0 просмотренных постов скрыто
Рождение Инквизиции и первые казни еретиков
Спасибо @serj1226 за донат, отправленный в поддержку моего блога!
Слово "инквизиция" происходит от латинского inquisitio, что можно перевести как "расследование". Этот термин широко использовался в юридической сфере еще до появления средневековых церковных учреждений с таким названием, и означал он выяснение обстоятельств дела - как правило, путем допроса, а иногда под пытками. Со временем под инквизицией начали понимать духовные суды в области христианских ересей. Раннее христианство страдало как от внешних врагов, так и от внутренних раздоров, проистекавших из всевозможных теологических разногласий, к которым относились разные толкования священных текстов, а также признание или непризнание этих самых текстов священными. Уже начиная со II века, в сленг христианских священников прочно вошло слово "еретик"- последователь и проповедник ереси (от haeresis - латинской транслитерации греческого слова, означающего "выбор"). В церковном понимании еретик - это человек, сознательно отклоняющийся от считающегося верным религиозного учения и предлагающий другой подход к этому учению.
Собственно, разногласия в толковании религиозных догм среди почитателей Иисуса Христа начались практически сразу после его смерти. Уже на организованном в 49 году Иерусалимском соборе между его участниками разгорелся спор о том, должны ли христиане соблюдать Закон Моисея (кодекс правил поведения, закреплённый в пяти первых книгах Библии, именуемых в иудейской традиции Торой, а в христианской традиции - Пятикнижием. Ядром кодекса являются десять заповедей). Так, например, Апостол Павел отрицал необходимость соблюдения всего закона Моисея христианами-неевреями, призывая взять из него за правило лишь кусок текста про десять заповедей, а в остальном он предлагал придерживаться тех постулатов, которые проповедовал он сам.
Апостол Петр и Апостол Павел .
Чтобы избежать появления лже-пророков, христианская церковь быстро соорудила институт, ставший прообразом средневековой инквизиции, в котором диаконов (обладателей низшей степени священства) обязали разыскивать еретиков, сеявших "плевелы ложного учения". Попавшегося вероотступника придавали епископскому суду, который на первых порах не отличался какой-либо жестокостью. Наоборот, общим правилом всех церквей было установление с еретиками человеколюбивого общения, дабы не спровоцировать их упрямство, а предшественники инквизиторов не подвергали еретиков телесным истязаниям, пытаясь вернуть их к истинной вере путем убеждения, а не с помощью репрессий. Однако высшие чины церкви довольно быстро поняли, что мирное убеждение вставших на кривую дорожку христиан работает крайне плохо и никак не способствует искоренению вредных мыслей из голов своей паствы, а значит, требовалось перейти к более жестким мерам.
Впервые смертная казнь в отношении еретика была приведена в исполнение в 385 году. Ее жертвами стали епископ Присциллиан, обвиненный церковниками в ереси, колдовстве и безнравственности за пропаганду своих взглядов на Священное писание, а также четыре его последователя. Все они были обезглавлены по решению суда. Со временем христианская церковь все больше проникала в жизнь простых европейцев, а ее представители стали играть одну из важнейших ролей в политических делах европейских государств. Пользуясь своим влиянием на монархов, церковники, дабы искоренить опасную для своей власти ересь, убеждали государей утверждать суровые законы против еретиков, выставляя их государственными преступниками. Причем наказания для несогласных с позицией католической церкви налагались в зависимости от состояния отступников: для благородных людей - отлучение и изгнание, а для крестьян и ремесленников - бичевание, отрезание волос и лишение имущества. С каждым веком наказание вероотступников становилось все жестче, и в конце концов, оно дошло до того, что за несогласие с общепринятыми догмами человек мог отправиться на костер.
К концу 11 века могущество Католической церкви достигло таких высот, что Папа римский Григорий VII отлучил от церкви вступившего с ним в конфликт императора Священной Римской империи Генриха IV, что стало первым подобным актом в истории. Данная анафема произвела неизгладимое впечатление даже на сторонников Генриха, которые потребовали от него немедленно урегулировать данный вопрос, или он будет низложен. В результате Генриху ничего не оставалось, кроме как попросить у Папы прощения. В январе 1077 года он босиком и во власянице прибыл в итальянскую крепость Каносса, где в то время находился Папа, и попросил аудиенции с ним, однако Григорий VII отказался принять Генриха. После полученного отказа император ждал у ворот крепости три дня. Всё это время он не снимал власяницы и постился. 28 января ворота наконец открылись, и Генриха впустили в крепость. Император встал на колени перед папой Григорием и стал просить его о прощении. После этой сцены понтифик простил императора и призвал его вернуться в лоно церкви. После этого события авторитет папства на континенте достиг своего апогея, и в дальнейшем понтифики стали использовать угрозу отлучения от церкви как самый действенный способ оказать давление на того или иного монарха.
