🔞18+
🟢 Предыдущая часть
⏮️ Первая часть
🎧 На моей странице скоро выйдет аудиовариант этой серии ✅

Резкий, отчаянный дёрг – и дверца наконец поддалась, с хриплым вздохом приподнявшись из проёма. Я облегчённо выдохнул, ничего не сломав, и уже без труда откинул её на пыльный, скрипучий пол. В тот же миг из раскрытой бездны вырвался порыв сырого, подвального воздуха, обдав меня прохладой и запахом земли, сырости и чего-то очень старого. Моему взгляду открылась первая, железная ступень – грубая, широкая, она напоминала лестницу в ангаре, где работала Света. Остальное тонуло в кромешной, непроглядной тьме, хранящей свои подземные секреты.

— Ну что ты уставился? Полезай уже! — нетерпеливо гаркнул хозяин, подгоняя меня, а я смотрел на чёрную, как смоль, пасть проёма...

Там ведь было темно...

— Фонарик-то дашь? — раздался голос Галины, словно озвучивая мои собственные, только что возникшие мысли.

— Ещё и фонарь нужен? — недовольно пробухтел Виктор. Не знаю, почему у него было такое настроение. Наверное, он бы придрался к любой дальнейшей даже самой разумной просьбе, но всё же ссутулившись нехотя поплёлся за дверь в соседнюю комнату.

— Вот ворчун стал какой! Не обращай внимания. Старость до всех доберётся, — объяснила Галина, словно извиняясь за хозяина. Она потирала предплечья от холода, нисходившего из подвала, и отошла к старому серванту, всматриваясь в старые выцветшие фотографии, на которых, возможно, были люди, из прошлого, знакомые ей.

Я оглядел комнату в поисках выключателя и, найдя, щёлкнул его. На потолке вздрогнула и вспыхнула старая люстра с двумя мутными плафонами. Её свет, тусклый и желтоватый, неохотно разгонял мрак, но всё же дарил иллюзию безопасности.

Вернувшись к краю проёма, я осторожно развернулся. С легким, но острым волнением, точно ныряльщик перед погружением в прорубь, я начал спуск. Свет люстры лишь отодвинул мрак, выхватывая из него верхние ступени и часть каменного пола внизу, оставляя остальное в вязкой, непроглядной тени.

— На вот, пробуй этот, — Виктор вошёл в комнату, его рот был криво поджат, а глаза злобно прищурены. Он раздраженно бил по ладони фонарём, который, казалось, был на грани выхода из строя, то и дело мерцал, не желая служить, — Другого нет. Тебе нужен, а не мне, так что лезь давай скорее, я не хочу тут с вами до ночи стоять! — поторапливал  он меня, протягивая чёрную обтёртую штуковину, направляя его стеклянный глаз прямо в мою сторону.

Я по пояс выглядывал из прохода, упираясь одной рукой в пыльный пол, другую вытянул вперёд, чтобы взять злополучный фонарик. Внезапно свет мелькнул мне в лицо, ослепив на мгновение и заставляя мгновенно зажмуриться. От яркой резкой вспышки я едва не завалился назад, чудом удержав равновесие. Волна холодного адреналина пронзила живот, а в висках застучал пульс, отдаваясь глухой болью. Но я стиснул зубы, стараясь не подать виду. Галина Алексеевна подошла сбоку с довольной улыбкой, поглядывая на меня, как на героя близкого к победе, искренне переживая за мой успех.

— Не ослепил? Смотри, чего делаешь-то, дубина старая! — рявкнула она на старика, тот лишь в ответ ещё больше скривил и без того угрюмое лицо, явно не до конца понимая, в чём его так яростно упрекают.

В голове вспыхнула резкая мысль: я ведь мог серьёзно покалечиться, рухнув туда, на этот мерзкий каменный пол, и всё из-за этого ворчливого, неуклюжего придурка Виктора Денисовича! Все эти раздумья о поломанных костях заставили меня игнорировать идею расплатиться с ним. Я просто возьму велосипед и всё, как предлагала соседка.

Лестница круто уходила метра на четыре вниз. Я начал аккуратно спускаться, держась за шероховатые перила.

— А куда тебе торопиться-то? Если надо, так и до ночи подождёшь! — вдруг спросила Галина Алексеевна с насмешкой в голосе в тот момент, когда я ступил на горизнонтальную каменную поверхность.

Хорошо, что этот базар начался без меня. Пусть они выясняют теперь отношения сколько душе угодно, а не пичкают меня своими "бесценными" советами. Я сосредоточился на тьме, которая ждала меня внизу, погреб казался еще более обширным и пугающим. Здесь было холодно и сыро.

Я светанул фонарём по углам помещения, и передо мной открылась картина, полная тайн и заброшенности. Десятки-сотни вещей, подобно тому, что я видел у Григория, хранились у стен, накрытые пледами или коврами. Что именно таилось под ними, было загадкой. Некоторые участки пространства были заставлены высокими листами фанеры. Где-то обзору мешали две кирпичные колонны, стоящие как древние стражи. Всё это создавало большой фронт работы. Я с горечью осматривал этот хаос: ни единого намёка на искомое – ни блеска спиц, ни изгиба руля. Предстояло не просто искать, а буквально перерывать это нагромождение, надеясь наткнуться на силуэт, хоть отдаленно напоминающий велосипед.

Виктор что-то хотел сказать в ответ соседке, но вместо слов только промычал, затем всё же выдавил из себя, рыча:

— Тебе какое дело? Занят я, понятно?! — огрызнулся он, и его голос звучал напряжённо.

Я не стал вникать в накал страстей. Сейчас это было несущественно. Гораздо важнее было найти велосипед. Поднять эту махину наверх в одиночку я точно не смогу, а значит, позже мне понадобится их помощь. Пока же мне было не до их ссоры.

Я начинал дрожать от холода. Фонарь моргал, внезапно отказывался работать, то зажигался снова, то опять погасал, затрудняя мои поиски. На груди вдруг почувствовалось жжение. Этого ещё не хватало. За окном уже точно стемнело. Холодный укол предчувствия поселился в сознании, настойчиво отговаривая меня находиться здесь. Неужели к дому приближались Дмитрий с Полиной? Нужно было поторапливаться, хотя бы найти, где именно стоял велосипед, а уж потом, может, завтра, достать его.

— Не выдумывай! С ума сходишь тут в одиночестве. Так хоть в гости к тебе пришли, а ты и то не рад! — как будто из соседней комнаты доносился дальнейший разговор.

— Я не звал никого! Никого не хочу и видеть! — вновь огрызнулся Виктор, и в его словах ощущался бушующий ураган недовольства.

Схватившись за уголок ближайшего пледа, я резко сдернул его. Под ним оказались два старых стула. Облако вековой пыли взвилось к потолку, забивая дыхание, щекоча ноздри и вызывая приступ сухого кашля. За спинками стульев, у самой стены, не было ничего, что напоминало бы о велике. Пустота, обманувшая надежду. Я отступил, промаргиваясь от пыли. Что-то неважное звякнуло под ногами, упав с сидушки одного из стульев.

Тем временем сверху грызня набирала обороты, голоса взлетали до почти визга. Тоже мне нашли причину для ругани.

На фоне этой суеты прозвучал грубый мат от Виктора, голос Галины срывался в надрыв. Я громко вздохнул, чтобы успокоить себя, но амулет пульсировал на груди, уже не просто обжигая, а словно вколачивая тревогу, предостерегая о чём-то важном, что вот-вот произойдёт.

Прочистив горло и несколько раз чихнув, я возобновил поиски, невзирая на нарастающий скандал. Мелькающий луч фонарика раздражал куда сильнее. Пришлось по примеру Виктора, бушующего наверху, резко постучать по корпусу. Вроде бы помогло: источник света снова засиял. Решив, что нужно двигаться дальше, я протиснулся к колонне, отодвигая громоздкую связку черенков для лопат, которые прижимали другой плед. Уже предчувствуя неладное, я прищурился и задержал дыхание, чтобы сосредоточиться на том, что скрывалось под тканью.

И только я медленно потянул за ткань, в этот момент раздался резкий крик сверху, и дверца в погреб захлопнулась с оглушительным грохотом.

Не похоже на случайность. Я оказался в западне!

Нет-нет-нет! Я не мог допустить повторения утреннего кошмара, когда меня уже сделали пленником. Паника ледяным жгутом оплела мозг, резанула нутро так, что я тут же забыл и о велосипеде, и обо всем на свете. Я бросился к лестнице. Сверху доносились крики, теперь уже не ссора, а настоящая схватка: Галина и Виктор, казалось, вцепились друг в друга. Мой амулет пылал на груди обжигающим огнём, словно раскаленный уголь, но я и без него знал: я попал в капкан, угодил в настоящую мышеловку. Хозяин мне сразу не понравился своим поведением, его настойчивая спешка казалась подозрительной. Слишком поздно пришло осознание, что здесь что-то не так. Теперь моя жизнь висела на волоске, завися от бабульки, которая ещё недавно заступалась за меня.

Или не от неё?

— Что ты делаешь?! — глухо прозвучал надрывистый голос старика, напрягая все мои нервы. — Открой! Дура старая, отойди! Зачем захлопнула?!

— Сам уйди! Уйди прочь! — прокричала она ему в ответ, будто бы не своим голосом. Неужели там, наверху, был кто-то третий?

Доски пола над моей головой скрипели и стонали под ними, словно крутящимися в танце, вот только вряд ли у них там было так весело.

Поднявшись по лестнице, я упёрся рукой в дверцу, закрывшую погреб. Она оказалась плотно прижата, и прямо на ней разворачивалась яростная борьба. Я уже не понимал, кто из них вдруг стал моим соперником, а кто – союзником. Недавно я считал таковым Виктора, но его слова прозвучали как предостережение: это не он запер меня здесь. Тогда кто, если не Галина?

— Сдурела совсем?! Отпусти меня! — в ужасе завопил он с душераздирающим надрывом.

Что же там за бесовщина происходила? Я был как на иглах, чувствуя, как вся сцена накаляется до предела, а я до сих пор оставался отрезан от свободы.

Я пробовал открыть дверцу, толкал её изо всех сил и выжидал момент, когда они оба отойдут хотя бы на шаг в сторону. Над головой звучали какие-то стоны, хрипения, словно нечеловеческие, крики – мрачная симфония страха и паники. В рукаве у меня же был спрятан нож, но какой от него прок, пока я в западне? Шаги по полу скрипнули слева, и вдруг дверь поддалась: я поднялся на следующую ступень, полностью приподняв тяжёлое деревянное полотно.

