Малая проза

Пришла. Возьми, говорит, в ассистенты редактора: вот тебе моё резюме с мосечкой симпатичной, вот тебе фактов набор. Первый. Я что-то там оканчивала. Второй. Я в Америке работала. Третий. Я исполнительная знаешь какая? Знаешь?

Догадываюсь, говорю, но, боюсь, ты не туда пришла. Стажировку, конечно, могу предложить. Но денег не дам.

— Почему?

— Потому что у меня их как грязи.

— То есть очень много?

— То есть все ушли в трубу.

— Понятно. Значит, совсем денег не дашь?

— Иногда нам большие проекты заказывают. Дам под администрирование, если будешь справляться с остальными обязанностями. Там и подзаработаешь. Но сильно на это рассчитывать не стоит. Со всей этой пандемией концы с концами еле сходятся. А скоро налоговая опять станет душить.

— Всё равно. Я согласна. Мне очень интересна эта работа.

— Почему?

— Ну… У вас всё так стильно, я аж ахнула.

— Ладно. Приходи завтра в одиннадцать.

Пришла без десяти двенадцать. Двадцать два годка ей. Смазливенькая, небольшая такая. Сто тысяч почему. Спрашивает, начинаешь отвечать, перебивает другим почему, отвечаешь на него, перебивает ещё, не слушает тебя вовсе. Потом упрекает в многословии.

Обосновалась на диване у меня за спиной.

— Вон же, — говорю, — стол есть.

— Мне неудобно, когда ты на меня смотришь.

Весь день сидит позади меня. Бомбардирует вопросами. Верчусь то вправо, то влево, чтобы ответить, разминаю шею.

— Собери, — говорю, — сто имейлов выставочных центров.

— А зачем?

— Добавим в рассылку.

— Что за рассылка?

— Рассылка с коммерческим предложением. В первом письме...

— Что за предложение?

— Работы с текстом, озвучка и…

— Только на русском языке?

— Ты мне дашь договорить хоть раз?

— Да всё понятно.

— Тогда повтори, что я сказал.

Помедлила и говорит:

— Не буду.

— Слушай внимательнее, пожалуйста.

— Я внимательно слушаю.

— Ты всё время перебиваешь.

— Я не перебиваю.

— И всё отрицаешь.

— Нет, не всё.

Смотрю и вижу себя десять лет назад.

— Так как насчёт ста имейлов? — говорю.

— Сделаю.

Прошло два часа. Показывает результат.

— Вот.

— Что это?

— Письмо для эстонской паромной компании.

— Почему?!

— Отправим, познакомимся, получим проект.

— Ты хорошо помнишь, какая задача перед тобой стояла?

— Да, но это ведь лучше!

— Почему ты так думаешь?

— Я жила за границей. Я знаю, как с ними надо.

— Стася, послушай, пожалуйста. Ты — ассистент редактора. Ты не делаешь то, что ты хочешь, ты...

— Да знаю я!

— Не перебивай. Перед тобой стояла задача собрать сто имейлов...

— Это скучно! И письма твои скучные. Я лучше написала. Именное, с обращением, с цепляющим вопросиком в конце, вот, смотри. Без всяких коммерческих предложений. Ох, и почему ты хочешь брать количеством, а не качеством?

— Я не хочу ничего брать, тем более, количеством. Но писать по одному письму каждой компании и ждать, пока они ответят, я уже пробовал. Поэтому теперь я пишу сразу нескольким тысячам. И если хоть один адресат откликнется, то это уже...

— И как, откликаются?

— Откликаются.

— Раз ты такой умный, то где твои деньги?

— Деньги — не показатель большого ума.

— Показатель.

— Тогда где твои?

— Знаешь что? Я сейчас пойду на Хедхантер и найду себе там нормальную работу с окладом. Что ты на это скажешь?

— Сходи.

— С моим резюме меня много куда возьмут.

— Ну сходи, сходи.

— Вот так, значит?

— Ну да, не будем тратить время друг друга.

— Друг друга? Да я тебе вызвалась помогать практически бесплатно!

— Не совсем. Ты тратишь своё время на стажировку. А я трачу своё время на твоё обучение. Так что мы квиты. Одолжений мне не нужно, ясно?

Подутихла.

— Ясно.

— Вот и славно. Так что выполняй свои задачи, без импровизаций.

— Хорошо.

Рабочий день подошёл к концу. Времечко было напряжённое: заказчиков мало, неожиданностей выше крыши, скоро платить аренду.

У меня состоялся очередной сорокапятиминутный телефонный разговор с клиентом, который уже два месяца не решался заказать пустяковый проект. Задавал мне снова и снова одни и те же вопросы. Подозревал меня в чём-то, хотя мы ещё не начали работать. Когда я повесил трубку, Стася сказала:

— Почему ты такой спокойный? Это же ад.

— А если я буду беспокоиться, это поможет?

— И то верно.

— Как с имейлами?

— Я почти дописала письмо.

— Какое письмо?

— Эстонским паромщикам. Я же тебе говорила.

— Ты всё ещё пишешь письмо эстонским паромщикам?

— Ну разумеется.

— Но почему? Ведь перед тобой стоит задача найти...

— Потому что это лучше!

— Так, ладно. Допустим. Но почему ты всё ещё его пишешь? Ты же написала его в обед.

— Тогда ещё не совсем. Теперь вот почти дописала.

— Стася. Послушай внимательно. Ты должна собрать сто имейлов. И прислать их мне. Больше ничего делать не надо. Ты меня понимаешь?

— Конечно.

— Тогда повтори.

— Мне нужно собрать сто имейлов. Больше ничего.

— И прислать их мне.

— Да.

— Отлично. Займёшься?

— Не могу. Мне нужно закладку забрать.

— Чего?

— Просто травка.

— Иди с глаз моих!

Стася пошла с глаз моих. Это была пятница. В течение выходных от неё ни слуху ни духу. Думал, всё. Нет, в понедельник приходит — в два часа дня.

— Я на собеседовании была.

— Куда?

— В рекламу.

— И как?

— Сказали, я лучшая из всех кандидатов.

— И что? Взяли?

— Сказали, перезвонят.

Села за моей спиной, уткнулась в ноутбук.

— Как с имейлами? — говорю.

— Ох! Снова здорóво!

Я повернулся и сказал ей всё, что думал, взглядом. Подействовало. Через час нашла и прислала сто имейлов.

— И что теперь?

— Проверим, не дублируются ли, и подключим к рассылке.

— А что потом?

— Напишем письмо и будем работать дальше.

— А мне что делать?

— Отыщи ещё соточку.

— Что? Опять?

— А как ты хотела? Каждый день по сто.

— Каждый день?

— Каждый день.

— И что ты им пишешь?

— Я тебе рассказывал, ты не слушала.

Стася горько вздохнула, но со своей участью смирилась. Всю неделю мы проработали вместе. Обедали тоже вместе, иногда я готовил, а она мыла посуду, иногда наоборот — выбор я обычно предоставлял ей, мне было всё равно. Какая-то работа выстроилась. Я был доволен.

Пятница выдалась тяжёлой. К вечеру я был у дантиста, потом наполовину обездвиженным ртом вёл очередные переговоры с всё тем же заказчиком. Стася пригасила свет, включила расслабляющую лаунж-музыку. Но я расслабиться никак не мог. Арендную плату нужно было внести в понедельник, а заказчик всё ещё искал подвох. Повесив трубку, я посмотрел на часы и понял, что сегодня лучше больше ничего не делать.

— Почему ты такой спокойный? — снова спросила Стася.

— Говорю же, беспокойство не поможет.

— Почему ты не поторопишь клиента?

— Потому что тогда он забеспокоится.

— Тогда почему…

Я больше не мог отвечать на почему и резко сменил тему.

— Есть трава? — спросил я Стасю.

Она замолчала и одним движением достала откуда-то пакет чая и папиросную бумагу.

Мы вышли в пространство между оконными рамами и раскурили косячок. За окном ходили трамваи и троллейбусы, люди да машины, и кто из них кто — пёс их разберёт. Тёмный вечер пролился на город и теперь застывал в форме Литейного проспекта.

— Ну что, Стася, из рекламы позвонили?

— Нет.

— Ну ничего. Найдёшь себе других толстосумов, да и уйдёшь отсюда.

— Не уйду.

— Почему?

— Мне тут интересно.

— А деньги что ж?

— Ну, ногти, конечно, хотелось бы сделать, — Стася продемонстрировала красивый, но уже облезающий маникюр.

— Это да, — говорю. — Но не всё сразу.

— Ну да, ну да.

Мы вернулись в редакцию, где мягко стелились музыка и свет. Я лёг на диван, Стася села напротив. Она, как было видно, никуда не торопилась.

— Да уж, — сказала Стася. — И сколько тут таких девок через тебя прошло.

— Не понял, — сказал я. — Ты о чём?

— Да о том самом.

— Поясни.

— Наебёшь ты меня, как пить дать наебёшь.

— Доверие невозможно выпросить. Хочешь доверяй, хочешь нет.

— Это так.

Я почувствовал, что спина моя всё ещё каменная, и сказал, боясь услышать в ответ усмешку:

— Стася, а ты умеешь делать массаж?

— Умею, — усмехнулась она, скрывая смущение.

— Сделаешь?

Она встала. Я снял рубашку и лёг на живот. Стася приблизилась, чуть слышно проронив себе под нос:

— Дура ёбаная.

Стася сидит на мне верхом и мнёт мне спину. Ручки у неё слабенькие — почти ничего не чувствую — но ласковые, что уже помогает. Мнёт-мнёт.

— Стася, очень хорошо. Только сильнее.

— Вот так?

Ничего не чувствую.

— Да, так лучше. Только ещё сильнее.

— Вот так?

Никаких изменений.

— Да, очень хорошо. Только ещё немного сильнее...

Стася спрашивает:

— Не страшно тебе так жить?

— Как?

— Без уверенности в завтрашнем дне.

— Страшно. Но я не боюсь страха.

— Почему?

— Страх не мой господин.

Стася хмыкает.

— Довольно смело заявлять, что ты господин страха.

— Этого я не заявлял, — поправляю я. — У нас с ним другие отношения. Мы со страхом делаем кое-что вместе. Мы партнёры, если угодно.

— Вот как?

— Человеку страх полезен.

— Чем же?

— Он нас бережёт.

— Да это понятно.

— А что тогда непонятно?

— Да всё понятно.

— Стася.

— А?

— А кем ты в Америке работала?

— Мороженое продавала.

— Оптом?

— С лотка.

— «Ворк энд тревел»?

— Типа того.

Помолчали.

— А как ты считаешь, ты смелая?

— Не знаю. Наверное, нет.

— А я считаю, что ты очень смелая, — говорю я, переворачиваясь и отодвигая Стасю к спинке дивана.

Она спокойна, словно того и ждала, придерживает меня за плечо, смотрит искоса покорно. Я дотягиваюсь до своей рубашки, беру её и начинаю надевать. Добавляю:

— Иногда даже слишком смелая.

Стася начинает собираться. Когда она уже одета и собирается выйти, я подхожу и обнимаю её:

— Спасибо за массаж, Стасенька. Это нечто.

— Пожалуйста.

Спешит уйти. Теперь, думаю, точно не вернётся.

Как бы не так. В понедельник в полтретьего как штык.

А мне как раз утром позвонили, есть проект. Небольшой, но на аренду хватит. И срок на всё про всё неделя, хотя по-хорошему я бы месяц взял. Сижу в пене — вечером сдавать первый этап. Стася пришла, кофе выпила, походила туда-сюда, поспрашивала меня обо всём, я ей объяснил коротко, не отвлекай, говорю, завал. Она мялась-мялась и вдруг говорит:

— Заплати мне хоть десятку.

— Давай не сейчас.

— Конечно, как деньги, так не сейчас.

— Ты издеваешься?

— Дай на ногти десятку, жалко что ли?

— Не дороговаты ноготки?

— Ты вообще офигел? Да как у тебя язык поворачивается!

