То же касалось и карманных денег. Мне сразу сообщали о проблемах со здоровьем, о мигрени, которая мучает маму целыми днями, о братьях, которых надо поднимать. Матвею было десять, Андрей учился в первом классе, поэтому львиная доля моей зарплаты тратилась на них. На одежду, на канцелярию, на учебники, на подарки учителям и на подарки братьям.

Подарки… Я ни разу не получала подарков. Не от Катьки, которая могла мне подарить кассеты, свою старую юбку или пару книг из домашней библиотеки. Подарков от мамы и семьи.
Как только случался мой день рождения, сразу же появлялась нехватка денег, проникновенные разговоры или обычный подзатыльник, если я спрашивала, что мне подарят. Когда мне исполнилось шестнадцать, и я пришла со школы с улыбкой на лице, потому что мне одноклассники подарили набор конфет, я увидела, что Матвей с Андреем режутся в игровую приставку. Еще вчера приставки не было, а мама на мой вопрос закатила глаза.

- В магазине скидка была. Мотя всю душу вынул, как увидел её, - ответила мама, кивая на приставку и братьев, кричащих друг на друга. – Он так смотрел, так смотрел, доча. Ну а что мне делать было? Он такой вой поднял. Зато потом глазки засияли. Всю дорогу улыбался.
- А как же я? – тихо спросила я, присаживаясь на диван. – У меня же день рождения.
- Ой, не последний же раз, - махнула рукой мама. – С зарплаты тебе подарок купим, ладно? Съездим с отцом и купим. Ну ты погляди, как рады-то, а?
Вечером отчим сожрал конфеты, которые мне подарили. Он даже не вспомнил, что у меня день рождения. Выбросил пустую коробку из-под конфет в мусорку и сказал, что в ванной лежит грязное белье, которое надо постирать. Вместо праздничного стола, подарков и поздравлений я два часа застирывала его обоссанные трусы, а потом получила от мамы нагоняй. Потому что забыла прочитать братьям сказку на ночь.

Естественно, с зарплаты я не получила никакого подарка. Мама об этом забыла, а когда я напомнила, наорала и обозвала эгоисткой, которая думает о себе. Вместо подарка они забили холодильник едой, купили братьям игрушки и сходили на застолье к новым соседям. Лишь однажды мама удивила меня.
Восемнадцатого декабря девяносто девятого мне исполнилось семнадцать лет. Я, как и обычно, вернулась из школы, неся в руках коробку конфет. Я знала, что про меня все забудут, поэтому не витала в облаках и не надеялась на чудо. И каким же было мое удивление, когда я, войдя в комнату, увидела на кровати гитару. За спиной стояла мама, а я, потеряв дар речи, пялилась на кровать.
- С днем рождения, доча, - сказала она, положив мне руку на плечо. Я обернулась и поджала губы. Хотелось реветь, но я сдержалась. – Отец вон нашел.
- Спасибо… - прошептала я, обнимая маму. Та вздохнула в ответ и погладила меня по голове.
- Знаю я, что ты к Катьке играть ходишь. Мозоли вон на пальцах, да книжки на столе, - ответила она, кивая на стол. – Только играть будешь, когда нас дома не будет. Иначе я с ума сойду, да и отцу отдых нужен.
- Хорошо, мам. Спасибо, - кивнула я, пропустив её слова мимо ушей.

Когда мама ушла, я взяла гитару и, улыбнувшись, осмотрела её. Старенькая, акустическая гитара. На задней стенке наклейка «Сочи 79». Струны спущены, но это гитара. Моя гитара. Я понимала, что мама скорее всего купила её с рук или у кого-то из знакомых. Но душу грело осознание, что она проявила внимательность и заботу.
Я настроила гитару, как меня учила Катька, и осторожно коснулась пальцами струн. Ну а когда услышала звук, то не сдержала слез. Впервые мама проявила ко мне доброту. Вспомнила о том, что она моя мама, а я её дочь. И от этого хотелось реветь еще сильнее.

