Армейская курилка

Отрывок из моей новой книги о работе военного разведчика под прикрытием, о том, что служба в горячих точках не проходит даром, но все ранения и болезни - не приговор, а лишь очередная задача, которую нужно решить.. И, что решать её лучше, помогая другим.

Глава 40. Военный госпиталь

Посте возвращения из Германии я, как обычно, поехал в спас-заулковский детский дом. Отвез ребятишкам кое-какие подарки. А после этого отправился в 6-й Центральный военный клинический госпиталь Министерства Обороны Российской Федерации (сейчас это 3-й ЦВКГ имени А.А. Вишневского, филиал №2). Ребята там лежали тяжелые, многие после ампутаций.

Пару лет назад мой друг, известный писатель и сценарист Сергей Анатольевич Щербаков попросил меня передать несколько номеров своего журнала «Боль сердца моего» одному человеку. Человек этот оказался замечательной женщиной по имени Мария. Работала Мария Иващук заместителем директора Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. И, по совместительству, возглавляла химкинское «сестричество», которое шефствовало над этим военным госпиталем. Сначала у нас завязалась переписка с Марией. А вскоре мы стали друзьями.

И это письмо от Марии о ребятах, лежавших в госпитале, я получил одним из первых: «Сейчас их десять человек на праздники осталось... Коленька - спецназ, 20 лет. 9 октября уже прошлого года наступил на мину. Подрыв вместе с Димой. У обоих теперь нет по одной ноге (к счастью, ниже колена). А у Коли еще и вторая на спицах пока. Коле повезло. Когда падал, то, как бы «осел» вниз, а не вперед упал. Там вторая мина была. Есть Саша Пашков - танкист. 15 июля в Шали стали рваться танковые снаряды. У Саши нет обеих ног и правой руки. Высоко нет. На месте погибли девять человек. Саша сумел на одной руке за танк заползти и только боялся потерять сознание. НЕ ПОТЕРЯЛ! И ВЫЖИЛ! Еще Игорек Астахов - тоже танкист, без ноги, выше бедра. Они с Сашей недалеко друг от друга были. Еще Ванечка - морская пехота. Нет обеих ног. Очень высоко нет. И Лешенька - тоже спецназ - тоже без обоих очень высоко. Плюс два замечательных МИРОТВОРЦА - тех самых. Из Цхинвала. Эдуард и Рамазан. Ну, они оба в гипс залиты до самых подмышек. Но руки и ноги есть! ТАКОЕ СЧАСТЬЕ! И ноги ТЕПЛЫЫЕЕЕ... Вернее, пальцы, остальное в гипсе. Для меня ЭТО подарок! Есть еще Виталик. Разведка-снайпер. Его система «Град» так обработала в августе в Осетии, что полный «отказ» всего низа. Но МЫ ПОБЕДИМ!!! ВЕРЮ!!! Есть еще Лёшенька и Максим - срочники - разрывы связок на ногах. Ну, вот, вроде никого не забыла. Вот такая КОМАНДА!!!»

Однажды Мария пригласила меня приехать к ребятам в гости. И с тех пор я бывал у них довольно часто. Мы подружились с Сан Санычем Пашковым и его замечательной мамой Лидией Константиновной.

Во время нашей первой встречи, Саше несколько раз звонила супруга. Невольно разговор коснулся детей. У Саши - дочка и сын. Дочь - старшая. Сын еще маленький. Ходит в детский сад. По средам не ходит. Говорит, у меня выходной. И заставить его невозможно. Саша, ему по телефону: «Приеду домой, будешь ходить в садик и по средам». А сын в ответ: «Когда приедешь, я вообще в садик ходить не буду - кто-то же должен тебе помогать».

Мальчику на Новый год купили сотовый телефон, чтобы он мог разговаривать с отцом. В первый же день, когда мама собирала его в детский садик, обратила внимание, что он не взял телефон с собой. Спросила, почему?

В ответ: «Там мальчишки его быстро сломают. Они же маленькие!»

А он уже большой! Да, Олежка был большим. Взрослым, настоящим мужчиной. В свои неполные шесть лет.

Я старался больше времени проводить с ребятами, у которых были травмы позвоночника, и которым я мог помочь советом и поделиться своим личным опытом восстановления после этой травмы. Но меня приглашали и в другие отделения. Хотя, чем я мог помочь ребятам после ампутаций? Наверное, ничем. Добрым словом? Я не уверен, что мои слова тогда для ребят что-то значили. Но они все равно, раз за разом, они приглашали меня к себе в палаты. Делились своими мечтами и секретами. Наверное, потому что мы с ними одной крови.

Я рассказывал ребятам о Реабилитационном центре социальной адаптации инвалидов и участников военных действий «Межотраслевом Институте Реабилитации Человека имени профессора М.С. Михайловского», что расположен в Зеленограде. И о самом Михаиле Семеновиче Михайловском, который на фронте во время Великой Отечественной войны в восемнадцать лет лишился обеих ног. Перенес несколько сложнейших операций, но не сломался и всю свою жизнь посвятил заботе о ветеранах различных войн и вооруженных конфликтов. Стал врачом, учёным, общественным деятелем. Открыл Институт Реабилитации Человека (сейчас этот институт возглавляет его сын - Валерий Михайлович, удивительный человек и замечательный врач; в то время Валерий Михайлович со своими сподвижниками открывал новый реабилитационный центр на Бородинском поле).

Рассказывал о сайте Артофвар, который помог многим из нас, ветеранов боевых действий, найти своих боевых товарищей, новых друзей и себя в мирной жизни. О целебной силе творчества. О наших авторах: о Герое России Альберте Зарипове, в результате тяжёлого ранения потерявшем зрение, об Андрее Павлюкове, потерявшем обе ноги в Афганистане и о многих других людях удивительного мужества, которые не сломались после всего пережитого ими на войне, а стали талантливыми писателями и очень достойными людьми. 

Рассказывал о солдатиках, в которых играл по совету моей бабушки в детстве. И о том, как эти солдатики подняли меня на ноги после серьёзной травмы позвоночника. А еще о бабушкиных трёх «Т» - о Труде, Традициях и Творчестве, которые, вместе с моими солдатиками, помогали мне встать на ноги. О специальных упражнениях, о пользе массажа и оздоровительной системе древних греков-эллинов, которая была удивительно похожа на наши славянские традиции. И о многом, многом другом.

Помнится, самым сложным моим пациентом был Максим. Перспективный молодой офицер, умница, интеллектуал. Под Новый год он вместе со своей семьей поехал к родственникам. На скользкой дороге машину занесло, и она вылетела на встречную полосу. В результате, во встречной машине погибли молодой парень и девушка. Погибли жена Максима и их ребенок. А сам он получил тяжелейшую травму позвоночника.

Разумеется, всё, что я рассказывал ему о том, как подняться на ноги, он не слышал. Ему это было не интересно и не нужно. Он считал, что все его близкие и те двое ребят во встречной машине погибли из-за него. И ему хотелось поскорее уйти к ним. Здесь его больше ничего не держало.