— Так. Тихо. Я работаю. Всё потом.

— Ты думаешь, я тут бесплатно буду вкалывать?

— Ты вообще помнишь, о чём мы договаривались?

— Да я себе мигом работу найду.

— Ты можешь помолчать?

— Почему?

— Я сейчас занят. Потом обсудим.

— Почему не сейчас? Я что пустое место? Дай десятку, жалко что ли?

В конце концов я психанул. Ладно, думаю, не отстанет же. Почуяла деньги.

— Хорошо, говорю. Десятку дам. Только замолчи.

Замолчала. Я выдохнул и продолжил работать. Её хватило секунд на тридцать.

— А потом сколько? — говорит.

— Ты о чём?

— Ну дашь десятку, а потом сколько?

— Ты понимаешь, что я занят?

— Ой, да чем ты там занят! Сколько ты мне заплатишь через месяц? Сколько через два? Я тут бесплатно работать не собираюсь! Меня с моим резюме мигом везде возьмут!

В тот миг я понял, что если ты умеешь держать себя спокойно и вежливо в любой ситуации, то люди становятся убеждены, что у тебя много денег, и что ты должен им их заплатить. Вот если ты склонен к панике и нытью, тут проще — тебя жалеют и многого не ждут. А если нет, то будь любезен, плати. Разве можно поверить, что у такого человека, как ты, может не быть денег? Скорее уж поверят, что ты скряга. А потом, глядишь, и тебя заставят в это поверить. А скрягой быть ой как неприятно. С другой же стороны, у кого суп жидкий, а у кого жемчуг мелкий.

Несколько человек должны мне крупные суммы. Краем глаза наблюдая их ленты в соцсетях и самую малость разбираясь в марках вин, могу сказать, что только в публикациях некоторые из них выпили больше, чем мне должны. Неужели и Стася будет смотреть на меня так? И неужели я должен думать об этом вместо того, чтобы заниматься работой?

— Собирай вещи и уходи отсюда, — сказал я Стасе.

Примолкла. Собиралась очень медленно. Сидела, смотрела то в окно, то в стену, то в пол. Но собралась. Только уже с порога чуть слышно пикнула:

— И что, ты меня вот так вот выгонишь?

Я кивнул, не отрываясь от монитора.

— И всё? Это всё?

— Да.

— После всего, что между нами было?

— Так, — говорю. — Если уходишь сию секунду, то можешь прийти в понедельник, обсудим твою возможную работу в другом качестве.

— Хорошо.

Умотала. У меня была чудесная неделя и волшебные выходные без сна. Чудом успел закрыть проект.

В понедельник пришла в час дня, села.

— Значит, так, — говорю. — Как от ассистента толку от тебя — в лучшем случае ноль. Но раз хочешь тут работать, и раз хочешь письма за границу писать — иди в отдел международных коммуникаций.

— Ого, а у нас есть отдел международных коммуникаций?

— Теперь есть. Будешь ведущим менеджером отдела международных коммуникаций. Но имей в виду — ставки у тебя нет. Приведёшь клиента, подпишем договор, 30% прибыли твои. В остальном о деньгах даже не заикаешься.

— Хорошо.

Открывает ноутбук.

— Стоп, — говорю. — Ещё кое-что. Работа удалённая. Ты тут не сидишь.

— А где же я сижу?

— Где хочешь, там и сидишь. Можешь по понедельникам приходить на планёрку. В остальном — делай что хочешь.

— Хорошо.

Ушла. Проходит день-другой, тихо. Я получил денег, оплатил аренду, ещё немного осталось. Купил риса.

— Ну что, — пишу Стасе. — Где мои табуны клиентов из-за рубежа?

Ответ мне:

— Я с мудаками бесплатно не работаю.

— Это к чему?

— Не вижу перевода за отработанный месяц.

— Какой перевод? Какой месяц? Ты тут пробыла недели три от силы.

— Дурачка не включай. Я с мудаками бесплатно не работаю.

— Ну давай, — говорю, — по порядку. Ты приходишь, мы договариваемся о том, что ставки у тебя нет, но ты можешь получить проекты с оплатой, когда они будут. В день когда я занят, и горят сроки, ты заводишь разговор о ставке. Я соглашаюсь, чтобы ты оставила меня в покое. Вместо этого ты продолжаешь меня пилить. Становится очевидно, что такая работница мне не нужна. Я довожу до тебя, что твоя стажировка в качестве ассистента редактора закончена, и прошу тебя удалиться, что ты и делаешь. Напоследок договариваемся о том, что встретимся в понедельник и обсудим возможность твоей работы в новом качестве. Ничего я не путаю?

— Я с мудаками бесплатно не работаю!

— Значит, ничего. Мы встречаемся в понедельник, обсуждаем новые условия сотрудничества, ты соглашаешься. Старые, естественно, аннулируются. Ставка тебе была обещана на должности ассистента редактора, которую ты покинула в следующие десять минут. Ты видишь эту ситуацию как-то иначе?

— Мне неинтересно обсуждать эмоциональную составляющую. Мы сошлись на цифре в десять тысяч. Оклад не получен. Новые условия и причины твоей неплатёжеспособности впредь меня мало волнуют.

— Ну хорошо. Предлагаю тебе два варианта. Первый — я тебе плачу часть ставки соразмерно части месяца, которую ты отработала, и увольняю. Второй — ты работаешь дальше на новых условиях и о ставке не заикаешься. Выбирай.

— У тебя сегодня что-то не то с когнитивными функциями, — ответила Стася, ни полслова не лгу. — Раскатываешь патетическую аргументацию, хочешь чтобы работа выполнялась, и не хочешь выполнять условия со своей стороны. Всё в порядке? А по поводу выбора, поскольку я бесплатно с мудаками не работаю, то для тебя он следующий: действительно заплатить мне то, что ты должен, и распрощаться или перестать быть мудаком. Выбирай.

Честно сказать, я не понял, как одно исключало другое. Но подумал, что мудаком мне переставать быть ни к чему, ведь для этого надо сначала согласиться, что я мудак, а это мне ни за чем не нужно, да и вообще всё это слишком сложно. Так что я решил дать девчонке денег. С налоговой расплатиться всё равно не хватало, а у неё, как я подумал, хоть хорошее впечатление останется. Потом, когда я буду на вершине, не сможет выползти в СМИ с какой-нибудь дрянной статейкой.

— Какой номер карты? — пишу.

— Отличный выбор, — отвечает. — Поищи выше в диалоге, у меня нет времени.

У меня, как и любого предпринимателя в 2020 году, времени был вагон. Я поискал в диалоге номер карты и отправил Стасеньке денег на ноготочки.

— Умница, — написала она. — Спасибо.

А ещё через три дня написала:

— Что, вот так всухую?

Я не знал, что она имела в виду. Я был занят и не хотел разбираться, так что ответил:

— Вкрутую.

Что бы это ни значило.

Её ответом было:

— С вами по-другому нельзя.

Похоже было, что Стася чувствует себя победительницей. Я её разубеждать в этом не стал. Зачем?

***

Отрицательный спонсор этой публикации — «Альфа-банк».

Рекомендуй его своим врагам.

Узнай больше здесь.

Роман нажал кнопку смартфона, взглянул на время и бросил аппарат на соседнее сиденье – дурацкая привычка из-за которой ему уже дважды пришлось менять стекло. До назначенного времени оставалось две минуты. Клиент еще не опаздывал, но открытое пространство парковки позволяло увидеть, что в ближайшей перспективе к его «БМВ» никто не спешит.

На выложенном черным мрамором крыльце офисного центра, приставив телефон к уху, стоял коротко стриженный дядя. Разговор у него, судя по рубящим воздух движениям ладони, был непростой. Однако за все время беседы он не бросил ни единого взгляда на припаркованный автомобиль, не высказал какого-либо интереса, да и в целом на клиента с заявленной темой был не похож.

Роман открыл бардачок, вынул подраздутый к концу года ежедневник в болотной обложке, взглянул на расписание и хмыкнул. Все сходилось, и место и время.

Дядя на крыльце закончил разговор и теперь стоял, устремив взгляд вдаль и крутя обручальное кольцо на пальце.

Роман до маниакальности ценил пунктуальность. Опоздать – потерять лицо, считал он. Вздохнув, он смахнул с торпеды несуществующую пыль, опустил голову вниз, прикрыл веки, покрутил головой, разминая мышцы шеи и, не открывая глаз, потянулся за телефоном.

От раздавшегося стука в стекло, он заметно вздрогнул, а когда открылась дверца и чье-то тело полезло в салон, еще и обалдел.

Давешний мужик без «здрасьте» мостился в кресле и уже тянулся рукой за ремнем безопасности.

- Клиенты садятся на заднее сиденье, - жестче, чем хотел, сообщил Роман.

- Че? - непонимающе выплюнул дядя.

Запах хорошего одеколона, плотный, но не раздражающий. Дорогой костюм, люксовые туфли крокодиловой кожи. Часы есть, но марку не разглядеть.

- Клиенты садятся на заднее сиденье, - терпеливо повторил Роман. Неужели он ошибся? Договоренность была на первую встречу для выяснения степени тяжести ПТСР. Дядя на военного был похож как индюк на сторожа - Передние места для пассажиров, задние – для клиентов. Так проще работать и мне и вам. За вами остается контроль зрительного контакта, возмож…

- Че?! – похоже, дядю заклинило, - Мы ехать будем, нет? Давай на Мостовую…

- Эммм. Надо понимать, вы – не Игорь! – скорее уведомил, чем спросил Роман.

- Не твое дело…

- Угу, - Роман побарабанил пальцами по рулю, - Покиньте, пожалуйста, салон.

- Че?! – похоже, человеческого языка дядя не понимал.

- Хрен через плечо. Место освободите. Я человека жду.

- Слышишь. Ты - шашечки?! Так поехали.

- Это в свободное время я шашечки. Сейчас у меня сеанс. Так что, давайте, - Роман помахал в воздухе ладонью.

Дядя задышал.

- Слышишь. Ты знаешь, кто я?!

Казалось, грудная клетка клиента-не клиента сейчас раздуется и лопнет.

- Конечно знаю! Вы только что брошенный любовницей чмошник, решивший разобраться с обидчицей на месте…

Да, это больше походило на правду, но что-то не сходилось, были варианты.

- Откуда…? А все слышал?!

Значит, попал. Роман вздохнул.

- Разговор был тяжелый, но не бизнесовый. После него вы бы вряд ли занялись символической мастурбацией.

- Че?!

Романа это уже начало раздражать.

- Кольцо, - он показал, как дядя возил его по фаланге, - Это подсознательный жест связанный с сексуальным желанием. После подобного разговора с размахиванием руками собеседника чаще хотят прибить, чем трахнуть. Значит, не бизнес, а ссора с женщиной. Судя по выпуклости в вашем крафт-пакете - это же коньяк, да? – вряд ли с законной супругой. Туфли, одеколон… Короче. У меня сейчас клиент придет. Так что… я вас не повезу…

Озадаченный пассажир моргал, приоткрыв рот.

- Давайте, давайте… - поторопил Роман.

Дядя в легкой прострации протянул ладонь к ручке двери, затем медленно повернул голову.

- Ты че, псих что ли?!

- Почти, - Роман щелкнул пальцем по зажатой в зеркале визитке.

- Психо-такси, - вслух прочитал пассажир, - Психологическая помощь по пути следования.

Роман виновато пожал плечами. Признаю.

- А-а-а, понимаю! За аренду офиса платить не надо, секретаршу нанимать не обязательно. На кофе-машине - экономия. Мудро! И сколько пациентов в день?

- Клиентов. Пациенты – это те, кто требуют медикаментозного вмешательства. Им нужен уже другой специалист.

- Какой?

- Который занимается патологиями, тем, что за гранью нормы.

- Психиатр?

- Как вариант.

- А ты?

Роман кинул взгляд на торпеду и чертыхнулся.