Генрих IV и Григорий VII в Каноссе.
Родоначальником же инквизиции в том виде, в котором мы ее знаем, стал Папа Иннокентий III, взошедший на папский престол в 1198 году. Этот понтифик был энергичным противником ереси и провел против нее несколько по настоящему жестких кампаний. В начале своего понтификата он сосредоточился на альбигойцах, также известных как катары – секте, которая приобрела немало сторонников на юго-востоке Франции. Катары отвергали все плотское, а также учение католической церкви, в том числе иконы, необходимость храмов, крещение младенцев, христианское представление об аде и так далее. В 1208 году Иннокентий организовал Альбигойский крестовый поход, приведший к убийству примерно 20 тысяч христиан, несколько отклонившихся от католических догм (подробнее об этом можно почитать здесь - "Убивайте всех, Господь узнает своих!" - Альбигойский крестовый поход против катарской ереси ).
15 ноября 1215 года Иннокентий III открыл Латеранский Вселенский собор, по итогам которого было составлено 70 реформаторских указов. Среди прочего, собор законодательно закрепил недопустимость подчинения христиан евреям. Канон 69 не позволял евреям служить в госучреждениях, так как это давало им возможность "выразить свой гнев против христиан". Этот канон установил, что именно евреи распяли Христа, и поэтому было бы "слишком абсурдным, чтобы хулитель Христа осуществлял власть над христианами". Следовательно, евреи не должны были назначаться на государственные должности. В том же 1215 году Иннокентий объявил о создании особого церковного суда католической церкви под названием "Инквизиция", а также провозгласил новые меры против еретиков, гораздо более обширные и более строгие, чем это было раньше.
Иннокентий III сжигает еретиков. Миниатюра, 1416 год.
Незадолго до своей смерти в 1216 году Иннокентий утвердил создание двух новых религиозных орденов - орден францисканцев (основатель Франциск Ассизский) и орден доминиканцев (основатель Доминик де Гусман Гарсес), члены которых в будущем осуществляли функции инквизиторов. Иннокентий III поручил "новым монахам" функции розыска по делам веры, и они должны были находиться в полной зависимости от Рима и отстаивать его интересы. Устав этих орденов отличался своей строгостью, а скудость в одежде, еде и самобичевание были призваны напрочь лишить их чувства соболезнования к ближнему, ведь тот, кто безжалостен к самому себе, точно будет еще более безжалостным к любому вероотступнику. После 1215 года влияние инквизиции быстро распространилось на территории Италии и Франции, а чуть позже и во владениях Испании, где инквизиторы отличались особой жестокостью, впрочем, деятельность испанской инквизиции мы рассмотрим отдельно в одной из следующих статей данного цикла.
После 1240 года власть инквизиции распространилась по всей Европе, за исключением Англии. Стоит отметить, что несмотря на то, что в представлении человека 21 века инквизиция это ужасающий орган, пытающий и сжигающий всех подряд, в реальности дело обстояло совсем не так. Британский исследователь истории инквизиции Генри Кеймен в своей книге об испанской инквизиции отмечает, что архивы инквизиции содержат 49 092 досье, но только 1,9 % из них определяют вину обвиняемого и передают дело светским властям для исполнения смертного приговора. Остальные 98,1% были либо оправданы, либо получили легкое наказание в виде штрафа, покаяния или паломничества к святым местам.
Монахи-доминиканцы получили прозвище "псы Господни" - по игре слов dominicani - domini canes.
Более того, расследование и суд инквизиции зачастую представлял собой настоящий островок свободы в феодальной Европе. Обвиняемый в ереси мог призывать свидетелей для своей защиты, имел право на отвод состава суда и даже самого инквизитора. Первый допрос обычно проводился в присутствии своего рода "конфликтной комиссии", состоявшей из уважаемых граждан, мнение которых всегда учитывалось. Также существовала своеобразная программа защиты свидетелей, ведь имена доносчиков, давших показания на предполагаемого еретика, держались в строжайшей тайне. Однако если в ходе расследование выяснилось, что свидетель дал заведомо ложные показания, лжеца ожидало суровое наказание.
Поначалу инквизиция даже не имела права назначать телесные наказания за духовные преступления, и лишь много позже было разрешено применять пытку для допросов особо упрямых подследственных. Однако на пытки было наложено множество ограничений, и, по некоторым данным, только 2% задержанных инквизицией подвергалось пыткам, и те не длились более пятнадцати минут. Что же до приговоров, то инквизиция в принципе не могла приговорить кого бы то ни было к смертной казни, так как просто не имела на это права. Если суд инквизиции признавал человека виновным в ереси, то он передавал его светским властям, которые уже и решали его судьбу.
Суд инквизиции.