Я пытался до него достучаться. Пытался убедить, что в аварии могла быть не только его вина, но и вина коммунальных служб (о том, что при правильном проектировании скоростных дорог с разделительными газонами-ловушками, как в Германии, где он не мог бы вылететь на встречную полосу, я, конечно же, думал, и не раз). И говорил ему о том, что раз он здесь остался, то это не случайно. Возможно, ему ещё очень многое нужно сделать здесь - хорошего и доброго, ради своей семьи и ради тех ребят, погибших во встречной машине.

Как ни странно, но моя последняя фраза чем-то его зацепила. Когда я уходил из палаты, Максим впервые за весь вечер обратился ко мне. И спросил совета, с чего ему начинать?

Это было неожиданно. Я был уверен, что Максим меня не слышит. И не услышит. Как приятно было узнать, что я ошибся. Я задержался у его кровати совсем не на долго, но в результате, мы проговорили с ним почти весь вечер. Причем говорил не только я, но и Максим.

Если бы я мог, то обязательно вздохнул бы с облегчением. Ведь я никогда не терял своих бойцов. Я привык, что из самых тяжелых боев и испытаний, мы всегда возвращались все вместе. Возвращались живыми.  И я не хотел менять своих привычек. А теперь я чувствовал, что и с Максимом всё будет нормально. И он обязательно справится с выпавшими на его долю испытаниями.

Максим, действительно, оказался очень мужественным человеком. Он смог пережить ужасную трагедию, но не сломался. Он смог пережить тяжелейшую травму позвоночника, но смог подняться на ноги. Сейчас у него жена и двое замечательных детей, которым он посвятил всю свою любовь и всю свою жизнь. Наверное, ради этого стоило выжить и стоит жить?

Мне невольно подумалось, что если наша жизнь имеет какой-то смысл, то может быть этот смысл в том, чтобы мы называли своих детей именами близких и дорогих нам людей, которых потеряли? Чтобы наши дети продолжали дорогие нам «жизненные цепочки». Чтобы сами мы жили долго и счастливо в память о них. И, если есть что-то после смерти, то это - наши близкие и любимые, которые сейчас не с нами, но видят нас, радуются нашим успехам и желают нам только добра. И если мы по-настоящему их любим, мы должны понимать это. И жить дальше...

Я часто вспоминаю ещё одного своего собеседника, разведчика-снайпера Виталия, о котором мне писала Мария. В Южной Осетии он попал под обстрел установкой «Град» и получил серьезную травму позвоночника. Ноги у него не работали.

Когда я рассказал Виталию, как сам разрабатывал ноги после травмы позвоночника, он с лёгкой обидой в голосе спросил: «Я, наверное, мало тренируюсь? Прошло пять месяцев, а ноги все еще не работают?»

Помнится, тогда я ответил, что он молодец. Но не стал говорить, что тренируется он, действительно, мало. При травмах позвоночника, сколько не тренируйся, всё равно будет мало!

Что можно было ему посоветовать? До армии Виталий не успел приобрести каких-либо творческих увлечений. Но ведь начать хорошее дело никогда не поздно. Ведь так же?! Рядом с Виталием в госпитале находился его замечательный дедушка. Он помогал своему внуку делать упражнения лечебной физкультуры, но этого тоже было мало. Я рассказал Виталию, какие упражнения делал сам. А в какой-то момент обратил внимание на то, что у Виталия тонкие и очень артистичные пальцы рук. Поэтому посоветовал ему начать рисовать. Не карандашом, разумеется. После таких травм руки плохо слушаются, и рисунки получаются никудышными - не приносят радости творчества, радости новых открытий. Лечебный эффект от таких рисунков не слишком большой. А вот рисование мелками, красками - совсем другое дело! Можно малевать от души, не переживая за то, что что-то не получится.

Вскоре я получил очередное письмо от Марии.

«Саша! Здравствуй ДРУГ, дорогой! Итак, ГЛАВНОЕ!!!! ТЕБЕ ГРОМААААААААДНЕЙШИЙ ПРИВЕТ ОТ РЕБЯТ! ОТ САНИ, ОТ КОЛЕНЬКИ, ДИМКИ! СЛУШАЙ, а Виталику я вчера отвезла уже бумагу, карандаши и уголь. У него интерес в глазах появился. От Сани отдельное спасибо за фото! МИРОТВОРЦЕВ УВЕЗЛИ В БУРДЕНКО. Звонят. Но фото еще не передала, так как не виделись. На меня тут вышел Союз десантников России - хотят всех ребят памятными медалями торжественно наградить. Списки готовлю».

А уже через две недели следующее письмо. 

«А Виталик - РИСУЕТ!!!!!!!!!!! И У НЕГО НАЧАЛА ДВИГАТЬСЯ ЛЕВАЯ НОГА!!!!! ПОПРОСИЛ КРАСКИ!!! Вчера вручали парням медали в госпитале от Союза Десантников России».

Такие вот маленькие чудеса происходили в 6-м госпитале Министерства Обороны. Благодаря Марии и её замечательным женщинам из химкинского сестричества, благодаря потрясающе талантливым врачам 6-го госпиталя и многим, многим другим неравнодушным людям, которые помогали ребятам снова «встать» на ноги.

А благодаря профессору МГУ Владимиру Александровичу Сухомлину и Володе Крупенникову, которые открыли специальную кафедру в МГУ для ребят с ограниченными возможностями и разработали ряд новейших технологий дистанционного обучения инвалидов, у ребят появилась не только земля под ногами, но и возможность полноценной и интересной жизни.

Ведь не случайно профессор Михайловский Михаил Семенович, настоящий фронтовик и настоящий человек, потерявший обе ноги в годы Великой Отечественной войны, говорил: «Что главное, не просто желание жить, а стать равноправным, творчески активным членом общества и приносить обществу пользу». Думается, это важно не только для ребят с ограниченными возможностями, но и для каждого из нас?

Да, забыл вам сказать. Старший сержант запаса Виталий Гриценко, которому я когда-то советовал начать рисовать в 6-м госпитале Министерства Обороны, сейчас - Мастер Спорта международного класса по лёгкой атлетике (ПОДА - с поражением опорно-двигательного аппарата), член Паралимпийской сборной России, неоднократный призер и победитель Чемпионатов Европы, Бронзовый призер Токийской Паралимпиады. Он много путешествует, живет интересной и насыщенной жизнью. И у него очень много хороших, настоящих друзей. Вот такие у нас ребята!