- Вы на моем смартфоне сидите…

Дядя приподнял зад, пошарил на сиденье, с удивлением посмотрел на вынутый аппарат и протянул руку.

- А я психолог. Я работаю с теми, кто в пределах нормы. Как бы не была лабильна эта планка.

Роман снова нажал на кнопку и взглянул на часы. Клиент опаздывал уже на двенадцать минут и это невероятно бесило. Через три минуты Роман собирался позвонить и отказаться от сеанса. И от клиента. Но время еще есть. Пятнадцать минут дают даже студенты преподавателям, а те им не платят по двести баксов за час.

- Ну что? - дядя довольно хлопнул себя ладонями по ляжкам, - Контрольная закупка! Прошел проверку. Псих-х-х-холог.

Мужичок залез в крафт-пакет, отодвинул бутылку и вынул конверт.

- Это аванс. Игорь – мой пасынок. Только с войны. Хотел убедиться… А то, - мужик обвел ладонью пространство, - Нетипично как-то. Поехали. Он на Мостовой ждет…

Дядя постучал указательным пальцем по циферблату. Часы были Tissot. Роман завел двигатель, а пассажир дернул головой и хмыкнул.

- Хех… Символическая мастурбация… Угадал ведь насчет мамки. Волнуется.

Роман промолчал и дядя повернул голову.

- Это я с ней по телефону… Всего год как женились.

- Я уже понял.

Вот, что смущало. Слишком яркое кольцо. Теперь точно все сходилось.

- Пока я на переднем сиденье, плачу как пассажир? По счетчику?

- По счетчику.

- Ну, газуй. Водила! – и дядя рассмеялся.

Первые два года жизни Маша была кабачком. Так говорил папа. Неудивительно, что Новый год 2015 и 2016 она совсем не помнила – кабачки не обладают феноменальной памятью.

Когда Маше исполнилось два года, Дед Мороз пришел к ней домой и напугал до смерти громким голосом и резким запахом.

В три года «добрый волшебник» жестоко обманул девочку в игре в стульчики: бежал вокруг ели, прилепив стульчик к попе. Весь сад смеялся над Машиным позором, а у нее в тот момент сформировалось глубинное убеждение: мир не-спра-вед-лив.

Годом позже последний подлец украл все подарки в детском саду. А еще содержимое родительских карманов. Мошенник скрылся в неизвестном направлении, пока дети водили хоровод со Снегуркой. Мама объясняла потом, что под маской Деда Мороза в сад прокрался самозванец, но Маша отнеслась к объяснению скептически. Она давно ждала от Деда чего-то подобного.

В пять лет под Новый год у Маши крутило живот от нервов. Зато на унитазе к ней пришла гениальная идея – переждать праздник в туалете. Только она успела подумать об этом, как дверь в кабинку распахнулась. Ну конечно, Дед Мороз! Сквозь белила на лице проступил румянец, но злодей не растерялся:

— Наконец-то я тебя нашел, внученька! С Новым годом!

— Не внученька я тебе, псина краснощекая. Дверь закрыл, – прошипела девочка.

В шесть лет Машу уговорили дать Деду последний шанс. Она по своей наивности пошла с бабушкой на ёлку в ТЮЗ. «Он там работает и не будет хулиганить», говорили они… «Будет шикарный подарок», говорили они... Ну-ну. Старый самодур издевался над детьми: заставил отжиматься и приседать на скорость. Потом Маша забыла дурацкий стишок. А потом Дед назвал ее смелым мальчиком и подарил – ранец. Маша прошептала: «За ранец!» – и со всей силы дернула курчавую бороду. Дед Мороз пообещал, что больше к ней не придет.

Но он пришел. К последней елке в детском саду Маша готовилась, как к войне. Она решительно настроилась отомстить за все, что ей пришлось пережить. Во-первых, выучила назубок 5 песен Илиады – посоветовала бабушка; во-вторых, уговорила маму взять в аренду костюм Бабы Яги; в-третьих, спрятала в карман лохмотьев папин электрошокер. Но это не пригодилось. На фразе «Елочка, гори!» старика хватил удар. Все дети плакали, и только Маша тихо улыбалась в сторонке. Наконец-то праздник удался.

…Двадцать лет спустя у Маши появился сын Паша. Как только сынок вырос из состояния кабачка и начал почемукать, она ему призналась: «Милый, Деда Мороза не существует». Паша был потрясён, но принял горькую правду. Он стал миссионером: делился страшной истиной со всеми, включая прохожих на улице. Уже в школе телеканал «Счастливое детство» взял у него интервью, где мальчик рассказал о самом большом коллективном заговоре в истории человечества. Для пущего драматизма Паша добавил, что ряженые Морозы убили в его маме веру в чудеса, доброту и даже в Бога. Она мечтает на законодательном уровне запретить детские ёлки и лживых клоунов в красных халатах.

Став взрослым дядей, Паша осуществил мамины мечты. Тридцать первого декабря 2072 года мировым правительством был принят законопроект, запрещающий врать детям о чём бы то ни было.

(с) Александра Солдатова

Вас когда-нибудь рисовали?

Ваш портрет?

Ну или вас на фоне природы.. или как вы скачете на коне или, если вы женщина, нюхаете розу, с томным взглядом в облачные выси?

А вот мою маму рисовали.. Точнее, рисовал! Наш земляк, Алексей Александрович Кузнецов, член союза художников СССР. Он был соседом по дому-коммуналке.

Мама рассказывает, что она отпрашивалась у своего папы и постоянно боялась, что отец откажет в очередном художественном сеансе юной натурщице. Эти мамины рассказы часто варьируются – всегда добавляются различные детали и события.. то мама была пуританской моделью, то с обнаженными плечами.. то с яблоком, то с кувшином.. Я слышу в этих рассказах нотки гордости и понимаю, что для мамы это было значительным событием в жизни.

…

Мою жену рисовали часто. И уличные художники на Арбате и башкирские студенты из института искусств, в 90-х, на турбазе «Горный воздух» в Павловской «Швейцарии».

Причем, всегда бесплатно. Сами предлагали попозировать.

Однако, самой дорогим для нас и самым высокохудожественным стал портрет работы нашего друга, известнейшего российского художника Дмитрий Лукин .

…

А теперь я расскажу историю из своего детства..

Мне было 10 лет тогда.

Это произошло в пригородном поселке Тимашево. Сейчас он уже входит в состав города Уфа.

Я играл на улице, возле нашего дома..

По улице шел невысокий молодой мужчина лет тридцати, худощавый и в нелепых очках, как у черепахи Тортиллы.

На плече у него висела прямоугольная коробка..

Он остановился, напротив, и какое-то время наблюдал, как я расстреливаю из самодельной рогатки оловянных солдатиков.

Затем подошел ближе и спросил:

- Мальчик, хочешь я тебя нарисую?

Я непонимающе уставился и выдал:

- А вы кто?

- Я художник. Меня зовут Андрей (пусть будет так.. хотя, сейчас, я уже не помню, каким именем он представился). Я напишу твой портрет.

Почесав за ухом я спросил:

- А что мне для этого нужно?

- Ничего. Пойдем со мной. Вон туда, к лесопосадке. Нарисую тебя рядом с деревом или возле муравейника.

- Ой, а мне нужно спросить разрешения у нанай - у бабушки моей.

И не дожидаясь ответа я бросился во двор.

Бабушки нигде не было – ни в доме, ни в саду, ни в сарайке, ни в бане..

Я вышел на улицу и разочарованно развел руками.

- Не получится. Нанай нету нигде.

- Художник Андрей посмотрел по сторонам.. о чем-то задумался на несколько секунд и с сомнением в голосе произнес:

- Конечно можно было бы нарисовать тебя и в доме у вас или в саду возле яблоньки..

Затем, будто бы решившись, продолжил:

- Нет, лучше конечно в лесу. Пойдем, не бойся, всего-то на полчаса. Никто и не заметит твоего отсутствия.

И я пошел..

…

Мы миновали опушку, углубились в ельник.. Шли и шли..

Я начал волноваться и спросил:

- А далеко еще, дядя Андрей?

- Нет, немного осталось.

Андрей осматривался по сторонам.. казалось, что он выбирал место для рисования.

И, вдруг, неожиданно и очень цепко ухватил меня за плечо, и потащил в сторону небольшого оврага.

Что было дальше я, до сих пор, помню очень четко.

Что-то в моем мозгу щелкнуло..

Видимо это сработал защитный механизм генетически заложенный предками.

Мои мышцы напряглись, волосы на голове и по всему телу встали дыбом и я дернулся в сторону.. Рубашка хрустнула по шву, под мышкой, и бирюзовые пуговички брызнули с нее в траву. Я дернулся еще раз и моя рубашка осталась в цепкой руке «художника»..

Бежал я целенаправленно, хотя от страха запаниковал, поначалу..

Бежал я, как ни странно, не из лесу, а еще глубже в лес.

Я слышал, что этот странный и, я уже понимал, очень опасный человек, бежал следом за мной, чертыхаясь и матерясь вполголоса.

…

Мы с мальчишками еще прошлым летом вырыли землянку в лесу, на случай ядерной войны..

Войну ожидали, в то время, многие.. О войне говорили за столом взрослые.. На классных политинформациях о возможности войны вещали учителя..

Ну вот мы и решили построить для себя любимых лесное бомбоубежище.

Место выбрали удачное - такое, чтобы ударная волна (да да, в наши мелкие годы мы уже знали почти все нюансы последствий ядерного взрыва!) прошла над нашей землянкой – это был конец леса, выходящего этой своей стороной на аэродром местного значения, откуда взлетали «кукурузники» и опрыскивали удобрениями колхозные поля.

Вот под обрывом мы и выкопали туннель и внутреннюю комнату спасения.

У нас там было все!

И старая автомобильная аптечка, и лампа-керосинка и сухари и вода, которую мы, время от времени, меняли.

Чтобы уберечься от осыпания и просадки земли мы расставили, в качестве опор, по периметру и в центре, на сколько нам хватило, бревнышки-кругляши, которые любезно позволил стащить со своего двора друг Санька.

Лаз мы оформили и, тем самым, скрыли от чужого взора скрепленными, с помощью клея БФ, перпендикулярными веточками-прутьями, обмазанными глиной.

…

Я добежал до схрона, нырнул в лаз и прикрыл его за собой самодельным люком.

Сердце выпрыгивало через рот.. Кололо в правом подреберье.. Глаза заливало потом..

Обессиленный, стараясь громко не вдыхать и не выдыхать воздух, отчего мои легкие стало прошивать иглами боли, я пополз вглубь.

Но резко замер, услышав шорох снаружи.

«Художник» Андрей не скрывался и поэтому пыхтел на всю округу.

Я понял, что он остановился на краю обрыва и смотрит по сторонам. Я понимал, что для него случилось удивительное – вроде бы моя фигурка маячила перед ним буквально в тридцати метрах, а тут, раз.. и пропала.

Я услышал:

- Ссука, поймаю, убью!

Меня затрясло пуще прежнего.

И тут я услышал голоса. Кто-то шел вдоль опушки и весело перекликался.

Вновь шорохи над головой и, кажется, о Боже, эти звуки стали удаляться..

…

Я просидел в нашем бомбоубежище до вечера – около шести часов!

Грязный, полуголый, опустошенный эмоционально.

...

Почему я рассказал об этом случае, хотя пообещал себе, что никто и никогда не узнает о нем?!

Дело в том, что на просторах интернета я наткнулся на одну историю. История произошла в Украине, в 2011-м году. В городе Ивано-Франковск.

61-летний серийный насильник заманивал своих юных жертв представляясь художником..

Вот ссылка и отрывок из заметки:

«..Внешне дед выглядит очень пристойно – НЕБОЛЬШОГО РОСТА, ЩУПЛЕНЬКИЙ, В ОЧКАХ… Он убедительно может вести беседу. Поэтому жертвы его и не боялись..» (с)

https://kriminal.tv/.../61letnij-serijnij-nasilnik...

P.S.

