Ещё одна версия в другом стиле и в видео с картинками из сильно неудачных версий генерации:

Хотя текс мой и полностью из головы, есть некоторое ощущение, по итогу генерации, что что-то похожее на припев уже где-то слышал. Может из глубин сознания всплыло. Если почувствовали тоже самое - помогите, подскажите, откуда именно...?!

– Сегодня ты поможешь мне, – сказал он без предисловий, и в его голосе слышалась озабоченность. – Путник гневается. Он рвёт наши повозки и пугает коней. Если его не умилостивить, он может завести нас в болота или устроить такой камнепад в ущелье, что мы потеряем половину обоза. Мы должны принести ему дар.

Они отошли от лагеря к самому перекрёстку. Это было древнее, сильное место. Здесь, под корнями огромного вяза, по слухам, лежал древний путевой камень, полностью заросший мхом. Место было пропитано энергией тысяч путников, проходивших здесь за сотни лет.

Радосвет принёс с собой несколько вещей: небольшой глиняный горшок с мёдом, краюху свежего хлеба, который он специально выпросил у княжеского пекаря, моток красной нити и маленький серебряный колокольчик.

– Мне нужны твои глаза, Яромир, – сказал волхв. – Я могу говорить с духами, но я не вижу их так, как ты. Я должен знать, примет ли он наш дар. Ты будешь смотреть.

Радосвет расчистил место у корней вяза, обнажив верхушку поросшего мхом камня. Он поставил на него горшок с мёдом и хлеб. Затем размотал красную нить и начал обвязывать её вокруг ветвей старого вяза, что-то тихо напевая себе под нос.

Яромир встал чуть поодаль и сосредоточился, как учил его волхв. Он расслабил зрение, позволив миру "поплыть", и направил всё своё внимание на изнанку, на мир духов.

И он увидел.

Сначала это была лишь лёгкая рябь в воздухе у перекрёстка, сгущение сумерек. Затем из этой ряби начала формироваться фигура. Она была нестабильной, постоянно меняющей очертания. То это был сутулый старик с длинной бородой и посохом, то юноша в пыльном плаще, то просто бесформенный вихрь из дорожной пыли и опавших листьев. Это и был Путник, дух дороги.

Он был зол. Яромир видел это не по выражению лица, а по его ауре – колючей, серой, беспокойной. Дух кружил вокруг дерева, недоверчиво и гневно косясь на Радосвета и его подношения.

– Чужаки… – пронеслось в голове Яромира. Это не был голос. Это была мысль, эмоция, исходящая от духа, которую мог уловить только он. – Топчете… Ломаете… Шумите…

– Отче, он здесь, – тихо сказал Яромир. – И он очень недоволен.

Радосвет кивнул, не прекращая своих действий.

– Это я знаю. Спроси его, чего он хочет. Не голосом. Мыслью. Сосредоточься на нём и задай вопрос.

Яромир сделал, как ему было велено. Он уставился на мерцающий силуэт духа и мысленно спросил: "Что успокоит твой гнев, Хозяин Дорог?".

Ответ пришёл мгновенно, как порыв ветра, взметнувший пыль.

– Тишины… Покоя… Уважения…

Дух указал бесформенной рукой на лагерь, от которого неслось обычное вечернее бряцание оружия, ржание лошадей и грубая солдатская ругань.

– Они не чтят меня. Они лишь берут… Берут дорогу, не давая ничего взамен…

– Он говорит, что мы не оказываем ему уважения. Слишком много шума и нет даров, – передал Яромир.

Радосвет закончил обвязывать нить. Он взял в руки маленький серебряный колокольчик и несколько раз легонько звякнул им. Звук был чистым, тонким, и, казалось, он прорезал шум лагеря, как острый нож.

Дрожащая фигура духа замерла, прислушиваясь. Беспокойная рябь его ауры немного улеглась.

– А теперь смотри внимательно, – прошептал Радосвет.

Волхв склонил голову.

– Великий Путник, Хозяин всех троп и дорог! – произнёс он вслух, и его голос был полон искреннего почтения. – Прости нас, шумных детей человеческих, за то, что потревожили твой покой. Мы идём не с праздной целью, а исполняем свой долг. Путь наш тяжёл, и мы просим твоей милости. Прими этот скромный дар – сладость мёда и сытность хлеба. И пусть этот звон будет нашей песней для тебя, песней уважения.

