Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 100 постов 38 743 подписчика

Популярные теги в сообществе:

110

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
24

Первый зверьГлава 1

а1. Эхо на клавиатуре


В квартире пахло остывшим кофе, пылью и тихим гудением серверов. Романыч откинулся в своем кресле, скинул очки и с силой потер переносицу. Перед ним на мониторах плыли бесконечные строки кода, потоки данных с камер наблюдения и сканы старых, пожелтевших уголовных дел. Он собирал пазл, детали которого были разбросаны по всему цифровому миру.


Дверь щелкнула, и в квартиру, пропуская за собой клубы холодного ночного воздуха, вошел Илья. Он скинул мокрую куртку и бросил на пол возле дивана спортивную сумку.


«Ну как, пробежался?» — не отрываясь от экрана, спросил Романыч. Его голос был глуховатым, как у человека, который слишком долго говорит сам с собой.


«Ага. Город спит, кристаллы растут», — буркнул Илья, проходя на кухню. Он открыл холодильник, достал пачку творога и принялся есть прямо из контейнера. «У тебя тут опять пещера троглодита. Воздух стоялый».


«Воздух — это смесь газов. Ему и не положено быть свежим», — отрезал Романыч. Но Илья знал — это не грубость. Это концентрация. Значит, брат что-то нашел.


Илья подошел к его спине, смотря через плечо на центральный монитор. Там была карта города, испещренная алыми метками.


«Что это?»


«Статистика. Вернее, аномалия в статистике». Романыч щелкнул мышкой, и на соседнем экране появились две колонки: слева — архивные данные за прошлые годы, справа — за последний месяц. «Видишь? Рост по статьям „нахождение тел со следами насильственной смерти“ в периферийных районах. Небольшой, но статистически значимый».


«Маньяков стало больше? Спасибо, кэп», — фыркнул Илья.


«Не „больше“», — Романыч повернулся, и в его глазах горел тот самый огонек, который Илья называл «синдромом сыщика». «Иначе были бы всплески по всему городу. Здесь же — четкий кластер. Окраины, промзоны, лесополосы. Как будто... работает один человек. Один очень продуктивный человек».


Он переключил экран. Появилась фотография — нечеткий кадр с камеры наблюдения на автобусной остановке. Молодой парень в темной ветровке.


«Петр Семенов. Двадцать три года. Полгода назад попал в ДТП, черепно-мозговая, кома. Месяц назад... „проснулся“. Врачи называют это чудом».


«И что в нем чудесного?» — Илья прищурился.


«Он живет в районе, где было три из пяти последних находок. Его лицо я трижды ловил на камерах в радиусе километра от мест, где потом находили тела. Совпадение?»


«Теория заговора твоего уровня», — усмехнулся Илья, но в голосе его уже не было насмешки. Он доверял аналитике брата больше, чем собственным глазам.


«А теперь смотри сюда». Романыч вывел на экран другую картинку. Это было старое, отсканированное черно-белое фото из уголовного дела. Лицо, обезображенное ненавистью и пустотой. Андрей Чикатило. А рядом — фотографии с мест его преступлений, те самые, что хранятся в засекреченных архивах.


«Я запустил алгоритм сравнения почерка. Не ДНК, не отпечатков. А именно почерка. Расположение ран, глубина, угол... Машина выдает вероятность в 89.7%, что это работа одного и того же человека».


В квартире повисла тишина, нарушаемая лишь гулом компьютера. Илья перевел взгляд с экрана на брата.


«Это невозможно. Он умер. Давно».


«Я знаю. Но данные не врут. Данные — это единственное, что не умеет врать. Люди врут. А цифры — нет». Романыч откашлялся. «Я думаю, нам нужно провести полевой выезд. Последнее тело нашли сегодня утром в лесополосе у Кольцевой. Его еще не успели убрать. Поезжай. Посмотри. Почувствуй».


Илья молча кивнул. Он уже ненавидел это место, еще не увидев его. Он надел куртку.


«Бери с собой „Громовержец“», — сказал Романыч, имея в виду тот самый короткий стальной прут с выгравированными рунами.


«Уже беру», — Илья достал из-под дивана длинный сверток в ткани. «А ты?»


«А я попробую найти, откуда взялось это „чудо“ наступления комы. Кто его лечил, кто его выписал. У каждого чуда в нашем мире есть свой режиссер».


Илья вышел. Дверь закрылась. Романыч снова надел очки, и его пальцы вновь застучали по клавиатуре, отдаваясь тихим эхом в пустой, наполненной мерцанием экранов квартире. Охота началась.

Показать полностью
195

Второй шанс

Николай Степанович Курочкин не планировал умирать в этот понедельник. Особенно так нелепо — с перемотанными скотчем руками и головой в багажнике старенькой «девятки», которая подпрыгивала на каждой колдобине заброшенной лесной дороги где-то в Подмосковье. Ему было сорок три года, и в его жизненных планах определённо не значилось «быть убитым за долги в три миллиона рублей».

Серый багажник давил на грудь, колени прижимались к подбородку, а всё тело затекло настолько, что Николай уже не чувствовал ни рук, ни ног. Единственное, что он ощущал — это боль в разбитом носу, тошнотворный привкус крови во рту и страх, который пропитал каждую клетку его тела.

«Господи, как я сюда попал?» — подумал Николай, пытаясь глубоко дышать через разбитый нос. — «Ещё вчера сидел в своём офисе, планировал новый перспективный бизнес. А сегодня… сегодня меня, наверное, закопают в лесу».

***

А началось всё месяц назад, когда Николай, директор небольшой строительной фирмы «НовоСтрой», решил, что пора расширяться. Тридцать человек штата, десяток объектов и миллион рублей чистой прибыли в месяц — разве это предел для амбициозного бизнесмена? Конечно нет! И когда подвернулся «выгодный госконтракт» на ремонт районной администрации, Николай ринулся в бой.

— Колян, всё схвачено, — убеждал его Толик Кривой, местный решала с явно криминальным прошлым и сомнительным настоящим. — Три лимона мне, и контракт твой. Отобьёшь за месяц, там бюджет — песня.

Три миллиона. Всего три миллиона! Николай занял их у «инвестора», которого привёл все тот же Толик. Проценты кусались, но риск, как думал Николай, стоил того.

А потом всё пошло по классическому российскому сценарию: контракт достался племяннику какого-то чиновника, Толик растворился в воздухе вместе с деньгами, а «инвестор» начал требовать возврата долга. С процентами.

И вот теперь Николай лежал в багажнике, мысленно прощаясь с женой, двумя детьми и собакой Мухой.

***

Машина резко затормозила, подбросив Николая так, что он стукнулся головой о крышку багажника. Послышались голоса.

— Здесь выгружаем? — спросил хриплый бас.

— Давай глубже в лес заедем, — ответил другой голос, помоложе. — Чтоб наверняка никто не нашёл.

— Да кому он на хер нужен искать-то? — хмыкнул бас. — Мелкий бизнесмен, который решил, что он хитрее всех. Таких сейчас — как грязи.

В тот момент Николай ощутил, как по его щеке пробежала горячая слеза. «Мелкий бизнесмен» — это всё, чем он теперь был. Просто ещё одна статистика, ещё один неудачник, решивший поиграть не по правилам и проигравший.

Машина снова тронулась, углубляясь в лес. Николай чувствовал, как каждый метр приближает его к концу. Почему-то всплыло воспоминание: вчера его десятилетняя дочь Маша попросила помочь ей с математикой на выходных. «Пап, ты обещаешь?» — спросила она серьёзно. «Обещаю, малыш,» — ответил он, даже не отрываясь от телефона.

Теперь это обещание останется невыполненным. Как и многие другие.

Машина остановилась. Хлопнули дверцы. Николай напрягся, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Сейчас. Сейчас всё закончится.

Багажник открылся, и яркий свет фонариков ударил Николаю в глаза даже сквозь скотч на голове.

— Вытаскивай его, — скомандовал молодой.

Сильные руки схватили Николая за плечи и вытащили наружу. Ноги подкосились — часы проведённые в багажнике сделали своё дело. Он упал на влажную от вечерней росы траву, чувствуя, как прохладный воздух ласкает его разгорячённое лицо.

— Вставай, бизнесмен, — сказал бас, и Николай почувствовал тычок в бок. — У нас тут небольшая прогулка намечается.

С трудом поднявшись на ноги, Николай понял, что его ведут куда-то вглубь леса. В голове пронеслись десятки сюжетов из криминальных фильмов: сейчас его приведут к заранее вырытой яме, поставят на колени…

— Стой, — сказал молодой, и Николая толкнули к дереву. Он прислонился к шероховатому стволу, чувствуя, как колени предательски дрожат.

Кто-то сорвал скотч с его головы, и перед ним предстали два человека: высокий плечистый мужчина лет пятидесяти и молодой парень в спортивном костюме.

— Ну здравствуй, Николай Степанович, — сказал молодой, улыбаясь. — Узнаёшь меня?

Николай смотрел на него, пытаясь понять, где мог видеть это лицо.

— Ты… ты племянник того чиновника? Который получил контракт?

Молодой рассмеялся, запрокинув голову.

— Близко, но нет. Я — сын «инвестора», у которого ты занял деньги. А ещё я — жених Анечки, дочери того самого чиновника. Мир тесен, правда?

Николай почувствовал, как земля уходит из-под ног. Это была не просто неудача в бизнесе. Это была тщательно продуманная западня.

— Послушай, я верну деньги, — начал Николай. — Мне нужно немного времени…

— Время — это именно то, чего у тебя нет, — перебил его молодой. — Видишь ли, в чём дело… Мой папа не особо волнуется из-за трёх миллионов. Это мелочь. Но он очень не любит, когда кто-то пытается влезть на его территорию. А ты, Николай Степанович, именно это и сделал. И теперь придётся преподать тебе урок.

Старший достал из куртки пистолет и, не торопясь, начал накручивать на него глушитель.

— Подожди! — закричал Николай, чувствуя, как паника охватывает его с головой. — У меня дети! Жена! Кредиты! Блядь, у меня даже собака больная, её лечить надо!

Молодой поморщился.

— Все так говорят, Коля. Все. И знаешь что? Всем похуй. Миром правит не справедливость, а деньги и связи. А у тебя, к сожалению, ни того, ни другого.

Старший поднял пистолет, направив его на Николая.

— Стой, стой! — Николай поднял руки, словно это могло защитить его от пули. — Я могу быть полезен! Я знаю много о строительном бизнесе! Я могу работать на вас!

— Нам не нужны работники, которые считают себя умнее босса, — спокойно ответил молодой. — Прощай, Николай Степанович. В следующей жизни не лезь, куда не следует.

Николай закрыл глаза, готовясь к выстрелу. Вся жизнь промелькнула перед глазами — детство в Саратове, институт, первая любовь, свадьба, рождение детей, первый офис размером с кладовку, первый миллион… И всё это должно было закончиться здесь, в темном подмосковном лесу.