Александр Карцев, http://kartsev.eu

P.S. Прошедшим летом я получил весточку от Марии Иващук. Мария Николаевна написала, что ребята, которых когда-то я «поднимал», сейчас уже сами приезжают в госпиталь, чтобы помочь другим. Так что наша «цепочка» взаимовыручки не прекращается…

P.P.S. В ближайшее время роман "Принцип Рамзая" будет напечатан в издательстве "Питер" (тираж 2500 экз., твердая обложка). Книжную версию романа "Принцип Рамзая" в форматах FB2 и PDF можно бесплатно скачать вКонтакте в группе "Живи, солдат!" - https://vk.com/zhivisoldat
По просьбе военных врачей, часть тиража мы выкупим и передадим в госпитали. Но до тех пор книгу придётся читать в электронном виде. Так что, прочитал - поделись с другими))

Глава 26. Травматология

Я не знаю, как это объяснить. Наверное, это называется интуицией? Но иногда мы чувствуем, что сейчас позвонит телефон, за несколько секунд до звонка. И мы понимаем, что случилось что-то непоправимое, ещё до того, как услышим в телефонной трубке чей-то голос.

Так было и в этот раз. У меня сильно заболело сердце ещё до того, как раздался звонок моего мобильного телефона. Звонила сестра. Сказала, что мама попала в больницу. Днем она убиралась на даче на втором этаже. Неожиданно у неё закружилась голова. И стало не хватать воздуха. Мама открыла балкон и в полубессознательном состоянии упала через ограждение вниз. На садовую скамейку. Сейчас находится в реанимации. В очень тяжёлом состоянии. Мне нужно срочно приехать.

Через два часа я был в Клину. Еще через полчаса мы с сестрой были в городской больнице.

К нам вышел заведующий хирургическим отделением. Сказал, что состояние у мамы очень тяжелое. Пробита голова, сломаны ребра – сколько точно, пока неизвестно. Возможно, пробито лёгкое. В сознание она так и не приходила. И шансов на выздоровление у неё нет.

- Прощайтесь с мамой.  Ей осталось совсем немного. - Сказал он напоследок. Больше разговаривать ему с нами было не о чем.

И все же я задержал его на мгновение.

- Доктор, ну, вы же не бог, чтобы всё знать - кому и сколько отпущено? Вы просто делайте свою работу. И, может быть, у мамы появится шанс?

Видимо, я нёс какую-то ахинею? Но врач почему-то остановился, повернулся и внимательно посмотрел на меня.

- Мы сделали все, что могли. Можете сделать лучше, делайте. Что вам от меня-то нужно?

Я попросил только одно.

- Пропуск в отделение. Без вашего разрешения меня к ней не пустят.

- Хорошо. Вас пропустят.

На следующее утро мы с сестрой снова были в больнице. Завотделением не забыл о своём обещании, мне действительно разрешили посещать маму. Первичный осмотр был не утешительным. Мама была без сознания, дыхание с хрипами. Рентгеновский снимок грудной клетки размыт настолько, что разобрать, сколько и чего там сломано, было невозможно.

Через полчаса маму снова повезли на рентген. Меня попросили помочь её отвезти. Сначала я не понял, зачем? Но вскоре выяснилось, что в отделении нет рентгеновского аппарата, который мог бы делать снимки для лежачих пациентов.

Моя задача заключалась в том, чтобы вместе с санитаром попытаться удержать маму в «стоячем» положении в то время, пока будет делаться снимок. Это было какой-то дикостью. Да, мы попытались. Получилось у нас это не очень. Понятно, что и второй снимок мало, чем отличался от первого. На нём тоже было невозможно хоть что-то разобрать.

Но, как я понял, никто особенно разбираться и не собирался. Четыре сломанных ребра легко можно было разглядеть и на первом снимке. Похоже, это было уже не важно? Просто маму уже списали. На следующий день её перевели в обычную палату. Чтобы она не занимала место в реанимации. Перевели умирать.

Выглядела мама, действительно, не очень. Но, при внимательном рассмотрении, рана на голове оказалась не такой серьезной, как я подумал вначале. Хрипы в легких не слишком сильными. Беспокоила неизвестность относительно возможного повреждения внутренних органов. Но больше всего беспокоило то, что мама провела трое суток совершенно неподвижно. В отделении было жарко. И она сильно потела. По Афганистану я прекрасно знал, чем это чревато.

К счастью, в отделении оказалась очень хорошая старшая медсестра. Женщина пенсионного возраста. Когда я обратился к ней за помощью, она мне не отказала. Вечером с работы пришла моя сестра. И втроем мы хорошенько помыли маму. Впервые за все эти дни.

То, чего я больше всего опасался, подтвердилось - на больших ягодичных мышцах я увидел два маленьких темных пятнышка. Что-то вроде синяков. Мне хотелось верить, что это были всего лишь синяки. Но на всякий случай, уже со следующего дня, мы с сестрой начали протирать эти места борным спиртом.

К сожалению, через пару дней эти крошечные синяки превратились в небольшие язвы. А потом из них потекла гнойная жидкость. Это были пролежни. То, чего я боялся больше всего. Мышечная ткань в этих местах с каждым днем стала стремительно уменьшаться и исчезать. Под кожей образовались большие полости, практически до самых костей. То, что будет дальше, я уже знал. Но именно в этот день мама пришла в сознание.

- Что со мной? - Спросила она.

- Ничего страшного, мам. Просто потеряла сознание и упала со второго этажа. Как ты себя чувствуешь?

- Нормально. Только болит всё сильно.

- Если болит, значит, заживает, - я попытался её немного приободрить. - Скажи, что тебе завтра принести поесть? Чего-нибудь вкусненького?

Есть мама не хотела. Но есть было надо. Ведь для выздоровления обязательно нужны силы. Я предложил ей привезти завтра с дачи салат из огурцов. Мама всегда переживала, что мы с сестрой слишком на неё тратимся. И поэтому мысль о том, что ей привезут что-то с дачи, а не из магазина, была воспринята мамой положительно. Но что было еще более важным, в этот день мама впервые пообедала и поужинала. Хотя, чтобы она съела первые две ложки, пришлось довольно долго её убеждать и уговаривать.

На следующее утро я приступил к приготовлению салата из огурцов. Согласитесь, это не самое сложное блюдо в меню любого начинающего шеф-повара. Проблема заключалась лишь в том, что маме недавно сделали вставные зубы. Но она к ним так и не смогла привыкнуть. И ела без «зубов». Поэтому салат нужно было делать с учётом этого.

Я снял кожицу с парочки молодых огурцов, порезал их на маленькие кубики, не более чем пять на пять миллиметров. Выдавил через чесночницу зубчик чеснока. Посыпал все мелко порезанными листьями петрушки, лука и укропа. Для первого раза размер порции был не слишком большой - половина одноразового двухсотграммового пластикового стаканчика. 

Но мама съела эту порцию с удовольствием. Это было здорово. Потому что, когда человек начинает кушать, у него появляется маленький шанс. В то время мы были рады любому шансу. После того, как мама пришла в сознание, она не пропускала ни одного приема пищи. И каждый день, на обед, мы приносили ей этот огуречный салат.