Я не знаю, как мне удалось увернуться. Инстинкт самосохранения, дикий и слепой, заставил меня машинально отпрянуть и сесть сбоку на самый край проёма, лишь бы не оказаться снова в захлопнутом чреве погреба. Виктор Денисович пятился назад прямо к зияющей черноте лестницы, хрипя от удушения, и он не подозревал, что сейчас провалится. Мне показалось? Нет, я был уверен, что пальцы Галины Алексеевны мёртвой хваткой впились в его шею, натягивая кожу добела. Она прилипла к нему вплотную, а из её горла вырывалось булькающее, неестественное для человека хрипение, полное отвратительной влаги.

Ещё шаг, и они оба полетят в пропасть.

Мог бы я помешать их падению? Вряд ли. Всё произошло слишком быстро. Я лишь успел втянуть ноги, поджав их под себя, и вскочить на дрожащие колени. Старик ступил в пустоту. Он начал падать, заваливаясь назад, успев сделать пол-оборота, в отчаянии взмахнуть руками, хватаясь за воздух. Затем, будто марионетки, они оба с грохотом приложились о противоположную сторону проёма, и в то же мгновение скрылись от моих глаз, в следующую секунду рухнув с оглушительным хрустом костей и глухим ударом на каменный пол погреба.

Я ничего не разглядел в непроглядной тьме внизу, да и не горел желанием. Трусливый пот ударил в руки, а может, и моя челюсть начала клацать от испуга.

Сопение и стоны раздались снизу, и тревога от осознания произошедшего взмыла к горлу. Если я не скроюсь из этого проклятого дома, то стану следующим, кого бросят в эту чёрную, холодную яму.

Виктора больше не было слышно, мужской голос стих. Неужели он потерял сознание или свернул себе шею? Я, не раздумывая, захлопнул дверцу погреба, а затем бросился к выходу, всматриваясь в тьму, не зная, кто может поджидать меня снаружи, но точно зная, что в этом доме находится чудовище — упырь, зомби или нечто другое, вселившееся в старуху.

Вытащив нож из рукава, я выбежал во двор, мелькая светом заикающегося фонаря, болтавшегося на ремешке на моей кисти. Кругом царила темнота, выдавая меня. Столкновение с нежитью казалось неизбежным. Спасёт ли меня острое лезвие? Главное – самому на него не напороться в панической спешке.

Я мчался, забыв о том, где нахожусь. Страх сбивал с толку, превращая меня в напуганного зайца, за которым охотилась стая хитрых лис, готовых в любой момент настигнуть. Лишь спустя сотню шагов, когда лёгкие уже горели, в голове промелькнула острая мысль: мы ведь пришли с другой стороны. Куда я несусь?

От реки доносился запах гари — едкий и пронзающий, пробивающий сознание. Что-то загорелось прямо в деревне с приходом темноты. Лишь бы это не был мой дом.

Ключи всё ещё были при мне. Я вернусь в свою укромную хижину, где буду в безопасности. Нежить не посмеет войти без приглашения. пусть царапает стены, пусть воет у порога – я не выйду. Я продержусь до рассвета, переживу эту ночь.

Галина Алексеевна... Как же так? Кем она оказалась? Почему мой амулет, обычно безошибочно реагирующий на любую угрозу, днём молчал? Да и она заходила ко мне вечером, но не спрашивала разрешения. Вампиры так не могли. Но что, если она не полноценный вампир, а лишь свежий трутень-зомби, заражённый человек, в котором яд лишь ждёт своего часа, чтобы начать действовать? Все мои знания, почерпнутые из десятков прочитанных статей, из запутанных, противоречивых поверий о кровососах, теперь казались бесполезным хламом. Тот, кто составлял такие тексты, вряд ли когда-либо сталкивался с ними, с созданиями тьмы.

Очередная осечка света фонаря, и во мне закипела злость. К чёрту эту бесполезную игрушку! Он только раздражал своей неспособностью справляться с мраком. С яростным выдохом я швырнул его в сторону, не думая о том, что причиной могли быть старые батарейки. Но всё равно: где бы я взял новые? У Григория? Утром он крутился у Галины, а теперь... теперь она сама стала нежитью. Всё перевернулось в моём представлении. Враги окружали меня со всех сторон, и мне было некуда деваться.

В ту же сторону можно было выбросить и брелок, от которого не было пользы, но с ним я не был готов расставаться, помня, что это собственность Светы, к которой я почему-то ещё надеялся вернуться.

Очередной жилой дом возник у меня на пути. В окнах мерцал свет, зовущий, но я не решился заходить туда. Уже не имело значения, кто внутри – человек или нежить. Я продолжил свой безумный бег к собственному порогу.

Нож, крепко сжатый в руке, делал меня похожим на безумца, на дикаря, способного испугать любого обычного жителя, тем более того, кто не видел меня ранее. Однако это не добавляло мне уверенности.

Ночные хищники, вероятно, чуяли меня за километр, но почему-то позволяли безнаказанно хромать по участкам. Кровь бурлила в жилах от страха, от нечеловеческих усилий и жгучей несправедливой злости. Зачем я вообще сунулся в эту проклятую деревню? Всё из-за Бавина, Фила и Сони! Будь они все прокляты! Если меня сожрут, а потом я превращусь в упыря, первым делом вернусь и прикончу этих троих.

Но страх, что окутал меня не относился к трусости, а лишь являлся инстинктом самосохранения, обостряя чувства. Я был готов встретиться лицом к лицу с опасностью, буть то Дэн или любая другая нежить. Конечно, я не собирался позволять им забрать свою жизнь так просто.

Нет, Соня не победила. Я не оказался трусом, как она, возможно, думала. Я победил. Я оказался среди убийц, в этом аду, не имея права на поражение, и должен был остаться живым любой ценой, чтобы вернуться обратно. К Свете за деньгами! Ведь именно ради денег я припёрся сюда, рискуя всем. Но нужны ли они были мертвецу? Нет. Поэтому я выживу.

С этим клубком противоречивых мыслей я вышел к колодцу, миновав аллею раскидистых ветвей яблонь. Отсюда уже было легко найти знакомую тропу до дома, но дым, видневшийся в стороне в кроваво-оранжевом зареве пожара, заставил меня в миг поменять решение. Горел чей-то дом у реки.

Это могло быть жильё Григория, Ольги, Ирины или Борисовых. Отсюда я не мог определить, кто именно был жертвой огня, и направился в сторону пожара, надеясь, что ещё смогу хоть чем-то помочь.

Ночью всё выглядело иначе, и я с трудом различал участки, деревья и дома, которые пустовали в этой части деревни. Но чем ближе я подходил к полыхающему аду, тем яснее становилось, где я находился. Зарево виднелось в ста метрах от меня, а рядом, точно гигантские чёрные исполины, ввысь устремлялись ели. Это был дом Ирины.

Где же она сама? Эта мысль пронзила меня, как ледяной клинок.

Я побежал к огню, от боли в ноге сжимая зубы. В голове, точно сумасшедшая, билась мысль, что что-то ужасное могло произойти, а я мог бы вмешаться и спасти в чужую жизнь. Но здание полыхало, пламя жадными языками полностью охватило его, пожирая дерево, шифер, надежды. Было слишком поздно.

—  ... Жар с каждым часом одолевает всё сильнее... — вспомнились мне пророческие слова хозяйки, чья судьба теперь оставалась страшной загадкой.

Вдруг, сквозь яростный треск огня, до меня донёсся чей-то стон, пугающий и громкий, точно вырванный из самой души. Он звучал не из пламени, а откуда-то рядом. Стон раздавался уже какое-то время, но лишь сейчас, когда шок от увиденного немного отступил, я по-настоящему обратил на него внимание. Я пошёл на этот зов, продираясь сквозь густую траву.

Недалеко от пожарища, на коленях, уткнувшись лицом в землю, сидел мужчина и сотрясался от рыданий. Языки пламени, жадные и беспощадные, вырывались из адской пасти всего в десятке метров от него, обжигая воздух, но он не шелохнулся, словно оцепенел от горя или ужаса.

Это был Коля.

В ту же секунду я осознал — в дом уже не попасть. Пламя, словно хищный зверь, вгрызлось в стены, пожирая балки и стропила, возвышаясь над жилищем ведьмы. Осталась ли Ирина там, или успела выскочить, я не знал. Не понимал и того, что здесь делает сосед. Сотни вопросов, едких, как дым, забивали голову, норовя задушить здравый смысл. Бросив нож на землю, я ринулся к нему.

— Что здесь произошло?! — прокричал я, мёртвой хваткой вцепившись ему в плечо, но рёв огня поглощал мой голос, заглушая даже стоны Коли, который, казалось, уже полностью растворился в своём горе. Жар, как острые стрелы, пронзал кожу. Как он вообще держался в этом пекле?

Коля медленно повернулся, и я вздрогнул. Его лицо, распухшее и багровое от слёз, жара и невыносимого горя, изменилось до неузнаваемости, лишь отдалённо напоминая прежнего Николая. В нескольких шагах от него, зловещим намёком на происходящее, валялась пустая канистра из-под бензина.

Внезапно раздался треск, и боковая стена, словно картонная, обрушилась с оглушительным грохотом. Фонтан огня, раскалённых искр и пылающих углей с диким рёвом ринулся в нашу сторону. Я резко одёрнул Колю, оттащив его по земле подальше назад, чтобы мы с ним не погорели. Не знаю, настигло бы нас пламя, но испытывать судьбу не хотелось. Вырвавшийся горячий воздух жадно обжигал кожу, превращая каждый вдох в пытку.

Я отволок его метров на двадцать, туда, где дышать стало хоть чуть свободнее. Коля так и остался лежать на земле, закрыв лицо ладонями. Его рыдания вновь переросли в мученический крик, настолько пронзительный, будто это он сам горел там, в аду на земле.

— Что случилось?! — повторил я, опустившись рядом с ним на траву. Усталость и леденящий ужас происходящего сковали меня. Запах пожара заполнил злую ночь, сливая в себе самые дикие, противоречивые ароматы, от жуткой вони расплавленного пластика, до чего-то странно аппетитного, напоминающего костёр и печёную картошку.

— Она мертва! — промямлил он сквозь слёзы, повторяя снова и снова, — Мертва! Она умерла!

— Кто умер?! — мне пришлось почти срываться на крик, чтобы пробиться сквозь пелену его горя.

— Лида! Лида умерла! — затянул он, и его взгляд, полный бездонного отчаяния, устремился на меня.

Я вздрогнул. Все мои мысли были об Ирине, о ведьме, о её судьбе, но Коля говорил о своей жене, или кто она ему была, не знаю. Я ничего не понимал, мозг лихорадочно пытался собрать новую картину, но осколки информации не желали складываться. Для этого мне нужен был адекватный собеседник, а не растерянный от горя человек. Хотя, у него были на то причины.

