nisay

Мне было тринадцать, когда пропал мой брат Билли. Ему было десять.

Предполагалось, что мы будем приглядывать друг за другом, верно? Но в тот день

что-то пошло не так. Билли пошел гулять один и не вернулся. Ни к обеду, ни к ужину,

никогда. Конечно, меня допрашивали. Допрашивали всю нашу семью. По

статистике, восемьдесят процентов преступлений против детей совершаются

внутри семьи. Когда пропадает ребенок, первым делом всегда проверяют

родителей и ближайших родственников.

Но мне нечего было рассказать полиции. Я не видел, кто забрал Билли. Я ничем не

мог помочь. Никто никогда не обвинял меня в том, что случилось. Мне было всего

тринадцать и меня там даже не было. Но… если бы был в тот день с Билли, то этот

человек, кто бы он ни был, может быть, не полез бы к нам. Если бы ему нужны были

мы оба, два мальчика, для продажи или каких-то извращенских дел, о которых я не

хочу думать, он бы подкараулил и забрал нас двоих, правильно? Но он забрал

только Билли. Значит, он почти наверняка из тех типов, которые не выслеживают

жертв специально, а катаются по округе в поисках подходящего уязвимого ребенка.

Дезорганизованные преступники, такие действуют спонтанно. Тогда, будь я с Билли

в тот день на прогулке, все бы обошлось.

С чего мы вообще решили, что Билли кто-то забрал? Это была официальная версия,

выдвинутая в итоге полицией, спустя несколько дней поисков, допросов, анализа

свидетельских показаний. В нашем районе видели странный фургон, а в нем —

белого мужчину около сорока лет с усами и бейсболка. Понимаете, к чему все идет,

да? Практически эталонный педофил-похититель детей. Никто не запомнил его

номера. Но, кажется, был фоторобот. Бесполезный, разумеется — таких белых

парней под сорок, с усами (которые, кстати, можно сбрить за минуту) и в уродливой

бейсболке миллионы по стране.

«Пропал Билли Сандерс. 10 лет, рост три фута десять дюймов, худощавый. Был

одет: синяя футболка, белые спортивные шорты, белые кроссовки. Особые

приметы: родинка под левым глазом, на руке переводная татуировка

«Трансформеры». Может быть с белым мужчиной приблизительно сорока лет,

передвигающимся на белом фургоне. Всем, располагающим любой информацией,

просьба...»

Боже, я выучил это наизусть. Нам звонили с требованием о выкупе, разумеется. Три

раза, три разных человека, ни один из которых не имел никакого понятия, где

находится Билли. Полицейские объяснили нам, что это обычное дело, когда

пропадает ребенок. Телефоны разрываются от всяких полусумасшедших очевидцев

и мошенников, надеющихся продать хоть за пару тысяч информацию, которой у них

нет.

Билли так никогда и не нашли. Но, следовало отдать должное, родители никогда не

переставали надеяться. Он у этого человека, его забрали силой, возможно, с ним

делают плохие вещи (мы никогда не говорили, какие именно), но он жив и однажды

вернется. Что-то произойдет: этот урод умрет, получит удар, попадется копам, его

собьет машина, просто замешкается. И у Билли появится возможность сбежать. Он

вырвется и вернется к нам. Однажды.

Я знаю, что мои родители никогда не переставали в это верить. Для них Билли был

жив, просто не с ними. Мы не делали кенотаф (так называются пустые могилы,

вроде тех, которые сооружают для парней, погибших в Ираке, чьи тела по той или

иной причине нельзя привезти на родину), не устраивали поминок и прочих

скорбных сборищ. Обычно в таких случаях родители не трогают комнату

пропавшего ребенка, но не мои. В комнате Билли каждые пару лет делался ремонт,

покупались новые вещи, игрушки на вырост. Он ведь растет, ему понадобятся новые

вещи, когда он вернется. Мама и папа ждали и надеялись. Отказывали принимать

даже мысль, что Билли исчез навсегда.

Что до меня: я замкнулся еще больше. Не стоит думать, что я был особо веселым и

жизнерадостным ребенком до этого всего, но после исчезновения брата стал

практически затворником. Родителей это не слишком беспокоило, скорее наоборот:

кто же захочет потерять еще одного ребенка?

После школы я сразу возвращался домой и проводил большую часть времени в

своей комнате. У меня почти не было друзей. Я не был слишком общительным и

раньше, но после истории с Билли от меня отдалились даже мои школьные

приятели. Когда с твоим знакомым происходит что-то такое, ты просто не знаешь,

как теперь вести себя с ним. Самым простым и лучшим кажется просто отойти, не

трогать его. Вдруг он травмирован, переживает и не хочет сейчас ни с кем

говорить, тем более веселиться?

Стоит ли удивляться, что учеба не особо задалась с того дня и в колледж я так и не

поступил. Хотя все говорили мне, что я способный. Я бы, наверное, мог поступить,

если бы постарался, но мне уже мало что было интересно. После восемнадцати я

остался жить в доме родителей. Хотя, надо сказать, и с ними уже не было особо

близких отношений. Нет, они никогда не винили меня в том, что произошло. Но не

могли простить за то, что я единственный в нашей семье принял и смирился с тем,

что Билли не вернется. Что его больше нет.

Билли вернулся спустя шесть лет после своего исчезновения.

Его взяли в каком-то притоне в Пасадине, то ли с ворованной кредиткой, то ли с

поддельным чеком. Я толком не разобрался, всем было не до таких деталей, сами

понимаете. Важно, что в полицейском участке Энджел — этим именем он

пользовался последние годы — вдруг назвал свое якобы настоящее имя. Билли

Сандерс. Он назвал день и год своего похищения, описал свою семью, описал

похитителя. Это действительно был парень в фургоне. Он предложил подвезти

Билли до дома и тот согласился. Я сразу сказал, что мой брат не был настолько

глуп, но кто меня слушал в тот момент?

Тот мужчина — Гарри — действительно делал с Энджелом — то есть с Билли —

нехорошие вещи. Мать рыдала, когда читала стенограмму допроса. Я тоже глянул

одним глазом — видал я вещи и похуже в криминальных хрониках. Энджел еще

легко отделался. Гарри пил запоями, в пятнадцать Энджел уже практически вышел

из-под его контроля. Убегал, занимался проституцией, воровал по мелочи и

употреблял наркотики. И возвращался к «папочке», как он называл Гарри, когда

становилось совсем туго. Энджел рассказывал, что помнил свою настоящую семью,

но считал, что слишком поздно к нам возвращаться. Что мы не примем его таким.

Что слишком многого уже нельзя исправить и все в таком духе. Но несколько

недель назад Гарри утонул в ванной. Пьяным, разумеется. Энджел вытащил его,

даже пытался делать искусственное дыхание, но в итоге понял, что это бесполезно.

И на помощь звать не стал. Собрал всю наличку и ушел, куда глаза глядят. Глаза

глядели в знакомом направлении: точка — притон — полицейский участок.

Надо признать, Энджел действительно был похож на моего брата. И даже родинка

под левым глазом. И некоторые детали он действительно знал. Только вот среди

этой информации не было ничего такого, чего нельзя было бы вычитать из газет, из

Интернета или увидеть в репортаже по телевизору. О чем-то он просто умел

догадываться.

«Ты же знаешь, я всегда больше любил Команду Икс. Просто тогда попался

вкладыш с Трансформерами», — сказал он мне за завтраком, когда я попытался

незаметно «проверить» его каверзным вопросом. Наклейка с Трансформерами

фигурировала в сообщении о пропаже, логично было бы предположить, что именно

их Билли любил больше всего. Но Энджел не попался на мою уловку и более того,

сам попал в точку: Билли и правда был фанатом Команды Икс. На секунду я

растерялся, даже холодок пробежал по спине. Но потом я вспомнил, что на одной

из фотографий Билли, которыми были утыканы все комнаты в доме, брат стоят в

футболке с Росомахой.

