Чему, впрочем, не особенно удивился. Черт его знает, кто вздумал голосовать посреди леса ночью, но уж точно его главная цель сейчас должна была быть простой - добежать до той самой спасительной машины и прояснить ситуацию. Чего, однако, так и не случилось.

Геннадий проворчал что-то нелестное в адрес прущихся среди ночи в лес и попытался дать задний ход. Но машина почему-то не завелась. Визг стартера, казалось, пронзил весь лес, но двигатель так и не ожил, а случайный попутчик не дал о себе знать.

- Блин, ну вот и что это было? - проворчал Геннадий.

Порывшись в бардачке, он вытащил старый, видавший виды, не раз его выручавший фонарик. На сей раз он, правда, выручать его не собирался. Плотный поток света пробил насквозь ночную обочину дороги, но самого главного - странного пешехода - не заметил. О том, что ему могло померещиться, Гена даже не подумал. Сколько уже у него всего в жизни происходило, но всегда, раз уж он что-то видел - он что-то видел.

Так что по поводу бледной тени, мелькнувшей на секунду в свете фар, Гена мог испытывать только раздражение. Что за дурь, голосовать у дороги, а потом ныкаться в кювет. Наркоман какой-то, что ли.

- Ну и черт с тобой, - бросил он в темноту и вернулся к машине.

Та все еще отказывалась заводиться. Геннадий проворчал много нехороших слов про себя и про таинственного шутника, а после открыл капот. Автомеханик он был не очень. Поэтому просто погладил горячий металл ладонью, надеясь, что тот оживет сам по себе, заурчит, как котенок. Как и следовало ожидать, это мало помогло.

Собрав свои нехитрые пожитки, Гена поплелся вдоль дороги. Голосовавший так и не объявился, а торчать до утра в лесу мужик точно не собирался. В конце концов, это была единственная трасса в округе, и хоть один такой же запоздавший путник, как и сам Генка, должен был тут возникнуть. Иначе ведь никак не проехать, объездных путей нет.

Правда, потеряв из виду свою машину, Генка растерялся. И вдруг понял - автомобилисту, попавшему в беду, скорее помогут, чем непонятному автостопщику. Так что развернулся и поплелся обратно к своей впавшей в кому ласточке. Пешком он все равно никуда не доберется, а так хоть шанс. И шанс, как ни странно, не заставил себя ждать. Стоило только Геннадию доковылять до машины и снова включить фары, как под гул двигателя из-за поворота выскочила машина. Генка тут же замахал руками, но, казалось, при его виде неведомый водитель только поддал газу и проскочил мимо, разревевшись мотором.

- Вот же говнюк, - скривился Гена и оперся о дверь машины.

Сигарет оставалось немного. Он давно уже обещал невесте бросить курить, но не такое это уж и простое дело. Затянулся. Настороженно посмотрел по сторонам - чем черт не шутит, бывали бандиты, которые вот так останавливали машины, а потом…

- У тебя не фура с золотом, что с тебя взять, дурень, - пробормотал вслух Гена.

Но звук собственного голоса не утешил. Даже наоборот. Как будто отвечая ему, невдалеке раздался приглушенный смех. Едва не выронив сигарету - только сжатые от страха зубы удержали фильтр во рту - он обернулся и посветил в чащу.

И увидел там фигуру. Очень похожую на того автостопщика, из-за которого он остановился. Фигура не таилась, как это делал бы любой уважающий себя бандит, и даже наоборот. Махала рукой.

- Да чтоб тебя черти слопали, - пробормотал Гена и тут же прокричал, - Але, помочь можешь?

Даже отсюда было видно, как фигура энергично закивала и указала рукой куда-то в лес. Впрочем, на такой ответ Генка точно не рассчитывал. Почему-то, за себя он не боялся. А вот что с машины могут снять последние потроха и превратить в кучу металлолома - да. Поэтому нахмурился:

- У меня машина сломалась!

