Сколько зарабатывали русские писатели?
Что можно было купить на гонорар за «Анну Каренину», «Идиота», «Отцов и детей» и другие великие книги…
Михаил Загоскин «Рославлев» (1831)
Гонорар: 40 000 рублей
На эти деньги можно было купить:
шубу из чернобурой лисицы (10 000 р.),
2 шали для женщины comme il faut (10 000 р.),
малахитовую вазу с мануфактурной выставки (18 000 р.),
5 французских бронзовых пряжек для пояса (1000 р.),
10 фунтов молдавского розового масла (1000 р.).
Александр Пушкин «Евгений Онегин» (1833)
Гонорар за полное издание: 12 000 рублей
На эти деньги можно было купить:
100 модных батистовых рубашек (5000 р.),
200 пар модных перчаток митенок (800 р.),
200 фунтов цветочного чаю (200 р.),
и вдобавок:
арендовать на год одноэтажный деревянный дом в одном из арбатских переулков в Москве (2000 р.),
оплатить обучение двух детей в пансионе (4000 р.).
Михаил Лермонтов «Герой нашего времени» (1841, второе издание)
Гонорар за второе издание: 1500 рублей
На эти деньги можно было купить:
5 шелковых платьев (490 р.),
3 хороших фрака (450 р.),
2 батистовые манишки (50 р.),
10 белых страусовых перьев (350 р.),
11 пудов казанского меда (110 р.),
100 кормленых гусей (30 р.),
500 яиц (2 р.),
20 фунтов привозной красной рыбы (3 р.),
и вдобавок:
арендовать на год десятину целинной земли (15 р.).
Иван Гончаров «Обломов» (1859)
Гонорар: 10 000 рублей
На эти деньги можно было купить:
10 диванов красного дерева, обитых бараканом (245 р.),
10 пар городских парных саней (1750 р.),
2 брички на рессорах (1100 р.),
18 письменных столов с черной кожей (396 р.),
меховую шкуру черного енота (440 р.),
1200 фарфоровых цветных чашек (500 р.),
100 колонн красного дерева для бюстов (900 р.),
5 пудов анисового мыла (35 р.),
17 баночек миндального порошка для чистоты и умягчения рук (34 р.),
100 крупных арбузов (600 р.),
10 стерлядей в 20 вершков (700 р.),
и вдобавок:
арендовать на год квартиру в 12 комнат по Большой Морской улице в Петербурге (3300 р.).
Иван Тургенев «Дворянское гнездо» (1859)
Гонорар: 4000 рублей
На эти деньги можно было купить:
четырехместную карету (2000 р.),
10 книжных шкафов (160 р.),
100 бутылок черных чернил (60 р.),
50 стоп голландской бумаги (770 р.),
4 английские шали (1000 р.),
2 крупные дыни (5 р.),
2 бутылки шампанского (5 р.).
Иван Тургенев «Отцы и дети» (1862)
Гонорар: 4775 рублей
На эти деньги можно было купить:
30 простых телег (1800 р.),
100 двуспальных одеял (190 р.),
4 березовых кресла, обитых черной кожей (10 р.),
10 дамских шляп с лентами (600 р.),
траурное платье с дорогими кружевами (700 р.),
4 английские шали (1000 р.),
400 мешков картошки (400 р.),
ящик богемского стекла (70 р.),
2 простых ковра (5 р.).
Федор Достоевский «Идиот» (1868)
Гонорар: 7000 рублей
На эти деньги можно было купить:
дубовую рощу в Рязани (5000 р.),
четырехместную коляску (1000 р.),
10 двухаршинных комодов (500 р.),
10 зеркал в рамках из красного дерева (175 р.),
10 пудов анисового мыла (70 р.),
2 дубовые бочки в 40 ведер (20 р.),
30 бутылок американского рома (30 р.),
10 пудов английского сыра (200 р.),
сафьянный портфель (4 р. 40 коп.),
бутылку черных чернил (60 коп.).
