willsiva

А ещё были подарки. И конфеты. И мандарины — боги мои, мандарины! В нашей сибирской глубинке они появлялись примерно так же часто, как комета Галлея. И мы ели их без тормозов, как будто завтра они исчезнут из мира навсегда.

Но главным было другое. Вся семья собиралась вместе. Приходили бабушка с дедушкой. Из серванта доставался сервиз. Раскладывался огромный полированный стол, который целый год ждал своего звёздного часа. На него стелили скатерть, красивую, праздничную, пахнущую нафталином и торжеством. Папа приносил ёлку с рынка — замёрзшую, в снегу и сосульках, будто он вытащил её прямиком из лап декабрьской метели. Ёлка стояла в углу и тихо оттаивала, наполняя квартиру тем самым запахом, который умеют создавать только настоящие новогодние ёлки. Смесь хвои, морозного воздуха и будущих воспоминаний.

Украшали её позже. Сначала мы с Наташкой брались за свою комнату — развешивали дождик, игрушки, мишуру, которую потом ещё полгода находили в самых странных местах.

И в этой суете появлялась наша главная задумка — устроить своё собственное «Поле чудес».

Мы никому не говорили, нас никто не просил. Просто однажды решили, что праздник — это наша зона ответственности. Тем более что попасть в настоящее телешоу тогда казалось прыжком в параллельную реальность. Особенно детям маленького городка, где самым фантастическим событием был автобус, который пришёл вовремя.

Мы пытались. отправляли письма, кроссворды. Но телезвёзд из нас не вышло.

И тогда мы сделали то, что делают дети во всём мире: если мечта не идёт к тебе — сделай её сам.

Мы репетировали, придумывали слова, задания, делали призы. Я рисовал себе усы — суровые, как положено ведущему. Никто не смеялся. Для праздника пойдёт.

И вот в новогодний вечер, когда бабушка с дедушкой уже сидели за столом, салаты готовы, телевизор показывает свои огоньки — мы начинали. Наше маленькое, домашнее, невероятно тёплое Поле чудес. И пусть родители, возможно, предпочли бы просто спокойно смотреть концерт или приключения Жени Лукашина, но, когда шоу начиналось —, они играли по-настоящему. С азартом, с улыбками, с той самой искренностью, которую взрослые обычно прячут глубже всех сокровищ.

Теперь всё иначе. Нет бабушки и дедушки. Родители стали старше. Мы — те, кто готовит праздник теперь уже для своих детей.

Но каждый раз, когда я вспоминаю ту самую разваливающуюся от старости коробку, я будто снова попадаю в тот декабрь. В то чудо. В запах хвои. В хруст снега на ботинках. В тепло семьи, которое не купить, не одолжить, не выпросить — только прожить.

Да, тогда было непросто. Девяностые не отличались щедростью. Но бедность никогда не умела забирать главное. Она не могла украсть наш смех, нашу игру, тепло руки, которая поправляет гирлянду, или хриплый голос папы: «Ну что, пора доставать коробку?»

Иногда мне кажется, что всё это до сих пор живёт где-то рядом. А может быть — просто декабрь умеет возвращать то, что мы думали уже потеряли.

Вильям Сива

Этот разговор был давно — почти тридцать лет назад. Душ общежития ФМШ: общий, шумный, с тёплой водой, которая иногда внезапно становилась ледяной. Мы стояли в соседних кабинах, мылись, возились с мылом и шампунем — и разговаривали о том, что казалось важнее всех лекций.

Честно скажу, точные слова, произнесенные тогда, я не помню. Но суть — абсолютно. Для меня он произошёл будто вчера.

С Колей мы тогда были знакомы всего несколько месяцев. Жили в одной комнате, делили всё. Еду, учебники, розетки, бессмысленные споры до ночи. Заботы были простые с точки зрения взрослых людей, но для нас — самые настоящие. Мы как раз входили в самостоятельную жизнь, и каждая мелочь казалась частью большого экзамена «Сможешь ли ты быть взрослым?».