Белесый силуэт никак не отреагировал на простецкий вопрос и, снова помахав рукой, отправился прямо в лес. Вот что за наваждение - Генка был готов поклясться, что тот слабо светился даже тогда, когда вышел из пятнышка его фонарика, и деловито прошел сквозь какие-то заросли.

- Вот же ж погань, - нахмурился мужчина.

Но его ждала невеста. Даже, скорее всего, жена. Пусть будущая, тьфу-тьфу, но настоящая. Любимая. Заботливая. Черт, да у него даже колечко золотое - простенькое, да и пробы не высшей, - лежало на заднем сиденьи вместе с нехитрыми гостинцами.

И тут вот это вот.

Что-то бурча себе под нос, Генка снова постучал по двигателю. Тот его проигнорировал. Вот всегда так, в самый неудобный момент. Правда, обычно рядом была какая-нибудь ремонтная контора. Недалеко, на расстоянии телефонного звонка. А сейчас, здесь, посреди этого чертового леса, он мог рассчитывать только на какую-нибудь извращенную магию. Двигателис заводилус! Он поборол желание это выкрикнуть вслух. Не из-за глупости поступка, а потому что не хотел…

Да чего, блин?

Гена совсем раскис. Невеста, спешка, двигатель… Чтоб его.

Плюнув, он поудобнее перехватил фонарик и пошел по следам таинственно исчезнувшего попутчика. Частично даже коря себя, что позволил тому скрыться в темноте, получить фору. Ну так и сам виноват - что попутчик, что он. Первый - потому что так с ним и не заговорил. Второй - он, то есть, - потому что не побрел за бледным силуэтом сразу. А теперь ищи-свищи.

- Так, спокойно, брат. Если этого психа не найду, то буду ночевать в машине. Ну не может быть, чтобы…

Додумать у него не получилось. Услужливая голова с энтузиазмом подбрасывала самых разнообразных привидений и кикимор пополам с желтыми газетными заголовками о страшно убитых и ограбленных водителях. Такая себе помощь. Разочаровавшись в собственном разуме, Гена глубоко вдохнул. Пахло лесом. Самым обычным лесом. Земля, трава, тонкий аромат каких-то душистых цветочков и невидимого отсюда земляничника прилагался.

Сколько он так прошагал, Генка не знал. Не очень долго - даже устать не успел. Но уже на полном серьезе взвешивал, а не пойти ли ему потихонечку обратно к машине. Заблудиться-то тут было сложно - лес был редкий, чистый, всецело завоевавшие небо сосны не оставляли ни единого шанса более густой растительности, нагло пожирая весь солнечный свет. Но сама идея переться куда-то в чащу в поисках неведомо кого уже казалась откровенно дурацкой.

И именно к этому моменту Геннадий наткнулся на домик.

Простой, но добротный сруб. Открытая настежь дверь. Крыша из шифера. И слепые окна - ни огонька, ни блеска. Гена осторожно подошел к нему и прищурился:

- Есть кто дома?

Голос его показался тихим, нерешительным, Генка даже прочистил горло и громче повторил свой зов. Тишина. Если в доме и был кто, предпочитал отмалчиваться. Но эту мысль Геннадий тут же отбросил. На кой черт таинственному грабителю автолюбителей понадобилось бы заманивать его в какой-то несчастный домик. Скорее всего, он сейчас стоял перед какой-то охотничьей времянкой, которая пустовала большую часть времени. Это не объясняло природу таинственного автостопщика, в реальности которого он все еще не сомневался, но хотя бы объясняло, откуда этот дом вообще взялся.

Ну что ж, крыша над головой всегда лучше ее отсутствия. Что к невесте он к утру не успеет, было уже очевидным фактом, с которым приходилось смириться. Но ночевать же где-то нужно. Домик на данный момент выглядел лучшим кандидатом.

- Ну вот что за засада, - проворчал Генка и вошел внутрь.