Иван Гончаров «Обрыв» (1869)
Гонорар: 10 000 рублей
На эти деньги можно было купить:
2 четырехместные кареты (4000 р.),
100 шкафов для одежды (2700 р.),
100 ломберных столов красного дерева (850 р.),
3 модные батистовые рубашки (150 р.),
4 хороших фрака (600 р.),
50 стоп нотной бумаги (1100 р.),
1200 английских карандашей (400 р.),
200 мешков картошки (200 р.).
Николай Лесков «Соборяне» (1872)
Гонорар: от 3750 до 4000 рублей
На 3875 рублей можно было купить:
четырехместную карету (2000 р.),
8 летних кибиток (800 р.),
350 бутылок черных чернил (210 р.),
4 шапки из немецкого бобра (100 р.),
седло на манер английского (23 р.),
700 зеленых штофов (70 р.),
10 дюжин фарфоровых столовых тарелок (50 р.),
10 четвертей иностранного гороха (100 р.),
300 пар шерстяных русских варежек (48 р.),
100 больших поросят (225 р.),
60 пудов белужьих соленых голов (135 р.),
150 бутылок красного портвейна (75 р.),
40 фунтов шоколада (28 р.),
Пуд широкого миндаля (11 р.).
Лев Толстой «Анна Каренина» (1875–1877)
Гонорар: 20 000 рублей
На эти деньги можно было купить:
дом в Москве (12 000 р.),
дубовую рощу в Рязани (5000 р.),
дрожки с верхом (570 р.),
бричку без рессор (300 р.),
1000 сигар разных фабрик (40 р.),
30 вольтеровских кресел красного дерева, обитых бараканом (600 р.),
5 шкафов для посуды (95 р.),
2 собольих палантина (800 р.),
10 пар опойковых сапожек (80 р.),
100 кожаных портфелей (330 р.),
60 стальных бритв (85 р.),
120 фарфоровых чашек (50 р.),
4 пуда стеариновых свечей (40 р.),
4 крупные дыни (10 р.).
Лев Толстой «Воскресение» (1899)
Гонорар: 21 915 рублей
На эти деньги можно было купить:
половину дома в Хамовниках (12 000 р.),
140 стоп гладкой филигранной бумаги (3500 р.),
500 коробок английских стальных перьев (875 р.),
70 матрацев, набитых конским волосом (3500 р.),
50 пудов кастрюль из зеленой меди (1000 р.),
200 жестяных рукомойников (140 р.),
10 ручных тележек (300 р.),
120 пар русских валенок (360 р.),
10 пудов кочерег (32 р.),
2 пуда желтого мыла (7 р.),
200 ведер баварского пива (200 р.),
вязаный шерстяной шарф (1 р.).
Федор Сологуб «Мелкий бес» (1926)
Гонорар за десятое издание: 1000 рублей
На эти деньги можно было купить:
100 брезентовых портфелей (385 р.),
100 обыкновенных латунных самоваров (231 р.),
5 телефонных настольных аппаратов (250 р.),
6 пар мужских галош (21 р.),
2 ящика ярославской махорки (40 р.),
2 поясных мужских ремня (1 р. 10 коп.),
2 флакона черных чернил (90 коп.),
45 килограммов ливерной колбасы (70 р.),
килограмм сосисок (1 р.).
Сберовский GigaChat не знает в лицо русских классиков. Рисует от их от балды. Зато западных – назубок!
Тот факт, что западные нейросети очень плохо разбираются в русских реалиях и диким образом все перевирают, хорошо известен и хорошо понятен. Но была надежда, что с отечественной нейросетью GigaChat, которая представлена Сбером, будет все по-другому. Однако проверку на практике она не прошла.
Проверку мы ей придумали следующую. Попросили нарисовать изображения русских писателей и поэтов. Причем выбрали наиболее известных – классиков. Что у нее получилось? Да тихий ужас у нее получился!