Мама и папа поверили найденышу сразу и радовались каждой успешно пройденной

«проверке». Еще бы, ведь Билли вспоминает свой родной дом, свою прежнюю

жизнь! Через пару недель даже мне начало казаться, что Билли никуда и не

пропадал, что он всегда жил с нами. Родители были не просто счастливыми, они

казались… умиротворенными. Энджел неплохо вписался в нашу семью. Он был

милым и казался неопасным. Находясь рядом с ним, я даже почти забывал о том,

что он — гомик и не мой брат.

Энджел чувствовал, что я ему не верю, и всегда старался в моем присутствии вести

себя особенно естественно и дружелюбно. Однажды я спросил его, не держит ли он

зла на меня за то, что случилось. «Не глупи, Большой Эм, — ответил он. (Он

наверняка подслушал это обращение от родителей, между собой мы с Билли всегда

пользовались прозвищами). — Ты ни в чем не виноват. На самом деле, никто не

виноват, кроме этого урода Гарри и меня самого. Мне не следовало садиться к нему

в фургон». «Я твой старший брат, Малыш Би, — ответил я. — Я должен был

приглядывать за тобой». У меня вдруг защипало в глазах, я почувствовал, что вот-

вот расплачусь — впервые за шесть лет. Брат обнял меня. «Ни в чем не виноват, Эм.

Ни в чем».

Когда полицейские, закончив проверять рассказ Энджела, настоятельно

порекомендовали моим родителям сделать ДНК-тест, чтобы достоверно установить

или опровергнуть родство, мать возмутилась. Я понимал ее чувства: ведь она

убедила себя в том, что ее сын жив и дома. Тест мог разрушить все, снова отнять у

нее Билли. Отец не решился настаивать. Однако позже, взвесив и обдумав все, они

все же решили выяснить правду. То есть — для матери — подтвердить, что Билли —

это Билли и все в порядке. Чтобы не травмировать его еще больше, отец придумал

взять образец тайком, не объявляя вслух о своих сомнениях и недоверии. «Ведь

если это Билли — в чем мы почти не сомневаемся — представь, какую боль он

испытает, узнав, что мы не признаем его по-настоящему».

Конечно, Энджел все знал про тест. Я видел, как он подменяет пробы ночью.

Конечно, я понял все, еще когда накануне он взял мою кружку, чтобы отнести на

кухню — ему нужна была моя ДНК. Я мог бы разоблачить его тогда или показать

ему, что знаю правду, но я не стал. Все было хорошо. Комната Билли больше не

пустовала, и моя мама улыбалась, понимаете?

Прошло два месяца прежде чем что-то впервые пошло не так. Я был готов к чему-то

подобному. Теперь, когда ДНК-тест подтвердил родство и, следовательно, его

легенду, Энджел почувствовал себя в безопасности и расслабился. Я не думаю, что

он действительно хотел расстроить мою маму. Нельзя забывать, что его

воспитывала улица и педофил-алкоголик, вряд ли Энджел был приучен следить за

тем, что слетает с его языка. Он просто сказал то, что сказал, и это заставило мою

мать заплакать. Этого я не собирался так оставлять. Этот парень здесь для того,

чтобы радовать моих родителей, а не расстраивать их.

Я оттащил братца в туалет между нашими спальнями, чтобы родители не слышали

нас.

«Мой брат не сказал бы такого нашей матери, — строго сказал я ему. — Ты больше

не в притоне, а в приличном доме. Ты должен следить за своими манерами и

поведением».

Он фыркнул и попытался обойти меня.

«Ты всего на три года старше меня, Большой Эм. Не воображай, что станешь мне

папочкой! Если ты не уследил за мной шесть лет назад, это не значит, что можешь

начинать сейчас!»

«Я знаю, кто ты, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — И я не позволю тебе

расстраивать моих родителей. Ты здесь не для этого. Помни об этом».

Он побледнел, но не выдал себя. На его лице заиграла нахальная улыбка.

«И что ты мне сделаешь, Большой Эм? Я твой брат, а этот дом — настолько же мой,

насколько и твой. Думаешь, можешь так просто выгнать меня?!»

Энджел скинул мою руку, преграждавшую ему путь из туалета, и направился к

двери. Но он не успел еще взяться за ручку, как я дернул его обратно, на себя, и с

силой прижал к кафельной стенке. Хоть Энджел и воспитывался бог знает где,

защищать себя силой он явно не привык, поэтому струсил.

«Пусти!» — взвизгнул он и беспомощно затрепыхался, а я держал руку на его горле,

не сжимая, но достаточно чувствительно. Я бы мог легко его задушить, если бы

захотел или, наоборот, потерял бы контроль над собой. Но вместо этого я лишь

сказал ему:

«Веди себя хорошо, Малыш Би. Или я сделаю с тобой то же самое, что со своим

настоящим братом».

Автор Глиссуар

История вымышлена. Все совпадения случайны.Антон никогда не думал, что обязан

чем-то Сатане. Нет, что за чушь. Вот своему отцу, на протяжении последних лет

двадцати занимавшему различные должности в областной администрации и по

совместительству владевшему небольшим строительным бизнесом - это, пожалуй,

да. И еще, без шуток, своим собственным умениям, талантам и везению.

Хотя, отцу, наверное, все-таки больше. В конце концов, если бы не отец, то

неизвестно чем бы закончилась та дурацкая история. Сколько ему тогда было?

Пятнадцать, да. Точнее шестнадцать. Исполнилось шестнадцать, это ведь был как

раз его день рождения. Как по-идиотски все тогда вышло, как только его

угораздило вляпаться...

Антон не любил вспоминать о событиях своего шестнадцатилетия. Эти

воспоминания порождали чувство стыда, вины, немного страха. Но сегодня они

почему-то лезли в голову. Может потому, что сегодня тоже был его день рождения.

Двадцать девятый.

Антон специально приказал водителю высадить его за пару кварталов от дома,

захотелось прогуляться, подышать морозным февральским воздухом, проветрить

голову, выгнать из нее хмель. На работе подчиненные вручили ему подарок - набор

для письменного стола, кучу предметов, большая часть которых предназначалась

скорее «для понту» чем для использования. Но зато обсидиан, какие-то там

особенным образом обработанные виды дерева, стильно, дорого, собственно, по-

настоящему красиво, ему понравилось. Пришлось выпить с ребятами коньяку пару-

тройку стопок. Конечно, сильно от этого он не опьянел, но все же. Может это было

глупо, но Антону не хотелось приходить приходить домой нетрезвым. Плохой

пример для маленького Андрюшки, ему уже восемь, все понимает. Да и в целом...

не хотелось как-то. Антон не без основания считал, что у него хорошая, почти

идеальная семья. Жена - умная и красивая. Сын - послушный, любознательный,

отличник в школе и серебряный призер в областных соревнованиях по айкидо в

своей возрастной группе. А главное они с Леной действительно любили друг друга

и за более чем десять лет совместной жизни эта любовь не угасла, не забилась

бытовухой, не выродилась в рутину. Им нравилось проводить время вместе - вместе

всей семьей и вместе вдвоем с Леной. Антон удивлялся, общаясь со своими

друзьями и коллегами , которые постоянно женились, разводились, делили

имущество, заводили каких-то любовниц, хвастались друг перед другом их видом и

количеством. Он искренне не понимал всего этого. Зачем это, если у тебя есть

любимая женщина. Любимая и любящая тебя.

Сегодня Антон планировал отметить свой день рождения дома. Лена наверняка

приготовила праздничный ужин, она отлично готовила. Потом, хоть времени на это

и немного, они поиграют во что-нибудь все вместе (Андрюшка в последнее время

полюбил «Монополию»). А потом... потом будет вечер для двоих. Будет

припасенная бутылка хорошего вина, будет любовь, Лена наверняка сделает

любимому мужу на праздник какой-нибудь сюрприз.