Обычно к смертной казни приговаривали тех, кто повторно впадал в ересь, уже будучи однажды осужденным за нее. Также казнили за колдовство и наведение порчи, причем большинством приговоренных за последнее были женщины. К слову, Церковный собор в Валенсии, проходивший в 1248 году, отнес разного рода ведьм и колдунов к еретикам. Чуть позже к еретикам отнесли и евреев с маврами, точнее, тех из них, кто склонял католиков своими словами или сочинениями принимать их веру.
Несмотря на все кажущееся мракобесие, многие историки считают инквизицию большим шагом вперед в деле развития судебной процедуры, ведь она пришла на место архаического "Божьего суда" (другое название "Ордалия" от слова "ordāl" - "приговор"). Ордалии выглядели примерно так: Когда, например, какой-нибудь рыцарь хотел оправдаться и доказать, что он не виновен в том, в чем его обвиняют, он требовал назначить Божий суд, на котором он сражался на поединке со своим обвинителем. Считалось, что тот, кто победил в битве, тому Бог помог, и, следовательно, он прав. То есть Бог все решил, а он - главный судья. У простых крестьян ордалии проходили в форме испытания огнем и водой. При испытании водой нужно было, например, достать кольцо из кипятка, прыгнуть в реку с быстрым течением, испытуемого опускали в холодную воду связанным и т. д. Испытание огнем заключалось в том, что испытуемый должен был держать руки на огне, проходить через горящий костер, держать руками раскаленное железо. Выдержавший эти испытания считался оправданным, не выдержавший - виновным. Удивительно, но утонувший в реке считался оправданным - Бог на его стороне, и он забрал его в лучший из миров. А вот если человек не утонул, то это значило, что ему помог дьявол, а следовательно, его нужно было отправить на смертную казнь... Подобные дикие процедуры существовали много веков, так что появление инквизиции с ее расследованием и возможностью у обвиняемого оправдаться действительно было шагом вперёд.
"Испытание водой".
По сути, инквизиция стала прообразом будущих судов, где уже был сбор свидетельских показаний, была определенная процедура и огромное количество документов, которые и сейчас хранятся в различных архивах. Хотя, конечно, инквизицию ни в коем случае нельзя назвать на 100% объективным и справедливым органом, ведь истории известно множество диких приговоров, вынесенных инквизиторами. Так, например, некий Белрамо Агости, бедный сапожник из Италии, в 1382 году, был отправлен на костер всего лишь за высказанные им богохульные слова во время азартной игры в карты.
Ну а самым известным случаем несправедливости и беспредела Святой Инквизиции стал процесс над Жанной д’Арк, состоявшийся в 1431 году. О нем и пойдёт речь в следующей части.
Продолжение следует.
Показать полностью
7
О ПЕЧАЛЬНОМ РОДСТВЕ
"Один доллар восемьдесят семь центов".
Все помнят, какой американский рассказ начинается этими словами?
Германский рассказ начинается похоже, но заканчивается по-другому.
Четыреста девяносто пять марок восемьдесят пфеннигов.
Счёт на такую сумму в 1943 году власти прислали родственникам этой женщины, которая работала закройщицей в дорогом берлинском ателье. В счёт были включены оплата содержания в тюрьме и почтовые расходы на доставку счёта...
...а отдельная статья взыскивала сто двадцать семь марок восемнадцать пфеннигов за услуги по гильотинированию.
Ей отрубили голову за тяжкое политическое преступление: закройщица ругала гитлеровский режим, ругала нацистов, называла германских солдат пушечным мясом и обмолвилась, что если бы фюреру пустили пулю в лоб — тут и войне конец.
По доносу клиентки сорокалетнюю женщину арестовали, а судья Народного трибунала Роланд Фрайслер отправил её на гильотину.
Фюрер называл своего любимца Фрайслера "большевик по образу и подобию" и "наш Вышинский" — в честь генерального прокурора СССР, одного из организаторов кровавого террора 1930-х годов.
Роланду Фрайслеру, конечно, было далеко до Андрея Вышинского, хотя 90% дел при нём заканчивались обвинительными приговорами. Немец приговорил к смерти больше пяти тысяч человек за три года, с 1942 по 1945-й...
...но его советский коллега всего за один день 29 декабря 1937 года подписал расстрельные списки, в которых значились фамилии девятисот девяносто двух человек. Никакого сравнения.
Любимец фюрера судья Фрайслер отправил закройщицу на эшафот со словами: "Ваш братец от нас сбежал, но вам это не удастся". Десятью годами раньше книги её брата нацисты сжигали на кострах, а самогó автора вынудили скрываться в Швейцарии. Его имя — Эрих Мария Ремарк.
Писатель посвятил казнённой сестре роман "Искра жизни", рассказывающий о преступлениях национал-социализма на примере одного из концлагерей. Это была первая книга Ремарка о том, чего он не испытал сам.