Вот так, по мнению GigaChat, выглядит наш великий Лев Толстой. Ну а что – борода есть, чего еще надо, правда? Ни одной черточки в лице, хотя бы отдаленно напоминающей Толстого, мы не уловили, как ни вглядывались. Это, скорее, какой-то Сергей Шнуров!
А как вы думаете, что вот это за бледный юноша елизаветинских времен?
Вряд ли кто-то сможет догадаться, что это солнце русской поэзии. Серьезно? Блондин с гладко бритым лицом? Александр Сергеевич, перелогиньтесь, пожалуйста!
Едем дальше. Только держитесь за кресло или что там у вас есть под рукой. Потому что вот так, оказывается, выглядит Михаил Лермонтов:
Он, конечно, был горячим парнем, но зачем из него делать мексиканца-то? Думаем, что если бы Михаил Юрьевич ожил, то сотрудникам Сбера срочно пришлось бы бежать куда-нибудь подальше, хоть в ту же Мексику. Наш сумрачный гений таких шуток никому не спускал.
Но это еще не самое страшное. Самое страшное ждет вас ниже.
GigaChat сопроводил это веселой надписью: “Вот изображение Сергея Александровича Есенина”. После этого из нашего лексикона как-то мигом повылетали все цензурные слова.
Но может быть, мы слишком много требуем от нейросети? Может быть, он всех писателей и поэтов рисует от балды, вне зависимости от того, какой они национальности?
Вовсе нет. Проверка на англоязычных классиков показала, что сберовский GigaChat их прекрасно знает и изображает весьма точно. Вот, например, как он нарисовал Марка Твена:
Сильно постарел, морщин больше, чем нужно, но в целом весьма похож. Если показать эту картинку американскому школьнику и сказать, что это известный писатель, то он точно определит, кто тут изображен
А это Эдгар По:
Попадание стопроцентное, это точно именно он. Никакой отсебятины, очень узнаваемое лицо.
Кого бы еще задать? Ну возьмем, допустим, Редьярда Киплинга. Что нам нарисует GigaChat?
Абсолютно верно, это Киплинг и есть. Опять же, чуть более постаревший. чем на привычных фотографиях, но не узнать его просто невозможно. Кстати, обратите внимание, как благородно изображены все западные авторы, какие стильные картинки! Без стеба, мультяшности и аляповатости…
В общем, мы ничего не поняли. Почему сберовский GigaChat не знает в лицо ни одного русского классика, но очень хорошо рисует западных? Это точно отечественная нейросеть?
Источник: Литинтерес
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Все по классике
Уважаемые читатели! Представляю вашему вниманию мини-повесть в нескольких частях, которая задумывалась, как основа для театральной постановки, но не состоялась. Хотя я не теряю надежды на то, что это когда-нибудь это произойдет.
Просыпаться не хотелось. В голове звенела тонкая натянутая струна, которую лишний раз лучше было не трогать. Начинала невыносимо вибрировать и дробить голову на тысячи мелких частей от любого движения, вздоха, шевеления глаз. Полина застонала и закуталась с головой в одеяло. А еще говорили, что алкоголь быль элитный! Наврали, гады! Так плохо ей не было с той памятной ночи, когда негодяй Вовка Смирнов увлек ее на колхозный сеновал на той самой «картошке» и напоил деревенским самогоном, чтобы добиться своего. На кровать запрыгнула Алиса, кошка Полины. Ну конечно, надо же ее кормить! Полина аккуратно, стараясь не встряхнуть ноющую струну приподнялась с кровати. Алиса с выпученными глазами застыла на краю и шипела на топорщащийся одеяльный холм на другой половине. О, Господи! Кто это? Полина завизжала, несмотря на невыносимую боль. Из –под одеяла вынырнула невозможно кудрявая мужская голова с хитрой, и невероятно знакомой смуглой физиономией.
- И совершенно не обязательно так орать, ma cheri! – недовольно проговорил незнакомец
Полина снова завизжала и упала на пол.