Выстрел так и не прозвучал. Вместо этого Николай услышал странный звук — что-то среднее между хрипом и бульканьем. Открыв глаза, он увидел, как старший держится за горло, из которого торчала рукоятка ножа. Кровь хлестала между его пальцев, а глаза были широко распахнуты от удивления.

Молодой стоял рядом с ним с выражением крайнего изумления на лице.

— Какого?.. — начал было он, но в тот момент из темноты леса выступил силуэт, и приклад охотничьего ружья врезался молодому в голову. Он рухнул, как подкошенный.

Старший тем временем опустился на колени, всё ещё пытаясь остановить кровотечение. Но через несколько секунд его тело обмякло и завалилось набок.

Николай смотрел на это, не в силах поверить своим глазам. Из темноты на свет фонарика вышла невысокая коренастая женщина лет шестидесяти в камуфляжном костюме и с охотничьим ружьём в руках. Её седые волосы были собраны в тугой пучок, а морщинистое лицо выражало крайнее недовольство.

— Говорила я Васильичу забор поставить нормальный, — проворчала она, подходя к телу молодого и проверяя его пульс. — А то повадились всякие уроды приезжать и мусор в лесу оставлять. Теперь вот трупы закапывать.

Николай смотрел на неё, не в силах произнести ни слова. Женщина повернулась к нему, оценивающе глядя с ног до головы.

— Чего стоишь, как пень? Помогай давай. Этих в багажник надо затолкать и от моего участка подальше увезти. Не хочу, чтоб менты вокруг моего дома шастали.

— Вы… вы их убили, — пролепетал Николай, всё еще не понимая, что происходит.

— Нет, блядь, я их спать уложила, — огрызнулась женщина. — Конечно, убила! А что мне было делать? Смотреть, как они тебя застрелят, а потом и до моего дома доберутся? Я, может, и старая, но не дура. Эти ребята не из тех, кто свидетелей оставляет.

— Но как… почему… — Николай чувствовал, что его мозг отказывается работать.

Женщина тяжело вздохнула.

— Меня Раисой Петровной зовут. Я тут рядом живу, в лесу. Дом у меня там, — она махнула рукой куда-то в темноту. — А ты, видать, бизнесмен какой-то, которого решили закопать. Повезло тебе, что я сегодня на ночную охоту вышла. В моём возрасте бессонница — частый гость. Вот и брожу по лесу с ружьём, чтоб не скучно было.

Николай моргнул, пытаясь осознать абсурдность ситуации. Его спасла пожилая женщина с ружьём, которая говорила о двойном убийстве с таким же спокойствием, с каким другие обсуждают погоду.

— Вы их… так легко убили, — пробормотал он, глядя на тела.

Раиса Петровна хмыкнула.

— Сынок, я тридцать лет в колонии строгого режима медсестрой проработала. Я таких, как эти двое, насмотрелась. И поверь, лучше они, чем ты. У тебя небось семья есть?

Николай кивнул.

— Жена, двое детей… собака.

— Вот видишь. А у этих что? Деньги да понты. Человеческая жизнь для них — пыль. — Она сплюнула на землю. — Ладно, хватит философствовать. Помогай давай, пока кто-нибудь ещё не приехал.

***

Следующие два часа слились для Николая в какой-то сюрреалистический кошмар. Они с Раисой Петровной погрузили тела в багажник «девятки», она села за руль и отвезла машину к заброшенному карьеру в десяти километрах от её дома. Там они столкнули машину вниз, наблюдая, как тела тех двух вываливаются из багажника, в то время как она врезается в уступ карьера и переворачивается несколько раз, прежде чем застыть на дне.

— Должно хватить на какое-то время, — сказала Раиса Петровна, закуривая. — Потом, конечно, найдут. Но к тому времени ты должен быть уже далеко отсюда.

Они вернулись к её дому — небольшой, но крепкой избе на окраине леса, рядом с почти высохшим ручьём. Внутри было удивительно чисто и уютно: старинная мебель, вязаные салфетки, горшки с геранью на подоконниках. На стенах — фотографии в рамках: молодая Раиса в форме медсестры, какой-то мужчина в военной форме, дети, внуки.

— Мой муж, — сказала она, заметив взгляд Николая на фотографии. — Умер десять лет назад. Рак лёгких — всю жизнь курил как паровоз.

Она поставила на стол бутылку самогона и две рюмки.

— Выпей. Тебе сейчас нужно.

Николай, всё ещё находясь в состоянии шока, послушно выпил.

— Что мне теперь делать? — спросил он, вытирая рукой подбородок.

Раиса Петровна села напротив него, наполняя свою рюмку.

— Зависит от того, кто эти люди были и насколько быстро их хватятся.

Николай рассказал ей всю историю — о неудачной попытке получить контракт, о долге, о Толике Кривом. Раиса слушала внимательно, время от времени кивая.

— Ну что ж, — сказала она, когда он закончил. — Ситуация у тебя, конечно, жопа полная. Но не безвыходная.

— Как не безвыходная? — воскликнул Николай. — Я только что стал соучастником убийства сына какого-то мафиози! Думаете, они не догадаются, что это я?

Раиса Петровна усмехнулась.

— А ты что, сам его убил? Нет. Ты просто оказался не в том месте не в то время. И вообще, всё выглядит как разборки между своими. Может, этот старший решил молодого кинуть, тот его пырнул ножом, а потом сам не удержался на ногах у обрыва. Бывает.

— Но… но они всё равно будут меня искать!

— Будут, — согласилась она. — Поэтому тебе нужно исчезнуть.

— Куда? — простонал Николай. — У меня семья, бизнес…

— А ты думаешь, твою семью в покое оставят, если тебя найдут? — Раиса посмотрела на него тяжелым взглядом. — Сейчас нужно всё бросить и бежать. Всем: тебе, жене, детям. И желательно — за границу.

Николай закрыл лицо руками.

— У меня даже денег нет на билеты. Всё в бизнес вложено.

Раиса Петровна встала и подошла к старому буфету. Открыв один из ящиков, она достала оттуда объёмистую пачку денег.

— Здесь пятьсот тысяч. Пенсию коплю, хотела внукам на учёбу отдать. Но им и так муж дочки поможет, он у неё бизнесмен успешный. А тебе сейчас нужнее.

Николай уставился на деньги, потом на Раису.

— Вы… вы отдаёте мне свои сбережения? Но почему?

Раиса снова села за стол.

— Потому что я всю жизнь наблюдала, как одни люди уничтожают других. И никогда ничего не могла с этим поделать — работа такая. Но сегодня я спасла тебе жизнь. И хочу, чтобы это имело смысл. Чтобы ты жил дальше, а не сдох через неделю от руки какого-нибудь другого отморозка.

Она отхлебнула самогона.

— К тому же, я не такая дура, чтобы убивать двух человек просто так. Я знаю, что теперь мы с тобой повязаны. И если тебя поймают — ты можешь и меня сдать. Поэтому в моих интересах, чтобы ты успешно свалил из страны.

Николай покачал головой.

— Это безумие какое-то. Я не могу просто так всё бросить…

— Можешь, — отрезала Раиса. — И должен. Иначе всё, что случилось сегодня, было напрасно. А я не люблю, когда мои усилия идут прахом.

Она достала из кармана старенький кнопочный телефон.

— Звони жене. Пусть собирает детей и самое необходимое. Скажи, что случилось что-то серьёзное и вам нужно срочно уехать.

***

Разговор с женой был коротким и напряжённым. Ольга, чувствуя по голосу мужа, что произошло что-то действительно страшное, не стала задавать лишних вопросов. Она пообещала собрать детей и документы и ждать его звонка.

— Мне нужно как-то добраться до Москвы, — сказал Николай, возвращая телефон Раисе.

— Я отвезу тебя на станцию к первой электричке, — кивнула она. — А потом — сам. Я в город не поеду, меня там легко запомнят.

Она посмотрела на часы.

— У нас ещё часа четыре до рассвета. Ложись, поспи. Тебе силы понадобятся.

Николай хотел возразить, что не сможет уснуть после всего случившегося, но стоило ему прилечь на старый диван, как усталость и пережитый стресс взяли своё. Он провалился в тяжёлый, беспокойный сон.

***

Его разбудил запах свежесваренного кофе. Раиса Петровна уже была на ногах, полностью одетая и собранная.

— Вставай, сынок, — сказала она. — Скоро твоя электричка.

Она поставила перед ним кружку с кофе и тарелку с бутербродами.

— Ешь. Не знаю, когда ты сможешь нормально поесть в следующий раз.

Николай с удивлением обнаружил, что голоден. Он быстро проглотил бутерброды и выпил кофе, чувствуя, как возвращаются силы.

— Что мне делать дальше? — спросил он, ставя пустую кружку на стол.

Раиса протянула ему листок бумаги.

— Здесь адрес моего племянника в Калининграде. Он… скажем так, знает людей, которые могут помочь перейти границу. Скажешь, что от тёти Раи. Он поможет.

Николай взял листок, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.

— Я не знаю, как вас благодарить…

Раиса махнула рукой.

— Брось. Просто не попадись, вот и вся благодарность. А теперь пойдём, время дорого.

Они вышли из дома. Утренний воздух был свежим и прохладным. У крыльца стоял старенький «Москвич» болотно-зелёного цвета.

— Это ещё мужа машина, — пояснила Раиса, открывая дверцу. — Раз в месяц завожу, чтоб не застаивалась. Сейчас как раз пригодится.

Дорога до станции заняла около получаса. Они почти не разговаривали, каждый погружённый в свои мысли. Наконец, Раиса остановила машину в сотне метров от небольшого здания станции.

— Дальше не поеду, — сказала она. — Там наверняка камеры.

Николай кивнул и повернулся к ней.

— Раиса Петровна, я…

— Не надо, — перебила она. — Просто иди и спасай свою семью. И помни: ты никогда меня не встречал и ничего не видел. Я для тебя не существую, ясно?

Николай снова кивнул, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Эта странная женщина, убившая двух человек с хладнокровием профессионала, только что дала ему второй шанс.

— Спасибо, — прошептал он и, не дожидаясь ответа, вышел из машины.

***

Два часа спустя Николай обнимал жену и детей в их квартире в спальном районе Москвы. Ольга плакала, маленькая Маша смотрела на отца широко раскрытыми глазами, а четырнадцатилетний Дима стоял с мрачным, недоумевающим видом.

— Нам нужно уехать, — сказал Николай. — И как можно скорее. Поедем к морю, начнём новую жизнь.

— Но как же школа? — спросила Маша. — А как же Муха?

Николай присел перед дочерью, глядя в её серьёзные глаза.

— Мухе придётся остаться с тётей Наташей. Мы не можем взять её с собой. А школу ты закончишь в другом городе. В более красивом месте, чем здесь.

— Что случилось, Коля? — спросила Ольга, вытирая слёзы. — Ты в какие-то неприятности влип?

Николай выпрямился, обводя взглядом свою семью, которую он чуть не потерял из-за своей глупости и жадности.