— О чём ты говоришь? Почему горит дом Ирины? Что с Лидой? Она была внутри? — начал я трясти его, пытаясь вытащить ту информацию, которая застряла в нём и не могла вырваться наружу.

Он подскочил с резким гневом в глазах, и толкнул меня в плечо так сильно, что я пошатнулся, словно я был виновником происходящего.

— Умерла она, ты что не понимаешь? Смотри! Её убила эта стерва! — провопил Коля, его лицо исказилось от ярости, а взгляд полыхал бешенством, когда он рвано выбросил руку, указывая куда-то в сторону своего дома, который стоял в густом мраке ночи.

Я посмотрел туда, но в темноте не увидел ничего, кроме смутного силуэта постройки Борисовых.

— Я услышал, как хлопнула дверь. Вошёл к Лиде, а её нет, — начал он, слова вырывались сбивчиво, каждое ударение Коля выбивал с такой силой, будто пытался расколоть ими воздух, — Посмотрел в окно, а она куда-то шла. Я же не думал, что что-то не так. Потом тоже вышел и пошёл за ней. А когда я обошёл крыльцо, она уже лежала на земле. Я бросился к ней, склонился, а она... она уже не дышала! Понял? Умерла! — он снова зарыдал, закрывая половину лица дрожащей ладонью, его плечи тряслись от горя.

— Кто-то на неё напал? — резко спросил я, чтобы не дать ему увязнуть в отчаянии, стараясь заставить его продолжать.

— Ведьма Ирка! — огрызнулся Коля, его голос звучал как игла, готовая проткнуть меня, — У Лиды было разодрано горло, она захлёбывалась своей кровью, пытаясь сказать что-то, глядя на меня испуганными, широко распахнутыми глазами, понял?! — он почти кричал, его обвиняющий взгляд впился в меня, будто я нёс ответственность за произошедшее.

— Что она пыталась сказать?

— Ира... Ира... — произнёс он, напряжение уходило, но гнев оставаясь в его голосе. — Глаза выпучила на меня и повторяла имя стервы, а рукой, будто пальцем, указывала на её дом.

Он, казалось, немного пришёл в себя, рыдания утихли, сменившись холодной, кипящей злостью.

— И что дальше? — не давая ему ни секунды покоя, я вытаскивал из него каждую крупицу жуткой правды.

— Не помню точно. Страх и злость забились во мне так, что я готов был голыми руками придушить ту ведьму. У неё в окнах горел свет, но идти одному было... страшно. Я побежал к Грише. Бросил Лиду там, прямо на земле, и ушёл. Месть горела во мне, понимаешь? Может, зря? Может, надо было попытаться помочь Лиде? — он сдавленно простонал, отчаянно вымаливая ответа, будто я мог дать ему прощение или утешение.

Я лишь молча помотал головой, снова повернувшись к дому Борисовых, вглядывался в черноту, пытаясь различить очертания тела, но ночь и высокая трава поглотили всё, не оставляя и следа.

— Что случилось потом, после того как ты встретился с Гришей? Почему дом Ирины в огне? — не останавливался я, не желая отвечать на его бессмысленные вопросы.

— Я пришёл к Грише и сказал, что Лиду убила Ира, что она и есть... вампир. Я... я точно не помню, разум словно был в тумане, — он запнулся, глаза его блуждали, пытаясь зацепиться за ускользающие обрывки памяти, — Помню, что Гриша сказал что-то о бензине, а потом... мы облили её дом и подожгли, — последние слова прозвучали почти шёпотом, полный растерянности, словно он только сейчас, в этот самый миг, осознал весь ужас содеянного, но не мог повернуть время вспять. Но Гриши рядом не было. Он просто исчез.

— Вы подожгли дом Ирины?! Не зная наверняка! — взорвался я и вцепился в его грязную рубаху, загремел зубами, даже не договорив обвинений, начал неистово трясти, словно пытаясь выбить из него остатки безумия, — Лида же не сказала, что Ирина убила её, а только указала на её дом! — с этими словами я толкнул его с такой силой, что он отшатнулся и рухнул навзничь, глухо ударившись затылком о твёрдую, холодную землю, а потом схватился за голову, корча лицо.

Мой голос ревел в тишине, которую нарушали лишь потрескивания огня. Я не видел своего лица, но был уверен — в этот миг оно было искажено гримасой ярости, страшнее любой чертовщины, что пряталась в ночном лесу.

Мы только что потеряли ценного сторонника! Я был в этом уверен. Убийство соседки на руках Коли и Гриши. Ирину уже не вернуть, её дом догорал, оставляя после себя лишь пепел и пронзительный запах гари. Но нельзя допустить новых ошибок, нельзя позволить врагу одержать верх, особенно теперь, когда его влияние, казалось, расползалось, как ядовитый плющ, захватывая разум за разумом, превращая жителей в марионеток. С каждой ошибкой людей будет становиться всё меньше, а тварей — всё больше.

— Ладно-ладно... я-то что! — я сделал шаг назад, пытаясь сдержать кипящий внутри ураган, — Мне всё равно! Я и так хотел уйти, а вот вы! — указал я дрожащим пальцем на Колю, проклиная его пьяные выходки, — Вам оставаться здесь. Не знаю, что на вас нашло, но вы совершили страшное дело! Непростительное!

Николай открыл глаза, резко взглянув на меня. Это уже не был взгляд сбитого с толку пьяницы, полного испуга и сомнений, каким он был всего минуту назад. Нет. В его глазах горело холодное, нестерпимое презрение. В нём проявилось что-то новое, стальное и жёстокое, что притаилась при нашей первой встрече, когда он был пьяный, с заплывшей от сна и спиртного мордой. Теперь же это был взгляд человека, переступившего черту, принявшего свою участь и готового дать отпор.

— Пошёл ты! — его голос, ещё минуту назад дрожавший, теперь прогремел с неожиданной силой. Он резко сплюнул в мою сторону, словно хотел смыть с себя всё, что происходило, — Не знаю, что мы совершили, но тебя тут не было, когда Лиду убили! Тебя не было, когда тварь терзала её, и ты сам... сам не можешь сказать, кто это сделал!  — слова его хлестнули меня, как ледяной плетью. Это была чистая, неприкрытая правда, услышать которую я не ожидал.

Меня действительно не было рядом. Я не видел тех ужасов, что толкнули их на этот безумный шаг. Его слова, хотя и резали слух, отложились в моём сознании, осадив. Пыл отошёл в сторону, сменившись горьким послевкусием. Я потупил взгляд, сочувственно глядя на догорающий дом, на потерявшего супругу мужика. В голове пронеслись воспоминания о Галине и Викторе. Что если Ирина действительно была той, кого мы все опасались, и не просто деревенским загадочным существом, а настоящим монстром?

— Ты сам рассказал нам о вампирах, сам оказался пленником у Димы, а теперь осуждаешь, что мы уничтожили ведьму?! Так дело не пойдёт! Мы хотя бы попытались что-то сделать, а ты... проваливай, если хочешь. Дело твоё. А если останешься, то давай присоединяйся: мы остановим всю нежить, что завелась тут, в деревне, в Слухово, — сидя на земле и тяжело дыша, произнёс Николай, словно зачитывая речь, которую должен был бы читать я сам, чтобы объединить жителей против зла, — Будешь свидетелем, даю слово, что пока мы не сделаем дело, я ни капли в рот не приму!

— Хорошее обещание! — пробормотал я, не скрывая лёгкой насмешки в голосе. Пусть он докажет свои слова делом. Мне всё равно некуда деваться до рассвета, так что могу попробовать объединить усилия с ним. — И есть ли какой-то план? Как будем искать упырей, и что будем делать, когда найдём? — я вопросительно изогнул бровь, внимательно глядя на него.

Он с трудом поднялся, неуверенно оглядываясь по сторонам, и скрестил пальцы рук за своей головой.

— Лиды больше нет, —  голос Николая прозвучал глухо, надломленно, сквозь сомкнутые зубы. Затем он резко опустил руки, открывая обезумевший, но теперь совершенно трезвый взгляд, — Мне вообще больше нечего терять. Моя жизнь теперь и копейки не стоит. Что я могу, только пить и спать? Нахрен всё это! Пошли к Грише, возьмём острые ножи, верёвки, посмотрим, что ещё у него найдётся.

А у вас бывает такое? Какие воспоминания накрывают чаще всего — тёплые или те, от которых хочется сжаться? Делитесь, если не боитесь.

Я пытаюсь дышать.

— Я дал слово, что он вернется домой.

Я с трудом успеваю за голубой собакой.

— Сюда.

Габриель свернул за угол, и мы остановились.

— Он же был здесь, — говорит он, расстроенно озираясь по сторонам.

Вокруг стеллажи с игрушками, их плохо видно в темноте, но я могу отдышаться. Рыжебородый притих. Габриель нюхает воздух.

— Ты знал, что карликовые медведи не пахнут?

Он повернулся ко мне, виновато прижав уши. Я молчу. Мне плевать. Пахнет Типи или нет, я хочу найти его и слинять.

— Слушай, мой друг не злой человек, — говорит Габриель, рыская носом под стеллажами. — Он часто сердится, потому что хочет сбежать отсюда.

Зачем ты говоришь мне об этом, глупый пес?

— Ищи давай.

— Ты тоже сердишься, — улыбается Габриель. — Совсем как мой друг. Знаешь, он мечтает вернуться в море.

Мне совсем неинтересно. У меня болит голова, сердце стучится дикой мухой в окно, а на душе противно. Меня ударили. Пнули словно резиновый мяч. И теперь мне говорят, что это сделал хороший человек?! Мои друзья никогда не делали мне больно.

Хватали как игрушку? Да. Прогоняли? Было дело. Кормили сладкой отравой? Ладно, мои друзья тоже не сахар.

— В море?

Я все-таки отдышался и решил поддержать разговор.

— Да, он работал матросом, пока его сестра не...

Нас прерывает грохот. Начинают пищать игрушки, вдалеке мигают огни, куклы зовут свою маму.

— Бежим туда, — срывается болтливый пес.

Да сколько можно бегать! Если твой друг такой хороший, почему мы бежим от него, как от стаи гусей?!

— Габриель, чертов пес! Что ты сломал на этот раз?!

— Скорее, — шепчет Габриель. — Мой друг сегодня не в духе.

Мы бежим. Обогнули несколько стеллажей. Я споткнулся, сделал кувырок и снова бегу. Габриель впереди, я следом. За спиной гремит рыжебородый. Впереди гремит упавшая полка.