На первом фото картина Алексея Кузнецова "ГВАРДЕЙЦЫ".

На втором и третьем - картины Дмитрия Лукина (моя жена и Филипп К.)

На четвертом фото - картина Караваджо. Иоанн Креститель. 1602г.

Великий художник барокко был "очень плохим мальчиком" - убийцей, пьяницей, вором.

Еще он был гомосексуалистом и, как считали современники, совратил мальчика, который позировал для его "Иоанна Крестителя" и нескольких других картин. Впрочем, репутация у художника была настолько ужасная, что это обвинение ему совершенно не повредило. Его все равно скоро убили.

Егор Куликов ©

Потрепанная маршрутка проглатывала очередь, как большая рыба наживку. А люди все не кончались.

Водитель — старый таджик в мятой клетчатой кепке, тыкал пальцем в каждого, кто умудрялся втиснуться. Не отводя глаз и даже не моргая, вытер рукавом потный лоб.

— Проходим дальше по салону. Дальше в салон! — крикнул он, привстав.

Пассажиры кое-как протиснулись и замерли.

Все! полная коробочка.

Водитель собрал за проезд и несколько минут нарочно не отъезжал, надеясь, что в очереди найдется смельчак, который, ну очень спешит и согласен на любые условия.

— Когда поедем? — крикнули из салона.

— Ми по часам едем, — отбрехался водитель.

Чтоб не нервничали, повернул ключ зажигания. Маршрутка поднатужилась. Затряслась до последнего винтика. Двигатель начал жалобно жикать... жи-жи-жи. Есть контакт! Завелась старушка!

В последний раз, оглядев очередь, водитель нажал на кнопку и двери начали закрываться.

И в этот самый момент, чья-то физиономия громко впечаталась в двери.

— Ох, ё! — парень через капюшон потер ушибленное место. — До метро идете?

— Ми, брат, едем до метро... едем, не идем. — Блеснул таджик знанием языка.

Парень лет двадцати в синей толстовке, несколько раз извинился, но все же умудрился на носочках встать на нижнюю ступеньку. Стянул рюкзак, бросил в ноги и, схватившись за два поручня, прижался к впередистоящей тете.

Несколько раз двери пытались закрыться. Получилось с третьей попытки. Да и то не полностью.

А в дороге еще и дождь пошел. Ливень. Пришлось парню жаться к тете так, как к собственной матери никогда не жался. И все равно половина спины мокрая оказалась.

Холодно стало. Зябко. В щель сквозил осенний ветер.

А ведь перед выездом посмотрел погоду. «Осадков не ожидается», было написано на мониторе. Ага, не ожидается. А это, по-вашему, что? Не осадки!

Еще и остановки эти проклятые. Приходилось выскакивать на улицу, мокнуть и про себя подгонять выходивших пассажиров.

Люди же, спустившись на ступеньку, так странно оглядывались. Удивлялись дождю, и давай копошиться в сумках, выискивая зонт. Будто бы не могли заранее подготовиться. Как в подводной лодке плыли, без дверей и окон. А тут раз, и дождь. Вот так сюрприз!

На очередной остановке, парень соскочил со ступеньки и угодил прямиком в лужу.

— Ох, ё!

Все! Теперь и в кроссовках хлюпает так, что можно рыбок запускать.

В какой-то момент он просто перестал нервничать и успокоился. Выйти из маршрутки и наблюдать, как пассажиры мнутся на ступеньках — запросто. Все равно уже вымокнуть больше, чем вымок — невозможно!

К метро шел с настроением просветленного Будды под легендарным деревом Бодхи. Люди бежали. Прятались. Обгоняли его, прикрываясь всем, что под руку подвернулось: газета, портфель, пакет. Он же просто шел. И даже не думал обходить лужи.

Чвяк-чвяк кроссовками.

Ему было приятно наблюдать за суетой. И при этом нисколько не участвовать в ней.

Обратная сторона его неторопливости: проявилась в метро. Все-таки на улице не май месяц. Середина осени. Пусть и довольно теплой.

Дрожащими руками зацепил подлую собачку на молнии рюкзака, что так и норовила куснуть за палец. Расстегнул. Сунул руку — сухо. Не подвел продавец, когда сказал, что эта ткань не промокнет, даже если опустить в воду.

Достал телефон. Открыл контакты и привычно пролистал до имени Дрожжина Даша. Ткнул на сообщения и написал короткое:

«Привет. А я к тебе еду».

Палец замер над заветной зеленой стрелочкой. Коснись, и эта строчка мгновенно улетит. Вначале в телефонную компанию. Затем на спутник, на далекой-далекой орбите. Молнией обратно на землю, снова в какую-то АТС и только потом уже к ней.

Почему-то парню стало жаль гонять эти несколько строк на столь большое расстояние. Он сморщился, еще раз прочел и заблокировал телефон.

«Нет! — подумалось ему. — Пусть лучше будет сюрпризом. Как в детстве. Вот так раз! Нежданно-негаданно, как, как... как сегодняшний ливень. Ага, точно. Именно, как ливень с прогнозом „Осадков не ожидается“. Приеду. Поднимусь на третий этаж. А в подъезде обязательно темно должно быть. Надеюсь, будет темно. Нажму на звонок. Она откроет дверь и как завопит Максим! Стоп! Вряд ли она так просто откроет. В глазок сначала посмотрит. Блин! Этого я не учел. А если посмотрит, значит и увидит. И какой тогда сюрприз? Стою я такой там, мокрый весь. Еще и линза эта изуродует меня. Надо придумать. Может почтальон или продавец пылесосов? Нет, им она точно не откроет. Из-за двери пошлет и имени не спросит...»

Эти мысли так увлекли Максима, что он проехал свою станцию. Очнулся, вскочил. Дернулся к выходу и второй раз за вечер впечатался в стеклянные двери.

— Ох, ё!

Правда, в этот раз не было старого таджика, который бы их открыл.

Пришлось жалобно смотреть на удаляющийся перрон и ехать дальше. На обратный путь попался новый поезд. Блестит весь. Внутри кондиционеры такой мороз нагнали, будто в холодильнике сидишь.

Мокрая одежда неприятно липла. Мелкая дрожь передалась от рук ко всему телу. И так колотить начало, что пришлось рот отрыть. Чтобы зубы не раскрошились.

«Станция Комсомольская» — четко донеслось из динамиков.

Максим вышел слегка пританцовывая. Не от праздничного настроения. И даже не потому, что недавно получил просветление. Озноб как электрический разряд бегал с головы до пят и обратно. Иногда и вовсе, зарождался в желудке и заставлял молодое тело дрыгаться.

«Как бы за наркомана не приняли» — подумал Максим, проходя мимо товарища полицейского, который пристально следил за каждым пассажиром. Но за Максимом почему-то особенно.

— Старшлетинурлачев, — в одно слово сказал полицейский, козырнул и уже разборчивее продолжил, — Предъявите ваши документы.

«На каком основании!? — хотелось сказать Максиму. — Вы не имеете права...» и все в таком духе. Все же в юридическом учится, законы знает. Но потом подумал, что сейчас этот товарищ в погонах позовет подмогу. Его задержат до выяснения личности. А в КПЗ или по-простому в обезьяннике, точно будет не теплее, чем здесь.

Максим сунул руку в рюкзак, вынул паспорт.

Полицейский, ловким движением пальцев, как шулер с колодой карт, перевернул страницу, посмотрел регистрацию. Вернулся на первую.

— Снимите капюшон, пожалуйста.

Максим снял.

Наметанный глаз стража порядка, перепрыгнул с паспорта на лицо Максима с синими, дрожащими губами.

— Рюкзак покажите, пожалуйста, Печорин Максим Максимыч, — сказал полицейский и прыснул смешком.

Максим раскрыл рюкзак и сунул под нос.

Полицейский слегка пренебрежительно заглянул внутрь. Отцепил палку от пояса и опустил в рюкзака. Донесся металлический звон.

— Что там у вас?

Очередная волна дрожи пробежала по телу Максима. Только в этот раз не от холода. От страха. Он понятия не имел, что могло так звонко щелкнуть.

Осторожно, как в пасть ко льву, погрузил руку до локтя. И вдруг улыбнулся.

— Чай! — сказал он и вытащил блестящий термос.

— Куда направляетесь? — вскользь сказал Старшлетинурлачев, продолжая копаться в рюкзаке

— Александров.

— Счастливого пути.

Полицейский вернул паспорт.

Термос был открыт еще на эскалаторе. И горячий чай тут же ворвался в изнывающее от холода нутро. Даже слишком быстро ворвался.

«Губу обжег!» — подумал Максим и потрогал языком обожженное место. Он обнял теплую крышку и совсем не хотел выпускать ее из рук.

В двери электрички Максим, на удивление, не впечатался. Успел. Полупустой вагон встретил радушно. Нашлось укромное местечко. Приткнулся на жестком деревянном сидении и с наслаждением обнаружил под ногами теплый воздух.

Ну, в таких условиях можно хоть до Владивостока ехать. Тепло. Сладкий чай. Все просто замечательно.

Голос из динамиков что-то прохрипел, прокашлял, прочавкал и электричка задрожала. Затряслась и дернулась.

От вокзала отъезжали медленно. В окно заглядывали высотки и неторопливо провожали взглядом. Светофоры акварельными пятнами растекались по мокрому стеклу.

Электричка набирала ход. Гудела. Вот уже первые деревеньки показались. Скособоченные заборы на пустых огородах. Домики с горящими окнами. Колеса отстукивали дробный ритм. И Максим, прислонившись к окну, вновь поддался теплым мыслям, что грели не хуже печки под сиденьем.

Вспомнилось детство. Спокойная деревня с кривыми улочками. Собачий лай из дворов. Запахи потных коровьих тел. Теплое молоко. Горячий хлеб.

И первое путешествие в соседнюю деревню к бабушке. Сколько ему тогда было? Лет пять-шесть, не больше.

Отпустили его погулять перед двором. В песке поковыряться, замки построить. В итоге взбрело что-то в детскую голову, и сорвался он к бабушке за пятнадцать километров. Так еще и не пешком. На велосипеде трехколесном отправился.

Мало что осталось в памяти из того путешествия. Только образы да скомканные картинки.

Поросшая травой дорожка, петляющая по холмам. Столбы. Провисающие провода. Трава выше головы. Несущийся по соседней дороге автобус. И пыль! Желтая пыль от колес. И, конечно дядя Вася. Загорелый, добрый мужик. Увидел Максимку, пошевелил усами. Что-то спросил. Посмеялся. Посадил его в люльку мотоцикла, и помчались они. А Максим все назад оглядывался, наблюдая за пылью.

Вот, наверное, и все, что помнилось об этом путешествии.

Но стоило погрузиться в то немногое, что оставила память, то тут же обволакивало теплом. Уютом. И даже какой-то далекой, но очень личной нежностью. Чувства, вот что больше всего запомнилось. Именно чувства.

Став старше, он уже сам мог с легкостью преодолевать эти пятнадцать километров. И ведь ходил. Ходил и даже не задумывался о том, что это не один, не два... это, на секундочку, пятнадцать километров. Но было все равно.

Выйдет утром, к обеду дойдет. Покушает у бабушки зеленого супа из железной тарелки. Попьет вишневого компота и пойдет с Дашей гулять. До самого вечера. До темноты. Шалаш строят или гусей пасут на местном пруду. А то пойдут деньги заколачивать, собирая бутылки и брошенный металл.

Не одно лето он ходил этим маршрутом.

Сдружились они. Именно что сдружились. Любви в том возрасте быть не могло, да, собственно и сейчас Максим не ждал никакой любви. Просто хотел увидеть ее. Как тогда. В детстве. Без предупреждения, вдруг заявиться и сказать: «Привет».

Потом жизнь так крутанула, что потеряли они друг друга.

Пришел Максим, а ее нет.

А где?

А нет.

Дом продан. Живут другие. И все вдруг чужое стало. И места, и вещи, и даже воспоминания показались не настоящими. Вымышленными...

