Пейзажи сменяются в головокружительном калейдоскопе — это дарит искренний восторг, будто я ребёнок сидящий на аттракционе. Такое сладкое ощущение, когда из этого водоворота успеваешь выдёргивать и вкушать виды и чувства, глубокие и яркие, наполняющие всё цветом и смыслом. В конце концов, рано или поздно пресытившись этим яством, я ухожу на заслуженный отпуск, позволяя себе утонуть в полученных ощущениях, медленно поглощая и разъедая их, вкушая, дегустируя и разбирая то, что удалось выхватить, по полочкам. И так пока я снова не наполнюсь томительным голодом исходящим откуда-то из глубин, таким тягучим и невыносимым. Расползаясь, он заполняет мой разум, погружая в истому, соблазняя и предвкушая мгновение, когда он будет спущен с цепи, замыкая цикл.
Это всё прекрасно, но что-то не так, я будто сосуд, постепенно наполняющийся сомнениями, медленно и с хрустом трескаюсь под давлением, нутром ощущая какое-то фундаментальное противоречие. Сколько бы я не пытался откупиться и примериться с ним, это помогает лишь на время, снова и снова болезненно он вырывает меня из сладостной истомы, выбрасывая на холодный пол и требуя ответов, решений. Молчаливо и с осуждением смотря на меня, видя лишь жалкое существо, недостойное существования. Это вызывает нестерпимый поток обиды и гнева, что затмевает мой разум, комкуя мысли в бушующий ураган, срывающийся на ни в чём не повинной идее. Я и сам прекрасно знаю и чувствую, что что-то не так, просто никак не могу собраться, мне не хватает ни сил, ни гордости, ни ума, не то, чтобы разобраться с внутренним беспокойством, а даже объяснить себе, в чём же оно заключается.
Дни сменяются сезонами, не оставляя и следа от былой роскоши, превращая будни в мрачные, поникшие и медленно стекающие буквы. Я всё чаще теряюсь в них, плутая в тумане собственных иллюзий, забывая смыслы и идеи. Ни времени, ни тревог, ни радости, ни самой идеи выхода или его поиска, лишь изредка меня посещает старый друг, голод. Его тянущее, томительное ощущение вызывает ностальгию и меланхолию, напоминая о существовании какого-то иного мира и другого меня живущего там, наполненного чем-то, что более не имеет названий. А затем снова провал. И разлетевшееся сознание вновь собирается вокруг неизвестного, но отдалённо знакомого чувства. Оно проявляется в пересохшем рту, пробуждая меня ото сна, неистово желая восполнить, утолить нечто. Безнадёжно поглощая окружающее пространство, давясь и захлёбываясь, не в силах наконец-то напитаться и найти то, что потеряно во времени, что-то, что должно быть заполнено.
Постепенно его бессмысленное стремление приносит плоды, возвращая на белый холст знаки, оживающие и переосмысливаемые, они никогда более не примут прежнего облика, но являются чем-то новым, другим. Привнося важную концепцию, чего-то собственного. Медленно по крупицам, создавая мир и оставляя вечность позади. Это всё было так давно, что кажется чем-то незнакомым, один лишь калейдоскоп вновь наполняет жизнь смыслом, связывая две оторванные временем личности. Всё тот же калейдоскоп, яркий, притягательный и головокружительный, дарующий искренний восторг, будто я вновь ребёнок, впервые севший на аттракцион. Только вот я уже не ребёнок, его головокружительность не иллюзорна и отнюдь не весела. Она скрывает нечто очень мрачное, пробивающееся в каждом движении. Сменяемые образы в последний миг рвутся, с треском, заменяясь следующим кадром. Чем дольше я думаю об этом, тем чётче начинаю видеть, пейзаж, затем разрыв, со скрипом прорывающийся в разум, затем снова пейзаж, похожий на предыдущий и рассказывающий о том же. Но между ними был разрыв, будто после каждой запятой, кто-то пропускает лист, оставляя мои мысли наедине, на съедение непроглядной тьме. Она постепенно движется, сначала становясь всё заметнее, всё дальше разделяя яркие мгновения, а затем наконец сшивает образы воедино и обходит меня со спины. Я ощущаю её молчаливое дыхание и тень, отбрасываемую на сменяющиеся образы, она постепенно расползается, заполняя углы и чем дольше я думаю, тем яснее осознаю, что не могу повернуться. Я лишь поток мыслей, запертый перед калейдоскопом ярких образов, пока нечто медленно закрывает мой взор руками.
Больной зуб заставил меня снова обратиться к народной медицине. Еще пред первыми петухами я направился в поликлинику, чтобы получить заветный талончик. Выдавали их ровно с 8 утра на весь день, минута промедления могла стоить часам ожидания избавления от боли. Аппараты, выдающие талоны конечно были, однако ж они стали частью декора поликлиники, потому от руки их выписывали теточки из регистратуры.
Естественно я приехал заранее, чтобы взять талон на 9. Тоже очень интересный вопрос. Их выдают с 8, а прием через час. Жди тут, страдай! А в поликлинике еще и атмосфера очень напряженная. Персонал злой, как собаки гавкают на всех, и ходят по узким коридорам словно танки, идущие в атаку через баррикады, а слово «Извините!» вымерло там вместе с мамонтами. Народ негодует долгими очередями, да и в целом.
Чтобы не снимать и одевать бахилы, я решил покурить вдоволь перед заходом, а то ж следующий раз будет часа через два, не меньше. Иду я значит вдоль заборчика поликлиники с внешней стороны, быстро тяну папироску. С таким расчетом, чтобы она закончилась не позднее появления калитки пред очами моими. Прямо знак «Стоянка и остановка запрещена», куда по-хозяйски перед моим носом заезжает дед на внедорожнике и паркуется. Во, думаю, идиот, ослеп что ль? Знак же. Выбрасываю сигаретку метким выстрелом с щелбана на проезжую часть и захожу в калитку.