Попутчика того он уже и не искал. Что именно он собирался ловить на ночной дороге, был ли заблудившимся грибником или злобным бандитом, было не ясно. Геннадий надеялся только выйти к какой-нибудь цивилизации - деревня там, колхоз, да что угодно. Охотничий домик тоже сгодится.

Ночью, скорее всего, ни один водитель не остановится. Он бы и сам не стал рисковать. Слишком часто на такую “сломанную машину” ловили доверчивых простачков. А дальше уж хорошо, если живым уйдешь. Днем попутку поймать будет проще. Так что решение было очевидным: заночевать в домике.

Генка обошел дом по периметру и нашел неожиданное - навес, пристроенный прямо к стенке. А под навесом - дизельный генератор и газовый баллон. Пожав плечами, мужчина щелкнул выключателем, особо ни на что не надеясь, но, к его удивлению, генератор затряхтел и начал плеваться едким дымом.

- Надо же, - крякнул мужчина и пошел проверять домик.

Так и есть, свет загорелся. Геннадий почувствовал себя намного лучше, вернулся и отвинтил вентиль газового баллона. Если здесь еще и плита есть, то условия прямо царские в его положении.

Но царские условия в домике почему-то не обнаружились.

Нет, плита была. Не было другого. За сенями расположилась громадная общая комната, занимающая большую часть строения. Слева была крохотная спаленка с маленькой кроватью, что совсем не вязалось с его теорией об охотничьем домике. Справа - такая же скромная кухонька с той самой плитой. Ну а прямо, в тесном закутке, было что-то вроде кладовой. Тяжелые метелки каких-то трав и душистых специй встретили его еще в сенях, но там этим добром было забито буквально все. Свисали с потолка, лежали в мешках.

Но пресловутых царских условий не позволяло добиться другое. В большой центральной комнате вчистую прогнил пол, обвалился, разрушился, и вместо погреба под домом наблюдалась неаккуратная яма-воронка, которая неумолимо сжималась к середине, и из ее центра смотрело нахальное крохотное отверстие.

- Сортир тут был, что ли, - проворчал Геннадий, надеясь приободрить себя.

Сортир или не сортир - в комнатке с кроватью можно было вполне нормально поспать. А на кухне таки была газовая плита, так что выпадал шанс полакомиться хоть и консервами, но все же подогретыми. Кажется, в машине у него даже банка тушенки была.

Ну и, на самом деле, чего еще желать? Решительно нечего. Но что-то его беспокоило. Вернее, не что-то, а кое-что. Та самая яма. Даже когда он вернулся обратно, набрал себе снеди из запасенной на празднество, и пошел к домику снова.

- Ну что за мужик пошел, - ворчал он, разогревая тушенку, - Пол вконец провалился, а никто даже не подумал починить. Ясен пень, кухня со спальней нормальные, так и зал не нужен.

Ел он быстро и с аппетитом. Во-первых, проголодался. Во-вторых, сколько солярки оставалось в генераторе, он знать не мог, а перспектива снова блуждать с фонариком Генку не радовала. Пока горели нормальные лампочки, он чувствовал себя намного лучше. Избушка дарила ему ощущение безопасности в том числе и этим. Хотелось еще на ночь посмотреть что-нибудь по телевизору, но такой роскоши тут не было, да и не могло быть. Поэтому Геннадий перебрался в спальню и лег на постель, не раздеваясь. Генератор выключать не стал. Во-первых, солярка не его, чего жалеть. Во-вторых, все-таки было жутковато. И от всей этой истории с силуэтом попутчика, и от неожиданного домика, и от дыры в его полу. В-третьих, последнее место, куда он сейчас хотел идти, это холодный и недружелюбный лес.

- Чур меня, - проворчал Геннадий и попытался заснуть.