— Да, — твёрдо сказал он. — Но теперь у нас есть шанс всё исправить. Я обещаю, что больше никогда не подведу вас.

***

Спустя пару дней семья Курочкиных переехала в Калининград. Ещё через месяц они оказались в Польше, а спустя полгода — в маленьком прибрежном городке в Испании. Николай устроился помощником на строительную фирму, принадлежащую русскому эмигранту. Дети пошли в школу и быстро выучили испанский.

Каждый вечер, глядя на закат над Средиземным морем, Николай думал о той ночи в подмосковном лесу и о странной женщине, которая спасла ему жизнь. Он никогда не рассказывал жене полной правды о том, что произошло, но иногда, когда они сидели на берегу, держась за руки, он говорил:

— Знаешь, я ведь получил второй шанс. И я благодарен за него каждый день.

***

А где-то в Подмосковье, в маленьком домике на краю леса, Раиса Петровна заваривала чай, смотря на фотографии своих внуков и слушая новости по старенькому радиоприёмнику. Иногда, особенно тёмными ночами, она выходила на крыльцо с ружьём и вглядывалась в темноту леса. Но никто больше не приезжал хоронить тела на её территории. И это было хорошо.

В конце концов, не каждый день пожилой медсестре на пенсии выпадает шанс спасти целую семью и заодно немного восстановить справедливость в этом несправедливом мире.

Показать полностью
36

Бедная Лиза

Бедная Лиза

Лиза жила в маленьком городке на окраине страны. Городок был самым обычным, из тех, в которых никогда ничего не происходит, а жизнь течёт медленно и плавно, так же медленно и так же плавно, как движутся золотистые тени карпов по дну искусственного пруда на центральной площади. И все же это был необычный город. Дело в том, что здесь всегда стояла осень, а это, согласитесь, само по себе весьма необычно.

У жителей города вечной осени почти не было праздников. Никакого тебе Первомая, Пасхи или Нового Года. Зачем, скажите на милость, отмечать Новый Год, если нет ни зимы, ни снега, и весна не спешит войти в свои права, чтобы затем уступить место лету? Но совсем без праздников жизнь становится невыносимой, и жители городка отмечали День Всех Святых.

О, что это был за праздник! Серебристый осенний воздух звенел от детских голосов, ветер носил от дома к дому запахи свежей сдобы, яблок и корицы, красно-желтые ветви кленов перемигивались огнями китайских фонариков, развешанных тут и там, а на площади день и ночь играли старинные вальсы. Стоило сумеркам сгуститься, улицы пустели, чтобы в полночь принять своих новых обитателей — ведьм, вампиров, призраков и троллей. До утра пировала эта разношерстная братия. И так целую неделю. Потом жизнь входила в своё обычное русло до следующего раза.

Всех в городе это устраивало, и размеренное течение жизни, и вечная осень, и безвременье, ведь все это было неотъемлемой составляющей великого дара, дара бессмертия. Да, никто не старился и не умирал в этом городе вечной осени. А поэтому и желать какой-то иной участи было бы просто кощунством.

Все это Лиза, конечно, понимала. Она вставала по утрам, распахивала деревянные ставни, пила обжигающее какао, листала шуршащие страницы старинных книг, кормила белок с руки, носила платья из плотного кружева, закалывая рыжие волосы высоким гребнем и отчаянно молила о чуде. Как долго она пила какао и носила гребень Лиза не помнила. Да и какой мерой мерить, если вокруг всегда осень, а зеркало всегда отражает одну и ту же улыбку?

В этот раз осень была особенно красивой, листва особенно яркой, небо особенно синим, а урожай тыкв особенно удачным. Собираясь на ночные гулянья, Лиза задержала взгляд на своём отражении. Что то в нём отличалось от виденного тысячи раз. Наклонившись к зеркалу, она изумленно коснулась своих волос. В медных прядях появились редкие серебряные нити. А от уголков удивленно распахнутых глаз, к вискам, ползли тонкие паутинки морщинок. Лиза так жаждала перемен, так отчаянно молила о чуде, что её мольба, наконец, достигла ушей кого-то большого и всемогущего. Чудо случилось.

Жизнь в городе продолжалась по давно и не нами установленному порядку. В пруду, на городской площади, плавали ленивые жирные карпы, солнечные лучи, пробиваясь сквозь резную листву кленов, чертили на мостовых замысловатые узоры, зрели тыквы на грядках, пеклась сдоба, ведьмы с вампирами отплясывали кадриль, и лишь Лиза менялась. Волосы её давно побелели, плечи сгорбились, а глаза утратили свой цвет. Медленно переставляя больные ноги, тащилась она к парку, где незнакомым, шелестящим голосом подзывала к себе белок. Узловатые пальцы дрожали, и какао часто проливалось на штопанное-перештопанное платье, а читать Лиза больше не могла, буквы на старинных страницах прыгали и сливались в бесформенные кляксы.

Никто сейчас точно не назовет дня, когда белки впервые остались без обеда. А вот историю эту помнят в городе хорошо. Помнят и рассказывают в канун Дня Всех Святых на каждой кухне. Не в назидание и вовсе не потому, что от добра добра не ищут, просто это единственная нормальная история в городе. История, у которой есть и начало, и конец. Остальные здешние байки бессмысленны и бесконечны как сама осень.

Показать полностью 1
51

Мы теряем что-то каждый Хэллоуин

Это перевод истории с Reddit

«Расскажи эту историю ещё раз».

Я перевела взгляд с Джанет на Брайана с нарочито обиженным видом. «Брай, ты правда разбаловал свою дочь, знаешь?»

Он усмехнулся. «Я? Это её любимая тётя её разбаловала. Она ни за что не пойдёт по домам за конфетами, не услышав историю». Мой брат глянул на тускнеющий свет из ближайшего окна. «И тебе лучше поторапливаться. Темнеет, и если мы не выйдем пораньше, весь самый классный лут разберут».

Я тяжело вздохнула, закатила глаза и уже улыбнулась, глядя на требовательную пчёлку, сидевшую между нами на полу с пустым ведёрком-тыквой для сладостей. «Ладно, ладно. Похоже, меня держат в заложниках. Значит, расскажу».


Когда мы были всего чуть младше тебя, я обожала Хэллоуин, а твой отец его ненавидел. Когда мы были совсем маленькими, я не понимала почему, но к семи годам начала догадываться. После каждого Хэллоуина он болел, а потом неделями хромал. Последние пару лет он даже не хотел идти за конфетами со мной и папой, а когда мы возвращались, уже запирался у себя в комнате.

Потому что мы с твоим отцом, хоть и родились с разницей в год и очень любили друг друга, жили очень по-разному. У нас были отдельные комнаты, и хотя мы много времени проводили вместе, оглядываясь назад, я понимаю: бывало, что его просто не было рядом. Словно у меня было хорошее, спокойное детство с добрыми, любящими родителями, но временами я была единственным ребёнком. А потом Брайан возвращался — после болезни, «побега» или ещё чего-то, чего я не понимала. Я всегда по нему скучала, но не считала это странным — так было всегда.

А потом, за несколько недель до моего седьмого и его восьмого Хэллоуина, я впервые увидела ноги твоего отца. Понимаешь, при мне он всегда был в обуви или в толстых носках, и если пытался их снять, его строго наказывали. Мне это казалось странным, я спрашивала почему, но родители говорили, что это ради его защиты, что он чувствительный и у него нежные ноги.

В тот сентябрьский день я на мгновение заглянула в случайно оставленную щель его двери и поняла, что его ноги сильно отличаются от моих. У меня было десять пальцев, а у него были срезаны почти все. Это встревожило меня так, как я тогда до конца не осознавала, — настолько, что через пару дней, оставшись с ним наедине, я всё-таки спросила.

Он сказал, что каждый Хэллоуин теряет по пальцу на ноге, что мы обязаны терять что-то в этот день — отдавать что-то той штуке, что преследует нашу семью. Чтобы держать её подальше от нас. Твой отец сразу увидел, как меня это напугало и расстроило, и, как всегда, попытался успокоить. Сказал, что всё в порядке. Что он гордится тем, что делает это, чтобы мне и родителям не пришлось. Что они всегда хорошо обезболивают и отрезают аккуратно. Почти не больно, а родители потом очень о нём заботятся.

Наш отец был врачом — по сути, семейным. Так что я не сомневалась, что технически они справляются. Но теперь я знала, почему Брайан ходит неуверенно и не может бегать. И почему ему всегда так плохо вокруг Хэллоуина.

Я сказала, что это ужасно и с этим нужно закончить. Он ответил: нельзя. За нами охотится нечто ещё хуже, и единственный способ защищаться — отдавать ему что-то каждый год. Те фонари-тыквы, которые мы всегда вырезали к вечеру и ставили на крыльцо? К полуночи в них рядом со свечой лежал очередной пальчик твоего отца. А к утру? Его уже не было.

Брайан проверял, понимаешь. Он сомневался, что всё это правда, особенно когда именно у него отрезали пальцы, и хотел увидеть доказательство, что это действительно необходимо. Последние пару лет он утром проверял тыквы. Кроме немного засохшей крови и догоревшей свечи, там не оставалось ничего.

И всё равно я не отставала. А если наши родители сумасшедшие? Или если есть другой способ? Мы обучались дома и жили довольно обособленно, но не были глупыми и не были полностью отрезаны от газет и телевидения. Монстр, который ворует детские пальцы ног, звучал нелепо, а вот жестокие, даже безумные родители? Такое иногда случается.

Я до сих пор помню, как я злилась и боялась. Я любила твоего отца больше всего на свете, и мысль, что ему причиняют боль, была невыносима. Единственный, кто удержал меня от побега или звонка в полицию, — это он сам. Он говорил, что так нужно, что родители не стали бы этого делать иначе. Что они не ведут себя сумасшедшими или злыми, даже когда берут у него пальцы. Им будто бы было жаль, они говорили, как им горько, и какой он храбрый и хороший.

Увидев, что я всё ещё не верю и не успокаиваюсь, он пообещал, что в этот Хэллоуин не ляжет спать и будет всю ночь караулить крыльцо. Его комната выходила на улицу, так что место было идеальное — посмотреть, придёт ли кто забирать палец. Если к утру он не увидит, что кто-то пришёл, или если родители просто выйдут и сами вынут палец, он согласится на всё, чего я захочу.

Мне это не нравилось — означало, что он потеряет ещё один палец, — но я была так напугана и запутана, что будто онемела. Думаю, я вообще вытеснила это из головы до пары дней до Хэллоуина, когда у меня заболел живот.

Я попыталась притвориться больной, чтобы не идти за конфетами, отчаянно надеясь, что если я останусь дома, они не будут брать у него палец, хотя должна была понимать: ещё пару лет назад они делали это после того, как мы с папой вернёмся с обхода.

Так или иначе, отец понял, что я не больна, и заставил меня пойти с ним. Когда мы вернулись, Брайан уже заперся у себя. Вышел он только через два дня — «отлежался» — и выглядел бледным и потрясённым. Шёпотом, пока мы смотрели телевизор, я спросила, всё ли с ним в порядке.