— Ой, ой, — причитает кто-то за углом.

Мы сворачиваем на голос. Там горит свет. Много света. Мы влетаем в какофонию пищащих кукол и горящих огней. Теперь я вижу, как тут красиво.

Столько сокровищ! Об этом говорил мальчик?

Мой взгляд упал на бусы на кукольной девочке. Она хлопает глазками, блестит серебристым платьем. Другая кукла говорит: “Покорми меня, мама”, но мамы рядом нет. Зато впереди, между двумя упавшими стеллажами, зажат карликовый медведь.

— Ты Типи?

— Я застрял, — стонет он в ответ. — Помогите.

— Нужно вытащить его оттуда, — кричу я Габриелю. — Твой друг нас вот-вот догонит!

— Мой друг не опасен!

— Он ударил меня! Дважды!

— Он не со зла, он просто расстроен!

— Мне страшно, — стонет Типи.

Габриель, кажется, говорит правду. Могу ли я доверять незнакомцу? Он привёл меня к Типи, значит, могу.

— Я не хочу рисковать, — говорю я твёрдо, сквозь зубы. — Давай достанем медведя.

Продолжение следует...
Автор: Алексей Нагацкий
Другие работы автора ВК

Он искал ее в каждом шорохе, в каждом отблеске света на стенах замка. Его люди рыскали по городу, но Совикус знал: она близко. Он чувствовал ее, как зверь чует добычу. И когда он найдет ее, она поймет — никто не уходит из его паутины.

В первые дни без короля Совикус не терял времени. Пока Всеволод сражался в Моргенхейме, советник укреплял свою власть в Вальдхейме, используя оружие, бывшее острее любого клинка, — страх. Он созывал стражу, отдавал приказы, которые звучали как приговоры, и собирал вокруг себя тех, кто готов был служить ему без вопросов, из страха или алчности. Его покои в замке, некогда скромные, теперь превратились в подобие тронного зала — стены украшали древние свитки с выцветшими письменами, карты с выжженными символами и артефакты, которые он добыл из тайных хранилищ под городом, пропитанных запахом земли и забытых эпох. В центре комнаты стоял стол, заваленный пергаментами, а на нем — посох с наконечником из черного металла, мерцавшем багровым светом, подарок Моргаса, о котором Тенебрис шептала на их темном совете. Этот посох, выкованный из хаоса, был ключом к разрушению защиты титанов, охранявших Ловец Душ, и Совикус уже чувствовал его силу, она текла через его пальцы, как яд, отравляя разум и сердце.

Он не доверял никому. Стражники, некогда служившие Всеволоду, теперь подчинялись ему, но их взгляды были пусты, их верность — хрупка, как тонкий лед под весенним солнцем. Он знал, что многие из них все еще шептались о короле, о его возможном возвращении, и это раздражало Совикуса, как заноза под ногтем, которая с каждым движением вгрызается глубже. Чтобы заглушить эти слухи, он ввел комендантский час, запретил собрания, а тех, кто осмеливался говорить о Всеволоде, бросал в темницы под зáмком, где сырость и тьма ломали их дух. Горожане боялись поднять глаза, их шаги стали бесшумными, а голоса — шепотом за закрытыми дверями, дрожащим от ужаса. Совикус наслаждался этим страхом, он питался им, как огонь питается сухими ветвями, чувствуя, как город сжимается в его кулаке.

Но главной его целью была Диана. Он знал от Моргаса о ее связи с Ловцом Душ, о пророчестве, которое говорила Тенебрис в ее темном зале: «Диана — потомок Алекса, ключ к освобождению Арта». Совикус не сомневался — она где-то в городе, прячется, как мышь в норе, и его задачей было найти ее, сломить ее волю и заставить служить планам темных богов. Он не знал, что она ускользнула той ночью, когда храм Люминора рухнул под ударом тьмы, что ее побегу помог Дмитрий и его люди, и она уже мчалась прочь на Вороне, оставив Вальдхейм позади, а его — в неведении.

На второй день после падения храма один из стражников, рыскавший у конюшен, доложил о пропаже черного жеребца — Ворона, лошади Дианы, которая обычно находилась в стойле под замком. Это было первым ударом, пробившим броню уверенности Совикуса. Он немедленно приказал проверить конюшню и допросить всех, кто мог быть причастен. Вскоре ему привели Гаральда — юного конюха с растрепанными светлыми волосами, его худые плечи ссутулились под взглядом стражников. Совикус стоял в зале совета, его пальцы сжимали посох, багровый свет отражался в его холодных глазах, когда мальчишку бросили к его ногам.

— Где конь? — голос Совикуса был низким, как рокот грома, каждый слог падал, как камень в глубокий колодец. Он шагнул ближе, его тень легла на Гаральда, заставляя того вжаться в холодный каменный пол.

— Я… я не знаю, господин, — пробормотал Гаральд, его голос дрожал от ужаса, глаза метались, но в них мелькало упрямство. — Ворон… он был там вечером, а потом… пропал.

— Лжешь, — оборвал его Совикус, его рука сжала посох сильнее, багровый свет вспыхнул, осветив лицо мальчика. — Ты был в конюшне той ночью. Конь не мог исчезнуть сам по себе. Говори, кто взял его, куда ушла Диана, или я вырву правду из твоих уст, когда палач будет сдирать с тебя кожу.

Гаральд побледнел, его пальцы стиснули край потертого плаща, но он молчал, сжав губы в тонкую линию. Совикус кивнул стражникам, стоявшим у дверей, их лица были пусты, как маски смерти. Они схватили мальчика за руки, выкручивая их за спину с хрустом, пока он не вскрикнул, его голос эхом отозвался в зале. Торин, широкоплечий стражник с короткой бородой, вытащил кнут, его кожаные полосы свисали, как змеи, готовые ужалить.

— Последний раз спрашиваю, — прошипел Совикус, наклоняясь к Гаральду так близко, что тот почувствовал его холодное дыхание на своем лице. — Где она? Кто помог ей?

— Не знаю! — выкрикнул мальчик, его голос сорвался, глаза наполнились слезами, но он не сломался. — Клянусь, я ничего не видел!

Первый удар кнута рассек воздух, и кожа на спине Гаральда лопнула, как сухая ткань, кровь брызнула на пол, окрашивая камни багровым. Он закричал, его тело дернулось в руках стражников, но они держали крепко, их пальцы впивались в его худые плечи, оставляя синяки. Второй удар пришелся ниже, разрывая рубаху, обнажая тонкие ребра, проступавшие под кожей. Кровь стекала по спине, горячая и липкая, смешиваясь с потом, выступившим от боли. Гаральд стиснул зубы, его крик перешел в хриплый стон, но он не назвал Диану, не выдал Дмитрия, не проронил ни слова о той ночи, когда она ускакала в темноту.

Совикус кивнул Торину, и тот отложил кнут, достав из угла зала железный прут, конец которого раскалился в жаровне до багрового свечения. Он поднес его к боку Гаральда, и запах паленой плоти наполнил воздух, едкий и тошнотворный. Мальчик завыл, его тело выгнулось дугой, кожа шипела и пузырилась под раскаленным металлом, оставляя черный ожог, дымившийся в холодном воздухе зала. Совикус смотрел, его лицо оставалось неподвижным, как камень, но внутри него кипела ярость — этот жалкий конюх, этот ребенок, осмелился бросить вызов ему, советнику, державшему Вальдхейм в страхе.

— Говори! — рявкнул он, ударив посохом о пол, отчего багровая вспышка осветила зал, бросив тени на стены. — Кто взял коня? Кто был с ней?

Гаральд, задыхаясь от боли, поднял голову, его глаза, полные слез, встретились со взглядом Совикуса. Он прохрипел, едва шевеля обожженными губами:

— Я… не знаю… ничего…

Торин схватил его за волосы, рванув голову назад, и прижал раскаленный прут к внутренней стороне его бедра. Кожа зашипела, мышцы свело судорогой, и Гаральд закричал так, что голос сорвался в хрип, его тело обмякло, но стражники не дали ему упасть. Они били его кулаками — в живот, в грудь, в лицо, — пока кровь не потекла из разбитого носа, заливая его подбородок. Его худое тело покрылось багровыми пятнами, но он молчал, его преданность Диане была сильнее страданий, сильнее страха перед смертью.

Часы тянулись, как вечность. Кнут, железо, кулаки — все смешалось в агонии, наполнившей зал звуками боли: криками, стонами, глухими ударами о плоть. Наконец, когда Гаральд потерял сознание, его тело обвисло в руках стражников, как сломанная кукла, Совикус махнул рукой, его голос был сух, как ветер в пустыне:

— Бросьте его в темницу. Если очнется — допросите снова. Он знает больше, чем говорит. Выжмите из него все.

Стражники уволокли мальчика, оставив за собой кровавый след на каменном полу, тянущийся, как зловещий узор. Совикус отвернулся, его пальцы сжали посох так, что суставы побелели. Он не получил ответов, но его разум уже цеплялся за новую мысль: если конь пропал, кто-то помог Диане уйти. Город был закрыт, ворота под охраной — как она могла ускользнуть?

На третий день поисков пришел второй след. Один из часовых у ворот, молодой парень с веснушками, проболтался под давлением Торина, что видел отряд стражников той ночью — Дмитрия и двух его людей, они вывели женщину в плаще за стены. Совикус немедленно приказал схватить их. Дмитрий, широкоплечий воин, и его товарищи — Игорь со шрамом на щеке и Петр с усталыми глазами — были приведены в подвал замка, в камеру, где стены покрывала сырость, а воздух пах плесенью и кровью.

Совикус спустился к ним сам, его шаги гулко отдавались в каменных коридорах, посох в руке мерцал багровым, освещая его лицо зловещим светом. Стражники стояли перед ним, закованные в цепи, в рваных рубахах, их доспехи были сорваны. Дмитрий смотрел на советника с вызовом, его подбородок был поднят, но в глазах мелькала тень страха.

— Вы провели ее через ворота, — начал Совикус, его голос был тих, но резал, как лезвие. — Вы предали меня. Говорите, куда она ушла, или я выжгу вашу верность из ваших костей.

— Мы служим королю, не тебе, — бросил Дмитрий, его голос был хриплым, но твердым. — Ты не найдешь ее.

Совикус прищурился, и в багровом свете посоха его лицо казалось злобной маской.

Воины обменялись быстрым взглядом. Дмитрий шагнул вперед, напряг плечи, а затем с рычанием бросился на советника. За ним рванулись Игорь и Петр, схватив со скамьи ржавую цепь и обломок доски.