∗ ∗ ∗

Снилась Геннадию какая-то чушь. Он ровным счетом ничего не видел, что уже было странно для сна. Только окутывали голову какие-то тяжелые запахи. Давило что-то виски, не давало вдохнуть полной грудью. И гудело, тихо, мерно, где-то там, вдалеке. И что-то шаркало невпопад, будто целая толпа шаталась где-то поблизости, бесцельно, нарезая круги вокруг Гены, наугад. А он так ничего и не увидел, пока не проснулся.

Ватное одеяло напиталось потом и неприятно липло к телу. Молодая луна заглядывала в окно, пряча свой хвост в тени деревьев. Генератор сдох. Судя по всему, все-таки идея оставить его работать на ночь была не совсем здравой. А еще в кишках бесновалась тушенка и грозила выйти наружу без спроса, тогда и так, как ей вздумается.

Гене срочно надо было отлучиться из домика.

Шальную мысль облегчиться в яму в полу он отверг сразу - шутки шутками, но ему тут еще до утра куковать. Так что неприветливый, почему-то вызывающий опасение лес был его единственным вариантом. Стряхнув оцепенение, он поднялся с постели. Схватил верный фонарик и отправился в недалекое, но все же путешествие. Мелькнула дурашливая мысль, что раз он мирно проснулся, то местный наркоман-автостопщик как минимум не собирается его убивать. И то новость.

Выбрался из дома он без приключений. Пожалуй, даже слишком замешкался, опасаясь упасть в яму в полу. Отчего пришлось ускориться, оказавшись снаружи. Найдя мало-мальски приличный куст, Генка спустил штаны и присел. Без кустика как-то было неуютно. Цепочка неприличных звуков немного развеяла гнетущую атмосферу, и он даже улыбнулся. Тушенка радостно покидала его бренное тело естественным путем, а непонятные ночные страхи отступали один за одним.

Луч фонарика, которым он от нечего делать водил по окрестностям, вдруг наткнулся на целую колонну муравьев. Гена любил животных, а насекомых особенно. Всегда подмечал божью коровку, облюбовавшую чей-то рукав, или незадачливого паучка, запутавшегося в волосах. Бережно вытаскивал их и отпускал. И муху, заплутавшую в комнате, тоже старался поймать и выпустить в окно. Жучки ему нравились.

Муравьи целеустремленно топали в сторону домика. Таких организованных колонн он еще не видел, хотя не раз клал кусочек сахара рядом с муравейником и наслаждался слаженным трудом работяг.

Впрочем, если в домике был кусок сахара, то именно так они и должны были себя вести. Что-то первобытное, глупое, всколыхнулось в нем и сообщило, что он же сам вполне сойдет за кусок сахара в текущих реалиях, но последовавший за этим очередной неприличный звук и общий скептицизм Гены быстро поставили эту мысль на место.

Муравьи и муравьи. Правда, он заметил еще одну колонну, двигавшуюся в ту же сторону, но времени что-то подумать по этому поводу у него не было. Генка закончил свои темные делишки и застегивал ремень, употребив в качестве туалетной бумаги какой-то неудачливый лист, произраставший неподалеку.

Ворча что-то себе под нос и постоянно зевая, Геннадий поплелся обратно. Вся эта ситуация его порядком бесила, хотя, конечно, он прекрасно осознавал, что поделать все равно ничего не сможет. По плану еще до рассвета, самым ранним утром, он должен был въехать в Дзержинск, и незамедлительно отправиться к невесте. Где-то в его светлых мечтах он прямо там, в роддоме, сделает ей предложение с первыми лучами солнца (это обязательно, пусть бы попробовали его не пропустить), ну а потом все по старинке. Жили долго и счастливо, семеро по лавкам, да и померли в один день. В бесконечно далекий, туманный, гипотетический и практически невозможный день.

А вот что делать, если сын (он упорно верил, что будет сын, игнорируя все утверждения современной медицины о красавице-дочке) вдруг родится до его приезда, он как-то не подумал. До сего момента.

- Вот же наркоман чертов, - обругал он неведомого автостопщика.

