Однако нейробиолог Николас Райт, который много лет работает советником по национальной безопасности у британских и американских военных, предпочитает концентрироваться на эндогенных процессах, сосредоточившись на том, что происходит в головном мозге человека. И действительно, как люди реагируют на страх и стресс? Как солдаты оценивают риск или принимают жизненно важные решения?
Во введении к своей новой книге "Мозг в бою: каким образом головной мозг влияет на поведение человека во время войны и наоборот" (Warhead: How the Brain Shapes War and War Shapes the Brain) распространенные объяснения причин, по которым во время Второй мировой союзникам удалось победить страны "Оси", зачастую сводятся к следующему утверждению: "людские ресурсы были русские, производство — американское". Однако эта знакомая формула упускает множество важных фактов: "Германия почти победила; Великобритания не проиграла; воля русских была непреклонна; а американцы набирались опыта у изобретательных и боеспособных противников".
По мнению Райта, "ничего из этого нельзя понять, если игнорировать главное орудие войны — человеческий мозг". То же самое можно сказать и о современных войнах. Боевые действия уже ведутся не только винтовками и снарядами, но также и с помощью искусственного интеллекта, беспилотников и кибератак. Тем не менее, эти войны оказывают влияние на наш образ мыслей, чувства и боевую тактику.
В своей книге "Мозг в бою" Николас Райт повествует о том, каким образом вооруженный конфликт влияет на области мозга, которые отвечают за те или иные процессы, начиная от врожденных рефлексов рептильного ствола головного мозга и вплоть до когнитивных и метакогнитивных функций префронтальной коры. Райт также рассказывает, как все эти знания использовались в войнах прошлых и нынешних, а также о том, каким образом их можно будет использовать в будущем для повышения наступательного потенциала солдат или же для защиты гражданского населения от внешних угроз.
Недавно мне удалось побеседовать с Николасом Райтом. Мы коснулись следующего вопроса: в какой степени насилие и конфликты являются неотъемлемой частью истории человечества, сможет ли человечество когда-либо достичь мира во всем мире и каким образом биологически обусловленное стремление к сильной руке порождает появление авторитарных режимов.
(Далее приводим сокращенный текст интервью).
Big Think: Что побудило вас написать эту книгу и почему взаимосвязь между нейронаукой и обороной страны столь актуальна в наше время?
Райт: Сегодня многие хотят знать, почему в истории было столь много войн и как нам с этим быть. Чтобы ответить на эти вопросы, можно было бы воспользоваться новейшими исследованиями человеческого мозга, который всегда являлся главным оружием войны и мира.
Взять хотя бы май 1940 года. Живой силы, орудий, танков и самолетов у германской армии было меньше, чем у защитников Франции. Однако в 1920-х и 1930-х годах германские военные пытались выяснить, каким образом можно воспользоваться адаптивными способностями человеческого мозга: умением противостоять нервным потрясениям, способностью проявлять творческую активность, силу воли, отвагу, боевую выучку, хитрость, чтобы одерживать победы в войнах, захватывать противника врасплох и действовать на опережение.
— Как с течением времени эволюционировало научное понимание роли головного мозга в военном конфликте?
— Когда теоретики рассуждали о войнах, человеческий мозг в этих размышлениях всегда занимал главное место. Это мы видим и в сочинениях древнекитайского философа Сунь-цзы, превозносившего обман и самопознание, и в работах прусского теоретика начала XIX века Карла фон Клаузевица, которому война представлялась в виде столкновения характеров. Тем не менее, научное изучение мозга действительно получило распространение в конце XIX века.
Одна из идей, которая в значительной степени ускорила наше научное понимание, заключается в том, что человеческий мозг использует некие модели, помогающие связывать чувства и действия, помогая тем самым человеку достигать поставленных целей. Эти модели могут выдавать информацию, которая способна противоречить здравому смыслу. Например, нам кажется здравым смыслом, что свет, попадая на сетчатку глаза, преобразуется в сигналы, а затем мозг обрабатывает их в изображения. Однако это не совсем так: наше восприятие контролируется нашими ожиданиями. Каким бы объективным ни казалось наше восприятие, мы способны воспринимать лишь часть реальности.