Совикус даже не сделал шага назад. Он лишь поднял руку, и багровое пламя вспыхнуло в посохе. Воздух дрогнул, и в подвале разнесся гул, словно из глубин земли поднимался гром.

Удар невидимой силы отбросил Дмитрия в сторону; он пролетел несколько шагов и врезался в стену, кровь брызнула из рассечённой головы. Игорь, успевший замахнуться цепью, застыл в воздухе, будто его поймали стальными когтями, и сдавленный крик вырвался из его горла, когда кости начали хрустеть. Петра пронзил алый луч, вырвав из его груди короткий крик — тело дернулось и упало, дымясь, словно изнутри его жгло огнем.

— Жалкие псы, — холодно произнес Совикус, опуская посох. — Королю вы служите? Король мертв для этого города. А верность вашу я выжгу.

И багровое сияние снова вспыхнуло в камере, заливая сырость стен кровавым светом.

Игорь рухнул на каменный пол, его тело обмякло, словно сломанная кукла. Петр еще дернулся в судороге, но вскоре затих, обугленный изнутри багровым пламенем.

Лишь Дмитрий, израненный, но еще живой, поднялся на колени, глотая кровь. В его глазах, полных боли и ярости, горел вызов.

Совикус наклонился, и багровое сияние его посоха легло на лицо воина, обнажив каждую складку презрения.

— Упрямец… Это хорошо. Но упрямство — это изъян, оно лишь делает вкус боли ярче.

Совикус улыбнулся, его тонкие губы растянулись в кривой усмешке. Он щелкнул пальцами, и в подвал вошел Торин, мрачный и с ящиком в руках, наполненным ржавыми клещами, крюками и ножами, чьи лезвия блестели в тусклом свете факелов.

Пытка началась с Дмитрия. Торин медленно зажимал его пальцы в клещи, пока кости не хрустнули, как сухие ветки, и кровь не потекла по железу. Дмитрий зарычал, его тело напряглось, цепи звенели, но он стиснул зубы, не издав ни звука. Совикус шагнул ближе, его глаза сузились:

— Куда она пошла?

Молчание было ответом. Торин вырвал ноготь с большого пальца, медленно, с хрустом, и Дмитрий наконец закричал, его голос эхом отозвался в подвале. Кровь капала на пол, смешиваясь с грязью, но он не сломался. Тогда Совикус кивнул, и стражники притащили жаровню с раскаленными углями. Они прижали ладонь Дмитрия к углям, кожа зашипела, запах горелой плоти наполнил камеру, и он завыл, его тело выгнулось, цепи натянулись до предела.

Игоря пытали следующим. Торин вонзил крюк ему под ребра, медленно проворачивая его в плоти, пока кровь не хлынула на пол, темная и густая. Игорь задыхался, его крики перемежались хрипами, но он молчал, его взгляд был пуст, как у человека, который уже увидел свою смерть. Петр, самый слабый из троих, весь переломанный после стычки с Совикусом, сдался, когда ему сломали колено молотом — кость треснула с глухим звуком, и он закричал, умоляя остановиться:

— Она ушла… за стены… на север… больше не знаю!

Совикус кивнул, его лицо оставалось холодным, как лед. Он получил направление, но этого было мало. Эти трое предали его, и их смерть должна была стать уроком для всех. Он приказал собрать людей и добить мятежных стражников на площади перед замком, чтобы горожане видели, что бывает с теми, кто идет против него.

На рассвете Дмитрия, Игоря и Петра, еле живых, выволокли на площадь, их тела были покрыты запекшейся кровью и ожогами, ноги подгибались, но стражники тащили их вперед. Толпа собралась в молчании, их лица были бледны, глаза полны ужаса. Совикус стоял на балконе замка, его мантия развевалась на ветру, посох в руке мерцал багровым. Торин зачитал приговор:

— За предательство Короля и помощь шпионам Хротгара — смерть через удушение и четвертование.

Дмитрия привязали к столбу, веревка обвила его шею, затягиваясь медленно, пока его лицо не посинело, глаза не выкатились из орбит, а язык не вывалился наружу. Он хрипел, его тело дергалось в агонии, пока жизнь не покинула его. Затем топор Бьорна, одного из наемников Совикуса, опустился на его плечи, отсекая руки, ноги, голову — кровь хлынула на камни, окрашивая их алым. Игоря и Петра ждала та же судьба: удушение, пока их горло не сдавило до предела, а затем топор разрубил их тела на части, куски плоти падали в грязь под безмолвный взгляд толпы.

Совикус смотрел сверху, его лицо было неподвижным, но внутри он чувствовал удовлетворение. Это был сигнал — никто не посмеет предать его снова. Он повернулся к Торину, его голос был тих, но полон угрозы:

— Узнай, кто еще мог знать о ее побеге. Допроси всех у ворот той ночью. И проверь север — она не могла уйти далеко.

На следующий день он созвал своих лучших людей — не стражников, а наемников, которые служили ему за золото. Четверо следопытов стояли перед ним в зале совета: темные фигуры в потертых плащах, с лицами, скрытыми шрамами и тенями. Первый, Рагнар, был высоким и худым, с длинным кинжалом на поясе и глазами, как у ястреба. Вторая, Кейра, женщина с короткими черными волосами, держала арбалет, ее движения были быстры, как у кошки. Третий, Бьорн, широкоплечий и молчаливый, сжимал топор, чье лезвие было покрыто зазубринами от прошлых битв. Четвертый, Сигрид, был самым старшим, с седыми прядями в бороде и прорезающим насквозь взглядом. Эти люди были не просто охотниками — они были убийцами и могли выследить добычу в любой тьме.

— Найдите Диану, — приказал Совикус, его голос был тверд, как сталь. — Живой. Она нужна мне здесь, в этих стенах. Ищите за городом, в лесах, в деревнях. Она не могла уйти далеко. Приведите ее ко мне, и золото станет вашим.

Рагнар усмехнулся, его тонкие губы растянулись в кривой улыбке.

— А если она будет сопротивляться?

— Сломайте ее волю, но не трогайте ее тело, — отрезал Совикус. — Она — ключ. Без нее все рухнет.

Следопыты кивнули, их тени растворились в дверях, а шаги вскоре стихли в коридорах замка. Совикус остался один, его взгляд упал на посох, лежащий на столе. Он чувствовал, как сила Моргаса пульсирует в нем, как зов Ловца Душ становится громче с каждым днем.

Он закрыл глаза, и она явилась — Диана, с ее дерзким взглядом, с ее звонким голосом, который резал его слух как клинок. Она была не просто дочерью короля, не пешкой в его игре. Она была его пламенем, его одержимостью, он жаждал раздуть ее пламя, подчинить, но не погасить. Он видел ее шаги в этих коридорах, слышал ее дыхание, чувствовал, как ее воля, такая упрямая, сталкивается с его силой. Он хотел, чтобы Диана стала его — связанной с ним не только телом, но и духом. Ради нее, ради того, чтобы вплести ее в свою судьбу, он должен был завладеть Ловцом Душ. С этим клинком он уничтожит всех богов и сам займет их место, единственный бог, а она будет по правую руку от него — символ его власти.

Но глубже, за словами и мыслями, поднималось странное, тревожное чувство, будто без нее все это лишалось смысла. Совикус не называл его, не признавал — и все же оно жгло его сильнее жажды власти. Он не понимал, что с ним происходит, и именно это пугало его больше всего.

Ее отсутствие разъедало его, как яд. Она была близко — в тенях Вальдхейма или в лесах, за стенами. Он почти чуял ее — запах, дыхание свободы, которую он поклялся отнять.

Совикус медленно развел руки, будто собирался заключить в объятия весь город. Воздух между его ладонями задрожал, и оттуда рванула дугой багровая магия. Она струилась, извивалась, словно живая, охватывая пространство между его руками, как сеть, готовая сомкнуться на добыче. Стены подвала отозвались гулом, тени дрогнули.

Магия вытекла из-под его пальцев и потянулась дальше — сквозь камень и землю, к улицам, к башням, к заколоченным домам и пустым площадям. Она шла по городу, как хищный зверь, обнюхивая каждый закоулок, цепляясь за дыхание, шаги, следы. Совикус чувствовал, как его воля опутывает Вальдхейм, протягиваясь за стены, в леса и деревни.

Даже силы Моргаса, древние и бездонные, казалось, блекнут рядом с этим видением. Для Совикуса все сводилось к одному — к Диане. Она была центром, ради которого он подчинял и город, и тьму, и саму магию. И если она где-то скрывается, магия узнает об этом, и он вырвет ее из любой тени.

Диана была его триумфом, его правом. Он найдёт ее. Заставит склонить голову, увидеть его величие, признать, что она принадлежит ему. И когда она окажется в его власти, его паутина сомкнется, и мир поймет, что нет силы выше его.

***

В тот же вечер, когда ночь окончательно опустилась на Вальдхейм, в зал совета ворвался Торин, его лицо было бледнее мела, а голос дрожал от спешки:

— Господин! Король вернулся! Всеволод у ворот с отрядом. Он требует вас!

Совикус замер, его пальцы сжали посох, багровый свет вспыхнул, осветив его лицо. Всеволод жив? Это было невозможно, его возвращение было новым ударом, подставившим под сомнение все планы. Но Совикус быстро взял себя в руки, его разум заработал, как механизм, выискивая выход. Король был угрозой, но и возможностью. Если убедить его, направить его гнев, его силу…

— Где он сейчас? — резко спросил Совикус, его голос стал холоднее льда.

— Его ведут сюда, в зал совета, — ответил Торин, отступая под взглядом советника. — Он спрашивает о Диане. И о храме.

Совикус кивнул, его губы дрогнули в легкой усмешке. Он должен действовать быстро. Всеволод был слеплен из ярости и веры — этими нитями можно управлять. Но рядом с ним был Андрей, священник, чья вера в Люминора была занозой в его планах. Этот человек мог разглядеть правду, мог настроить короля против него. Андрей должен исчезнуть.

— Приготовьте стражу, — приказал он Торину, его голос стал тихим, но полным угрозы. — Когда Всеволод войдет, я займу его. Но священник… он не должен остаться живым. Устройте ловушку. Пусть это будет несчастный случай — упавшая балка, обвал в коридоре. Никто не должен заподозрить.

Торин кивнул, его глаза расширились, но он не посмел возразить. Он исчез за дверью, оставив Совикуса одного. Советник подошел к окну, глядя на город, вид которого открывался перед ним, как шахматная доска. Возвращение Всеволода меняло игру, но не ломало ее. Он повернется к королю, сыграет на его страхе за Диану, на его жажде мести. Он убедит его отправиться войной на Хротгара, скажет, что это единственный способ спасти дочь, вернуть мир. А когда Всеволод вновь уйдет, оставив город в его руках, он найдет Диану и завершит начатое.

