Предыдущая глава - Военная кафедра МИФИ. Гл.6. Пробное занятие

Да, вопрос о том, как сделать свои занятия со студентами не только интересными, но и полезными, никак не выходил у меня из головы. Как объять необъятное? Говорят, что многие ответы на сегодняшние вопросы можно найти в дне вчерашнем. Но в каком?

В детстве, когда не мог играть с мальчишками во дворе из-за врожденного порока сердца? Но зато мог делать упражнения для улучшения зрения, которым меня научил отец. Когда не мог бегать, много гулял по лесу. Когда  научился бегать, но не мог бегать быстро, стал бегать много. Когда сломал позвоночник и снова не мог бегать, научился плавать. А ещё начал много читать и со мною стало интересно, и после этого у меня появилось много друзей. Или когда узнал, что любая проблема – не приговор, а лишь задача, которую нужно постараться решить. И решать свои проблемы проще, помогая другим. И всегда помнить о трех точках опоры: труде, творчестве и о нашей старой, доброй традиции ― всегда учиться и всегда возвращаться в строй.

Понятно, что профессионалами не рождаются, а становятся. И у меня не всегда всё получалось. Так во время войсковой стажировки, которую мы проходили на третьем курсе училища в Таманской дивизии, я исполнял обязанности начальника курсов подготовки молодых водителей бронетранспортеров (которые только что прибыли из учебки). И перед совершением стокилометрового марша забыл напомнить своим подчиненным, проверить количество топлива в бензобаках. Потом мы собирали наши заглохшие бронетранспортеры по всему Киевскому шоссе. Позднее выяснилось, что топлива было по минимуму, только для того, чтобы выехать по тревоге в район сбора. А зампотех полка, только что вернувшийся из Афганистана, вместо того, чтобы отругать меня за невнимательность, сказал, что мы счастливые ― у нас ещё есть время для того, чтобы многое исправить и многому научиться. До того, как мы попадем на войну.

Мне повезло, за полгода до выпуска из училища мне предложили работу в военной разведке. И стали готовить к командировке в Афганистан. Занятия со мной, обычным курсантом, проводили известные журналисты-международники, преподаватели из Академии общественных наук при ЦК КПСС и из Академии Генерального штаба, медицине обучал заведующий кафедрой 2-го Медицинского института. И я ловил себя на мысли, что без такой подготовки я ни за что не смог бы успешно выполнить свое задание. И что такие занятия были бы интересны и полезны очень многим нашим курсантам, которым, как и мне, вскоре предстояло служить в Афганистане. Хотя и понимал, что это не реально сделать для всех желающих. А вот организовать в выходные встречи с офицерами, воевавшими в Афганистане, чтобы они поделились с нами своим боевым опытом, было вполне возможно (хотя бы один час в неделю). Тем более что эти офицеры преподавали у нас в училище на различных кафедрах, но на учебных занятиях были ограничены временем и программой. Плюс приглашать артиллеристов и летчиков, которые поделятся с нами тонкостями артиллерийской корректировки и авиа-наведения; а ещё военных медиков, переводчиков, сапёров и т.д. Ведь в обстановке, не ограниченной учебным планом, научить можно не только тому, что есть в плане, но и гораздо большему.

В курсантские годы мы с моим другом Володей Черниковым надумали проводить в училище вечера для молодоженов, на которые приглашали родителей, бабушек и дедушек наших курсантов. И они делились с нами не только секретами своей долгой и счастливой семейной жизни, но и секретами своей успешной и интересной службы (не секрет, что у нас в училище были очень интересные военные, и не только военные, династии). Каждая такая встреча зачастую была ценнее и полезнее многих учебных часов.

Может быть, использовать методику лекции-провокации, которую я так ненавидел во время своей разведподготовки? Суть её проста: в материал лекции закладывалась ошибка (одна, две или ни одной, но ты этого не знал). И тебе давалась неделя на походы в библиотеку, в читальный зал, куда захочешь, чтобы ты проверил содержание лекции и нашел эту ошибку или её отсутствие (как известно, труднее всего искать черную кошку в черной комнате, когда её там нет). Такие лекции запоминались на всю жизнь. Но у студентов МИФИ и так слишком большая учебная нагрузка. И вряд ли на это пойдет руководство института и кафедры.

Мне почему-то вспомнилось, что мой шеф Сан Саныч Щелоков специально для моих друзей-разведчиков написал художественную книгу, чтобы им можно было найти нужную информацию, не читая уже порядном надоевшие книги «под грифом». Но это же Сан Саныч!