Ему ответил какой-то тихий шорох. Шорох как шорох, мало ли их в лесу скрывается. Жучки-паучки промышляют, лисички пополам с ежиками охотятся, да и просто деревья со скуки туда-сюда качаются. Но почему-то Генка остановился и посветил по сторонам. Ничего.

Домик был буквально в десятке шагов, снаружи совершенно неприветливый, хмурящийся слепыми окнами. Опять же, та яма. Как-то запоздало Гена подумал, что домик, скорее всего, уже очень давно не использовался по назначению, оттого и пол провалился. Кроме того, яма - та самая несчастная яма походила на что угодно, но только не на погреб. Потому что у погреба имеются стены, пол и потолок. Он, блин, квадратный. И чтобы превратить нормальный погреб в непонятную воронку, требовался не один и не два десятка бушующих пыльных бурь, чего, насколько был осведомлен Гена, в этой местности не наблюдалось.

- Блин, - растерянно обронил Геннадий.

Ему вдруг стало страшно. Явно с запозданием - призрачные светящиеся силуэты, молчаливые эти указы, куда ему идти, внезапно заглохшая совершенно исправная машина - да только на прошлой неделе техосмотр же проходил. Заброшенный домик с воронкой. Муравьи.

Скорее инстинктивно, чем всерьез, Гена посветил себе под ноги. И вполголоса выругался. В полуметре от его ног насекомые выписывали какие-то кренделя. Отдельные цепочки - по паре десятков штук - выползали из травы, вливались друг в друга и резко поворачивали в сторону. И все прибывали и прибывали. он присел и посмотрел на них. А потом посветил за спину, внимательно рассматривая землю.

Черта с два он бы это заметил, если бы специально не искал. Муравьи небольшими группами стекались к домику. Выныривали из лесной подстилки, шевелили деловито усиками, и снова скрывались. Но упрямо по прямой ползли в одном и том же направлении. И как раз под его ногами так же деловито разворачивались и начинали…

Ходить по кругу. Муравьи, блин, водили хоровод вокруг домика.

- Черт-те что, - Гена попытался сбросить с себя страх, как промокший дождевик. Поднялся на ноги, зачем-то потянулся. Зевнул:

- Это какие-то неправильные пчелы, и они делают неправильный мед, - брякнул зачем-то, но шутка немного развеселила.

- Так, что-то я совсем задолбался. Надо поспать.

Вот именно, надо поспать. С трудом скрывая страх, его внутренний голос делился разумными объяснениями происходящего. Муравьи как муравьи. Нашли тут что-то вкусное, пометили феромонами, фуражируют. В книжках пишут, что муравьи ходят строго по меченым дорожкам. И они не всегда прямые. Тут разведчики, может, накружили, вот они и слепо повторяют путь. Да и вообще, блин. Ты ж человек. Царь зверей. Чего ты чертовых мурашек испугался? Не тропики, чай, не покусают.

- Надо отдохнуть, - перешагнул муравьиный хоровод Гена.

Нервы. Невеста, боязнь - скрытая от самого себя, но живая, трепещущая, как студень. Боязнь, что она не захочет быть его женой. Ни на чем не основанная, полностью иррациональная. И так второй день. И сын… Дочь, если верить врачам. А вдруг все пойдет не так, вдруг в Минск надо было ехать, всякое бывает. Нервы. Перенервничал. Внезапно заглохшая машина, досада, что ты бессилен что-то изменить, полетевшие к чертям планы - ну, предложение руки и сердца перед рождением ребенка на рассвете с его точки зрения было романтичным. Жалко такой шанс упускать.

Ты просто, мать его за ухо, на взводе. Понял?

Генка понял. А вот когда зашел в домик и посветил на пол, чтобы не упасть в яму, то не понял. Вот вообще ничего.

