SilverArrow

SilverArrow

Пикабушник
Дата рождения: 22 августа 1997
поставил 99 плюсов и 21 минус
отредактировал 14 постов
проголосовал за 16 редактирований
Награды:
5 лет на Пикабу
36К рейтинг 815 подписчиков 39 подписок 118 постов 57 в горячем

Ответ на пост «Хоррор-шот. Попробуйте сделать лучше»

- Слушай, это же их планета?
- Да. Третья по счёту от звезды, как на табличке.
- Хорошо. Сбрасывай - и держись. Будет трясти.

Ответ на пост «Хоррор-шот. Попробуйте сделать лучше»

- Дорогой, если что - в подвале, на тарелочке, лежит приманка для крыс, она отравлена! - крикнула она с кухни.
Снизу донеслось:
- Извини, не расслышал! Я нашёл твой сюрприз - и уже его ем!

Ответ на пост «Свидание»

Задание: написать зарисовку в стиле городского фэнтези чего-нибудь и уложиться в 500 знаков.

- Степан Ильич, вы нас совсем загоняли! - один из туристов приподнял кепку и вытер пот. - Мы, конечно, вам доверяем, про оборотней, и места вы знаете, и сами видели, и прочая. Но мы ж у Седого луга были час назад, там, дальше, только деревни заброшенные!
- Ты погоди, Луна появится - увидишь. - Ильич поднял голову.
- Ильич, а как мы поймём, что тут они?
Луна вышла целиком.
Проводник вытянул шею, повёл ухом - оно заострилось и зашерстилось - и завыл.
- Тут. - пролаял он.
И кто-то взвыл в ответ.

Ответ на пост «Чего то хочу...»

Да чёрт его знает, чего не хватает.

Пишите об интересном и интересно. Если это для Вас интересно - сделайте так, чтобы другие тоже заинтересовались.

Если Вам это интересно - то так, чтобы и читателям стало интересно.

Может, у вас хобби зачётное. Или есть что-то в жизни смешное. Или, скажем, вы пишете что-то, а на большие площадки лезть не хотите.

Будет интересно сделано - найдёте аудиторию, маленькую, но свою, которая Вас тут ждать будет и любить.

А там и большая подтянется)

Главное - если у вас что-то уникальное, то не бойтесь показать. Ресурс сейчас тонет в одинаковом контенте, авторский тут необходим)

Надеюсь, ответил на Ваш вопрос)

Инициаторы

Говорят языки местные, что в годину это было недалёкую.

Это сейчас-то тебе никто не скажет, где тут сражение было, а тогда – помнили, каждый помнил, каждый мог, палец оттопырив, на это место указать – на карте ли, вживую ли. Поле то – место славы, место смерти. Слыхал я, что после битвы всякая трава луговая на другой год взошла красная, не зелёная – так много на том поле было пролито крови, так щедро в неё падали, один за одним, наши и пришлые, всякие немцы, не по-нашенски лопочущие.

И потом дети деревенские, когда венки летом плести пытались, пальцы резали – так много железа в земле было, что трава росла острая – и падали в эту землю капли крови, и, по осени, там, где капли впитались в землю, цветы выросли – нежные, бледно-розовые, а потом, как снега начались – поалели, побурели, да и свернулись под снегом – и не было их…

Ох и глаза же у тебя! Ты не думай, это ж байка, тут и приукрасить можно!

А вот про наших да про немцев – правда, ей-ей, правда. Ох и много их потом тут ошивалось. Ночью стучат в дверь, открываешь – а за ней этот, в обрывках мундира, сам замотан, как арап или турок какой, даром что немец или гишпанец, зубами стучит. Шаромыжничает. Пустишь такого, он только ногу из сапога снимет – а по всей светлице мертвецом пахнет. Клопы, слышь, на такого посмотреть вылезали из матрасов. Накормишь его, чем Бог послал, он тебе: «Merci, mon cher ami, gran merci», завернёшь на дорогу чего съестного, да посмотришь на него, болезного – и оставишь на ночь в сенях. Пусть хоть днём идёт, как солнце встанет.

Так отвлёкся я. Вот, значит, отгремели пушки, отстрелялись ружья, стали раненых считать,

товарищей считать… Кого похоронили, Царствие им Небесное, кто попозжа преставился – у кого рана загнила, кто в бреду помер. В общем, осталось тут народу – немеряно.

И повадились сюда потом ездить, народную память блюсти. Амператор был, на моей памяти – даже два раза. Видел я его издалека – не подпустили люд. Ездил он на коне перед строем – сам ферзём, борода кренделём, по случаю – поддат, что царь, что солдат.

Вот, значит, амператор-амператор…

А, точно! Квартировали тут, неподалеку, в Можайске, его Амператорского Величества фельдъегеря. Кандидаты, вернее. Экзамен они сдавать ехали, да, в Питербурх, а один из них в Бородино предложил крюка дать – имение у его отца там было. Люди молодые, семь вёрст – не крюк, а уж семнадцать – и подавно. Увязался с ними и какой-то отставной, то ли полковник, то ли майор, которого они в придорожном кабаке подхватили – знакомый отца этого.

Фамилия-то как, не помню. Хоть убей, не помню…

Вот, значит. Приехали они в дом, их там накормили, да и начали они пульку расписывать. Одна, вторая. Крепкое в голову ударило, начали истории рассказывать. Кто про Санкт-Петербург, кто про Москву. А майор – ей-богу, вспомнил, майор! - этот сидит,

голову на грудь свесил, да только глазом одним на них – зырк-зырк.

Знаю я это откуда? Так у барина, ну, который поместьем владел, конюх был – трепло редкостное! Кухарка горшок уронит – а к вечеру все окрестности ведают, на сколько черепков он разлетелся. Ты не отвлекай, я тебе тут рассказываю байку, а ты меня всё вопросами заваливаешь. Ты пожалей старика, было-то это чёрт его знает когда. Что-то мог и подзабыть уже.

Вот, значит. Майор этот на них смотрит, а у господ разговор за всякую чертовщину зашёл. Один рассказал, как батька его, в будучность мичманом, видел русалок. Другой за лешего рассказать взялся, мол, заблудился он в лесу, когда ему годков шесть было, а к нему мужик вышел – весь в какой-то траве, ветках, с лукошком. Послушал его, послушал – да и вывел к дому. Третий же, хитро улыбаясь, только начал рассказывать, как чёрт терроризировал имение его отца, как майор всхрапнул, глаза открыл, да и молвил:

- А вы, право дело, юноша, склонны переносить выдумку на нашу наблюдаемую органами зрения и прочих чувств реальность. Я вот, уж простите, вижу в вашей истории исключительно попытку представить вашим друзьям недавнее сочинение одного малоросса в пересказе, но никак не вашу деревню.

Тут-то, значит, у молодого кандидата и взыграло.

- А вы, Ваше Высокоблагородие, склонны уличать дворянина во лжи? Так имейте в виду, что поместье моего отца недалеко от хутора, описанных в упомянутом вами сочинении.

- Помилуйте, ни в коем случае! Но, уж поймите меня правильно, в существование в мире фантазии одного хутора, где промышляет нечистая сила, я готов принять. – майор закурил трубку и в клубах дыма договорил: - Но тот факт, что таких хуторов – два, и один из них – реально существует, вызывает у меня стойкие подозрения.

Гольский, другой кандидат, говорят, захохотал заливисто, хлопнул лакею, да и сказал:

- Шампанского, ещё шампанского! – потом повернулся к майору. – Вы положительно заинтересовали меня, Ваше Высокоблагородие. А вы, гражданин Дубов, успокойтесь. Никто не уличал вас во лжи, просто господин майор склонен не верить вам. А это – уже совершенно другой случай. Расскажите лучше нам, Ваше Высокоблагородие, а как вы относитесь к двум другим нашим байкам?

Майор дохнул дымом, как змей, да ответил:

- Ну, господа, они хороши, только если брать во внимание ваше, ещё неизжитое, чувство юношеской веры во всё мифическое, легендарное. Читай бы, к примеру, господин Ласкин, - он с почтением указал рукой в сторону молодого кандидата. - Ежегодный бюллетень Академии Наук, что нашей, что Académie française des sciences, прошу прощения, если называю неверно, то знали бы – учёные-оптики уже давно установили, что русалки – это либо пучки водорослей, либо рыбьи хвосты, которые волна может увеличить, как линза. А всё остальное, равно как и образ жестоких обольстительниц, затягивающих моряков в бездну моря – это, как мне кажется, от недостатка женского внимания.