Лена... Линда. Она тоже обожала сюрпризы. Стоп, одернул себя, Антон, причем тут

Линда? Опять эта дрянь лезет в голову. Все это в прошлом, умерло и похоронено.

Антон разозлился сам на себя. Какого черта?! Ну да, он был молод, глуп, вляпался в

историю. Ну и что? По молодости все вляпываются в истории, иначе какая же это

молодость. «Да, но все из этих историй заканчиваются убийствами, - прошептал

внутри головы вкрадчивый голос, - причем, одно из которых ты совершил сам».

Антон остановился и помотал головой. Да что же это за дрянь, не отпускает сегодня.

В чем он так уж виноват? Ну да, пырнул ножом мужика, может даже и не убил

вовсе. Ну и что теперь? Да, ошибка. Да, так нельзя. Но ошибка осознанна,

сделанного не воротишь. Каждый иногда ошибается. Антон уже пожалел, что вышел

раньше. Чертовы воспоминания продолжали всплывать в мозгу.

С так называемым «Братством Проклятых» Антон познакомился по интернету.

Сначала общался в чате с неким Ахероном. Тогда Антон увлекался мистикой,

смотрел ужастики, читал ЛаВея. На этой почве и возникло общение. Антону

«Сатанинская библия» и прочее творчество его заокеанского тезки не нравилось -

популярная психология для придурков, свобода от социальных условностей, бла-

бла-бла и все такое, при чем тут сатанизм? Оказалось, что Ахерон придерживается

того же мнения. Сатанизм - это служение Сатане. А Сатана - это Князь Ада, Враг

Бога и Человека. Сатанизм - служение Злу. Так говорил Ахерон. И эти слова

казались тогда пятнадцатилетнему Антону весьма привлекательными. Когда Ахерон

предложил встретиться в реале, Антон согласился. Так он стал членом зловещего

«Братства Проклятых», ужасной сатанинской секты, регулярно проводившей

дьявольские ритуалы. Ну, во всяком случае так про это потом писали в газетах. С

высоты своего сегодняшнего положения и опыта Антон прекрасно понимал, что

ужасное Братство было просто сборищем малолетних недоумков (к числу которых,

как это не прискорбно, на тот момент принадлежал и он сам), а Магистр Братства

Ахерон (в миру Артем Пономаренко, безработный, отчисленный за неуспеваемость

с первого курса медунивера) - человеком с явно нездоровой психикой. Правда,

была еще Линда...

Антон пробыл в Братстве около полугода. Вместе с ним Братство насчитывало пять

реальных членов, они проживали в одном городе, встречались, общались,

совершали ритуалы. И еще было десятка два членов, так сказать, виртуальных, с

которыми общение велось через Интернет. Их членство сводилось в основном к

разной трепотне в тематических чатах и форумах.

Когда Антон впервые улышал о ритуальной жизни Братства, он почувствовал, что

перед ним открывается изнанка мира - манящая и зловещая. На самом деле все

оказалось туфтой. Но это он сейчас понимал. Тогда - нет. Несколько раз члены

Братства собирались в двухэтажном особняке, принадлежавшем Ахерону (как

потом оказалось - арендуемом им непонятно на какие средства). В особняке был,

помимо прочего, тематически оборудованный подвал, Антон понятия не имел, кто

его обустроил, у психопата Ахерона вряд ли бы хватило на это как денег, так и

фантазии. На тот момент, впрочем, он об этом не думал, все казалось круто. Алтарь

в виде черного камня с нанесенными на нем письменами и бурыми потеками

(несомненно крови), начертанная вокруг него и периодически подновляемая

пентаграмма, натуральные факела на стенах (и специальная вытяжка для них).

Висящая над входом погремушка из трех бедренных костей и черепа. По уверению

Ахерона, кости и череп были натуральные человеческие, при вопросах об их

происхождении он лишь улыбался как дурак. Однако пятнадцатилетнему Антону эта

улыбка казалась зловещей ухмылкой, а кости и в самом деле выглядели более чем

натурально.

Из участников кроме Антона, выбравшего себе звучное имя Фобос, и Ахерона-

Пономаренко, была еще Натаха по кличке Натас (что читалось наоборот как Сатан и

поэтому было круто), Дима по кличке Демон и Линда. Линда и Ахерон были

старшими. Ахерону было двадцать один, Линде... Кто знает? На вид где-то столько

же. А на самом деле неизвестно. Ее-то так и не нашли.

Ритуалы состояли в том, что участники Братства собирались в подвале, пили водку,

курили траву и славили Сатану. По последней части особенно выделялся Ахерон,

выпив и покурив он впадал в невменяемое состояние, начинал вещать какую-то

чушь, частично по-русски, частично на латыни, которую ему видимо успели

преподать в ВУЗе до того как выгнали, называл себя воплощением антихриста,

говорил что грядет армагеддон, четыре всадника уже седлают коней, а зверь

готовится выйти из бездны ну и всякое такое прочее. Постепенно речь его

становилась все менее внятной и смысл из нее исчезал окончательно. Иногда,

войдя в раж, он резал себе предплечья длинным кривым ритуальным ножом и

окроплял кровью алтарь, крича что этого его жертва и дар Сатане. Каких-либо

других жертв на памяти Антона на этом алтаре не приносилось.

Собирались, как правило, по субботам, родителям Димона и Наты, похоже было

плевать, где проводят время их дети, а вот Антону приходилось туго - каждый раз

надо было выдумывать какую-нибудь историю, объяснять у какого друга он

останется ночевать и следить чтобы утром от него не слишком несло перегаром.

Сейчас все эти переживания казались в какой-то мере забавными, тогда - нет.

Ритуальные попойки в подвале обычно заканчивались оргиями. Для этого в комнате

имелось полтора десятка подушек разного калибра и надувной матрац. Антону и

Диману доставалась Натаха, страдавшая, наверное, нимфоманией и готовая

подставлять все свои дырки кому угодно. А Ахерон овладевал Линдой. Или, если

точнее - она им. Антон до сих пор не мог понять, показалось ему или нет в одну из

таких ночей, когда он, потеряв ориентацию от выпитого, оттолкнул присосавшуюся

к его члену Натаху, и потянулся к Линде, оседлавшей Ахерона. Ахерон лежал как

мертвый, кажется был в отключке, но Линду это не смущало, оседлав его сверху,

она извивалась и, видимо, получала удовольствие. Когда Антон протянул руку к ее

груди она молниеносно развернулась к нему и зашипела, между заострившимися

клыками мелькнул раздвоенный язык, а глаза полыхнули красным. Антон

отшатнулся и сел на задницу. Это видение, конечно же, видение, что же еще,

следствие сочетания выпивки, наркоты и общей атмосферы, запечатлелось в его

памяти навсегда. С тех пор Антон больше никогда не пытался приблизиться к Линде

во время оргии, хотя она была чертовски привлекательна. Никогда, пока однажды

она сама не предложила ему...

История Братства закончилась плохо. Ахерон давно намекал на то, что он имеет

контакт с какими-то высшими дьявольскими силами, которые сообщают ему - у

Братства большое будущее, но, чтобы подтвердить это, члены Братства должны

совершить нечто значительное. Принести жертву Нечистому, доказать серьезность

своих намерений. Тогда они перейдут на новый уровень посвящения, тогда Сатана

одарит их своей милостью, властью, богатством и прочим. Братство в массе верило

своему предводителю.

В Вальпургиеву ночь Ахерон привел своих приспешников на городское кладбище.

Там они, дождавшись полуночи, забрались на территорию свежеоформленной

могилы, выдернули крест, воткнули его вверх ногами, распяли на нем убитую тут же

черную кошку и собирались по очереди испить ее крови. К сожалению (а может и к

счастью) завершить ритуал не удалось. Потому что против Братства Проклятых

выступили воины Ордена Святой Православной Инквизиции во главе с Магистром

Георгием. О существовании Ордена Братство до той поры не подозревало, он себя

не афишировал. Орден, как сейчас понимал Антон, был в какой-то степени копией

Братства только с противоположным знаком. Такая же кучка малолетник дебилов,

повернутых на мистике. Только вместо черного - белое. Вместо магистра Ахерона -

магистр Георгий.