∗ ∗ ∗

В домике не шуршало и не жужжало. В домике щелкало. Генка осветил фонарем все комнаты по очереди и зачем-то задержался на каморке, где висели сушеные травы. Черт, это совершенно точно не была охотничья времянка. На какой такой ляд здесь сушились все эти метелочки, листики, стволики и черт пойми что еще. Только сейчас он внимательно принюхался и распробовал пряный аромат такого хозяйства. И не специи это. Точно не специи. Да даже если и специи, что им делать в таком количестве в охотничьем, чтоб его, домике?

Щелк-щелк.

Пробурчав что-то нелестное в свой собственный адрес, Геннадий понял, что в ближайшие полчаса, если не дольше, сон ему точно заказан. Как ни грустно это было осознавать, но опрометчивый поход в ближайшие кустики обернулся целым ворохом необъяснимых, скользких страхов. Еще муравьи эти чертовы - кому рассказать, животики надорвут. С муравьев перебздел.

И луч фонарика рухнул в яму.

Щелк - рапрямилась лапка и оперлась о грунт. Щелк - согнулась другая и поднялась выше, подтягивая черное блестящее тело повыше. Щелк - челюсти, мандибулы, хелицеры, какая-то чертова невнятная хрень сомкнулась, чтобы открыться снова. Щелк, и зашевелились усики, ощупывая пространство.

- Бред какой-то…

Бред с интересом посмотрел на него и наклонил голову, непомерно маленькую на фоне разбухшего белесого тела под ним. И снова щелкнул челюстями-хелицерами-мандибулами. Беззлобно. Чисто по рефлекторной надобности.

В отличие от глаз. Были вообще у муравьев глаза? Если Гена знал, то забыл. У термитов точно не было, но эта информация никак не собиралась ему помогать.

Щелк, лапа оперлась на подгнившие доски пола. Щелк, вторая подтянула обладателя глаз повыше.

А в глазах была ненависть. Хотя, если честно, даже ее не было. Для того, что существовало в этих черных непроницаемых бусинках, вообще не было названия. Но Генка издал какой-то ноющий звук и упал на колени. То, что было в этих глазах, было слишком человеческим. Не монстр смотрел на него этим телом здоровенного муравья, выползающего из крошечной дыры в воронке. Не потусторонняя тварь, и уж совершенно точно не неизвестное науке животное. Муравьиная матка, тельце которой стремительно разбухало где-то под грудью, скрывалось под землей, неустанно плодило миллионы покорных рабочих, смотрела на него человеческим взглядом. Таким, от которого хотелось умереть.

Геннадий не знал, что можно так ненавидеть. Само это слово меркло, теряло свое значение, открывало какие-то новые двери в его мозгу, доселе запертые, ни разу не тронутые. Одни исходили ужасом, другие томились от вожделения. Он закрыл руками рот, не в силах оторвать взгляд от гигантского насекомого, с лапами толщиной в руку, которое медленно выползало из воронки, из той самой миниатюрной дырочки на ее дне. Королева. Не по своей воле.

Гену захлестнули запахи. Четкие, терпкие, иногда почти тошнотворные. Но каждый из них наполнял его голову чем-то невнятным сперва, что быстро преодолевало тошноту, не давало просто орать и блевать одновременно, и каким-то образом превращало запахи в образы.

Генка упал на бок и попытался завыть. Голова болела так, словно это в его мозгу армии муравьев выводили свой безумный хоровод, а не вокруг дома. Грызли, метили, выбирали самые вкусные куски его мозга. Грызли, метили, звали других. Ползли, стучали лапами. Щелкали суставами. Щелкали, щелкали, щелкали.

∗ ∗ ∗

Был солнечный день. Настя развешивала травы. Болиголов - как несложно догадаться, от головной боли. Если вот так, то к счастью и взаимопониманию. Если так - то к могиле. Голова в могиле не болит. Чистотел - ну, куда без него же. Зверобой, зубровка, еловые веточки, похожие на карамельки - для местных выпивох. Девясил - для тех, на кого черти сели. Верное средство, раз работать невмоготу, живот крутит и подбрасывает, точно рогатые постарались. Немножко душистых трав - для себя и для хозяюшек. Пирог испечь, суп сварить. Безобидные травы.

