Серия «Никарагуа»

Шли с Марией повидать на дому пациентку. С океана несло запахи: тухлой рыбы, горелой соли и цветения франжипани – сейчас как раз сезон, все деревья в цвету.

Дошли до домика – каркас из веток, натянутая чёрная плёнка, ещё синей плёнки кусочек с краю. Нырнули в тёмное нутро. Включив фонарь рассмотрели пациентку – тринадцатилетняя девочка на седьмом месяце беременности, лежит на земляном полу, на скомканном буром покрывале. Мать тихонько шепчет:

— Её в гамаке тошнит очень сильно, не может в нём спать…

Мария ведёт осмотр, я держу фонарь. Всё также пахнет тухлой рыбой, чуть слабее запах франжипани и ещё один, новый добавляется – застоявшейся кислой мочи.

Закончив осмотр, Мария даёт рекомендации, назначает день приёма в клинике, встаёт. Выныриваем на воздух. Мама девочки выбегает за нами следом, протягивает нам две жёлтых карамболы:

— Доктора, возьмите, сладкие!

Мария брызгает на каждый фрукт спиртом, протягивает один мне, надкусывает свой:

— И правда, сладкие! Скажи?

Я не чувствую во рту ничего, кроме горьковатого подобия растворившейся ношпы и кислой мочи. Киваю. Наверное, это были и вправду очень сладкие карамболы.

Сидели с врачом Марией на берегу залива Фонсека.
Мне вспоминалось пастернаковское «шестое августа по-старому, Преображение Господне», потому что оно и было. Девятнадцатое августа, Преображение, мой четвёртый день в этой никарагуанской рыбацкой деревне.

Сидели, смотрели на отползающий от берега сливовый океан – к ночи. Всматривались в ребристые, поросшие зелёным лесом бока сальвадорского вулкана Кончагуа – прямо напротив нас, на другой стороне залива примостился. Рассматривали микроскопических океанских улиток, облепивших теневую сторону огромного камня прямо перед нами – такие хитрюги, знают, где от жары прятаться.

Сидели, не знаю точно сколько. Без часов и без телефонов пришли. Помню только, что за это время океанские волны из розоватых медленно стали сливовыми, а потом густо черничными.
Молчание нарушила Мария, поставив меня в тупик вопросом:
— Estas llena?

Я зависла. Привыкла слышать такой вопрос только за столом под конец обеда, ну, или после него. Когда кто-то внезапно умудрился очень уж налопаться фасолью с рисом. Что-то вроде русского «наелся».
Переспросила:

— Что?
— Ну, тебе достаточно? Пойдём в клинику или ещё надо наполнить?

И тут я поняла. Точнее, вспомнила. Вспомнила дословное значение слова lleno – полный. Вот что она хотела узнать – наполнилась ли я. И не в смысле еды, мы ж не ели там, ну. В каком-то вот этом, поэтическом смысле, как в тропаре преображенском поётся: « и якоже вмещаху ученицы Твои, славу Твою, Христе Боже, видеша». Разная у всех нас, человеков, ёмкость. Прислушалась к своей, впервые, кажется.

— Да, я наполнилась. Пойдём.

Шли в клинику, оставляя глубокие следы на мокром чёрном вулканическом песке. Океану не нравилось, пытался дотянуться и слизнуть, но сил хватало только шёпотом шипеть нам вслед.
По пути обещала себе забрать отсюда столько, сколько внутри ёмкости хватит. Якоже вмещаху. Хорошее такое, листвой шуршит августовской. Тут нечем особо шуршать, разве только с океаном. Ну, в другой раз, сегодня уже не влезет.

Наш администратор, кубинец Орландо каждый день после завтрака разговаривает по телефону с какой-то женщиной. Разговаривает громко, чётко, слышно по всей клинике:

— Как тебе спалось сегодня, любимая? Что у тебя было на завтрак? Чем планируешь заниматься, родная? Ты мне снишься, я скучаю по тебе, я очень люблю тебя…

Обычно мы с Марией стараемся во время этих его разговоров не заходить в кухню, слишком уж нежно и интимно звучат его слова. Не хочется мешать и быть третьими. Но слышать — слышим всё, громкость у Орландо не отключить, сложно не быть в курсе нежностей.

Точно также, как сложно не заметить большую татуировку на его ребре. Он часто (читайте — всегда, за исключением торжественных моментов) ходит без футболки. Поэтому, даже не разглядывая его тело специально, всё равно невольно замечаешь эту каллиграфически вытатуированную надпись во всё левое ребро:

«Каролина, ты мой самый большой подарок».

Как-то вечером я насмелилась и спросила Орландо:

— Эта твоя Каролина, она какая? Красивая?

Молча достал телефон, включил, показал фотографию на заставке. Улыбающаяся девчушка, с огромными янтарными глазками, золотистыми длинными локонами и двумя белоснежными бантиками-заколками на макушке.

— Это моя дочка! Красивая получилась, правда? Не в меня потому что, в маму свою.