Совикус сжал посох, его пальцы ощутили холод металла. Заркун, Тенебрис, Моргас, Некрос — они ждали его успеха. Арт ждал своего освобождения. И он, Совикус… Пусть боги думают, что он безмозглая пешка. На самом деле он сам двигал фигуры на доске. Он слушал их разговоры, терпел их насмешки, но в сердце хранил собственный план.

Когда он получит Ловец Душ, боги падут вместе со смертными. Их власть будет сокрушена, их имена забудутся, а он станет тем, кто встанет над всеми — и над людьми, и над богами.

Пусть Всеволод думает, что вернулся в город как спаситель. Скоро он узнает: тьма, которая правит Вальдхеймом, сильнее любого света.

***

Где-то далеко, среди деревьев, Диана вздрогнула. Холод пробежал по коже, дыхание перехватило, будто невидимая рука коснулась ее плеча. Она обернулась, но в лесу никого не было — только ветви гнулись под ветром. Внутри что-то шептало ей: он ищет.

https://vk.com/nevergrad?from=groups&z=video-230182448_456239018/videos-230182448

За музыкальное сопровождение спасибо крупнейшему в СНГ хранилищу бесплатной музыки Звукограм: https://zvukogram.com/category/fantasy/

Внутри святилища царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь редким треском угасающих свечей, чьи слабые огоньки дрожали в бронзовых подсвечниках вдоль стен. Высокий свод потолка терялся в полумраке, расписанные золотыми звездами фрески, изображавшие триумф Люминора, теперь казались тусклыми, словно их свет угасал вместе с верой тех, кто искал здесь убежища. Воздух был пропитан запахом воска, сырости и чего-то еще — тонкого, едкого аромата тлена, пробиравшегося сквозь каменные щели, как дыхание самой смерти.

Король Всеволод стоял у алтаря, его высокая фигура в бордовом плаще отбрасывала длинную тень на мраморный пол. Его седые волосы, собранные в тугой хвост, блестели в слабом свете, а глубокие глаза цвета морской бездны были полны напряжения. Он сжимал рукоять меча, висящего на поясе, пальцы побелели от силы, с которой он стискивал холодный металл. Каждый момент в этом месте казался вечностью, каждый звук — предвестием новой угрозы. Рядом с ним священник Андрей держал в руках символ Люминора — деревянный диск с вырезанным солнцем, чьи лучи слабо мерцали, как угасающая надежда. Его лицо, обычно спокойное и мудрое, теперь было напряженным, глаза выдавали внутреннюю борьбу между верой и отчаянием. Он знал, что даже свет Люминора, который он так отчаянно пытался призвать, был здесь слаб, почти бессилен против сгущающейся за стенами тьмы.

— Что делать дальше, Андрей? — голос Всеволода прозвучал сухо, но в нем чувствовалась решимость, закалённая годами правления и войн. Он не мог позволить себе слабость — не здесь, не сейчас, когда его люди смотрели на него, ожидая спасения.

Андрей поднял взгляд к алтарю, его пальцы невольно сжали символ сильнее. Каменный стол, высеченный из цельного куска мрамора, был покрыт тонким слоем пыли, а золотые узоры на его краях потускнели, как будто само время отвернулось от этого места.

— Мы должны найти способ выбраться отсюда, — ответил он, его голос был тихим, но твердым. — Выход есть, я уверен. Но он скрыт. Эти темные силы… они предугадывают каждый наш шаг, словно знают нас лучше, чем мы сами.

У дверей святилища стояли верные воины короля — Валрик, Гримар и молодой Ярослав. Закалённые в боях, Гримар и Валрик не выказывали страха, их лица были словно высечены из камня, но в глазах мелькала тень тревоги. Их доспехи, покрытые вмятинами от недавнего боя, слабо поблескивали в свете свечей, а руки крепко сжимали оружие — мечи, булаву и топор. Они стояли настороже, прислушиваясь к звукам за стенами: глухому скрежету, шороху, который напоминал шаги сотен ног, и низкому гулу, поднимающемуся из глубин земли. Их задача была ясна — защищать короля любой ценой, но даже они начинали понимать, что враг, с которым они столкнулись, не подчиняется законам привычного мира.

— Мы не можем оставаться здесь, — прошептал Гримар, шагнув ближе к Андрею. Его голос был хриплым, а в глазах горела тревога, редкая для этого сурового воина. — Еще одна ночь — и мы станем частью этого кошмара. Эти твари… они не остановятся.

В тени, у стены, сидела Марта, крепко прижимая к себе сына Томаса. Ее темные волосы выбились из-под платка, а лицо, бледное и измождённое, было искажено страхом. Она была простой жительницей Моргенхейма, женой кузнеца, чья жизнь до недавнего времени сводилась к заботам о доме и детях. Теперь ее мир рухнул, и все, что у нее осталось, — это мальчик, дрожащий в ее объятиях. Она не могла скрыть ужаса, проникающего в ее голос каждый раз, когда она пыталась заговорить.

— Мы не можем остаться здесь, — ее голос дрожал. — Мы умрем, как все те, кого они забрали. Я знаю, вы воины, но даже вам, возможно, не сдержать этих тварей.

Ее голос разнесся по святилищу, и на миг все замолчали, поглощенные ее страхом, отражающим их собственные сомнения. Рядом с ней стояли трое других выживших — Лора, Эдгар и Финн. Лора с жестким лицом сжимала в руках деревянный круг, отчего пальцы побелели от напряжения. Ее глаза горели надеждой — единственным, что еще держало ее на ногах. Эдгар, старик с длинной седой бородой, опирался на кривой посох, его взгляд был мутным, но внимательным. Финн, молодой парень с растрепанными светлыми волосами, нервно теребил край своей рваной рубахи, его лицо было покрыто грязью и сажей.

— В старой части деревни есть несколько скрытых переходов, — заговорила Лора, ее голос был твердым, несмотря на усталость. — Но сейчас они, вероятно, ведут прямо во тьму. Мы не можем идти туда… Однако я уверена: в самой церкви есть что-то, что поможет нам выбраться.

Все обернулись к ней, и Марта кивнула, соглашаясь. Она тоже цеплялась за эту мысль, как за последнюю соломинку. Ее рука сжала плечо Томаса, и мальчик поднял голову, его глаза, красные от слез, отразили ее страх.

— А если это ловушка? — спросил Эдгар, его голос был низким и хриплым. Он обвел взглядом темные углы святилища, словно ожидая, что тени вот-вот оживут.

— Мы не знаем, — ответила Лора, шагнув к стене у алтаря. — Но другого выбора у нас нет.

Она остановилась, внимательно осматривая каменную кладку. Ее пальцы скользнули по неровной поверхности, и она нахмурилась.

— Я заметила это, когда мы только пришли сюда, — продолжила она. — За местом, где священник читал проповеди, есть что-то странное. Оно не вписывается в остальную архитектуру. Может, это выход.

Внезапно тишину разорвал резкий звук — возле двери Ярослав ткнул пальцем в сторону массивной колонны, стоящей у стены. Его жест был быстрым, напряженным, как будто он что-то заметил.

— Смотрите! — крикнул он, шагнув ближе.

Все обернулись. На старой каменной колонне, частично скрытой за тяжелой занавесью из выцветшей ткани, виднелась трещина. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что это не просто повреждение — это был искусно замаскированный механизм. Тонкая линия в камне вела к небольшому углублению, где едва заметно проступали очертания рычага.

— Что это? — спросил Всеволод, подойдя к колонне. Его голос был тверд, но в нем мелькнула искра надежды.

— Похоже на проход, — ответил Валрик, наклоняясь и ощупывая камень. Его пальцы скользнули по холодной поверхности, и он нахмурился. — Но как его открыть?

— Попробуй повернуть, — предложил Гримар, внимательно вглядываясь в детали. Он шагнул вперед, его широкая ладонь легла на выступ в камне, и он с силой нажал.

Раздался низкий скрежет, от которого по телу пробежали мурашки. Каменная плита дрогнула, и часть стены начала медленно отходить в сторону. Крики удивления вырвались из уст выживших, когда перед ними открылась узкая дверца, ведущая в темные глубины храма. Из прохода повеяло сыростью и холодом, а слабый свет факелов осветил лишь первые несколько метров, за которыми начиналась непроглядная тьма.

— Это наш шанс, — тихо сказал Андрей, бросив взгляд на короля, в его голосе послышалась надежда. — Но мы должны быть осторожными. Если этот путь куда-то ведет, он может оказаться опаснее, чем то, что снаружи.

Всеволод кивнул, его лицо стало суровее.

— Мы не можем оставаться здесь, — произнес он не колеблясь. — Все за мной.

Воины быстро заняли оборонительные позиции, выстраиваясь полукругом у входа в проход. Марта прижала Томаса ближе, ее сердце колотилось от страха, но она знала, что выбора нет. Лора, Эдгар и Финн встали позади, их взгляды были полны тревоги, но в них теплилась слабая надежда. Андрей поднял символ Люминора, его свет стал чуть ярче, как маяк в этом море мрака.

Проход был узким, стены из грубого камня сжимали его с обеих сторон, а потолок нависал так низко, что высоким воинам вроде Гримара приходилось слегка сутулиться. Внутри пахло сыростью и плесенью, воздух был тяжелым, застоявшимся, как в давно заброшенной гробнице. Тени от факелов в руках солдат плясали на стенах, создавая иллюзию движения, как будто за ними следили невидимые глаза.

— Будьте наготове, — прошептал Валрик, возглавляя группу. Его меч был поднят, глаза внимательно изучали каждый изгиб туннеля.

Шаги отдавались эхом в каменных стенах, скрежет оружия и прерывистое дыхание сливались в тревожную симфонию. Небольшой отряд из семнадцати человек двигался вперед, и каждый понимал: они идут на риск, ставя на кон всё. Но обратного пути не было — только тьма впереди и слабая надежда на спасение.

Марта, шедшая позади воинов, внезапно замерла, ее взгляд метнулся к стене. Ей показалось, что тень, отбрасываемая факелом, двигалась не в такт их шагам — она извивалась, как живое существо, следуя за ними.

— Что это? — прошептала она, ее голос дрогнул.

— Не останавливайтесь, — резко бросил Гримар, подтолкнув ее вперед. — Мы должны двигаться дальше.

Но через несколько шагов путь преградил массивный каменный блок, который полностью перекрывал туннель. Его поверхность была гладкой, но испещренной тонкими трещинами, как будто он выдержал столетия давления. Он казался нерушимым, как сама земля.