Черные, названия которых даже она не знала, ядовитые ягоды. Подсмотрела, как лось их ел. Значит, сила есть. Надо проверить. Банальные мухоморы - даром что толку от них нет, но деньги платят достойные. И, конечно же, росянка. С мертвой, высушенной росянки снимать застывшую в стеклянные шарики слизь - занятие опасное. Да и что будет от нее - тоже никто не знает. Но когда ничто другое не помогает, можно и это попробовать. Ну или болиголов. В том варианте, который насмерть.

Если человеку незачем жить, он уже умер. Привести его физическое агрегатное состояние, хихикнула Настя от умных слов, усвоенных в университете, к его душевному - не грех. Прости Господи, перекрестилась она.

К дому травницы подъехала машина. Джип. Какой марки, чем знаменит, и что делает у отшельницы, она даже не интересовалась. Поправила пучки трав и пошла встречать гостей.

∗ ∗ ∗

Гена испуганно мычал и стоял на четвереньках. Гигантская муравьиная матка перед ним выбиралась из своего укрытия, заполняя - не физически, как-то иначе, - всю комнату. Одна из лап легла на потолок. Но голова, не отрываясь, смотрела на него. Холодно, отчужденно, вообще без каких-либо эмоций. Если не считать, конечно, лютую, просто невозможную ненависть, которая захлестнула даже его зацикленный на свадьбе, не допускающий иных мыслей мозг. Генка выгнулся дугой и завыл. От того, что заливалось ему в голову, было просто физически больно.

∗ ∗ ∗

Попросили остановиться. Путники, дальние. Настя разрешила. Про травы не спрашивали. Спросили чаю. В чай добавляли водку. У них была с собой. Смелели. Хмелели. Чернявый даже был симпатичным - Настя, в общем-то, не отказала бы ему. Рыжий пугал. Он же был и главным. К чему-то все шло. Настя поняла. Затряслись руки, но ненадолго. Лес не позволит. Никогда не позволял.

∗ ∗ ∗

Тяжелое дыхание. Прорываясь сквозь наваждение, протяжно завыл Гена. Ничего. Пусть терпит. Пусть видит. Как и она видела. И как терпела.

Кричать было бесполезно. В деревне Настю не любили. Как беда стрясется, так коленями землю пашут, землю жрать готовы, а как руку на улице подать - тушуются, опускают голову. Не твоего ли я сына, Марья, вытащила с того света? Что молчишь? Не ты ли заплатила цену, о которой даже говорить не хочется?

И я же ведьма после этого.

Никто не придет, никто не поймет, никто не найдет. Спасение… Нет, спасать ее точно некому.

Лес позволил. Она спрашивала, трясясь в рыданиях. Глухо шипела от толчков, и каждый раз спрашивала - Лес, родимый, как ты мог позволить. Уважала, оставляла, оберегала.

Но лес ничего не отвечал.

∗ ∗ ∗

Геннадий уже не сдерживался. Он просто орал. Насекомое оплело своими лапами всю комнату, на дне воронки ютился белесый, мясистый хвост королевы, рождающий все новых и новых муравьев. Целеустремленных, молчаливых. Даже по муравьиным меркам. Они не лезли из-под матери, они кружили снаружи, стекаясь на зов. Залезали друг на друга, падали, упорно вставали и ползли обратно. Муравьиная стена поднялась на добрых полметра. И не собиралась останаваливаться.

∗ ∗ ∗

Рыжий не церемонился. Настя плакала, уже не пытаясь молить о пощаде, и за каждый свой всхлип получала зуботычину. Да и без всхлипов получала. Рыжий улыбался - а она хотела бы выть, да голоса уже не осталось. Лес не пришел на помощь, не защитил, все было зря. Правду люди говорили. Ведьма поганая, сволочь дьявольская, так ей и надо.

- Так мне и надо, - тихо обратилась к доскам пола Настя.