- Вы кто? Вы что здесь делаете?
Смуглорожий ухмыльнулся:
- Собственно не понимаю ваших вопросов. Вы сами изволили меня пригласить давеча. Запамятовали? А на суаре и по имени звали!
Полина смотрела на незнакомца во все глаза.
- Я?! Звала?! Вас?!!!
Незнакомец определенно знал, о чем говорил:
- Милая, ну, разумеется. И не только меня. Классиков, в некотором роде.
Полина смотрела на него во все глаза. Он был определенно ей знаком, только она не могла вспомнить, имени и обстоятельств, при которых они встречались. Проклятый контрафактный алкоголь! Сейчас она была уже абсолютно уверена, что алкоголь однозначно был контрафактный.
- Так, ладно. – наконец она – я сейчас пойду в душ, а у вас будет время собраться и уйти. К взаимному удовольствию. Дверь можете захлопнуть.
- Боюсь, что это не так просто. – заявил незнакомец, садясь в постели. – Вы меня позвали, поэтому сами должны отправить обратно.
- Это вы что, на такси намекаете? Вот наглец! – возмутилась Полина
- Увы! Если бы все было так просто! – улыбнулся он
- Знаете, меня совершенно не волнует, что там вы себе думаете. Я ухожу, и когда вернулась, чтобы вас здесь не было. - разозлилась Полина
Под душем ей немного полегчало, очень сильно захотелось свежего кофе, она практически забыла о незнакомце в своей постели. В конце концов, она уже большая девочка. Какая-то там случайная связь для нее не более чем досада, вроде разбившегося некстати флакона духов.
Она вышла из ванной и прислушалась. В квартире было тихо, Алиса терлась о ее ноги и жалобно мякала. Значит все-таки ушел. Вот и хорошо, надо будет проверить, не прихватил ли чего, уж больно рожа у него продувная.
Кошка вилась под ногами и не пускала в кухню. Да что же это такое? Полина решительно шагнула вперед и обомлела. За столом по-хозяйски расположился неухоженный старик с сальными волосами, расчесанными на пробор и противной бородищей веником. Он строго посмотрел на Полину и заявил:
- Что это у тебя в доме? Уж солнце высоко, а самовара еще не ставлено? Что за порядки такие в доме?
Полина обомлела:
- Вы кто? Что вы тут делаете?
Ну, ладно тот, кучерявый, араб или мулат, кто он там еще, мало ли что могло случиться, все- таки молодой и стройный. Но этот дед? Неужели она и его с собой притащила? И откуда ему было взяться на той вечеринке? Там одни артисты и художники были, ну, несколько бизнесменов. Он уж точно не бизнесмен. Он больше похож на попа или того чёкнутого, что хлеб в своей пекарне геям не продает.
-Ну, голубушка, это уже совсем не comme il fault. Пригласила, а не потчует, не привечает. – укорил ее дед
- А она, Ваше Сиятельство, граф Лев Николаевич, с похмелья. – раздался сзади высокий заносчивый голос.
За спиной в Полинином халате стоял никуда не уехавший араб или мулат, почесывая грудь, покрытую короткими курчавыми волосами.
- Тааак, а вы, значит никуда не уехали? – возмутилась Полина
- Я же вам говорил, ma cheri, мы не можем так просто уйти. Вы нас avez invités, теперь сами уйти мы не можем.
Полина застонала и плюхнулась на стул напротив старика.
- ОООО, как меня это все достало!!! – застонала она и уронила голову на стол.
Откуда-то сверху, как по волшебству перед ней приземлился стакан томатного сока и яйцо пашот с тонкими ломтиками копченой семги.
- Господа, дайте даме прийти в себя. Вспомните, что это такое, пребывать в жесточайшем похмелье. – ласково проворковал над ней третий голос. - Вon appétit Mademoiselle!
Над ней стоял худенький бледный брюнет с аккуратно уложенными черными усиками. Этот точно актер. И лицо знакомое.