В общем, ответа на свой вопрос, как объять необъятное, я тогда ещё не нашел. Но для себя решил, что буду делать, что должно. И пусть будет, как будет. Но буду стараться в каждое свое занятие вкладывать хотя бы капельку дополнительной информации, которая поможет нашим ребятам, где бы они не оказались и что бы они ни делали. А то, что капля воды камень точит, это все знают. Или почти все.

Александр Карцев, https://vk.com/alexandrkartsev

(продолжение следует)

Предыдущая глава: Военная кафедра МИФИ. Гл. 4. Еще никогда Штирлиц...

А пока я начал готовиться к пробному занятию. Сходил на практические занятия к другим преподавателям, написал конспект. Потренировался в проведении пробного занятия дома. С хронометражем поначалу были небольшие проблемы, но вскоре я научился укладываться в два академических часа. К тому же, тема занятия была мне хорошо знакома с курсантских времен.

После проведения пробного занятия меня допустили к проведению занятий со студентами. А ещё через месяц и к чтению лекций. Занятия по общевоенной подготовке, которые я проводил, были, на мой взгляд, уровня сержантской учебки. Я почему-то думал, что студентам это не очень интересно. К тому же на войне, если такое случится, они будут не сержантами, а командирами. Но это совершенно иной уровень знаний, мышления и профессионализма, необходимый им не только для того, чтобы выжить, но и победить.

Здесь возникала дилемма. С одной стороны, по учебному плану я должен был рассказать студентам, к примеру, последовательность оборудования взводного опорного пункта. А они должны были научиться нарисовать его схему. Эти вопросы выносились на экзамены, неудовлетворительная оценка на которых, могла стоить студентам стипендии или даже привести к отчислению с кафедры.

Но оборудовать взводный опорный пункт в средней полосе России или на пляже в Калифорнии, в горах на Панджшере или в болотах Пантанала, как говорится, две большие разницы. И незнание или неумение это сделать в реальной жизни, иногда тоже оцениваются. По двухбалльной шкале: жизнь или смерть. Самое печальное: мы не знаем свою Книгу Судеб и какие знания нам понадобятся завтра. И то, кто и как нас будет оценивать.

Разумеется, едва ли нашим студентам пригодится информация о том, как на горной сторожевой заставе под Баграмом мы зауживали бойницы в долговременных огневых точках и в стрелково-пулеметных сооружениях по вертикали и горизонтали, чтобы вести эффективный огонь, не только днем, но и ночью (ночных прицелов у нас было мало). Как я использовал для этих целей колышки и верёвки (как говорится, голь на выдумку хитра), когда нам пришлось почти целый месяц работать на пакистанской границе под Алихейлем. Или, как работали боевые тройки при ведении огня (командир тройки вел прицельный огонь, его заместитель стрелял очередями в направлении цели, а самый молодой разведчик снаряжал им магазины) или при передвижении (один лежит и прикрывает, второй бежит, третий приподнимается для перебежки). И как использовался принцип Чаншаньской змеи при выполнении боевых задач.

В январе 1986 года я получил задачу на сопровождение колонны с боеприпасами для батареи «Ураган». От ракетчиков за боеприпасами шёл один БТР. Вместе с моими двумя БМП — прикрытие для колонны очень хиленькое. Когда я спросил у командира батареи позывные застав, прикрывающих дорогу и частоты на которых они работают, он непонимающе посмотрел в мою сторону.

― К чему так всё усложнять? Тут пути-то километров тридцать, не больше.

Для того чтобы нарваться на засаду, достаточно и меньшего пути. Тем более с таким слабым прикрытием сложно было не спровоцировать душманов на нападение. Мне пришлось выходить на связь с разведотделом, уточнять позывные и частоты придорожных застав, и обговаривать с ними взаимодействие. А ещё поинтересоваться, в какое время над дорогой в районе Чарикара будут пролетать наши вертушки. Для меня было важно спланировать марш так, чтобы, проезжая «узкие» (наиболее опасные) места, я слышал над головой гул вертолетов. У них свои полётные задания. Но ведь душманы об этом не знают. Они могут подумать, что это наше прикрытие с воздуха. Когда прикрытие колонны слишком слабое, иногда приходилось прикрывать себя воздухом. Другими словами, немного жульничать.