Он бросил взгляд на маму на диване и едва заметно кивнул.

«Ты видел? Ты видел, как что-то пришло и забрало палец?»

Твой отец стал ещё бледнее, я заметила, как у него дрожат плечи. Помедлив, он снова быстро кивнул.

Меня саму уже трясло. Я мягко сжала его руку, наклонилась ближе и горячо зашептала: «Что это было? Это был монстр?»

Он повернулся ко мне, и его глаза… они напугали меня сильнее всего, что я когда-либо видела. В них было столько ужаса, растерянности, отчаяния. Он беззвучно сказал: «Да», потом, будто этого мало, наклонился к самому уху и прошептал:

«Мы должны продолжать. Мы не можем пустить его внутрь».

Губы дрожали, глаза блестели от слёз. Он бросил на меня последний взгляд и снова уставился на телевизор, делая вид, что смотрит. Мы не возвращались к этому разговору до следующего Хэллоуина.

Тогда они начали брать у него пальцы на руках.


Как ты знаешь, твой дед был врачом, и наши родители были очень умными и практичными. Они устроили нашу жизнь так, что мы были изолированы, но «приличны», и никто особо не задавал вопросов, если нас или родителей долго не видели: отец годами создавал репутацию человека, который надолго уезжает в длительные отпускные «саббатикалы» и на консультации в другие штаты и страны, хотя часто он просто прятался с нами дома. Такая легенда помогала меньше бросаться в глаза и избегать лишнего внимания — ну кто станет подозревать богатого врача с безупречной репутацией, решившего обучать детей дома.

Но их практичность касалась не только сокрытия. Речь шла и о том, как сделать всё «правильно». Пальцы ног твоего отца, например. Они брали по одному за раз — ровно столько, сколько требовалось на каждый Хэллоуин, — и оставили большие пальцы на обеих ногах, потому что без них нельзя ни ходить, ни держать равновесие. И только на девятый год пальцы на ногах закончились, и они перешли к пальцам на руках.

Следующие несколько лет… наверное, были самыми тяжёлыми. Мы взрослели, я всё сильнее злилась и горевала из-за происходящего, но разговоры с родителями ничего не меняли. Они терпеливо выслушивали и вежливо отвечали, но каждый раз всё сводилось к одному и тому же.

Так нужно, иначе будет несравнимо хуже.

Разговоры с Брайаном давали тот же результат. С каждым годом, когда от него отрезали ещё кусочек, он всё больше погружался в тоску и замыкался, но стоило мне заговорить о побеге или полиции, он мгновенно становился страшно серьёзен и сердился. Он говорил, что я не понимаю, и надеялся, что мне никогда не придётся понять, но выбора у нас нет. Что при всей ужасности это лучший способ уберечь нас четверых.

В том, как он это говорил, в этой ясной, чистой, без примесей панике на лице было что-то такое, что не давало мне бунтовать. Я не знала, лгали ли мне родители, но знала — Брайан мне не солжёт, и боялся он не их. Он боялся того, кто приходит забирать своё каждый год. Однажды он сказал, что как бы плохо ни было, это всё не имеет значения. Важно только одно — держать эту вещь подальше от нас.

И годы ползли. Когда мне было четырнадцать, а твоему отцу — пятнадцать, у него на правой руке оставалось три пальца. К тому времени я перестала жаловаться и задавать вопросы. Не то чтобы я не верила — я не уверена, во что тогда верила, — но поняла, что мои убеждения неважны. Я жила в мире, где приходится приносить жертвы.

Значит, их принесут.

В следующий Хэллоуин накануне я накачала их троих снотворным. Брайана привязала к кровати, а родителей уложила на одеяла и, волоком, спустила в подвал, где заковала в цепи. Последние недели я читала всё про ампутации и то, как не дать пациенту умереть, так что знала, как наложить жгут, прежде чем отрезать маме большой палец на руке.

Они орали весь день — и во время, и после. Приказывали остановиться, умоляли остановиться. Говорили, что я не понимаю. Что это не сработает. Отец даже предлагал свой палец вместо маминого. Но нет. Его руки нужны были на случай, если что-то пойдёт не так, а последние годы обычно именно мамины руки делали разрезы на твоём отце. Так что я заткнула их кляпами и продолжила делать то, что нужно.

На кухне я сама вырезала новую тыкву-фонарь, по щекам катились слёзы. Телевизор гремел на полную громкость, но я всё равно слышала крики Брайана из его комнаты и родителей снизу. Это не имело значения. Всё закончится через несколько часов — по крайней мере, в этом году.

Я положила свечу и мамин большой палец в тыкву, вынесла на крыльцо и зажгла. Было как раз перед закатом, и сгущающиеся тени показались гуще обычного, пока я торопливо ставила фонарь на край ступени и бежала обратно, запирая дверь.

Я пыталась занять себя делами, но каждые несколько минут снова глядела на крыльцо. Помимо окна Брайана, лучше всего было видно через почтовую щель в двери, так что я нарезала круги по дому и снова и снова приподнимала крышку прорези, чтобы посмотреть на крыльцо. Как всегда, помимо фонаря-тыквы, там мигали ещё несколько украшений, так что я видела, как он стоит на краю, даже не видя светящегося лица. Но раз за разом ничего не менялось. Живот скручивало от тревоги, и к одиннадцати я пошла в комнату Брайана и развязала его. Сначала он был перепуган и зол, но когда я объяснила, что всё уже сделано и что с родителями внизу относительный порядок, словно груз свалился с его плеч. Он обнял меня и расплакался, снова и снова благодаря. Я тоже заплакала, и несколько минут мы стояли в темноте, обнявшись.

И тут в нашу входную дверь кто-то начал колотить.

В панике Брайан метнулся к окну. Его и без того бледное лицо стало совершенно бескровным, когда он посмотрел на меня.

«Оно пытается войти».


Инстинкт велел бы нам бежать или прятаться, но годы веры и привычки погнали нас к двери, и мы, задыхаясь, спорили, что не так.

«Оно… Оно никогда так не делало. Что ты ему отдала?»

«Её палец! Мамин большой! Я думала, сработает. Твой левый же сработал».

Он поморщился. «Не знаю. Может, теперь оно берёт только у меня». Мы уже добежали до двери, и я вскрикнула, когда створку снова выгнуло от очередного, ещё более сильного удара.

«Нет! Ты больше ничего не отдашь».

Твой отец уже открыл рот, чтобы возразить, но было поздно. Я уже двигалась — план сложился ещё на бегу. Плюхнувшись на пол перед почтовой щелью, я взяла в рот мизинец левой руки, аккуратно нащупав зубами промежуток между фалангами. Нужно было попасть сразу — до того, как дверь треснет, до того, как я пойму, насколько больно. Я поджала правую ногу, упёрлась стопой в предплечье, вдохнула носом. И одновременно вцепилась, дёрнула, надавила и провернула.

Палец вырвался, кровь хлынула в горло. На миг меня охватила паника, что я рефлекторно его проглочу, но меня вывернуло, и я выплюнула всё на коврик в прихожей. Боль была адская, но страх был сильнее — страх, что если я сделаю это неправильно, Брайан причинит себе ещё больший вред. Так что, не слушая его крики, я подняла мизинец с коврика и протолкнула его в почтовую щель.

Его выхватили у меня на полпути, и наступила долгая, обдумывающая тишина. Мне хотелось отползти от двери, но я не решалась. Нужно было убедиться, что сработало.

И тогда я увидела — оно смотрело на меня из-за щели.

Я едва сдержалась и немного описалась, но было всё равно. Главное — чтобы оно взяло то, что ему дали, и ушло. Оставило нас всех в покое ещё на год.

И, к моему удивлению, так и вышло.


Следующие дни были тяжёлыми. У меня страшно загноилась рана на руке, но благодаря Брайану и подсказкам отца к концу недели мне стало лучше. Мама тоже приболела, но сперва это не казалось серьёзным. А на пятый день мы спустились отнести завтрак, и отец сказал, что она умерла. Он сказал, что это могло быть от инфекции или стресса, или это просто побочный эффект от того, что мы отдали не то, что «принимается». Он плакал уже несколько часов, и голос был хриплым и жёстким.

«Я же пытался объяснить. Брать надо у меня. Это должно быть из нашей крови. Лучше всего — детской, но можно и больше — у взрослых. Но только если это наша кровь. Всегда так было с самого начала».

Мы оба хотели спросить, почему же тогда он не приносил себя вместо сына, но в тот момент не стали. Я уже видела Его и понимала, что это необходимо. Если это не буду я или Брайан, тогда — наш отец. Простая арифметика, и только она имела значение. Мы похоронили маму в лесу за домом и занялись тем, как жить дальше с пленником в подвале.

По правде сказать, отец нам не препятствовал. Он понимал, что мы делаем и зачем, и если ненавидел нас за это, не показывал. Он дал нам все пароли и пин-коды, чтобы мы могли заказывать еду и лекарства, сказал, с кем связаться, чтобы от его имени уходили письма, будто он уехал с семьёй за границу на какое-то время, — всё, что нам было нужно. В следующий Хэллоуин он руководил нами: как отнять у него левую кисть и безопасно прижечь рану. На следующий год — правую стопу.

После того Хэллоуина, когда он боролся с собственной инфекцией, я наконец спросила, почему они делали всё именно так. Брали всё у Брайана, а не у себя или у меня. Он смотрел куда-то сквозь стену, но теперь сфокусировался, на мгновение прояснился.

«Мы пытались локализовать вред. Может, это была эгоистичность — не начать с себя так долго, но что, если бы у нас был один ребёнок, и он умер? Тогда я бы впустую потратил то время, которое мог бы потом “добывать” из себя, вместо того чтобы тратить его на короткую жизнь ребёнка. А если ребёнок выживет? Ему пришлось бы терпеть только до восемнадцати, если бы к тому времени у него появился свой ребёнок. Понимаешь, это переходит к детям, когда старшему исполняется восемнадцать. Не знаю почему, но так и есть».

Я нахмурилась. «То есть если бы у Брайана или у меня к его восемнадцати не было ребёнка, ему всё равно пришлось бы резать себя дальше?»

Он кивнул. «Именно. Мы могли бы делить ношу — я, он и ты. Но это не оптимально: мучить троих вместо одного несправедливо и глупо, это просто попытка нарядить нелогичную эмоцию словом “справедливость”. Я… мы хотели, чтобы у тебя была хорошая жизнь… у вас обоих. Так что мы старались сделать твою жизнь как можно лучше и одновременно защитить тебя от всего этого. В идеале ты бы… ты бы никогда не узнала худшего».

Глаза отца наполнились слезами. «Но ты узнала, да?»

Мой взгляд тоже затуманился, я положила ладонь ему на руку и кивнула. «Да. Я видела Его».

Он крепко зажмурился, по щекам потекли мокрые следы. «Тогда ты понимаешь».

«Да. Понимаю».


На следующий день он умер.


