Аутистические расстройства

Я логопед. Учу говорить неговорящих детей.

Если вы под словом «спекулировать» представили, что я учу их что-то перепродавать из корыстных соображений, то нет. Этого мы еще не умеем. В философии есть такой термин. Спекуляция - это такое предположение, полученное не в результате взаимодействия с предметом, а в результате мыслительной деятельности.

Для этого у меня есть совершенно очаровательная сюжетная картинка про мышей. Итак: вводные.
Смеркалось. Мышка в платье вбегает в нору. На ее мышиной физиономии нарисована смесь ужаса и восхищения. На единственной мебели в норе – на стуле, сидит мышь-мальчик в красной кепке и в джинсах и читает книгу про сыр. Мышь девочка вытаскивает мышь мальчика за дверь. Там стоит огромная, в три раза выше их деревянной двери в нору, зеленая коробка. Перевязанная лентой. Мыши начинают гадать, что же там внутри? Может машинка? Может велосипед?

Собственно то, что они делают, и есть спекуляции. Коробка закрыта и узнать, что там, на этом этапе они не могут, для этого придется открыть коробку. Что они могут? Пытаться придумать. Возможно соотнести размеры коробки с чем-то, и попробовать мыслить логически. Или мыслить исходя из своих желаний. Собственно, так и думает мышь-мальчик, на картинке нарисованы его мысли в облачке около головы. Машинка или велосипед. О чем думает мышь-девочка, история умалчивает. Итак, вопрос ребенку: что в коробке по мнению мышки?
«Мышка думает, что в коробке…?».

Первый Егор. Егору 6 лет. РАС (расстройство аутистического спектра). Задание не идет. Он может описать картинку, но придумать – сложно. Мышление у него работает, поэтому я иду через аналогии. Я рисую мышь, рядом облачко (как мысли), в облачко рисую сыр.
Он говорит: "Мышь думает, что в коробке сыр".
Рисую вторую мышь. Он уже сам пытается – у этой мыши в коробке пицца.
У третьей мороженое.
У четвертой конфета.
Он продолжает логический ряд с едой, правильно встраивает ответы в заданные мной рамки про то, что думает мышь.

Но это не те дроиды, которых мы ищем. С аналогиями хорошо, с воображением все еще не очень. Я беру коробку, пока он не смотрит, кладу туда воздушный шарик и предлагаю ему подумать, что я положила.
Коробка не очень большая. Совершенно точно пицца туда не поместится, машинка тоже. То есть можно логически попробовать называть что-то маленькое, есть вероятность попасть. Но Егор не обращает на это внимания. Он пытается идти мышиным путем: «Я думаю, что в коробке сыр». Называет старое, не обращая внимания на то, что сыр и пиццу, кроме прочего, мне взять было бы не откуда. Хотя я бы хотела иметь такую суперспособность, хоп – и пицца.
Мы делаем несколько попыток, потом я помогаю ему собрать фразу: "- Света, я не знаю, покажи".
А затем открываю и показываю шарик. Это важный момент различения между «я думаю» и «я знаю». К тому же ребенку важно отделять момент своего знания от незнания, и называть второе своим именем. Это помогает снять с него напряжение, если у него есть страх оказаться в ситуации не успеха. Он больше не должен сидеть и молчать, он может признать факт: «я не знаю», получить помощь, и при этом чувствовать себя хорошо. Потому что «не знать» – это нормально. Он ведь учится.
Уходит домой с домашним заданием – пытаться угадать что в коробке. А коробке будет что-то что он любит. Угадал печенье – получил печенье. Это подстегнет его называть желаемые вещи, формулировать то, что ему хочется даже если он этого не видит. А это уже будет работать на его образное мышление.

Второй мой товарищ Петя, 6 лет, РАС.
Петя сразу использует механизм аналогий, и называет транспорт. Одна мышь думает что там метро, другая – автобус, третья – троллейбус. Сам Петя нежно любит тему транспорта, поэтому других подарков он не рассматривает в принципе. Петя легко называет предметы, которые могут быть в коробке. Они не соотносятся с размером, но он не переживает, просто называет все подряд. Это отличная стратегия, показывает насколько он может использовать данные из окружающей среды для ответа, как легко комбинирует ответы на основе этих случайных слов. Петя называет все, что видит на столе. «Я думаю, что в коробке карандаш/книга/ручка» и т.д. Тот факт, что они на столе, значит в коробке их нет, его не смущает. Зато нет ответов про пиццу. В конце концов, может у меня есть второй карандаш и в коробке как раз он?
С Петей мы работаем над когнитивной гибкостью. Я предлагаю ему заканчивать историю про мышей с учетом его ответов. В первой версии мыши нашли в коробке автобус и играли с ним. Во второй там был шар и они его надували, а потом шар лопнул. И так далее.  