Эта дружба длится уже почти тридцать лет. И мы всё так же, хоть и реже, продолжаем подобные разговоры — только теперь в душе никто не стоит, и горячую воду отключают гораздо реже.

В тот момент, когда Коля говорил про свой «кайф от бега», я не понял ничего. Я видел, как ему больно. Я видел, что это не кино, где герой бежит красиво, как будто кто-то отключил гравитацию. Человек с наушниками. Нет. Коля страдал. У нас шёл рост, гормоны, вечный голод — и мне казалось диким мучить себя бегом. Ради какого-то подозрительного «просветления»? Серьёзно?

Я думал проще: удовольствие должно приходить легко. Хорошая компания, смешной вечер, холодное пиво. Зачем страдать ради какого-то туманного «озарения»? Тоже работает, но без страданий.

Потом я слышал это не только от Коли. Друзья, знакомые, которые начали бегать. Однажды я даже общался с девушкой, которая пробежала все мировые марафоны… Я всегда был рядом с этим. Все говорили об одном и том же ощущении. Но для меня это были сказки с другой планеты. Я слушал, кивал — и не проникался.

Теперь бегаю сам. В этом году пробежал свой первый полумарафон. И, как это ни странно, я чувствую ровно то, о чём Коля говорил в общажном душе тридцать лет назад. Это ясность. Это ощущение, что мысли становятся ровнее, решения — спокойнее, осознаннее. Это не побег от реальности, а наоборот — возвращение к себе.

Кто-то бегает вечером, чтобы разгрузить голову. Я выбираю раннее утро — когда город ещё не проснулся, и улицы похожи на чистый лист, в котором нет ни дел, ни срочных уведомлений.

И каждый раз, доходя до конца дистанции, я понимаю, зачем я это делаю. Чувствую это каждой клеточкой. Чувствую прилив дофамина — настоящий, не придуманный, не из рекламы с улыбающимися людьми в идеальных толстовках.

Я не часто возвращаюсь к тому разговору. Но когда он всплывает — понимаю, что Коля был прав. Тогда я просто был слишком не готов что ли, чтобы услышать.

Путь не бывает длинным — он у каждого свой. И начинается чаще всего неожиданно. С чьей-то боли под душем, с чьего-то честного ответа, с чьего-то прозрачного намека, который поймёшь только спустя десятилетия.

Иногда думаешь: вот бы знать всё это раньше. А потом понимаешь — нет, тогда бы не сработало.

Путь не бывает правильным или неправильным — у каждого он свой.

Вильям Сива

Вот попробуй отложить телефон прямо сейчас. Чувствуешь лёгкое беспокойство? Как будто что-то важное пропускаешь? Это и есть ломка. Только без белочек — пока.

Когда-то и про табак говорили: «Полезно! Расширяет лёгкие и круг общения!» Про морфий писали: «Лучшее средство от зубной боли и плохого настроения». Про соцсети говорят то же самое. Только вот все симптомы — те же. Тянет, зависимость растёт, и мозг тихо сжимается, как свитер после горячей стирки.

Я не против технологий. Без них мы бы до сих пор искали адрес по звёздам и спорили в курилке, а не в комментариях. И тут важно не выкинуть телефон, а научиться не поглощать его цистернами.

Как с едой: можно съесть яблоко — а можно двадцать эклеров. Всё вроде сладко, но потом смотришь в зеркало и думаешь: «Это точно я?» Так и с контентом — если потребляешь в меру, спишь спокойно. Если без меры — мозг опухает от чужих мнений и чужих жизней.

Как с этим справиться? Завёл будильник. Не чтобы вставать — чтобы останавливать скроллинг. Как только звенит — убрать телефон. Я например ещё выключаю за час до сна и включаю через час после. Четыре года живу так.

За это время узнал две вещи:

1. Мир не рухнул.

2. Я стал жить насыщеннее.

Серьёзно. Оказалось, реальность интереснее Reels’ов. Там запах кофе, когда утро. Тёплый луч солнца на ладони. И люди, с которыми можно говорить голосом, а не эмодзи.