– Молодой человек! – окликает меня дед из машины.
Я поворачиваю голову. Пауза. Длительная. Стою в калитке, жду пока он разродится.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте!
– Я заведующий поликлиники.
– И? – подумал я, но решил подождать развития событий.
– А вы к нам зачем?
– Зубы лечить.
– А зачем вам зубы лечить, вы же здоров?
– В смысле?
– Ну раз курите, значит здоров!
– Обалдеть у тебя, дядь, логика конечно! – снова подумал я, четко решив не продолжать эту потрясающую беседу.
Все 20 метров до поликлиники он причитал о вреде курения и, как следствие, моем богатырском здоровье. На входе я занял место у регистратуры, которая начинала свою работу ровно в 8.00 и ни секундой раньше. Моя задача была получить заветный талон на 9 и костьми лечь, но не пропустить никого вперед себя. Заведующий, шедший сзади и тщательно вытирающий ноги о каждый коврик, а их было три, наконец-то попал в свою вотчину, а тут снова я. Шарманщик запел свою песню вновь, причем привлек к исполнению двух охранников, напоследок сказав им, чтоб наказали меня.
– Как наказывать-то будете? – заржал я, когда их босс скрылся из вида.
– Да, не слушай его. Он всегда ерепенится, когда кто-то курит у входа или забора, – ответил один из охранников, который явно был повеселее своего соратника.
– А ничего, что он прям под знаком припарковался, праведный ваш?
– Это его место.
– Под знаком?
– Ага.
– Чудесно.
– Это он еще в хорошем настроении был.
– А что ж бывает, когда он в плохом?
– Не спрашивай.
– Война, так война, – подумал я и набрал 112, чтобы сообщить о злостном нарушителе парковки.
Дождавшись заветного часа, мое тело в страхе и ужасе опустилось в кресло стоматолога. Все оказалось не так страшно, просто надо было поменять пломбу.
– Наркоза нет, потерпишь! Да тут и дел-то на 5 минут! – сообщила мне врач.
– Хорошо! – собрав все силы в кулак, выцедил я.
Однако было не очень хорошо. Во время бурения скважины пару раз прострелило так, что чуть глаз не вывалился, а когда магистр зубного дела принялась заляпывать цементом образовавшееся отверстие, в поликлинике вырубился свет.
– Опять фазу выбило! – равнодушно вздохнула ассистентка врача.
– Зоя, иди посвети, чего расселась!
Зоя зажгла факел на своем телефоне и направила мне в рот, лекарь ваяла скульптуру нужной формы. Спустя 20 минут запустили генератор, но свет включился в соседнем кабинете, у зубного хирурга.
– Пойдем туда, я тебе досверлю, чтоб рот закрывался нормально.
– Ага.
– Зоя, что-то тут бур плохо держится!
– А я чего сделаю, Валентина Михална?
– Да тут и дел-то на 5 минут! – и принялась сверлить.
Я вновь напрягся, но к счастью сие чудо техники не разворотило ротовую полость. Спасенный человек в моем лице решил незамедлительно покинуть цитадель здоровья.
Выйдя, я увидел, как эвакуатор увозит машину заведующего поликлиники. Сразу на душе как-то полегчало. Даже причиненные мне страдания были забыты.
– Твоя? – спросил у меня представитель правопорядка.
– Не-е-е! Я ж не дурак под знак ставить.
– Вообще ничего не боятся. Благо есть добропорядочные люди. Сообщили!
– Вот-вот.
Эвакуатор тронулся и поехал, спустя несколько секунд скрывшись за поворотом.
– Сигареткой не угостишь? – спросил у меня страж дорог.
– Держите!
Закурил и сам. Из поликлиники выбежал заведующий.
– Да увезли пару минут назад! Как же вы так прямо под знаком поставили? Не заметить было сложно!
– Как же, как же! А вот так же!
Я картинно пускал дым. На лице моем была явная ухмылка. Злорадная такая.
– Тут поликлиника, чего курите? – завопил заведующий.
Холостяцкая жизнь подкидывает некоторые сложности. Убираться надо, чтоб не существовать в грязи. Мой перфекционизм заставляет знатно протряхивать мозг, который не может творить, когда вокруг хаос. Особенно пыль раздражает, что прибивается к углам. Можно, конечно, нанять домработницу, но откуда барыши у писаки без галочки? Сколько боли принес самоклинининг, но однажды дом мой обрел робот-пылесос, который недурно разгружал ненавистный процесс. Готовить еще. Благо прогресс пошел так далеко, что люди наконец-то стали резать продукты. Негоже ж заядлому холостяку ручками работать, можно еще и порезаться, а потом от кровопотери помереть. Где я и где медицина? Такой себе финал бесславного пути. В общем, открыл мультиварку, накидал уже порезанной свининки, сверху приправки универсальной, овощей, замороженных из пакета, и гречки, затем кнопочку нажал с соответствующим режимом, и все, через полчаса готово, хоть неделю ешь. Красота! Иногда правда происходят ситуации.
Как-то загрузил я свою умную машину по вышеуказанному рецепту, сварил, выключил, а вот в холодильник убрать забыл, так и стояла гречка три дня, покуда ее хозяин фестивалил свою душу у барышни прекрасной. Да-да, хочется же поесть человеческой еды. Иногда домашние котлеты с макаронами говорят о любви больше, чем слова. По возвращении на родной аэродром из странствий по полям сладострастия захотелось есть. Поиск кастрюли в холодильнике потерпел фиаско.