Но жизнь любит крутить по-разному. И никого она не спрашивает. Делает, что ей вздумается.

Нашли они друг друга. Случайно нашли. Списались. Вспомнили былое. Посмеялись и замолчали. И вроде бы сказать хотелось многое. Выговориться. Но как тут выговоришься по смс. Да и видео-звонок это так... Смешная копия настоящего человеческого разговора.

Вот и взбрело в голову. Как тогда, в песочнице. Сорваться, приехать и сказать простое слово: «Привет».

Перроны сменялись один другим. Чем дальше отъезжали от города, тем безлюдней становилось в электричке. Один прогон между станциями вообще пришлось ехать в одиночестве.

Максим посмотрел на смартфон. Еще полчаса.

С каждым намотанным километром становилось не по себе. Он, конечно же, грешил на мокрую одежду. Дескать, простыл, наверное, оттого и паршиво как-то на душе становится. Буквально с каждой минутой все хуже и хуже. А мысли тем временем шли далеко впереди него. И впереди электрички. И даже впереди всего мира.

«А что если не встретит? — с осторожностью думал он, искренне боясь, что окажется правдой. — Вдруг она только написала, что живет одна. Я приду весь такой радостный. Позвоню. Дверь какой-то мужик откроет. Или вообще никто не откроет, потому что она к родственникам поехала. И что мне тогда делать? Обратно я не успею. Где ночевать? Вряд ли там есть гостиницы. А денег-то у меня тоже совсем не для гостиниц. Ох, ё! надо же было купить что-то к чаю. Гостинец какой-то. Вафли там, печенья, конфеты. Чего-то я не подумал об этом. — Максим уцепился и с удовольствием начал раскручивать эти мысли. Будто бы уже стоит перед витриной магазина и делает ужасно сложный выбор: конфеты или печенья. А тревога тем временем никуда не делась. Выскакивала из-за цветных коробок сладостей и набрасывалась. — А если я приеду, поднимусь, позвоню. Она окажется дома. Откроет дверь, посмотрит на меня. Я ей: „Привет“. А она мне: „Ты дурак? Что ты здесь делаешь?“. Ведь и такое может быть. Мы с ней пять лет не виделись. Мало ли могло поменяться. Это я сорвался, весь такой геройский. Преодолел сотни километров. А оно как иногда бывает. Все детство дружишь с человеком, потом разминёшься на пару лет и всё — новые интересы, новые знакомства. Казалось, что вас объединяет столько всего. А при встрече, почему-то долгое и тяжелое молчание. Обсудили две темы и опять тишина. Ох, ё! куда несет-то? Лучше про магазин думать».

Не успел Максим. Ни сладости выбрать. Ни тревожную мысль, докрутить до конца.

Электричка замедлила ход.

На пустом перроне, горел единственный фонарь. И тот над закрытой кассой.

Вышел Максим, огляделся. Пару человек из состава уверенно пошли в одном направлении.

«Значит туда», — подумал он и пошел следом.

Как обычно и бывает, бетонная лестница сделана совершенно не в том месте, где надо людям. Спрыгнул он с перрона и побрел по тропинке среди деревьев, пытаясь не отстать от впереди идущих силуэтов.

Спустя пять минут оказался на остановке. Несколько маршруток тарахтели в ожидании пассажиров. И холод тут как тут! Будто бы за кустом притаился. Выскочил и набросился. Снова потрясывать начало.

— До Первомайки идете? — спросил Максим.

— И до Первомайки, и до Киржачей, — позевывая, ответил водитель.

— Подскажете, где выйти.

— И подскажу.

Полупустая маршрутка отправилась в путь. Максим отслеживал на телефоне передвижение. На водителя особо не рассчитывал. Бывали уже случаи, когда: «Да, подскажу!». А потом смотрит ошалелыми глазами на конечной остановке.

Стрелка на экране смартфона медленно двигалась по карте.

— Приехали! — Сказал водитель.

Максим вышел. Нашел заветный дом.

«Пять этажей, как и писала». — Эта мысль ободрила и придала чуточку тепла.

Домофона нет. Отлично.

Вошел в подъезд.

Мрачно.

Тусклая лампа потрескивает. Пара мотыльков, завороженные светом, стучатся об потолок. Стены то ли зеленые, то ли синие — не разобрать.

Максим начал подниматься по лестнице. Почтовые ящики провели подозрительным взглядом.

И чем ближе становилась заветная дверь, тем сильнее стучало сердце. Он, конечно же, обвинил лестницу в повышенном пульсе. Хотя сам не поверил этой глупой отговорки.

Достал смартфон, посмотрел время — без трех минут десять. Решил дождаться, пока не стукнет ровно и только потом звонить.

«Вот, собственно, и дверь, — подумал Максим, оглядывая черный металл. — Дверь в счастливое детство, — лирически сказал он про себя и тут же, пессимистично закончил. — Или же дверь в разочарование».

Эти три минуты длились неестественно долго. Однако Максим не мог ни о чем думать. Это в поезде было хорошо романтику нагонять. Под стук колес, да под скользящие деревни за окном. А здесь как-то совсем не думается. Разве что две заблудившиеся мысли бьются, как мотыльки.

«Получится или нет?.. Получится или нет?..»

Одним пальцем закрыл глазок, другим нажал на звонок.

Противное треньканье послышалось за дверью.

А после шаги.

Тух-тух-тух...

Щеколда на двери.

Клац!

Замок.

Хрум! Хрум!

— Привет.

— Максим! — завопила Даша.

— Ох, ё! — только и успел произнести Максим, чувствуя крепкие объятия детства.

Конец

Группа в ВК

АвторТудэй

ЯндексДзен

Вот послушайте, в народе говорят: «Знал бы, где упаду – соломки бы подстелил». Поэтому послушайте. Возможно, эта история послужит вам той самой соломой, которой не оказалось у меня.

Такую историю вам больше нигде не расскажут. Ничего подобного не проходят ни в школе, ни в училище. Не скажу за институты, но в учагах – точно нет. В учагах вообще не до историй. Там в приоритете практика.

В моей шараге практические занятия по работе на токарном станке вёл препод с погонялом Пальчик. В начале каждого занятия, проведя перекличку и выдав нам задания, он вставал возле доски, подняв руки на уровне плеч ладонями к нам. Как будто сдаётся в плен. Затем он произносил: «И главное - соблюдайте технику безопасности».

Он говорил это громко, с расстановкой, с ударением на каждом слове, и слегка взмахивая руками с растопыренными пальцами. Глядя на это, некоторые студенты закрывали рты ладонями, пряча улыбки. Кто-то отворачивался или смотрел в пол. Каждый раз во время этой короткой речи мы давились от смеха.

Дело в том, что число пальцев на его руках было меньше положенных десяти. И число это с каждым нашим курсом всё уменьшалось, а к выпуску вообще приблизилось к нулю.

Сейчас-то мне понятно, что беспалый препод вполне осознанно тыкал в нас своими культяпками. Суровый показательный пример. Жёсткая самоирония.

Но тогда мы с него дико угорали. Мол, какой он тупой, и не понимает, что выглядит, как идиот. Да и вообще - раз за разом отчекрыживать себе пальцы. Это ведь даже не наступить снова на те же грабли. Это всё равно, что поставить возле них стул, сесть на него, и топать ногой по граблям, как по педали барабанной бочки, получая черенком по морде снова и снова.

Есть такое выражение: «Техника безопасности написана кровью». Смысл этого высказывания в том, что все когда-либо написанные инструкции по безопасности имеют под собой реальные прецеденты.

Существуют правила, инструкции и предписания. По типу:

Инструкция по технике безопасности номер такая-то при работе на станке таком-то.

Подпункт номер такой-то:

Запрещается помещать пальцы или посторонние предметы между сопряжениями шестерёнчатых валов непосредственно во время их вращения, а также при их полной остановке, предварительно не отключив электропитание агрегата.

Когда читаешь такое, казалось бы, очевидное и нелепое предписание, то можешь быть уверен: когда-то, где-то, какой-то несчастный бедолага ткнул своим пальцем в эти вращающиеся с бешеной скоростью шестерни, и остался без этого самого пальца. А то и вовсе без целой руки.

Именно благодаря этому неизвестному мы теперь знаем, куда не надо совать пальцы. Даже немного обидно за него, покалеченного и забытого.

Вот Ньютон, например, словил яблоком по голове – открыл закон, названный в его честь. Сэр Исаак, конечно, молодец, но ведь кому-то проломило камнем череп, и благодаря ему изобрели защитную каску. Вот бы правила охраны труда тоже носили имена своих первооткрывателей. Это было бы справедливо.

«Запрет имени оторванной по локоть руки Степанова». Или «Требование обожжённого кислотой до костей Осипова». «Предписание раздавленных в лепёшку бетонной плитой Смирнова-Тодоренко».

Хорошо, когда есть правила и инструкции. Плохо, когда их нет.

Плакаты по технике безопасности висели на каждой стене в учажной мастерской. Не думаю, что Пальчик их не видел.

На корпусе закреплённого за мной токарного станка кто-то нацарапал: «Пальцы туда не СУЙ, куда не стал бы совать свой . . .» Пальчик сточил последнее слово напильником со словами: «Мат в учебном заведении недопустим. Но сама мысль верная».

На этом самом токарном станке я выстругал свою первую пару барабанных палок. Втихаря от Пальчика, само собой. А потом этими палочками выстукивал свои дроби, ди-биты и бласт-биты.

Ладно, ладно. На самом деле тупо лупил ими по кастрюлям с тазами дома, да по парте в шараге. Ну и по самому токарном станку тоже. Естественно, предварительно его отключив, согласно ТБ.

С этими палками мы просто не расставались. Заткнутые за мой ремень с клёпками, они сопровождали меня повсюду. На занятия и просто на прогулки. На тусовки. Особенно на тусовки, где есть тёлочки. Ведь девчонки тащатся от музыкантов. Как тут не повыделываться?

На одной такой тусовке мы с Юлей и познакомились. Вращая между пальцами барабанную палочку, я подкатил к ней и выдал что-то в духе: «А ты знаешь, что только барабанщик может кинуть две палки сразу?»

Вместо ответа она стала надувать из жвачки большой розовый пузырь. И я уже было подумал, что меня отшили, но когда пузырь лопнул, она коротко хохотнула: «Прикольно».

Она сказала, что видела меня раньше. Ведь её отец ведёт практику в моей шараге.

Вот так и получилось, что Пальчик стал моим тестем. Он стал для меня «папа». Я же для него так и остался «придурком с патлами». А ещё «торчком вонючим».

Так, вот тут уточним: никакой я не торчок, если что. И я не торчал. Никакой ханки, винта или хмурого. Ничего тяжёлого. Так, планчик, бухлишко, таблетосы. Не торчал, потарчивал.

Сейчас даже русскоязычные рок-музыканты в открытую поют про кокс и герыч, а рэперы читают про шмаль. Но тогда, в ещё не до конца издохшем совке, если ты потарчиваешь – ты деклассированный, антисоциальный элемент.

Когда ты потарчиваешь, все «хотят для тебя добра». Каждый норовит тебя перевоспитать. И папа Пальчик взялся за моё воспитание с особым усердием. Не проявив, впрочем, никакой оригинальности. Всё согласно традиционным родительским инструкциям. Которые состоят больше из вопросов, чем из рекомендаций.

Универсальная родительская инструкция «Как нужно жить по-людски».

Пункт 67430987621:

Ты же себя убиваешь. В гроб загоняешь натуральным образом. Это всё музыка твоя наркоманская и дружки твои наркоманы. Подальше тебе от этого надо держаться. Тебе совсем на нас плевать?

И вот Пальчик выходит на пенсию, и прихватив с собой любимую дочку и непутёвого зятька, возвращается в свой родной город Черноволжск – жопу жоп и дыру дыр.

Пункт 8765098127:

И долго ты намерен на чужой шее сидеть? Работать кто будет? А жильё своё ты собираешься искать?