Вспомним знаменитое понятие "туман войны", введенное в оборот Карлом фон Клаузевицем. По мере роста индустриализации обществ ученые использовали свое понимание восприятия, чтобы еще больше сгустить этот туман. Вот что говорилось в руководстве по психологии для Вооруженных сил США, выпущенном в 1943 году: "Воспользуйтесь мозгом другого человека, используйте те правила, которыми он пользуется, для того чтобы его обмануть и заставить воспринимать то, чего нет в реальности". Использование тех ожиданий, к которым тяготеет мозг, было основной целью. И даже по мере перехода военных структур на цифровые технологии эта цель осталась.
— Каким образом представление о функционировании человеческого мозга смогло нам помочь в военных вопросах — в тех способах, при помощи которых мы ведем войну? И каким образом мозг сможет повлиять на способ ведения военных действий в будущем?
— Приведу вам три примера из моего опыта консультирования Пентагона. Во-первых, упомяну об усилении "информационных операций" для защиты населения от атак со стороны тех, кто хотел бы посеять у нас раздоры и нестроения. Каковы наиболее важные особенности аудитории, текстовых сообщений в мессенджерах и в социальных сетях, с учетом которых можно было бы оказывать влияние на людей? Вот мозг как раз и помогает нам эти особенности выделить.
Во-вторых, коснемся темы ядерного оружия. Во время работы над этой книгой я встречался с аналитиками из Стратегического командования Вооруженных сил США, которое отвечает за ядерное планирование Соединенных Штатов. Для них зачастую наиболее важной является следующая задача: получить представление о том, как мыслит тот или иной человек, поскольку работа аналитиков, по сути, заключается в том, чтобы выяснить, как мыслят такие ключевые политические деятели, как Си Цзиньпин, Владимир Путин и Ким Чен Ын.
В-третьих, затронем вопрос о том, каким образом люди и компьютеры (включая ИИ) могут работать сообща. У вас могут быть самые лучшие в мире технологии, однако если они не сработаются с человеком-пользователем, то вы проиграете. В ходе совместной работы искусственного интеллекта и человека необходимо наладить между ними эффективное взаимодействие. А для этого нужно разбираться не только в технической стороне вопроса, но также коснуться тех аспектов, которые связаны с человеком как таковым.
— Не могли бы вы рассказать о нейробиологических аспектах, лежащих в основе "желания воевать", то есть концепции, которая преимущественно обсуждается в литературном и философском, но не в научном контексте?
— Страх берет верх над человеком, потому что практически никто из людей не хочет умирать. Инстинкт самосохранения — одна из основных потребностей живого существа. И все же бегство — зачастую отнюдь не лучший способ добиться успеха или выжить. Поэтому люди, как и большинство других животных, стремятся оценить риски и снизить их.
В механизме оценки риска принимает участие не только миндалевидное тело, но и островковая доля, расположенная рядом с ним. Островковая доля помогает объяснить еще одну причину, по которой солдаты не покидают поля боя, продолжая воевать, — это наличие крепких социальных связей с бойцами из своего подразделения, которых этот солдат не желает оставлять или подводить.
Здесь подойдет хорошая аналогия с оркестром. Отдельные группы оркестра (струнные, ударные и так далее) играют сообща, и поэтому игра каждой группы в отдельности не будет звучать гармонично.