- Ваше Высокоблагородие, но это история не моя, а моего отца.

- Я полагаю, что, судя по Вашему здесь присутствию, нехватку женского внимания он восполнил в превосходящем объёме по окончанию своего вояжа. – Ласкин запунцовел, но все остальные в компании засмеялись. - Вам же, господин Желудков, я склонен верить значительного больше, ведь иногда разницу между отшельником и лешим действительно крайне сложно провести. В силу имеющегося у меня опыта общения с транс-цен-дент-ным…

Тьху ты, вот ведь у них там, у господ, словечки…

Майор тогда много умных слов наговорил. Говорят, что дочь хозяина поместья, сестра одного из кандидатов, в тот вечер глаза с него не сводила. Видимо, обычно Егосокродье в дом приезжал только на приёмы всякие.

Дворянин не обращал на интерес девушки никакого внимания. Он вышел на летнюю веранду, выбил трубку, снова заправил табаку из кисета, затянулся – и в безветренную ночь поплыли ровные дымные кольца.

А один из кандидатов, Ласкин, ну, который про русалок рассказывал, за ним увязался. Говорили они о чём – не знаю, но вот, что фельдъегерь сказал, когда вернулся в залу, полную его сослуживцев:

- А майор-то наш с двойным дном оказался! Рассказал мне, как в павловские времена проходили посвящение в офицеры. Не официальное, а свойское. Сам он, говорит, тоже проходил, говорит, что кончил с отличием.

- И в чём же, с позволения сказать, заключался сий обряд? – один из них, белобрысый, косой, заяц-беляк, ей-ей, глянул на своего сотоварища.

- А в склеп их на кладбище заводили. Там, значит, покойник из гроба вставал. – слышь, говорил-то он буднично так, с гордостью, что такое может сказать прямо. – Вот, и задача была – в склепе этом ночь просидеть. Говорят, седые оттуда выходили, но – никто не убегал. Кто стрелять пробовал, кто штыком его полночи колол.

- А что там, покойник-то каждый раз один и тот же был?

- Да разные, разные. – а Ласкин всё кошмару наводил. – Майор говорит, что обряд какой-то проводили – да кто их знает, при Павле-то всяких фармазонов развелось, может, и был какой ритуал у них. К мёртвому взывали, чтобы проверить новичка помог.

- Oh, quelle situation! – обронил один из кандидатов. – А о чём с вами дальше майор говорил?

- А о том, господа, что всякий уважающий себя военный человек обязан такое же испытание пройти. – Ласкин оглядел с высоты своего роста всех сидящих. – Господин майор, знаете ли, предложил проверить и нас с вами на храбрость.

Дубов, тот кандидат, историю которого про хутор с чертовщиной отставной майор высмеял, вскочил на ноги.

- Послушайте, это какое-то форменное безобразие! Это попросту смешно! Сначала, значит, его Высокоблагородие изволили насмехаться надо мной и над моей историей, а потом, господин Ласкин, так напудрили вам голову, что у вас аж спина белая. – по кандидату было видно, что он разъярён. – Нет, cher ami, я склонен полагать, что вы оказались в плену этого прохиндея, который только и рад найти слушателя! – на этих словах в комнату зашёл майор. Он окинул взглядом обстановку, после чего кашлянул в кулак. Дубов обернулся к нему, но не стушевался, как можно было бы ожидать, а напротив – выпятил грудь и начал набирать воздуха.

- Я ведь вправе и сатисфакции потребовать, молодой человек. – вполголоса ответил ему майор. – И, я полагаю, вы понимаете, при каком исходе этой процедуры я окажусь доволен. Я-то лично убеждён в своей победе.

Дубов, разгорячённый, откликнулся в тот же момент.

- Стало быть, Ваше Высокоблагородие, вы считаете, что способны запугать человека, который будет доставлять важнейшие депеши или сопровождать ссыльных в места отбывания наказания, каким-то простым предложением стреляться?! Нет, нет, и ещё раз – нет! – он потянулся к карману рейтуз, пошурудил в нём, выудил перчатку, после чего бросил её в сторону майора.

Вот тут-то заварушка и заварилась.

Порешили быстро. Майор и Дубов посмотрели друг на друга, похорохорились под пристальными – испуганными и восторженными взглядами окружающих, а потом как-то вдруг на столе очутились ещё бутылки, и полилось, и обида забылась, и вот уже его Высокоблагородие имеет честь быть представленным одному из кандидатов, прибывших с опозданием, сыну владельца имения, навещавшего отцовский охотничий домик, где тот и расположился в связи с началом сезона, и откуда передавал трофей – громадного кабана, а Дубов, перекрикивая фортепиано, то и дело начинал хвастаться знакомством с таким интересным человеком, как майор. Перчатку на полу затоптали, стала она, как заяц по весне – из белой серо-чёрной, вся в крапинку, соль с перцем.

Что говоришь? Откуда я так помню хорошо? Так я был там тогда! Что? Нет, нет, нам, людям маленьким, в мундиры казённые лезть не след, я тогда у барина в лакейчиках ходил. А что, видный я был, умный. На хранцузском раньше барчука научился, да и в аглицком успехов достиг. Знал бы, чем всё кончится – упросил бы барина, направил бы он меня в Вирситет, в Москву али в Питербурх. Ох и вернулся бы я оттуда человеком…

Так, не о том.

В общем, дым коромыслом, пир на весь мир, да вот только Желудков, ну, который про русалок рассуждал, сидит кислый. К нему один товарищ подойдёт, второй – а тот только рукой отмахивается, да на шампанское налегает.

Вот, когда майор с Дубовым свою проблему решили, встал он – да как гаркнул:

- А я, господин майор, хочу вам свою храбрость доказать! И место знаю, где это сделать можно!

Хозяйка дома как играла что-то – да так и продолжила, сидит, жмёт на те же самые клавиши, ни туда ни сюда, мелодию по одному кругу гоняет.

Майор же голову вскинул – да и ответил:

- И куда же вы собрались, господин Дубов?

- А на Бородинское поле!

Публика в комнате засмеялась, а Дубов, напротив, смотрел на майора серьёзно и поигрывал желваками.

- Будем, господин майор, по Вашему примеру, своими становится. Кто на Бородинском поле в ночь не испугается – тот, стало быть, и в склеп к мертвецу без всякого страха войдёт. – продолжил он. – Кто со мной, братцы?

Собрались быстро.

Через час несколько коней уже несли кандидатов к полю. Майор двигался с ними, в авангарде, то и дело указывая Дубову, куда двинуть коней.

Ночь – яркая, когда Луна только-только начинает уменьшаться – никак не мешала их дороге.

Да что ж ты привязался-то ко мне? С ними я ездил, с ними. А я как бы узнал-то это всё ещё?

Вот, значит, подъехали к полю.

А оно – тихое, молчаливое, мёртвое. Только ветер траву иногда колышет, как гребнем голову вычёсывает.

Спешились.

Майор куда-то отвёл Дубова и начал что-то ему втолковывать. Остальные кандидаты от лошадей далеко не отходили. Они собрались возле неё, кто-то набивал трубку табаком, кто-то – жевал травинку. Гольский, кандидат, который прервал одну из ссор в тот вечер, полез в ягдташ и выудил оттуда пистолет.

- Господа, разбирайте. – он передал оружие одному из своих товарищей и снова зашурудил рукой в сумке.

- Что, Серж, боитесь?

- Мертвецов? Побойтесь бога, отчего же? Места тут, конечно, обжитые, но живность бродит всякая. Мало ли. Ружьё бы взять, конечно, но хозяева сказали, что все охотничьи ружья убыли вместе с их владельцем на охоту. Нас тут много, если что – отобьёмся. – он передал ещё один пистолет Ласкину, после чего начал снаряжать свой. Курок он не взводил, но держал пистолет наизготовку, готовый, если что, откинуть крышку с полки и выстрелить.

Майор с Дубовым подошли к группе кандидатов.

- А вы, господа, не зря вооружились. Произойти тут всякое может, место такое. – он перевёл взгляд на Дубова. – Я объяснил вашему другу, что может произойти. Скажу сразу, происходило это всё давно, что-то я мог и подзабыть. Коли мертвеца не случится – звиняйте. – он снял одну из седельных сумок и удалился в кусты неподалёку.