Как следствие, тесть пристраивает меня, «да так, что по гроб жизни теперь в долгу», токарем на Черноволжский механозавод. Помимо копеечной зарплаты, этот завод выдаёт своим работникам комнаты в общежитии. Наше с Юлькой семейное гнёздышко – каморка три на три на первом этаже общаги. Из удобств матрас на полу и общий душ с туалетом в конце коридора.

Подпункт 34854509800:

Ничего-ничего. В тесноте, да не в обиде. Все так живут. Зато ничего лишнего.

Всё лишнее осталось в Питере. Там остались мои самопальные сломанные барабанные палочки. Самопальный, но вполне рабочий бульбулятор. Остались там и друзья наркоманы, и наркоманская музыка вместе с плакатами наркоманских групп на стенах.

Сейчас у нас на стенах отстающие обои в цветочек, поверх которых одиноко висит календарь с Памелой Андерсон в образе из «Спасателей Малибу».

На этом календаре пара дней в каждом месяце обведены и закрашены в сердечко. Обведены юлькиной рукой фломастером красного цвета.

Тут мы переходим к следующему пункту родительской инструкции.

Пункт 98487409543231:

Часики-то тикают. Детей пора завести, как все нормальные люди. Чтоб стакан воды было, кому подать. И мы внуков хотим понянчить. Чтоб семья полноценная была, ребёнок нужен. Чтоб всё, как у людей.

Сердечками в календаре отмечены периоды Юлькиной овуляции, которые она скрупулёзно высчитывает.

И вот наступает «сердечный» день. Двадцать пятое июля – овуляция у Юли. Это значит, что мне сегодня не нужно кидать две палки, если вы понимаете, о чём я. Достаточно одной, но прямо в цель, без промахов. А ещё мне надо соблюсти спецпункт инструкции тестя:

Как дитя делать соберёшься, трусы свои под подушку положи. Так полагается, чтоб пацан родился. Внук мне. Наследник.

Короче, сейчас в этой тесной комнатушке мы не просто чпокаемся, мы делаем тестю внука. Наследника моих дырявых труханов.

Окно нараспашку. Термометр, прибитый на его раму, показывает плюс тридцать. И это несмотря на то, что солнце уже давно село. С улицы доносятся пьяные голоса и гогот – под окнами синячит компания. Вместе со звуками попойки в комнату проникает табачный дым. Он смешивается с запахом пота наших тел и ароматом поддельного Opium'а, которым Юлька полила себя после душа.

Мать моих будущих детей стоит на матрасе на четвереньках, вытянув руки вперёд и положив подборок на подушку.

Юлька называет эту позу «Потягивающаяся тигрица». Кто-то надоумил её, что эта позиция лучше всего подходит для зачатия. Миссионерская – ни то ни сё, а наездница вообще не алё, всё вытекает.

И вот моя большая кошка, моя тигрица стоит раком на матрасе, а я пристроился позади неё. Но пристроился не так, как можно было бы подумать. Я играю с киской моей киски своей рукой. Сложив пальцы на манер пистолета, оттопырив большой и выпрямив указательный, ввожу его в Юльку. Вынимаю и ввожу заново. Держу неспешный ритм, без резких движений. Разогреваю жену, подготавливаю. Она постанывает и чавкает жевательной резинкой. Звук обычно бесящий, в смысле чавканье, но сейчас очень даже в тему.

На самом деле, Юльку не нужно разогревать. Она уже вся мокрая, почти течёт. Давно готова.

Подготовка нужна мне. Потому что у меня немного вялый. И моя вторая рука как раз над этим работает.

Блин, мужики захотят меня забить за это камнями, но я всё же открою один секрет. Милые женщины, если ваш мужчина затягивает с прелюдией, это, к сожалению, не потому, что он горит желанием доставить вам удовольствие. Девяносто девять мужиков из ста ненавидят предварительные ласки, и с радостью засадят вам прямо на сухую. Так что, если ваш партнёр развлекает вас рукой так долго, что вы успели вздремнуть, или орудует языком, да так, что за уши не оттащишь, знайте – у него просто вялый. Солдат к бою не готов. И в девяносто девяти случаях из ста причина совсем не в вас.

В моём случае причина в косяке, тайком выкуренном с час назад. От травки иногда бывает подобное. Ну а чего такого? Не родится же у нас трёхглазый ребёнок из-за одного косячка? Это же натур продукт, в конце концов. Мне просто нужно немного времени.

Жена между тем разогналась не по-детски. Делает толчки задом навстречу движениям моей руки. Внутри она вся прямо горячая. Стонет громко. Вот хитрюга, решила кончить заодно. Хотя для зачатия её оргазм вовсе не требуется. Ну и ладно, для родной жены не жалко. Наращиваю темп.

Говнари под нашими окнами насилуют расстроенную гитару и орут «Группу крови». Так себе саундтрек для секса. Вот Энигма – другое дело. Секс под Энигму даже лучше, чем под «Nothing else matters» Металлики. Под Энигму не трахаются, под неё занимаются любовью. Энигма и свечи, женщины от этого прутся. Немного романтики нам бы не помешало в данный момент.

Но прямо сейчас моя потягивающаяся тигрица вот-вот кончит под Цоя. Это чувствуется. Когда ты какое-то время в браке, ты знаешь все эти маленькие сигналы тела жены.

Работаю рукой очень старательно. Палец выходит полностью и залетает обратно до упора. Юлькина писька издаёт звук, похожий на выпук. Ну вы знаете такое. Это когда во время фрикций воздух попадает во влагалище, а потом выходит наружу со звуком пердежа. Поначалу, когда вы только начинаете встречаться, девушки очень этого стесняются. Спустя какое-то время вы оба над этим ржёте. А когда вы уже в браке, вообще не обращаете на это внимания. Вот и я тогда не обратил.

Шпарю так, что уже затекло запястье и пальцы свело – не разогнуть. И вот тут-то это и происходит – ХЛОП! – лопнул пузырь жовки у Юльки во рту. От неожиданности засаживаю указательный палец так глубоко, что большой касается копчика жены. Тигрица издаёт свой тигриный рык, протяжный, низкий. Не совсем так, как стонут женщины в порно, но тоже очень сексуально. Она прямо вопит. С треском рвёт ногтями матрас, из которого грязным пухом летит набивка. Её вагинальные и ягодичные мышцы сокращаются настолько сильно, что прямо зажимают мой палец внутри. Не без усилия вынимаю его, и несколько мгновений тупо пялюсь на свою руку.

Смотрю на свои влажные от Юлькиной смазки пальцы, сложенные в пистолет, будто это реально пистоль, из которого я стрельнул жене прямо в пилотку. Даже не пистолет – бластер-оргазмастер. Правду говорят, что мужик не импотент до тех пор, пока у него есть язык и хоть один палец.

На улице заржали и заулюлюкали, услышав Юлькин бурный оргазм. В раскрытое окно полетели фразочки типа: «Да, чувак! Красавчик! Сделай её, мужик!» Эти крики меня раззадоривают. Чувствую, что солдат рвётся в бой.

Если женщины любят ушами, то мужчины любят ушами до одури. Сделайте мужчине комплимент про его бицуху, и он разомлеет. Скажите: «Ого!», потыкав пальчиком ему в пресс – он у ваших ног. А уж намёк на то, что он мачо – афродизиак похлеще любой Виагры.

Смотрю на жену. Она слегка качает бёдрами, виляет задом. Мол, давай уже, засаживай. Тяну ноздрями воздух, пропахший заносимым с улицы табаком и планом. Набираю полные лёгкие, и чуть ли не с разбега вхожу в неё.

Толчок, толчок, ещё толчок.

На правой руке у Юльки татуировка. Колючая проволока, опоясывающая бицепс. Как у Памелы Андерсон на плакате. Сейчас такие татухи, посиневшие и поблёкшие, считают зашкварными партаками. Но тогда, на фоне популярности «Спасателей Малибу», это смотрелось очень смело и круто. Юлёк с тату выглядела настоящей оторвой. Когда ей набивали эту колючку, она даже не поморщилась. Ни звука не издала. Сидела и подмигивала мне, надувая розовые пузыри из жвачки. В то время, как я обычно под татуировочной машинкой извиваюсь, словно уж на сковороде. Любой татуировщик скажет вам, что слой эпидермиса у женщин значительно толще, чем у мужчин. Да и вообще, женщины терпеливее к боли и выносливее вцелом.

Ну хорошо, терпеливая и выносливая. Сейчас получишь. Толчок, ещё толчок.

Хватаю Памелкину, вернее Юлькину татуированную руку за запястье, и заламываю ей за спину так, что кисть едва ли не дотягивается до лопаток. Памела тихо всхлипывает. То-то же. Пусть не забывает, кто в семье ебёт и кормит.

На самом деле, Юлька совсем не похожа на эту Голливудскую актрису. Уж грудь точно не такая. Но спустя какое-то время в браке, бывает, представляешь себе всякое. Ну так, чтобы разогреться.

Вот я и разогреваюсь. Ладонью подпираю свою поясницу. Так делают мужики в порно, словно у них болит спина. Хотя, может и правда болит, после сотни-то дублей. Почему я это делаю? Потому что так делают актёры в порно.

Мужики вообще любят изображать из себя актёров. Разных крутых парней. В детстве – Шварценеггеров и Ван Даммов из боевиков. А в зрелости – безымянных типов с радикулитом из порнухи.

Толчок, толчок, толчок.

Юлькин попец подпрыгивает в такт. Подтянутый, упругий. Ещё не размякший и не отвисший после родов. Наслаждайся, пока есть. С оттяжкой шлёпаю ладонью по заднице, почему-то покрытой холодным потом. Ну держись, мамаша. Сейчас узнаешь, кто тут папочка.

Мои движения жёсткие и амплитудные. Выхожу из Юльки полностью, так, что мой конец оказывается весь наружу, и тут же резко засаживаю его обратно. Воздух выходит из жены, но я тут же загоняю его назад очередным грубым толчком. Вдобавок охаживаю ладонью по ягодицам, от чего они уже стали цвета сердечек в календаре.

Алкашня под окном дерёт глотку, а я деру свою детку. Долблю, как отбойный молоток. Бешеный перфоратор. Вот-вот кончу. Жена это чувствует. Она слабо хлопает себя ладонью по отбитому заду. Это наш условный знак. Так она напоминает мне – не вынимать. И никаких порно штучек, типа спустить на сиськи или на лицо. Всё внутрь. Всё в дело.

Маякнув мне, Юлькина рука опадает на матрас. После своего оргазма жена вообще какая-то вялая. Мне, конечно, нравится её податливость, но она уж совсем как тряпичная кукла. Не издаёт ни звука. Даже не постанывает. Кожа ледяная. Только внутри Юлёк тёплая и мокрая, иначе можно было бы подумать, что у меня секс с покойницей.

Ладно, пора это заканчивать. Пусть они получат уже своего дитя. Сына, внука, наследника - кого угодно. А потом дружно от меня отстанут.

И вот тут это происходит во второй раз. Разглядывая буфера Памелы на календаре, вынимаю член из жены. И махом засаживаю назад. По самое не балуйся. Так, что моя мошонка шлёпает Юльке по бритому лобку. Второй тигриный рык громче первого в разы. Он просто оглушительный. Мне даже показалось, что стёкла оконные задрожали. За окном тоже что-то орут и аплодируют. Я спускаю.

Юлька буквально сползает с моего конца и заваливается боком на матрас.

С чувством выполненного долга потягиваюсь и придумываю предлог, чтобы смыться из комнаты и дунуть ещё косячок.

– Чур, я первый в душ. – говорю я и встаю на ноги, хрустнув коленками.

Растирая затёкшие суставы, говорю:

– Юльча, ты живая там? Или я тебя до смерти задрал?

Нет ответа.

Жена лежит, свернувшись калачиком? и держится руками за живот. Поза потягивающейся тигрицы превратилась в позу эмбриона. Её волосы, покрытые клочками набивки из матраса, закрывают лицо.