Особого выбора у меня не было.  Зато у меня всегда было много друзей, а дружба не только в кино, но и на войне дорогого стоит. Эта дружба называется взаимодействием с соседями, приданными и огневыми средствами (в том числе, с огневыми средствами старшего начальника). И была привычка, к любой задаче относиться, как к математической, используя не только те инструменты, которые были у меня под рукой, но и те, которые находились под руками моих товарищей. Правда, оценки за решение этих задач ставили не в дневник.

Так было в реальной жизни. На войне. Но в материалах лекций, которые мне предстояло читать, все было немного иначе. От слова совсем. Как писал Иоганн Вольфганг фон Гёте в «Фаусте»: «Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни пышно зеленеет». Над этим надо было хорошенько подумать. Ведь то, что во все времена армия готовится к прошедшим войнам, ни для кого не секрет. Но есть вещи, которые никогда не устаревают: это опыт наших предков и творческий подход к решению поставленных задач, смекалка, высокий интеллект, взаимовыручка и умение работать в команде. Все это пригодится нашим ребятам не только на военной кафедре, но и в дальнейшей жизни. И это то, чему мы должны были их научить.

Александр Карцев, https://vk.com/alexandrkartsev

(продолжение следует)

Предыдущая глава: Военная кафедра МИФИ. Гл. 2. Вроцлав

Глава 4. "Ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу"

Прежде чем приступить к занятиям, мне нужно было оформить постоянный  пропуск в институт и форму допуска к государственной тайне. С пропуском проблем не было. А вот с допуском…

Через несколько дней, после того, как я оформил все необходимые бумаги, меня вызвали к проректору по безопасности.  Николай Семёнович Погожин был немногословен и задал лишь один вопрос:

― Откуда у вас первая форма?

Про верблюда шутить я не стал. Насколько я знал, шутников в Первом отделе не любят. Поэтому, сказал правду. Как меня всегда учили ― говорить правду, одну только правду, ничего, кроме правды. Но не всю правду. Потому что врать нельзя ― на лжи тебя рано или поздно могут поймать. А вот если ты «случайно» что-то забудешь в своей биографии, всегда можно сослаться на волшебное слово – склероз (и тогда окажется, что тот, кто тебя допрашивает, знает о тебе гораздо меньше, чем пытается тебя убедить, что знает). Этот урок я усвоил на выпускном курсе училища, когда под видом общественной работы весь последний семестр ездил на занятия по разведподготовке. Если бы меня спросили, чем я тогда занимался, ответил бы, что учился в военном училище. Если бы стали пытать, «вспомнил» об общественной работе с подшефными школами. Если бы стали пытать дальше, признался бы, что я марсианин. Или, что моя бабушка была Марией Антуанеттой Австрийской, королевой Франции и Наварры. Признался бы во всем, о чём бы попросили, кроме моей подготовки к командировке в Афганистан ― потому что, склероз. А склероз  ― причина уважительная.

Ответил, что не знаю. Ошибка какая-то. Я действительно не знал, почему шесть лет назад, когда был обычным курсантом выпускного курса военного училища, мне оформили именно первую форму. Мог только догадываться. Как мог догадаться, что у обычного пехотного лейтенанта, который мотался по разным ТуркВО и САВО, вообще не должно было быть никаких форм допуска. И уж тем более, первой. Но почему моё руководство не подумало об этом, когда встал вопрос о моем переводе в МИФИ? Но формы допуска на нас оформлялись совершенно по другому ведомству, что могло быть дополнительным каналом утечки информации. Да, промашка вышла. Перед моим переводом в МИФИ надо было хотя бы немного понизить мне форму допуска, чтобы ко мне было меньше вопросов. Как известно, не ошибается только тот, кто ничего не делает. Хотя и это не факт. Но сейчас важно было сделать правильные выводы, чтобы избежать подобных проблем для тех, кто придёт нам на смену.

Николай Семёнович окинул меня оценивающим взглядом, затем посмотрел по сторонам. Апельсинов, которыми можно было пытать меня всю ночь, чтобы узнать всю правду, в кабинете не было. Поэтому он просто разрешил мне идти. Я повернулся кругом и пошел к двери. Прекрасно понимая, что сейчас непременно прозвучит, знакомая нам с детства, фраза:

― А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

К моему удивлению, она не прозвучала.