За последующие две с половиной недели пролежни «съели» практически полностью ягодичные мышцы с двух сторон. До костей. Всё это время мы протирали маму борным спиртом и обрабатывали раны ихтиоловой мазью. Но улучшений не наступало.

Не скрою, я был сильно удивлен, когда увидел, как стремительно пролежни уничтожают мышцы. Но еще сильнее я был удивлен, тому, что увидел дальше.

В какой-то момент процесс разрушения мышечной ткани вдруг остановился. Несколько дней не было никаких изменений. А потом мышечная ткань стала расти. Примерно по два-три миллиметра в сутки.

Если бы мне кто-то сказал об этом раньше, я бы, ни за что не поверил. Но теперь я сам был этому свидетелем. Почему-то после этого я немного успокоился. Поверил, что всё у нас получится.

По утрам всё так же протирал маму борным спиртом и менял повязки. Вечером меня сменяла сестра. Через месяц мы уже пробовали понемногу сидеть и даже чуть-чуть ходить. В свободное время я стал заниматься с соседками мамы по палате. Кому-то делать массаж, кого-то просто консультировать. Травматология всегда была моим вторым родным домом. И мне нравилось, что благодаря моему участию, соседки мамы шли на поправку гораздо быстрее.

В один из дней в палату заглянул заведующий отделением, в окружении своей медицинской свиты и студентов медицинского института. Он был немногословен. Поздоровался со всеми. А потом подвел всех к кровати моей мамы. Лечащий врач рассказал студентам её историю болезни, о пролежнях и о том, как быстро сейчас они заживают. А заведующий отделением, обращаясь к студентам, добавил:

- Смотрите внимательнее. Здесь происходит чудо.

Никого чуда в этом не было. Просто мы боролись за жизнь нашей мамы. Даже тогда, когда, казалось, что шансов у нас больше нет. Боролись вместе с врачами и медсестрами. Все вместе! И мама не сдавалась…

Через несколько дней завотделением пригласил меня к себе в кабинет. И начал ругать за то, что я слишком много времени занимаюсь с мамой. Что слишком сильно её нагружаю.

- Сергей Иванович, да поймите меня правильно! Вашей маме не нужно столько ухода. Вы её просто мучаете, заставляя отгадывать кроссворды, так много сидеть и делать упражнения.

Я слушал его внимательно, не понимая, к чему он клонит?

- Вы слишком много времени тратите на свою маму, – заведующий отделением продолжал переливать из пустого в порожнее. Но вдруг интонация его резко изменилась. И в ней появились совершенно неожиданные, просительные ноты. - Сергей Иванович, возьмите ещё две палаты.

Предложение это было действительно неожиданным. Но я хорошо помнил о том разрешении на посещение реанимации, которое он мне выписал. Не каждый заведующий отделением на это бы пошёл. Никто бы, наверное, кроме него! И это дорого стоило. После этого, разумеется, отказать ему я не мог.

Поэтому пришлось мне взять шефство над двумя соседними палатами. Палаты были не против. И со следующего утра я просто приходил в эти палаты в гости. Рассказывал пациенткам моих палат о своих путешествиях, делился с ними своим госпитальным опытом и своими лекарскими знаниями. Делал массаж, кому он требовался. По словам тех, кто лежал в моих палатах, требовался он практически всем.

Прошло два месяца с того дня, как в эту больницу привезли мою маму. Привезли умирать. Через два месяца мы выписывались. Домой. Ходила мама ещё с трудом. И только с палочкой. Диагноз с пробитым лёгким, к счастью, не подтвердился. Сколько точно рёбер было у мамы сломано, мы так и не узнали. Хотя и знали, что не менее четырех. Но всё это было не важно. А важным было то, что пролежни у мамы прошли полностью. И все вместе мы смогли сделать маленькое чудо - изменить предначертанное не только врачами, но, возможно, и Судьбой? Хотя, нет, не изменить, а лишь чуть-чуть подправить в правильном направлении – ведь хорошие люди и наши мамы должны жить долго и счастливо.

Перед нашим отъездом из больницы, заведующий отделением снова пригласил меня к себе в кабинет.

- Сергей Иванович, это вам, - и показал взглядом на небольшую картонную коробку, стоящую на столе.

Я приоткрыл крышку коробки. В коробке стояло шесть бутылок элитного коньяка. Не понятно было, за что сей подарок? На самом деле это я должен был благодарить завотделением.

- Понимаете, Сергей Иванович, с тех пор, как вы стали заниматься с мамой, у нас в отделении не было ни одного умершего пациента.

- Я что, раньше часто умирали?  - Не удержался я от вопроса.

- Часто, - с грустью в голосе произнес заведующий, но уточнять, как часто, не стал. - А за последние два месяца, ни одного. Скажите, ведь вам со стороны виднее, что мы делаем не так?

Самое интересное, что о работе заведующего отделением я слышал от своих знакомых и раньше. Он был очень талантливым хирургом. После окончания медицинского института, его довольно быстро назначили на должность заведующего хирургическим отделением. Больница тогда располагалась в старом здании. И помимо основной медицинской работы, ему постоянно приходилось решать какие-то, совершенно далекие от медицины, вопросы, связанные с ремонтом, с текущей крышей и текучкой кадров. С дефицитом лекарств и нехваткой нужного оборудования. В лихие 90-е годы он словно бы перегорел.

Но недавно в Клину построили новые корпуса городской больницы. И после переезда в новое, светлое и современное здание у завотделением словно бы открылось второе дыхание. Он снова начал проводить сложнейшие хирургические операции. В глазах у него снова появился юношеский задор. И он словно бы сбросил пару десятков лет. Мне приятно было видеть его таким - обновленным.

- Знаете, вы и ваши врачи - большие молодцы. Вы сейчас делаете операции, которые по силам далеко не многим. Но проблема в том, что после ваших, зачастую уникальных, операций пациентам не хватает обычного сестринского ухода. Проблема не в вас, проблема в санитарках. Проблема в уходе за пациентами.

Я не стал рассказывать ему, что неоднократно обнаруживал санитарок за употреблением крепких спиртных напитков. Как они плакались мне о том, какие у них низкие зарплаты. И что за такие гроши, которые им платят, нормально никто не будет работать. К сожалению, я впервые в жизни, не стал вникать в чьи-то личные проблемы. За прошедшие два месяца мне не раз доводилось видеть, как посетители передавали этим самым санитаркам деньги и какие-то подарки с просьбой внимательнее ухаживать за их родственниками. Санитарки деньги и подарки брали, но практически ничего не делали. Даже то, что делать должны были по своим прямым обязанностям. Для меня это было немного странно. Ведь там, где я лежал раньше, санитаркам за их нелегкий и каждодневный труд можно было памятники устанавливать ещё при жизни.

Первый месяц я старался не обращать на это внимание. Ведь меня это не касалось. За мамой мы с сестрой ухаживали сами. Иногда нам помогала старшая медсестра. Но когда завтоделением попросил меня взять шефство ещё над двумя палатами, мне пришлось серьезно поговорить с санитарками. Как всегда, я был не очень многословен.