Снова опускаюсь на коленки рядом с ней.

– Юль?

Касаюсь ладонью плеча с колючей проволокой и едва не отдёргиваю руку. Кожа огненная. Всё Юлькино тело горит и колотит мелкой дрожью.

– Юль! Юля!

Убираю волосы с её лица, и взглянув на него, падаю с коленок на задницу.

В полумраке чернеет провал широко раскрытого рта и белеют глазные яблоки на выкате. Почти из орбит. Жена хватает ртом воздух. Но не как рыба. Скорее, как собака – мелко и часто. Только язык не вывален изо рта.

Вскакиваю на ноги, спотыкаюсь на ровном месте, падаю, встаю.

Свет. Нужен свет. Куда делся выключатель? Куда? Да вот же он, прямо под календарём. Щелчок. Яркая вспышка. После полумрака хиленькая лампочка слепит не хуже солнца. Когда глаза привыкают, проступает изображение. Набивка из матраса по всей комнате. На самом матрасе – мои рваные скомканные трусы, две вмятины от моих коленок и моя жена. Которая лежит без движения, и не моргая глядит в одну точку своими вытаращенными глазами.

Стоя в полный рост, на мгновение зависаю. А потом снова начинаю метаться по комнате. Шарахаюсь от стены к стене и трясу своим ещё не до конца опавшим членом, на котором висит мутная белая капля с моими несостоявшимися детьми.

На улице снова заржали. Должно быть, меня хорошо видно в раскрытом окне с включенным светом.

Тогда ещё не было Ютуба и телефонов с видеокамерой. Иначе бы вам попалось видео с названием вроде «Голый обдолбыш со стояком носится по комнате».

В этом видосе голый обдолбыш с прокуренными мозгами ищет телефон.

Телефон.

В комнате общежития.

В конце девяностых.

«Очень тупой обдолбыш. Ржака. Смотреть до конца».

А дальше этот видос становится похожим на какой-то артхаусный фильм.

Дерганые кадры ускоренно меняют друг друга. Ломано и быстро, рывками. Всё вокруг чёрно-белое или в оттенках серого. В этих тонах инородным предметом мелькает Юлькин красный халатик с иероглифами, который я впопыхах на неё накинул.

И все до одного, кроме меня, в этом фильме глухие.

Глухая общежитская вахтёрша. «Женщина, да пустите позвонить. Скорая. Срочно».

Глухая бригада скорой помощи. «Что с ней? Что с моей женой? Это серьезно? От чего такое бывает?»

Глухая тупая корова в приёмном покое центральной больницы. «Девушка, куда её везут? Что вы будете делать? В какое отделение? Где тут главврач?»

Глухая санитарка, которая везёт мою жену в смотровую на каталке.

И глухонемая Юлька на этой каталке. Которая даже не смотрит в мою сторону, когда я глажу её по голове и шепчу на ухо: «Юлёк, детка. Где у тебя болит? Сильно плохо?»

Сильно плохо. Потому что, когда мою бедную девочку выкатывают из смотровой, её лицо и голые плечи покрыты испариной. Всё тело колотит мелкая дрожь. Больничная простыня, которой Юлька укрыта по грудь, прямо на моих глазах пропитывается её потом. И на грязно-серой ткани простынки в области паха проступает красное пятно.

Всучив мне Юлькин халатик, санитарка всё так же не слышит мои, уже даже не вопросы, а вопли: «Да что с ней!? Что случилось!? Куда вы её везёте!?»

Последнее, что я вижу, это Юлькины голубые и полные слёз глаза на бледном, как мел, лице. А потом большая двустворчатая дверь с табличкой ОПЕРАЦИОННАЯ закрывается прямо перед моим носом.

Помещение перед операционной – еле освещённый предбанник с плиточным полом. На потолке светильник, так называемое дежурное освещение. Две люминесцентные лампы внутри потемневшего от времени и загаженного мухами плафона непрерывно моргают. В памяти всплывает из учажных лекций: «стробоскопический эффект». При таком мерцании зрение искажённо воспринимает окружающие объекты. А ещё это дико раздражает. Прямо бесит.

Выключаю и включаю свет. Выключаю-включаю. Лампы гаснут и загораются, но продолжают моргать. Снова щёлкаю по выключателю. Тыкаю в него своим указательным пальцем, который всё ещё пахнет Юлькиной вагинальной смазкой. Внутри светильника что-то заискрило, и одна лампа погасла насовсем. Другая всё так же моргает.

Поспрашивайте своих знакомых, сколькие из них в детстве тыкали пальцем в розетку. Ну, вернее, не пальцем. Пальцы в розетку не пролезают. Зато гвоздь из отцовского шкафчика с инструментами или мамина шпилька для волос – очень даже. Поспрашивайте, и вы удивитесь, что среди получивших свои первые двести двадцать в детстве в основном мужчины. Уверен, если бы пальцы пролезали в розетки, детская смертность среди мальчиков носила бы катастрофические масштабы.

А ведь нас учат в детстве: «Не тыкай пальцем в розетку», «Не показывай пальцем на людей», «Не суй палец в рот собачке».

Но тыкать – это очень по-мужски. Неспроста ведь даже член называют двадцать первым пальцем. Вот мы и тыкаем.

Тык-тык-тык.

В розетку, в станок, в жену.

Тык-тык-тык.

В моргающем свете хожу туда-сюда по предбаннику. От дверей к окну и обратно. Считаю свои шаги, считаю плитки на полу. Трещины на потолке, дохлых мух на подоконнике. Грызу ногти. Барабаню по подоконнику пальцами, оставляя красные следы – ногти обгрызены под корень, до мяса. В окне – потёмки. Интересно, эти утырки там у нас под окнами сейчас орут «Когда твоя девушка больна»? Снова хожу туда-сюда. Топчась в этом закутке, осознаю смысл фразы «Лезть на стены».

Гоню из головы плохие мысли, но они упрямо лезут обратно.

Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо.

А если нет? В сознании так и крутится паскудная, малодушная мыслишка: «Если Юльки не станет, что я буду говорить её отцу?». «Я затрахал Юлю до смерти». Или «Я убил твою дочь своим членом». Это я ему скажу?

Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо.

Просто нужно дождаться, когда двери операционной откроются, и из них выкатят мою девочку. Пускай в отключке, пускай под наркозом. Главное, живую. Пусть и не очень здоровую.

Всё будет хорошо. Просто нужно дождаться.

И я дождался.

За окном уже забрезжил рассвет, когда двери операционной открылись, и санитарка вывезла на каталке накрытое с головой тело. Один край грязно-серой простыни немного задрался, оголяя предплечье. Предплечье с татуировкой в виде колючей проволоки вокруг бицепса.

[ часть II ]

ЧУЖИЕ ИСТОРИИ by Илюха Усачёв

- Татарин, вставай, я нажарила посикунчиков.

Санька* одернула шторы и приоткрыла окно. В комнату, вместе с легким ветерком, сторожко, на мягких лапах, заглянуло зимнее морозное утро.

…

Только у Саньки получалось ТАК, по-особому, называть меня:

– Татарин!..

Если я в детстве дрался, когда слышал в свой адрес это слово, потому что звучало оно, частенько, с издевкой и уничижением.. Если в юношестве я с жестокостью и остервенением дрался, гордясь, словно девизом на флаге, своим уличным погонялом «Злой татарин!».. То, сейчас, в пору своей поздней молодости, слыша это слово из уст Саньки я млел от нежности и некоторые части моего тела сводило судорогой от накатывавшегося возбуждения..

…

Санька по национальности была пермячка..

Исконно-посконная – с явными физиогномичными, из рода в род и из века в век, «метками».

И чтобы было понятно о каких метках я говорю - на ту мою Саньку очень похожа, почти один в один, современная актриса являющая собой просто эталонную коми-пермяцкую красоту – сериальная «жена» пермского Коляна из «Реальных пацанов».

Вообще, Пермь – она женского рода!

Имеется много версий, из чего «выросло» слово «пермь».

Именитые ученые и обычные люди живущие в Пермском крае до сих пор яростно спорят на эту тему.

Если первые почти уверены, что словосочетание «pera maa - задняя земля или окраина мира» стало основополагающим, то вторые считают, что родилась «пермь» от древнего слова «парма» - лес.

Есть и совсем удивительная гипотеза - после Полтавской битвы 1709 года в Прикамье оказался пленный шведский ученый Страленберг. В слове «Пермь» он нашел созвучие со словом «Биармия», которое упоминается в древних скандинавских сагах. В них говорилось, что есть земля на севере Восточной Европы, куда приходили викинги за мехами и серебром.

Биармия – медвежий край!

…

Санька была ужасно домовитой девушкой!

Смешно, но я совершенно уверен, в том, что она получала реальное физическое удовольствие от всего того, что она творила по хозяйству.

Да-да, творила!

Ах, какие Санька делала «посикунчики»!

Так называются маленькие жареные пирожки с очень сочной начинкой. Свое название они получили из-за того, что при надкусывании из них брызжет сок и они «сикают».

Санька уверяла, что рецепт этого старинного блюда Пермской кухни, она получила во сне от своей прабабушки.

…

Но была у Саньки и еще одна особенность – она очень любила экстремальный секс..

…

Александра работала налоговым полицейским (кто не знает – раньше в России существовала такая федеральная служба налоговой полиции с очень крутыми полномочиями оперативно-розыскной, экспертной и следственной деятельности) и познакомился я с ней во время ее рейда и проверки моей компании.

К тому моменту я покончил с юношеским «робингудством» (в составе спортивной бригады), которое, все же, больше походило на «узаконенный рэкет» и ушел в бизнес.

У меня было 14 торговых точек разбросанных по всему городу. Я торговал, в розницу, импортными куриными окорочками и субпродуктами с местных птицефабрик.

Времена были лихие..

Но и возможности были фантастические!..

…

Саньке нравилось все, что повергало меня в эмоциональный, психологический и культурный шок:

Заниматься любовью, среди бела для, в салоне Волги-3110, с наполовину опущенными боковыми стеклами, посреди битком набитого пляжа на черниковском озере «Мельничное», в форме налогового полицейского на голое тело, со стонами и криками «Татарин, форева!»..

Ранней осенью, на рыбалке на речке Чермасан, неожиданно испытать желание и.. и насчитать, после, пару сотен комариных укусов по всему телу..

…

В машине, на крыше высотки, в городском бассейне «Нефтяник», в туалете самолета..

Для того, чтобы я, наплевав на приличия, участвовал в ее «забавах» ей всего лишь нужно было сказать слово «Татарин!» - сказать его ТАК, как умела только она..

…

Но всему приходит конец.

Особенно тому, что является социально неестественным.

Перед дефолтом 1998-го я, по совету старшего бизнес-товарища (сейчас он владелец достаточно разветвленной региональной продуктовой сети магазинов) решил подняться на ступень выше – стать оптовиком.

Но грянул «черный вторник» и все мои надежды и сбережения сгорели в одночасье!

Тогда я ушел в свой первый в жизни долгосрочный алкогольный запой.

…

Слабых духом алкоголиков женщины не любят.

Они могут их жалеть.. могут превратиться в верных друзей (так и случилось), но формула любви и пылкой животной страсти уходит навсегда, побежденная менделевской формулой С2Н5ОН.

…

Прошло много лет..
Санька стала уважаемой матроной – прекрасной многодетной матерью, блестяще ведущей большое хозяйство и любящей своего не менее уважаемого мужа.

Но..

Друзья, меня, до сих пор, мучит один вопрос – когда же моя Санька, моя пермская красавица, получала бОльшее удовольствие?
Когда кричала «Татарин, форева!» или когда пылесосила и пекла свои фантастические посикунчики?!))

* - имя изменено, так как уж больно известная, до сих пор, Александра - девушка моей поздней молодости.

Она родилась в середине июля...

Дымного чахоточного июля 2010-го года, когда, вкруг Москвы, горели торфяные болота...