Вытирая глаза, я улыбнулась Джанет. Она тоже чуть плакала — обычно плачет в этом месте, такая добрая, сердечная девочка. «Мы ещё долго боялись и тужили, но через несколько недель Брайан встретил твою маму. Она была такая красивая, добрая и умная — прямо как ты».

Джанет хихикнула, но лицо тут же вытянулось — она знала, что будет дальше.

«А потом она родила тебя — всего за три дня до Хэллоуина, и мы были такими счастливыми. И… ну, она умерла тогда, но от неё у нас осталась лучшая часть, правда?»

Она засияла и кивнула, указав на свои ботинки. «Расскажи про пальцы!»

Брайан усмехнулся. «Фу, ну и гадость».

Джанет нахмурилась. «Это мои пальцы, и я хочу про них слышать!»

Хихикнув, я махнула рукой. «Ладно, ладно. Мы заранее решили, что сразу после твоего рождения заберём твои маленькие пальчики на ногах. Все, кроме больших. Так тебе не будет так больно и страшно, как приходилось твоему папе. Ты научишься ходить, упираясь большими пальцами, как велоцираптор, верно?»

Она громко зарычала по-динозаврьи: «Верно!»

Я улыбнулась. «Очень страшно».

«Мы положили их в морозилку и использовали год за годом. Во второй год мы переживали — вдруг старый, размороженный палец не подойдёт, — но всё прошло отлично. И так ты уже восемь лет держишь нас всех в безопасности и счастливыми». Я захлопала в ладоши, и Брайан с Джанет хлопали и смеялись вместе со мной. «Вот и вся история. Теперь — за конфетами?»

Джанет кивнула, аккуратно поднялась, ухватила своё ведёрко и взяла Брайана за руку. Мы вышли в соседние кварталы. По улице эхом катался смех — стайка пиратов и призраков носилась от дома к дому. Я глянула на Брайана и перевела взгляд на озабоченное лицо Джанет.

Я мягко сжала её ладонь. «Что случилось, милая?»

Она подняла на меня глаза и тихо сказала: в отличие от наших родителей, мы с самого раннего возраста говорили с Джанет честно, и даже в восемь она умела держать язык за зубами. «Я просто волнуюсь. Из-за пальцев на руках».

Брайан остановился и присел перед ней на корточки, поставил её ведёрко на землю и взял её маленькие руки в свои. «Малышка, ты же знаешь, что тебе больше не о чём беспокоиться». Он нежно поцеловал ей ладони. «Никто у тебя больше ничего не заберёт».

Она кивнула неуверенно. «Я знаю, но…»

Я положила ладонь ей на голову и провела по волосам. «Никаких “но”. Ты своё сделала». Когда она посмотрела на меня, я ухмыльнулась и погладила свой круглый живот.

«Теперь очередь твоего брата».


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 1
37

Мы с мужем купили новый дом. Оказалось, что мы были не единственными, кто в нём жил

Это перевод истории с Reddit

Когда мы с мужем, Райаном, купили первый дом, мы были на седьмом небе. Наших пятилетних близнецов, Элайзу и Ноа, буквально распирало от радости — впереди была жизнь в чём-то побольше, — и даже наш шестимесячный Джозеф, казалось, разделял их восторг: глухо гулил и улыбался у меня на руках.

Райан провёл в доме целую неделю с братом: распаковывали мебель, обустраивали спальни — чтобы переезд прошёл гладко и стал для нас небольшим сюрпризом.

На долю секунды даже я разделила их счастье. Но стоило мне с детьми войти туда во второй раз, что-то переменилось. Воздух стал как будто тяжелее, хотя запахи Pine-Sol и Febreze въелись во всё вокруг. Я попыталась не обращать внимания и сосредоточиться на семье, но это оказалось почти невозможно.

Райан широко улыбнулся, раскинул руки: «Ну? Как тебе?»

Элайза театрально ахнула и завертелась, как балерина: «Здесь красиво! Можно нам сделать танцпол?»

Ноа метнулся мимо неё и рванул к лестнице. «Нет! Танцполы — отстой! Нам нужна гоночная трасса!»

Райан успел перехватить его в последний момент, подхватив на руки, прежде чем тот коснулся ступеней. «Не так быстро, гонщик, — рассмеялся он. — Никаких гонок, пока не устроимся».

Элайза показала Ноа язык: «Ага, Ноа. Ты просто не умеешь танцевать».

«Зато умею побеждать», — буркнул он, выскальзывая из рук Райана с широкой улыбкой.

Их голоса отскакивали от высокого потолка холла и на всю силу заполняли пустоту. Хотя дом уже был заставлен мебелью, эхо тянулось дольше, чем должно, — будто стены повторяли их на долю секунды позже. Я поправила лямки переноски, в которой сидел Джозеф, и подняла взгляд на лестницу. На миг мне показалось, что наверху что-то шевельнулось — тень, может быть, или так лёг свет на перила. Я моргнула — и ничего.

Райан оглянулся через плечо, всё ещё улыбаясь: «Эй, — мягко сказал он, — ты в порядке?»

Я выдавила улыбку: «Просто пытаюсь всё осмыслить».

Он кивнул, шагнул ближе и быстро поцеловал меня в висок: «Говорил же, будет как дома».

Скажу честно, поначалу я была в восторге от самого факта, что мы переезжаем в дом побольше: мы ведь жили в одной и той же убогой двухкомнатной квартире с тех пор, как после колледжа начали встречаться. Тогда было нормально, но с двумя малышами и младенцем квартира стала меньше походить на дом и больше — на обувную коробку с вечными проблемами с трубами.

Я улыбнулась, но глаза снова метнулись к лестнице. Там воздух казался темнее, тяжелее. И хотя дом выглядел идеально, меня не покидало ощущение, что он чего-то ждёт.

Я выставила на стол дымящиеся блюда с запечёнными зити — воздух наполнили чеснок и сыр. Райан разлил напитки, близнецы, хихикая, взобрались на стулья и наперебой болтали. На миг всё почти стало нормальным — звон вилок, прибавившийся шум, тихое воркование Джозефа в детском стульчике.

Я села, чувствуя, как тепло еды поднимается к лицу. Я умирала с голоду.

Я подумала: «Может, сегодня будет спокойно», и: «Может, этот дом не так уж и плох».

«Потрясающе, Джейн, — сказал Райан, едва пережёвывая пасту. — Гораздо вкуснее всего, что мы готовили в нашей старой квартире».

«Спасибо, Рай», — ответила я и откусила ещё.

Сидевшая напротив Элайза вдруг расхохоталась. Смех был не натянутый, не нервный — звонкий, радостный, словно её развлекали.

Я улыбнулась, поднимая бокал вина. «Что смешного, солнышко?»

Элайза показала пальцем за мою спину, в сторону коридора к парадной. «Смешной дядя, — проговорила она сквозь смешок. — Он рожи строит!»

Райан застыл с вилкой на полпути. «Какой дядя?»

Элайза сразу перестала смеяться, её лицо сменилось на растерянное. «Он только что был там». Она указала ещё раз, теперь медленнее. «У лестницы. Он смешной».

Ноа вытянул шею, нахмурился: «Там никого нет, Лайза».

У меня по коже побежали мурашки. Я обернулась к коридору. Ничего, кроме теней. Только разлившийся на стену тусклый свет люстры.

Райан откашлялся: «Элайза, может, тебе показалось. Уже поздно. Ешь».

Она кивнула, но я заметила, как её плечи напряглись, когда она опустила взгляд на тарелку.

Вдруг Джозеф тоже заулыбался и захихикал, глядя в тот же коридор за моей спиной, и замахал кому-то невидимому.

Я подняла его из стульчика, и в животе скрутило. «Кому ты там улыбаешься, а?» — спросила я, почти ожидая ответа. Его сияющая улыбка мгновенно погасла, и от этого по спине пробежал холод. Он всё смотрел в коридор, едва обращая внимание на пюре из моркови.

Я нервно рассмеялась, усадила его обратно и потянулась за новой вилкой пасты, но затылок кольнуло.

Потому что на долю секунды — прежде чем я отвернулась — мне тоже показалось, что я это увидела.

Что-то высокое.

Что-то стояло за пределом света.

После ужина я отнесла Джозефа наверх, в его кроватку в комнате близнецов. Его крошечные пальцы цеплялись за мои, пока Райан быстро мыл детей под душем; они зевали и прижимали к себе мягкие игрушки.

Когда мы наконец укрыли их одеялами, Райан выключил свет в коридоре и улыбнулся мне ободряюще.

Мы забрались в кровать; простыни были прохладные и мягкие. Тихо жужжала видеоняня, маленький экран светился на тумбочке. Камера хорошо захватывала кроватку Джозефа и двухъярусную кровать близнецов.

«Ага, — пробормотала я, ещё раз проверив экран, — спят как убитые».

Райан обнял меня за талию, прижал ближе: «Ты сегодня молодец, — прошептал он, откидывая голову на изголовье. — Кажется, этот дом и правда наш вариант».

Я придвинулась ещё ближе, на миг задумалась, положила ладонь на его обнажённую грудь и тихо вздохнула: «Райан, я понимаю, покупка дома — для нас огромный шаг, но…»

Он повернулся ко мне, улыбка сошла. Голубые глаза стали внимательнее, чёрные, влажные после позднего душа, волосы прилипли к вискам. Я замялась.

«Но что, Джейн?» — мягко спросил он, с тревогой в голосе.

Я сглотнула, пытаясь говорить ровно: «Я… никак не отделаюсь от чувства, что мы здесь не одни. Каждый раз, когда захожу в новую комнату, будто врываюсь или мешаю чему-то. Постоянно кажется, что за мной наблюдают, что в комнате ещё кто-то есть».

Райан молчал, выражение лица не читалось, и я продолжила, слова посыпались быстрее: «И это не только со мной. Дети тоже кое-что заметили. За ужином Элайза сказала, что видела в конце коридора мужчину — он строил ей рожи. Ей показалось это смешным, но когда я глянула… там никого. И Джозеф — он хихикал, глядя в ту же точку. Я клянусь, на секунду я тоже увидела движение. Просто тёмный силуэт».

Райан покачал головой с успокаивающей улыбкой: «Джейн… это дети. Ты знаешь, какая у них бурная фантазия, особенно в новом месте. И ты на нервах. Уверен, ничего страшного».

«Это не “ничего”, — возразила я, оглядываясь». Вдруг сквозанул прохладный сквозняк — слишком холодный для тёплой августовской ночи. Кожа покрылась мурашками. Мне не хотелось это говорить, но надо было: — «Мне кажется… здесь может быть нечисто».

Райан усмехнулся: «Ладно, Джейн, — он поцеловал меня в лоб. — Пора спать. Ты на взводе с момента, как мы сюда вошли».

«Я не на взводе, — огрызнулась я, хотя он был прав». Я скрестила руки, пытаясь звучать уверенно: — «Это называется прислушиваться к интуиции».