Полина залпом выпила томатный сок и закашлялась.
- Вы что, туда водки налили?
Брюнет удовлетворительно кивнул
- Bloody Mary. Англицкий рецепт.
Араб хохотнул:
- Михал Юрьич у нас по части всяких там Мэри большой мастак!
Брюнет немедленно развернулся к нему и с жаром возразил:
-МЕри! МЕри! Через Е! Авторское написание! Вы, Александр Сергеевич вечно меня поддеть пытаетесь, а меж тем если б не моя преждевременная дуэль, еще не известно кто бы там Солнцем был…
- Господа, господа, успокойтесь. – примирительно загудел дед, ковыряя грязным ногтем скатерть - Солнце – не Солнце, а не зря современники говаривали «Какое счастье жить в одно время с Толстым!», а после еще и «гениальный художник, наш Шекспир, может быть. Это самый удивительный человек, коего я имел наслаждение видеть». Поэтому не спорьте и примите неизбежное. Это я-глыба русской литературы.
- Толстой??? Граф Лев Николаевич?– переспросила Полина. Ну конечно, этот взгляд исподлобья, брови пнями, рубаха, в классе как раз портреты над доской висели Толстой, Пушкин, Лермонтов….
Она обвела компанию ошалевшим взглядом. Этот араб в ее халате Пушкин, Александр Сергеевич, который Солнце русской поэзии, а милый брюнет, что принес ей завтрак, Михаил Юрьевич Лермонтов, который написал «Княжна Мери». Через Е.
- Господи! Я что, умерла??? – промычала Полина через зажатый своими же ладонями рот. – Допилась….
- Что вы, голубушка, как раз наоборот! Благодаря вашему вчерашнему призыву это мы, почившие, извлечены из седых волн небытия и явлены в этот мир. Вот с какой целью, это, пожалуй, вопрос!
- А мне лично нравится, - заявил Пушкин, тыкавший кнопки в кофемашине.– Мадмуазель, как сей агрегат заводится? Кофею бы испить!
- Сверху слева, где кружочек нажмите, а потом на чашечку. – автоматически ответила она. - Господи, я с ума сошла! Кошмар какой! Не зря мне мама говорила, сойдешь с ума от одиночества, так и закончишь свои дни в дурке или с сорока кошками.
- Это навряд ли. - резонно возразил Лермонтов, оттолкнувший Пушкина от кофемашины и наконец добившийся результата. Темная ароматная жидкость лилась в приготовленную чашку. - Граф, не желаете ли кофею?
- Не одобряю. – насупился Толстой. – Взвару бы брусничного, с медом, для почек полезственно.
- Взвару нет. Только чай. Зеленый, китайский. Хотите? – упавшим голосом предложила Полина. Ужас! Что же делать?
- Чаю можно. –согласился Толстой. – Мёд имеется?
Понемногу все разобрались с напитками, кошка была накормлена, а Лермонтов принес из комнаты крутящийся компьютерный стул, и все расселись.
- Я ничего не понимаю. – жалобно сказала Полина
- Мы, признаться тоже – сходу сообщил Пушкин. - Давеча на спиритическом сеансе вы вызвали нас для ответов на вопросы. А вот обратно отправить забыли. Так мы и отправились вслед за вами.
- А как вас отправить обратно? – спросила Полина
- Обычно мы, конечно, не приходим. Мошенники крутят блюдце сами, выдавая свои ответы за наши. Но в этот раз произошло необъяснимое. – пояснил Лермонтов
- Мы не знаем. - признался Толстой
Полина встала со стула и заходила по кухне.
- Интересное дело. И вы что, все собираетесь у меня жить?
Троица переглянулась.
- Мадмуазель, это условия договора. Мы не сможет отойти от вас на расстояние дальше 20 шагов. До тех пор, пока не исполнится все, о чем вы загадали. – мягко пояснил Пушкин
- А о чем я загадала? – спросила Полина, напрочь не помнившая весь вчерашний вечер.