...

Мы уже два года, как переехали в нерезиновую столицу нашей Родины и уже полтора, как начали нашу планомерную подготовку к осуществлению мечты – рождению еще одного ребенка.
К тому времени прошло уже почти шестнадцать лет - 16 лет бесплодных попыток "прикупить" сестренку или братика для нашей старшей дочери.

С клиникой нам не повезло – это была частная (очень известная – реклама звучала из всех чайников и утюгов!) медицинская организация в приоритете которой было (как мы это поняли позже), в первую очередь, качнуть бабла с клиентов. А если еще и получалось помочь.. Ну, тогда, вообще прекрасно - все оставались довольны!

Уже в первый же час после получения всех анализов, несколько врачей, поочередно, заявили, что нам самим жить осталось без году неделя, не говоря уже об осуществлении каких-то там наших мечтаний))

Но нам повезло с доктором. Ее звали Ирина Георгиевна. Она, тоже, была из когорты понаехавших. И тоже двигалась по курсу, который насаждала хозяйка клиники, однако, видимо для того, чтобы совесть не так беспокоила, делала и много дополнительного (и не оплачиваемого!) в пользу клиента. В общем, работала 50/50 – и вашим и нашим.

Итак, в марте 2009-го года началась эпопея - лечение существующих (и не существующих) болячек!

Меня и жену записали на всевозможные процедуры – массажи сменялись минеральными ванными, а иглоукалывания гальваногрязью. С нами работали психологи и вирусологи – нам чистили печень гептраловыми капельницами под музыкальное или вербальное сопровождение гуру специалистов в области нейрофизиологии или биоэнергетики. Душ Шарко сменялся электросном или бассейном, кислородные коктейли фитотерапией и чайными церемониями.

Так продолжалось полгода!

И, аллилуия, нам выдали заключение, что мы готовы физиологически и психологически к зачатию!)

…

Она родилась в середине июля – в самый пик торфяных пожаров.

Солнце сквозь пелену дыма казалось кровавым и на него достаточно легко можно было смотреть без специальных затемненных очков.

Дышать было очень тяжело.

Государственная Дума даже всерьез порекомендовала работодателям сократить рабочее время и предоставить людям внеплановый отпуск.

А еще стояла изнуряющая жара – доходило до 38 градусов. И почти полное безветрие.

Жили мы на 23 этаже..

Кондиционеры первое время помогали от запаха гари, но затем и они перестали справляться.

От бессилия мы открывали окна.. Но и это не спасало.

Бывало, что по ночам мы укрывались, с головой, мокрыми простынями, которые высыхали к середине ночи.

Росстат подсчитал, что в Москве за июль умерло на 9000 человек больше, чем в предыдущем 2009-м году. В народе шептались о 50-ти тысячах умерших..

…

Она родилась!

Наша кроха – наша долгожданная и обожаемая нами уже с утробы матери!

Наше свидетельство Божьей милости и чуда!

Когда мы уже знали, что беременность наступила, то, разумеется, ходили на диагностические контрольные проверки..

И вот, в первую же проверку на УЗИ, наш врач – наша душка Ирина Георгиевна убила нас, сказав:

- Ребята, крепитесь, но кажется у нас внематочная беременность.

Она продолжила внимательно смотреть на экран.. затем показала нам критическое место на фото.. сделала положенные фото с экрана и отключила аппарат.

Плечи у нее опустились.. Она, словно увядающий в ускоренной съемки цветок, становилась все меньше и ниже.. Будто бы хотела спрятаться от нас..

Глядя в пол она произнесла:

- У нас договор со Склифом – сейчас позвоним и они пришлют за вами машину. Чиститься будете там.

В голосе слышалось полное опустошение и разочарование..

Пока жена и медсестра ходили в хозблок, где для жены собрали в дорогу все необходимое при таких случаях (тапочки, халат, какие-то пеленки, ватные диски, памперсы и прочее прочее) я оставался в кабинете УЗИ вместе с Ириной Георгиевной.

И я молился..

Похоже, что в какой-то момент, сам этого не заметив, я стал молиться вслух.. шепотом..

- Что ты делаешь? – спросила врач.

- Молюсь.

- А зачем?

Я пожал плечами..

- Благодарю Всевышнего. Что бы не случилось – на все воля Его!

Тут вошли медсестра с женой и.. И, вы знаете, наша Ириночка Георгиевна, хлопнув руками себе по коленкам, решительным голосом произнесла:

- А давайте мы еще раз посмотрим, на дорожку! – и включила аппарат.

Минуты шли.. Шли очень медленно..

- Ничего не понимаю! Такого не может быть! – врач смотрела то на меня, то на жену, то вновь на экран.

- Перепроверю еще раз!

Быстро проведя манипуляции и, затем, сделав очередные фото и зафиксировав картинку на экране она произнесла (в голосе звучало ошеломление!):

- Яйцеклетка в теле матки! Вот, смотрите!

Мы стали изучать экран и фотографии. Разница, действительно, была заметна – разница была видна и зрительно ощутима!!

…

И она родилась!

Мы долго выбирали имя. Именно я настоял на том, чтобы в имени, обязательно, была буква «Р».

Тогда бы и в имени и в отчестве и в фамилии была бы буква «Р».

Чем больше букв «Р» в ФИО, тем сильнее человек – и духом и душою и телом и разумом.

Не требуйте объяснений – я просто в это верю)

…

Кстати, про этот случай на УЗИ потом написали, со слов (и по инициативе, с приложением фотофиксации) Ирины Георгиевны, в какой-то специализированной медицинской литературе, где приводились различные гипотезы произошедшего.

Но лично мне не нужны были гипотезы.

Я знал аксиому – непреложную истину – это была милость и чудо от Всевышнего.

Как и в случае с библейским Авраамом и его сыном – я знал и я верил, что обетование о потомстве исполнится - и оно исполнилось!

Спасибо Ему за нашу дочурку – за нашу Риану Рустемовну!

Аминь.

«Ну вот как?! Как у тебя так быстро руками двигать получается, а?! – воскликнул Маратей. – Нее, я знаю - это, потому, что ты моложе меня на целых семь лет и у тебя рефлексы», - сказал он и вынув шайбу из ворот поставил ее в центр игрового поля...

…

Мы с Маратеем жили в пригородном поселке Тимашево.

В нашем поселке размещалось и размещается по сию пору, городское (Уфимское) северное кладбище. Именно на кладбище я и познакомился с Маратеем – мы встретились с ним на озере, которое находилось внутри кладбищенского периметра и в котором было полным-полно карасей!

Вообще, кладбище, для нас, для тимашевских пацанов, было излюбленным местом для игр.. Сейчас бы эти игры, наверное, назывались квестами)

Мы и на похоронных процессиях присутствовали.. И карасей на кладбищенских озерцах ловили.. И конфетки, что уж греха таить, на могилках собирали.. И даже по ночам бродили, чтобы увидеть, как могилы светятся..

***

«Эй, пацан, поделись червями, а то у меня закончились», - ко мне подходил черноволосый, то ли подросток, то ли юноша.. Ростом, чуть выше меня.. И все же было понятно, что парень годами постарше. Разрезом глаз и овалом лица мы с ним были будто бы братья-близнецы..

…

Моя нанайка часто гладила меня по голове и с нежностью говорила, что лицо у меня, как луна – круглое, а глаза, как два татарских лука)

…

«Ой, а я на перловку ловлю», - ответил я.

«Ну, давай перловку, - сказал парень, - никогда на перловку не пробовал».

Он присел рядом со мной.

- «Меня Маратей зовут, а тебя?»

Я назвал свое имя..

«А ты чего с карасями пойманными делаешь?», - спросил он.

Я ответил: «Кошку и кур комлю. Нанай говорит, что нам их есть нельзя, потому что они останками людей питаются».

«Да нее, чепуха!» - рассмеялся Маратей.

Затем добавил: «Но я тоже сам не ем. Я их в «Карасевку» (озеро на краю поселка) выпускаю. Чтобы они там росли и размножались».

Я с уважением посмотрел на него…

…

Так мы и познакомились..

***

Маратею, в тот год, исполнилось 17, а мне 10..

Домой с озера мы возвращались вместе.

Оказалось, что мы живем на одной улице, только напротив и в разных ее концах.

…

Нашу улицу разделял большой сквер со сценой-помостом, на котором никто никогда не выступал и футбольное поле.. Летом, почти каждый день, и взрослые мужики и малые дети гоняли на нем в футбол.

Но, как оказалось, мы с соседом были большими любителями другой вида спорта – в котором гоняли не мяч, а шайбу!))

У соседа была крутая игра - «Настольный хоккей».. Мы с ним проводили чемпионаты мира и СССР - составляли очень подробные турнирные сетки и играли – кто-то за Канаду или ЦСКА, кто-то за СССР и Салават Юлаев.

***

«Я все равно этот матч у тебя выиграю, - нервничал Маратей, – ты у меня сегодня почти все игры выиграл, но я за Канаду играю и значит у меня еще есть шанс».

«Давай давай, дружище, - подзадоривал я его, - догоняй меня».

...

Через год мой сосед ушел в армию.

Его мама с гордостью говорила: «Минем болам (мой ребенок) на Байконуре служит!»

И мы тоже гордились Маратеем. Потому что служить на Байконуре считалось большим везением и великим подвигом!

…

Прошло еще полгода..

Мама моего взрослого друга часто получала письма, в которых он всегда передавал мне приветы.. А еще рассказывал об армейских буднях – о том, как проходит служба. Оказывается, он служил водителем бензовоза и отвечал за доставку горючего до космических ракет и немножко за их заправку.

…

«Нанай, почему ты плачешь?» - спросил я у бабушки, когда вернулся из школы и застал ее сидящей на кухне и всю в слезах.

«Ий, болам, - ответила она, - Ты же помнишь Маратика, который напротив по улице живет? Ты же к нему часто в гости бегал..».

«С ним что-то случилось?!» - спросил я.

Нанай заплакала еще сильнее.. Притянула меня к себе.. Обняла и молча кивнула головой..

Затем вытерла слезы подолом передника, взглянула на меня и сказала: «В пожар он попал.. Сильно сгорел.. Обе ноги у него кистэляр (ампутировали).. Домой вот привезли вчера».

Я сел рядом с нанай и от шока не знал что делать. В голове стоял гул..

Потом, вскочил и выбежал на улицу и побежал к дому Маратея..

…

Меня встретила его мама..

Она не плакала.. Уже не плакала.. Но огромное горе было отпечатано на ее лице.

Меня завели в дом.. Провели в дальнюю комнату..

Пахло в комнате очень плохо (потом я узнал, что так пахнет гной).

На кровати, весь в бинтах, лежал человечек.. Маленький человечек..

Его глаза были огромными.. и из них текли слезы..

Я не смог сдержаться и тоже заплакал.. И.. И я убежал..

…

Дни тянулись за днями.. Весна сменилась очередным летом..

Прошлым летом мы играли с Маратеем в нашу любимую игру.. А в это лето.. В это лето мой друг лежал на кровати и не хотел никого видеть.. Ни с кем не разговаривал.. Почти ничего не ел..

…

Как он ушел, не знаю.. Его мама никому не рассказывала. Соседи конечно шептались и сплетничали всякое, но я не верил.. Не хотел верить!..

На похороны приехал взрослый военный со звездами на погонах и говорил прощальную речь перед гробом.

Он рассказал, как наш Маратей, когда загорелся бензовоз, во время заправки космической ракеты, прыгнул в кабину и постарался отогнать машину как можно дальше от ракеты.. А потом машина взорвалась..

На красной подушечке, которую нес какой-то мальчик (родственник, наверное) лежала красная звезда, которая переливалась на солнце кровавыми искорками, похожими на огненные язычки пламени..

…

Когда похороны закончились, когда установили памятник и оградку и родственники пошли на выход с кладбища, я подошел к могиле Маратея и поставил на горизонтальную железную полоску памятника стеклянную банку.. в банке плавало два карася.