Антон знал о произошедшем в ту злополучную ночь на кладбище больше, чем

основная масса обывателей, поскольку адвокат его отца на каком-то этапе имел

возможность внимательно изучить дело. Но и для него многое оставалось неясным.

Кто сообщил Георгию о ритуале на кладбище? Тот уверял, что непосредственно

ангел. Ага. Почему вообще все так вышло?.. Что ж вышло, как вышло.

А вышло вот как. Члены Ордена окружили адептов Братства в кульминационный

момент завершения ритуала. Ахерон кинулся на Георгия с окровавленным ножом.

Георгий угостил его картечью из охотничьего ружья, которое прятал до того

момента под белым балахоном. Остальные разбежались. Но нашли их быстро. И так

бы нашли, а тут еще, оказалось, один из орденцев снимал все на камеру. Которую в

ходе бегства потерял. Более идиотского стечения обстоятельств, наверное, и

представить себе было бы невозможно, но именно так все и произошло.

Нашли всех, не считая Линды. Как выяснилось, никто, кроме Ахерона, ничего о ней

не знал - только внешность и кличку (имя?). А Ахерон попадания заряда картечи в

корпус с трех метров, к сожалению, не пережил. Линда исчезла, зато все остальные

попались. Было громкое дело. Были статьи в газетах и сюжеты на ТВ. Был

показательный суд - такой чтоб всем стало неповадно. Георгий был обвинен,

осужден, но признан невменяемым и отправился разговаривать с ангелами в

психушку. Натаха и Димон, а также и рядовые члены Ордена получили условные

сроки за хулиганство и вандализм, совершенный группой лиц по мотивам

религиозной вражды.

Антон в деле не фигурировал. Потому что в ту ночь на кладбище его не было. Он

перестал общаться с Ахероном и прочими примерно за два с небольшим месяца до

описанных событий. А о его прежнем членстве в Братстве сотрудникам

компетентных органов помогли забыть папины деньги. В конце концов, он никакого

преступления не совершал, самостоятельно порвал с преступной группой, так

зачем губить парню жизнь. Так, наверное, они думали. На самом деле все было не

так.

Это случилось на утро после очередной ритуальной попойки. Обычно младшие

члены Ордена уходили первыми, Ахерон и Линда оставались в доме. В этот раз

вышло иначе. Антон проснулся позже обычного, когда Димон с Натахой уже ушли.

Его почему-то не разбудили. Часы на телефоне (по тем временам бывшем вещью,

доступной не каждому) показывали почти полдень. Два пропущенных вызова от

отца, Антон в это время обещал быть уже дома. Надо перезвонить, а то с родителей

станется и милицию вызвать. Именно назойливая опека родителей, их стремление

контролировать каждый шаг единственного сына, как понимал Антон сейчас,

наверное, и толкнули его в компанию Ахерона. Подростковый бунт и все такое.

Антон понимал, что отцу он объективно многим обязан, но иногда задавал себе

вопрос - интересно, можно ли считать родителей виновными во всем, что

произошло? Если бы они не лезли так со своей заботой. Не пытались совать нос во

все его дела. Может и не возникло бы у него желания доказывать свою крутизну

таким способом. Впрочем, эти размышления ни к чему не вели и не особенно

сильно занимали взрослого Антона. Если так рассуждать, то родителей можно

обвинить вообще во всем, что произошло с человеком - ведь это же они его таким

родили и воспитали.

В то утро почти что шестнадцатилетний (без одной недели) Антон наощупь

выбрался из подвала и оказался на первом этаже особняка. Первый этаж при свете

солнца он видел впервые. Как правило они приезжали уже в темноте, своим ходом

или подвозил Ахерон, и следовали прямиком в ритуальный подвал. Считая, что дом

является жилищем Ахерона, Антон подсознательно ожидал увидеть раскиданные

вещи, пустые бутылки и перевернутые кресты на стенах. Ничего этого не было.

Приличная, если не сказать богатая, обстановка, порядок и отсутствие намеков на

сатанизм - все это удивляло.

Вдруг откуда-то послышалась негромкая классическая музыка. Антон пошел на ее

источник, рассчитывая встретить кого-нибудь из своих и, пройдя по коридору,

очутился в большой комнате с пушистым ковром, разобранной кроватью и

небольшим столиком. На окне были полузадернутые плотные шторы. На столике -

фрукты, початый графин с красной жидкостью и фужер. Царил полумрак. Интерьер

дополняла висящая на стене плазменная панель немаленького размера и

расставленные в разных местах элементы стереосистемы - источники музыки. Из

обстановки больше в комнате ничего не было. Зато была Линда. Голая. На кровати.

- С добрым утром.... Фобос... - произнесла она и потянулась.

Что было дальше Антон помнил урывками. Размышляя об этом впоследствии, он

пришел к выводу, что действительно в какие-то периоды терял сознание. Был секс.

Дикий, страстный, бешеный, извращенный. Антон чувствовал желание, какого не

чувствовал больше никогда в жизни, сколько он испытал оргазмов, он не помнил.

Несколько. Это могло бы быть хорошим поводом для гордости - в его-то годы и с

его-то навязанными родительской гиперопекой комплексами. Но не стало. Потому

что Линда казалась ненасытной и его страсть тоже не утихала. Даже когда его

движения стали делаться судорожными, перед глазами появилась красная пелена, а

пульс грохотал в ушах, заглушая сладострастные стоны. Должно быть в какой-то

момент Линда поняла, что с него хватит, она резко прекратила свои движения,

наклонилась (в этот момент она была сверху, как тогда с Ахероном) и нежно

поцеловала Антона в губы. Этот поцелуй вернул ему часть сил, красная пелена

спала и Антон, кажется, вырубился.

Когда он пришел в себя, Линда была уже одетой и готовила завтрак. Кухня

завораживала почти идеальным порядком и современной техникой. Ароматы еды

кружили голову. Признаков похмелья не было, была только легкая слабость. Перед

тем, как наброситься на еду, Антон позвонил отцу, сказал, что вернется к вечеру,

что они с друзьями пошли на Курган. Курган был сомнительной местной

достопримечательностью, там были красивые виды в сочетании с возможностью

поесть шашлык или попить горячего кофе (а кто хотел - например, пива или водки).

Отец, кажется, поверил и почти не ругался, что было немного странно.

А дальше они говорили. Линда спрашивала Антона о его взглядах, о том какие

фильмы он смотрел, какие книги читал, они говорили о том, чем неосатанизм

Лавеевского толка отличается от сатанизма ортодоксального, об использовании

сатанинской символики людьми и группами, продвигающими, казалось бы,

совершенно другие ценности и о том, хорошо ли это или плохо с точки зрения

Сатаны и его настоящих слуг. Антон и не подозревал до этого разговора, что

сатанизм имеет столько граней, что о нем можно вести столь длительную

интеллектуальную беседу. Линда знала очень много. Она с одинаковой легкостью

могла цитировать куски из Библии, Данте, Мильтона, «Молота ведьм» и каких-то

совершенно неизвестных Антону произведений. Антон был очарован и покорен. На

некотором этапе разговор зашел о договоре с Сатаной. Хотел бы Антон заключить

такой договор? Да, пожалуй, хотел бы.

- А что бы ты попросил? - поинтересовалась Линда.

- Ну... - Антон задумался, - Наверное, всего и побольше. Здоровья, денег... Чего там

еще?...

- Счастья, - подсказала Линда. - Удачи.

- Ну да, - согласился Антон.

Линда замолчала, но Антон чувствовал, что разговор этот начат неспроста. Он

вспомнил Ахерона, который что-то упоминал про новые уровни посвящения,

которые принесут с собой всяческие блага для адептов Братства (А, кстати, где он

сам? Впрочем, не важно). Не об этом ли шла речь?