– Нет-нет-нет! Три дня, жара за тридцать! – подумал я и открыл мультиварку, сразу же закрыл, ибо на свободу высвободилось химическое оружие. – Зарин. Зоман. Ви-экс. – Вспомнились мне занятия по РХБЗ в армии, – Что там еще? Иприт. Дифосген. Хлорпикрин. Арсин. – Вонь стояла такая, будто все они смешались разом. – М-да-а-а! Ситуация!
Открыл дверь в туалет, открыл окно, размялся, ибо предстоит атлетическое упражнение, рассчитал подробный маршрут и порядок действий. Расстроился отсутствием противогаза. А ведь валялся на балконе долгие годы пока не сгнил. Как там говорится: «Что имеем – не храним, потерявши плачем!» Я плакал из-за рези в глазах. Положил на унитазный бачок ложку. Сходил покурить, размышляя, что же теперь закинуть в желудок, который от голодомора горевал и истошно бурчал. Приготовился. Три. Два. Один. Поехали! Открываю крышку, хватаю кастрюлю, бегу в туалет, спотыкаюсь о ножку дивана, падаю, гремя костями. Хорошо, что гречка обрела цельную породу и не разлетелась по ламинату. Вонища ужасная. Сожалею об отсуствии противогаза еще больше. Выкидываю все в унитаз при помощи запасенной ложки. Смываю. Не смылось. Пока набирается вода в бачке, выбегаю на балкон, чтобы хапануть свежего воздуха. Желудок бурлит. Рвотный рефлекс напомнил о своем существовании. Снова бегу в туалет. Смываю. Следом блюю, затем снова смываю. Побег на балкон. Рвотный рефлекс не унимается. Возвращаюсь. Смываю. Гречка со всеми своими союзниками побеждена, но запах не покинул поле битвы. Он не выветривался от слова «совсем». Расхелябнил все окна. Воняло все, а, главное, вонял я. Едкая смесь будто застряла в моем носу. Помылся. Не помогло. Помылся еще раз. Тоже не помогало. Пришлось обратиться к всевидящему оку с мольбой об адресе городских бань.
Еще пару мгновений и я еду в маршрутке, набитой людьми. Запах гречки смешивается с потом. Пассажиры внюхиваются в попытке найти источник вони. Молю, чтоб они не поняли, от кого прет. В армии вонючек били, закидывали под воду, а затем снова били. Моя остановка. Выпрыгиваю. Здоровенное здание, построенное в стиле советского ампира с колоннами и надписью: «Городские бани», рядом ларек с шаурмой. Желудок издал мощный рев. Беру стандартную в сыром лаваше. Два раза кусаю, отдает гречкой, выкидываю. Организм что-то принял и перестал бунтовать. То, что надо. Врываюсь в баню. Сонная дама в кассе продает мне билет в мужское отделение. Хотелось бы в женское, но увы... Хотя какие дамы, когда от тебя пахнет трупными разложениями. Лавки. Стулья. Кабинки. Скидываю все одетое в пакет, позже надо сжечь. Залетаю в моечное отделение. Хватаю тазик, обливаюсь, тру себя советским хозяйственным, снова обливаюсь, трусь мылом. Парилка. Тазик. Мыло. Тазик. Мыло. Парилка. Запах гречки убит. Желудок окончательно успокоен двумя стаканами пива. Выхожу из моечной, нюхаю себя. Кайф! Теперь от меня месяц будет пахнуть хозяйственным, но это лучше. Чистый шмот обернул душистое тело, старый отправился в ближайшую мусорку. Счастью нет конца. Не было. Пока не пересек порог дома. Холостяцкая жизнь подкидывает некоторые сложности. Кастрюля, которую следовало бы замочить, одиноко стояла в раковине.
Кухня общаги напоминала поле боя после студенческого блицкрига. Пустые банки от пива валялись повсюду, ноутбуки пылали открытыми вкладками с десятками бессвязных нейросетевых генераций, а лица Серёги, Димы и Лёхи выражали тупое отчаяние. Их супермегапромт оказался беспомощным против фундаментальной нейросетевой забывчивости. Генерации начинались более-менее связно, но к третьему абзацу вампир-следователь мог внезапно стать пекарем, а цифровой Кащей — заговорить о проблемах ЖКХ в стиле Чехова. Склеить хоть что-то вменяемое длиннее трёх страниц не получалось.
— Хреново, — констатировал Сергей, швыряя пустую банку в переполненное ведро. — Иван Сергеевич сожрёт нас с говном. Что-то дельное из этой лажи не слепишь. Можно конечно попробовать собрать всё это на локалке…
— Может, тогда скачать готовую книжку и выдать за генерацию нейросети? — мрачно пошутил Леха.
— Чтобы тебя потом за воровство книги закрыли? — ответил с умным видом Дима.
— Ну а какие тогда ещё могут быть варианты? — спросил, разводя руками, Сергей.
— Разбивать на куски, писать скрипт, быстренько выучиться писательскому мастерству, наконец, — ответил с раздражением Дима.
— Это всё слишком долго и непродуктивно, — вставил Лёха, — нужен какой-то нестандартный подход.
— Нестандартный подход? — улыбнулся Дима, — это как в анекдоте.
— Да, нужен лом! — добавил Серёга.
— Нет, нужен хуй с резьбой! — решил сумничать Лёха.
Дима уставился на него:
— Что? Какой хуй с резьбой?
— Ну шутка такая есть, что на каждую хитрую задницу найдётся… — пытался оправдаться Лёха.
— Не смешно, — сказал как отрезал Дима.
Компания приуныла и задумалась. Тут зашёл Жека и быстро обвёл всех взглядом:
— Что за пати? Почему меня не позвали?
Дима и Лёха, уже порядком намучавшись с генерациями, с отчаянием в голосе выдали почти синхронно:
— Мы ищем один гениальный промт!
— Гениальный промт? — с недоумением поинтересовался Жека. — Интересно, интересно. И как успехи?