Его сестру, которой отрубили голову за несколько антивоенных слов и сотню марок с мелочью, звали Эльфрида Мария Шольц, в девичестве Ремарк.
Вечная память жертвам палачей.
Память, которая никого ничему не учит. Как, впрочем, и её сестра история.
Показать полностью
3
О ДЕДЛАЙНЕ
"Люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря", — писал Николай Васильевич Гоголь в 1834 году в повести "Записки сумасшедшего".
К 2024 году России принадлежит самая короткая береговая линия из пяти прикаспийских государств — около 695 километров. В юрисдикции Ирана чуть больше — 724 километра, у Азербайджана — 955 километров, 1200 километров числятся за Туркменистаном, а 2320 (двумя тысячами тремястами двадцатью) километрами береговой линии Каспия владеет Казахстан...
...и случалось, ветер с моря творил там настоящие чудеса. В 2013 году об этом писали "Аругменты недели" и "Биржевой лидер" со ссылками на материалы Lenta.ru.
"Согласно исследованиям ученых, критическим для человека является возраст 80 лет. После его достижения начинается стремительная деградация личности. Человек старше 80 лет не способен управлять страной. К сожалению, история знает немало примеров, когда государственные деятели в силу старческого слабоумия доводили общество до полного хаоса", — заявил тогда в пресс-релизе Союз мусульман Казахстана (СМК) при поддержке Мусульманского комитета по правам человека в Центральной Азии (МКПЧ ЦА).
Вероятно, эту информацию с интересом воспринял президент Казахстана, 72-летний Нурсултан Абишевич Назарбаев, который к тому времени правил страной уже больше двадцати лет. И ещё большее впечатление на него должна была произвести экстравагантная инициатива СМК и МКПЧ ЦА — законодательно ограничить не только срок пребывания президента у власти, но и срок его жизни.
"В случае, если глава государства по достижении 80-летнего возраста стремится и далее управлять страной, он должен быть казнён вне зависимости от его желания", — заявили суровые казахские законодатели. Правда, они оговорились, что к Назарбаеву кровожадный порядок применён не будет, но настаивали на том, чтобы правило распространялось на следующих президентов.
Радикальная новая норма так и не появилась в конституции Казахстана. Никто из инициаторов расправы с властолюбивыми старцами не пострадал. Тем не менее, время расставило всё по своим местам во многих странах...
...и сейчас, одиннадцать лет спустя, уже можно со смехом вспоминать о чудесах, которые порой приносятся ветром со стороны Каспийского моря.
Показать полностью
1
Смертная казнь
«Внутри камеры смерти: убийцу из Алабамы отравляют газом непроверенным методом казни»
Кеннет Смит сильно корчился и трясся на каталке в течение примерно четырех минут после того, как газообразный азот начал поступать в его маску.
Заключенный Кеннет Юджин Смит умер в результате первой санкционированной государством казни с использованием газообразного азота.
СМИ были приглашены стать свидетелями казни Смита.
От начала до конца 58-летнему Смиту потребовалось более 20 минут, чтобы умереть.
Это была вторая попытка штата казнить Смита, который находился в тюрьме с 1988 года.
Смит корчился и сильно трясся на каталке в течение примерно четырех минут после начала подачи газообразного азота.
В момент смерти Смита в комнате было четыре свидетеля.
Смит был привязан к крестообразной каталке и использовал язык жестов для общения со свидетелями.
Показать полностью
1
Психотическая гильотина
Сны – это контролируемый психоз.
Иван Никитский стал первым на Объединённой Земле человеком, приговорённым к высшей мере наказания – психотической гильотине. Давно сгинули в пучине вечности времена, когда люди стремились убивать друг друга – единично и, тем более, массово. Однако это не имело ровным счётом никакого отношения к Никитскому. За то, что сделал, не могли вынести иного приговора. Да и не было такого – более сурового и неотменяемого.
Как-то раз Никитский ни с того ни с сего взял в руки лучемёт и пошёл расстреливать посетителей подземного клуба «Весёлая голова». О том, что руководило преступником, подвигло на этот ужасный шаг, сам рассказал позже следователю. Вначале долго отмалчивался и либо глядел в пустоту безразличным взглядом, либо буравил налитым кровью взором стоящего перед ним полицейского. А затем вдруг сказал, неторопливо, безразлично:
- Я всех вас ненавижу, потому что вы все ненавидите меня.
И больше ничего.
Стало быть, именно это и заставило внешне невзрачного человека – низкорослого, лысоватого, с наметившимся пузиком – достать на «чёрном» рынке лучемёт, а после пустить в дело. Суд недолго совещался и пришёл к единогласному вердикту: психотическая гильотина без возможности обжалования. Помилование на Объединённой Земле в этом случае можно получить, лишь выбравшись самолично из места, где проходит психоказнь. Дважды за одно и то же, как известно, не судят. Вместе с тем учёные-разработчики с пеной у рта доказывали: ни один человек не в силах сбежать от подсознания, от предначертанного, от заложенной природой участи, к тому же насильно, искусственно внедрённой.