Он ещё раз звякнул колокольчиком и повесил его на одну из красных нитей, где тот затрепетал от малейшего дуновения ветерка.

Яромир не отрываясь смотрел на духа. Путник медленно, очень медленно подплыл к камню. Он склонился над горшком с мёдом, и Яромир увидел, как нематериальная дымка, исходящая от него, втянулась в сладкое лакомство. Он попробовал дар. Затем он коснулся хлеба. Его серая аура начала светлеть, обретая более спокойный, коричневато-зелёный оттенок.

Дух поднял свою голову-вихрь и посмотрел на Яромира, потом на Радосвета. Взгляд его уже не был гневным. В нём читалось удовлетворение и принятие.

– Хорошо… – снова пронеслось в голове у Яромира. – Идите. Но помните о тишине…

И с этими словами дух растворился, растаял в сгущающихся сумерках, оставив после себя лишь лёгкое дуновение ветра, которое заставило колокольчик тихо и мелодично звякнуть.

– Он принял дар, – выдохнул Яромир, чувствуя, как с плеч сваливается напряжение. – Он сказал, чтобы мы шли, но помнили о тишине.

Радосвет выпрямился, и на его лице проступило облегчение.

– Ты хорошо справился, кузнец. Очень хорошо. Ты был моими глазами и ушами.

Он повернулся к лагерю.

– Теперь моя часть работы.

Вернувшись в лагерь, Радосвет направился прямиком к воеводам и от имени князя (хотя князь, скорее всего, и не знал об этом) передал приказ: "С сего дня на привалах и в походе блюсти тишину. Пьяные крики и песни – прекратить. Говорить вполголоса. За лишний шум – наказывать".

Воеводы, хоть и были удивлены, но приказу волхва, советника князя, подчинились. И на следующий день войско шло уже иначе – тише, собраннее. Повозки перестали ломаться, а лошади – пугаться. Дорога стала глаже.

Яромир шёл в своей десятине и понимал, что стал участником чего-то важного. Он помог предотвратить беду, о которой никто из тысяч воинов вокруг него даже не подозревал. И это было его первое настоящее дело в той тайной войне, на службу в которой он поступил.

Глава 44: Болотные Огни

Поход становился всё труднее. Войско вошло в край бескрайних Полесских болот. Дорога превратилась в узкую гать – настил из брёвен, проложенный по зыбкой, чавкающей почве. По обе стороны от них простиралась трясина, поросшая чахлыми деревцами, осокой и укрытая зелёным ковром ряски. Воздух был тяжёлым, влажным, пахло тиной и гнилью. По вечерам туманы становились такими густыми, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно.

В один из таких вечеров их десятина получила приказ идти в боковом охранении. Основное войско располагалось на ночлег на большой сухой гриве – возвышенности среди болот, а нескольким отрядам, включая их, было велено патрулировать подходы, чтобы предотвратить внезапное нападение каких-нибудь местных лесных племён.

Ратибор вёл их по едва заметной звериной тропе, петлявшей между топкими окнами. Уже спускались сумерки, и видимость ухудшалась с каждой минутой. Они шли в напряжённой тишине, слыша лишь чавканье грязи под ногами и недовольное кваканье лягушек.

– Держитесь ближе! – скомандовал Ратибор. – И смотрите под ноги. Один неверный шаг, и болото вас не отпустит.

Туман сгущался, и скоро тропа стала почти неразличима. Они шли почти на ощупь, ориентируясь по спине идущего впереди. Начался мелкий, моросящий дождь. Настроение было на нуле.

– Проклятое место, – проворчал Микула, едва не поскользнувшись. – Ни зверя, ни птицы. Одна гниль.

И тут впереди, сквозь серую пелену тумана, они увидели огоньки.

Они были неяркими, голубоватыми, и казалось, танцевали в воздухе на высоте человеческого роста, то сближаясь, то разлетаясь. Они были похожи на светлячков, но гораздо крупнее и ярче.

– Глядите! – с облегчением воскликнул Вадим. – Огонь! Может, хутор какой? Или наши дозорные костёр развели?