Ветер был холодный тогда. Как сейчас помню – лошади с ноги на ногу переступали, фыркали, даже, кажется, парок у них изо рта шёл. Луна своим глазом на нас смотрит, она в ту ночь большая была, будто колесо у тарантаса. Всё в дымке туманной, серебрится…

Помню, смеялись господа. Кто-то из них заскучал, начал уже баять что-то…

И тут земля дрогнула.

Я даже не помню, когда господа заметили это, но я видел, как из почвы медленно, как корни дерева, поднялись пальцы. Они были тонкие, узкие, покрытые землёй – её рыхлые комья падали вниз, обратно, и даже образовали маленькую горку, затем – она вновь ушла вниз.

Я, было, хотел побежать куда глаза глядят, видел по дороге туда церковь, да вот только закрыто ж там, ночь на дворе. Оттого, наверно, и остался на месте.

А господа всё смеются…

Тут один из них, Гольский, вроде бы, руку-то и приметил. Она в другом месте вылезла, и начала разрывать грунт.

- Господа, вы посмотрите! Крот подышать вылез! – рассмеялся он, но потом, когда понял, что это – никакой не подземный житель, побелел. – Р-рука. – он добавил это и остекленел взглядом.

Другие кандидаты тоже застыли. Только Ласкин начал, что-то бормоча, креститься – раз, другой, третий, только вот рука никак на это не отреагировала, напротив – ускорилась.

Один из кандидатов, кажется, сам Дубов, схватился за палаш, притороченный к седлу, дёрнул – клинок выскочил из ножен, после чего побежал к гостю из подземья, рубанул – обратной, незаточенной стороной, и кость, с глухим стуком, разлетелась на мелкие осколки.

- Это ж что такое творится-то? – дрожа губами, спросил Гольский. – Сила нечистая лезет.

Дубов, отдышавшись, взглянул на своих товарищей.

- Ну что, кандидаты, посмотрели на мертвеца? Пора и честь знать. Поедемте отсюда. Там, наверно, уж заждались. – он сделал два шага, но тут из-под земли, прямо перед ним, появилось колено скелета. Кандидат запнулся, упал, снова вскочил на ноги и нанёс удар. И опять этот звук, будто ломается ветка.

- Это ж, братцы, что за сила-то такая… Что ж за колдовство у майора… - смог, наконец, справится с собой Гольский. - Фармазон, фармазон… Тьфу! Нечистая сила с ним ходит.

Я помню, что произошло дальше, смутно. Так нас всех это зачаровало, так отвлекло, что мы не увидели, как с другой стороны уже выкопался ещё один такой.

Он был одет в обрывки синего мундира, а высокий кивер не оставлял сомнений – гренадёр, один из многих, которые потом, когда отступали, если могли, стучали в крестьянские избы и просили хлеба. В его руках было подгнившее, тёмно-коричневое от долгого пребывания в земле, ружье. Штык, блёклый, заржавелый, смотрел на нас.

Скелет двигался, выставив вперёд своё оружие, прямиком на кандидатов.

Дубов, который уже проделывал такой трюк, дёрнулся к нему, замахиваясь палашом, вот только скелет сделал какое-то хитрое движение, видимо, выученное за долгие годы наполеоновских кампаний, увернулся от удара, и, когда Дубов оказался к нему боком, вонзил штык прямиком тому под рёбра, в том месте, где мундир плотно прилегал к животу. Винтовка треснула и переломилась, а Дубов, сражённый, упал оземь и громко застонал, держась за бок. Скелет, в свою очередь, занёс над его головой обломок со штыком - и тут его череп разлетелся в мелкую, белую пыль.

Выстрел был оглушительным - даже птицы, которые наблюдали за всем происходящим с веток, сорвались со своих насиженных мест - и начали кружить в воздухе, ожидая, пока это закончится.

Гольский, лишившийся, видимо, на какое-то время слуха, прокричал:

- Перезаряжаю! - после чего начал заправлять новую пулю в пистолет.

Дубов всё-таки сумел сам подняться на ноги, но кровь, казавшаяся из-за лунного света чёрной, продолжала пропитывать бок его мундира.

- Братцы, нам бы обратно... Хватайте майора, да пойдёмте.. - он говорил через силу, со свистом, хрипло, как горячечный больной.

Тут из кустов, в которых находился майор, донеслось что-то невразумительное. Тарабарщина такая, знаешь, не по-нашенски, словно пёс рычал или лев какой, или ещё какая животина. А не, не так даже. Вот, знаешь, когда всякие дикари северные говорить с духами начинают, вот такие звуки, когда кажется, будто рубанок стружку с дерева снимает, визг такой.

Не знаю я, как это описать, в общем. Не было в тех кустах майора в тот момент, а был иной кто-то. И начала земля под ногами снова дрожать, и руки оттуда появились, много, росли, как пшеница в поле, и лошади заржали дико, и хотели ускакать, но их крепко держали, и смотрели, как заколдованные, на то, как из земли медленно появляются скелеты, один за одним, в разной форме, воинство бессмертное...

Как жив-то после этого остался?

А на коней вскочили, да и понесли они нас. Дубов только с Гольским отставали - тот ранен был, всё пытался с коня сползти, к земле тянуло, а Гольский его дотянул-таки до дома.

Вот и вся история. Кандидаты, говорят, на следующий день в Питербурх и отбыли. Дубов, к счастью, оправился, но, говорят, умер всё равно рано - какой-то из каторжников его приголубил. Гольский из них только жив ещё, да плох. Майора после этого никто и не видел.

Вот только с тех пор никто на поле это ночами не ходит. Ты вот если сейчас в окно выглянешь, да дыхание задержишь, то услышишь, как вдалеке кто-то словно рубанком по дереву водит.

А ещё говорят, что на поле том вечно земля рыхлая, будто ночами кто-то её плугом пашет.

Что, не слышно тебе ничего?

А может, и померещилось это мне. Только вот один вопрос у меня тогда - если мне это всё померещилось, то что ж я с тобой-то говорю об этом, черепушка? Я ж тебя там и подобрал с утра как-то раз, когда вы на место своё торопились. Хозяин поместья, покойный, очень любил с тобой постановку домашнюю устраивать, про Гамлета.

А теперь вот лежишь у меня тут, да ждёшь чего-то.

Надо бы тебя хозяину вернуть. Вот почувствую, что за мной костлявая собралась - на поле пойду. Там и ляжем оба. Ты - до ночи ближайшей, ну а я - как пойдёт.

Ладно уж, хватит на сегодня. Ты, главное, челюстью не клацай ночью - оченно уж спать мешаешь.

____________________________________________________

Доброго дня, с вами @SilverArrow.

Есть такие идеи для рассказов, которые вдруг приходят к тебе в голову - и отказываются её покидать, пока не напишешь.

Этот - из таких, когда хочешь придумать городскую легенду, страшилку, которая, конечно же, неправда, но где-то возникает одна деталь, как щелчок челюстей у черепа - и вдруг понимаешь, что могло бы быть. А может, всё-таки нет?

А есть ли у вас примеры таких "городских легенд"? Делитесь в комментариях.

И не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории.

С уважением, ваш @SilverArrow.

Показать полностью

Тот, кто живёт в мусоропроводе

- Никого тут нет. – я повернулся к Гоше и потрепал его по волосам. – Никого. Поменьше телевизора на ночь смотри.

Из трубы мусоропровода неприятно тянуло гнилью. На одну из стенок, прямо напротив открытого люка, налипла яичная скорлупа. Она была словно чешуйка, потерянная кем-то, спускающимся вниз.

- Да я вообще телевизор на ночь не смотрю. – поджав губы, ответил мне Гоша. – Мама запрещает. Это тебе можно до одиннадцати сидеть, а я уже в девять – в кровать. Неправильно это.

- А почему неправильно, Гош?

- А ты больше меня учишься, а значит – и устаёшь сильнее. А раз устаёшь сильнее – то и спать больше должен. – хитро посмотрел на меня младший брат. – Вот я домой прихожу в два дня, а ты – к пяти. На три часа дольше.

Я улыбнулся.

- Хорошо. Я поговорю с мамой, может быть, полчаса тебе выиграем.