Тем же вечером я встретился с Сан Санычем и рассказал ему о том, что «ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу». Мы посмеялись над случившимся, хотя Сан Санычу явно было не до смеха. Он считал это своим серьёзным упущением. А если знать, как щепетильно Сан Саныч относился к подобным моментам, не трудно было догадаться, как он корил себя за то, что не предусмотрел подобную ситуацию.

Мне оформили вторую форму (перед увольнением из МИФИ, в порядке исключения, у меня будет уже третья форма, чтобы никто в дальнейшем не задавал мне разных вопросов). Казалось, вопрос исчерпан. Но через несколько дней мы совершенно случайно встретились с Николаем Семёновичем в коридоре Главного корпуса.

― Ну, здравствуй, разведчик! На ловца и зверь бежит!

Что я мог ему ответить? Что я тот зверь, который никуда не бегает, а любит лежать на печке и есть сметану? Или удивиться тому, что за пару дней он узнал обо мне, возможно, больше, чем я знаю о себе сам? В этом не было ничего удивительного. Николай Семёнович прежде работал в МИФИ начальником военной кафедры, много лет служил в одном очень серьёзном Главном Управлении, а сейчас руководил Первым отделом в МИФИ и был профессионалом высочайшего уровня. Разумеется, я ответил максимально лаконично, помня, что каждое слово, звук и вздох могут быть использованы против меня:

― Здравствуйте, Николай Семёнович!

― Александр Иванович, вы знаете, что мы меняем систему охраны в институте?

Странный вопрос? Не заметить то, что бабушек-одуванчиков на проходной института заменили бравые прапорщики из МВД, появилось новое ограждение вокруг института и ещё кое-какие мелочи, называемые ТСО, мог только совершенно слепой, глухой и… То есть, по мнению Николая Семёновича, я. Я кивнул в ответ. Что означал этот кивок, мне и самому было не очень-то понятно. Но Николай Семёнович принял его за согласие.

― Вот вы, как бывший диверсант, скажите, как бы вы проникли на … (Николай Семёнович назвал один из объектов института) и вывели его из строя?

Я поинтересовался, в составе диверсионно-разведывательной группы (дрг) какой армии, по его мнению, я должен был проникнуть на этот объект (у разных дрг, разная тактика действий, разные виды вооружения и технических средства разведки)?

― Любой армии нашего вероятного противника. На ваш выбор.

Возможно, потому что мне было лениво придумывать какие-то серьезные многоходовые спецоперации, я выбрал дрг армии той страны, на вооружение которой совсем недавно поступила одна очень забавная «игрушка», благодаря которой не было никакой необходимости проникать на объект для того, чтобы вывести его из строя. И рассказал о своих предполагаемых действиях.

Почему-то Николай Семенович ничего не сказал в ответ, а лишь махнул рукой. Отвернулся от меня и пошёл куда-то по своим делам. Даже невооруженным глазом было видно, что он на меня за что-то обиделся. И не здоровался со мной потом несколько  дней.

Но вскоре в систему охраны были внесены некоторые изменения. И Николай Семенович снова стал со мной здороваться. Но почему-то больше подобных вопросов не задавал, хотя дрг есть и в других армиях. И тактика действий этих дрг, виды их вооружения, средств разведки и способы проведения диверсий не стоят на месте. Поэтому их нужно внимательно отслеживать в режиме реального времени и принимать меры противодействия, а лучше ― работая на опережение. Но в то время финансирование обеспечения безопасности даже тех объектов, которые нуждались в особой охране, было не слишком большим и явно не в приоритете у руководства нашей страны.

Разумеется, Николай Семенович никому не рассказал о новом сотруднике МИФИ. И о том, чем, по его мнению, я занимался прежде. Никому. Никому, кроме своего лучшего друга ― начальника штаба Главного Управления, в котором мне предстояло служить дальше. Поэтому следующим летом, во время показных учений, которые проводились со студентами на военных сборах, этот генерал подозвал меня к себе.

― Так разведка, как бы ты организовал здесь засаду?

Мне было лень придумывать что-то мудрёное. Но то, что генерал не обзывал меня диверсантом, я оценил и поэтому предложил обычную засаду с минированием некоторых участков местности и организацией работы различных подгрупп: отвлекающей, огневой поддержки, штурмовой и прикрытия отхода. И показал на местности, где и кого бы я расположил. Как и что бы сделал. Я прекрасно понимал, что сил обычной разведгруппы на результативную засаду в данном случае едва ли хватит, но проблем доставить мы сможем немало.