– Стоять! – резко скомандовал Ратибор. Он с сомнением вглядывался в танцующие огни. Старый воин, он знал, что на болотах не бывает хуторов, а дозорные не стали бы разводить костёр на открытом месте.

– Это добрый знак, – сказал Лютобор, в чьём голосе впервые за долгое время появилась надежда. – Огонь – это тепло. Это люди. Может, там можно переждать дождь?

Все смотрели на Ратибора, ожидая решения. Логика подсказывала, что огонь в такую погоду – это спасение. Тропа, по которой они шли, казалось, вела прямо к этим огням.

Но Яромир смотрел не на огни. Он смотрел на то, что было вокруг них. Его дар, обострённый сыростью и сумерками, показывал ему картину, недоступную остальным. Он видел, что огни были не просто светом. У каждого огонька был свой, едва различимый, полупрозрачный силуэт. Маленькие, сморщенные фигурки с длинными, тонкими ручками, сотканные из болотного газа и гнилушек. Они держали эти огни в своих руках-пальцах, как фонари, и игриво ими помахивали, подманивая их. Это были болотники.

Он видел, как они хихикают беззвучным, пузырящимся смехом, как их глаза-искорки злорадно поблёскивают. А самое главное, он видел, что тропа, которая казалась твёрдой, на самом деле была обманкой. Прямо перед ними, под тонким слоем дёрна, была гибельная, засасывающая трясина. Огни плясали прямо над ней. Они заманивали их в ловушку.

– Стойте! Не ходите туда! – вдруг громко и твёрдо сказал Яромир.

Все обернулись к нему с удивлением. Ратибор нахмурился.

– В чём дело, кузнец?

– Это не огонь. Это обман, – выдохнул Яромир, пытаясь найти правильные слова. Он не мог сказать им, что видит духов. – Отец рассказывал мне про такие. Это блуждающие огни. Болотные. Они заводят путников в топь. Там впереди нет твёрдой земли. Там трясина.

Его слова повисли в возду-хе. Вадим посмотрел на него с недоверием.

– Да брось, Яромир! Какие огни? Это просто свет! Мы промокли до нитки! Там, может, спасение!

– Яромир прав, – вдруг подал голос старый Остап. – Я тоже слышал о таком от старых охотников. Говорят, это нечисть балуется. Верить болотным огням нельзя.

Ратибор стоял в нерешительности. С одной стороны, маячащий впереди свет обещал отдых и тепло. С другой – предупреждение его самого спокойного и рассудительного воина, поддержанное старым следопытом.

– Ты уверен, кузнец? – спросил он, вглядываясь в лицо Яромира.

Яромир посмотрел прямо на пляшущие огоньки и на мгновение встретился взглядом с одним из болотников. Тот нагло ему подмигнул. По спине Яромира пробежал холод.

– Уверен, Ратибор. Так же, как уверен, что этот меч выкован из стали. В десяти шагах впереди – смерть.

В его голосе было столько непоколебимой уверенности, что даже самые большие скептики замолчали. Ратибор долго смотрел вперёд, на заманчивые, танцующие огоньки, потом на Яромира.

– Хорошо, – наконец решил он. – Поверим кузнецу.

Он взял из-за пояса свой топор и срубил длинный, прямой шест из ближайшего деревца. Очистив его от сучьев, он осторожно, не сходя с тропы, ткнул им вперёд, в то место, где земля казалась твёрдой.

Шест вошёл в землю легко, без всякого сопротивления. На целый локоть. Потом ещё. Ратибор нажал сильнее, и шест, с тихим, чавкающим звуком, ушёл в трясину почти на всю свою длину. Когда он вытащил его, тот был покрыт чёрной, дурно пахнущей жижей.

Повисла гробовая тишина. Все смотрели то на шест, то на предательски-красивые огоньки, то на Яромира. Вадим побледнел. Ещё бы несколько шагов, и они все оказались бы в этой холодной, засасывающей могиле.

Танцующие огоньки, будто поняв, что их обман раскрыт, обиженно мигнули и разом погасли, оставив их в полной темноте и сырости.

– Разворачиваемся, – глухо сказал Ратибор. – Идём назад. Медленно. След в след.