- Мы не знаем. Мы можем только помочь в осуществлении вашего желания. И тогда будем свободны. – сообщил Толстой
- А мне нравится! – заявил Пушкин, крутя в руках пульт от телевизора
- Интересное дело. И какое же было мое желание? – снова спросила Полина
- Мы не знаем! – хором ответили классики
Полина посмотрела в окно. Трое взрослых мужиков сидели на маленькой кухне ее однокомнатной квартиры. Ее кровно заработанной квартиры с только недавно выплаченной ипотекой. Какое тут может быть желание? Своего бывшего она выставила еще полгода назад. Не сошлись характерами. Вот в прямом смысле не сошлись. И никто никому не изменял. Просто он предпочитал друзей, бары и спортзал, а Полина театры, выставки и прогулки на природе. Они посидели и пришли к выводу, что им порознь гораздо свободнее и приятнее, чем вместе, и, к взаимному удовольствию, разошлись. А может это все розыгрыш? Может это актеры со вчерашней вечеринки? Она нашла свой смартфон и порыскав в нем немедленно задала вопрос:
- Лев Николаевич, а как звали вашего третьего ребенка?
Толстой обернулся к Полине и ни секунды не мешкая ответил:
- Илья. А в чем, собственно дело?
Но Полина уже повернулась к Пушкину:
- Александр Сергеевич, за какую сумму вы купили последнюю карету?
- Карету? Прекрасно помню, превосходнейшая была карета, с английскими рессорами, за 4000 рублей.
- Михаил Юрьевич, когда умерла ваша бабушка?
- Зовите меня просто Мишель, так звала меня она…– отозвался Лермонтов – Моя дражайшая Елизавета Алексеевна покинула этот мир в 1845 году, через 4 года после меня, увы!
Так, этого актеры с такой точностью знать не могли. Она и сама не знала, если б не интернет. Значит не розыгрыш. И что же делать? Пушкин теребил пояс ее махрового халата.
- Александр Сергеевич, а где ваша одежда? – смущаясь спросила Полина.
- А ее, видите ли, нет вовсе. Ведь могилу мою разорили, лишили приюта мои бренные останки. Но это еще повезло, Гоголю вон вообще голову оторвали! –усмехнулся поэт.
- Ладно, этот вопрос решим. Михаила Юрьевича и Льва Николаевича тоже придется переодеть. – решительно сообщила Полина.
- Зачем это еще? – насторожился Толстой. – Я своим облачением доволен, привык довольствоваться малым.
- Да уж, совсем малым. В наше время этим даже бомжи не удовольствуются. – скептически отметила Полина.
- Кто? – не понял он
- Бомжи, бродяги, бездомные. – пояснила она.
- Правильно! – одобрил Толстой. – Стремился к этому весь свой путь земной, не обременять себя стяжательством.
- Лев Николаевич, сейчас так не принято. Мне на работу послезавтра надо, а вы если со мной пойдете, то в этом виде нельзя. Придется постяжательствовать. Брендов не обещаю, но не как бомжи, это уж точно.
К вечеру Пушкин с большим удовольствием и Лев Николаевич с огромным протестом посетили ближайший барбершоп и вернулись в совершенно измененном виде. Пушкин начисто лишился своих знаменитых бакенбардов, укоротил буйную афрорастительность и даже потребовал оформить себе брови. Толстой угрюмо протестовал против бритья бороды, но барбер уверил его, что его стиль сурового лесоруба сейчас очень моден, просто подравнял бороду и сделал короткую стрижку. Лермонтов отказался идти стричься, побрился сам, причесался на модный манер, и перед ужином налепил Полинину корейскую энзимную маску от морщин.
- Замечательная вещь, господа! Ни в какое сравнение с толченой малиной не идет. – делился он результатом.
Полина, разбиравшая пакеты с едой, которые привезла доставка, возмущалась.
