Лекция в военном вузе была прервана появлением в аудитории начальника института.

- Командировка. Недели на две. Нужны добровольцы – сказал генерал – Готовность 6 часов!

Поздним осенним вечером 1975 года с подмосковного аэродрома «Чкаловский» взлетел военно-транспортный самолет. На борту – три десятка офицеров-добровольцев. У всех уже были за плечами «дела военные». Цель командировки им была неизвестна. Через несколько часов полета самолет приземлился. Вышли на поле покурить и размяться. Кто-то, потянув носом воздух, сказал:

- Похоже, Африка!

Полетели дальше. За два часа до цели полёта была поставлена боевая задача и выданы карты.

Как только самолет закончил торможение на посадочной полосе, группа поспешила к зданию аэропорта. Оно было пусто. Расставились по позициям. Связались со штабом в Москве. И начали готовиться к приему следующих самолетов. Они прилетели через сутки. Военная техника и около 300 военнослужащих.

Так советские войска вошли в Луанду, лишь накануне покинутую португальцами. Началось формирование органов государственной власти и армии.

Через несколько дней разведка сообщила, что с юга, несколькими колоннами, к столице приближаются армейские подразделения Южно-африканской республики. Так как значительная часть офицеров была занята в регионах страны, остававшихся в столице распределили по точкам – на дорогах вокруг города. В качестве подкрепления добровольцы из местного населения и местные бойцы-революционеры. Джунгли непроходимы для войск. Движение возможно только по дорогам, прямым как просеки.

Офицер, тягач, тяжелое противотанковое орудие и пять негров с автоматами. Перекресток дорог километрах в двадцати от города. Противника не было двое суток. Это время офицер посвятил обучению своей команды. На исходе второго дня ангольцы уже четко выполняли обязанности артиллерийской прислуги. У офицера даже мелькнула такая мысль:

- Меня два года дрессировали в артиллерийском училище, а негры за два дня освоили!

Рано радовался!

На утро третьего дня в бинокль увиделась колонна мотопехоты. Офицер выставил прицел. Дистанция 2 километра. Негры споро зарядили пушку и встали по местам. Первый снаряд, как положено, в недолёт.

-Выстрел! – крикнул офицер и нажал кнопку. Пушка громыхнула.

- Подноси!  - заорал офицер – Заряжай!

Выставляя прицел, краем глаза уловил какое-то движение. Оглянулся. На пыльной дороге лежало пять «калашей». Последней мелькнула в тропической листве жопа водителя тягача.  

До колонны чуть больше полутора километров. Зарядил орудие, выстрелил, положив снаряд за последней машиной колонны. Следующим надо было бить точно, по головной машине. Но как не хотелось дразнить сотню вооруженных парней, когда стоишь перед ними один! И не убежать, ведь не негр же по джунглям бегать.

Дистанция 600 метров. Зарядил, прицелился. Рука на кнопке и подумалось: последний выстрел в жизни. Но, не случилось. Колонна остановилась. Одна за другой, начиная с задних, машины начали разворачиваться. Еще несколько дней просидел офицер на перекрестке. Он в одиночку не мог прицепить тяжелое орудие к тягачу. А соратники были заняты в других местах, где противник был не так осторожен.

Через месяц прилетели кубинцы. Целая дивизия. Воевали эти ребята по-настоящему. Во всех концах джунглей сноровисто гонялись и за южноафриканцами, и за бойцами оппозиционных, проамериканских формирований. К 80-м годам кубинский контингент в Анголе насчитывал уже до пятидесяти тысяч.

Папа Фидель заботился о своих ребятах. Стали прибывать самолеты с горячими кубинскими девчонками. Советские «обликум морале» с завистью наблюдали, как девочек валили на травку прямо рядом с посадочной полосой.

Двухнедельная командировка продолжилась в Мозамбике и растянулась на три года.

Однажды на одной московской кухне я познакомился с человеком. На его лысеющей голове был длинный и глубокий шрам.

- Мой друг брал Луанду в 1975 – сказал я.

- А я сдавал Луанду в 1986 – ответил собеседник.

- Там ранило?

- Нет, уходили мы из Анголы тихо.  Это позже, возле озера Чад. Под французский Иностранный легион попали.

Но это другая история.

По замыслу организаторов, этот Мемориал Башлачева, видимо, должен был быть сдержанным и строгим, в отличие от предыдущих двух ленинградских (1988, 1989) и московского (ноябрь 88-го). Каждый из них был по-своему показательным, потому что, как теперь понятно, все, связанное с именем Башлачева, концентрирует для внимательного взгляда многие проблемы развития, существования и перспектив русского рок-н-ролла.

Так уж повелось в России, что главным поводом для объединения людей чаще становится не какая-нибудь позитивная и светлая идея, а похороны и оплакивание посмертно канонизированных героев. И, увы, даже в этих случаях центром внимания становится не сам человек, а миф о нем, отношение к которому имеют как бы и все подряд, но ответственность за свою причастность чувствуют немногие.

И уж совсем у немногих находится достаточно силы и понимания, чтобы сохранить в атмосфере неуверенности, печали и безысходности чувство перспективы и сопричастности чему-то большему и просто по возможности лучше делать свое дело.