Он подошёл к Яромиру и положил ему на плечо тяжёлую руку.

– Ты спас нам жизнь, кузнец, – просто сказал он.

В его голосе не было вопросов. Была только констатация факта. Он не знал, откуда Яромир получил свои знания, но с этого момента он доверял его чутью безоговорочно.

А Яромир шёл обратно и чувствовал, как бешено колотится его сердце. Он впервые использовал свой дар, чтобы спасти не только себя, но и своих товарищей. И это странное, пугающее умение видеть то, чего не видят другие, впервые показалось ему не проклятием, а... оружием.

Глава 45: Благодарность Ратибора

Они вернулись в основной лагерь промокшие, замёрзшие и злые, но главное – живые. История о том, как десятник Ратибор проверил "чуйку" своего кузнеца и обнаружил трясину прямо на тропе, мгновенно разлетелась по их сотне. Никто не смеялся. Болота внушали суеверный ужас всем, и случай, когда целый отряд чуть не сгинул без следа, заставил даже самых отпетых циников притихнуть. К Яромиру стали присматриваться по-новому. Теперь за его могучей спиной видели не только грубую силу, но и нечто иное – удачу, чутьё, мудрость, которой не ожидаешь от парня его лет.

Вечером, когда они наконец просушили одежду и собрались вокруг жаркого костра, напряжение спало, уступив место облегчению от пережитой опасности. Ратибор лично разлил всем по чарке хмельного мёда из своих запасов – редкая милость, которую он позволял себе лишь в особых случаях.

– Пейте, – сказал он, и его шрамированное лицо в свете костра казалось непривычно мягким. – Сегодня у нас второй день рождения. И мы обязаны им вот ему.

Он кивнул в сторону Яромира, который, как всегда, сидел молча, глядя в огонь.

– За кузнеца! – поднял свою кружку Ратибор. – За его зоркие глаза!

Все поддержали тост. "За Яромира!", "За спасение!" – неслось со всех сторон. Вадим, чувствуя себя особенно виноватым за своё недавнее неверие, подошёл и смущённо хлопнул Яромира по плечу.

– Спасибо, брат. Ежели б не ты, кормил бы я сейчас раков... или кто там в этой жиже живёт.

Яромир лишь коротко кивнул, ему было неловко от такого внимания. Он не считал, что совершил подвиг. Он просто сказал то, что видел.

Когда выпито было ещё по одной, и тепло разошлось по жилам, смывая остатки дневного холода, самый старый в их десятине, седобородый полочанин Всеслав, откашлялся и негромко, будто пробуя голос, затянул старую походную песню. Это была суровая и простая песня воинов, которую, казалось, пели ещё их деды и прадеды.

Солнце за лес, да над рекою туман,

Меч на коленях, да в сердце дурман.

Мы не святые, нам не ведом покой,

Снова в походе, снова принят бой.

Другие голоса, сначала нестройно, а потом всё увереннее, стали к нему присоединяться. Братья-близнецы подхватили первыми, затем и остальные. Песня росла, крепла, и вот уже вся десятина, обнявшись за плечи, ревела припев, вкладывая в него всю свою тоску по дому, усталость от пути и дерзкую готовность встретить смерть:

Вверх, где над облаками иные края!

Вверх, где сияет вечная заря!

Вверх поднимает стяг рука моя!

И в небе над нами – наша земля!

Ратибор тоже пел, и его хриплый, прокуренный голос придавал песне особую мощь. Он смотрел на своих людей – на этих вчерашних пахарей, охотников и плотников, сплочённых огнём костра, хмельным мёдом и общей опасностью. И он видел, как рождается братство.

Брат мой упал, пронзённый стрелой,

Засыпала брата сырая землёй.

Я не заплачу, слёзы – вода,

В сече кровавой им нету следа.

Песня была о потерях, о дороге без возврата, но в ней не было уныния. Была лишь твёрдая, суровая констатация судьбы воина. И какая-то непоколебимая вера в то, что даже за порогом смерти их ждёт что-то светлое и родное.

Вверх, где над облаками иные края!

Вверх, где сияет вечная заря!

Вверх поднимает стяг рука моя!

И в небе над нами – наша земля!