Выстроенная в головном мозге "восходящая" система, созданная по принципу "снизу вверх", наделяет "оркестр" как раз такими свойствами, как способность реагировать на боль, удовлетворять жизненно важные потребности (например, чувство голода) и проявлять эмоции, такие как чувство гнева или страха. В то же время, более когнитивные, "нисходящие" системы, созданные по принципу "сверху вниз", проистекающие из высших областей мозга, таких как префронтальная кора, обеспечивают такие способности, как контроль и осмысление своих действий или же [способность] размышлять о мышлении. Дело в том, что человеку необходимы обе системы.
— Являются ли качества, полезные на поле боя, такие как умение подавлять страх и оценивать риск, врожденными или же приобретенными?
— Такие качества, как умение подавлять страх, человек способен развить в ходе тренировок. Например, солдаты, которых обучали прыжкам с парашютом, демонстрировали выраженную реакцию на стресс уже через несколько минут после первого прыжка, однако при последующих тренировочных прыжках этот стресс уже сменялся просто волнением. Именно поэтому тренировки имеют решающее значение. [Они] помогают избежать той ситуации, когда моральный дух ослабевает, как это было у французских солдат в 1940 году; кроме того, тренировки помогают человеку справляться с непредвиденными обстоятельствами.
В целом, тренировки, судя по всему, более важны, чем избирательный подход к отбору военнослужащих; правда, тот же избирательный подход необходим для набора специалистов с узкой специализацией. Для достижения высокого уровня мастерства необходимы врожденные способности, тысячи часов практических занятий и умение учиться. Все три фактора важны, и ни один из них не достаточен сам по себе.
— Если допустить, что человеческая природа и мирная жизнь — две несовместимые вещи, то тогда какие конкретно в этом случае практические шаги могли бы предпринять страны для укрепления мира и предотвращения войн? Вместо погони за утопиями, каким образом можно было бы использовать самопознание для создания чего-то более прочного?
— Главная причина моего оптимизма заключается в том, что человеческое самопознание носит накопительный, кумулятивный характер. Самопознание может помочь нам избежать чрезмерно упрощенных, ошибочных или неполных идей. Стивен Пинкер (Steven Pinker), по всей вероятности, был прав, когда утверждал, что ход истории ведет нас к миру (профессор Стивен Пинкер — канадско-американский учёный и популяризатор науки, специализирующийся в области экспериментальной психологии, психолингвистики и когнитивных наук. — Прим. ИноСМИ). Однако этого недостаточно для обеспечения нашей безопасности, поскольку во̀йны все-таки имеют место быть, и сами по себе они не заканчиваются.
Другие мыслители, такие как Роберт Сапольски (Robert Sapolsky), надеются, что мы можем-таки остановить войны (американский нейроэндокринолог, профессор Стэнфордского университета. — Прим.ИноСМИ). Для этого необходимо убедить достаточное количество людей в том, что войны бессмысленны и не несут никакой пользы. Примирение столь же естественно, как и военный конфликт. Однако пацифизм, или полное нежелание защищать себя, в сочетании со стремлением к миру как к цели, не предоставляет нам никаких инструментов для достижения мира. Некоторые стороны по-прежнему слишком сосредоточились на создании все более мощных вооруженных сил или же все более агрессивном их использовании, вне зависимости от последствий, связанных с их применением.
И все-таки мы можем снизить вероятность эскалации вооруженных конфликтов и войн. [Для этого] нам нужно понять, почему же люди воюют, проигрывают или, наоборот, побеждают. Здесь необходима мудрость, то есть умение шире взглянуть на мир и увидеть самих себя в более широком контексте — только в этом случае наши усилия приведут к улучшению жизни.
— Некоторые полагают, что значимость таких факторов, как конфликт и агрессия в человеческой истории, преувеличена и даже неверно истолкована. Обращаюсь к вам как к нейробиологу и советнику Пентагона: скажите, как вы относитесь к этому утверждению?