— Да никак, — ответил Дима. — Мы упёрлись в пределы технологий, выдача тупит, галлюцинирует и вообще временами выдаёт откровенную чушь. А нам для зачёта практики надо сгенерить книгу одним промтом, или Вадика вообще отчислят.
Жека взял последнюю банку из ящика, смачно открыл и развалился на стуле.
— Вы не туда копаете. Можно взять уже готовую базу, загнать её на локалку и синонимизировать. Я так доры генерю — лёгкие деньги.
— О! — Лёха загорелся идеей. — Круто! И что ж мы сразу не додумались?
На кухню зашёл Вадик. Заметив, что пиво кончилось, он сел на стул и взгрустнул.
— Вадик, ты куда пропал? — поинтересовался с ноткой отчаяния Лёха.
— Да отлить ходил, — ответил поникший Вадик.
— Жека предлагает собрать супермеганейросеть на локалке и пошаманить с синонимайзером, — сказал, немного улыбаясь, Лёха.
— Хуенимайзером, — добавил Вадик и начал собираться уходить.
— Да погодь, это тема, — включился Дима. — Жека шарит, он кучу бабла на дорах срубил.
— Каких дорах? — удивлённо спросил Вадик.
— Ну как каких? Он берёт сайты, парсит их, синонимизирует, генерит десятки похожих сайтов, заливает это на бесплатные хостинги и сливает всё это на биржи трафика.
Вадик загорелся.
— Серьёзно? Жека, поможешь, а? — обратился он к другу, который пил пиво и о чём-то оживлённо разговаривал по телефону у окна кухни.
Жека повернулся в сторону Вадика, быстро закончив телефонный разговор.
— Говорят, тебя отчислить хотят, бро? — с дерзкой усмешкой на лице, смотря прямо в глаза Вадику, спросил он.
— Да пиздец, — резко ответил Вадик, отводя взгляд.
— Ладно, помогу, только с тебя пиво! Много пива! — добавил Жека уже с улыбкой на лице.
Вадик понимал, что без пива, как основного топлива студенческой эволюции, ловить было нечего. Надо было звонить главному спонсору. Он взял в руки телефон, нашёл там Ивана и нажал кнопку вызова.
— Иван Сергеевич? — это Вадик.
— Да, слушаю, как успехи?
— Ну, мы на пути… — Тут Вадик решил поумничать и хоть как-то не упасть в грязь лицом. — Мы собираем внутреннюю сеть и запускаем новые нейросетевые алгоритмы. Будем подключать все самые передовые технологии, разбирать…
Друзья засмеялись, особенно Жека. Разгорячённый пивом, он решил подлить масло в огонь и выкрикнул:
— Собираем семантическое ядро русского языка!
Вадик с улыбкой подхватил и вставил:
— Мы будем собирать и синонимизировать семантическое ядро русского языка!
Иван чуть было не расхохотался услышав такое, но кое-как смог сдержаться и восторженно произнёс:
— Хорошо! Молодцы! Так держать! Жду результата.
— Нам бы ещё пивка… — медленно и вкрадчиво произнёс Вадик.
— Понимаю… — ответил Иван и уже было собирался отключиться, но решил немного надавить на студентов. — И не забывайте, что нужен бестселлер одним промтом и в любом жанре.
Вадик закрыл телефон рукой и сказал разгорячённым от пива друзьям:
— Нужен бестселлер в любом жанре!
Они переглянулись и протянули возмущённо:
— О-о-о!
Жека подошёл к Вадику и, угорая от смеха, показал пальцами два.
— Два ящика пива, бро! Два! — добавил он, держась за живот руками.
— Иван Сергеевич, задача сложная, нужно два ящика пива!
Иван уже не смеялся, он всё понимал, ведь сам совсем недавно был студентом и прекрасно знал, как всё это работает. Перед его глазами моментально пронеслись сотни субботних посиделок и угарных пивных вечеринок. Волна приятной сентиментальности накрыла его, и он ответил весёлым голосом:
— Да хоть три, но это должен быть настоящий бестселлер! Вы меня не подведёте?
— Нет-нет! Всё сделаем в лучшем виде! Супергениальный бестселлер в самых лучших современных трендах! — ответил радостный Вадик.
— И в любом жанре произведения! — добавил Иван.
— В любом, вообще в любом, — ответил Вадик.
— Хорошо! Сейчас переведу тебе деньги на карту!
Завершая звонок, радостный Вадик подпрыгнул чуть ли не до потолка.
— Три ящика пива! Живёёёёёёём! — выкрикнул он что было мочи.
Вся компания одобрительно подняла руки вверх и выкрикнула:
— Ееееееееееееее!
Продолжение читайте в книге "Один гениальный промт" - Дмитрий Романофф
Иногда кажется, что добро - это что-то простое. Помочь, пожалеть, не осудить. Но чем больше живёшь, тем яснее: добро не даётся бесплатно. Оно требует мужества, боли и выбора, который часто против логики.
И когда вспоминаешь героев, для которых добро стало делом всей жизни, первым всплывает Жан Вальжан - бывший каторжник, вор, человек, которому мир не оставил ни шанса. А он - всё равно выбрал свет.
Человек, которому не дали быть человеком
Вальжан выходит из тюрьмы после девятнадцати лет каторги. За кражу куска хлеба. И этот хлеб становится символом - не только голода, но и отчаяния.
В первые главы Гюго вкладывает тьму, от которой больно даже читателю: люди сторонятся его, плотно закрывают двери, словно заразного. И только епископ Мирьель поступает иначе: впускает, кормит, называет «братом».
Этот поступок - ничтожен с точки зрения закона, но огромен с точки зрения человеческой. Одним жестом он ломает цепь ненависти, по которой катился Вальжан. И именно в этот момент рождается новый человек.