— А где она сейчас?

— Она с мамой живёт, на Кубе. Ей восемь, в прошлом году в школу пошла. Мы с её мамой развелись, но всё равно разговариваем, для дочки это важно. Она скучает по мне…

И, помолчав, добавляет:

— Я только из-за неё хочу снова побывать на Кубе. Возвращаться жить не хочу, там совсем нет хорошей работы. Но дочку очень хочу обнять. Она — лучшее, что со мной случалось.

Ушёл грустно смотреть в дождь и молчать. Скучает по дочке, хотя и до утра несколько часов осталось, всё равно скучает. Очень боится, что утром из-за ливня не будет мобильной связи и они не смогут созвониться.

На третий день знакомства, вместе с Марией готовили ужин и, между обсуждением салатных заправок, задавали друг дружке откровенные вопросы. Она первая начала.

— А сколько лет ты замужем?
— В этом месяце семь лет исполнилось.
— И до сих пор нет детей? Так сильно не хотите?
— Ну, мы думаем усыновить… Вообще,если честно, я очень боюсь не детей, а самой беременности. Панически боюсь.
— О, понимаю, я тоже боюсь! Когда не можешь контролировать свой организм – страшно.

Кто бы знал, что тридцатипятилетняя врач-никарагуанка, окажется первой женщиной, которая так глубоко поймёт меня в этом моём страхе. Несколько минут молча срезали корочки с арбузных треугольников, думали, каждая о своём.

Настала моя очередь задавать вопрос.

— Ты поэтому не замужем?

Потому что забеременеть боишься?

— Нет, не поэтому. Я хочу друга встретить, а не просто мужчину.

— В смысле, чтобы секса у вас с ним не было?

— Почему же. И секс, и дети – всё можно, я не против. Но мне важно, чтобы ему было смешно оттого же, отчего и мне. Это в первую очередь.

За окном громыхнуло что-то металлическое, следом послышались скорые шуршащие шаги и девичий, а чуть позже и мальчишечий сдавленный хохот. Мария улыбнулась в сторону окна и сказала:

— Слышишь? Кто-то уже встретил друга. Вот я встречу, тогда и замуж пойду.

Перебираю архивы, нахожу неопубликованное.

Провожали нашего педиатра Маргариту (у неё месячный контракт закончился, раньше наших) и, одновременно отмечали её тридцатитрёхлетие — совпало в один день. Проводили пикником на крыше клиники — с домашней пиццей от доктора Марии, безалкогольной сангрией (которую с трудом, при помощи нескольких человек нашли и доставили из столицы), морковными кексами от меня и цветной гирляндой, протянутой Орландо по краю крыши.

На свет и звуки испанской да итальянской музыки налетели светлячки с бабочками — незапланированное украшение пикника. Болтали о весёлом. Вспоминали смешные истории пролетевшего месяца — с пациентами и нами. Как Марго сожгла ногу о мотоцикл – до мяса, и не могла после этого ни душ принимать, ни в океане купаться неделю. Как мы с ней заплутали в джунглях вместе с местными девчонками. Как она на второй день приёма прописала пациентке капать глазные капли по три кошки в каждый глаз, а надо было по три капли — перепутала слова «gatos» и «gotas», бывает. Как нам игуану в подарок притащили и предложили приготовить.

Болтали о важном. О никарагуанке Марии, которая мечтает работать в горячих точках мира с «Врачи без границ» и поэтому каждое воскресенье – единственный нерабочий день в нашей клинике, учится по полдня, чтобы второй диплом по педиатрии получить. О кубинце Орландо, который выбирает место для жительства между Россией и Киргизией — лишь бы не возвращаться на родную Кубу, слишком тяжело там жить, несмотря на огромную любовь к коренному темпераменту и своей деревне. Снова о Маргарите, которая после сентября, проведённого здесь, мечтает вернуться и построить отель на склоне вулкана, чтобы у местных рабочие места были и чтобы Ла Сальвия на картах появилась, наконец-то.

Молчали и смотрели на Млечный Путь, раскинувшийся над нашими головами. Молчали и думали, каждый о своём, секретном. Я, например, думала о том, что уедет завтра утром Марго и некому будет каждый вечер сообщать мне о приближающейся грозе. То есть, я и сама знаю про грозу, все знают, что сейчас сезон дождей. Но Марго всё равно каждый вечер ходила читать на пляж, задумчиво моргала на небо и объявляла: — Кажется, гроза будет!

Теперь вот мне самой догадываться придётся. Взгрустнулось. Свыклись за месяц.

Пожалуй, именно от никарагуанской клиники осталось внутри самое тёплое ощущение, несмотря на более трудные условия работы в ней. Там мы были не просто командой, но и друзьями. Может из-за ограниченности в связи с внешним миром, а может оттого, что мы там все более взрослыми оказались – и по возрасту, и по опыту. Хорошо было.

Просто пара видео про кошку Катушку – любимого шерстяного жителя нашей никарагуанской клиники Heath&Help.