— История человечества свидетельствует всего лишь о безжалостном насилии? Нет-нет. В ней нашлось место также и для искусства, и для красоты, и для любви, счастья, созидания, изобретений и для всяких чудес. Однако насилие тоже отчасти присутствует среди нас. Наши ближайшие родственники-обезьяны, такие как шимпанзе и бонобо, в изрядной степени используют насилие, как и многие группы охотников-собирателей. С момента появления государств история полна войн.
Мудрый человек не отворачивается просто так от того, что для него вдруг станет неприятным, особенно когда ставки высоки. Но в реальности приходится видеть, что один преувеличивает роль насилия, другой — преуменьшает. И то, и другое — я об этом говорю в книге — может быть опасно.
— Войны видоизменяются, эволюционируют. Если взять ствол головного мозга, то с его помощью мы можем получить представление о природе военных конфликтов в их самых примитивных формах. Тогда возникает вопрос: какие тогда области мозга помогут нам справиться с войнами и военными технологиями будущего?
— Позвольте, я уточню: весь человеческий мозг целиком будет определять наше военное и технологическое будущее.
Возьмем, к примеру, гипоталамус. Он расположен в верхней части мозгового ствола и играет важную роль в регуляции сна, жажды, чувства голода, терморегуляции и полового поведения. Исследования гипоталамуса могут принести человечеству значительные преимущества. Например, астронавтам, которые полетят на Марс, придется месяцами выживать в небольшом помещении космического корабля, обходиться минимальным количеством пищи, пребывать в условиях микрогравитации, что способно вызвать атрофию костей и мышц; кроме того, астронавтам придется подвергаться воздействию космического излучения, испытывая на себе его негативное влияние. Справляться со всеми этими проблемами живому организму помогает гипоталамус.
Решающую роль также будут играть высшие отделы мозга. Например, все чаще в нейрокомпьютерных интерфейсах будет использоваться дополненная реальность, которая будет сообщать нам дополнительную зрительную информацию — это все для того, чтобы помогать нашей деятельности. И это произойдет вовсе не из-за того, что дополненная реальность — эдакая модная тема в Кремниевой долине, а потому, что дополненная реальность — это естественное продолжение человеческого механизма восприятия.
Обработка текстовой информации в головном мозге завершается в лобной доле, то есть в той области, которая отвечает за рефлексию — размышление о мышлении. Механизм рефлексии понимать крайне важно, поскольку она всегда является инструментом, позволяющим принимать более адекватные решения в самых сложных ситуациях. [Например,] человек или же искусственный интеллект не могут быть абсолютно мудрыми. Однако, чем больше мы узнаем о механизмах работы мозга, отвечающих за принятие решений, называемых "мудрыми", тем больше возможностей перед нами открывается при создании более умного искусственного интеллекта.
— Вы писали о нейробиологии войны. А как насчет нейробиологии авторитаризма? Каким образом подобным режимам удается эксплуатировать те или иные области мозга или же те или иные когнитивные способности?
— Большинство социальных живых организмов самоорганизуются, выстраивая социальную иерархию, поскольку с ее помощью можно снизить агрессию и сохранить потенциал группы. Сильное лидерство также повышает эффективность: так, например, группе врачей, которые оказывают помощь травмированному пациенту, нужен кто-то, кто мог бы ими руководить, иначе где-то что-то будет недоделано.
Авторитаризм всегда готов бросить вызов свободным сообществам, поскольку эффективность лидерства и социальных иерархий всегда создают условия для возникновения авторитаризма. Харизматичные и успешные военные лидеры, такие как Дуглас Макартур (Douglas MacArthur), отказавшийся выполнять приказы президента Гарри Трумэна (Harry Truman) во время Корейской войны, всегда будут обладать значительной властью из-за своего авторитета и влияния, которые у них имеются благодаря поддержке армии.
— Вы упомянули, что гиппокамп, связанный с памятью и пространственной ориентацией, обуславливает стремление человека бороться за территорию, но вместе с этим он также обуславливает исторические обиды. Каким образом, по вашему мнению, коллективная память функционирует в геополитическом масштабе? Если власть предержащие способны перепрограммировать коллективную память общества, то означает ли это, что они, в прямом смысле этого слова, способны перепрограммировать человеческий мозг?