Третий участник спекуляции – Коля. 5 лет, моторная алалия.
Коле досталось сложное задание. У меня под рукой не было коробки, я после истории с мышами, зажала шарик в кулаке и спросила – что в руке?
От Коли требовала сопоставлять предметы. Например, я его спрашивала. Может быть у меня в руке книга?
- Нет, книга слишком большая, а рука маленькая. Это не книга. - Отвечал Коля. А потом он взял, и угадал шарик. Пришлось менять предмет. В этот раз в руке была монета.
Пока раздумывал, что же такое маленькое у меня  в руке, мы успели сравнить много других предметов. А потом я добавила еще одну деталь, сказала, что оно маленькое и круглое. Стало интереснее. Предполагать предмет по двум вводным легче. Кроме монеты на ум приходят еще шарик (не воздушный) и колесо от машинки. Оказалось, что пятилетним детям монеты на ум не приходят вообще. Зато это дало мне много возможностей потренировать речевые навыки.
А потом мы начинаем играть в игру - что надо положить в его подарок? Это игра про то, чего у него нет, но хотелось бы. Сначала Коля пытается говорить то, что у него есть. Но оно не подходит. Наконец он понимает и начинает вспоминать, что он хотел. И получается. Родители кивают, это то, чего у него нет, но когда он это видел, он говорил, что такое хочет, но это было в моменте. А сейчас он смог вспомнить все это, систематизировать как отсутствующее и заявить об этом как о возможном содержимом. А родители получили виш-лист к грядущим праздникам. Оказалось очень полезное упражнение.

Ну что, главный вопрос, что же было в коробке? А не скажу. Спекулируйте.

Случай был.
Работал аниматором в детском центре (думал, что это просто досуговый центр дошкольного доп. образования, а оказалось в последствии - логопедический центр коррекции)
Мне никто не сообщил, что там особенные детки, я с ними знакомлюсь, играю в подвижные игры, и не сразу понимаю, что что-то не так. Именинник не разговаривает, и я подумал, что он просто стесняется. Я пытался с ним говорить, как с обычным ребенком, каким он и выглядел. Подвижные игры, как и должно быть на дне рождении.
А потом мама выдает негативный отзыв, с примерными словами:
А разве было непонятно сразу, что там все дети особенные? Что мой ребенок не разговаривает? Аниматор ужасный, не понял этого, позорили моего сына перед всеми детьми. Оставлю отзыв, давайте скидку. И плачет еще при этом, плачет.

Так, стоп.
Во первых гордиться надо, мамочка, что вашего ребенка приняли за обычного, без каких-либо недостатков.
Во вторых - перед кем, извините позорить, если там ВСЕ ТАКИЕ?
Ну и в третьих - мама его жалеет по поводу и без, мальчик, ну вот прям как Гена из поста ТС. Может, перестать за него говорить, и дать самому возможность говорить? Потому что речь то ребенок понимает, судя по тому, как мы играли. И смеется, когда смешно.
Но сказать кроме "да", "нет" и "мамамамамама" ничего не способен.
Очень жаль парня

Я логопед, учу говорить неговорящих детей.
Однажды меня спросили – не жалко ли мне. Сложных детей, которые плачут на занятии, дерутся. Мне – нет. И я этого не скрываю.
«- А вот у меня сердце разрывается» - ответили мне на это с тоской.
Должно ли быть жалко? И к чему эта жалость ведет?
Представим себе условного мальчика. Назовем его условно Геннадий. У меня нет такого ученика, по понятным причинам его ко мне не привели бы никогда. Просто проведем мысленный эксперимент. Гену жалеют. Гена маленький. Ведь ему всего три (четыре, пять, шесть). У него маленькие пальчики, которые на справляются с надеванием шапки, штанов и всего прочего. Значит надо его одевать. И из стакана он пить не умеет – пьет из поильника с трубочкой. Есть Гена сам не хочет. Он был бы не против поесть. Но держать ложку, самому тащить ее в рот – нет уж, зачем, если есть специально обученные люди? Гена же голодный – взрослые берут ложку и кормят его. Супом? Нет, суп Гена не хочет. Творожком с малиной. Это ведь взрослым надо, что Гена был не голодный – пусть они и кормят. И еще под мультик на планшете, чтобы не было скучно. А после творожка шоколадку. И вафлю. Убрать за собой крошки? Мелочи какие, скажите спасибо, что поел. Что- то поделать надо? Нет, Гена не хочет. Лепить, рисовать, говорить – нет. Плачет. В конце концов педагоги сами виноваты – раз не могут заинтересовать. Он плачет, его утешают и убирают все эти противные карандаши и пластилины, вот тебе Гена динозавр и акула, не плачь. Мы пожалеем.
Ударился Гена о скамейку, потому что не смотрел куда идет? Плохая скамейка. Ужасная. Давай ее поругаем. Ты молодец, это скамейка виновата. А еще мое любимое. Когда ребенок ударился, упал. Он еще не осознал где у него болит. Еще не заплакал. А его уже схватили и начали жалеть. И так трогательно, что Гене нравится.
(А что делать, если ребенок упал? Спросите вы.
А ничего не делать. Посмотрите. Если встал, отряхнулся и дальше пошел – проблемы вообще нет. Даже боль надо уметь осознавать. Где она локализуется, как чувствуется. Если коленка болит, ребенок должен сам понять это. Вот если он показывает пальцем, трет больное место и плачет – тогда реагируйте. Но не жалостью, а конкретным действием. Пластырь прилепите, подуйте. Обнимите. Разделите его чувства, а не навязывайте свои.)