- Не нравится зарплата - увольняйтесь. Еще раз замечу пьяными, добьюсь, чтобы уволили. Те, кто будет нормально работать, будет нормально получать.

Почему-то они мне сразу поверили. Возможно, потому, что сами видели, как я работал рядом с ними на протяжении целого месяца. На всякий случай, при мне пить перестали. Стали лучше убираться в палатах. Вовремя выносить утки. И помогать пациентам.

Я не обманывал санитарок, когда говорил им, что они будут нормально получать, если будут хорошо работать. Здесь всё очень просто: когда пациент уезжает в морг, ни он, ни его родные обычно никого и ни за что не благодарят. Когда пациенты выписываются, их хлебом не корми, дай только отблагодарить тех, кто помог им выздороветь. В общем, количество благодарностей, в самой разной - материальной и денежной форме, которые получили санитарки за последний месяц, значительно превышало то, что раньше они получали чуть ли не за целый год.

- Мне показалось, что последние два месяца санитарки работали нормально? - Задумчиво произнес завотделением. – Хотя раньше я как-то не обращал на это внимание. 

- Да, последний месяц они работали нормально, - согласился я, сделав ударение на слове «последний». - Постарайтесь, чтобы и дальше, они работали так же.

На прощание мы пожали друг другу руки. Мне было приятно пожать крепкую и сильную руку хорошего человека и замечательного Врача (с большой буквы), который пошел на нарушение своих должностных инструкций ради спасения жизни больного.

Не секрет, что в военных госпиталях большим подспорьем для врачей в их работе является взаимовыручка пациентов, использование культурно-массовых мероприятий, встречи с интересными людьми. К сожалению, в гражданских больницах этот опыт используется крайне редко.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(отрывок из моего нового романа Принцип Рамзая" о работе военного разведчика под прикрытием. О том, что служба в горячих точках не проходит даром, но все ранения и болезни - не приговор, а лишь очередная задача, которую нужно решить. И что решать её лучше, помогая другим).)

Так уж получилось, что ко времени своей поездки в Афганистан я не мог похвастаться богатырским здоровьем. За двадцать шесть месяцев службы в Афганистане, кроме брюшного тифа, список моих «болячек» пополнился лихорадкой, касательным ранением ног, несколькими осколочными ранениями, новой трещиной лучевой кости. На трапециевидной мышце спины на всю жизнь остался небольшой бугор, размером почти в спичечный коробок - в память о пуле, попавшей мне в бронежилет. А ночь, проведенная вместе с моими разведчиками в снегу на Панджшере, «подарила» мне двустороннюю пневмонию.

Для городских ребят и диванных аналитиков все эти болячки и царапины могут показаться довольно экзотическими. Для тех, кто воевал в Афганистане или на Северном Кавказе всё это было делом обычным. У многих из них список «заработанных» болячек и царапин куда богаче моего. К сожалению, войны мало кому прибавляют здоровья из тех, кому пришлось воевать не в штабе, а на передовой.

Но самой большой проблемой для меня в Афганистане была контузия, полученная на операции под Алихейлем в июне 1987 года, когда я командовал отдельным разведвзводом 1-го (рейдового) мотострелкового батальона. Задача у нас была не самая сложная - почти месяц мы должны были просидеть на горках вдоль пакистанской границы. Чтобы афганские пограничники за это время смогли оборудовать за нашими спинами свои укрепрайоны. И перекрыть Древний Шелковый путь.

Действительно, не самая сложная задача. Сиди себе на горке, ничего не делай, да загорай! Одно беспокоило - душманы. На наших соседей, полковую разведроту 345-го парашютно-десантного полка, они периодически ходили в атаку. Средь бела дня. Снизу-вверх. Иногда ходили удачно. И нашей полковой разведроте приходилось помогать десантникам отбить горку у духов.

А нашу горку душманы просто обстреливали. Но с настоящей маниакально-депрессивной настойчивостью. В первые дни на позиции моего разведвзвода прилетало тринадцать реактивных снарядов за четыре минуты. С 6 часов утра до 6 часов вечера. Без перерывов на завтрак, обед и полдник. Позднее душманы подтянули 82-милиметровый миномет и 76-миллметровую горную пушку. Жить стало еще веселее. Но зато реактивными снарядами обстреливать нас стали гораздо реже.

В то время мои разведчики пытались на слух определить, куда прилетит очередной реактивный снаряд. Будет ли недолёт, перелёт или РС попадет точно по нашим позициям?  И в зависимости от этого принимали решение, что делать дальше - пижонить или ныкаться по окопам?

Я их понимал: когда устаёшь бояться, остается только пижонить. Но лучше – ныкаться! Сам был таким. Однажды, перебегая через небольшую полянку, слишком поздно услышал звук подлетающего снаряда. В результате добежать до ближайшей воронки я не успел. Пришлось залечь на открытом месте.

Говорят, что снаряд не попадает дважды в одну воронку. Интересно, что за умник придумал эту чушь? Снаряд попадает туда, куда захочет.

В этот раз он попал именно в ту воронку, до которой я не успел добежать. Благодаря этом, осколки ушли вверх и меня не задели. Но разрыв снаряда в паре метров от моей головы на всю оставшуюся жизнь подарил мне незабываемые ощущения, превратившиеся в дальнейшем в приступы сильнейшей головной боли.

Говорят, что сейчас есть какие-то волшебные средства от контузии? Достаточно лишь пару раз в год полежать в госпитале, проколоть какие-то лекарства и будет тебе счастье. К сожалению, я не очень большой любитель лежать в госпиталях. И добровольно нашим очаровательным врачам старался никогда не сдаваться. Просто как-то не везло мне на лечение. И чтобы не залечили меня до смерти либо не отрезали что-то лишнее, приходилось мне регулярно от них сбегать. Так что чаще всего доставался я врачам лишь в качестве почётного трофея - в бессознательном состоянии.

Обезболивающие мне тогда не помогали. К счастью мне хватило ума, не замещать их спиртным. К тому же, я не курил. Почему-то думал, что это лишнее, а в Афганистане и вредное – местные жители запах табака чувствовали издалека. И это могло погубить многих из нас.

Помог мне тогда Шафи. Он посоветовал регулярно делать массаж плеч, шеи, головы. А еще Шафи показал мне, где находится биологически активная точка Хэ Гу. Условно - в центре треугольника, образованного на кисти руки «продолжением» большого и указательного пальцев. По его словам, эта точка отвечает за общеукрепляющее действие на организм и её массаж (после массажа шеи и головы) должен был мне помочь. Но главное, Шафи посоветовал мне больше времени находиться на свежем воздухе. И, как можно чаще находиться на природе, вдали от шума больших городов.