Когда начались учения, оказалось, что проблемы мы бы создали более чем серьезные. Причем на полученный результат я даже не рассчитывал. И почему-то подумал, что после этого и начальник штаба какое-то время не будет со мной здороваться. Но он тоже был профессионалом и прекрасно понимал, что главная цель учений – не просто развлечь студентов, но и самому узнать что-то новое и чему-то научиться. Генерал поблагодарил меня за хорошую службу. И так же, как начальник офицерской школы из Вроцлава, пожал мне руку. Рукопожатие у него было крепким, по-настоящему мужским.

А мне в этот момент почему-то подумалось о том, как быстро Николай Семенович Пригожин меня просчитал. Единственное, он почему-то решил, что до МИФИ я проходил службу по линии третьего отдела Разведуправления, поэтому и назвал меня диверсантом. Какой из меня диверсант?! Меня ветром качает, передвигаюсь со скрипом, да и то, если ветер попутный. Хотя, что он ошибся, было хорошим знаком. Значит, и ребята из недружественных нам стран будут так думать. Пусть думают, что диверсант. Это было нам на руку. Ведь Отдел, под крышей которого я работал, был для наших врагов гораздо опаснее третьего отдела Разведуправления! Мысль об этом не была «звездной болезнью» и привычкой меряться «крутизной». Просто нас так учили – гордиться тем, где ты служишь или трудишься. И стараться стать лучшими.

Но, если серьёзно, то, что с формой допуска получился прокол, было не очень здорово. Когда, будучи командиром курсантской роты в училище, я получил квартиру, в нашем доме практически у всех были установлены спаренные телефоны. И у моих соседей-полковников, тоже. А мне, старшему лейтенанту, поставили отдельный. Это вызывало ненужные вопросы. Приходилось отшучиваться, что на всех спаренных телефонов не хватило. Но на душе было неспокойно. Слишком много таких «накладок» случалось в 1990-м году. Кому-то из нас они могли стоить жизни. И это было плохим предзнаменованием.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

Начало: Военная кафедра МИФИ

Но прежде, чем прибыть в МИФИ, в составе небольшой делегации от Московского ВОКУ, мне пришлось съездить в служебную командировку в польский Вроцлав, где находилась Высшая офицерская школа механизированных войск имени Тадеуша Костюшко.

На фоне объединения Германии поляки чувствовали явную обеспокоенность, поговаривали даже о возможных территориальных претензиях к ним со стороны их западного соседа. Даже невооруженным взглядом было заметно, что они ещё надеялись на нашу поддержку. И, пользуясь статусом союзника по Варшавскому договору, пытались продолжать с нами военное сотрудничество. Но нашей стране в 1990 году было уже не до них. Тем не менее, на их приглашение наше командование все же откликнулось.

Встречали они нас очень тепло. Курсанты с большим интересом слушали мои рассказы об Афганистане и о специфике работы разведподразделений в горно-пустынной местности. О нашей работе с местным населением. О том, как важно на войне быстро учиться. И работать на опережение. А ещё мы много общались с курсантами и офицерами в неформальной обстановке. Особенно неформальной она стала, когда я принял участие в их традиционной «охоте на лис» и впервые в жизни прокатился по ночному лесу с радиопеленгатором на резвом скакуне Лекки. Поляки почему-то были уверены, что я не смогу найти с Лекки общий язык. И из леса он вернется без меня. Они ошибались. Фразу «если вы не будете меня слушаться, у  вас будут неприятности», я знаю практически на всех языках мира (точнее фразу, «если вы будете говорить неправду…»). По крайней мере, на языке жестов.

Однажды вечером, когда я был в гостях у командира курсантской роты, поинтересовался у него, почему польские военные так гордятся своей службой. Его ответ был довольно неожиданным для меня.

― За последние сто лет в вашей стране были царские офицеры, белые, красные, советские… Быть офицером у вас было почетно, а иногда нет. За эти сто лет вы многое приобрели, а взамен утратили многие традиции и преемственность поколений. Но для офицеров это важно. У нас же всегда были только Офицеры Войска Польского! Мы свято храним наши традиции. И для нас всегда было высокой честью служить нашей стране и нашему народу.