- Спасибо! – Гоша быстро обнял меня, а потом запрокинул голову и уставился куда-то в район моего подбородка. – А мусор ты будешь со мной выносить?

- Да чего ты там боишься? Это – мусоропровод. Ведёт прямо в подвал. Ты же сам по утрам, когда в школу идёшь, видишь, как дворник всякий хлам вытаскивает!

- Это то, что монстр не ест. – вдруг тихонько отозвался Гоша. – Он же разборчивый. Вот зачем ему банки есть, коробки всякие. Вот ты вчера, к примеру, печёнку в ведро выбросил – а я её у дворника не заметил! Хотя она ой-ёй как пахнет!

Я повёл плечами.

- Да, тут ты прав. Ну хорошо, буду с тобой ходить. А ты почему вообще решил, что там кто есть? – я с грохотом закрыл люк. Гоша вздрогнул.

- Толь, а давай пойдём отсюда? А то монстр знает, что мы тут. Ты так громко люком хлопнул, ему теперь нас найти – в два счёта.

Я вздохнул, поднялся к лестничной площадке, на которую выходили двери квартир, пару раз смёл ладонью краешек самой верхней ступеньки, после чего присел.

- Падай. – я точно так же очистил место и для младшего брата. Гоша сел, ойкнул:

- Холодная! – но всё-таки, поёрзав, устроился поудобнее.

- Да мне Танька из пятого подъезда историю рассказала. Про то, как у них в доме мальчик погиб. Пошёл мусор выносить, а мешок у него застрял. Вот он и решил подтолкнуть. Залез в люк наполовину, только хотел ногой в мешок упереться – так его монстр ухватил и в подвал утащил. – Гоша рассказывал это, глядя на крышку мусоропровода, словно ожидая, что она дрогнет.

- Ну и?

- И не нашли мальчика. Говорят, что от него только обрывок штанов остался – он за край люка зацепился. – Гоша продолжал нервно шептать.

Я хитро сощурился и слегка ткнул его в бок.

- Гошан. – он поднял взгляд на меня и ответил на мою хитрую улыбку. – А я тебе рассказывал, как я на даче у дедушки боялся?

Младший брат покачал головой.

- Ооо, так слушай. В общем, я тогда был такой же, как ты, по возрасту, может, чуть постарше. Мы  на дачу к дедушке ездили, и был у него на даче туалет. Не как у нас – унитаз, свет, освежитель воздуха – а будка такая, на площадке из шпал железнодорожных.  

- Ого, а почему из шпал?

- В деревне станция была, там у всех хоть что-то да было из шпал сделано. Воняло там летом – жуть! Креозот, да и всё то, чем обычно в туалете воняет. – Гоша заулыбался. – Вот тебе как объяснить… - я задумчиво посмотрел на стену, после чего выбрал надпись «Спартак – чемпион!», которую уже несколько лет пытались закрасить – и раз за разом терпели неудачу; её снова обновлял неизвестный фанат. – Вот представь себе, что у тебя туалет. – я указал на вторую букву «а» из верхнего ряда. – Прямо над ямой. – я указал на «О» из нижнего слова. И вот ты сидишь, тебе и так страшно – без штанов-то некомфортно, а там ещё и под тобой яма. – Гоша рассмеялся. – Тебе-то смешно, а я каждый раз боялся, что я внутрь упаду.

- Мне другое смешно. Увидел бы папа, как ты на «Спартаке» схему туалета показываешь - уши бы у тебя потом были красно-белые.

- Ничего, пережил бы. – я почесал голову, глядя в сторону надписи, потом перевёл взгляд на Гошу. – И вот я в своё время страшно боялся, что меня кто-то в туалете караулит. По ночам туда ходить не мог, проснёшься – и лежишь, и хочется, и колется, короче. Вот, и в итоге дедушка поддался на мои уговоры, повесил туда лампочку. И всё, и страх как рукой сняло.

- Можем, нам тоже лампочку в мусоропровод повесить? – с надеждой спросил Гоша. Я потрепал его по голове.

- Родители тогда нам обоим уши подрихтуют. До красно-белого оттенка. За то, что света много жжём. Я же говорю, Гош – там никого нет. Вот дворника твой монстр почему не трогает?

- Он прячется, когда тот приходит. – подумав, ответил мой брат.

- А если прячется, то что это значит?

- Значит, боится.

- Вот! Молодец, рубишь! А теперь скажи мне – монстры могут быть трусливыми?

Гоша смешно сложил брови на лбу.

- Нет, конечно. Они же страшные, с чего бы им бояться? – неуверенно ответил он.

- Вот, видишь. Раз там нет монстра – то о чём переживать? – я развёл руками.

- Или он не монстр. – задумчиво ответил Гоша. – Вот всякие хищники… они ж не чудища, правильно?

- Смотря какие. – я хотел было продолжить, но меня прервал лязг металла.

Крышка мусоропровода дёрнулась на пару миллиметров, после чего встала обратно на место.

- Толь, ты видел? – Гоша дёрнул меня за подол футболки. – Он нас учуял. Он решил на нас посмотреть.

Люк снова приподнялся и опустился.

Гоша прижался ко мне, и я почувствовал, что он взмок – странно, взмокнуть в мае, в подъезде, в котором открыты окна…

Тут я хлопнул себя по лбу, прошёл к окну, открытому на площадке – и, хлопнув рамой, закрыл его.

Пока я был повёрнут спиной к мусоропроводу, я не обращал никакого внимания, но стоило мне снова взглянуть на крышку – и какой-то червячок, сидевший внутри, зашептал: «А если Гоша со всеми его историями знает больше, чем ты, Анатолий?»

И я был бы рад заморить этого червячка, закидать его фактами или просто раздавить всей тяжестью своей силы воли, но он не поддавался – только продолжал извиваться где-то в моей голове.

Крышка люка оставалась недвижимой.

Вдруг раздался лязг откуда-то снизу. Из-за коричневой, похожей на колбасу в оболочке, двери – оплётка на ней напоминала сеточку с узелками-гвоздиками, выглянула тётя Валя – наша соседка снизу.

- Толя! Ты что тут шумишь?

- Тётя Валя, тут окно было открыто. – сказал я.

- Ну было! Так его если не открыть, то из подвала мусором тянуть начинает. Тухлятиной, мертвечиной самой настоящей! – тётя Валя упёрла руки в бока, став похожей на ту колбасу, что продают колёсами. – Ты открой окошко, Толя! И вообще, ты что тут делаешь? Три дня на дворе!

- У нас физру отменили.

- А больше уроков сегодня у тебя что, нет?

Я помотал головой.

- Я Гошу забрал и домой пошёл, тёть Валя.

Она покачала головой.

- Ладно, верю. А Гоша где?

- Я тут, тётьваль! – быстро, комкая слова, как бумажки, ответил мой брат.

- А чего вы оба в подъезде? Ключи забыли? Так надо было сразу спуститься, у меня от наружной-то вашей двери есть… - при всей своей показной строгости тётя Валя нас любила. Детей у неё не было, правда, она была чуть моложе мамы, и, когда заходила попить чайку, она то и дело говорила о том, что ещё успеет, но я видел в её глазах грусть, когда на кухню забегал Гоша – и она гладила его по голове, словно растирая пряди волос между пальцами, будто надеясь забрать их с собой.

- Да мы мусор выносили, тётьваль! – ответил, просунув голову между перилами, Гоша.

- Так, не лезь туда! Потом будем спасателей вызывать, перила резать! – одёрнула его соседка, после чего снова принялась за меня. – А ты мог бы и следить получше!

- Я и слежу! Мы с ним пошли мусор выносить, потому что он мусоропровода боится!

- Ничего я не боюсь!

- Боишься!

- Не боюсь! – он вытащил голову из зазора между перилами, сбежал, шлёпая тапками по полу, по лестнице, после чего схватился за крышку мусропровода. – Вот сейчас возьму – да открою!

- Толя, Гоша! Прекратите! – перебила нас тётя Валя. – Вы подумайте, что делаете! А если он туда упадёт случайно, Толь? А ты, Гоша, тоже молодец! Будешь так за ручку дёргать – оторвётся! Придётся руками за крышку браться! А это – негигиенично! Сначала пальцами трогаешь крышку, а потом эти же пальцы – в рот!

- Я понял, тётьваль. Я больше не буду. – грустно ответил Гоша, отпустив ручку.