- Я не поняла, чьи в итоге желания будут исполняться? Мои или ваши? Я работаю, а вы ходите по салонам и наряды покупаете.
- Pauline, душа моя, эта розовая штука с ягодами просто замечательная! Все можно купить сразу и не выходя из дома! – восторгался продвинутый Пушкин, уже освоивший Полинин смартфон и аккаунт в интернет магазине.
- Сплошное стяжательство! – ворчал Толстой. – Полина, вегетарианское на ужин будет?
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Кто связал Александра Сергеевича Пушкина и Льва Николаевича Толстого
В 1701 году Пётр I отправил за границу Ивана Михайловича Головина, своего любимца, а значит, человека умного и ловкого. Головин принадлежал к старинному боярскому роду и занимал должность комнатного стольника, то есть входил в ближайший круг царя, присутствовал на приёмах, сопровождал его в поездках и военных походах.
Чем занимался Иван Михайлович в Италии, мы не узнаем никогда. Через четыре года Головин вернулся из Венеции в Петербург и предстал перед царём. Согласно известному анекдоту Пётр велел ему явиться в Адмиралтейство, где учинил Головину экзамен по «корабельной архитектуре». Иван Михайлович, которому в ту пору уже перевалило за тридцать, приняв «вид лихой и придурковатый», сообщил, что не выучился ни корабельному делу, ни даже итальянскому языку, и на резонный вопрос царя, что же он делал всё это время, молодцевато ответил: «Всемилостивейший государь! Я курил табак, пил вино, веселился и учился играть на басу!». Выслушав признание, достойное фонвизинского недоросля, Пётр лишь рассмеялся, дал Ивану Михайловичу прозвище «князь-бас» (каламбурчик: «baas» по-голландски значит «начальник») и объявил его «главным корабелом». И на всех всешутейших и всепьянейших соборах обязательным стал тост «За деток Ивана Михайловича!», и все понимали, что пьют не за Ванюшку или Наташеньку, а за российские корабли.
Кличка пристала к Головину намертво. «Опускается бас, чтоб похлебал каспийский квас!», — якобы по преданию приговаривал царь, когда смеха ради Ивана Михайловича бросили в море во время пирушки в Персидском походе.
«Князь-басом» Головин пробыл до смерти Петра, сделав при этом совсем не шутовскую карьеру: командовал полком, за умелые действия во время Полтавской баталии получил чин бригадира, руководил галерным флотом и дослужился до адмирала. А ещё Иван Михайлович славен своими потомками: Александром Сергеевичем Пушкиным и Львом Николаевичем Толстым...
Какой же пыльный этот город!
— Куда ты становишься в грязь, как невоспитанный! — шла по асфальту мама с усталым от двух ставок отцом. У перил что-то семенил сынишка, словно по самые уши запачканный, в ответ он что-то правильно лепетал. Ему было видно многое, даже какой-то желудь!.. — Ботинки-то не пачкай!
— Да… у войны не женское лицо, и концов ей не видно, — хотелось промолчать отцу, но им промычались эти слова, хоть и колко довольно.
Я не слышал, что было дальше между ними: скоро закрывалась библиотека, а мне очень нужна была кое-какая книжка.
Над школой, мимо которой, как строчки из Гамлета (то есть вечно), был запечатлен этот диалог, и вплоть до самой библиотеки, поднималась ветром и машинами пыль. Каждую весну так в этом городе — в Новосибирске.
Как пыль колется в глаза! Как черный пепел — нужно купить солнцезащитные очки. Очень кстати!
Моя домашняя библиотека как блокнот, где исписанные листы — это книги, которые в ней хранятся. Чеховская районная библиотека рядом с моим домом, в которой я был иногда ребенком, — пачка чистой, белой бумаги. Областная библиотека своей формой и размерами похожа уже на деревянный стол, которым так восхищалась Цветаева, он завален большими листами до самых острых краев. Библиотека, которая может быть еще больше, чем областная, определенно как громоздкий и живой дуб, сбрасывающий свои листочки по осени между страницами всех упомянутых ранее книг. Весной появляются почки.