Антон спросил. И Линда ответила.

Что имел в виду Ахерон, она не в курсе. Обретение покровительства Сатаны

требует серьезных и обдуманных действий, на которые этот псих-недоучка вряд ли

способен. Хотя ему будет предоставлен шанс. Но дело не в этом. Договор. Да, это

реальность. Да, подписав его можно получить все, что попросишь. Без обмана. Да,

она может объяснить и помочь Антону это сделать. Остальные? Нет. Они не готовы.

Может позже, хотя шансы исчезающе малы. Глупцы, пушечное мясо. Их души и так

достанутся Нечистому, но они недорого стоят. Антону было лестно такое сравнение

его с прочими Проклятыми, если честно, он и сам считал, что они ему не ровня.

Придурошный Ахерон. Димон с Натахой - обитатели социального дна. И он - парень

из хорошей семьи, достаточно обеспеченный, умный (шел на серебряную медаль),

с хорошими перспективами. Ну, конечно, Линда тоже. Она особенная. Она

действительно крутая. Так думал тогда Антон.

И прозвучавшее после безумной ночи и последующей интеллектуальной беседы за

кофе предложение подписать договор, а точнее Договор, показалось ему

заманчивым и логичным. Дальше все было просто. Договор надо было подписать

кровью. Текст – на усмотрение Антона.

- Проси все, чего хочешь, - сказала Линда.

Для подписания годился любой день. Но некоторые дни были лучше других.

- Какой самый главный праздник в жизни сатаниста, по мнению некоторых... хм...

современных деятелей? - лукаво спросила Линда.

- День его рождения, - догадался Антон.

- Верно.

До шестнадцатого дня рождения Антона была ровно неделя.

Договорились, что в ночь после дня рождения он придет сюда один. Линда будет

ждать его. Одна. И Договор будет подписан.

Семь дней пролетели как в тумане. Антон находился в странном состоянии, это

замечали и родители, и прочие окружающие, от вопросов он отмахивался. В

назначенный день он пришел в особняк. Отец не хотел отпускать, получился

скандал. В итоге Антон заявил, что уже взрослый, что идет отмечать свой праздник

к друзьям и хлопнул дверью.

Линда ждала его, как и обещала. Одна. Антон одновременно и надеялся, и боялся,

что прелюдией к подписанию станет нечто подобное произошедшему тем утром. Но

Линда, похоже, была расположена перейти сразу к делу. Даже, показалось Антону,

спешила.

На столе лежали чистый лист, изящная шариковая ручка, зловещий изогнутый нож и

перо. Как бы все понятно. Антон был готов. Но оказалось, что не все так легко.

- Недостаточно просто подписать, - сказала Линда, - Так бы все и подписывали.

Чтобы Договор вступил в силу нужна жертва.

- Какая жертва? - спросил Антон, опешив.

- Человеческая, - ответила Линда.

К этому Антон был не готов.

Сейчас, после прошествия стольких лет, он все еще не мог понять, что в итоге

заставило его согласиться? Какие-то мальчишеские комплексы, нежелание

«включать задний ход» перед Линдой? Реальная вера в Сатану? Что-то еще? Антон

написал ручкой, что предлагает Сатане свою бессмертную душу в обмен на

счастье, здоровье, богатство и удачу. Задумался, не надо ли расшифровать эти

понятия, чтобы не вышло как в дрянном ужастике.

- Все нормально, - Линда будто бы прочла его мысли. – Здесь без обмана. Дату

поставь. Теперь подпись.

Она подтолкнула к нему нож и, видя его замешательство, быстро с каким-то

непонятным Антону раздражением пояснила:

- Подпись кровью, нужно всего пару капель, ткни острием в любое место, лучше не

в палец, тут не поликлиника, в пальце нервных окончаний много, будет больнее.

Тыкаешь, выступает кровь, берешь перо, ставишь подпись.

Воспоминания о прошлом помогли хмелю почти полностью выветриться из головы.

На улице было не так уж холодно, но ветрено, Антон замерз, колючие снежинки

летели в лицо и глаза, мешая смотреть. Ему хотелось поскорее оказаться дома. Там

Лена наверняка уже приготовила праздничный ужин. Там Андрюшка кинется ему на

шею с радостным криком «Папа!», а потом непременно вручит какой-нибудь свой

собственный подарок - рисунок или поделку. Там хорошо. Там все дурацкие

воспоминания о давным-давно канувших в Лету ошибках навсегда растворятся в

тепле и уюте.

Антон решил срезать угол и пройти напрямик через вторую половину их квартала.

Первую занимала обнесенная оградой территория элитного шестнадцатиэтажного

дома, где у Антона с семьей была квартира из пяти комнат на двух уровнях. На

второй половине, Антон знал, в течение самого ближайшего времени должен будет

возникнуть еще один новый дом - близнец уже построенного. Сейчас на этом месте

располагались какие-то деревянные сараи, гаражи, большой участок заметенного

снегом потрескавшегося асфальта, бывший прежде автостоянкой. Все это уже

принадлежало строительной компании и должно было вскоре исчезнуть, но работы

еще не начались. Впрочем, нет, похоже уже начались. Вон вдоль покосившегося

забора лежат штабеля каких-то брусьев и досок. Антон шел мимо, разглядывая их с

любопытством. Интересно, для чего они тут? Должно быть какие-то временные

конструкции из них будут монтировать.

В ту ночь шестнадцатилетний Антон тоже крался, прячась за штабелем

стройматериалов, карауля и выслеживая свою жертву. Вот черт, опять эти

воспоминания. Линда сказала, что нужна жертва. Любая. Любой человек. Первый

встречный. Все равно кто. Прямо сейчас. Насмерть. Ножом. Вот этим самым,

который лежит на столе. После этого Договор будет считаться вступившим в силу.

- А если меня поймают? - спросил Антон.

- Не поймают, - ответила Линда. И Антон почему-то поверил, что да, не поймают.

А еще Линда сказала, чтобы Антон завязывал с Братством. У Братства нет

перспектив. Это было странно слышать, Антон даже опешил. Конечно и во время

предыдущего разговора, Линда дала понять, что ставит его выше прочих, но вот так.

Завязывать? Нет перспектив?

- Как, то есть... Ты советуешь мне выйти из Братства?... - удивленно спросил он.

- Выйти из Братства, - Линда усмехнулась. - Как пафосно звучит. Просто перестань

с ними общаться. Не звони, не встречайся, не пиши. И все. Зачем тебе это? Хочется

острых ощущений? Нажраться, накуриться и потрахаться с этой вашей Натахой,

кстати у нее сифилис, это и есть предел твоих мечтаний?

Антон не знал, что ответить. Нет конечно, это не предел. Но ведь не в этом был

смысл всего. Смысл был в служении Сатане. Хотя какое там служение. Служение -

это то, что он собирается сделать сейчас. Действительно, пора кончать эти

дурацкие игры, пьянки и оргии. Хотя Ахерон говорил, что из Братства выйти нельзя,

кроме как на тот свет, а он псих, мало ли что может отчудить, когда поймет, что

Антон решил их послать. И неужели у Натахи сифилис? Придется лечиться как-то в

тайне от родителей...

Линда опять словно прочла его мысли, а может и правда прочла.

- Не бойся, - сказала она, улыбнувшись. - Никто из них тебя не потревожит. И

сифилис тебе лечить не придется в отличие от Дмитрия. Ты же указал в Договоре

здоровье.

Линда сложила подписанный Договор вчетверо и протянула Антону. Он машинально

принял бумагу и убрал во внутренний карман куртки.

- Забудь о Братстве. Ты выбрал собственный путь, - она смотрела в глаза Антону, в

глубине ее бездонных зрачков светились красные искры. - Бери нож, иди на улицу.

Найди жертву. Убей. И все. Живи и наслаждайся всем, что попросил.