Добро как испытание
Многие забывают, что Гюго писал "Отверженных" не о преступнике и полицейском. Он писал о борьбе человека с самим собой.
Вальжан, уже изменившийся, постоянно боится вернуться назад. В каждом его поступке есть сомнение: имеет ли он право на счастье? Он помогает другим, но внутри несёт свой приговор.
Самое страшное в его пути - не полиция и не тюрьма. Самое страшное - память о том, кем он был. Гюго показывает: добро не отменяет прошлое. Оно требует его прожить.
Сцена, где всё решается
Есть момент, где Вальжан узнаёт, что арестовали другого человека по ошибке - его приняли за Жана Вальжана. Он может промолчать. Ему достаточно просто остаться тенью, и жизнь пойдёт дальше.
Но он идёт в зал суда и говорит:
"Я - Жан Вальжан".
Это и есть подлинное добро - не милость, не жертва, а готовность поставить истину выше покоя. Эта сцена - одна из самых сильных в мировой литературе. Не из-за пафоса, а потому что она страшно реальна: каждый день мы выбираем между правдой и удобством.
Когда враг становится зеркалом
Инспектор Жавер - не злодей. Он честен, прямолинеен, предан долгу. Но он не умеет видеть человека за статьёй закона.
Когда Вальжан отпускает его, не убивает, хотя мог, - это не просто акт милосердия. Это перелом мира. Жавер не выдерживает. Его чёрно-белая логика рушится: он не может жить в мире, где преступник способен на добро.
И в этом - трагедия обоих. Один не смог переступить через зло, другой - через добро.
Добро - не мягкость
Многие воспринимают Вальжана как символ сострадания, но у него есть и другая сторона - сила. Он не святой, он живой. Он сомневается, злится, устаёт. Но всё равно продолжает выбирать правильно, даже когда никто не смотрит.
В этом и есть подлинное геройство: добро не ради награды, а несмотря на мир. Гюго будто говорит нам: быть добрым - не значит быть беззащитным. Это значит - идти против течения, когда проще было бы сдаться.
Почему он всё ещё нужен нам
Сегодня, когда цинизм почти стал нормой, Вальжан звучит особенно громко. В мире, где доброта кажется наивной, он напоминает: человечность - это не слабость, а форма сопротивления.
Каждый раз, когда мы выбираем не ответить злом на зло, мы повторяем его путь. И, возможно, именно так - по маленьким поступкам - держится этот хрупкий мир.
Каков итог?
"Отверженные" - это не просто роман о прощении. Это история о человеке, который доказал: добро может быть страшнее зла, потому что требует больше мужества.
Жан Вальжан не стал святым - он остался человеком. Но именно в этом - величие. Он простил мир, который не простил его. А это, пожалуй, самое трудное, что может сделать человек.
А вы когда-нибудь пытались простить тех, кто не просил прощения? Напишите в комментариях - может быть, именно ваш ответ кого-то спасёт.
— Доктор, а почему герои никогда не возвращаются прежними?
— Потому что возвращаются только те, кто сломался.
📖
Рождество всегда пахнет мандаринами. Дядя принёс коробку с игрушками и положил наверх — тяжелее всех был Щелкунчик: деревянный, с трещиной в уголке рта.
Ночью Мария проснулась от шорохов. Батарея щёлкнула — «выстрел». За стеной кто-то поскребся — «мышиная разведка».
Она посадила Щелкунчика на край кровати:
— Поднимай полк, командир. Они идут.
Командир был профессионалом: молчал и смотрел вперёд. Это её успокаивало.
Мария выстроила солдатиков, поставила барабан, подвинула лошадку.
— Держим линию, — шепнула она. — Ни шагу назад.
Шорох усилился, и битва началась.
Солдатики падали десятками. Барабан смолк. Лошадка «сорвалась в галоп», но тут же раскололась пополам.
Мария не чувствовала пальцев — только жар и ритм. Щепки летели в разные стороны.
— Держись, Том… — сорвалось с её губ, но она жёстко поправилась: — Держись, командир.
К утру враги отступили. Это была победа.
Мария обняла Щелкунчика — тяжёлого, тёплого от её рук.
— Мы выдержали, — сказала она. — Я знала, что сможем.
Дверь скрипнула. В полосе утреннего света всё встало на свои места.
На ковре — щепки, сломанные солдатики, лошадка без ног, разбитый барабан.
На пальцах Марии — занозы и древесная пыль. У кровати — маленький молоточек и вовсе не игрушечный.
Щелкунчик лежал у неё на коленях с разломанной челюстью — как будто кто-то разжал её слишком сильно.
На тумбочке — фотография: Мария и её брат Томас в форме.
На углу фотографии — чёрная ленточка. Рядом — свеча, догоревшая до воска.
Под снимком детской рукой было выведено: «Вернись».
Мария крепче прижала Щелкунчика к груди.
— Видишь, — шепнула она, — мы их победили. Теперь ты дома.
В комнате было так тихо, что слышно, как щёлкает батарея.
За дверью тихо плакала мать. Но войну Марии это не могло остановить.
🩺 Клиническая аннотация по случаю:
Пациентка «Мария» организовала локальную войну с участием одной стороны конфликта — себя. Потерь среди личного состава — ноль, среди мебели и игрушек — максимальные.
Д-р Семёнов, психиатр третьей категории, сообщает: иногда единственный выживший в войне — это бред и горе близких.
Из горного монастыря Шаолинь я переместился в самое сердце финансового мира Пекина. Моим новым «монастырём» стал небоскрёб из стекла и стали в деловом центре города. Воздух здесь был кондиционированным, а вместо монахов в оранжевых одеяниях со мной трудились мужчины и женщины в идеально сидящих костюмах.