На зимних каникулах Катька забежала ко мне, пока мама с отчимом были на рынке, чтобы помочь поменять на гитаре струны. Она принесла свои и велела мне притащить кусачки, а потом сказала то, что снова разбило мне сердце.
- Ну, теперь точно станешь главной панкушкой на районе, - усмехнулась Катька, заканчивая настройку гитары. Она провела пальцем по струнам и удовлетворенно хмыкнула. – Готово, родная. С тебя три пятьдесят.
- Сочтемся, - рассмеялась я, а потом замолчала, когда Катька неожиданно сказала.
- Ха, а гитара-то на Лялькину похожа. Ну, Наташка Лялина с третьего подъезда, - пояснила она, увидев на моем лице удивление. – У помойки валялась. Наташке новую подарили, а ту на помойку вынесли. У нее еще наклейка сзади была… Ох, блядь. Родная, прости…
- Все нормально, - закусила я губу, когда Катька перевернула гитару и все поняла. Да и я тоже. Никто не покупал мне гитару. Мама или отчим шли мимо помойки и увидели её. Вспомнили, что у меня день рождения и забрали с собой, наврав с три короба.
- А я уж подумала, что правда поменялись, - хмыкнула Катька, подразумевая моих родных. – Суки ебаные.
- Да, ладно, - вздохнула я, забирая инструмент. – Нормальная гитара. Спасибо, что хоть такую подарили.
- И то верно, - кивнула подруга. – Чо, гулять пойдем?
- Через час, - ответила я. – Посуду помою и зайду за тобой.
- Давай, - снова кивнула Катька, а я, проводив её, прислонилась к стене в коридоре и поджала губы, не зная, радоваться мне или снова плакать.

Порой мне казалось, что мама и правда пытается меняться. Она могла погладить меня по голове, иногда разговаривала со мной перед сном, спрашивая, как у меня дела в школе. Но потом, словно устав от ношения масок, снова превращалась в прежнюю маму. И тогда возвращались подзатыльники, ругань и оскорбления.
Однажды я долго возилась в морозилке на работе, распихивая полуфабрикаты по ящикам, поэтому ожидаемо заболела. Утром я еле встала, на ватных ногах зашла на кухню и увидела там маму.
- Мам, кажется, я заболела, - поморщилась я, беря стакан и наливая воды из-под крана.
- Глупости не говори, - фыркнула она и, встав со стула, подошла ко мне, после чего пощупала лоб. – Небольшой жар. Где тебя угораздило? С Катькой опять шлялись где-то?
- Я вчера на работе в морозилке была. Пересчитывала полуфабрикаты. Наверное, из-за этого, - ответила я и, присев на табурет, вздохнула. Мне было плохо: лихорадило, дико хотелось пить, да и каждую клеточку тела ломило, словно меня молотком избили. – Можно я дома останусь? Лида разрешит…
- Еще чего удумала, - возмутилась она, доставая аптечку. – Парацетамол с аспирином выпьешь и через два часа пройдет. Пропотеешь и все.
- Мам, но правда плохо, - попытка провалилась. Мама покачала головой и поджала губы. Верный признак того, что она злится.
- Зарплата сегодня?
- Да. Обещали.
- Значит, пойдешь. В школу записку напишу, полежишь пока, а после обеда на работу поедешь.
- Меня сразу завернут и обратно отправят, - возмутилась я, но вспышка забрала последние силы. Голова закружилась, и я чуть не упала.
- Придуриваться только не надо. Обычная простуда. Пей, - она протянула мне таблетки и добавила. – Иди в кровать. Разбужу тебя после обеда.

Но и после обеда мне не полегчало. Голова раскалывалась, горло саднило так сильно, что было больно глотать, а руки ничего не могли удержать. Но мама была непреклонна. Когда дело касалось зарплаты, на второй план отступало все: контрольные, праздники и даже болезни.
Я не помнила, как доехала до мясокомбината, как переоделась и вошла в цех. Хорошо, что меня перехватила Лида и, охнув, увела в подсобку.
- Настя! Ну что ты творишь? – сетуя, она уложила меня на скамью и укрыла телогрейкой. Я вымученно улыбнулась, но Лида вздохнула и покачала головой. – Куда ты поперлась-то с температурой?
- За зарплатой, - тихо ответила я. Меня начало знобить, да так сильно, что аж зубы застучали.
- Дохлым зарплата не нужна, - снова вздохнула Лида и, пощупав мой лоб, скривилась. – Ты горишь вся. Таблетки пила?
- Ага.
- Какие?
- Парацетамол и аспирин, - ответила я. Лида кивнула, подоткнула под меня тулуп и махнула рукой на Аньку, которая вошла в подсобку и открыла рот.
- Бухая? – спросила та, заставив Лиду ругнуться.
- Хуйню не неси. Температура у нее. Если Михалыч будет по цеху гулять сегодня, в подсобку не пускайте. Скажите, травили тараканов.
- Лады, - пожала плечами Анька и, подмигнув мне, вышла.
- Я могу работать, - прошептала я, но Лида покачала головой.
- Можешь, можешь. В себя сначала приди, дурная. А потом работай.

