В племенном совхозе «Пролетарский» праздновали столетие со дня Ленина. Проще говоря – весна 1970-го была на изломе. Цвели груши. Конское хозяйство проявляло нетерпение. Какая-то сила подсказывала табуну – вот откроются скоро ворота. И можно будет скакать по живой природе, топтать шампиньоны и флиртовать с кобылами, достигшими половой зрелости.
Люди думали иначе. Чтобы не осрамиться, праздник был отрепетирован заранее. Председатель совхоза Гришаев хотел удивить всех масштабом торжества. В ртутном блеске ночи он втягивал в себя одну беломорины и придумывал конкурсы. До сантиметра рассчитывал, где установить бочку с пивом. Особая статья - скачки. На ипподроме подлатали трибуны и растянули алый транспарант с надписью: «Победа коммунизма неизбежна!». Читалось как угроза. Председатель Гришаев вообще любил лозунги. Они латали дыры упущений. Художник Куприянов, перманентно погружавшийся в инферно алкоголизма, в своих творческих порывах часто создавал полотна, требующие при прочтении абсолютную гибкость целеполагания. Однажды над администрацией появилось: «Добьём бюрократизм – ускорим гибель религии!». Неделю всей администрацией пытались понять, что это значит. Не поняли, сняли.
Ролью почетного участника празднества был наделен Никанор Елисеев. Лицо племенного табуна, как называл его председатель. Рассказывали, в молодые годы Елисеев сидел на конях орлом. Свистел шашкой. Скакал спиной вперед, лежа на седле, стоя на нем на руках. Поднимал платки с земли и пролезал под конями на всем скаку. Коней потом отпаивали, успокаивая. В скачках первых мест не отдавал. Отпраздновал свое восьмидесятилетие за три года до юбилея Ленина. Утверждал, что их пути пересекались. Год не помнил. В памяти осталось только: подошел к нему однажды на ипподроме человек с маленькой рыжей бородкой и спросил, задвинув кепку на затылок: «А не могли бы вы, голубчик, в тгетьем заезде слегка пгидегжать?».
План был таков: в преддверии празднеств усадить Елисеева на коня с шашкой. Подвести коня к шесту. Чтобы срубом с шеста прошлогодней тыквы на площади совхоза ознаменовать начало. Председатель Гришаев был склонен к дешевым эффектам.
Поскольку пивная бочка содержала всего девятьсот литров, народ потянулся на праздник заблаговременно. Кони нетерпеливо ржали. Народ пел. Привели лучшего племенного рысака по кличке Сокол. Сокол утрамбовывал под собой землю подковами и играл узлами мышц. Елисеева привели под руки. Подставили под Сокола деревянную скамейку. Елисеев забрался. Мышечная память услужливо подсказала сжать колени. Сокол вытаращил агатовые глаза. Шашка вошла в руку не сразу. Сокола повели к шесту. Народ кричал: «Никанор, дай огня», и – «как в лучшие годы». Представители райкома партии на трибуне похлопали.
Зажав шашку под мышкой, дед Елисеев вынул из-за пазухи очки и надел. Без них тыкв перед ним было много и все прошлогодние.
- Сейчас будет фирменный елисеевский удар, - шепнул на трибуне райкомовским председатель Гришаев.
Елисеев тронул Сокола пятками и тот интуитивно приблизился к тыкве. Райкомовские с удовольствием наблюдали. Композиция застыла. Народ замер. Было слышно, как ветер трогает кроны берез. За деревней раздался душераздирающий кошачий вопль. Кто-то кашлянул.
- Когда будет фирменный удар? – поинтересовался один из райкомовских.
- Вот сейчас, - сказал Гришаев.
Дед Елисеев оставался на Соколе недвижим.
- Вот сейчас, - сказал Гришаев. – Полтыквы слетит, моргнуть не успеете. Приезжали ученые из Москвы, замеряли скорость удара. Прибор не взял. Настолько стремительно.
Один из райкомовских посмотрел на часы. Разомкнув чувственные губы, Сокол откусил от тыквы и стал жевать.
- Пытались сфотографировать, - продолжил Гришаев. - Снимок запечатлел только широкую белую полосу от шашки. Такая скорость...
Сокол откусил еще. На площади наступила тишина, нарушаемая сдержанным хрустом.
– Весь снимок был смазан.
На газоне у администрации совокуплялись, трепеща крыльями, скворцы. Через площадь, боязливо поджав хвост и поглядывая по сторонам, бежала ко всему готовая собака. Из сада потянуло грушевым цветом. Заполненная народом площадь сохраняла торжественное молчание. Между двумя райкомовскими пролетела сытая муха. Подумала, вернулась обратно и села одному из них на шею. В гробовой тишине раздался шлепок ладонью.
- Настраивается, - шепнул Гришаев. – Коммунист с дореволюционным стажем…
Сокол ел тыкву. Елисеев в очках сидел на Соколе с шашкой.
- Хер знает... - сказал Гришаев. – Обычно молниеносно срубал.
- Бабы, - пронесся по площади истошный женский крик, - а Никанор-то не помер?!
Площадь заголосила, толпа рассыпалась. К Елисееву бросились. Сокол перестал жевать и снова вытаращил глаза. «Ой, ба-абы, помер!», - завизжала повариха Мартынова, стоявшая дальше всех от Сокола.
Когда толпа приблизилась к коню, тот в ужасе присел на задние ноги и коротко заржал. А потом, протестуя, стал на дыбы.
- Назад, голопузые! – заорал Елисеев, просыпаясь. Профессионально перехватив шашку, стал плашмя молотить ей по плечам колхозников. – Супротив царя попёрли, смутьяны?!
Охреневший Сокол понес. Народ расступился. Елисеев, упруго держась в седле, выглядел молодцом. В полной тишине по асфальту площади звякнула шашка.
- С дореволюционным, говорите? – спросил один из райкомовских.
Митинг решили уже не останавливать. Один из райкомовских взошел на трибуну и убедительно предположил, что только вера народа в партию и правительство позволила добиться высоких рубежей, цифры которых он сообщал, шурша в микрофон бумажкой.
Периодически он замолкал. Через площадь мощным намётом шел Елисеев. Вцепившись в луку седла, ураганом мчался через площадь. Елисеев держал зад над седлом как жокей и орал: "Православные, сымите!..". Промчавшись по деревне, Сокол исчезал. И тогда райкомовский продолжал. Летя через площадь в обратном направлении, Елисеев орал: "Сымите, суки!..". Взяв паузу, чтобы Елисеев исчез за поворотом, райкомовский снова обращался к докладу.
А потом в совхозе были скачки.
Больше историй в моем телеграм-канале https://t.me/DenisovStory