Мне вручили новый паспорт на имя Лян Вэймина — выпускника зарубежного университета, финансового аналитика с безупречной, но скучной биографией. Моей задачей было внедрение в организацию китайские «Драконы». Это был гигантский, призрачный конгломерат, который проникал в стратегические отрасли по всему миру. Они контролировали теневой капитал и были кровеносной системой, через которую текли деньги, распространялось влияние. Мне предстояло стать одним из винтиков в этой системе, чтобы понять, кто управляет всем этим.
Первые дни в офисе «Драконов» были тревожными. Мне выдали не просто пропуск, а толстый кожаный фолиант под названием «Уложение Небесной Гармонии». Название было вычурным, но содержание заставляло кровь стынуть в жилах. Я изучал его по ночам и поначалу мне казалось, что я читаю устав какой-то изощренной триады. Здесь были правила о молчании, лояльности, системе наказаний за неповиновение. Но чем глубже я погружался, тем яснее понимал, что триады — это просто бандиты, а «Драконы» — это нечто на порядок более масштабное и опасное.
Это было не преступное сообщество, а настоящее теневое государство, существующее внутри самого Китая. У них была своя конституция под названием «Уложение», уникальная налоговая система через отчисления с каждой операции и даже судебная власть через трибунал из пяти старших членов, выносящих приговоры. Также, у них была своя карательная система, чьё описание заставляло содрогнуться.
Провинившегося не просто убивали. Его аннулировали. Сначала стирали его цифровой след, затем финансовый, а затем исчезал и он сам, будто его никогда и не существовало. В «Уложении» хладнокровно описывался процесс «возвращения в прах», включавший этапы давления на семью, пока они сами не отрекались от предателя. Это была не просто смерть, а тотальное уничтожение самой памяти о человеке.
Кодекс корпорации "Драконы"
Я читал талмуд и у меня шевелились волосы на голове. Я смотрел на портреты улыбающихся менеджеров в своих папках, на рекламные брошюры с их благотворительными акциями, и видел за этим бездну. Я втянулся в организацию, чья власть и жестокость были системными, а не хаотичными. Это был не случайный дикий зверь, а настоящая стая волков, сокрушающая всё на своём пути.
На мгновение мой разум, привыкший к вычислениям, дал сбой. Я представил, что будет, если моя легенда рухнет. Они не просто убьют меня, а найдут мою старую, больную мать в моей родной деревушке. Они придут к ней и докажут, что её сын предатель родины и все её жертвы были напрасны. Они заставят её отречься от меня, прежде чем я умру. Эта мысль была просто невыносима, но пути назад уже не было. Двери захлопнулись. Я был внутри пасти дракона, и моей задачей было не вырваться, а пройти по его горлу глубже, к самому сердцу.
Я закрыл «Уложение», встал и подошёл к окну. Огни ночного Пекина мелькали в темноте как светлячки. Меня объял страх, который я должен был пережевать и проглотить. Мысленно я произнёс про себя старую, почти забытую клятву, данную когда-то учителю Ли:
— Честь. Долг Родине!
Теперь эти слова звучали иначе. Это был не лозунг из учебника, а приговор самому себе. Это был обет, скреплённый не патриотическим жаром, а ледяной решимостью обречённого. Чтобы защитить свой Китай, состоящий из рисовых полей и честных, измождённых людей как мои родители, мне предстояло стать самым верным и безжалостным слугой теневого Китая. Я должен был выучить их законы так, чтобы превзойти разработчиков правил этой системы. И если для этого требовалось на время забыть о себе, я был готов на эту жертву.
Я глубоко вздохнул, выпрямил плечи и вернулся к изучению «Уложения». Теперь это была не просто книга, а карта минного поля, по которому мне предстояло пройти. Надо было тщательно запомнить расположение каждой мины.
Корпорация китайские "Драконы"
Первый месяц был посвящён погружению. Я учил искусство корпоративной войны, изучал финансовые отчёты так же, как когда-то изучал траектории ударов. Моя способность видеть скрытые связи, которую Мастер Цзинь оттачивал на ковре для тайцзи, здесь применялась к графикам и балансам. Мой «боевой дух» проходил закалку в переговорных комнатах. Я учился читать микровыражения на лицах оппонентов, распознавать их страхи, жадность и неуверенность так же, как я читал намерения в движении плеч противника перед ударом. Я применял принцип использования силы противника, позволяя конкурентам раскрывать свои карты, их амбиции и страхи, а затем использовал их, чтобы подтолкнуть к нужным мне решениям.
«Драконы» приняли меня без каких бы то ни было проблем. Мой аналитический ум и холодная, почти бесчувственная эффективность пришлись им по душе. Я быстро стал восходящей звездой корпорации. Мне стали доверять всё более сложные задачи. Я видел как деньги из Китая утекают в карманы коррумпированных чиновников и как иностранные технологии нелегально перекачиваются в КНР через лабиринты подставных фирм.
Я жил в двух реальностях. Днём я был Лян Вэйминг, амбициозный аналитик, который думал только о прибыли, а ночью я составлял шифрованные отчёты для моего куратора, товарища Вана. Я был идеальным шпионом, потому что моя легенда была не просто выдумкой, а тщательно спланированной операцией прикрытия.
В компании я работал над оптимизацией финансовых потоков, сокрытием активов и созданием призрачных корпоративных структур. Но моя истинная миссия, спущенная товарищем Ваном в зашифрованном сообщении во время якобы случайной встречи в парке, была намного глубже. Я должен был выйти на источник и узнать, кто отдаёт приказы, чтобы найти Мозг организации.
Изучаю документы
«Драконы» были не просто преступным синдикатом. Они были гибридным оружием, инструментом внешней политики и внутреннего обогащения элит. Так кто же держал этот инструмент в руках?
И вот мне поступило новое задание от Цая, моего непосредственного руководителя в «Драконах».