С тех пор Антон никогда ее больше не видел. Когда в ночь на первое мая Ахерон

отправился в преисподнюю, а прочие члены Братства оказались под следствием, он

испытал облегчение. Линда была права. Ему не по пути с этими придурками.

Совсем не по пути. Ритуальный нож он выбросил в какую-то канаву еще тогда,

ночью, Договор куда-то потерялся, наверное, выпал из кармана куртки. Серьезно

поговорив с отцом после майских событий, Антон собрал и выкинул все книжки и

сувениры сатанинской тематики, бывшие в доме. Их было почти не жалко. О

прошлом больше ничего не напоминало.

А потом были выпускные экзамены, за ними вступительные, потом учеба в

престижном ВУЗе. Бурная студенческая жизнь. Работа в отцовской фирме. А потом

и свое достаточно динамично развивающееся дело. И параллельно этому - Лена, с

которой они близко познакомились еще на третьем курсе, она училась на том же

потоке. И пышная свадьба, которую сыграли на шестом. Рождение Андрюшки. Эта

жизнь, настоящая, полная событий, впечатлений, радости и удач быстро подхватила

и закрутила Антона, заставив его забыть о глупых ошибках подросткового периода.

Только иногда эти воспоминания накатывали, вот как сейчас, и от них бывало

сложно отделаться. Но ничего, скоро он будет дома.

В ту ночь Антон вышел с ножом на улицу через заднюю дверь особняка. Накинул

капюшон, прячась от снега и промозглого ветра. Крепко сжал рукоятку ножа. Куда

идти, не знал, все казалось странно незнакомым, он очутился на темной пустынной

улице, прошел по ней метров сто, свернул в проулок, миновал какие-то

заброшенные по виду одноэтажные халупы. Откуда они тут? Вдруг впереди увидел

движение. Человек. Мужик средних лет, успел заметить Антон, идет, глядя под ноги,

чуть пошатывается. Пьяный? Тем проще. Антон метнулся за кучу уложенных у

забора досок и притаился. Мужик, кажется, ничего не заметил. Когда он прошел

мимо, Антон выскочил из своего укрытия, догнал его в три прыжка, хотел ударить в

шею сбоку и сзади, но в последний момент мужик что-то почувствовал, успел

обернуться. На миг они встретились глазами. Антон ударил. Ткнул. Вонзил нож на

половину лезвия и тут же отдернул руку. Брызнула кровь. Мужик выронил портфель,

попытался зажать рану рукой, кровь не хлестала фонтаном как в фильмах, но текла

более чем обильно. Мужик упал. Антон смотрел на него как завороженный. Потом

сделал несколько шагов назад.

- Помогите, - прошептал мужчина, глаза его смотрели в небо.

Антон повернулся и побежал.

Дурацкие воспоминания вогнали взрослого Антона в какое-то трансовое состояние,

он, кажется, прошел уже довольно много, а штабеля досок все не кончались.

«Заблудился что ли? - мелькнула мысль. - Хотя где тут заблудиться?» Вон уже его

дом виден, почти что пришел. Вдруг он скорее почувствовал, чем услышал сзади

движение, рефлекторно развернулся и встретился глазами с мальчишкой.

Мгновение остановилось. Мальчишка был в черной шапке-гондонке, ветер откинул

капюшон с его головы. Антон узнал его. Мальчишка взмахнул рукой, и Антон

почувствовал, как что-то горячее лопнуло в шее, потекло за воротник. Попытался

зажать рану, упал. Перед глазами было звездное февральское небо и танцующие

снежинки.

- Помогите, - прошептал Антон, понимая, что никто ему не поможет.

Автор Holodok

Разбудил меня шепот дочки:

- Папа, под моей кроватью кто-то есть…

Спать хотелось ужасно, глаза пришлось открывать с большим усилием. Она стояла

возле кровати и серьезно смотрела на меня большими голубыми глазенками.

Монстр под кроватью. Классика. С трудом подавив желание поворчать, я, вздохнув,

стал выбираться из уютного кокона одеяла. Дочке 5 лет, кто, если не папа, должен

учить ее справляться со страхами? Даже если глаза слипаются и теплая постель

более желанна, чем любимая жена, заночевавшая сегодня у тёщи.

- Пойдем смотреть на твоего «кого-то», – я взял дочку за руку и повел ее в

соседнюю комнату к ее кроватке.

Уже от двери я заметил в темноте под кроваткой белую голову плюшевого мишки.

Видимо, закинули, когда играли днем, и забыли там. Монстр. Мишка, ты - чудовище

под кроватью. Как тебе новое амплуа?

В паре шагов от кроватки дочка остановилась и дальше идти не захотела. Я

опустился на колени перед кроватью и притянул ее поближе.

- Ты уже большая девочка, правда?

Она насуплено кивнула

- Я не должна бояться плохих вещей под кроватью? – тон вопроса был мрачно

серьезным.

- Нет ничего страшного в страхе. Но нужно сначала понять, чего именно ты

испугалась. Посмотреть внимательно, понимаешь? Если ты убегаешь – надо знать

от чего, чтобы понимать как и куда бежать. – я успокаивающе улыбнулся, - И нужно

ли вообще убегать. Это же твой плюшевый мишка закатился под кровать, смотри.

Я потянулся за игрушкой и дочь вскрикнула:

- Папа, это не мишка! – в ее голосе впервые послышался страх. А я вспомнил, что

мишка пару дней назад остался у Татьяны, соседки со второго этажа, когда мы были

у них в гостях. Очень он понравился ее младшенькой. Но рука уже дотянулась то

белого холмика под кроватью и схватила…

Не схватила. Или утонула в нем? Я не очень понял что происходит, но кисть нырнула

в белое что-то без сопротивления, не встретив никакой преграды. Попытка сжать в

кулаке непонятную штуковину не увенчалась успехом, пальцы будто хватали что-то

бесплотное. Через несколько секунд (сотые доли секунды?) до меня дошло, что это

не холмик под кроватью бесплотен, а мои пальцы. Мои бывшие пальцы. Кисти

больше не было, из аккуратно срезанной культи била кровь, заливая белый мех.

Впрочем, мех оставался белоснежным. Кровь исчезала, попав на него, так же

стремительно и бесследно, как исчезла моя кисть, секунду назад.

* * *

Боль рванула руку тупыми клыками, выдернув меня из ступора. Обхватив и прижав

к себе дочку здоровой рукой, я стиснул покалеченное запястье, пережимая

кровеносные сосуды. Поток крови пошел на убыль. Судорожно, скользя по залитому

полу босыми ногами, я отползал от кроватки, продолжая стискивать запястье и

увлекая за собой дочь. Та ошеломленно смотрела на окровавленную культю и

шептала:

- Папа, у тебя кровь… у тебя кровь, папа…

А я не мог оторвать глаз от «не мишки» под кроватью. Теперь я видел, что «голова»

не продолжалась плюшевым туловищем и потешными лапками, а уходила в темноту

под кроваткой, постепенно и равномерно расширяясь. У «не мишки» не было глаз,

рта, носа, вообще ничего, что нарушало бы равномерную белоснежность меха. Или

чем там эта пакость покрыта, что оно поглощает плоть и кровь даже не как губка,

намного, немыслимо быстрее и чище?

Как я мог сразу не увидеть что это никакой не плюшевый медведь? Черт возьми, я

был сонный, да, но эта вытянутая дрянь совершенно не похожа…

Она двигалась. Вот почему. Когда мы с дочкой зашли «не мишка» был гораздо

глубже под кроваткой. Сейчас он двигался по оставленному мной кровавому следу,

накрывая его собой, словно пылесос. Я вжался в угол. Если вскочить сейчас, то

можно пробежать вдоль стены и выскочить в комнату, а оттуда в прихожую и на

лестничную площадку. Предупредить соседей, вызвать скорую, а с «не мишкой»

пусть разбирается полиция, армия, охотники за привидениями, Ван Хельсинг, кто

угодно….