Это были хорошие, а главное, легко исполнимые советы. Ведь последние два года я только тем и занимался, что находился на природе, на свежем воздухе и вдали от больших городов. Правда, иногда рядом со мной бывало довольно шумно. Особенно при обстрелах.

Но массаж, который делал мне Шафи, а позднее его дочь Лейла, действительно был чудодейственным. Мне становилось легче. И как-то само собой получилось, что я начал массировать точки Хэ Гу на своих руках.

Шафи частенько говорил: «Посеешь привычку, пожнешь характер. Будешь сеять хорошие привычки, получишь хороший характер». Насчет характера, я не уверен. Но разминание рук в области точки Хэ Гу действительно вскоре вошло у меня в постоянную привычку.

Головные боли еще долго преследовали меня. Но уже не были такими нестерпимо сильными. И обезболивающими таблетками я пользовался крайне редко.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

P.S. Предыдущая глава - Принцип Рамзая. Афганистан

К Дню Военного разведчика

(отрывок из моего романа "Принцип Рамзая)

Одной из самых главных проблем, с которой я столкнулся в Афганистане, когда принял под командование сторожевую заставу, были обстрелы душманами штаба дивизии, баграмского аэродрома и наших застав. Бывали дни, когда на одну только мою заставу прилетало до семидесяти реактивных снарядов. А уж о минометных обстрелах и обстрелах из стрелкового оружия, и говорить не стоит. Все эти обстрелы приводили к потерям среди нашего личного состава. А я дал себе слово, что не только сам, но и все мои подчиненные вернутся с этой войны живыми. Но одного слова было мало, его нужно было подкреплять делами. Как учил меня в детстве отец: мысль – слово - дело!

Для этого нужно было совершенствовать инженерное оборудование нашей заставы, быстро учиться, думать за себя и за противника. И направлять его усилия в нужном себе русле.  А главное, нужно было срочно придумать новую систему управления огнем заставы.

Вскоре я сообразил «привязать» дирекционные углы танка, миномёта и боевых машин пехоты к трубе зенитной командирской, стоявшей у нас на заставе на первом посту. Это сразу же повысило эффективность нашего огня, как днём, как и ночью.

Обычно душманы выбирали места запуска реактивных снарядов по нашим заставам, штабу дивизии и баграмскому аэродрому вблизи от мирных кишлаков. Обстрелы проводили ночью. Когда первые снаряды улетали к цели, душманы уходили в безопасное место. И наш ответный огонь по ним немного запаздывал и был не слишком эффективен. Но в случае попадания по мирному кишлаку, мог принести кучу проблем.

В военном училище преподаватели тактической подготовки не раз говорили нам, что нельзя «играть» по правилам, придуманным противником. Нужно навязывать ему свои. А преподаватели Политэкономии часто повторяли тезис о том, что экономика определяет политику. А война – это продолжение политики другими средствами.

Поэтому, когда я смог собрать нужную мне информацию о главарях местных банд, ответный огонь мы стали открывать не по местам, откуда по нам производились пуски реактивных снарядов (и где никого уже не было), а по различным объектам, находящимся в личной собственности главарей банд (на ночь орудие нашего танка и пушки БМП-2 были наведены на них). Расход наших боеприпасов при этом сократился, как и резко сократилось количество обстрелов душманами наших застав, баграмского аэродрома и штаба дивизии из зоны нашей ответственности. И что было очень важно лично для меня - не только на моей заставе, но и в нашей роте больше не было потерь. И, конечно же, снизилось количество потерь в Баграме.

В конце декабря в очередной отпуск уехал командир отдельного разведвзвода, начальник разведки нашего батальона Толя Викторук. И на время отпуска мне пришлось принимать его разведвзвод.

За всеми этими делами и заботами выяснилось, что любая серьезная задача на войне не менее эффективна для скорейшего восстановления после ранений и болезней, чем хорошее питание и интересные рассказы. А все вместе они, с необыкновенной лёгкостью, творили настоящие чудеса. Так что, командуя разведвзводом, я довольно быстро восстановился после тифа. Хотя ходить мне ещё было тяжело.

В феврале 1987 года мой разведвзвод попал в засаду. Выбираться из засады нам пришлось через минное поле, установленное нашими саперами и вертолетчиками. Одна из духовских пуль попала в мину-лепесток буквально в нескольких сантиметрах от моего лица. Позднее фельдшер нашего батальона прапорщик Зернова Любовь Ивановна выковыривала осколки этой мины у меня из лица.

И говорила, что ехать в медсанбат, смысла нет – все равно рентген пластмассовые осколки не обнаружит. А через несколько лет они вылезут и сами. Думаю, что истинная причина была не в этом, а в том, чтобы в медсанбате нам не пришлось объяснять, по чьей вине мы попали в эту засаду.

Понятно, что ни о каком медсанбате речь не шла. На кого бы я оставил своих разведчиков?! Тем более что ранение, действительно, было пустяковым. Правда, оставшиеся осколки потом вылезли довольно долго (осколок из правого глаза врачи извлекли только после моего возвращения из Афганистана, а последний осколок вылез из верхней губы лет через пятнадцать). Но если не обращать на них внимания, то они действительно особых проблем не приносили. Хотя осколок, сидевший в верхней губе, позднее здорово мешал мне целоваться с красивыми девушками.

Первое время мои самостоятельные занятия медициной в Афганистане ограничивались обычными перевязками, накладыванием жгутов да экспериментами с французским медикаментами, целый ящик которых мне подарили ребята из баграмского разведбата. Сказали, что эти лекарства пригодятся мне в небольшом лазарете, который я открыл в соседнем кишлаке, неподалёку от своей заставы. Лекарства эти были скрытой формой благодарности за то, что на одной из совместных операций мой разведвзвод здорово выручил их третью разведывательно-десантную роту.

Вскоре мне пришлось вытаскивать осколок гранаты РГД-5 у себя из плеча и сделать парочку более серьезных операций - достать пулю из стопы кочевника-пуштуна, перебинтовать раненого дехканина и вылечить верблюда из соседнего кишлака. Из операционных инструментов у меня был тогда самодельный нож и небольшой пинцет. А из лекарств - таблетки стрептоцида, которые я чудесным образом, с помощью рукоятки ножа, превращал в волшебный порошок. И обычный йод. Хорошо, что с бинтами проблем не было.

Из обезболивающего - только один тюбик промедола, который мне пришлось разделить на двух своих пациентов (понимаю, что это было неправильно, но другого выхода у меня просто не было). Позднее, мне приходилось делать некоторые операции уже без обезболивающего. Перед операцией я заставлял своих пациентов сходить в туалет по-маленькому в пустую консервную банку. После операции промывал рану этой мочой. И обильно засыпал её стрептоцидом. Дальше были нужны - уход за пациентом и регулярная смена бинтов. И надежда на то, что всё у нас получится.