Я всю смену проспала в подсобке. Ни Лида, ни другие рабочие меня не трогали. Только Коля иногда забегал, мялся на пороге, вздыхал и, осторожно прикрыв дверь, уходил. После того, как я сломала руку, он очень трепетно ко мне относился, а тут на него даже жалко было смотреть.
После смены Лида посадила меня на автобус, и я поехала домой. Пассажиры на меня косились всю дорогу, а я, прижавшись горячим лбом к холодному стеклу, дремала. И чуть не пропустила свою остановку, но все же успела выскочить из автобуса и, шатаясь, медленно побрела к дому.
Я тихо вошла в квартиру, с трудом разделась и, войдя на кухню, положила перед мамой зарплату. Затем выпила воды, проигнорировала мамин приказ вымыть полы и отправилась в свою комнату. Легла в кровать и с головой укрылась одеялом, а потом уснула.

Проболела я почти две недели. Болела сильно: меня то скручивал кашель, то знобило и трясло, как припадочную, то я обливалась потом, буквально сгорая изнутри.
Мама иногда заходила ко мне в комнату, приносила воду и таблетки, а потом молча уходила. Братьям запретили подходить к моей комнате, а мне было запрещено её покидать без разрешения. Мама дико боялась, что и остальные заразятся, но им повезло. Когда мне стало получше, то мама снова включила свою старую пластинку. «Денег нет, вот ты проболела, копейки получишь, на что мы жить будем» и все в таком духе. Я молчала, пыталась встать с кровати, но была так слаба, что снова падала обратно в мягкие объятия одеяла.
- Сука такая, - ворчала мама, думая, что я не слышу. Она разговаривала с отчимом, не стесняясь крыть меня матом. – Выебывается больше. Я вижу, что глаза блестят. Здорова она, просто прикидывается. Лишь бы на работу не идти. Захожу вчера, а она музыку слушает и ножкой трясет. Больная, тоже мне…
Больше я ножкой не трясла, боясь снова рассердить маму. Да и музыку слушала только ночью, когда не могла уснуть от того, что ноги крутило от судорог.

*****
Перед экзаменами меня на какое-то время оставили в покое. Мама вспомнила, что хороший аттестат тоже нужен, разрешила взять отпуск на работе на время экзаменов и запретила братьям мешать мне готовиться. Ну а я с чистой совестью брала тетради и шла в читальный зал библиотеки, где до закрытия занималась.
Иногда мне компанию составляла Катька, правда, устав, утаскивала меня погулять, но я была не против. Гулять приходилось подальше от дома, чтобы не столкнуться с мамой или отчимом. Однако мне везло, пусть я и отчаянно трусила, что очень веселило Катьку. Правда и веселье со временем сошло на нет. Я понимала, что если хоть по одному экзамену получу тройку, то мама с меня шкуру спустит. Поэтому частенько отказывала Катьке и подруга, надув губы, занималась вместе со мной.

Катьке было проще. Она договорилась с родителями, что будет поступать на заочку и параллельно работать. Её бабушка работала в университете библиотекарем и, естественно, внучку бросить не могла. Катька и меня зазывала с собой, но я отказывалась, выдумывая нелепые отмазки. Скажи я ей правду, и подруга меня будет клевать, пока ей не надоест, а это ей не надоест никогда.

Экзамены я сдала успешно, получила аттестат и криво улыбнулась, когда меня поздравила и обняла Катькина мама, тетя Алла. Моя мама не пришла, сославшись на мигрень. Когда я уходила на вручение аттестатов, она лежала на диване, охала и прижимала ко лбу мокрую тряпку.
Мои одноклассники радовались, а я стояла в сторонке и, смотря на них, грустно улыбалась. Сейчас они поедут на выпускной, а я отправлюсь домой, потому что мама не разрешила. Завтра они будут спать вволю, а я поеду рано утром на мясокомбинат, зайду в отдел кадров и скажу, что теперь буду работать полную смену постоянно. Послезавтра у них начнется новая жизнь, а моя останется все той же – серой и унылой.