Выражаясь простыми словами, Никитского заперли в его самом худшем, самом страшном кошмаре. Бесконечно повторяющемся, замкнутом на себе. И прекратиться это должно было лишь при единственном условии: когда наказуемый умрёт «внутри» кошмара, убьёт свою личность, лишит себя жизни с помощью своего же сознания. Совершит суд над собой собственными руками. Наиболее философская и верная трактовка наказания за соответствующее преступление.
И вот Никитский, с лучемётом в руках, стоял посреди тёмного коридора, в очередной раз переживая кошмар, от которого не мог избавиться. По крайней мере, казалось, что всё это уже было: ощущение дежавю накатывало мрачными, чёрными, неостановимыми волнами. Один за другим приступы «уже виденного» и беспричинной паники обрушивались на него.
Самое ужасное для Никитского, что ни он, ни кто-либо после – если таковые, не дай бог, появятся – не мог знать, в какой именно кошмар угодил. Подсознание многогранно и глубоко, и страшнейшие вещи скрыты от людей туманной пеленой повседневности, в дальних закоулках «я». Психоказнь выявляла эти подёрнутые дымкой неузнаваемости моменты и «впрыскивала» прямо в реальность. Что-то ждало Никитского впереди – нечто столь ужасное, что разум отказывался рассказывать об этом.
И тем не менее, именно это предстояло пережить. А может, уже пережил: один раз… десять раз… тысячу раз, миллион… просто не знал о том. Забывал, возвращался обратно по временной оси, обнулялся. Подсознание – хитрая, опасливая, умная штука, главная цель которой – привести обладателя к нужной точке. К пункту назначения. Куда мог угодить человек вроде Никитского? Ну разумеется, только в беспросветные, алчущие его скорейшей и жесточайшей смерти угодья. Ведь то, что оказался приговорён к психотической гильотине, - само по себе активная работа подсознания.
И вот он стоял посреди коридора. Окружающее утопало во мраке. Лучемёт в руках дрожал; ладони вспотели. Никитский, не понимающий, где он и как давно здесь находится, поудобнее перехватил оружие, даже не пытаясь понять, зачем оно сейчас нужно. Всматривался и всматривался во мрак, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. Бессмысленно: только бездонная, глухая чернота впереди.
Развернулся, посмотрел на то, что находилось за спиной. И здесь – та же всепоглощающая, всё скрывающая тьма. Порывисто вздохнул: раз, другой. Крепко сжал потными пальцами лучемёт – и двинулся вперёд.
Сердце гулко колотилось. В руках – тремор, ноги – ватные. Но шёл дальше, вознамерившись покинуть кошмар, сбежать. Если предлагалось идти в каком-то направлении, поступит умнее: развернётся и двинется в обратную сторону. Так и сделал.
Шаг за шагом в беспросветной тьме. Что по бокам? Что над ним? Что под ногами?.. Неизвестно. Однако вскоре, попривыкнув, перестал бояться невидимого. Руки больше не потели; сердце успокоилось. Ориентироваться уже проще, нет ощущения, что вот-вот упрёшься во что-нибудь или свалишься. Ещё шаг, ещё, ещё…
И тут нечто преградило путь. Стена? Но стены не бывают на ощупь такими, будто не материальны, а сотканы из воздуха. Бесплотная «стена», словно бы не обладавшая никакой температурой, надёжно перекрывала коридор.
Обозлённый, Никитский размахнулся и ударил лучемётом преграду. Оружие отскочило назад, точно от пружины. Предприняв несколько безуспешных попыток пробиться дальше, мужчина повернул назад.
Время вытворяло невероятные фокусы. Минула, почудилось, всего пара секунд, а он вдруг вышел к маячившему вдали прямоугольному проходу. Свет, пробивавшийся снаружи, придавал арке нереальный, мистический вид.
Никитский остановился на мгновение – а может, стоял на месте гораздо дольше, - рассматривая неясно откуда взявшийся портал. Потом шумно вздохнул, двинулся дальше.
По мере приближения к проходу Никитский замечал то, чего не способен был разглядеть и расслышать ранее. Клубы света, смешиваясь с клубами пыли, заторможенно, словно в замедленной съёмке, влетали внутрь тёмного коридора. Позади арки что-то мелькало. Слышались неясные звуки. Страх вернулся. Но Никитский продолжал двигаться, просто не мог остановиться.