Да, хирург из меня был еще тот. Все-таки специальных медицинских знаний мне катастрофически не хватало. Но, как ни странно, мои первые хирургические опыты прошли вполне успешно. Настолько успешно, что, когда я лечил главаря одной из местных банд после осколочного ранения, мне пришлось оставить в его охотничьем патронташе патрон-сюрприз, начинённый порохом из основного заряда 82-миллиметровой мины, дабы вскоре исправить результаты моего слишком успешного лечения.

Самое удивительное, что никто из моих пациентов не умер у меня под ножом. Ни у кого из них не началась гангрена. И все они вскоре поправились. Кроме, того самого главаря моджахедов, который позднее погиб от несчастного случая на охоте. Но это был правильный несчастный случай – с первого дня своего пребывания на заставе я приучал местных душманов к одному простому правилу – убивать шурави нельзя. С теми, кто не усваивал это правило, обычно и происходили несчастные случаи.

Разумеется, я не должен был делать все эти хирургические операции. И мне очень сильно повезло, что они прошли успешно. Но у меня не было выбора.  Как не было выбора и у тех, кто обращался ко мне за помощью. Как и предупреждал меня Сан Саныч, с медициной в Афганистане тогда было туго. Далеко не все простые дехкане могли обратиться в больницу за помощью. И, уж тем более, душманы. А по моим наблюдениям, душман, вылеченный шурави, после излечения оставался душманом не более чем наполовину. А на вторую половину становился мирным дехканином, от которого можно узнать много полезного.

Ближе к замене, на одной из операций, осколками реактивного снаряда мне перебило обе ноги. Когда меня привезли в медсанбат, хирург сказал, что их придется ампутировать. В Афганистане я почему-то не так боялся погибнуть, как наступить на мину (мины - настоящая беда для войсковых разведчиков, которым часто приходится работать в таких местах, где этого «добра» в избытке). Боялся остаться без ног. Точно так же, как в детстве боялся получить травму позвоночника. И в результате, получил её. Вот и сейчас… Похоже, наши страхи часто материализуются?

В общем, настроение у меня было тогда совсем никакое. И в этот момент в палату, в которой я лежал, вкатилось «тело» в больничной пижаме на кресле-коляске, без ног. И начало рассказывать какие-то новости и анекдоты, шутить и подкалывать меня и моих соседей по палате - чтобы мы не кисли и не хандрили.

Если бы не этот неизвестный мне человек в больничной пижаме, скорее всего, я пустил бы всё на самотёк. И остался бы ждать операции. Но, словно какой-то волшебный пендель заставил мне встряхнуться. И заставил цепляться не столько за жизнь, сколько за сохранение своих ног.

На следующее утро, еще до подъема, я решил проведать нашего гостя. Чтобы сказать ему спасибо и попрощаться. Оказывается, он лежал в соседней палате. Когда я на костылях зашел в неё, то впервые увидел, как могут плакать мужчины. Это была даже не истерика, но слезы текли отовсюду - из глаз, из носа. Он размазывал их по всему лицу и не мог остановиться. Просто ночью ему приснилось, что он бегал на своих ногах...

Пришлось основательно его встряхнуть и сказать всё, что я о нём думаю. А потом обнять и долго, долго сидеть с ним рядом. Разговаривая ни о чем. Мечтая о том, что все лучшее у нас еще впереди. И что оно обязательно будет.

Он был сержантом-разведчиком. Во время одного из рейдов спрыгнул с БМП не в колею, а сбоку от машины, чтобы сходить в туалет по-маленькому и наступил на мину. Обычно в незнакомых местах мы старались ходить по-маленькому прямо с брони. Но не все – многим мешало наше дурацкое воспитание. А мягких пластиковых контейнеров для этих целей, «встроенных» в комплект полевого обмундирования, которые были бы совсем не лишними для разведчиков, пехотинцев и водителей, похоже, до сих пор не изобрели. Я так и не узнал, как звали того сержанта. Но до сих пор благодарен ему за то, что он заставил меня бороться.

В то же утро, прямо в пижаме, я перемахнул через забор медсанбата. Год назад мне уже точно так же пришлось бежать из инфекционного госпиталя, который находится по соседству с медсанбатом. В тот раз мне повезло больше, на стоянке я заметил БТР из нашего батальона. Сейчас на стоянке пусто. Пришлось ковылять до станции очистки воды, на которой постоянно заправляется водой наша батальонная водовозка. На этой водовозке я добрался до командного пункта батальона. Оставил там свои костыли. Переоделся у своих разведчиков в чью-то старую форму. Взял у ребят две гранаты Ф-1 и пешком ушёл к себе на Тотахан. Вдоль реки Барикав это было немногим более трёх километров. В хорошие годы минут на пятнадцать бега трусцой. К сожалению, тогда у меня явно было не самое лучшее время в жизни. А потому на эту дорогу ушло больше часа.

Представляю, в какой панике были все местные душманы. Вид бредущего, с черепашьей скоростью, одинокого шурави, явно не укладывался в их привычные стереотипы. Да, для такой хромоножки, как я, пройти эту дистанцию, было почти что подвигом. А для офицера - глупость, граничащая с самоубийством. Хорошо еще, что я не взял с собой костыли – они были бы, как красная тряпка для душманов, которые при виде их явно уделили бы мне гораздо больше своего внимания. Но мне было не до того, чтобы оценивать свои поступки. И думать о каких-то душманах. Я поднялся на выносной пост. От него по тропинке поднялся на вершину Тотахана. Часовой смотрел на меня, как на пришельца с того света.

Я не знал, что делать дальше. Вся надежда у меня оставалась только на Шафи. На его врачебные навыки и, может быть, на какое-нибудь волшебство? Потому что больше надеяться мне было не на кого. И не на что.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

21 июня 2003 года, Санкт-Петербург. Я очень ждал этот день. Дело в том, что в этот день состоится выпускной у курсантов, которые на абитуре помогали адаптироваться к новым для нас условиям жизни в казарме и на КМБ тренировали нас, готовя физически. Перед тем как разъехаться по всей стране, они придут к нам в казарму попрощаться. Это сложно объяснить, но чувство было такое, как-будто прощаешься с родными людьми, хотя знакомы мы были всего год. И хоть на абитуре и на КМБ с пятого курса были задействованы человек 10-15, но для нас весь пятый курс был родным, это были наши пятикурсники, а мы были их "слоны" - так называли первокурсников. В ночь после выпуска все пятые курсы приезжали к казармам, где жили их "слоны" и привозили бухло и закусон. Со всех окон казармы спускались привязанные к веревкам сапоги, в них складывали привезенное угощение и сапоги взмывали вверх. Это делалось не ради того чтобы нажраться, а просто такая традиция.