— Есть одна… чувствительная проблема, — сказал он, попивая чай. — Один из наших старых партнёров в Шэньчжэне, товарищ Вэй, стал ненадёжным. У него появились разговоры о «прозрачности» и «совести». Он может привлечь ненужное внимание. Его нужно успокоить… финансово.
Я понял. «Успокоить финансово» означало не предложить ему деньги, а запутать его счета настолько, чтобы любая проверка показала гигантские хищения. Его должны были посадить его же коллеги. Это была не оптимизация, а настоящая цифровая казнь.
Здесь началась моя настоящая двойная игра. Я должен был выполнить приказ Цая безупречно. Это укрепило бы моё положение в компании. Жертва, товарищ Вэй, должен был остаться на свободе и стать моим информатором. Также, я должен был выяснить, исходил ли этот приказ от Цая или спускался с более высокого уровня.
Это было уравнением с множеством неизвестных. Я погрузился в финансовую историю Вэя и нашёл в ней крошечную, почти невидимую брешь. Это был незначительный благотворительный фонд его покойной жены, через который он годами переводил небольшие суммы в приют для сирот в своём родном городе. Это и была его главная человеческая слабость.
Вместо того чтобы создавать фальшивые проводки, я использовал эту брешь и намеренно раздул суммы переводов, создав видимость, что он годами использовал фонд для отмывания гигантских сумм. Документация была безупречной. Я представил отчёт Цаю.
— Блестяще, — улыбнулся он, словно хищник, учуявший кровь. — Элегантно и необратимо. То, что нужно!
Между тем, через цепочку анонимных посредников, я передал Вэю предупреждение и пакет документов, доказывающих, что его подставляют, и указывающий на одного из заместителей Цая как на инициатора. Я не спасал Вэя, а делал его своим должником и оружием против конкурента моего босса.
Взбешённый Вэй, пытаясь спастись, начал метаться и выкладывать всё, что знал, пытаясь договориться с разными группировками внутри «Драконов». Его паника вскрыла целый пласт информации, который я с большим удовольствием собрал и отправил в главк. Вскрылись связи, о которых я даже и не подозревал.
В итоге, заместитель Цая был уволен по неясным обстоятельствам. Вэй был скомпрометирован, но не арестован. Он бежал из страны, оставив мне в благодарность за предупреждение ключ к одному из своих засекреченных счетов в Гонконге. Цай был впечатлён моей жёсткостью и приблизил меня к себе. Операция была проведена безупречно. Идеально!
Получение секретных документов
Вечером того же дня я стоял в своём офисе. На экране компьютера был отчёт для товарища Вана: «Задание выполнено. Цель нейтрализована. Получен доступ к новым активам. Мозг организации находится выше оперативного управления. Цай лишь проводник, а не источник».
Я отправил сообщение в центр и немного расслабился. Но чувства триумфа пока не было. Чтобы поймать монстра, я должен был стать ещё большим монстром. Я спас одного человека, чтобы уничтожить другого и встряхнуть всю организацию, но это был лишь начало долгого пути. Каждое моё действие, даже на благо Родины, отдаляло меня от того простого математика и статиста, которым я когда-то был. Расстраивался ли я по этому поводу? Не знаю даже.
Успех с делом Вэя открыл для меня двери, которые прежде были наглухо закрыты. Цай начал доверять мне задачи иного калибра. Мне доверяли уже не просто «успокоить» одного человека, а провести финансовую операцию, последствия которой отзывались на уровне целых провинций.
Так, мне поручили курировать слияние двух горнодобывающих компаний в Синьцзяне. На бумаге это была стандартная консолидация активов, а в реальности была проведена тончайшая операция по перекраиванию собственности и отмыву колоссальных средств, которые текли из бюджета «на развитие региона» в карманы избранных. Именно здесь, вникая в тысячи контрактов, отчётов о закупках и логистике, я начал видеть суть всего происходящего. Это был живой, дышащий организм через симбиоз власти и капитала. Я выстраивал схемы в специальной программе, которая помогала организовывать сложнейшие сети взаимосвязей.
Однажды, введя данные по бенефициарам конечных офшоров, я увидел новые имена. Это были имена не криминальных авторитетов или теневых олигархов, а членов провинциальных комитетов КПК. Их детей, зятьёв и любовниц. Также, там были депутаты и даже один заместитель министра из Пекина. У меня перехватило дух. Я сидел в полной тишине, глядя на мерцающий экран. Да, я знал, что коррупция существует, но даже не представлял себе её масштабов. Китайские «Драконы» были не самостоятельной организацией, а кровеносной системой, соединяющей государственную машину с гигантским теневым капиталом.
Одной из самых ярких точек на этой карте была «Золотая Роза». Это был элитный клуб в Шанхае, формально принадлежащий племяннице одного из членов Политбюро. Через этот клуб проходили неофициальные встречи, на которых и заключались самые важные сделки. Туда невозможно было попасть с прослушкой. Только лично.
Документы по "Золотой Розе"
Я открыл документацию по «Золотой Розе». Необходимо было изучить и понять, с чем мне придётся иметь дело. Первые документы были сухими справками. Там были юридические документы на племянницу члена Политбюро, схемы владения через каскад офшоров в Панаме, списки официальных членов клуба, звёзд шоу-бизнеса, наследников состояний и пары нобелевских лауреатов.
Затем, пошли серьёзные досье. У меня перехватило дыхание. Это была не просто финансовая информация, а настоящие психологические портреты, досье компромата на ближайших родственников руковдства. Здесь был разложен по полочкам каждый, кто имел значение в корпорации.
Каждое досье было инструментом манипуляций. Это был не просто клуб, а настоящий гигантский шантажный аппарат, облечённый в шелка и позолоту. Встречи здесь были не просто сделками, а ритуалами подтверждения власти, где каждый участник, входя сюда, отдавал в залог свою душу. «Драконы» были хранителями этих залогов.