Почему-то мне немного взгрустнулось после этих слов. И даже показалось, что в этот момент я чуточку позавидовал этому поляку. Но следующим утром, когда мы пошли на стрельбище, мне немного полегчало. В неофициальных соревнованиях между польскими и советскими офицерами, разумеется, победили… Дружба! И офицеры Московского ВОКУ. Ведь не случайно наше училище называли в народе ковбойским: наши курсанты и офицеры не только бегали, как ковбойские лошади, но и стреляли, как настоящие ковбои.

― Нет, не всё мы утратили. Какие-то традиции, возможно. А вот стрелять не разучились, ― с удовлетворением подумал я.

Перед нашим отъездом начальник школы вручил мне знаки «Wzorowy dowodka» («Образцовый командир») и «За отличную стрельбу» в знак благодарности за занятия, которые я проводил с польскими курсантами. И отдал мне честь. Я отдал честь ему. И мы крепко пожали друг другу руки, искренне надеясь, что всегда будем оставаться союзниками и никогда не станем врагами.

Во время этой поездки я обратил внимание на то, что польские курсанты стреляют намного меньше наших, но значительно больше времени проводят на стрелковых тренировках с использованием командирского ящика КЯ-83. Хотя в упражнениях, которые они выполняли, на мой взгляд, явно не хватало упражнений в движении.

Всю обратную дорогу в голове у меня крутились какие-то мысли о боковом зеркале из Командирского ящика, спичечном коробке, различных линиях и акустических колонках. Позднее, когда общая «картинка» у меня сложится, я буду использовать эти приспособления для стрелковых тренировок, а через несколько лет ― в рамках своего модельного проекта «Одины для Золушки» и для обучения ланкийских спецназовцев стрельбе на звук. И буду искренне признателен моим новым друзьям, офицерам войска Польского, за то, что они, пусть и невольно, подсказали мне эти идеи.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

Недавно мне позвонили с военной кафедры МИФИ, на которой я преподавал в течение 12 лет, с просьбой написать небольшой рассказ о моей работе. Но вместо одного рассказа получилась небольшая серия рассказов о моей работе в МИФИ и о работе военных разведчиков, о том, как и для чего я стал писателем по приказу моего руководителя Александра Александровича Щелокова. А еще о моем последнем задании, выполнение которого растянулось на долгие двадцать с лишним лет. Увы, в разведке не всё делается быстро.
Предлагаю Вашему вниманию первую главу. Продолжение следует...

Замечательным преподавателям, сотрудникам и студентам МИФИ посвящается…

Глава 1. За несколько месяцев до МИФИ…

После Афганистана я получил предписание прибыть в Краснознамённый Среднеазиатский военный округ, где должен был пройти подготовку к следующей служебной командировке. В составе «студенческого стройотряда» нам предстояло отправиться в одну далекую страну для оказания помощи местному населению в сборе кофейных ягод и уборке кого-то ещё. «Стройотряд» у нас был небольшой, человек пятнадцать. Все «студенты» были старшими лейтенантами или капитанами, прошли Афганистан и командовали там различными разведподразделениями. По возрасту мы больше походили на аспирантов, чем на студентов. Но название «студенты» нам почему-то нравилось больше. Согласитесь, «студент прохладной жизни» звучит гораздо круче, чем аспирант, начальник разведки батальона или командир группы спецназа! По крайней мере, гораздо веселее.

Стало понятно, почему перед отправкой в Афганистан мой шеф Сан Саныч Щёлоков настоятельно рекомендовал мне подтянуть английский. В принципе я знал английский язык неплохо, тем более что в училище изучал его на курсах военных переводчиков. Но в Афганистане он мне едва бы пригодился, поэтому после полугодичного курса разведподготовки в Москве я ещё целый год усиленно зубрил фарси в 197-м отдельном батальоне резерва ТуркВО. Но раз Сан Саныч сказал, что надо, значит надо. Ведь война для разведчика, по его словам, это всего лишь стажировка перед выполнением настоящих, серьезных заданий. Поэтому разведчик должен не только успешно выполнять поставленные перед ним задачи, но и всегда учиться, и всегда возвращаться в строй. Это непреложный закон в нашей профессии. Так что в Афганистан я взял с собой не только русско-дари разговорник, но и самоучитель английского. Впереди у меня было двадцать шесть месяцев тяжелого командирского и солдатского труда, опасностей и жуткого недосыпа. И подтягивания английского. Тогда я ещё не знал, что в наше руководство любит многоходовые и долгоиграющие операции. И ещё перед командировкой в Афганистан, меня начинали готовить к «кофейной» и к другим командировкам.