Подходя всё ближе, различил отдельные мелодические отрывки, которые затем сложились в полноценную музыку. Не очень изобретательную и совсем несложную, но донельзя знакомую. Маячившее за порталом нечто начало обретать очертания и наконец превратилось в двигающиеся фигуры.
Появилось кое-что новое: свет – разноцветный, мигающий, перемещающийся. Никитский находился почти вплотную к проходу. Вот, приблизившись окончательно и устало облокотившись на косяк, смог, когда глаза привыкли к свету, разглядеть тех, кто двигался. Оказалось, люди. Освещаемые разноцветьем красок, самозабвенно танцевали они под грохочущую музыку – мужчины и женщины.
У Никитского перехватило дыхание: узнал это место! С того момента, как явился сюда в первый раз, окружающая обстановка прочно засела в сознании, занозой, щепкой, ржавым гвоздём. Ведь именно здесь всё началось! И, вероятно, как раз тут всё и должно закончиться…
Клуб «Весёлая голова», расположенный на десятом подземном уровне. Но как Никитскому удалось попасть сюда, минуя пост? Где он вообще находится? Мужчина не понимал.
Бешено заозирался в поисках ответа, однако нигде ни малейшей подсказки.
«Что я тут делаю?! Как очутился в этом месте?! – метались в голове мысли. – Клуба же больше нет! Нет!!..»
Сам об этом позаботился. Одной безмятежной ночью приобрёл за баснословную цену на «чёрном» рынке запрещённый лучемёт и десять обойм к нему – выложил почти все сбережения, - пришёл сюда и сделал так, чтобы клуба более не существовало. Почему выбрал именно «Голову»? Наверное, потому, что она находилась поблизости от его дома. Не было какой-то конкретной причины, за исключением одного факта: внутри собралось огромное количество ненавистных людей! Загадочна и сильна работа подсознания…
На входе Никитский расстрелял охранника. Потом убил тех, кто прибежал на шум. Переступил через распростёртые, обожжённые, окровавленные тела, вошёл в клуб – и опять начал пальбу. И свет померк, и музыка стихла, и все заметались, будто сумасшедшие, и крики боли и ужаса наполнили большое помещение. Он стоял посреди дверного проёма, перекрывая ударившимся в панику посетителям клуба путь к отступлению, и стрелял, стрелял, стрелял, сжигая тела, пробивая в них дыры, отрывая конечности… Кровь лилась рекой. Однако всего этого Никитский не замечал – был слишком поглощён ненавистью, а точнее, процессом, который она родила. Люди выбегали и выбегали на него, в тщетных попытках спастись. Молодые и зрелые, красивые и не очень… Плевать, какие они: ни для кого не делал исключения. Лучемёт, светясь красным, работал безостановочно, посылая яркие сгустки во все стороны. Люди падали… тела падали… одно за одним и одно на другое. Всё это точно бы продолжалось бесконечно…
И внезапно оборвалось, когда Никитский понял, что в живых не осталось никого, кроме него. Тогда поднял нагревшийся лучемёт и сбил потолочные украшения: те с грохотом обрушились на пол. Никитский взрезал красными лучами пол, стены… Взорвал музыкальную аппаратуру… Начался пожар. А Никитский всё не мог остановиться. Продолжал палить вокруг себя, превращая богато и красиво обставленный клуб в развалины, руины… Затем переключился на мёртвые тела, вымещая ненависть на них…
Когда почувствовал жар от приблизившегося огня, осознал, где он и что делает. Бросил лучемёт и помчался прочь, радостно, громко крича на бегу, хохоча. Позади что-то оглушительно взорвалось. Никого и ничего было уже не спасти…
За это его и осудили. Когда пришли полицейские, Никитский не отпирался: сдался в руки правосудия, всё рассказав. Знал законы мира, где живёт, рассчитывал на снисхождение. И в какой-то степени получил, что хотел, поскольку не застрелили на месте.
А теперь, судя по всему, случившемуся в «Весёлой голове» предстояло повториться. Ну что ж, отлично: он готов. Никитский перехватил покрепче лучемёт, прицелился в ближайшие танцующие фигуры…
Тут музыка смолкла – неожиданно, разом. Даже эхо не отозвалось. Будто звук обрубили на половине чем-то нематериальным и при этом нереально острым. Сверкающие огни застыли, замерли. Танцующие фигуры тоже. А потом повернулись к Никитскому, и тот задохнулся от ужаса, и они двинулись на него. Все, одновременно.
Никитский не мог пошевелиться от нахлынувшего страха; только и делал, что стоял и смотрел, стоял и смотрел. А они двигались к нему, шаркая, разевая рты. Обожжённые, с руками-культями, с обрубками-ногами, с дырами в теле. Кто-то шёл, другие ползли, иные перемещались подскакивая или переваливаясь. Подходили всё ближе и ближе, но Никитский ничего не в силах был поделать: прилип к полу, примёрз. Вроде бы дёргался из стороны в сторону… или нет… но, в любом случае, не удавалось сойти с места. Ледяной озноб прошёл по коже. Волосы на затылке встали дыбом.