Проводите digital-профилактику. Не потому, что “так надо”, а потому что — иначе пропустите свою собственную жизнь. Она короткая, и сама себя не пересмотрит.

Вильям Сива

Да, банальности. Но они, как каша по утрам. Без них никуда. Жизнь не заканчивается. Никогда. Даже в старости можно находить удовольствие. Вкус малины, запах книги, неожиданный разговор. Главное — захотеть.

А если хочется узнать что-то новое — начните. Не думать, не планировать годами, а просто делать. Возраст тут ни при чём. Выберите одно дело, одно направление. Простое или сложное — без разницы. Секрет только в том, чтобы делать это системно. Каждый день, пусть и понемногу. Да, будут неудачи. Обязательно будут. Но это не повод бросать. Если останавливаться на каждой и разглядывать, далеко не уйдёшь.

Критика? Отлично. Это как бесплатный тренер: заставит попотеть, но результат останется с тобой. Бери из неё то, что помогает, остальное выбрасывай в мусорную корзину. Шум вокруг будет всегда. Но шум — это просто шум. На рынке тоже кричат все подряд, а ты идёшь за свежими яблоками, а не за тухлой капустой.

Читайте, ищите источники, пробуйте. Тестируйте, меняйте, снова пробуйте. Сейчас море возможностей: книги, курсы, видео. Даже нейросети, которые могут расписать тебе детальный план до обеда. Но всё это — инструменты. А инструмент без рук — просто железка. Терпите и не сдавайтесь.

А может, всё вообще не про цели. Может быть, смысл в том, чтобы наполнять действия самим собой. Тогда любой шаг превращается в дорогу. И эта дорога сама приведёт туда, где и дОлжно быть.

Вильям Сива

Перед будкой мы по очереди протягивали паспорта. Маленькое помещение, едва отапливаемое электрическим обогревателем, было всё покрыто инеем. А холод, словно пытался проникнуть внутрь и сделать проверку ещё более напряжённой.

Лица людей вокруг казались одинаковыми в тусклом свете фонаря, а я ловил каждый звук — шуршание документов, скрип снега, тихие вздохи за спиной. Мне казалось что это длилось бесконечно и не закончится никогда.

Внутри будки сидел пограничник. Невысокий, седеющий, с суровым лицом, а в глазах мерцала осторожная усталость. Он тихо наклонялся к окошку, куда нужно было подавать документы, словно сам был участником странного ритуала.

Сначала прошла семья с ребёнком. Пограничник проверял документы так, будто допускал делегацию на секретное совещание. Каждый штамп, каждая подпись ощущались как часть какого-то невидимого сценария. Когда они вышли через бескрайнюю степь на российскую сторону, я увидел, как их шаги растаяли в белой пустоте.

Следующими были мои попутчики — молодой и старый предприниматели. Молодой заметно дрожал, поглаживая паспорт, словно это был амулет. Они рассказывали свои истории о «срочной операции» и «необходимом лечении в России», и каждый звук их голосов будто отражался от ледяного ветра. Я наблюдал за ними, чувствуя, как сердце ускоряет ритм — эта ночь могла быть решающей для них.

Очередь постепенно дошла до меня. Я глубоко вдохнул, чувствовал, как мороз впивается в нос и щеки. Автобус по-прежнему ждал неподалеку. Ветер стучал в крышу будки, а внутри — абсолютная тишина, нарушаемая лишь дыханием пограничника. Я протянул паспорт. Пограничник взял его, внимательно рассматривал каждую страницу, каждый штамп, будто пытался найти подвох, и мир замер в эту секунду.

Затем он закрыл документ. Ничего не сказал, просто вышел из будки

Продолжение следует...

Я забрался на заднее сиденье и почувствовал, как тепло медленно вытесняет холод. Хотелось спать, но глаза не закрывались. Что-то тревожное витало в воздухе. Печка гудела, покашливала, будто сама нервничала. Снаружи стекло царапал снег — настойчиво, в ритм сердцу.