А меня в этот святой день поставили в наряд дневальным по курсу, это означало, что целые сутки я буду смотреть как все веселье проходит мимо меня. Причем по графику я не должен был заступать в наряд, но кто-то свыше решил, что я один из самых больших косячников, потому-что наряд был собран из разгильдяев курса. Вторым дневальным был Хофа, вот он точно был оболтус тот еще, третьего дневального и дежурного я уже не помню, но и не важно. Возмущению нашему не было предела, мы готовы были послать на 3 буквы всех начиная от своих командиров группы и заканчивая начальником курса, но делать этого не стали, а решили просто набухаться когда наряд закончится. Чуть позже мы узнали, что ответственным за соблюдение дисциплины курсовым офицером в этот день был капитан с говорящим прозвищем "Фаллос", а это означало, что ничего хорошего ждать не стоило. На вечернем построении он объявил, что запрещает открывать любые окна в расположении казармы и перед отбоем опечатал все окна своей печатью. Естественно, никто из командиров групп не захотел получать людей от начальства и окна были закрыты всю ночь. Нас с Хофой немного успокоило, что праздник обломался не только у нас, а еще то, что пообщаться напоследок со свежеиспеченными лейтёхами все-таки удалось. Уже поздно за полночь, когда все уснули и Фаллос угомонился и тоже уснул в канцелярии, дежурный по курсу открыл дверь запасного выхода и мы вышли во двор казармы, а там ждали наши пацаны, перелезли через ворота. Всего 2-3 человека остались до последнего, они были расстроены, что с нашего курса никто не открывал окон, не сбрасывал сапоги, не попрощался с ними. Говорили, что раньше никогда такой херни не было, никто не нарушал традицию. Мы объяснили про мудака курсового, и надеясь, что всем остальным лейтëхам это передали и обиды никто на нас не держит. Получается, что хоть как-то удалось попрощаться благодаря тому, что меня поставили незаслуженно в наряд. Тем не менее желание наебениться у нас не пропало.

Наряд прошел спокойно, было воскресенье, народу по-минимуму. Вечером сменились и сразу, даже не ходя на ужин, пошли в ларьки за пивом. Решили блатануть, купили еще поштучно сигарилл, это такая коричневая сигарета или тонкая сигара, хрен пойми, но выглядело круто. Сели прямо напротив казармы в небольшом скверике, выпили, покурили сигарилл, стало весело, дальше решили ехать на Крестовский остров. Ну а что, ехать всего одну остановку метро от Чкаловской. Взяли по две бутылки пива, спрятали за пазуху и поехали. На Крестовском острове пошли в парк, гуляли, пытались знакомиться с девчонками, катались на аттракционах. Помню на автодроме, когда на тачках врезались в друг друга, открытая бутылка пива за пазухой перевернулась и я весь облился пивом. Прокатились на колесе обозрения тоже не без приключений, и в конце концов приехали обратно к казарме часов в 11-12 ночи.

Позвонили по мобиле пацанам, оказалось, что ответственный офицер сегодня опять Фаллос и снова зверствует, черный вход закрыт и опечатан. Зайти обратно незаметно на курс стало более сложной задачей, ведь если нас увидит курсовой офицер, то сразу поймет, что мы бухие, а это чревато большими проблемами. Главный вход в здание казармы под присмотром дежурного по факультету, там тоже не пройти. Перелезли через ворота внутреннего двора и через запасную лестницу поднялись на второй этаж, две створки дверей запасного выхода были закрыты навесным замком, но между ними была щель и мы видели, что свет горит и за дверью стоят курсанты второго курса и курят. Можно было попросить чтобы позвали дежурного по курсу, он бы открыл дверь, но мы как-то не додумались до этого. Я даже и не прилагал усилий, просто потянул за одну створку и проушина вместе с замком отвалилась от двери и осталась болтаться на второй створке. Мы прошли мимо второкурсников, стоявших с открытыми ртами, так как на их глазах случилось невиданное - два бухих слона вломились к ним в казарму буквально взломав дверь. Далее по взлетке мы бежим в сторону центральной входной двери, возле самого входа нам встречается курсовой офицер 2 курса, мы переходим на строевой шаг, выполняем воинское приветствие и сваливаем в закат. Я ложусь спать, а утром узнаю, что Хофу все-таки спалил Фаллос.

По своему обыкновению, когда я выпью, то просто иду спать, а есть люди, которые начинают буянить, Хофа был из таких. Никто не заметил моего состояния и я спокойно проспал до утра, а Хофа настолько был буйным, что курсовой офицер закрыл его в оружейной комнате с металлической дверью, благо, что первый курс и оружия там еще не было. Но и это еще не все. Как я позже узнал, еще два человека попали в оружейную комнату по той же причине, это был Уварыч и Колян. Эти два тела просто свалили в гражданской одежде в самоход, нахреначились и вернулись в казарму примерно в то же время что и мы, только отличие от нас, они начали ломиться через центральный вход и их благодушно принял в свои объятья дежурный по факультету и передал нашему капитану. А еще этой ночью, оказывается, была днюха у чувака с моей группы - Шульца, а так как он с Ростовской области, то к днюхе ему прислали посылку со свежими огурцами-помидорами, лучком, салом и самогоном. Посылка была огромная, хватило напоить не только нашу группу, а у нас было 20 человек, но и трех "арестантов". Когда Фаллос угомонился и уснул, то Хофу и двух оболтусов, которые сидели в оружейке, наши пацаны напоили и накормили через решетку в окошке двери.

Утром понедельника нас ждало жесткое пробуждение. Я проснулся от того, что мою кровать трясет целый полковник, дежурный по факультету. Как на зло в этот день дежурный по факультету тоже оказался пробитый военный и пришел утром проверять как у нас проходит подъем личного состава. Разбудил меня и гад такой, записал мою фамилию в блокнот. Ладно, фиг с ним, я одеваюсь, выхожу на улицу, мне хреново. Выхожу я последним и вижу, что мой курс уже убегает на зарядку и догонять мне его не очень хочется, да и смысла особого нет. Выхожу за ворота, вижу еще одного пацана с моей группы - Доброго. Ему тоже не очень хорошо, он специально отстал от курса, чтобы не бежать 3 км и побрел обратно в казарму. Решаем пойти в ларьки купить минеральной воды, купили, возвращаемся обратно. Хорошо, что мы шли по другой стороне улицы, там где росли деревья, потому-что из ворот внезапно вылетели мой друг Хофа и Уварыч, причем один из них был босиком, а второй в тапочках. Следом им доносилось протяжное: "Ууууууууууебаны!"

Мы с Добрым спрятались за деревом, очень пришлось кстати, что на нас была камуфляжная форма, нас никто не увидел. Начальник курса был страшный человек и это фирменное "УУУУ" - принадлежало ему, не хотелось бы попасться ему под горячую руку. А судя по всему, настроение ему с утра испортил дежурный по факультету своим рассказом о похождениях некоторых товарищей. Вылетели из ворот два "алконафта" под воздействием ноги нашего начальника, оба не выспавшиеся - в оружейке кроватей нет, оба с похмелья, стоят глазами хлопают. И тут Игорь Витальевич дает им команду "бегом-марш", ну и они побежали, один в тапочках, а второй босиком. Вот так почти буднично прошел этот день.