- Идите домой лучше. Нечего вам в подъезде делать. – отрезала тётя Валя, после чего закрыла дверь.

Я пару мгновений постоял, после чего сказал Гоше:

- Ладно, пойдём домой. Поиграем во что-нибудь часок, а потом будем уроки делать.

- Ой, хорошо! Погнали! – Гоша хлопнул в ладоши – и замер. Потёр их друг о друга, после чего посмотрел на меня с испугом. – Тут… штука какая-то странная. Будто лизуна в руках держишь. – он снова потёр руки. – Ой-ёй, Толь. Я вляпался, кажется, во что-то. – он поднёс ладонь к лицу, втянул воздух носом – и закашлялся. – Воняет.

Я поднялся по лестнице, наклонился к нему, взял аккуратно его ладонь и на приличном расстоянии вдохнул.

- Не чувствую ничего.

- Да ты поближе поднеси. – Гоша вдруг сунул мне прямо в нос вторую руку. Запах шибанул – и я поморщился.

- Яйцо это тухлое. Мама с утра яичницу делала – и одно яйцо выкинула, от него попахивало уже. А оно в пакете разбилось – и протекло, видимо. – я, правда, произнёс это без особой уверенности, но, видимо, Толя был рад и такому объяснению.

- Ух, гадость! Пойдём руки мыть, Толь! – Гоша вытащил свою ладонь из моей и припустил по лестнице к нашей двери.

- Ручку не трогай! Я сейчас сам открою! – сказал я, поднимаясь за ним вслед.

За моей спиной грохнула крышка мусоропровода. Громче, чем до этого. По спине пробежали мурашки, но я всё-таки взял себя в руки, спокойно поднялся по лестнице – и открыл дверь Гоше.

Через пару дней – и ещё одну операцию по выносу мусора, на этот раз – прошедшую без осложнений, выходя с утра из подъезда, я заметил, что тележку с мусором из подвала вывозит новый дворник.

Честно скажу, я даже не обращал на него внимания раньше. Здоровался – мама говорила, что здороваться надо со всеми, да пробегал мимо. Иногда он кивал в ответ, подтверждая, что услышал меня, иногда – был занят и никак не реагировал.

Новый же дворник, услышав моё: «Доброе утро», вдруг ответил:

- Парень! Слушай, ты не знаешь, куда Иваныч делся?

Я притормозил и переспросил:

- Иваныч?

- Да, Иваныч! Дворник ваш! – новичок говорил громко, видимо, был туговат на ухо. – А то я вообще с другого участка, меня тут попросили подменить на пару дней. Я уже и к квартире его поднимался, постучался, а в ответ - тишина. В подвал спустился – тележка посреди подвала стоит, полупустая, рядом пакеты с мусором свалены, будто искали в них что-то… - он вытащил из кармана пачку сигарет, глянул на меня – я покачал головой, кивнул, после чего вынул из кармана коробок спичек – и начал добывать огонь. – Так выглядит, будто его напугал кто-то, а Иваныч дёру дал.

По моей спине пробежал холодок.

- А чего его дома-то нет?

- А может, и есть. Может, запой у человека. – с сомнением сказал новый дворник, затягиваясь. – Хотя он не пьёт, вроде… Меня подменял пару раз, когда я пил, а чтобы сам – не, не вспомню.

- Может, уехал куда?

- Да не знаю, мы с ним на брудершафт не пили… - он постоял молча пару секунд, смакуя дым. -Ладно, парень, бывай. Меня, если что, Михаилом звать.

- Толя. – я протянул на прощание руку.

Уверенное, крепкое пожатие.

Гоша, который как раз выбежал из подъезда – он вечно копался, пыхтел и завязывал шнурки, - подбежал ко мне и тоже протянул руку.

- Гоша!

- Миша! – тем же тоном ответил дворник, пожав руку и моему брату. – Ты тут дворника не видел вашего?

- Не, дядь Миш, не видел. А что, он пропал?

- Да как сквозь землю провалился! – Михаил хотел, видимо, прибавить ещё пару слов покрепче, но посмотрел на Гошу – и осёкся. Брат, в свою очередь, дёрнул меня за рукав.

- Слышь, Толь, а его, может, тот, кто в мусоропроводе прячется, съел?

- Гоша! – я шикнул на брата.

- Погоди, погоди, Толь, не перебивай. Говоришь, Гоша, в мусоропроводе кто-то живёт?

- Живёт, живёт! Он люками на этажах хлопает, склизкий весь, а ещё – у нас в пятом подъезде мальчик пропал, потому что в мусоропровод упал!

Михаил затушил сигарету, после чего настороженно посмотрел на дверь подвала.

- М-да… Вы ему поменьше за компьютером сидеть давайте, а то вот такие истории в голову приходят. Идите, ладно, а то я вас тут заболтал уже, в школу опоздаете. – он выбросил сигарету в урну, взял ручку тележки – и покатил её в сторону мусорных баков.

- Толь, а ты видел? – спросил у меня Гоша, когда мы уже походили к школе.

- Что именно?

- У него, у дяди Миши, когда я про монстра рассказывал, лицо застыло. Прям… Как маска.

- Тебе показалось. – сказал я, стараясь не смотреть на брата.

Я тоже это видел.

В ту ночь я очень плохо спал.

В школу я шёл злым и торопился, поэтому чуть не столкнулся, выходя из лифта, с тётей Валей, соседкой снизу.

- Толик, ты аккуратней!

- Извините. – буркнул я, и хотел пойти дальше, но тётя Валя спросила:

- А ты не видел Кексика? Я с утра на работу собиралась, дверь в подъезд открыла, хотела идти уже – да телефон оставила на кухне. Пока на кухню и обратно шла – Кексик, видимо, в подъезд выбежать успел. Только вот его тут нет нигде. Вдруг он на улицу убежал?

- Ну, у нас на этаже его нет. Тёть Валь, я очень тороплюсь, к первому уроку опаздываю. – я уже собирался пойти дальше, но тут услышал дикий кошачий вой: «МЯЯЯУ!» откуда-то…

Снизу.

- Ой, это Кексик! Он в подвал, видимо, забежал! – тётя Валя бросилась вниз по ступенькам, дёрнула дверь в подвал – та не поддалась, будто кто-то захлопнул её за собой.

- Давайте я попробую. – я подошёл, упёрся ногами, потянул на себя – раз, другой, и дверь подалась, постепенно, со скрипом открывшись.

Кота не было слышно.

- Толь, может, ты спустишься? – тётя Валя смотрела на меня с надеждой. – Я просто очень боюсь темноты. Меня в детстве, в наказание, в погребе бабушка запирала.

Из подвала тянуло паром, влажностью – и, где-то на грани ощущения, гнильцой.

Кота не было слышно.

- Да, давайте, хорошо. На ступеньки мне посветите, ладно? – я вдруг засомневался, замешкался, запнулся ногой, когда переносил её через порог – и чуть не полетел вниз.

Но ступеньки были самыми обычными. Тётя Валя вцепилась в свой телефон, подсвечивая мне путь.

Я вытащил свой и тоже включил фонарик.

Черви труб. Красные языки клапанов и вязь вентилей.

Влажный – пыль не поднималась от моих шагов, а только налипала на кроссовки – пол.

Я сделал шаг, ещё один, постепенно удаляясь от освещённой лестницы.

- Ну как там, не видно? – донеслось сзади.

- Кексик! – крикнул я. – Кис-кис-кис.

Молчание.

Я сделал ещё пару шагов – и теперь остался один в темноте.

Вода шумела в трубах, но мне повезло – я услышал тихое «мяу». Потом ещё одно. И ещё.

Я навёл фонарь на звук – и увидел Кексика рядом с мусорными пакетами.

- Вижу, тётя Валя! Сейчас, принесу его. – я сделал шаг к нему, два – и тут груда мусорных мешков шевельнулась.

Я затих. Кексик повернул голову, посмотрел за спину – и зашипел.

- Тихо, тихо, спокойно. Это просто упал ещё один пакет. Такое бывает. Сейчас я возьму тебя на руки – и мы пойдём домой. Кексик, понял? – я сделал ещё несколько шагов.

Кексик не двигался. Его ноги были будто склеены чем-то и приделаны к полу – передними он пытался сучить по бетону, но вот задние никак не поспевали за ним.