Машина тронулась, и мы двинулись в сторону заснеженной тайги. Фары вырезали из темноты узкий коридор дороги. Снег шёл густо, словно небо пыталось нас остановить. Белые хлопья метались перед лобовым стеклом, как тысячи мелких предостережений. Я смотрел на них и ловил себя на мысли: природа будто знала — не стоило нам ехать этой ночью. Но остановиться было уже нельзя. Мы ехали туда, где кончалась одна страна и начиналась другая.

Когда-то — ещё в моём детстве — это всё было единым миром. Одним дыханием, одной дорогой. Теперь же — две системы, два паспорта и одна холодная линия между ними.

Тем временем в салоне кто-то заговорил. Люди начали знакомиться, делились историями — кто и зачем едет. Правда это была или хорошо отрепетированная ложь, никто не разбирал. Я лишь слушал краем уха. Слишком устал. Впрочем, спать всё равно не получалось. С каждой минутой казалось, что мы едем не просто по трассе, а по грани чего-то большего.

Рядом двое оживлённо обсуждали, как будут пересекать границу. Оба — предприниматели, один постарше, другой ещё почти мальчишка. Для них это был способ выжить: закупка, перепродажа, немного удачи — и вот уже неделя прожита. Только теперь всё осложнила пандемия. Правила жёсткие, проверки строгие. Чтобы попасть в Россию, нужна была причина. Серьёзная.

И они её нашли. «Едем на операцию глаз», — говорили документы. Настоящие справки, печати, подписи. Молодой парень нервничал, слишком уж неуверенно держался. Старший подбадривал его, шутил. Потом достал небольшой флакончик и велел закапать глаза — «для убедительности». Все засмеялись, но как-то глухо, напряжённо. В этом смехе было больше страха, чем веселья.

Снег усиливался. Лес редел и вскоре остался позади. Мы выехали в степь. Белая пустота тянулась до горизонта, без конца, без намёка на жизнь. Дорога — лишь тень под колёсами, будто проведённая карандашом по белому листу. Луна висела низко, почти касаясь земли, и светила так ярко, что хотелось зажмуриться.

Машина шла прямо в это ослепительное ничто, будто в другой мир. И где-то там, за этой безмолвной равниной, нас ждала граница — тонкая, но опасная черта, которую в ту ночь каждому из нас предстояло перейти по-своему.

Продолжение следует...

Комната оказалась скромной, но честной. Кровать, душ, свет — всё, что нужно человеку, который сутки ехал через степь. Контраст с алматинским комфортом был ощутим, но я за годы поездок ночевал и в менее презентабельных местах. Заплатил, поднялся, закрыл дверь и почти рухнул в постель. Как же приятно было просто лечь горизонтально.

Но едва глаза начали слипаться — снизу раздался звон. Тот самый колокольчик на двери магазина, который, по идее, должен радостно звенеть при встрече клиента. Я бы и не заметил его, если бы за ним не последовал хор голосов. Покупатели вошли шумно, как буря. Разговаривали громко, спорили ещё громче.

Казахская речь лилась внизу сплошным потоком — я не понимал ни слова, но и не особенно хотел. Мой мозг был занят более важным делом — борьбой за сон. Однако спор снизу явно набирал обороты. Дебаты за выбор напитка для вечернего раута были весьма ожесточенными. Казалось, что вот-вот начнётся баталия.

Наконец, гул смолк. Видимо, договорились — и ушли праздновать. Судя по голосам, ушли не далеко. Осели где-то на лавке прямо под окнами. Стены «гостиницы» были тоньше картона, и я чувствовал себя не постояльцем, а гостем их вечеринки.

Минуты текли, я снова начал клевать носом. Но чем ближе стрелка приближалась к полуночи — тем оживлённее становился первый этаж. То одинокие шаги, то громкий смех, то очередной звонок. Магазин жил своей бурной жизнью.

А я лежал наверху, глядя в потемневший потолок, и ловил себя на странном ощущении: будто город не спит, наблюдая за мной. Как будто сама ночь в Семее дышала рядом. Тревожно и чуть насмешливо.

В тот момент я ещё не знал, что самое интересное- впереди. Но где-то внутри уже чувствовал. Спокойное путешествие закончилось.

Продолжение следует...