Но вскоре началось «горбачевское» сокращение Вооруженных Сил и нашу командировку отменили. Все мои новые товарищи «студенты» написали рапорта на увольнение, а я остался ждать вызов в Москву. Нашу работу в Афганистане по линии Министерства обороны курировал генерал армии Шкадов Иван Николаевич из «райской» группы (Генеральных инспекторов МО СССР). Так что любые переводы разведчиков между военными округами в то время осуществлялись в течение суток. С началом «горбачевской оттепели» с этим возникли проблемы. И пришлось мне почти два месяца перекладывать какие-то бумажки в разведуправлении округа, в обеденный перерыв бегать в нашу штабную библиотеку, читать гимназический учебник истории Николая Герасимовича Устрялова, а вечерами гулять по Алма-Ате.

В январе 1989 года наконец-то пришел мой вызов в Москву. Я получил назначение на должность командира курсантского взвода в Московском высшем общевойсковом командном училище, которое сам окончил четырьмя годами ранее. Через полгода принял под командование курсантскую роту. В 1990 году я был избран в Совет народных депутатов Волгоградского района города Москвы. Первым делом поинтересовался у Сан Саныча, чем занимаются депутаты? Для меня это было новое и совершенно незнакомое поле деятельности.

Сан Саныч уточнил, в какую комиссию я попал?

― По культуре и образованию.

― Главная обязанность народного депутата ― делать жизнь своих избирателей лучше. Постарайся быть народным депутатом. Помнится, в школьные годы ты отвечал в комитете комсомола школы за гражданскую оборону. В том числе, за работу бомбоубежища, закрепленного за вашей школой. Опыт вашей подготовки по показанию медицинской и психологической помощи, довольно интересен. В курсантские годы ты организовал проведение уроков Начальной военной подготовки в подшефных школах силами курсантов старших курсов, которые знали стрелковое оружие гораздо лучше многих военруков. У тебя интересный опыт подготовки разведчиков. Всё это очень важно и со временем обязательно пригодится. Но учиться нужно до того, как это пригодится. Постарайся передать эту информацию своим избирателям. Передай им свои опыт и знания. Этим ты спасёшь многие жизни. И постарайся донести до них одну простую мысль, что наша история и наше образование ― это фундамент, на котором мы сможем построить сильную и процветающую страну. Но и защищать их нужно в первую очередь, ведь наши враги будут сильнее всего бить именно по ним.

Исполнять наказы Сан Саныча я буду до 1993 года, когда Советы народных депутатов упразднят. Новой России народные депутаты будут не нужны.

В сентябре 1990 года у меня снова «потекли ноги» (после осколочного ранения они всё никак не хотели заживать) и меня перевели в учебный отдел. Вскоре начальник училища предложил мне перейти на должность с меньшим объемом физических нагрузок. На выбор были предложены три должности ― в одном из управлений Министерства обороны, в Военно-инженерной академии и на военной кафедре в Московском инженерно-физическом институте.

В то время, одним из побочных эффектов горбачевской «оттепели» было налаживание контактов с нашими вероятными противниками: наши курсанты выезжали на учебу в Вест-Пойнт, американские кадеты учились у нас в училище ― со многими из них, мне часто доводилось общаться. Поэтому у меня было и четвертое предложение. Буквально за несколько дней до нашей беседы с начальником училища в Москву прилетел начальник штаба армии США генерал Карл Вуоно. Его помощник приехал к нам в училище и передал мне предложение от своего шефа ― преподавать в Вест-Пойнте.

Разумеется, я прекрасно понимал, что рано или поздно, нам придется столкнуться с США. И обучать тех, кто будет в будущем убивать моих друзей и товарищей, я не мог. Но выбор был не за мной. С тяжелым сердцем я ехал на встречу с Сан Санычем. Ведь не случайно же он заставлял меня учить английский. И предлагал поступить в академию Советской Армии.

Военно-инженерную академию и Министерство обороны он отмёл сразу.

― Вест-Пойнт? Некоторые говорят, что такие предложения бывают раз в жизни. Но это не так. Иногда нужно уметь отказывать. Раз ты интересен американцам, они сделают тебе новое предложение. Вест-Пойнт нам не интересен. Нацеливайся на Гарвард. А пока соглашайся на МИФИ.

(продолжение следует)

Александр Карцев, http://kartsev.eu

Военные сборы военной кафедры МГУПС, 2006 год. в/ч 77043, Ярославль.