И я понял, что для освобождения мне нужны будут обе руки. И что телефон придётся положить куда-то.

Я вернулся ко входу, пристроил телефон на какую-то трубу, так, чтобы он освещал кучу – Кексик бы всё равно никуда не делся, после чего вернулся к коту – быстро, очень быстро. Я схватил его, уже не заботясь – под передние лапы, так, что почувствовал, как он вцепился в мою куртку когтями – и дёрнул.

К счастью, моих сил хватило. Я, не ожидая, что всё будет так просто, кубарем полетел на пол, поднял голову – и увидел, что в куче мусорных пакетов блестят глаза.

Я заорал, вскочил на ноги, держа перед собой кота, пронёсся к двери подвала, швырнул его тёте Вале, спустился, схватил телефон, ещё раз бросил взгляд на мусор – он, словно ожидая этого, дёрнулся – пакет скатился по куче к подножию, но я этого уже не видел, потому что взбежал наверх по лестнице и громко, звучно хлопнул дверью.

- Испугался, Толь?

Я молча кивнул, тяжёло дыша.

- Ты темноты боишься?

Челюсти будто свело, и поэтому я просто кивнул ещё раз, соврав.

- Да чего ж ты сразу не сказал, я бы тогда кого-нибудь другого позвала… Но спасибо. А ты, свинья, больше за порог не смей вылезать! Пойдём мыться, грязнуля! – она пошла наверх по лестнице.

Мне, наверно, показалось, решил я к вечеру. Все эти странные истории, Гошины страхи, исчезновение Иваныча – ну не может быть связано, никак.

Это был просто мусор. Свет так упал, пакеты глянцевые – они же поблёскивают, всё-таки, иногда.

А ещё через пару дней, когда мы возвращались домой, нас встретила полицейская машина. Я искал ключи от подъезда в кармане, когда дверь автомобиля открылась и из неё высунулся полицейский.

- Пацаны, вы дворника вашего не видели тут? Дочка его в полицию обратилась, мы уже и квартиру вскрыли, и все подвалы облазили – будто испарился!

- Не, не в курсе. Видели, что тут новый дворник появился. – я дёрнул ручку двери.

- А его днём отсюда на «Скорой» забрали. С сердцем что-то. На выходе из подвала нашли. Весь в грязи какой-то, будто по болоту ползал или в желатине его топили. Упал, видать, понял, что с сердцем плохо, да потом пополз на выход. – полицейский почесал голову. – Чертовщина какая-то!

- Она самая. – я посмотрел на Гошу. Тот опустил голову и рассматривал землю под ногами. – Мы пойдём?

- Да, пацаны, идите. – дверь хлопнула.

- Надо было и им сказать.

- Ты уже сказал.

- А они бы его из пистолета – пах-пах-пах!

- Может, там мало будет пистолета. – я потянул за ручку двери, и остановился, еле-еле её приоткрыв. Я понял, что уже не сомневаюсь – подвал обитаем, там и правда кто-то есть, какой-то монстр, который только и ждёт, что новой еды.

А вот как его можно победить…

- Толь, ты чего?

- Думаю, Гош. – я открыл дверь, прошёл вперёд, поднялся на площадку первого этажа и бросил взгляд вверх. Ничего подозрительного. -  Вот скажи, а ты когда подумал, что в мусоропроводе есть кто-то? – я вызвал лифт, а сам продолжал смотреть наверх, на лестничную клетку, где был люк мусоропровода. – До этой истории, ну, от Тани – или после?

Гоша смешно наморщил лоб и потёр пальцами между морщинами.

- До. Он ведь и правда, мусоропровод, как живой. Мы его кормим, а он всё, что ему не понравится, не ест.

- А мы ему нравимся, Гош?

- А ты думаешь… - он замолчал. Лифт лязгнул, мы залезли внутрь.

Только в конце, когда мы уже были на своём этаже, Гоша вдруг тихонько сказал:

- Там, видел, на улице блюдечко? Ну, куда кошкам бездомным бабушки еду носят.

- Видел. – ответил я, копаясь с ключами.

- Так оно нетронутое стоит, не ест из него никто. А кошки у нас в подвале жили, я их видел, как они оттуда вылезали. – Гоша говорил монотонно, подавленно. - Давай теперь будем мусор во двор выносить, до баков. Мама с папой всё равно нас просят, им-то какая разница…

Я посмотрел на брата. Он уставился в пол, то и дело поднимая глаза, натыкаясь взглядом на лестничную клетку – и снова опуская их.

- Ты боишься, Гош? – я присел на корточки и погладил его по голове.

- Очень, Толь. Если он там, и он такой сильный – он же и из мусоропровода сможет выбраться?

- Не, не сможет. – я посмотрел ему в глаза. – Я что-нибудь придумаю.

- Правда?

- Ну а как иначе, Гош? Пойдём, ещё уроки делать.

Уже лёжа на своей кровати, перед сном, я перебирал в голове варианты.

Взрослые не поймут, они в такие вещи не верят. Мог бы, видимо, Михаил, тот новый дворник, если уж не поверить, то хоть послушать, но он не стал. Если Гоша кому скажет, то решат, что выдумка, а если я – то у меня крыша поехала.

А самим-то что придумать?

Сжечь? Так может весь дом загореться.

Затопить подвал? Не поможет – эта штука выплывет наружу.

Решение, впрочем, я всё-таки нашёл, но уже к утру.

Школу я пропустил – сказался больным. Мама пощупала лоб, поцокала языком – но всё-таки написала классному руководителю, что я пропущу занятия сегодня.

Я же, дождавшись, пока они уедут, отправился на местный рынок. Побродив по рядам, где были товары для сада и огорода, я нашёл большую пачку отравы от колорадских жуков, пару флакончиков какого-то средства от сорняков и, на сладкое, упаковку отравы для грызунов. Всё это я притащил домой, разложил на своём письменном столе и начал смешивать.

Через пятнадцать минут в двухлитровой бутылке из-под лимонада оказалась бурая, резко пахнущая и чуть пузырящаяся жидкость. Я аккуратно поставил её на подоконник, и задумался, как будет лучше это всё провернуть. Потом хлопнул себя по лбу, метнулся на кухню, достал из холодильника пачку куриных ножек, вытащил из сушки пластмассовый контейнер, сложил туда мясо, залил своим «маринадом», и вытащил на балкон. Вход туда был из моей комнаты, поэтому вряд ли кто-то увидел бы мои художества. Остатки я, подумав, вылил в мусоропровод, потом туда же отправил и пустую бутылку.

Да, я думал потом, когда уже лёг спать, это перебор. Если там ничего нет? Если завтра какая-нибудь дворовая кошка решит сожрать что-нибудь из этого мусора? Если какой-нибудь новый дворник решит убраться, и забудет вымыть руки, и потом…

Если там ничего нет?

С утра я собрал рюкзак, как ни в чём ни бывало, сунул в него свой кулинарный «шедевр», попрощался с родителями – они ничего не заметили, только мама удивилась, когда я позволил нацепить мне на голову шапку, - после чего поехал на лифте вниз.

На первом этаже я вышел из лифта, сделал несколько шагов в сторону выхода из подъезда…

И увидел, как Иваныч вытаскивает тележку с мусором из подвала.

- О! Толян! Утро доброе! – он глянул на меня и широко улыбнулся. – Ты чего такой серьёзный?

Я опешил.

- Иваныч, так это… Учёба, все дела.

- Учёба – это хорошо, да. – Иваныч помолчал секунду, после чего продолжил. - Хватились меня тут, а? Дочка-то решила, что искать меня пора, а чего меня искать, если я всегда тут?

- А что случилось-то?

- Да вот… Товарищ один старый приехал, нашёл меня – да и понеслось. Я тебе так скажу, парень – пить надо в меру! – Иваныч снова улыбнулся. – Ну да ладно. Ты торопишься, небось?

- Есть такое.

- Так иди с миром, не буду отвлекать. Хорошего дня! – он договорил и потащил тележку наружу.

Я же, подождав, пока он отойдёт от дома, влетел в подвал, выудил из рюкзака контейнер, приоткрыл крышку – тут же почувствовал кисловатый, резкий запах, - сунул его в один из открытых пакетов с мусором, после чего выбежал из подвала и пошёл в школу.