- Деньги им платить, чтобы тебя там выебали, как дуру деревенскую? – фыркнула она, когда я впервые заикнулась о выпускном. – Это раньше танцевали до утра, адресами обменивались, да рассвет встречали. А сейчас нажрутся и давай ебаться, пока не посинеют.
- Кривой пизды дурные дети, - поддакнул отчим, не отрываясь от газеты. Я не стала спорить, налила себе чай и ушла в комнату. Может мама права и мне правда там делать нечего? Есть же дела и поважнее.

На следующий день я приехала на работу и первым делом зашла в отдел кадров. Галина Кирилловна Кириченко по-прежнему сидела там. На первый взгляд, ничего не поменялось, но я увидела, как постарела наш кадровик. В волосах белела седина, губы окружила сеточка морщин, и лишь глаза были все теми же. Жесткими и цепкими.
- А, Соловей! – вместо приветствия гаркнула она. Я улыбнулась и присела на стул. – Ну, какими судьбами? Увольняться пришла?
- Нет, - мотнула я головой. – Аттестат принесла, теперь могу полную смену работать.
- Это хорошо. Народ нужен, - хмыкнула Галина Кирилловна. Я промолчала и подождала, пока она внесет изменения в мой лист. – Готово. Передам мастеру цеха. Так, о зарплате она тебе рассказывала?
- Да.
- Ну, значит, воздух сотрясать не буду, - хохотнула она. – Дуй переодеваться.
- Хорошего дня, - улыбнулась я. Галина Кирилловна серьезно на меня посмотрела и, кивнув, поджала губы. Словно поняла, что для меня этот день хорошим никогда не будет.

- От она! – удивилась Анька, увидев меня в раздевалке. – Насть. Я думала, ты увольняться будешь.
- Куда там. Еще поработаем, - вздохнула я, надевая белый халат и застегивая пуговицы. Анька потерла толстую губу и кивнула.
- Ага. Ладно. Тебя подождать?
- Не, иди. Сама дойду, - улыбнулась я. Но, когда Анька вышла, моя улыбка исчезла, будто ластиком стерли. Я умела быть вежливой. Умела и маски надевать, если нужно, потому что у меня был хороший учитель.

Лида тоже удивилась, когда я вошла в цех и направилась к пельменному автомату. Только, в отличие от Аньки, ничего не стала говорить. Нахмурилась, покачала головой и кивнула мне. Я кивнула в ответ и запустила машину, когда рабочие заняли свои места.
Правда на обеде она перехватила меня в коридоре и, утащив в подсобку, устроила допрос. Сначала я отнекивалась, а потом поплыла, когда Лида грубо меня встряхнула за плечо.

- С твоей-то башкой и в этом клоповнике? – возмутилась она, когда услышала, что я отказалась от вышки. Лида говорила правду. Я частенько рассказывала рабочим всякие интересности, да и быстро все схватывала, когда меня обучали на оператора линии. – Или аттестат плохой?
- Хороший, - пожала я плечами.
- А в чем дело тогда? – спросила Лида. Я промолчала и покраснела от смущения. Мама всегда мне говорила, что нельзя выносить сор из избы. Но Лида все поняла.
- Понятно. Семья против, - вздохнула она и, погладив меня по голове, кивнула. – Ладно, пошли работать, горе ты мое луковое.
Я не смогла сдержать улыбки, да и Лида улыбнулась. Пусть и немного грустно.

С того дня началась моя новая жизнь, хотя, если так посмотреть, она была все той же. Утром я вставала первой, ставила чайник на огонь и будила братьев в школу. Затем шла в туалет и умывалась, после чего делала бутерброды для мелких и завтракала сама. Хорошо, хоть отводить их в школу не надо было. Мой рабочий день начинался в восемь, а до работы ехать сорок минут, поэтому братья ходили в школу сами, а я медленно топала на остановку, где меня подбирал служебный автобус. Автобус для рабочих выделил новый директор мясокомбината и многие ему были благодарны. Правда, когда автобус подъезжал к моей остановке, то был забит полностью и мне приходилось орудовать локтями, чтобы влезть внутрь душного салона и до самого мясокомбината дышать вонью от нечищеных зубов и смесью перегара с блевотиной.