— Да! Не только те, кто находится у власти, формируют содержание, на основе которого потом функционируют наши общества. Мы все формируем человеческие воспоминания, которые физически закодированы в нашем мозге. Я видел пациентов, у которых из-за специфических нарушений работы мозга затронуты определенные типы воспоминаний. Потеря воспоминаний погружает человека в неопределенность, так как воспоминания нужны не только для прошлого, но и ради будущего с тем, чтобы нам можно было ориентироваться в пространстве возможностей.
Для того чтобы наши воспоминания могли приносить пользу, они, скорее, должны быть динамичными, а не статичными. Поэтому забывание — это активный процесс, особенность работы мозга, а не сбой в его работе. Коллективная память тоже динамична. Те истории, которые мы рассказываем о себе и о различных событиях, включая войны, формируются в ходе нашего социального взаимодействия, то есть в ходе разговоров, чтения, просмотра телевизора, фильмов.
У себя в Британии и в США мы по большому счету уже успели позабыть о фактах, известных множеству тех людей, которые действительно воевали или занимали руководящие посты во время Второй мировой войны. Мы забыли о том, что почти до самого конца войны немцы на суше сражались лучше, чем британцы и американцы. Также после Второй мировой значительно изменилась коллективная память во Франции: история коллаборационизма, то есть сотрудничества страны с Германией после июня 1940 года, почему-то вдруг превратилась в историю сопротивления.
Восприятие событий Второй мировой войны еще сильнее изменилось в Китае. И эти изменения имеют большое значение для современности. В своей книге я говорю о том, что участие Китая во Второй мировой войне было частью серии гражданских войн и что во времена правления коммунистического лидера Мао Цзэдуна война преподносилась как история становления коммунизма.
С тех пор, как в 2012 году Си Цзиньпин пришел к власти, в китайском историческом дискурсе все чаще упоминаются храбро сражавшиеся китайские солдаты-националисты (а не только коммунисты). Благодаря этому на передний план послевоенного мирового порядка отныне выдвигается победоносный и добродетельный Китай.
— Теория ядерного сдерживания, которая применяется в геополитике, предполагает, что людям свойственно действовать рационально. Однако нейробиология говорит нам, что человеческое восприятие действительности подвержено искажениям: на мышление влияют эмоции, а такие части мозга, как миндалевидное тело, отвечающие за обнаружение угроз, могут вызвать чрезмерную, излишне эмоциональную реакцию. Таким образом, нужно ли нам пересмотреть те допущения, которые лежат в основе, например, теорий ядерного сдерживания или киберсдерживания?
— Ни одна из западных стран не способна полностью уничтожить все ядерное оружие, которое имеется у России или Китая. А это означает следующее: вне зависимости от того ущерба, который можно причинить этим двум государствам, они оба будут способны нанести ответный удар и погубить миллионы людей. Все, что мы могли бы сделать в этих условиях, — это как-то повлиять на их решение, чтобы удержать их от применения ядерного оружия, а в случае возникновения войны — оказать на них столь сильное воздействие, чтобы этим двум странам не удалось бы перейти к эскалации конфликта.
Именно по этой причине сотрудники Стратегического командования Вооруженных Сил США проявляют интерес к механизмам человеческого мышления, то есть пытаются понять, как человек мыслит. Они хотят научиться управлять мышлением людей — как отдельных обществ, так и отдельных индивидуумов. А для этого мы должны всегда себя ставить на место другого человека и пытаться предугадать, как именно он станет действовать (или не действовать) в той или иной ситуации. Подобный подход просто необходим для того, чтобы нам было легче заключить с ним мир, сдерживать его; а в том случае, если нам вдруг придется с ним воевать, то перехитрить его.