Эти мысли ураганом пронеслись в голове, но тело не откликнулось, я не мог

оторвать глаз от медленно двигающейся туши «не мишки». Было что-то

противоестественное, зачаровывающее в его плавном движении. Медленное,

неспешное, оно, казалось, состояло из сотен, тысяч маленьких, но молниеносных

сдвигов. Глаз пасовал, сбоил, не мог различить их, но что-то подсказывало –

медлительность твари не означает, что есть шанс проскочить мимо.

Я заметил, что расширяющееся тело должно вот-вот зацепиться за царгу кроватки.

Может это шанс? Какова сила «не мишки», сможет ли он сдвинуть детскую

кроватку? Хватит ли мне этой задержки, чтобы все-таки проскочить мимо?

В этот момент тварь добралась до места, где моя кровь на полу была разлита куда

более скудно, да еще размазана ногами. Видимо, после пиршества возле кроватки,

«не мишка» не одобрил уменьшение порции и впервые проявил нетерпение. И

ответил на все мои вопросы одним стремительным, ускользнувшим от глаза

рывком, покрывшим сразу полметра. Кровь в моих жилах, казалось, застыла льдом.

Если бы я попытался пробежать мимо, я бы даже не заметил, как он достал бы нас,

легко, немыслимо быстро.

Однако, в своей прожорливости «не мишка» был весьма избирателен. Подчистую

поглощая кровь и плоть, он не собирался делать то же самое с древесиной. Царга

кроватки разлетелась в щепки при его рывке, ни на мгновение не сдержав

движения.

Треск ломаемого дерева вывел из ступора дочь. Она перевела взгляд с

окровавленной руки на «не мишку» и, наконец, пронзительно закричала…

* * *

Я лежу в больнице, дочка с женой живут у тещи, навещают меня. Все вроде как

хорошо, хотя кроме кисти у меня теперь нет и ноги. Зато у меня все еще есть дочь.

Да, эта дрянь очень быстрая, но когда кричит ваш ребенок, знаете... Внутри что-то

происходит, руки и ноги становятся не так важны. Мы выбрались из квартиры, я

даже захлопнул дверь. Хотя, мне кажется, что задержала бестию не дверь, а лужи

моей крови на полу. А может она неплохо перекусила и просто решила отдохнуть.

Соседи вызвали полицию, скорую, и моим словам конечно никто не поверил.

Однако, истекающий кровью мужик без кисти и ноги сам по себе выглядит

достаточно убедительно, так что к опасности в моей квартире полиция отнеслась с

определенной долей уважения. Недостаточной долей, как выяснилось.

Как я узнал позже, из рассказов жены о местных слухах, при осмотре квартиры

погибли двое сотрудников полиции, один остался без ног. Через несколько часов

дом полностью эвакуировали и оцепили, подтянули еще полицию и каких-то ребят в

гражданском, но очень серьезных и уверенных в себе. Еще через несколько дней

уверенности у них поубавилось, зато появились армейцы, правда форму

любопытные жители опознать не смогли, род войск остался загадкой. Оцепление

превратилось в полноценный бетонный забор вокруг дома. Ходят слухи об

эвакуации всего района.

К черту. Как только меня выпишут, забираю семью и к черту из этого города.

Надеюсь успею.

Надеюсь, есть смысл бежать.

Автор Артем Артемов

Валька длинно, неровно выдохнул, только сейчас понимая, что задержал дыхание. По боку свечки скатилась прозрачная восковая слеза.

Валька хотел повернуться к Шавке, и тут свечу вырвали у него из рук.

Прозрачные пальцы из ниоткуда цепко схватили её, не удержали, подхватили на лету. Валька рванулся, но другие холодрыги схватили его за плечи, за ворот футболки; к свече протянулась целая дюжина долгопалых лап. Длинные тощие призрачные существа ожесточённо дрались за единственный язычок огня, готовые переубивать друг друга ради крошки тепла, и кончилось это тем, чем и должно было.

Свеча полетела на пол. Слабенькое пламя погасло.

Пока холодрыги не успели опомниться, Валька, не думая, нырнул вниз, на четвереньки упал на пол. Он видел, как умирающая звезда тлеющего фитиля закатилась под бабкино кресло. Сунул руку в совсем уж непроглядную тьму, слепо шаря в пустоте…

Кисть словно ошпарило кипятком. Валька ещё ничего толком не понял, а его мозг уже изо всех сил рванул руку обратно – вот только под креслом её держали так, что попробуй освободись. Когда до Вальки наконец дошла реальность внезапной боли, он едва удержался, чтобы не завопить в голос. В глазах не то что искры заплясали – там целый фейерверк полыхнул, но тут подскочила Шавка. Рыча, как настоящая бойцовская собака, вцепилась остатками зубов в то, что живёт под креслом, начала трепать, и оно выпустило Валькины пальцы. Он упал ничком, баюкая раненую руку. В темноте было плохо видно, но с кисти как будто тёркой содрали кожу.

– П-пыльные… кролики… – выдохнула запыхавшаяся Шавка. – Тут… целые стаи… Могут целиком обглодать…

Вальку затошнило, когда до него дошло. Пыль же образуется из этих, как их, частиц эпидермиса… Если люди состоят из мяса и едят мясо, то чем ещё питаться пыльным кроликам, состоящим из человеческой кожи? Или они так размножаются? Лепят из пыли себе подобных?

Руку дёргало болью, но разлёживаться было некогда.

Свеча потеряна насовсем. Можно зареветь от обиды на то, что столько усилий – и всё зря, можно начать ругать себя за глупость – ведь мог же он догадаться, что холодрыги последуют за человеком, который забрал с собой спички? Вот только ни от того, ни от другого нет толку.

– Шавка, – хрипло сказал Валька, – глянь, Тьмени не видно?

Шавка послушно протрусила к дверям, высунулась в щель. Долго молча смотрела в коридор.

– Валь, – шёпотом сказала она, – мне кажется, она у тебя в комнате.

Валька с холодной необратимостью понял, что пропал.

Сейчас Тьмень поищет в той комнате, ничего не найдёт и двинется дальше. Сюда.

Он сам загнал себя в угол. Поставил всё на бабушкины свечки и проиграл. Дурак. Дурак!..

Валька собрал себя в кучу и поднял на ноги.

Сдаться проще всего. Это он ещё успеет.

Уцелевшей рукой Валька обшарил бабкину тумбочку, но больше свечей не нашёл. Света не было.

Тьмень могла выйти из его комнаты в любую секунду.

Оставалось одно.

– Кладовка, – сказал Валька вслух.

Очень хотелось проснуться, вот только он слишком хорошо знал, что Тьмень, идущая по следу – реальней некуда. Реальнее, чем пол под ногами и ночь за окном, чем школа, в которую придётся идти в сентябре, чем бабка на даче и мать, уехавшая за тридевять земель.

Почти смешно, если вспомнить, как его ругали за «проделки воображения».

Интересно, много ли Тьмень оставляет от своих жертв? Что обнаружит бабка, когда вернётся? Пустоту? Труп внука, в двенадцать лет умершего от инфаркта?

Потрудится ли она сообщить матери, или та так и будет жить в счастливом неведении, пока не вспомнит о Вальке первой?

Соизволит ли бабка вообще кого-то вызвать? Похоронить? Или придётся, как Шавка, стать паучьей марионеткой?

Стараясь быть бесшумнее тени, Валька выскользнул из бабкиной спальни. Шея болела от усилия не поворачиваться к шкафу лицом.

В комнатах был какой-никакой свет с улицы, а в кладовку не проникал даже он. Валька зажёг спичку, подсвечивая себе путь. Огонь блеснул на выпуклых боках банок с закатками, к которым Валька старался не приглядываться – их всё равно почти все подменили. Помнится, он зарёкся есть даже покупные солёные огурцы с помидорами, когда впервые рассмотрел, что́ плавало в рассоле из пыльных бабкиных запасов.