Затем двенадцатичасовая смена, а то и еще два часа, если Лида просила задержаться. Стоя у пульта пельменного автомата, я не заметила, как сама стала автоматом. Меланхолично нажимала кнопки, следила, чтобы Анька не лазила рукой в лоток, где пакеты с пельменями спаивал горячий нож, а потом, дождавшись гудка, шла со всеми в столовую.
Там я обычно брала поднос, изучала меню и, взяв еду, занимала свободный столик. Иногда ко мне подсаживались наши девчата, иногда я обедала с Колей, но чаще всего одна. Медленно колупала вареную перловку с котлетой, потом ела салат из огурцов и помидоров, и, закончив, уходила в цех, чтобы еще немного побыть в одиночестве. Лида понимала мое состояние, поэтому не надоедала. Да и другим сказала меня не трогать. Знала, что со временем я оживу. А я оживать не хотела.

Домой я возвращалась по привычному маршруту, выходя на одну остановку раньше, чтобы просто прогуляться и подышать свежим воздухом. Я шла домой неспешно, никуда не торопясь. Рассматривала окна квартир, в которых горел теплый свет, улыбалась, если видела обнимающихся людей.
Больше всего я любила осень. Тогда я делала большой круг, заходя по пути в парк рядом с домом. Шла по потрескавшимся дорожкам, раскидывала ногами в стороны желтые листья и думала о своем. Когда шел дождь, я позволяла себе чуть поплакать. Но не сильно, чтобы глаза не покраснели. Я не хотела, чтобы мама видела мои слезы и мою боль. На её ворчанье я не обращала внимания, став молчаливой и рассеянной.
Вернувшись домой, я мыла посуду, которая скопилась за день в раковине. Иногда ко мне присоединялся Андрейка и рассказывал, как прошел его день в школе. Я невольно улыбалась, слушая брата, у которого горели глаза. В отличие от Матвея, младшенький любил учиться и поглощал знания, словно отчим водку. Только отстраненность Андрея никуда не делась. Он все так же закрывал ладонями уши, если мама принималась меня отчитывать, и убегал в комнату. Но наедине со мной он улыбался и делился своими победами в школе.
После мытья посуды я готовила ужин. Мама перестала подходить к плите, когда поняла, что я готовлю не хуже неё. Только Матвей корчил рожу и швырялся едой, говоря, что она на вкус, как говно.

Когда мне исполнилось девятнадцать, Матвей начал меня пугать. Ему было двенадцать, но вел он себя, как озабоченный девятиклассник. Когда я сидела в туалете, он мог приоткрыть дверь и подглядывал за мной в щель, думая, что я не вижу. Воровал мои трусы, лазил в моих вещах и однажды я увидела, как он мучает щенка на пустыре за школой. Меня он привычно именовал блядью, когда мама и отчим не слышали. Причем произносил это слово с придыханием, будто ловил от этого странный кайф. Как-то я пожаловалась маме, но та махнула рукой, сказала, что он еще ребенок и проигнорировала странное поведение сына. Андрейка тоже пугался брата.
Младшенький подошел ко мне однажды, когда я мыла посуду и сказал, что Матвей сидит под одеялом и трясется. Вздохнув, я взяла Андрея за руку и отправилась в комнату, сорвала одеяло и увидела, что Матвей дрочит на мою фотографию, которую вытащил из семейного фотоальбома. Он не остановился. Только усмехнулся, нагло смотря мне в глаза, и продолжил «трястись». Мама и это проигнорировала, сказав, что мальчик растет. Отчим заржал и долго подкалывал насупившегося Матвея, что тот ослепнет, если не перестанет.

Учился Матвей плохо и дошло до того, что мама стала делать домашку за него, пока он валялся на кровати и читал комиксы. Я боялась оставаться с ним наедине, поэтому, если такое случалось, запиралась в комнате и ждала, пока мама не вернется с рынка. Матвей жутко скреб ногтями в дверь, а меня еще долго преследовал его глухой голос, повторявший одно и то же:
- Настя - блядь. Настя – блядь.

Но в целом я привыкла к такой жизни и не замечала, как начала таять. Словно восковая свечка, которую обрекли на сожжение во имя высшей цели. Немного помогал дневник, куда я выплескивала свою боль, и музыка. Я вставляла наушники в уши, нажимала кнопку «Play», закрывала глаза и уносилась из этого мира в другой. Более радостный и счастливый.