Райан слабо улыбнулся, в глазах мелькнула усталая нежность. «Понимаю, новое место, всё непривычно. Но мы в безопасности, ладно? Дом просто “усаживается”. Привыкнем». Он поцеловал меня ещё раз, мы пожелали друг другу спокойной ночи и легли. Но глаза я так и не закрыла. Где-то внизу по кухонному полу что-то волокли, царапая дерево. Похоже, слышала это одна я: звуки начинались, когда Райан засыпал. Я убеждала себя, что дом даёт усадку, но это звучало как ложь.

Когда я снова открыла глаза, в комнате было темно. На экране телефона на тумбочке мигало: 3:10.

Наверное, всё-таки задремала, мелькнуло в голове, и я не стала зацикливаться. Закрыла глаза, чтобы уснуть, но их уже защипало от зевка. Я взяла телефон и увидела сообщение, пришедшее ровно в три, от неизвестного номера.

Разблокировала, открыла iMessage. Код номера — штата Вашингтон: мы жили там сейчас, переехав из Калифорнии, — значит, этот человек где-то рядом.

Я прочитала — и расширила глаза.

Ты мертва. Если вы скоро не уберётесь из нашего дома, тебе это не понравится.

Пульс участился. «Что?» — прошептала я самой себе.

Я не понимала, что это значит и шутка ли это. Мы с Райаном официальные владельцы дома, и кроме нас с детьми здесь никто не живёт… верно?

Будто зная, что я увидела сообщение, «оно» ответило.

Я знаю, что ты читаешь, Джейн Уайлдер. Убирайся из нашего дома сейчас же, или мы заставим тебя уйти.

Меня покрыли мурашки; я уставилась в экран, как будто меня сводило судорогой. Я застыла — шок и тревога парализовали. В этот момент в конце коридора пронзительно закричали. Девчачий крик. Это точно была не Элайза. Он звучал по-детски, но демонически, искажённо. Потом послышались шаги. Сразу две пары: одни — как каблуки, другие — как обычные подошвы по дереву. Они шли медленно; я услышала, как дверь в комнату близнецов и Джозефа открылась на несколько секунд и захлопнулась. Сердце ухало, я судорожно схватила видеоняню на тумбочке.

Она почему-то оказалась выключенной, чего с ней обычно не случалось. Я потрясла её, надеясь оживить. Экран мигнул и показал картинку из детской. Близнецы спали, как ни в чём не бывало, Джозеф — в своей кроватке.

Казалось, бояться было нечего, пока я не заметила троих тёмных фигур в углу.

Мужчина.

Женщина.

И девочка на вид лет шести.

Они были одеты по-старому, как в 1800-е: на женщине — длинное платье; на мужчине — коричневый костюм с заплатами на локтях и шляпа-федора; девочка — в простом платьице. Троица выступила из угла и остановилась посреди комнаты, глядя на спящих детей. Я дрожала.

Их очертания поначалу были бледными, будто картинка пыталась их дорисовать, пиксели не успевали. Они не выглядели настоящими. Выцветшие, с синеватым свечением. Я хотела убедить себя, что это ненастоящее, но прекрасно знала — по-настоящему.

Я сглотнула, потому что откуда-то заиграла «Rock-a-bye Baby» — холодно и не к месту. Мужчина слегка склонил голову, и, хоть изображение было зернистым, я видела неестественный изгиб его шеи. У женщины длинные волосы падали вперёд, закрывая лицо, а маленькая девочка быстро подёргивала рукой — как будто махала или… предупреждала.

Потом экран разом начал глючить — снова вспыхнули помехи, и фигуры вновь щёлкнули и появились в кадре.

Они больше не были людьми.

Конечности вытянулись, лица расплылись во что-то искажённое и пустое. Волосы девочки встали дыбом, будто её собирались ударить током, глаза как бы растаяли, стекли, и лицо осталось пустым. Голова откинулась назад под невозможным углом, ноги выгнулись и переформировались в козлиные, кожа натянулась на кости, словно плоть высасывали, как пылесос втягивает крошки.

Глаза женщины затрепетали, с каждым миганием становясь шире, пока не вылезли, опоясанные кроваво-красными прожилками. Её кожа почернела, как обгоревшая бумага, а рядом мужчина вытянулся — всё выше, выше — голова почти упёрлась в потолок. Его лицо сгладилось до ничто: ни носа, ни ушей, маленькие бусинчатые глазки и слишком тонкая для рта линия. Из черепа прорезались рога — острые, блестящие в сумраке. Пальцы у всех троих вытянулись, как струящиеся нити воска, и изогнулись в длинные паучьи когти.

Женщина раскрыла рот и высунула длинный, тёмно-алый язык; капала вязкая жидкость, слишком уж похожая на кровь.

Дыхание перехватило. Экран снова дёрнулся, и на миг мне показалось, что у девочки дёрнулась голова — рванулась под неестественным углом, — а затем изображение растворилось в статике.

«Райан, — прошептала я, тряся его за плечо. — Райан…»

Он зашевелился и простонал: «Джейн… что такое?»

«Проснись, — прошипела я, сунув ему видеоняню. — Смотри. Просто смотри».

Райан сел, протирая глаза. «И что теперь?»

«Просто — смотри», — сказала я, вжимая монитор ему в руки. Пульс так бился, что отдавал в горле.

Экран мигнул. Пошли помехи. И — вот они. Три искажённые фигуры у кроватки Джозефа, формы перекручены, неправильные, лица будто размазаны по стеклу.

Райан моргнул, наклонился ближе: «Что за…»

Он не успел договорить: картинка резко дёрнулась, и фигуры синхронно повернулись к камере.

И раздался крик. Это был не Джозеф. Это было не человеческое. Резкий, пронзительный визг, от которого кровь стыла.

Райан выронил монитор, экран погас. Секунду мы не двигались.

Потом я прошептала, едва слышно: «Этот… звук был из его комнаты».

Лицо Райана побелело. Он уже вскакивал с кровати прежде, чем я смогла вдохнуть.

Он натянул футболку и спортивные штаны, первым рванул к двери; его шаги почти не звучали по паркету. Я шла следом, сердце так гремело, что, казалось, его слышит Райан. Он распахнул дверь.

В комнате было тихо. Тусклый ночник в углу отбрасывал тёплый оранжевый свет на кроватку Джозефа и разбросанные игрушки. Джозеф спал, как ни в чём не бывало. Элайза и Ноа свернулись калачиками в своих кроватях, дышали ровно. Всё выглядело нормально. Слишком нормально. Единственным звуком было тихое жужжание видеоняни на комоде, зелёный индикатор мигал размеренно.

Райан шагнул внутрь, голос стал низким и хриплым: «Джозеф?»

Ответа не было. Только ровное дыхание.

И тут я увидела — воздух над кроваткой едва заметно подёрнулся, как мираж над раскалённым асфальтом, — и сразу исчез.

«Райан… — прошептала я, плотнее запахивая халат. — Ты это…»

«Видел», — перебил он, голос напряжённый. Он повернулся ко мне, челюсть сжата, глаза в полутьме жёсткие. «Джейн, забирай детей».

«Что?»

«Забирай детей, — повторил он твёрже. — Мы уходим отсюда».

Я застыла на полшага, глядя на него. Райан никогда не паниковал. Он оставался спокойным при всём — проколотые шины, грозы, даже больницы. А сейчас его рука, лежавшая на бортике кроватки, немного дрожала.

«Райан…» — начала я, но он покачал головой.

«Сейчас, Джейн».

Этот тон вернул меня в движение. Я поспешила к двухъярусной кровати, подхватила Элайзу и потянулась к Ноа. В ушах грохотал пульс. Воздух становился всё холоднее — даже в халате — тяжёлый, с чем-то невыразимым.

Я закутала близнецов в их одеяла, прижала обоих как могла, схватила телефон с тумбочки и поспешила вниз.

«Мама? Что происходит?» — спросила Элайза сонным голосом.

«Тсс, — прошептала я, стараясь звучать спокойно. — Просто прокатимся».

«Но на улице темно», — пробормотал Ноа, уткнувшись лбом мне в ключицу.

«Знаю, — сказала я и поцеловала его в лоб. — Только на одну ночь».

Я поставила близнецов на пол, помогла натянуть обувь и сунула босые ноги в кроссовки, не заботясь о носках. Снова подхватила детей и прижала к себе.

Райан наконец спустился с напряжённым лицом; Джозеф был надёжно пристёгнут в переноске. Челюсть у него была каменная, глаза бегали по тёмным углам, пока мы спускались.

На полпути свет мигнул. Раз. Два. И стабилизировался.

Элайза всхлипнула, вцепилась в мой халат: «Мама, мне страшно».

«Знаю, малышка, — прошептала я, сердце колотилось. — Мне тоже».

Райан потянулся к входной двери, схватился за ручку. Дом застонал. Глухо, низко, будто дерево сопротивлялось.

Дверь не поддавалась. Райан сильнее дёрнул, в руке звякнули ключи. Челюсть напряглась: «Она… заклинила».

Меня обдало холодом: «Как это — заклинила?»

И где-то за спиной раздался мягкий, намеренный скрип. Как шаги.

Скрип повторился — ближе.

Я обернулась, дыхание перехватило. На верхней площадке лестницы стояли три силуэта, наполовину проявленные в сумраке. На мгновение они были похожи на людей — мужчина, женщина и девочка, — но контуры мерцали, неправильные. Голова девочки резко дёрнулась в сторону, руки висели под странными, деревянными углами. Плечи мужчины тянулись вверх, слишком высоко, руки свисали низко, пальцы — неестественно длинные.

Райан без промедления ударил по двери ногой, но ничего; от удара Джозеф расплакался в переноске. Близнецы уткнулись лицами мне в грудь и затряслись.

Фигуры двинулись ближе, жадные до большего. «Райан, — прошептала я, крепче прижимая близнецов».

Он поднял взгляд — и застыл. «Джейн, — выдохнул, — к машине».

Фигуры пошли по лестнице. Сначала медленно, затем быстрее — каждый шаг отдавался, как раскат грома.

Райан дёрнул дверь изо всех сил. В этот раз она распахнулась с резким, скрежещущим звуком, от которого я вздрогнула. «Беги!» — рявкнул он, распахивая шире.

Я сорвалась с места. Босые ступни шлёпали по крыльцу, близнецы вцепились в меня; их приглушённые всхлипы смешались с грохотом в ушах. Ночной воздух хлестнул ледяным ветром, когда я споткнулась к кроссоверу в подъездной. Позади послышался треск древесины, половицы стонали под чем-то, чего не должно существовать.

Райан мчался следом, неся переноску с Джозефом. «Садись!» — крикнул он.

Я нащупала ручку, руки так тряслись, что я едва ухватилась, но замок всё-таки поддался. Райан всунул мне переноску, и я поспешно усадила близнецов и младенца, дыхание рвалось короткими, неровными толчками. Я забралась следом и захлопнула дверь как раз в тот момент, когда Райан обежал капот и прыгнул за руль.

Через лобовое стекло я увидела их —

фигуры сорвались вперёд с невозможной скоростью, все втроём на четвереньках. Они мчались к машине.