Яромир тоже пел, и его мощный голос сливался с остальными. Песня помогала. Она вычищала душу от страха и теней, которые он видел. В этот момент не было духов, не было морока. Были только его братья по оружию, жар костра и эта простая, сильная песня, связывавшая их всех невидимой нитью.

Когда песня закончилась, все надолго замолчали, глядя в огонь. Стало тихо и как-то очень спокойно.

Ратибор подошёл и сел рядом с Яромиром.

– Ты парень непростой, кузнец, – сказал он негромко, чтобы не слышали другие. – Не в силе твоей дело, таких здоровяков в войске немало. В тебе есть... стержень. Спокойствие. Будто ты знаешь что-то, чего не знают другие.

– Отец учил: прежде чем ковать железо, нужно его понять, – уклончиво ответил Яромир.

– Вот оно что, – хмыкнул Ратибор. – Значит, ты и людей так... понимаешь? И землю?

Он не стал допытываться, откуда у Яромира такие знания. Ему, старому вояке, доверяющему инстинктам больше, чем словам, это было не важно. Главным был результат.

– С сегодняшнего дня, – сказал он твёрдо. – Когда мы идём в дозоре или по незнакомой местности, твоё слово – второе после моего. Если тебе что-то не нравится – место для привала, тропа, тишина в лесу – ты говоришь. Сразу. Без раздумий. Ясно?

– Ясно, – кивнул Яромир.

– Вот и славно, – Ратибор хлопнул его по плечу. – А теперь спи. Завтра снова в путь.

Он ушёл, а Яромир остался сидеть, чувствуя на себе уважительные взгляды товарищей. Сегодня он обрёл нечто большее, чем просто их благодарность. Он обрёл их доверие. Ратибор начал уважать его не только за сильные руки, но и за зоркие глаза, за его странную, необъяснимую проницательность. И Яромир понял, что его дар, который он так долго считал своей тайной и бременем, становится его главной силой и его главной ответственностью в этом походе.

Все мои стихи на Стихи.ру. Наталья Самкова там. Прозу на литнете выкладываю. Роман скоро первый выйдет, очень жду. Мои рисунки,как и видео-в моих сообществах. Песенки мои на любой музплошадке. Есть с моим голосом,есть с ИИ. Всем любви, хейтерам пустырник:)

Три месяца вахты в заповеднике «Седой Увал» подходили к концу, но последняя неделя стала для Ильи Громова настоящим испытанием. Он почти не спал. Каждую ночь, как только сгущалась темнота, вокруг его трейлера появлялись странные звуки, словно что-то живое бродило вокруг.

Это «что-то» было тяжелым. Илья слышал, как под его шагами — если это были шаги — хрустел мерзлый грунт и ломался хворост. Дыхание было хриплым, с мокрым присвистом на вдохе. От него пахло мокрой шерстью и сырой землей, как из глубины старого подвала. Существо методично обходило трейлер, и скрежет когтей по металлической обшивке впивался в сознание, не умолкая даже в тишине. Потом шаги замирали у двери. Воцарялась полная тишина, нарушаемая лишь тем самым хрипом у самой щели под порогом. Возникало стойкое ощущение, что оно стоит с другой стороны и вглядывается внутрь, прислушиваясь к каждому звуку.

Утром приехал егерь Семён с провизией. Илья, стараясь говорить спокойно, спросил, не замечал ли тот у трейлера крупного зверя. Семён замолчал, перестал перекладывать консервы и посмотрел на Илью прямым, тяжелым взглядом.

— Это не зверь, — сказал он без эмоций. — Леший это. Он так новичков проверяет. Свою проверку ты прошел, раз вахту закончил. Ты же завтра уезжаешь, вот он и приходит попрощаться. Только запомни: не выходи к нему. И не пытайся смотреть на него. Ему это не нравится.

Илья почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— А раньше предупредить не мог?
— Ты не спрашивал. Да и не ко всем он приходит. Только если почувствует неуважение к лесу.

На следующий день прибыл сменщик — молодой практикант Артём, самоуверенный и пахнущий городским одеколоном. Передавая ключи, Илья подробно проинструктировал его, уделив особое внимание возможным ночным визитам.