— Проход закрыт? — спросил Всеволод, его голос стал жестче. Он сжал меч сильнее, словно готовясь к бою. — Или это ловушка?

— Похоже, мы в тупике, — произнес Андрей, подняв взгляд к потолку, где слабый свет проникал через узкие щели, едва заметные в камне.

Тишина повисла в воздухе, тяжелая и гнетущая, как предвестие конца. Воины стояли настороже, их взгляды метались между стенами и блоком. Марта прижала Томаса к себе, чувствуя, как его маленькое тело дрожит. Она огляделась, ее глаза искали хоть малейший намек на спасение, но тьма сжималась вокруг них, как невидимые тиски.

Гримар шагнул к блоку и внимательно осмотрел его. Его пальцы скользнули по поверхности, и он нахмурился.

— Это не просто препятствие, — сказал он, водя рукой вдоль трещин. — Здесь есть следы механизмов. Это скрытая дверь, я уверен. Она открывается.

— И как ее открыть? — спросил Ярослав, его голос был полон напряжения. Он покрутил булаву в руках, словно готовясь разбить камень силой.

Гримар еще несколько секунд изучал плиту и наконец заметил маленький рычаг, почти сливающийся с камнем. Его рука легла на него, и он с силой потянул. Механизм поддался, раздался гул, от которого стены задрожали, и каменный блок начал двигаться и медленно отходить в сторону. Проем в стене расширился, открывая узкий коридор, уходящий в еще более глубокую тьму. Оттуда повеяло странным запахом — смесью сырости, гнили и чего-то металлического, вызывавшего тревогу.

— Там что-то есть, — произнес Андрей с тревогой, его голос стал тише. — Мы должны быть готовы ко всему.

Всеволод кивнул, его взгляд стал острым, как лезвие.

— Вперед, — приказал он, шагнув в темноту первым.

Проход был еще уже, чем предыдущий, стены сжимали плечи, а воздух стал густым, липким, как будто они спускались в чрево земли. Факелы едва разгоняли мрак, их свет отражался на влажных камнях, создавая иллюзию движения. Король шел впереди, его меч был поднят, каждый шаг отдавался эхом в тишине. За ним следовал Андрей, чей символ Люминора излучал слабое сияние, освещая путь. Остальные двигались следом, их шаги были осторожными, но решительными.

— Осторожнее, пол неровный, — предупредил Валрик, касаясь стены рукой, чтобы не потерять равновесие.

Туннель вел вниз, извиваясь, как змеиная нора. Ощущение замкнутости давило на грудь, дыхание становилось тяжелее с каждым шагом. Через несколько минут они вышли в более широкий зал, его стены терялись в темноте. Потолок был высоким, но невидимым, растворенным в тенях, а пол усеян мелкими камнями и пылью.

Как только последний воин ступил внутрь, позади раздался глухой гул — каменная дверь захлопнулась сама собой. Плита сдвинулась с места, отрезав их от обратного пути.

— Черт возьми… — прошипел Гримар, развернувшись и ударив кулаком по стене. Камень отозвался глухим звуком, но не дрогнул.

— Назад дороги нет, — спокойно сказал Андрей, его взгляд был устремлен вперед.

В центре зала возвышался странный алтарь, вырезанный из черного камня. Его поверхность была испещрена символами — древними, изогнутыми линиями, которые напоминали письмена давно забытых магов. На стенах висели ржавые железные цепи, их звенья покрывала корка времени, а пол был усеян костями — мелкими, хрупкими, словно остатками жертвоприношений.

— Мне это не нравится, — пробормотал Ярослав, сжимая рукоять меча сильнее. Его голос дрогнул, выдавая страх, который он пытался скрыть.

— Это место… служило темным богам, — тихо произнес Андрей, проводя рукой по холодному камню алтаря. Его пальцы замерли над одним из символов, и он нахмурился. — Мы не должны здесь задерживаться.

Неожиданно воздух в зале задрожал, и из глубины коридоров донесся зловещий шепот. Это был не ветер — в нем звучали голоса, низкие, искаженные, словно из иного мира. Они не принадлежали людям. Стены затряслись, камни заскрипели, как будто что-то огромное пыталось вырваться из-под земли. Из темных углов начали проступать силуэты — размытые, искаженные фигуры, чьи очертания невозможно было разобрать. Они двигались медленно, как призраки, выныривая из теней.

— Готовьтесь! — крикнул Валрик, поднимая меч. Его голос прогремел в зале, заставив воинов встрепенуться.

Но прежде чем кто-либо успел нанести удар, фигуры растворились, оставив за собой лишь холодный шепот, и он эхом отдавался от стен.

— Они… наблюдают, — произнес Андрей дрожащим от напряжения голосом.

— Кто? — спросил Всеволод, его взгляд метнулся к священнику.

Ответ пришел мгновенно. Из глубины ведущего дальше прохода раздался тяжелый топот — медленный, уверенный, как шаги судьбы. Это не было эхом их собственных движений. Кто-то приближался.

Факелы затрещали, их пламя дрогнуло, едва не угаснув. А затем он появился.

Высокий силуэт, облаченный в рваные черные лохмотья, скользнул из тьмы. Его лицо скрывал капюшон, но под ним не было ничего — лишь зияющая пустота, как бездонная пропасть. От фигуры исходил холод, пробирающий до костей, и воздух вокруг нее дрожал, как от жара.

— Посланник… — прошептал Андрей, его голос был едва слышен.

— Некрос послал меня, — произнес тот, его голос был безжизненным, как сама смерть. — Вы вошли в мои владения. Я — последнее, что вы увидите перед своим концом.

Всеволод шагнул вперед, выставив меч перед собой. Его взгляд был твердым, но сердце сжалось от ледяного ужаса, исходящего от существа.

— Ты не заберешь нас, — произнес он, его голос резал тишину, как сталь.

Посланник не ответил. Он поднял руку, и из его капюшона вырвался леденящий поток воздуха. Факелы мигнули и погасли, погрузив зал во мрак.

— Держитесь вместе! — крикнул Валрик, его голос прорезал тьму, но ответом была лишь тяжелая тишина.

Один из воинов, стиснув зубы, торопливо высек искры возле своего факела. На миг дрожащий свет отразился в его глазах, надежда вспыхнула в темноте. Но пламя не успело разгореться — воздух содрогнулся от зловещего шепота, и мгновение спустя огонь погас, будто его задушила невидимая рука.

Тень в углу зала зашевелилась. Посланник ринулся вперед, и первым ударом его когти, черные и острые, как обсидиан, вонзились в грудь именно того воина с факелом. Он успел лишь выронить древко и схватиться за доспехи, издав сдавленный хрип, прежде чем его тело рассыпалось в пыль.

Разгорающийся факел глухо ударился о каменный пол, и эхо этого звука прокатилось по залу, словно колокол, возвестивший начало резни, воины отшатнулись, ощупывая тьму, но их глаза не различали ничего, кроме зыбких теней.

Оранжевый свет пролил жизнь на лица оставшихся воинов, и на миг тьма отпрянула, зашипела, словно зверь, получивший удар. Шепоты стихли, и в воздухе повисла напряженная тишина.И тогда вперед шагнул Всеволод. Его силуэт вырвался из темноты, и он подобрал готовый затухнуть факел рассыпавшегося в прах воина и властно поднял его над головой. Едва теплившиеся в нем искры сверкнули ярче, и пламя стало разгораться, ярко, не дрожа и не угасая, как будто признавая лишь волю короля.

— Пока я жив, — произнес Всеволод, держа факел высоко, — свет не угаснет.

Свет факела, хоть и разогнал мрак, не смог изгнать его окончательно — лишь оттеснил на шаг. Вскоре тьма пришла в движение, заколыхалась, словно живая, и вновь рванулась вперед.

— Чудовище! — взревел Гримар, его топор с силой обрушился вниз, но лезвие прошло сквозь воздух, не задев врага.

Посланник двигался с ужасающей грацией. Его когти вонзились во второго воина, разрывая броню, как бумагу. Тот рухнул, не успев закричать, его тело иссохло за мгновение. Еще один из воинов, пылая яростью, бросился вперед с боевым кличем, его булава сверкнула в тусклом свете факела, но тени сомкнулись вокруг него. Черные руки, извивающиеся, как змеи, сдавили его горло, и он захрипел, пытаясь вырваться. Через секунду его тело исчезло, поглощенное тьмой.

— Марта! — крикнул Гримар, обернувшись к женщине, вместе с сыном та бросилась в сторону.

Марта рванулась в глубь зала, ее глаза искали спасения, но тьма настигла ее. Хриплый крик и плач Томаса оборвались, когда холодная тень окутала их, утащив во тьму. Наступившая тишина была оглушительной.

Всеволод, стиснув зубы, рубанул мечом в сторону посланника. Клинок с яростным звоном рассек воздух, но прошел сквозь существо, не причинив вреда. Сколько бы силы он ни вкладывал, металл был бессилен.

— Уходим! — крикнул Валрик, но его голос утонул в хаосе.

Андрей, отступив в сторону, поднял руки к небу, его губы шептали священные слова. Свет Люминора вспыхнул, ослепительный и чистый, заливая зал. Посланник отшатнулся, его тело скрутилось от боли, но через миг он восстановился, тени вокруг него сгустились, как щит.

— Он неуязвим! — крикнул Андрей, его лицо исказилось от ужаса.

Оставшиеся воины окружили короля, их мечи дрожали в руках. Тьма сжималась вокруг, холод проникал под доспехи, и казалось, что надежда угасла. И вдруг раздался голос:

— Довольно.

Глубокий, проникающий в душу, он был женским, но звучал с мощью, которая заглушила все звуки. Зал наполнился его эхом, как будто сама тьма заговорила.

Из глубин теней начали вырываться волны мрака, но теперь они не подчинялись посланнику. Они закружились, как вихрь, связывая его невидимыми путами. Посланник рванулся, но тени сжали его, как сотни рук, лишая движения. Его силуэт задрожал, каждый жест становился медленным, беспомощным.

Из этой бездны выступила фигура — женщина в длинном черном одеянии, ее волосы струились, как сама ночь, а глаза были провалами тьмы. Ее присутствие наполнило зал тяжестью, воздух стал ледяным.

— Ты переступил черту дозволенного, — произнесла она, ее голос был приказом, не терпящим возражений.

Посланник замер, его облик исказился.

— Тенебрис… — прошептал Андрей прерывистым голосом.

— Уходи в бездну, откуда пришел, — сказала Тенебрис, и ее слова стали разрушением.

Посланник взвыл, его тело начало распадаться в вихрь теней и исчезло в темноте. Зал погрузился в тишину.