Катушку пять лет назад, во время строительства клиники нашли крошечным котёнком русские архитекторы, Елизавета и Михаил Шишины – это они построили обе клиники организации, и в Гватемале, и в Никарагуа. Так Катушка стала один из первых волонтёров :) и одним из самых старых волонтёров – с окончания строительства кошка не покидала клиники.

Любимое занятие Катушки – ловить ящериц. Администратор Орландо ругается и требует, чтобы она ловила мышей, но Катушка сопротивляется категорически.

Во время рабочего дня она укладывается у порога клиники и встречает всех пациентов. Особо понравившихся облизывает.

По вечерам крутится в кухне вокруг волонтёров и пытается выпросить себе кусочки еды. Если разжалобить никого не удаётся – пытается похитить еду самостоятельно, после чего обычно оказывается выселена за дверь.

За свои ночёвки на улице Катушка мстит – каждые пять утра скребётся в каждое из сетчатых окон волонтёрских комнат и надрывно орёт, мешая всем доспать последний час до подъёма.

Такая вот у нас кошка :)

Живёт в никарагуанской клинике, вот в этой: https://ru.he-he.org/

Клаудия стала моей последней пациенткой в никарагуанской клинике.
Последней, с кем я говорила в паузах, пока врач Мария отходила за медикаментами или руки помыть.

Клаудии тридцать семь лет.
Впервые мы с ней познакомились в другой деревне, в Санта Хулии – когда приезжали туда на выездной приём пациентов. Тогда она принесла к нашему педиатру своих трёхгодовалых дочек-близняшек. Пройти с ними двенадцать километров до нашей клиники очень тяжело, вот и ждала, пока мы приедем в их деревню. Девочки к тому времени успели обзавестись бронхитом, глистами и гноящимися царапинами. Очень уж долго нас ждали.

В мой последний рабочий день в клинике Клаудия пришла на приём уже сама для себя. Не стала ждать следующего нашего приезда в их деревню, пешком три часа почти шла, но дошла.
Пришла с жалобами на головокружения, боли в животе и ногах, рвоту после всех продуктов: и после риса, и после рыбы, и после фасоли.

— Ничего во мне не задерживается, докто́ра, только съем и сразу всё обратно выходит. Только воду с лаймом или с солью пью. Но после этого очень больно мочиться, как будто огонь из меня выходит.
— А кровь из вас когда последний раз выходила? В этом или в прошлом месяце было?
— Нет, не было, уже месяца три, как не было.
— Нужно сделать тест на беременность, пойдёмте.

Пока Мария ждёт результатов теста, вставляю вопрос:

— У вас только двое дочек или ещё дети есть?
— Есть, дочка ещё есть, первая моя. У неё уже у самой двое детей, я давно её родила, мне тогда четырнадцать было.
— Почему же так долго после неё детей не было?
— Понимаете, я когда рожала тогда первую дочку, думала, что меня разорвёт на куски. Так страшно и больно было. Я дома её рожала, муж в море был и никто не мог меня отвезти в госпиталь. До сих пор помню, что всё полотенце, на котором рожала её, было в крови. А мне так плохо было, что не могла его постирать, оно засохло горой и муравьи прогрызли в нём тысячи дырок, кровь ели. Я после этого не хотела больше рожать. Варёные травы пила разные, соль внутрь себя сыпала, листьями папайи внутри скребла – лишь бы не забеременеть.
— Как же решились этих девочек родить?
— Случайно. Трава, наверное, слабая была. После неё тошнило не так сильно, как раньше, вот они и не выплюнулись у меня, родились.

Мария подносит тест к столу, готов. Клаудия жмурится, шумно вдыхает воздух:

— Что там, докто́ра?
— Тест положительный, вы беременны…
— Да, я так и думала…
— Сейчас принесу вам таблетки, витамины и расскажу, как принимать, вам и малышу сейчас это очень важно.

Смотрим в разные стены с Клаудией, молчим. Наконец, она шепчет:
— Я сразу узнала, в прошлые разы тоже всё так было… и тошнило, и падала на улице…
— Почему же вы решили в этот раз прийти в клинику?
— Понимаете, мне было очень страшно узнать от самой себя, что я беременна. Я знаю, можно было бы подождать, живот бы вырос… Но я не хотела узнать это одна, как в первый и второй раз. Я очень боялась.
— А сейчас как вы себя чувствуете? Вы ведь снова беременны…
— Мне страшно, очень. Но не так, как в те разы, потому что я всё-таки могу сюда прийти и поговорить с вами. Так легче. Спасибо вам.

Врач приносит препараты, рассказывает – я уже не слушаю, что именно. Я думаю.
Пожалуй, напоследок я узнала ещё одно неочевидное, но важное, ради чего мы здесь работаем – чтобы кому-то было не так страшно узнавать даже грустные новости. Чтобы меньшему числу людей на планете бывало страшно в полном одиночестве.

Клиника, в которой я работала: https://he-he.org/