Серость постепенно завладевала мной. Это подмечала и Катька, с которой мы стали видеться реже. Я работала, а Катька и работала, и училась, возвращаясь домой за полночь. Подмечала Лида, говоря о том, что мне нужен отпуск. Я улыбалась и кивала в ответ на это. Мама уже дала мне ответ насчет отпуска, и он был таким, как я и ожидала.
- Хватит! На том свете отдохнешь, - ответила она и принялась загибать пальцы, перечисляя проблемы, для которых нужны были деньги.
Какие-то радостные мелочи, случавшиеся со мной, тоже растворялись в этой серости, почти не оставляя следа в моей душе.
Однажды я шла домой с работы, как обычно медленно и никуда не торопясь. Рассматривала людей, идущих навстречу и слушала любимый «Blackmore's night» в плеере, думая о своей серой жизни. А потом вздрогнула, когда мне преградили путь два длинноволосых парня. Причем один из них был довольно симпатичным, а второй, выше ростом, походил на гопника, зачем-то одевшегося, как неформал. Я вытащила наушник из уха и сделала шаг назад, пока не осознала, что симпатичный парень протягивает мне три цветочка – розочки, которые еще не успели распуститься.

- Девушка, вы чо такая грустная? – спросил меня высокий. Он улыбнулся доброй, обезоруживающей улыбкой.
- На работе устала, - нехотя улыбнулась я в ответ. – Домой иду.
- Не дело без улыбки домой идти, девушка, - сказал второй и снова протянул мне цветы. – Возьмите и улыбнитесь. Ну её в жопу, грусть эту.
- Может вас обидел кто? – я повернулась к высокому и помотала головой. – Точно? А то мы и пизды можем дать. Как рыцари, типа.
- Блядь, Солёный, - рассмеялся второй и я, неожиданно, рассмеялась тоже. Он повернулся ко мне, приложил руку к груди и извинился. – Вы его простите. Подкатам он только учится.
- Успешно учусь, чо ты буровишь? - возмутился высокий, но потом тоже хохотнул. – Ладно. Не пугайтесь. А цветочки возьмите. Нас тут один кавалер испугался, цветы бросил и бежать. Ну и не бросать же? Хорошие вон. Пусть вам настроение поднимут.
- Спасибо, ребят, - улыбнулась я, беря цветы. Парни переглянулись, хохотнули, а потом, словно заранее сговорились, чмокнули меня с двух сторон в щеки, снова заставив рассмеяться.
- Улыбайтесь, девушка. Ну их все в пизду! Погнали, Дьяк. Поляна ждет! – крикнул высокий. Второй помотал головой, виновато улыбнулся и, дурашливо поклонившись, побежал за другом.

Продолжение главы в комментариях.

Ботинки Мертвеца - психологический триллер 2004 года , режиссёраШейна Медоуза. Главную роль исполнил Педди Консидайн, что вместе с режиссёром написал сценарий в соавторстве с Полом Фрейзером. В фильме дебютировал Тоби Кеббелл (Ученик Чародея, Гнев титанов, Рокнрольшик, Фантастическая четвёрка, Ветеран).

Съемки проходили летом 2003 в течение трех недель. Критики оценили фильм положительно но картина бютжет свой не отбила. Только со временем, Ботинки мертвеца обрели культовый статус.

В преддверии выхода фильма, создали графический роман.

По версии создателей проекта это будет психологический триллер, в котором Кристофер Робин - 25-летний психопат, живущий в Нью-Йорке. Свои проблемы он решает с помощью бесед с выдуманными животными, которые появляются после воздействия веществ.

Кажется, самые отбитые фанатские теории стали реализовываться. Ну ведь согласитесь, что такое вполне вероятно, что у Кристофера Робина знатно свистит фляга, а все эти его друзья Вини-Пух, Пятачок и остальные всего лишь плод его воображения. Думаю, стоит посмотреть, если нормально реализуют, то будет интересный психотриллер.

Как Вам такая идея?

Так вот этот Ланг в 1931 году снял триллер "М" про маньяка, охотившегося за маленькими детьми. В основе - реальная история дюсельдорфского педофила начала ХХ века. Но об этом фильме не будем. Найдёте, если захочется, и оригинальную ленту, и ее перепевки разных лет. Правда предпоследняя выходила давно, аж в 1965 год и снял ее почти наш земляк, французский актер и режиссер Робер Оссейн, напихав в фильм немало пафосной ерунды, вплоть до "Майн Кампф".