«Я же вас убил! – заметалась в голове паническая мысль. – Вас больше нет! Вы мертвы! Я вас убил, убил, убил!..»
Гладкий корпус лучемёта переливался многоцветием огней, которое пытались пожрать наползающие тени. Смертоносная пушка задрожала в руках.
А они, тем временем были уже совсем рядом. Никитский видел слюну, капающую из раскрытых, беззубых ртов. Видел безглазые лица. Сломанные и вывороченные носы… И много чего ещё.
Силился нажать на гашетку лучемёта. Не получалось: руки, как и всё тело, не слушались. Никитский задрожал уже всем телом, захрипел. Жалкий, тихий стон родился в глотке и полез наружу. Но выбраться назревающему звуку было не суждено. Ничто предельно острое и нематериальное не уничтожало рождающуюся мольбу, а просто протянулась рука, за ней ещё одна, и пятая, и двадцатая… Они все тянули руки – жалкие, мерзкие, обожжённые, изуродованные конечности. И некоторые дотянулись. Втащили его внутрь помещения. Чьи-то сильные пальцы сомкнулись на горле Никитского: теперь уж не закричишь. Мысли путались. Мужчина почувствовал, что задыхается, однако по-прежнему, как ни старался, не мог двинуться с места. Паника сносила голову с плеч.
Доступ кислорода прекратился. Глаза закатились. Никитский не понял даже – просто ощутил, всем телом, всем сознанием, что теряет связь с реальностью, падает в забытье. А потом они – толпой, единым потоком – ринулись на застывшего, точно статуя, человека и добрались до него острыми, сломанными ногтями. И разорвали на части…
Никитский вынырнул из небытия. Сердце ещё колотилось, сходя с ума. Ещё чувствовал запредельные боль и ужас. Но теперь был жив.
Он стоял посреди непроглядно-чёрного коридора, сжимая в руках лучемёт. Куда вёл коридор, неизвестно. Никитский обернулся и увидел позади себя то же, что и впереди: абсолютное, иссиня-чёрное ничто.
Не желая идти вперёд – туда, куда направляли, - сперва осторожно, а потом более уверенно двинулся назад. И через некоторое время упёрся в непроходимую, но словно бы нематериальную стену. Никитский развернулся и пошёл обратно, пока вскоре – так почудилось – не увидел перед собой овеянный светом портал.
Подойдя к нему, всмотрелся перед собой и ошеломлённо узрел нечто нереальное. Подземный клуб «Весёлая голова». И – танцующие под громкую, ритмичную музыку люди. Повсюду сверкали разноцветные огни…
Картины прошлого обрушились на Никитского. Мгновенно вспомнил события, произошедшие в этом месте. Себя с лучемётом в руках. Людей, убитых им из этого оружия. Разрушения, пожар… Картины вертелись в мозгу, ввинчивались в разум…
Но вдруг всё мигом, моментально, прекратилось. Никитский вернулся в реальность или в некое её подобие. Танцующие обернулись к мужчине, и тот, словно истукан, застыл на месте. Исковерканные, изуродованные люди – даже не люди: тела – неспешно двинулись к нему. Он ничего не мог поделать, даже закричать. Лишь исступлённо изумлялся.
А когда умертвия подошли достаточно близко, их пальцы сомкнулись на его руках и втащили мужчину внутрь. Кто-то сдавил шею, душа, лишая кислорода. После чего пальцы с обломанными острыми ногтями разорвали Никитского на куски…
Сердце выпрыгивало из груди. Страх довлел над ним – нескончаемый, неизмеряемый, неописуемый.
Впереди и позади него, чёрный и бесконечный, продолжался коридор. Невидимый, но ощущаемый – всеми фибрами души…
Никитский не знал, сколько это продолжалось, - просто не мог знать. Каждый раз забывал, терял частичку себя, память. И всякий раз делал одно и то же: пытался сбежать, затем шёл к неизбежному, вспоминал прошлое и погибал от рук тех, кто погибли от рук его…
Чёрный коридор. Тупик в конце. Сияющий портал впереди. Музыка. Свет. Танцующие фигуры. Воспоминания. Тишина. И – смерть…
Однако даже подсознание не может вторить себе идеально. Вселенной вообще чужды повторы. Никто не способен воспроизводить одно и то же без вариаций. А каждое существо стремится жить…
Неимоверным усилием воли Никитский поднял лучемёт и попытался выстрелить. Один раз оружие отняли, а его самого растерзали. В другой – забили насмерть лучемётной пушкой, попутно отрывая от дрожащего в ужасе тела кровоточащие куски. В третий – выстрелил, но это не помогло. В пятый… десятый… сотый… бесконечный!..