«Райан — жми!» — закричала я.

Он повернул ключ. Двигатель сперва заикаясь кашлянул — а затем взревел. Машина рванула назад по гравию, а фигуры ломились к нам, дёргаясь, как куклы с оборванными нитями.

На мгновение я подумала, что они побегут за нами по дороге. Но как только колёса выкатились на улицу, силуэты остановились — замерли на границе участка, стоя в свете фар.

Они просто… смотрели нам вслед.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
91

Моя умирающая мать пообещала, что её ангел-хранитель будет оберегать меня. Теперь я его видел, и не думаю, что это ангел

Это перевод истории с Reddit

Мама умерла два месяца назад. Это не была трагедия в неожиданном, ошеломляющем смысле. Это было долгое, медленное, тихое угасание. Рак. У нас были годы, чтобы подготовиться, но по-настоящему к этому не готовишься. Последнюю неделю мы провели в стерильной, бежевой палате хосписа, пахнувшей хлоркой и тихой окончательностью. Я сидел у её кровати, держал её тонкую, бумажную на ощупь руку и просто смотрел, как она дышит.

Она с этим смирилась. Это и было самым странным, самым трудным. Пока я был тугим, вопящим узлом горя и предчувствуемой утраты, она оставалась спокойной. В её последний день, когда дыхание стало поверхностным, а голос — сухим, шуршащим шёпотом, она притянула меня ближе. Её глаза, которые до этого были мутными и отрешёнными, вдруг стали кристально ясными.

«Не грусти, мой хороший, — прошептала она, едва заметно улыбнувшись усталой улыбкой. — Я не боюсь. Я никогда не боялась. Он всегда был со мной».

«Кто, мам?» — спросил я, едва выговаривая слова сквозь слёзы.

«Мой хранитель, — сказала она, переведя взгляд куда-то за моё плечо. — Мой защитник. Его мне оставила моя мать, когда умерла. Он всю жизнь меня берег. Он никогда не позволял случиться настоящей беде».

Я не знал, что ответить. Мама всегда была немного… духовной, в таком расплывчатом, неконфессиональном смысле. Я решил, что это морфин говорит, последнее утешительное наваждение. Я сжал её руку.

«Когда я уйду, — продолжила она, вновь впившись взглядом в мои глаза с неожиданной силой, — он перейдёт к тебе. Так должно быть. Ему нужен тот, за кем присматривать. Теперь ты всегда будешь в безопасности».

«Мам, не говори так», — выдавил я.

«Сначала ты мне не поверишь, — сказала она, не слушая, и голос её вдруг окреп, обрёл странную, последнюю твёрдость. — Но ты поймёшь. Будет десять знаков. Десять примет после того, как меня не станет. Когда увидишь десятую — узнаешь, что он с тобой. А потом… потом ты увидишь его».

И она перечислила знаки, её голос перешёл в низкое, размеренное заклинание: «Возвращённая монета. Безмолвный колокол. Расчищенный путь. Спасённое падение. Неуслышанное предупреждение. Ответ на страх. Запах древней земли. Прикосновение холодной шерсти. Голос не твоим ртом. И, наконец… взгляд в ответ».

Она закончила, и из её губ вырвался глубокий, умиротворённый вздох. Она закрыла глаза. А спустя несколько часов её не стало.

Похороны прошли как в тумане. Недели после — удушливая мгла горя и бумажной волокиты. Я просто двигался по инерции, призрак в собственной жизни. Я совсем забыл её странные последние слова. Казалось, это просто бред умирающей — красивая, но пустая поэзия.

А потом появился первый знак.

Я был в супермаркете, возился у машины со связкой ключей, и монета в двадцать пять центов выскользнула у меня из пальцев, звякнула и укатилась по тёмному, мокрому асфальту. Было поздно, шёл дождь. Я поискал минуту, но монета пропала, наверное, закатилась под машину. Я вздохнул, махнул рукой и поехал домой. Когда дома вывалил содержимое карманов на комод, она лежала там — прямо в центре россыпи ключей и кошелька. Одна-единственная сухая, блестящая монета в 25 центов.

Я уставился на неё. Это было невозможно. Я ведь проверял — в карманах ничего не было. Но ум, затуманенный горем, тут же подсунул десяток рациональных объяснений. Наверное, у меня была ещё одна. Наверное, я поднял её, не заметив. Я отмахнулся, но крошечное холодное семечко тревоги уже пустило корень. Возвращённая монета.

Через неделю — второй знак. Я шёл с работы домой, как обычно проходя мимо старой, давно закрытой церкви. Когда я миновал её безмолвную каменную колокольню, я это услышал. Один-единственный чистый, глубокий удар большого колокола, раскатившийся по тихому дневному воздуху. Я поднял голову. Башня была неподвижна. Огромный колокол не качался. Птицы не вспорхнули. Никто на улице, кажется, этого не заметил. «Слуховая галлюцинация», — сказал я себе. Стресс и горе странно действуют на мозг. Безмолвный колокол.

Третий знак пришёл через пару дней. Наше офисное здание старое, и техперсонал там постоянно что-то чинит. Я направлялся в комнату отдыха, но коридор перегородила огромная тележка с инструментами и оборудованием, оставленная рабочим, которого нигде не было видно. Я вздохнул, раздосадованный, и пошёл в обход. Дошёл до конца коридора, свернул — и тут понял, что забыл кошелёк на столе. Повернул назад. Коридор был пуст. Огромной тележки не было. Всё заняло меньше тридцати секунд. Никто не мог утащить её так быстро. Она просто… исчезла. Расчищенный путь.

Это было уже не просто беспокойство. Мне становилось страшно. Слишком уж это было точным, слишком уж совпадало со странным пророчеством моей матери. Я начал чувствовать себя персонажем истории, которую пишет кто-то другой.

И я начал чувствовать, что за мной наблюдают. Постоянное, негромкое покалывание на затылке. Я сидел у себя дома и вдруг ощущал резкое, тяжёлое давление, словно в комнату только что кто-то вошёл. Я резко оборачивался, сердце колотилось, но там никогда никого не было. Я и видеть начал: мелькание на самом краю поля зрения. Тень в дверном проёме — чуть слишком высокая, чуть слишком густая. Стоит посмотреть прямо — и ничего.

Четвёртый знак случился через неделю. Я стал неуклюжим от горя, перестал следить за собой. Спускаясь по ступеням в вестибюль дома, я промахнулся мимо ступеньки и полетел вперёд. Помню тошнотворный, невесомый провал и вспышку — плиточный пол стремительно приближается. Я приготовился к удару, к хрусту костей. Но удара не было. Я просто… остановился в футе от пола, завис на долю секунды, будто невидимая сильная рука поймала меня за грудь. А потом меня мягко поставили на ноги. Я стоял, дрожа, в пустой, тихой лестничной клетке. Спасённое падение.

Пятый и шестой знаки пришли почти подряд, словно двойной удар от этой невидимой силы, которая теперь распоряжалась моей жизнью. Я собирался войти в лифт в торговом центре, когда на меня накатила внезапная, необъяснимая волна чистого ужаса, тихий внутренний крик: не входи. Я замялся и дал дверям закрыться. В ту же секунду погасли огоньки индикатора этажей, по шахте пошёл громкий скрежещущий звук, а затем издалека донёсся звон тревожной кнопки. Неуслышанное предупреждение.

Тем же вечером я шёл домой через парк. Крупная собака без поводка, злобно лая, сорвалась ко мне с оскалёнными зубами. Я застыл, меня пронзил первобытный страх. Пёс был уже в футе от меня, готовый прыгнуть, когда внезапно остановился. Тонко, испуганно взвизгнул, поджал хвост и убежал, будто увидел что-то прямо у меня за спиной. Ответ на страх.

Шесть знаков позади. И моя жизнь уже была не моей. Мною кто-то невидимый, непостижимый руководил, защищал, направлял. Ощущение чужого взгляда стало неоспоримым.

Я начал видеть его яснее, хоть и никогда прямо. В чёрном зеркале выключенного телевизора я замечал фигуру, стоящую в комнате за моей спиной. Высокую, сгорбленную, как старик, с руками слишком длинными — пальцы почти касались пола. В отражении витрины, мимо которой я проходил, видел его — тёмную, грузную громаду шагах в трёх позади, всегда держащуюся в тени.

Седьмой и восьмой знаки подтянули его ближе: из зрительного присутствия — в физическое. В квартире время от времени стал появляться странный запах. Тяжёлый, мускусный, звериный. Пахло сырой, жирной землёй и ещё чем-то… чем-то вроде мокрой шерсти. Запах древней земли.

Однажды ночью я лежал в постели с включённым светом, нервы — голые провода. Я уже проваливался в серую полоску перед сном, когда что-то коснулось моей вытянутой руки. Ощущение было жёстким, щетинистым, как будто я провёл ладонью по густой, проволочной звериной шерсти. Я дёрнул руку, захрипев от страха, сердце взорвалось в груди. В комнате я был один. Ничего там не было. Прикосновение холодной шерсти.

Восемь знаков уже было позади. Ужас стал постоянным попутчиком. Я знал, что девятый близко. И знал: вместе с ним придёт финальное, страшное раскрытие. Я не понимал, чего боюсь больше — ждать или увидеть.

Девятый знак явился прошлой ночью. Я наконец-то провалился в рваный, тяжёлый сон. Меня разбудил голос. Низкий, гортанный, влажный шёпот прямо в ухо. Это был не знакомый мне язык, но смысл я почувствовал костями. Это было слово, означавшее: «Моё». Голос не твоим ртом.

Остаток ночи я просидел, сжавшись в углу гостиной, вцепившись в бейсбольную биту, глядя на тени, дожидаясь рассвета.

Сегодня я знал — всё закончится. Последний знак. Я сидел на диване, телевизор выключен, в квартире горит весь свет. Присутствие в комнате давило нестерпимо. Это было физическое давление, густая тяжесть в воздухе. Мускусный, звериный запах забивал всё. Я чувствовал его — прямо там, в тёмном коридоре, ведущем в мою спальню. Он ждал.

Не знаю, что на меня нашло. Может, год горя. Может, недели нарастающего ужаса. Но я устал бояться. Я устал быть жертвой в этой истории про привидение. Мне нужно было его увидеть. Нужно было встретиться лицом к лицу.

«Ладно, — сказал я в пустоту, голос дрожал, но в нём звучало упрямство. — Я знаю, ты здесь. Покажись».

Воздух в коридоре словно задрожал, потемнел. Из мрака стала вылепливаться фигура. Сначала — знакомый, сгорбленный силуэт старика. Он был высокий — футов семь, даже в сутулости. Руки — длинные, узловатые пальцы с тремя суставами шуршали по половицам. Тело покрыто густой, свалявшейся, жирной чёрной шерстью.

А потом он поднял голову.

И я увидел его лицо.