А вот создатели сериала "М" (2019 г., в России переведён как "М убийца") не просто сделали достойный ремейк классики. У них получилось совершенно самостоятельное произведение. Да еще на грани абсурда, да еще с почти клоунским гротеском и театральщиной, да еще с прекрасными и почти неизвестными в России европейскими актерами. Легко узнаются только Мориц Бляйбтрой да Юрген Маурер, остальные не так известны в РФ, к сожалению.

Континентальный синематограф еще умеет удивлять! Персонажи, картинка, музыка, повороты сюжета - всё хорошо. Особенно первые три серии. Потом сериал немного поскучнел и в последние три серии стал попроще, попреснее. И очень жаль, что создатели не смогли до конца додержать "гамлетовский вздох". Но все равно очень, очень рекомендую.

Сюжет простой: в Вене пропадают маленькие девочки, которых потом находят убитыми. Немногие свидетели и выжившие дети вспоминают, что незнакомец, уводивший очередную жертву, всё время насвистывал мотив из "Пер Гюнта" (конкретно из "Пещеры горного короля").

Родители в панике, горожане в истерике начинают подозревать всех подряд: школьного учителя, продавца сладостей, слабоумного клоуна, уличного фотографа. Ничего не напоминает эта общественная паранойя? Классическая педоистерия последних лет!

Начинаются спекуляции на горе родителей и страхе толпы. То какой-то экстрасенс предлагает свои услуги. То рвущийся на пост канцлера Австрии министр внутренних дел обещает на радость гражданам завинтить гайки и прочее "пришло время жёстких решений". Правильно выстроить образ популярного у электората политика ему помогает прожженный циничный пиарщик, на ходу сочиняющий кликбейтные заголовки и темы статей в газетах.

Полиция тщательно патрулирует улицы, у теневой криминальной экономики падают доходы: к проституткам не ходят клиенты, попрошайкам не подают милостыню, карманники не могут пощипать публику. И вот мир криминала решает сам найти маньяка и казнить его. Но кто он?

Дальше уже спойлеры, которые на пикабу не любят. Ну разве что попрошу сериал не показывать детям, хотя бы из-за сцены орального секса с кактусом, к нему принуждают проститутку, которая из-за облав стала приносить меньше денег.

Небольшой штришок: имена в сериале есть только у детей. Все остальные персонажи - это маски, типажи: "министр", "комиссар полиции", "издатель", "человек в лисьей шубе", "продавец сладостей". Лишь в самом финале мать пропавшей девочки назовёт по имени муж, и всё.

Удивительно, но обошлись без пресловутой "повесточки". Наоборот - в сериале с первых кадров звучит тема мигрантов в Европе. По ходу пиесы к ней всё время возвращаются многие персонажи, звучат лозунги об ужесточении пересечения границ, сокращении трат на мигрантов и пр.
В этом смысле забавен диалог начальника полиции и министра внутренних дел:
- Вы ничего не смыслите в политике!
- Речь не о политике, а о преступлении!
- Речь ВСЕГДА о политике.

Сами мигранты показаны далеко не душками. Тот же брат пропавшей афганской девочки с презрением отчитывает местных: "Что эти австрийцы постоянно присылают ко мне одних баб (переводчик-женщина, следователь-женщина и пр.)?! Они совсем нас не уважают!"
И когда ему предлагают все же посотрудничать с властями, так будет проще натурализоваться в Австрии, то мигрант так же зло заявляет: "Сдалась мне ваша Австрия! Мы хотим в Германию!"

Не совсем спойлер, но смешной момент, который не могу не упомянуть. По ТВ диктор говорит, что "в знак солидарности и как символ единения мы похороним всех погибших от рук маньяка детей вместе". Мигранты, смотрящие телевизор: "Он сказал "вместе"? Значит всех похоронят на мусульманском кладбище". В то же время местные, узнав об инициативе совместных похорон, говорят: "Что?! Это мигрантское отродье похоронят вместе с нашими детьми?!"
И таких маленьких, но приметных пунктиков по фильму много. К слову, обратите внимание на подушки на диване в квартире одноклассника пропавшей девочки, тоже многоговорящая деталька.
Приятного просмотра!