— Медведь-шатун? — снисходительно усмехнулся Артём, оглядывая уютный, современный трейлер. — Слышал, они боятся громких звуков. Можно ракетой от сигнального пистолета под хвост пустить.

— Это не медведь, — мрачно ответил Илья. — Здесь есть правила. Главное: если услышишь странные звуки, не выходи и не выглядывай в окно ни при каких условиях. И помни — ты здесь всего лишь гость, уважай природу.

Артём лишь пожал плечами, всем видом показывая, что слушает эти байки лишь из вежливости.

— Ну хорошо. Вроде всё закончил. — тихо произнес Илья, оглядываясь вокруг и собираясь уже в путь.

Вернувшись в город, Илья первым делом принял душ. Он натирал кожу мочалкой, пытаясь смыть ощущение постоянного чужого взгляда, въевшийся запах дыма и тот сладковатый запах тления, что витал вокруг трейлера по ночам. Выбравшись из ванной, он почти без сил рухнул на кровать и мгновенно уснул.

Сквозь сон ему почудился знакомый звук. Негромкий, но отчетливый: металлический скрежет, точно кто-то провел чем-то острым по ребристой поверхности батареи. Илья резко вскочил, осматриваясь вокруг. Сердце колотилось где-то около горла. Он замер, прислушиваясь. В квартире было тихо и темно. С трудом переводя дыхание, он подошел к батарее и провел по ней ладонью. Чугун был холодным и гладким.

— Почудилось что ли? — Пробормотал он себе под нос, направляясь обратно в кровать, затем, с трудом успокоившись, снова заснул.

Утром, потягивая мышцы и заварив кофе, он сел разбирать архив, осознав, что забыл в спешке свой старый фотоаппарат, лежавший на полке. Карту памяти, к счастью, забрал. Он скачал фотографии на компьютер — сотни снимков тайги, зверей, неба. Пролистывая их под монотонное жужжание системного блока, он почти в самом конце наткнулся на одно странное изображение.

Это был кадр, сделанный в ту самую ночь. На тёмном, смазанном фото что-то виднелось. Снимок был сделан явно изнутри трейлера, словно с верхней полки, но в кадре был не вид из окна, а интерьер, где он сам спал в своей койке. Приглядевшись, Илья увидел, что в нижний угол кадра попали чьи-то пальцы — нечеловечески длинные, с толстыми, потемневшими, как старая кора, ногтями. Будто кто-то взял аппарат и навёл его на спящего хозяина.

Сердце Ильи ушло в пятки. Он бросился звонить в администрацию заповедника.

— Добрый день, вы с Артёмом на связи!? — почти крикнул он секретарше.

— Нет, Илья Петрович, второй вечер как молчит, с самого вашего отъезда. Беспокоимся, уже вертолёт готовим на проверку.

Илья не мог ничего сказать. Он просто положил трубку, понимая, что байка Семёна могла оказаться правдой.

— Лишь бы ничего не случилось… — тихо пробубнил он себе под нос, поглядывая на странный снимок.

Через несколько часов раздался звонок. Директор. Его голос был пустым и напряженным, словно он говорил из-под толщи воды.

— Илья... Вертолёт вернулся. Трейлер цел, но дверь... её вырвало с корнями. Артём мёртв. Врачи предварительно говорят — разорвал медведь... Но разве медведи... могут вырвать дверь?

Илья молчал, сжимая телефон вспотевшей ладонью.

— Илья, — голос директора дрогнул. — Там твой фотоаппарат нашли. Посреди комнаты, включённый. Мы посмотрели... Сегодня ночью было записано какое-то видео, но файл поврежден... На секунду лишь мелькает какая-то размытая картинка... Можешь приехать? Может, ты знаешь, как его восстановить?

— Думаю да, скоро приеду. — ответил Илья и сразу подорвался с места.

Он натянул куртку и вышел из квартиры, захлопнув дверь. В тишине пустого жилья щелкнул замок.

Через секунду из глубины коридора, из спальни, донесся тихий, но совершенно отчетливый звук. Скребущий, металлический. Как будто по ребру чугунной батареи провели одним твердым, длинным ногтем. Один раз. Затем еще один. После чего в квартире вновь воцарилась кромешная тишина.