Спичка догорела и обожгла ему пальцы. Валька вздрогнул, уронил её на пол, запалил новую. Приходилось делать это левой здоровой рукой; правой, ободранной, едва хватало сил держать коробок.

Валька судорожно оглядывал полки: старый радиоприёмник, траченые молью свитера и носки, какие-то крышки, мотки бечёвки, журналы. Мусор. Спички прогорали почти мгновенно; в коробке́ осталось всего две или три.

Предпоследняя сгорела наполовину, когда Валька наконец увидел фонарик.

Он схватился за него, как тонущий – за соломинку. На ходу щёлкая кнопкой, ломанулся из кладовки…

Тьмень упала сверху, будто сова на мышь. Валька даже сообразить не успел: просто его вдруг пришибло пыльной, удушливой, безысходной тяжестью, что-то огромное облепило голову и плечи, прилипло к спине, пригибая к полу. Секунда растянулась на вечность, и за эту вечность он отчётливо понял две вещи.

Во-первых, сейчас, прямо сейчас, Тьмень проглотит его целиком.

Во-вторых, он не умрёт. Он останется внутри навсегда.

Валька понятия не имел, с чего он это взял. Может быть, Тьмень сама послала эту мысль ему в голову. Но он не воображал худшее и не предполагал – он ЗНАЛ. На сто процентов точно знал, что жертвам Тьмени нечего и надеяться на избавление. Смерть – это слишком просто; те, кого Тьмень поймала, будут навсегда заточены в ней, в этом тесном пространстве, в пыльном мешке посреди каких-то чужих измерений, где не шевельнуться, нечем дышать и нет ни единого проблеска света. Сотни, тысячи, миллионы лет.

Вечно.

Валька заорал, сам не слыша своего голоса, и ткнул в Тьмень, повисшую у него на плечах, фонарём.

Тьмень беззвучно заверещала – Вальке словно голову распилили циркулярной пилой – и шлёпнулась на пол. Свет сделал ей больно, вот только у фонарика внутри что-то щёлкнуло, и он погас. Валька затряс его – внутри что-то дребезжало и позвякивало, как будто фонарь уже давно был сломан, просто смог на секунду зажечься от чистой неразбавленной силы Валькиных страха и отчаяния.

Он попятился от тёмной бесформенной кучи, лежащей на полу. Тьмень могла здорово притворяться мебелью или даже пустотой в тёмном углу, но сейчас она не считала нужным скрываться. Она догнала добычу, и прятаться той было негде.

– Валя!..

Шавка вынырнула словно из ниоткуда, бросилась между тварью и Валькой – так большой пёс мог бы встать на защиту хозяина. Шавка тряслась, как желе, и Валька подумал было: много ли сможет мелкая мёртвая болонка, которая боится ещё сильнее него? – а потом понял, что дрожит она не от страха.

Пауки внутри у Шавки кипели, как вода. С ней что-то происходило. Она утробно зарычала страшным, доисторическим звериным рыком, рождающимся в самой глубине груди, там, где у каждой собаки глубоко-глубоко спрятано что-то от волка. Валька оцепенел от этого звука, и Тьмень, кажется, тоже. Рык перешёл в протяжный вой на невыносимой монотонной частоте сирены, кричащей об авианалёте, и у Шавки из белых облезлых боков с треском вырвались восемь сильных коленчатых паучьих лап.

– Б-е-г-ииии!.. – незнакомым, чужим голосом крикнула она Вальке и бросилась в атаку.

Шавка в два прыжка оказалась с Тьменью лицом к лицу. Вцепилась в неё мёртвой хваткой – уже не расшатанными собачьими зубами, а паучьими жвалами, выпирающими из разорванной пасти.

Валька не собирался стоять и смотреть, кто победит.

Шавка была права: надо бежать. Но куда? Его загнали в угол: рядом были двери в кладовку и в бабкину спальню, но ни одна из них не могла стать убежищем. Тьмень способна просочиться в любую щель. Кричать бесполезно: на помощь прийти больше некому.

Тьмень, оправившись от неожиданности, изловчилась и схватила Шавку поперёк туловища. Тошнотворно хрустнули паучьи лапы.

Шавки больше нет.

Пока эта мысль была просто пустым звуком у Вальки в голове. Его друг, компаньонка его тревожных ночей, его защитница. Всё.

Такая бессмыслица. Разве так может быть?

Тьмень проглотила Шавку почти целиком. Сейчас она закончит и вспомнит о нём.

Валька снова представил себе невыносимую, безвыходную тесноту. Заточение на бесконечность дней. Сколько ему понадобится, чтобы сойти с ума?

Станет ли после этого легче?

Валька отступил ещё на шаг и упёрся лопатками во что-то твёрдое.

Шкаф.

До этой секунды мысли у него в голове орали хором, перебивая друг друга, а тут вдруг разом замолчали, и осталась всего одна. Простая, ясная, безжалостная, как нож в горло.

Да. Он говорил себе, что лучше умрёт, чем полезет в шкаф. Но умереть – не самый паршивый вариант.

Бывает гораздо хуже.

Валька непослушными пальцами нащупал ручку, рванул дверцу на себя. Шагнул внутрь.

Шкаф был таким большим, что даже он, жирдяй, влез без труда. Дверца захлопнулась у Вальки за спиной, и он сполз на пол. Пальцы, всё ещё сжимавшие фонарик, разжались, тот упал на пол и – наверное, от удара – вдруг, мигнув, загорелся снова. Валька схватил его, выставил перед собой, как оружие.

И тогда он увидел Чёрного человека. Прозрачного человека без лица, живущего в шкафу.

Валькины руки затряслись, и он уронил фонарик снова. Тот закатился куда-то в груду брошенной как попало обуви, отбрасывая круг света на внутреннюю стенку.

Сначала Валька вообще забыл, как дышать, потом у него булькнуло где-то в горле, и он расхохотался.

Он сидел в огромном шкафу, которого боялся больше смерти, и смеялся, смеялся, смеялся, трясясь и задыхаясь, зажимая рот ладонями, и слёзы потоками текли у него по щекам.

Над ним на гвозде висел старый бабкин полиэтиленовый дождевик. В его капюшоне действительно не было лица.

* * * *

Когда Валька вышел из шкафа, квартира замерла.

Он слышал изнутри звуки возни, но, стоило ему скрипнуть дверцей, как всё затихло.

Он медленно ступил на пол. Шуршали полиэтиленовые полупрозрачные полы. В капюшоне было жарко, как в теплице.

Тьмень замерла, будто нашкодившая кошка, застигнутая на месте преступления. Валька взглянул в её сторону, и она с пристыженным видом выплюнула расползающуюся клочьями пустую Шавкину шкуру. По полу и стенам кто куда спешили полчища перепуганных пауков.

Холодрыги столпились в дверях бабкиной комнаты. Стоило Вальке повернуть к ним голову, как они в панике попятились, толкая и давя друг друга.

Все жильцы были в сборе. На Вальку смотрели тёмные лики бабкиных икон, мультяшки на экране телевизора перестали мельтешить и сбились в кучу. Даже дядя Эдик выглянул с кухни на шум и замер с открытым ртом.

Валька ещё точно не придумал, что будет дальше, но знал одно: всё изменится.

Бабка больше не посмеет поднять на него руку. Если на то пошло, она вообще станет куда приятнее, если поближе познакомится с пауками. Ведь, если так подумать, это они были Шавкой. Сама собака давно сдохла, а Валька дружил с кучкой пауков в её шкуре. Может быть, Шавка, которую он любил, не потеряна навсегда? А в человеческом теле ей будет даже удобней.

А ещё никто во дворе больше не посмеет безнаказанно назвать его сумасшедшим.

Да, он и есть сумасшедший. Он видит чудовищ.

Зато теперь у него есть сила.

Он медленно обвёл взглядом собравшихся тварей. Если у них было дыхание, они затаили его в ожидании Валькиного слова.

– Теперь я Чёрный человек, – глухо сказал Валька.

Так оно и было.

Автор Натанариэль Лиат