Да, это было неправильно, и так делать было нельзя, и надо было просто оставить эту ситуацию, всё просто совпало, и этот Гошин страх, и новый дворник, которого увозят на скорой, и Кексик, который просто во что-то вляпался, и это всё было простыми совпадениями, если бы не одно «но».

Всякий раз, когда Иваныч говорил, один из пакетов на тележке начинал шевелиться. Если не присматриваться, или, если тележка будет двигаться, то это было бы совершенно незаметно. Но он стоял, дверь была закрыта, ни единого сквозняка – и чёрный, непрозрачный, глянцевый пакет, который шевелился в такт его голосу.

А ещё - бурые пятна на его одежде, словно кто-то облил его сверху какой-то дрянью.

Так что я думаю, я поступил правильно.

Потому что тот, кто живёт в мусоропроводе, пытается выбраться наружу.

И я не дам ему этого сделать.

____________________________________________________

Доброго дня, с вами @SilverArrow.

Этот рассказ – о детских страхах.

Я боялся мусоропровода, когда мне было от восьми до двенадцати. Почему-то он пугал - он странно пах, гремел, когда закрываешь крышку, иногда из него доносились звуки, а ещё - ты никогда не видел, что у него внутри - только небольшой кусок трубы, ведущей вниз.

Эта история - про такой страх.

А каких смешных сейчас вещей в детстве боялись вы? Поделитесь в комментариях.

И не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории.

С уважением, ваш @SilverArrow.

Показать полностью

Экономист


- А не устал ты, Сань, про Степаныча рассказывать? – один из пожилых мастеров потянул дым.


Александр Семёнович, токарь, знавший своё дело, как свои пять – с этими словами он с хитрым видом показывал мизинец, на котором не хватало крайней фаланги – пальцев, прикурил сигарету и ответил, перемежая слова дымом.


- Да про него вечно рассказывать можно! Глыба был, а не человек! Вот тут, в курилке, у него всё и происходило. Как ни зайдёшь – история, как ни закуришь – байка. Очень, знаешь, правильный мужик был. Не стрелял никогда, но и не делился. Понимали и не трогали. Курил по полсигареты.


- В смысле? Тяжек пару – да в пачку?


- Ага. – Семёныч затянулся. – Экономист, мы его называли. Покурит, бычок – обратно в пачку или в карман, да и стоит с нами дальше, травит байки. Их у него немеряно было.


- Слов не экономил.


- Вот-вот. А экономия у него вся какая-то мелкая была, знаешь. Бытовая. То он носки штопает в обед, то суп в термосе таскает из дому, когда столовая работает. При этом – не сказать, что плохо жил, просто небогато.


- Курить меньше надо было. – скрипнул кто-то из аксакалов.


- А с куревом что не так?


- Так Экономист как поступал? Он сигарету до середины скурит, пойдёт, двадцать минут поработает – и снова сюда, дымом дышать. Половинку добьёт – да опять двадцать минут работает.


- А бригадир? А контролёры?


- Да родне его место в раю обеспечили. Матери точно – поминали семь раз на дню, я уж про него самого не говорю. Но Степаныч норму давал, потому и прощали.

- А там и не стало его. - перебил кто-то из аксакалов.


- На похоронах у него, конечно, интересно получилось. – после небольшой паузы продолжил Александр Семёнович. - Экономист же тут, считай, с ПТУ был, то практики, то профориентация, считай – полвека здесь. Вот, значит, на перекур свой пошёл, проходил короткой дорогой через цех, тут ему на голову чушка чугунная и прилетела. И всё, и нет его. И вот вроде и человек-то маленький, а завод ему на гроб и на похорны сумму выделил, как же так, один из старожилов, мы с мужиками и на помин собрали, и вдове немного… Красиво было – гроб этот, бордовый, мы все за машиной идёт, она за ворота выезжает – и катится по дороге, медленно так на холм взбирается, будто хочет, чтобы насмотрелся Степаныч на завод да на нас.


- Вот, видишь, Экономист. – кто-то из старых мастеров выкинул сигарету в бочку с водой и направился к цеху. – Даже в своих похоронах никак не поучаствовал.


- Почему же не поучаствовал? – крикнул я старику в спину. – Без него не начали бы.


Мужики заулыбались, а Семёныч, видимо, заревновавший из-за этого, довершил.


- Внёс вклад-то!

Показать полностью

Бумажные человечки

Сержант Тагиров согнул в очередной раз бумагу, пристально осмотрел получившуюся фигурку, хмыкнул, поставил её на скамью в камере, прошёл к решётке, задвинул с метллическим лязгом дверь, провернул - для надёжности, ключ - хотя какая тут надёжность: человечки из бумаги норовили сбежать из камеры при порыве ветра - в отделении гуляли сквозняки, а решётка пропускала наружу только воздух, и, с его потоками, маленькие белые фигурки, рядком стоявшие на скамье, срывались в пике и встречали чей-то грязный сапог на полу отделения, а потом - и мусорную корзину.

Тагиров посмотрел на своё творчество, довольно улыбнулся и прошёл в кабинет. Там он снял китель, повесил его на спинку стула, щёлкнул несколько раз мышью и начал стучать по клавиатуре, заполняя документы.

Трюку с человечками его научил капитан Захаров.

- Ну, вот смотри - есть у нас бумаги по задержаиям?

Тагиров кивал в ответ.

- Вот, значит, надо их заполнить чем-нибудь, а то решат, что мы тут прохлаждаемся. - Захаров говорил, а руки его трудились отдельно, сгибая лист, вырванный из блокнота. - Человечек нужен, получается. Так?

Тагиров кивал.

- Вот и делаем финт ушами - пишем, что есть у нас человечек, - с этими словами капитан поставил в шеренгу на столе ещё одну фигурку, чуть косоватую на левую сторону, словно подвыпивший гражданин. Он осмотрел результаты своего творчества, покрутил пальцами и ухватился за одного, большеголового, худощавого человечка. - Вот, к примеру, будет у нас, скажем... - он задумался, глядя на не подлежащее опознанию лицо. - Антонов. Юрий Павлович Антонов. По словам задержанного, тридцать восемь лет, не женат, детей не имеет, нарушение общественного порядка. Ты вот на работу ехал - видел, как молодёжь автобусную остановку разукрасила?

Тагиров неопределённо покачал головой.

- А, точно, тебе же на другую остановку. - Захаров махнул рукой. - А там понаписано, понаплёвано, урну своротили, лавочку поломали. А всякие активные граждане потом по отделениям ходят и спрашивают, мол, а что ж вы не ищете-то виновников? И вот тут-то мы им и говорим: а вот смотрите, небезразличные вы наши, вот вам протокол задержания, вот вам виновный, вот мы с ним провели беседу - да и отпустили. Паспорта при себе не имел, данные записаны со слов задержанного. И, знаешь, что самое интересное? Они же сразу успокаиваются! Есть такие, которые начинают причитать, конечно, что: "Вот, да обманул он вас, да не так его зовут, что ж вы не проверили-то его? По отпечаткам пальцев, по телефону его?" Мы им в ответ: "В базах отпечатков не значится, телефон на другого человека оформлен". Есть те, что ещё дальше идут - требуют предъявить живьём. А мы им: "Ну, мы его один раз нашли, чего ещё второй раз-то дёргать?". - Захаров почесал подбородок. - Грубо, конечно, но они сами хороши. Так вот, вернёмся к человечкам. Ты вот его свернул, посмотрел на него, представил - кто он вообще по жизни, что ты ему предъявить хочешь, бумажку написал - не поленись, дойди до обезьянника, дверку открой, на скамейку его поставь, да и выходи.

Тагиров задумчиво почесал затылок.

- А ты сам себе отметочку ставишь, что, мол, был такой, поторчал тут, да и отпустили его. С утра баб Маня придёт, она их аккуратно всех соберёт да и выбросит. Хочешь - сам перед сдачей смены зайди, забери. Тут, конечно, все понимающие, но молодые-ранние могут и вопросы начать задавать. - Захаров отставил в сторону выбранного раньше человечка. - Вот ты, к примеру, ничего спрашивать не стал. Стоишь, молчишь, слушаешь. Молодец, Тагиров, далеко пойдёшь!

В ответ сержант благодарно козырнул.

- Всё, иди работай. - Захаров махнул рукой в сторону двери из кабинета.

Вот тогда Тагиров и понял всю суть.