Первый ленинградский концерт прошел в атмосфере неуверенности и невозможности осознания того, что, собственно, произошло. Но, довольно быстро, лейтмотивом в разговорах рок-сообщества стала безусловная исключительность роли Башлачева в русском рок-н-ролле.

И, отягощенные сознанием этого, люди организовали московский лужниковский концерт и второй ленинградский - и были ошеломлены, увидев, что публика в своем большинстве вовсе не склонна относиться к Башлачеву с должным пиететом. Противоречие между местом Башлачева в пантеоне русского рока и очевидной ненужности его тем, ради кого организуются концерты, проявилось вполне недвусмысленно. Московское шоу продемонстрировало также несовместимость (в наших условиях) вполне благородных целей сбора денег на благотворительные нужды и мемориального вечера. Действительно, для того, чтобы собрать деньги, лучше всего организовать просто хороший рок-н-ролльный концерт, а вспоминать Башлачева лучше все-таки среди людей, для которых это действительно важно.

В этой неуютной ситуации оказался и концерт 20 февраля в большом концертом зале «Октябрьский». Полный зал, красно-синяя подсветка, большой портрет Башлачева, черная борода и черный галстук ведущего Анатолия Гуницкого… Концерт был заявлен как акустический: ни Кинчев, ни Цой, ни Гребенщиков, ни Бутусов не были упомянуты в афише (и не выступали), что должно было послужить неким фильтром для публики, потому что имени Башлачева и участников концерта было вполне достаточно для того, чтобы заполнить 2,5-тысячный зал.

Слухи о Кинчеве все же ходили, и некоторое количество красногалстучной молодежи просочилось на концерт, создав несколько нервозную обстановку у входа. В отсутствие вышеперечисленных лиц самым притягательным для «молодой шпаны» довольно неожиданно стал Егор Летов, что только добавило мрачности герою подполья.

Первая половина концерта, если не считать регулярных выкриков: «Костю давай!», свиста в адрес неизвестных публике персонажей, таких как Инна Желанная и угрюмо и деловито дефилировавших «спецназовцев», прошла чинно и спокойно: молодящийся герой 70-х Юрий Ильченко, малоизвестный певец «Сайгона» Андрей Дворин, немного растерянная Желанная, инвалид рока Сергей Рыженко, Андрей Макаревич с песнями в духе монологов М. Задорнова…

Большим знаком препинания в спокойном течении концерта стал Олег Гаркуша, прочитавший свое стихотворение «Если меня убьют». «Митьки» в Ленинграде всегда к месту и к слову, каковыми оказались и полномочные представители митьковской культуры Дюша Романов и Миша Васильев (ТРИЛИСТНИК). Официальный комфорт самого респектабельного в Ленинграде зала смог нарушить лишь Егор Летов. На протяжении трех коротких песен он выплеснул в лицо зрителям такую порцию ярости и ожесточения - по силе равную двум-трем десяткам гребенщиковских «Козлов», к которым БКЗ уже вроде бы успел привыкнуть - какой привычное вместилище кобзонов и пьех не получало никогда.

И… сорвал самые громкие аплодисменты за весь концерт, в которых отчасти потерялась выступавшая следом Янка. Выход Шевчука предваряло длинное инструментальное вступление Никиты Зайцева (скрипка) и Михаила Чернова (флейта), за которыми последовали десятиминутные «цыганские» напевы того рода, который вызывает пренебрежительную усмешку у молодежи, вскормленной на СМИТС и КЬЮР, как нечто «слишком русское» и традиционное раздражение у профессиональных патриотов, как вызывающе антинациональное. Шахрин с Бегуновым непритязательно и уверенно сыграли свой уральский ритм-энд-блюз и выглядели наиболее естественно и уместно.

Закончилось все несколько натужным пением ильченковского гимна 70-х «Бей, Колокол!» всеми участниками за заметным исключением Летова и Янки. Возможно, этот финал должен был означать некое единение все и вся под набат несуществующего колокола, но киноверсия «От Винта» в исполнении певца времени колокольчиков, прозвучавшая прямо перед этим, говорила сама за себя - и за всех - достаточно ясно.

В одной из пауз своей программы Юрий Шевчук открытым текстом и даже несколько добродушно выразил как бы то же самое, о чем за полчаса до него с таким остервенением пел Летов: «Пускай в этом году настанет конец этой чертовой власти». Только вот Летова нынче, как, может быть, и Башлачева в свое время, беспокоит совсем другое.

Ветераны отправились в ДК Связи на неофициальную часть мероприятия, а Егор с Янкой, сопровождаемые ленивыми выкриками осточертевших поклонников - вдоль по сырой Лиговке к метро.

Сергей Афонин, Сергей Чернов.

РИО, Ленинград. «ЭНск», Новосибирск, 4/90 г.

Янка Дягилева, «Придет вода», 1998г.

Федеральный закон от 17.11.2025 N 421-ФЗ "О внесении изменений в статью 1.1 Федерального закона "О днях воинской славы и памятных датах России"

https://www.consultant.ru/law/hotdocs/91503.html