Наконец Никитский, сходящий с ума от страха и боли, кружился на месте и палил во все стороны красными лучами. Срезая приближающимся умертвиям головы, руки, ноги… если те у истекающих кровью, покрытых волдырями фигур, конечно, были. Почти уложил их, почти вырвался…
После ещё раз…
…Бессчётное количество попыток понадобилось, чтобы повалить выстрелами из лучемёта всех напиравших, наседавших врагов. Людей… тех самых, кого так люто ненавидел. Или бывших людей – неважно… Перерубленная пополам, последняя фигура упала, обагряя пол кровью. И воцарилась тишина.
Никитский, не веря в победу, не в силах успокоиться, приглушить боль, стоял и озирался по сторонам. Никто не двигался к нему, никто не угрожал. Никитский глубоко вздохнул и рассмеялся. Расхохотался.
В этот момент что-то позади него с грохотом упало. Обернулся и увидел, что дверь в клуб закрыта. Дверь из металла. Рванулся туда, ударил преграду, попытался открыть. Затем – хотя бы поцарапать металлическую поверхность… Нет, бесполезно.
А после тьма, глубокая, безраздельная, обрушилась сверху. И всё исчезло. В полной темноте пальцы истово сжали лучемёт: как оплот реальности, намёк на то, что всё-таки победил, - и веру в лучший исход.
Никитский принял единственное решение, пришедшее в голову. Открыл рот, засунул дуло лучемёта в глотку. Поперхнулся, на глазах выступили слёзы. Нажал на сенсорную гашетку – и головы не стало…
Свет снова царил в мире.
Никитский огляделся и понял, что находится в полумраке камеры, в кресле, прикованный крепкими ремнями. Под потолком горела неяркая лампочка.
Кто-то подошёл, стал снимать путы. Кто-то… мужчина… живой человек!
Никитский улыбался: не мог не улыбаться. Ему удалось, он сбежал, победил психотическую гильотину! Доказал, что человек сильнее, важнее любых безжалостных придумок. Посрамил создателей психоказни!..
Мужчина освободил Никитского, и тот встал. Дверь в камеру открыта. Бывший пленник неровной походкой направился к выходу, и никто его не останавливал. Никто не кричал, не пытался удержать.
Солнце вновь светило в небе…
Выбравшись из точки уничтожения – возможно, единственный, кому посчастливилось сделать это, - Никитский отправился на бесплатном маршрутном такси домой.
Здания, авто, люди проносились перед глазами, не задерживаясь в памяти. Сердце выпрыгивало из груди от радости. Промелькнуло и тут же ушло за грань реальности высотное здание с «Весёлой головой» на минус десятом этаже…
Маршрутка приземлилась. Никитский выпрыгнул на улицу и почти бегом направился к дому, где жил.
Войдя в квартиру, долго оглядывался, всё никак не желая поверить в происходящее. Но реальность не исчезала, когда начинал сомневаться в ней. Никитский прошёл на кухню, включил электрический чайник, занялся готовкой. Чёрт, кажется, не ел целую вечность!
Не пытаясь сдерживать рвущиеся из сердца и души порывы, открыл окно, высунулся наружу и готов был уже объявить всему миру, что жив, счастлив и победил… когда нечто странное привлекло внимание. На улице совсем не было людей.
Крик застрял в горле. Никитский нервно, напряжённо вглядывался в окружающий мир, выглядевший слишком тёмным. Старался найти какие-нибудь характерные, мелкие отличия…
И нашёл их – когда с громким стуком стали по всему пустующему району, а может, и городу, закрываться окна и двери. Одно окно за другим, одна дверь за другой…
Никитский еле успел нырнуть обратно в квартиру, когда и его окно неожиданно затворилось, отсекая от мира снаружи. Мужчина упал на зад; было больно, но разве может одна боль сравниться с другой?..
Чувствуя неладное, Никитский оглянулся – и увидел их: искорёженных, искалеченных, сожжённых, покрытых кровью… кто-то без руки, другой без ноги, третий без носа, а вот – без глаз… Они все стояли тут – смотрели на него. Будто бы целый город собрался в квартире. Желающие взглянуть всё прибывали, прибывали… и не было им ни конца ни края.
Никитский открыл рот, чтобы закричать – но теперь звук даже не пытался вырваться на свет: мужчина онемел.
Да и света уже не было.
Впрочем, сначала с оглушительным стуком, грохотом закрылись все окна и двери в квартире, и только потом сверху опустилась и распространилась кругом непроглядная, непролазная, непобедимая тьма.
Почувствовал движение внутри первозданной ночи, а сам двинуться – не мог.
И вот тогда он закричал – истово, безумно, отчаянно…
Но всё лишь только начиналось.
Показать полностью