Я шел в областную. Нравятся те служители, которые следят за книгами больше, чем за людьми. Они подобны славным Марцеллу и Бернардо, двум держащим свод Атлантам, видящим повсюду призраков, но пропускающим мимо различных принцев с их войсками, чужие они или родные, как мысли о своей неустраивающейся судьбе.
Я захожу, сдаю свое пальто, цвета волнующегося неба, — гардеробщица поторапливает вежливо, не разоряясь ни на минуту. Подхожу предъявить читательский и знаю, что, ведь просрочен, мог бы и раньше сделать, но всё всех устраивает, как обычно, и я быстренько обновляю свой читательский на пару лет вперед. Поднимаюсь я в 203-й — «Зал художественной литературы»; в двух других же каморках — в зале английского языка и в другом — две встречи, как врата для меня: взрослые люди после работы обсуждают что-то, я не слышу, каморки полные, и это так классно, я дохожу до стола выдачи, радостный, улыбаюсь и говорю:
— Добрый вечер!
— Добрый-добрый! Какую книгу заказывали? — спрашивает служительница, глядя на меня сквозь очки.
— Да вот, Белкина… Читая Чехова и Достоевского там…
— Боже мой! — говорит женщина старичку какому-то, что работает с ней, а потом спрашивает, снова смотря на меня, — И где вы такой учитесь?
— В педуниверсите.
— На филфаке? Боже мой! Вот именно к нам и ходит такая молодежь!
— Да-да-да. — подхватывает этот смуглый старичок с давно поседевшими, как с неудавшегося портрета, бакенбардами, но почему-то еще и в очках, оправой напоминающих дорогой завязанный галстук, что надушен европейскими духами, при этом сам старичок был без галстука, ведь сегодня на нем была толстовка, бакенбарды же дорастали бородой до нее так, что не видно было шеи, — Итак, человек заказывает Белкина, приходит, недоумевает: «А где повести Пушкина, которые я заказывал?»
Мы все смеемся об этом, и действительно: как к лицу филологу фамилия Белкин. Моя книжка лежит уже у меня в руках.
— Это дождь что ли? — спрашивает старичок, глядя на книжку, он очень чутко услышал, — Город нужно выбирать по балету, который в нем ставится! Не по его запыленности же. А Белкин, да, сам как актер балета, восхищен так каждой строчкой этого Чехова, раз находит смелость отдавать их реверансом вашему Достоевскому! Наш город — театр в театре!
Я пропустил первый дождь в году, а старичок не пропустил ни один спектакль гастрольного Эйфмана.
Этот дождь семенил по асфальту, смущающемуся, как будто тут есть чему смущаться, и поэтому явно и покрывающемуся повсюду темными пятнами (закат их раскрасит потом в румяна), и пыли, должно быть, больше не станет в этом городе — в Новосибирске. Еле слышимый, дождь ускользал шагами, кланяясь, отдавая место летней громовой картечи, грубым небесным стопам перкуссии.
Люди могли бы разразиться хоть аплодисментами такому танцу в этом почти что балетном отделении, не подумав даже, что после первого дождя должна быть всегда сухая летняя гроза. Пауза между ними так громоздка, а называется весной. Еще больше только расстояние между всем сказанным и следующим абзацем.
Балерина, она же как хороший филолог: каждая строчка текста переживается как линия семантической связи, выпытанная среди бесконечных проб других наподобие первой — та же линия у воображаемого балетного станка проведена с любовью чистым пуантом на нежной ножке. В пуант ставится всё: слезы, вечный рубец на ступнях, точка.
26.04.23
Возрождение писателей
Пушкин и Толстой родственники
Прабабушка Александра Пушкина, Евдокия Ивановна Головина, была родной сестрой прабабушки Льва Толстого, Ольги Ивановны Головиной
Телеграм — История Веков