А потом Гена привыкает. Настолько привыкает, что начинает жалеть сам себя, от всей своей юной души. На лице истинное страдание. Как будто он не просто страдает, а страдает за все наши грехи. У меня кстати был один товарищ, он страдал просто потому что. Сидел напротив зеркала и рыдал. Потом останавливался, смотрел на свое зареванное лицо, потом снова начинал. Мы это интерпретировали как тренировку актера перед спектаклем. Из серии – натурально плачу, или нет. А то с этих станется, могут не поверить.

Для довершения картины, уточню, что бывают специалисты, которые прикрываются ложным гуманизмом и грешат жалостью. Есть у меня одно любимое упражнение. Называется «Просьба недостающего». Мы ведь не можем тренировать у ребенка просьбу не в естественных условиях. Просьба должна исходить из дефицита. Ребенок понимает, что ему что-то надо, и говорит об этом. Поэтому на занятии я учу ребенка просить, а родители дома отрабатывают навык. То есть ставят его в ситуацию, где без просьбы никак. Моя любимая ситуация – дать ребенку суп, но не положить ложку. Это не на пустом месте, напоминаю, ребенок, которого ставим в эту ситуацию, уже обладает навыком просьбы, ему просто надо перенести навык и на другие предметы. С «Дай телефон» на «дай ложку». Эту ложку можно даже держать в руках, для наглядности. Чтобы ребенок ощутил дефицит и вербализовал потребность.
Кстати, в этом случае меня всегда спрашивают – а если ребенок начнет есть руками? Если он действительно начнет есть суп руками, не наливайте суп. Дайте пустую тарелку. Тогда просьба будет «Налей суп». Если начнет грызть пустую тарелку, просто дайте человеку еды, в этом случае будет не до тренировки просьбы. Суть не в частном случае, а в механике. Хочет рисовать? Придержите в руке карандаш. Хочет вырезать? Дайте бумагу, но продолжайте держать в руках ножницы. А если уже научился просить то, что видит, уберите ножницы с глаз, пусть просит то, чего не видит.
Так вот, возвращаемся к теме. Столкнулась я с мнением специалиста, что это негуманно! Гуманно – это бегать за ребенком и спрашивать: тебе ложку или вилку? Тебе яблоко или грушу?
В какой, простите, Вселенной, за нами бегают и спрашивают? Вот за вами конкретно так бегают? Вам на миллион зарплату поднять или на два? Или вы сами идете к начальнику и говорите словами через рот, что вам нужно повышение?
Если мы будем все время спрашивать ребенка, то мы будем растить из него пассивного участника своей жизни, того, кто не говорит сам, а ждет, пока его спросят. Безусловно, это очень удобно. Взрослым. Дети не должны быть удобными. Они должны быть субъектами. Ребенок должен быть в состоянии осознать чувство дефицита и сказать о том, что этот дефицит восполнит. Он сам должен совершить этот волевой акт. Для этого ему не нужно разрешение, не нужен вопрос. Взрослым самим в итоге будет легче жить, если им не придется угадывать, что ребенок хочет, а ребенок просто скажет сам. Пить. Есть. Динозавра. Акулу. Ложку в конце концов дайте, суп остыл давно.
А что делать с Геной? На самом деле в какой-то момент жить с Геной станет невыносимо. Потому что просить он не умеет, есть кроме шоколадок и вафель ничего не хочет, виноваты у него все вокруг (поэтому если он испытывает плохую эмоцию он всех бьет). Гену будут пытаться перевоспитывать, поведение от этого начнет ухудшаться (поведенческий взрыв – есть такое понятие). И вот ему уже пять, шесть, семь лет, он неговорящий и жалеющий себя по каждому поводу.
Какая у меня статья нерадостная получилась. Ладно. Помним главное. Разумные требования к любому ребенку – это уважение его личности. Это значит, что вы в него верите. Не прекращайте требовать никогда (естественно, создавая систему помощи, в которой требование выполнимо). Дети действительно могут многое. Даже Гена. Если перестать его жалеть.