Это было не человеческое лицо. Это была длинная, узкая, бородатая коза. Рога — толстые, изогнутые, закручивающиеся назад от узкого черепа. Но хуже всего — то, что окончательно, без остатка сломало мне разум, — были его глаза. Это были не тупые, безмятежные глаза сельского животного. Это были пара разумных, древних и совершенно злобных жёлтых глаз с горизонтальными щелями-зрачками, как у змеи. И они смотрели прямо на меня.

Взгляд в ответ.

Десятый знак. Последняя примета.

Ангел-хранитель моей матери.

Я не закричал. Крик застрял в горле тяжёлым, неподвижным комом чистого ужаса. Мы просто смотрели друг на друга вечность — через двадцать футов моей залитой светом гостиной. И в его древних жёлтых глазах я увидел то же выражение, что было на лице моей матери, когда она умирала: спокойствие, мир, знание.

Он — мой защитник. Мой хранитель. Он был со мной, тихой невидимой тенью, все последние два месяца. Он расчищал мне путь. Он спас меня от падения. Он отпугнул собаку. А теперь, когда я его увидел, ему больше незачем прятаться.

Я пишу это сейчас за своим столом. Солнце уже взошло, но облегчения не принесло. Потому что он всё ещё здесь. Он стоит в углу комнаты у двери, его сгорбленная, волосатая фигура — чёрная дыра в утреннем свете. Он не двигался. Он просто… смотрит.

Последние мамины слова звенят у меня в голове: «Я никогда не боялась. Он всегда был со мной».

Что мне делать? Как сбежать от ангела-хранителя? Как бежать от защитника, который никогда, ни за что не позволит причинить тебе вред, но чьё само присутствие — участь хуже смерти?


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
18

Жителей дома в Казани напугали копирующие их тени в соседнем здании

Жителей дома в Казани напугали копирующие их тени в соседнем здании

Жители одного из многоэтажных домов в Казани пожаловались на тени, которые появились в заброшенном здании напротив. По словам жильцов, пугающие объекты копируют их образ жизни, передает корреспондент АНГН "Кабинет №13".

Граждане утверждают, что в строении, стоявшем заброшенным около десяти лет, недавно начали происходить необъяснимые явления. В некоторых окнах видны включенный свет и тени, которые полностью повторяют действия людей из квартиры дома напротив.

"Знаете, они будто наше гротескное отражение, — поделилась Айгузель М. — Я присматривалась к ним. Эти... Создания более вытянуты, в сравнении с обычным человеком, непропорциональны".

По словам ее соседа Марата А., можно почувствовать странное внимание от теней, если долго стоять у окна и смотреть на них.

"Они же прям повторяют. Прям все-все. Как я хожу, пылесошу, хотя никакого пылесоса у них нет. И если стоять смотреть в окно, они тоже смотрят. И недобро так. Жутко смотрят", — рассказал он.

Редакция отправила запрос в профильные ведомства. В Центре изучения паранормального (ЦИП) "Парадокс" нам ответили [ИНФОРМАЦИЯ СКРЫТА].

Ранее житель Тобольска Александр К. рассказал о странных линзах, которые купила его дочь на Хэллоуин. По его словам, по ночам начали происходить некоторые странности.

(Согласно пункту 18.1 Руководства по Сдерживанию и Изучению (РСИ), которое разработал ЦИП "Парадокс", СМИ обязано скрывать данные, относящиеся непосредственно к деятельности ЦИП — прим. редакции).

Читать больше новостей можно тут:

https://t.me/angnk13

https://vk.com/anomalkontrol


(Происходящее в новостях является литературным проектом и не имеет ничего общего с реальными событиями)


Хей-хей, всем отличных выходных! Я помню про безысходск, да, выйдет где-то в воскресенье под вечер, надеюсь.

Отдохните перед длинной неделей, кайфаните. Ну это к тем, кто пятидневку стандартную тянет) Остальным, крепитесь, товарищи! Редакция и все мои остальные личности с вами!

Показать полностью
22

" Черная кошка"

Несколько лет назад сбылась моя мечта - жить в селе и в своем доме.

Сегодня я хочу вам рассказать про то, какие события случились в этом доме. Ух! Такие мурашки бегают, когда вспоминаю!

Дом очень пришелся по сердцу нам, да и мы ему, наверное, тоже приглянулись, так как сразу почувствовали себя дома. Было совсем неважно, что в нем никто не жил уже более трех лет и он потихоньку начал разрушаться.

Пошел пятый месяц с того момента, как мы переехали в село. В доме сделали ремонт. Жили тихо и спокойно. Занимались огородом, завели небольшое хозяйство.

Как- то слышим – стук в ворота. Собачка наша гавкала и рвала цепь так, что думали цепочка не выдержит, и порвется. Муж вышел первый. Он открыл ворота, перекинулся несколькими словами с гостем и позвал меня.

Выхожу. За воротами стояла женщина, на вид так лет 75-80. Сгорбившаяся старушка, с клюкой и очень недовольным лицом.

- Здравствуйте! – начала я - что вы хотели?

Она посмотрела на меня сверлящим взглядом:

- Я хозяйка этого дома! Это мой дом! Впустите меня! - произнесла она скрипучим голосом и как стукнет своей клюкой об землю!

- Как это вы хозяйка? Пять месяцев назад мы купили этот дом! И, насколько мне известно - он пустовал, на тот момент, более трех лет! Вы о чем? - парировала я.

- Этот дом мой! Мой муж его строил! Тут дети мои выросли! Меня дочь вот забрала к себе, а я больше не могу там жить! Я хочу домой!

Вижу, из машины выходит женщина, которая нам и продавала этот дом. Я, конечно, сразу поняла, что это и есть дочь нашей гостьи с клюкой. Она подошла к старушке.

- Мам! Пойдем отсюда! Я же тебе говорила, что дом продан! Хватит людям надоедать! Поехали! - начала упрашивать она свою маму - Простите нас, пожалуйста … Старый человек… Запамятовала … Вот рвется домой и все тут! Вот упросила меня привезти ее хоть посмотреть на дом... Кто ж думал, что она тут такое устроит?!!!

- Да ничего, ничего... Не волнуйтесь… Все в порядке... Мы все понимаем ... - пытаясь успокоить гостей, ответила я.

Бабушка с дочкой потихоньку направились к машине, ну и мы с мужем зашли во двор. Но не тут- то было! Опять они вернулись! Вышла я сама…

- Слушаю вас…

- В моем доме остались иконы! Там две иконы, которые мне дороги! Верните мне их! - запричитала бывшая хозяйка.

- Уважаемая! Простите меня, пожалуйста, но икона в доме была одна. Я так понимаю, что это икона - оберег для дома. Поэтому я отдать ее вам не могу.

- Да нет же! Там две большие иконы! Две!

- Нет! Когда мы купили этот дом, то в углу первой комнаты висела маленькая икона «Николая Чудотворца» и все ... но ее я не могу вам отдать! А хотите я вам свою подарю?

- Нет! Там оставались иконы! Венчальные иконы… - причитала бабуля.

- Ну, хотите, зайдите в дом. Сами убедитесь...

- Мама! Ты же эти иконы тетке Аньке отдала! Ну что же ты к людям цепляешься? - вступила в уговоры дочь.

- Поехали отсюда! - скомандовала бабушка. Она уцепилась за дочку мертвой хваткой и лихо, перебирая клюкой, быстрым шагом направилась к машине.

Я, по своей натуре, очень дружелюбный человек. Но эта бабуля меня выбила из колеи, и мне пришлось держать себя в рамках приличия, чтобы ей не нахамить. Проводив взглядом уезжающую машину, я зашла домой. Мы с мужем, конечно, были в шоке. Купили дом, сделали ремонт, а тут приезжает бывшая хозяйка и требует вернуть ей жилье! Где это видано?

Но это еще что! Вот что случилось потом... Вот где «ягодки»! Морозец по коже гуляет всякий раз, когда вспоминаю эти события.

Прошло примерно полгода. Все было тихо и хорошо. Нам никто больше не звонил и не приезжал. Мой муж работает вахтовым методом, поэтому я была дома одна. Была поздняя осень. На улице темно, прохладно и сыро. В этот день моя черная, пуховая кошка, по кличке Мурка, очень меня обидела. Я ее поймала на обеденном столе, когда она решила полакомиться рыбой с моей тарелки

В наказание за содеянное, я ее отругала и выгнала из дома. Поужинав, включила телевизор и, заинтересовавшись какой- то передачей, села довязывать носки внуку.

И тут произошло из ряда вон! Сижу я в кресле. Возле кресла стоит включенный торшер. Вяжу носки. Работает телевизор. Общий свет погашен. По сути - торшер освещает только мое «рабочее место» и в комнате полумрак. Краем глаза вижу какое- то движение по комнате. Поднимаю глаза... Вот это да! Моя кошка сидит на пороге комнаты и наблюдает за мной. Ее глаза как - то неестественно горят, даже холодок пробежал по коже. Пока я искала ответы на вопросы в своем сознании: «Как так могло получиться, что Мурка в доме? Кто ее впустил? А может я ее не выгоняла?» - кошка, задрав хвост «трубой», мирной и гордой походкой прошла мимо меня, через весь зал, в спальню. На пороге спальни она остановилась, обернулась на меня и...

Ее скрыла темнота в комнате. Меня возмутило то, что Мурка должна быть наказана, а она разгуливает по дому! Как это может быть? Отложив спицы, я пошла за ней. Включаю свет в спальне – кошки нигде нет! Проверила все уголочки - нет моей Мурки и все тут!

«А может, пока я тут ее ищу, она в другой комнате? Кошка то черная. Могла и не заметить!» - подумала я. Мне пришлось включить свет во всех комнатах … Но безрезультатно! В доме я одна! Не выдержав, решила выйти во двор и позвать кошку. И она откликнулась! И знаете где?  На улице! Моя Мурка была во дворе, на улице! Она мирно сидела на заборе! Как такое может быть? Естественно я впустила свою красавицу домой, но какую кошку тогда я видела?

На следующий день приходит ко мне соседка и говорит:

- Привет! Я вот пришла тебя предупредить. Гавриловна вчера умерла. Хоронить сегодня будут.

- Привет. А кто такая Гавриловна?

- Да это ж бабка, ну бывшая хозяйка дома… Ну вы ж у нее дом покупали!

- Аааа ... ну да... поняла...

-Так дочка ее просила предупредить тебя. Гавриловна завещала перед смертью, что как хоронить будут, что б хоть на минуту возле дома гроб ее поставили. Так что не волнуйся и не обращай внимание. А то будешь переживать...

- Спасибо, Танюша, что предупредила. Теперь я понимаю, что за кошку я вчера по дому искала! Походу душа Гавриловны приходила с домом прощаться...

- Какую кошку?

Ну, я соседке вкратце и рассказала за мое происшествие.

- А во сколько времени это было то? – спросила она.

-Ну, примерно часиков в десять вечера...

-Понятно... Гавриловна умерла вчера в девять сорок пять вечера…

Похоронная процессия действительно приостанавливалась возле нашего дома.

Позже мне несколько раз снилась бабуля с клюкой, но это уже совсем другая история.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!