Тенебрис повернулась к выжившим, ее взгляд был холоден и пуст.

— Вы пока нужны этому миру, — произнесла она, ее голос словно забрал тепло из пространства.

Всеволод смотрел на нее, не скрывая удивления. Он понимал: эта встреча не случайна.

— Тенебрис, — сказал он, сдерживая волнение. — Зачем ты здесь? Каков твой план?

Она не шелохнулась, ее глаза встретились с его взглядом.

— Мой план неважен, — ответила она. — Ваше выживание — вот что имеет значение. Свет и тьма существуют в равновесии. Иногда моя помощь нужна, чтобы хаос не поглотил все.

Андрей сжал символ Люминора, его голос был тверд, но полон настороженности.

— Ты предлагаешь спасение, — сказал он. — Но что ты возьмешь взамен?

Тенебрис склонила голову, ее губы дрогнули в легкой усмешке.

— Цена — ваше существование в мире, где свету нужна тьма, а тьме — свет, — прошептала она. — Моя помощь временна. Но чтобы встретить свою судьбу, вы должны пережить эту ночь.

Она подняла руку, и тени вокруг нее ожили, превращаясь в зловещие фигуры. Они двинулись вперед, расчищая путь.

— Следуйте за ними, — сказала она спокойно. — Я открою вам дорогу.

Всеволод кивнул, и отряд двинулся за тенями. Проход расширялся, впереди забрезжил свет. Тенебрис исчезла, оставив их с ее словами и тяжелой тишиной.

Тьма расступилась перед отрядом Всеволода, как занавес, открывая узкий каменный коридор, ведущий прочь из зловещего зала. Тени Тенебрис, извивающиеся и бесформенные, двигались впереди, их очертания дрожали в слабом свете факелов, которые несли оставшиеся воины. Король шел первым, его шаги были тяжелыми, но уверенными, меч в руке отражал тусклые отблески пламени. За ним следовал Андрей, чья ряса цеплялась за неровные стены, а символ Люминора в его руках едва мерцал, как угасающая звезда. Гримар, Валрик, Ярослав и трое других воинов держались позади, их доспехи звенели в гнетущей тишине, а лица были напряжены, ибо каждый их шаг мог стать последним. Лора, Эдгар и Финн — выжившие из Моргенхейма — шли в середине, их дыхание было прерывистым, а взгляды метались по сторонам, выискивая угрозу.

Воздух в туннеле был холодным и влажным, пропитанным запахом земли и гнили. Каждый вдох казался глотком яда, каждый шорох — предвестием новой опасности. Тени Тенебрис двигались молча, их формы то сливались со стенами, то вытягивались в длинные когтистые силуэты, скользившие по камням. Они не говорили, не издавали звуков, но их присутствие было осязаемым, как холодное дыхание на затылке.

— Вы доверяете ей? — тихо спросил Гримар, наклонившись к Всеволоду. Его голос был хриплым, а в глазах мелькала тревога, которую он редко позволял себе показать.

Король не ответил сразу. Его взгляд был прикован к теням впереди, к их неестественным движениям. Тенебрис, богиня тьмы, спасла их от посланника Некроса, но ее слова оставили в его душе горький осадок недоверия. Она говорила о равновесии, о необходимости их выживания, но ее холодный взгляд и зловещая улыбка не обещали милосердия. Всеволод сжал рукоять меча сильнее, чувствуя, как металл врезается в ладонь.

— Я не доверяю ей, — наконец произнес он, его голос был низким, как рокот далекого грома. — Но у нас нет выбора. Если она хочет нашей смерти, то могла бы оставить нас в том зале.

Андрей, шедший позади, качнул головой. Его пальцы сжимали символ Люминора так сильно, что побелели костяшки. Свет, который он призвал против посланника, истощил его силы, оставив лишь тонкую нить веры, за которую он цеплялся.

— Она играет в свою игру, — прошептал он, его голос дрожал от усталости. — Тенебрис не союзник света. Она спасла нас не из милости, а ради своих целей. Мы — пешки в ее руках.

— Тогда почему она против Некроса? — спросил Валрик, его меч был опущен, но рука оставалась на рукояти. Его светлые волосы прилипли ко лбу от пота, а лицо было бледным, как у мертвеца.

— Потому что темные боги не едины, — ответил Андрей, его взгляд стал отстраненным, как будто он видел что-то за пределами туннеля. — Моргас, Некрос, Заркун, Тенебрис — они связаны общей ненавистью к свету, но их жажда власти разделяет их. Тенебрис, возможно, видит в плане Моргаса угрозу своему существованию.

Туннель начал расширяться, стены отступили, открывая просторный зал с высоким потолком, теряющимся в темноте. Пол был усеян мелкими камнями, хрустящими под сапогами, а воздух стал еще холоднее, проникая под доспехи и одежду. Тени Тенебрис собрались в центре зала, их формы сгустились, образуя арку из мрака, которая вела дальше. Сквозь нее пробивался слабый свет — не теплый, как солнце, а холодный, серебристый, как лунный отблеск на льду.

— Это выход? — спросила Лора, ее голос был резким, но в нем чувствовалась надежда. Она шагнула вперед, но Эдгар схватил ее за руку, удерживая.

— Не торопись, — пробормотал старик, его взгляд был прикован к арке. — Это слишком просто.

Всеволод поднял руку, останавливая отряд. Его взгляд устремился вперед, дальше по коридору повсюду колыхались тени, живые, словно дыхание ночи. Они извивались, складывались в непонятные фигуры и моментально меняли очертания, будто скрывали за собой нечто важное. Холод медленно пробирался под кожу, волосы встали дыбом и инстинкт подсказывал: здесь кроется опасность.

— Андрей, — негромко позвал он, не отводя глаз от темной арки. — Что скажешь?

Священник шагнул вперед, поднял символ Люминора. Тусклый золотой свет разлился по камням. Тени, сопровождающие их, дрогнули и отпрянули, но не исчезли, а сжались, как звери перед прыжком. Андрей нахмурился.

— Я не доверяю Тенебрис, но это не похоже на ловушку, — произнес он после небольшой паузы. — Это дорога, но вот куда она нас приведет?

И словно подтверждая его слова, тени вытянулись, собрались плотнее и застыли в воздухе в очертаниях прохода. По краям арки дрожали серебристые искры, холодные, как лунный свет. Воздух вокруг стал неподвижным и тяжелым, а за спинами воинов сомкнулась темнота, отрезав их от пройденного пути.

— Идите, — раздался знакомый голос Тенебрис, глубокий и властный. — Здесь вам не причинят вреда.

Тени легли перед ними, образуя коридор. Всеволод шагнул первым. За ним последовал Андрей; сияние от деревянного диска с вырезанным солнцем в его руках теперь походило скорее на символ надежды, чем на защиту. Остальные сомкнули ряды. Лора, Эдгар и Финн держались в середине, оглядываясь с тревогой.

— Она ведет нас, — прошептал Валрик.

— Или удерживает, — хмуро заметил Гримар, но рука его на топоре ослабла: опасность, которую он чувствовал, не исходила от обычных врагов.

Путь вел то вниз, то вновь поднимался, извиваясь, и меняя русла, как подземная река. Иногда в стенах проступали ложные двери и арки, но стоило отряду коснуться их взглядом, как проход впереди разгорался холодным сиянием, и обманные пути таяли. Ни шорохов, ни шагов за спиной — только мерный ход, словно ночь сама держала их в своих недрах.

Андрей, вслушиваясь в тишину, прошептал:

— Она закрыла нас от Некроса. Мрак скрывает все, если им владеет сама Тьма.

На одном из поворотов стены сдвинулись слишком тесно, и людям пришлось идти боком. Камень касался плеч, но арка впереди светилась ровно, обещая дорогу. Воины шагали осторожно, но уже без страха — чувство обреченности уступало место странной, холодной уверенности.

Наконец коридор раскрылся в зал, пустой и гулкий. В дальнем конце, среди тьмы, сиял выход: узкий проем, из которого веяло свежестью леса и влажной землей.

— Это он, — выдохнул Финн, едва удерживая дрожь в голосе.

Тени, сопровождавшие их, остановились полукругом. Их очертания слегка склонились, словно в прощальном поклоне.

— Ступайте, — вновь прозвучал голос Тенебрис, теперь тише, но все так же властно. — Ваш путь не окончен. Мы с вами еще встретимся.

Всеволод задержался на мгновение, посмотрев на окружающие их тени.

— Зачем ты спасла нас? — спросил он.

Воздух на миг стал тяжелым, и слова легли в сознание каждого, как отзвук далекого колокола:

— Чтобы солнце взошло там, где ему положено взойти.

Король кивнул. Ответ был неясным, но достаточным.

Они шагнули в проем один за другим. Тьма сомкнулась вокруг путников, словно пропуская их сквозь собственное тело. Лишь мягкая тьма — и вдруг порыв холодного ветра.

Перед ними раскинулся хвойный лес. Черные стволы сосен тянулись к небу, лунный свет освещал поляну, на которую они вышли. Беглецы вздохнули полной грудью, после затхлого воздуха городских катакомб. Проем за их спинами исчез, будто его никогда не существовало.

Никто не преследовал их. Моргенхейм остался позади, вместе с кошмарами этой ночи.

Всеволод тяжело выдохнул и только теперь опустил рукоять меча. Андрей упал на колени, его символ Люминора больше не светился — и в этом было спокойствие: свет не требовался. Лора, Эдгар, Финн и другие воины стояли рядом, живые, хотя сильно измученные.

— Мы выбрались, — сказал Ярослав. Его голос дрогнул. — Я не знаю, как вы, но сегодня я поверил в богов.

— В каких именно? — хмуро спросил Эдгар. — В Люминора, чей свет угас в час нужды? Или в Тенебрис, которая спасла нас и проложила нам дорогу во тьме?

— Как ты смеешь так говорить? — вспыхнул Андрей. — Если бы не сила Люминора, мы бы не удержались. Его свет — в каждом из нас.

— А я видела другое, — тихо возразила Лора. — Когда тьма сомкнулась, когда посланник напал на нас, именно Тенебрис пришла к нам на помочь, и она повела нас.

— Может, это была не она, — задумчиво произнес Финн. — Может, сами боги еще не решили между собой, что с нами делать.

— Или проверяют нас, — добавил Всеволод. Его голос прозвучал устало, но твердо. — Я не стану сейчас думать, с какой целью нас спасла Тенебрис. Но ясно одно: мы ей еще нужны.

Король обернулся к лесу, он знал: эта ночь лишь начало новых грядущих испытаний.

— Вперед, — произнес он. — Нас ждет долгий путь. Нужно идти до самого восхода солнца.