В отличии от Захарова, запасов он не делал - все бумажные фигурки летели в мусорную корзину в конце дежурства. Тагиров вечно старался что-то ещё положить сверху, прикрыть все эти белые руки и ноги, окостеневшие, торчащие из мусора то тут, то там.

Пару раз он сжигал человечков на перекуре. Шёл дождь, пожара можно было не бояться, а хлопья бумаги, почерневшей, лёгкой, вбивал в землю дождь, перемешивая с уличной грязью.

Вот и сейчас он задумчиво отвлёкся на пачку сигарет рядом, пересчитал маленькие бумажные, наполненные за него, цилиндры, после чего отложил пачку.

Человечки молча смотрели на него со стола. Тагиров пару минут посидел, переводя взгляд с одной фигурки на другую, после чего ухватился за одну из центра - она была из неровного листа бумаги, оттого вся голова у неё была неровная, вихрастая, поставил его перед собой, после чего начал заполнять бумаги.

"Воскобойников." - начал он. Хорошая фамилия. Вроде и не вызывающая какая-то - а он помнил, как с него пытались спросить за Карачаева-Черкесова, и как майор потом, когда отбил его, в своём кабинете объяснял, что тут-то выдумывать не нужно ничего, чем распространённее, чем лучше.

Главное было - не уйти в другую крайность. В дежурства прапорщика Иванова, к примеру, все задержанные оказывались Ивановыми - либо сами по себе, либо детьми. Стопка Ивановых и Ивановичей, которая накапливалась к утру, затем разбиралась на части поменьше - и перемешивалась с другими протоколами, на всякий случай. Исключением стали две недели после отпуска - следующей смене приходилось выбрасывать многочисленных (прапорщику Иванову делать на дежурствах было решительно нечего) Иоаннидисов в мусорную корзину.

"Николай Юрьевич. Да, годится. Воскобойников Николай Юрьевич. Лет вам будет двадцать девять, жену вам дадим, можем даже ребёнка. Вы, кстати, его рождение отмечали - оттого и тут. Перебрали, Николай Юрьевич, перебрали" - он перевёл взгляд на человечка перед ним, провёл пальцем по вихру на голове, после чего продолжил заполнять протокол.

"Задержан... В общественном месте... опьянения..." - пальцы плели привычный узор на клавиатуре, а глаза Тагирова вглядывались в это лицо перед ним - бесчувственное, пустое, чистый лист, и с каждой строкой на экране проступали черты - вопросительно вздёрнутая губа, сведённые над переносицей брови, нос, который с характерным звуком то и дело вытирают рукавом или рукой.

"В качестве...временного...задержание..." - и вот уже фигурка оказывается за решёткой, на грубо обструганной доске, привалившись горячими лопатками к холодной стене, полуприкрыв глаза, и наблюдает за тем, как мир вокруг не меняется - только ветер, только сквозняки, гуляющие по отеделнию, напоминают о том, что есть что-то снаружи, а тут даже свет из окон разбавляется электрическим под потолком, как сухое молоко - водой.

В дверь постучали, после чего, не дожидаясь ответа Тагирова, ввели человека. Вслед за фигурой в капюшоне появился сержант Бойков. Он кивнул головой на задержанного.

- Оформляй. Вообще не стеснялся - мы едем, а он, скотина, стену поливает. И из бутылки догоняется. Берега попутал. Мы его задерживать выходим, а он к нам, ширинку даже застегнуть не пытался, бутылку в руки суёт - мол, мужики, давайте со мной. Долбодятел. - припечатал Бойков. - Ладно хоть хозяйство своё спрятал. И это, Тагиров, ты с ним не церемонься. Он на твои вопросы может и из-за решётки отвечать.

Тагиров покивал в ответ. Бойков ткнул задержанного в затылок - голова того мотнулась вперёд - и потом стянул капюшон. Волосы тянулись за ним, вставали дыбом - и оставались на своём месте.

Глаза у задержанного и правда были полуприкрыты. Он недовольно осматривался, пока взгляд его не остановился на Тагирове.

- Ща соловьём петь будет. - хохотнул Бойков. - Всё, мы обратно.

Дверь за сержантом хлопнула. Тагиров рассматривал сидящего перед ним человека, и отмечал, что тот, видимо, что-то начинает понимать - лоб разгладился, а брови, не задерживаясь, поползли вверх.

- В-воскобойников. - пробормотал мужчина, глядя на Тагирова. - Николай Юрьевич. Вы же и так спросите, верно?

Тагиров кивнул.

- Лет мне, - задержанный даже не ждал вопросов, будто зная всю эту процедуру. - Двадцать девять. Слушайте, ну бывает такое, товарищ... - он прищурился, глядя на погоны. - Товарищ старшина! Ну, праздновал, грешен, с пацанами сидели, мелкий у меня будет, что ж мне теперь, насухую жить-то с этим? Засиделся, заговорился, домой шёл, и так меня, товарищ старшина, прихватило - ну мочи нет! К стене привалился, только начал - а тут сзади гирлянда загорелась. А я пошутить хотел, а товарищи ваши меня дубиналом - да в кузов.

Тагиров продолжал пристально смотреть на задержанного.

- Так и было всё, товарищ старшина! - у того вдруг затряслась губа. - Вы это, вы мне напишите, когда прийти, могу на воспитательную беседу, могу в выходной - мне сейчас домой, а то жене обещал, что буду, а если меня тут до утра проморочат, она ж нервничать начнёт - а ей нельзя. Сейчас-то точно нельзя.

Тагиров опустил глаза и увидел перед собой стоящего отдельно человечка. Потом снова поднял взгляд.

- Вот ты меня сейчас туда воткнёшь, ну, в обезьянник, а сам что? Тебе вот одна эта палка на погон не упадёт, сам знаешь. А человеку, может быть, с завтрашнего дня новую жизнь начинать. Может, я сегодня взял вот так, - Воскобойников сложил пальцы в щепоть и сделал движение, будто отрывает что-то. - С чистого листа решил жить начать, а тут ты - сидишь передо мной, глаза, как жаба, пучишь, горлом двигаешь - и ни слова... - Николай осёкся. - Простите, товарищ старшина, я, видать, и правда лишнего сказал.

Тагиров сложил руки на груди - собачка на кителе предательстки поползла вниз, словно раскрывая душу, и молча смотрел на человека перед собой.

- А знаешь что, старшина? А сажай давай. Давай, давай, вставай, задницу свою с тёплого места поднимай, да тащи меня в конуру вашу. Тебе-то что? Тебе-то на меня положить. Буду потом ребёнка ментами пугать. Будет он шарахаться от вашего брата, будет думать, что у вас хлястик для того, чтобы, когда в свисток дуете, морду не порвало.

Тагиров взял со стола бумажного человечка, повертел его в руках - Воскобойников смотрел на это недоумённо, но зло - после чего протянул его задержанному.

- С-свободны. - челюсти Тагирова разомкнулись. - З-завтра з-зайдите, б-б-б...

- Беседу проведёте? Хорошо, товарищ старшина, зайду, обязательно зайду. Спасибо, товарищ старшина, спасибо! - Воскобойников переменился - он вскочил на ноги, начал трясти протянутую руку, сминая человечка, зажатого в пальцах. - Вы меня прям выручили! Эх, товарищ старшина, вас как зовут-то? А то я сына в вашу честь назову, в благодарность!

Тагиров махнул свободной рукой.

- Да, согласен, перебарщиваю. Ну вы это, товарищ старшина, не болейте! Охраняйте покой общественный! Мне ж направо из кабинета, правильно? - дождавшись кивка, Воскобойников выпрямился, развёл руки в стороны, потянулся - хохолок волос на его голове, поднятый капюшоном, чуть не коснулся свисающей с потолка лампы, после чего прошёл к двери и скрылся за ней.

Человечек, измятый и покалеченный - бумага порвалась прямо посередине лба и теперь бумажное лицо пересекала черта - снова оказался перед Тагировым. Тот почесал лоб, посмотрел на фигурку перед ним, открыл ящик стола и аккуратно положил поделку туда.

"Вернётся - заберёт" - подумал он как обычно, смотря на аккуратную стопку потёртых жизнью фигурок.

Со скрипом открылась входная дверь в отделение.

Где-то вдалеке дом, еле-еле видимый из окон дежурной части, моргнул на полсекунды красным, затем - синим.

Сержант Тагиров потянулся за новым листком.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!