Последним файлом была прикреплена схема безопасности «Золотой Розы». Ошеломляюще. Помимо стандартных биометрических сканеров и глушителей сигналов, там использовалась система «Глубокий Штиль». Это технология, создающая акустическое поле, гасящее любые вибрации, включая звук человеческой речи на расстоянии больше метра. Никакие направленные микрофоны там не работали. Все стены и окна были покрыты материалом, поглощающим электромагнитные волны. Это была не просто защита, а цитадель абсолютной тишины и невидимости для людей извне.
Я откинулся на спинку кресла. Пути назад уже давно не было, но теперь я понимал, что иду не по канату, а по лезвию бритвы, натянутому над пропастью. Мое задание было простым и сложным одновременно. Нужно было войти в это логово, встроиться в их круг и выявить «Мозг». Без записей, подслушивания и какой-либо поддержки. Только я и мой разум против лучших умов теневого мира.
Я закрыл глаза, вспомнив тренировки в Шаолине. Мне нужно было стать своим. Не притворяться, а стать. Лян Вэйминг, амбициозный и циничный финансист, который не просто хочет денег, а жаждет прикоснуться к истинной власти. Он должен был родиться здесь и сейчас, в моей голове. Я снова начал листать досье. Мне нужно было выучить их не как цели, а как будущих «коллег», знать их слабости так, как будто это мои собственные. Я должен был предвосхищать их ходы.
Роскошь элиты китайского общества
Используя свой возросший статус, я выбил себе приглашение на один из вечеров. Это был мир, о котором я раньше даже и не мог и мечтать. Повсюду были хрустальные люстры и стены, обшитые шёлком. Здесь не говорили о деньгах напрямую, а лишь обменивались взглядами, произнося имена общих знакомых и обсуждая искусство. В этих светских беседах закладывались решения о миллиардных контрактах, судьбах госкорпораций, карьерных взлётах и падениях.
Я стоял с бокалом шампанского в руках, улыбаясь и впитывая всё как губка. Вот высокопоставленный чиновник из комиссии по планированию одобрительно кивнул молодой женщине, представлявшей интересы «Драконов» в Гонконге. Никаких документов. Просто кивок, но я уже знал, что на следующей неделе будет принято выгодное решение.
Ко мне подошёл сам Цай.
— Нравится? — спросил он, следя за моим взглядом.
— Это… впечатляет, — ответил я, подбирая слова.
Он тихо рассмеялся.
— Это и есть настоящая сила, Лян. Не грубая сила денег, а потенциал связей и сила взаимных интересов. Мы все здесь… часть одного организма. — Он посмотрел на меня своим пронзительным взглядом. — И ты теперь ты тоже его часть. Не забывай об этом!
В ту ночь, вернувшись в свой безликий апартамент, я отправил самый короткий и самый опасный отчёт товарищу Вану: «Драконы это симбиоз между властью и теневым капиталом. Готов углубляться».
Ответ пришёл почти мгновенно: «Продолжать операцию. Собирай доказательства».
Я всё понял. Моя задача была не развалить эту систему, а стать её ключевым оператором от лица настоящих хозяев власти и денег. Тех, кто хотел не уничтожить монстра, а жаждал надеть на него намордник и взять за поводок.
В эту ночь мне особенно плохо спалось. Перед глазами стояли образы голодных собратьев на родине в деревне и самодовольные улыбки элиты «Золотой Розы». Я служил Китаю, но какому? Тому, что кормился с рисовых полей, или тому, что пировал в шёлковых нарядах? И где в этой системе был я? Лишь инструмент, предназначенный для того, чтобы одни части организма подчинялись другим? Я чувствовал, что должен идти по долгу службы дальше, в самое сердце этой финансовой империи, но сомнения всё больше начали закрадываться в мою душу. Делай что должен и будь что будет!
Читайте роман "Шпион из поднебесной" на любимых литературных площадках!
(Спасибо за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)
Однажды бог солнца отрубил голову своей сестре. У богов и не такое случается. Особенно у тех, в жертву которым приносили разорванные сердца; чьи имена не выходит правильно прочитать с первого раза. Койольшауки, ударение на «а». Можете произнести? Я даже и не пытаюсь. Будем называть её проще — Луна.
Головой, кстати, дело не ограничилось. Бог солнца — не будем тратить силы, пытаясь выговорить его имя — разрубил тело сестры на много частей. Что было с остальным, в легенде не говорится. Может, они превратились в реки и горные хребты, а может, стали добычей падальщиков, кто знает? Мы точно знаем, что произошло с головой. Бог солнца поднял её за волосы. Замахнулся. И со всей божественной силой метнул в небо.
Лунный диск сияет среди облаков. Он не идеален — уже начал таять. Через несколько недель исчезнет в темноте. Если немного прищуриться, то можно увидеть очертания головы. Широко распахнутые глаза. Широкий рот. Богиня всегда наблюдает за нами.
Она одна, в холоде и темноте. Её храмы разрушены, имя забыто, а от последователей не осталось даже могил. Но, в отличие от многих забытых богов, она не может просто исчезнуть. Не сойдёт же Луна со своей орбиты.
Мне кажется, ей скучно там, одной наверху. Единственное развлечение — наблюдать за людьми. Благо, Луна может обозревать улицы и беспрепятственно заглядывать в окна. Поэтому временами я с ней разговариваю. Зажигаю благовония и болтаю с головой древней богини, которая медленно плывёт по небосводу. Надеюсь, ей, Койольшауки, становится не так одиноко.
Расскажите и вы Луне свои тайны. Не волнуйтесь, она никому их не выдаст. Лишь усмехнётся. И отправится дальше по своему вечному пути.
190/365 27/31 Я, кстати, писала про эту семейку в прошлом году.