И вот доски ответили. Не лес, который еще бабка учила уважать. Не люди, которых здесь уже вообще не осталось. Доски. Вернее, то, что ждало под ними.

Настя рассмеялась. Заполучила еще один удар в спину, закашлялась, рыжий встал с нее и застегнул штаны:

- Хватит, ребзя. Мотаем.

- А с этой что?

- Кончай ее. Что, первый раз, что ли?

Наверное, первый.

∗ ∗ ∗

Она не умерла. Чьи-то руки как-то неумело свернули ей шею, только стало чуть хуже дышать. На боль она уже внимания не обращала. Ну есть и есть, что тут поделать. Тела она не чувствовала. Это, на самом деле, к лучшему. Так и осталась лежать на полу. Думать. Пока муравьишка не залез к ней в глаз.

∗ ∗ ∗

Муравьи размеренно топали по ее спине. И Настя ничего не чувствовала. Изо рта только выливалась полупрозрачная жидкость, и хотелось кричать. Но кричать ей хотелось уже давно. Голоса не было. Она попыталась поднять руку, но не смогла. Ногой пошевелить - тоже.

Муравьи шагали четко дисциплинированными отрядами. Кусали, где надо, носили, куда надо. Чужие крики затихали где-то вдали. Хотелось пить. Муравьиные челюсти отхватывали самую малость ее кожи, и тащили, тащили…

Почему-то захотелось засмеяться. Муравьиная матка ее боялась, но голод - вечный голод, не обычный, он звал. Собрав последние силы, Настя завыла.

И этот вой - ее последний вой - вышел на дорогу и помахал рукой. Джип занесло, запрокинуло, вспыхнуло пламя.

Она ничего не почувствовала. Королева там, в земле, ощупывая усиками подношения, все жаднее и жаднее вгрызалась в них, пухла, разрасталась. Муравьи шли и шли, один за другим. Их черный грубый хитин стал сочиться красными пятнами. Жадно, бросив все остальные дела, муравьи разбирали Настю по частям, а их Королева, через силу пожирая предложенные кусочки, ела не мясо. Она ела саму Настю. Все, что та знала и чувствовала.

∗ ∗ ∗

- За что тебе это все?

Она не ответила.

Муравьи продолжали выписывать кренделя вокруг домика. Лезли друг на друга, срывались, падали, вставали и упрямо продолжали. Муравьиная стена выросла уже по колено и начинала сужаться, стремясь закрыть домик непроглядным куполом, внутри которого можно будет кормить Королеву столько, сколько потребуется.

- А если…

Генку стошнило. Насильников давно пожрала местная земля, лезущие из небытия картины просто пытались спастись от того, что ждало их в глубине леса ценой… Невозможной ценой.

- И ты согласилась?

Конечно, согласилась. А ты бы, что бы сделал ты? Геннадий побежал.

∗ ∗ ∗

Он перепрыгнул муравьиную стену, которая от этого тут же развалилась, но что именно предприняли насекомые дальше, он не знал и не собирался узнавать. Он бежал, пока мог, брел, когда дыхание окончательно его покидало, пока не добрался до своей машины. Включил свет - боже, как же он был благодарен хоть за какой-то свет, - и сполз на асфальт, ловя ртом воздух. Не чувствуя под ногами влажной податливой земли, он ощущал себя увереннее. Асфальт был намного уютнее. Особенно если сравнивать его с этим чертовым трижды проклятым домиком. Домиком, где ползающие по полумертвому, парализованному телу муравьи выбирали куски посочнее. Домиком, в котором эти куски скармливали матке, и вся накопленная боль и ненависть, совершенно неимоверная, создала эту воронку под полом, и открыла ее навсегда.А насекомое каким-то чудом поняло. Что если кто-то останавливается у тебя, то это не к добру. И сожрать, сожрать, сожрать…

Генка вылетел на шоссе и замахал руками в последней надежде. И она не обманулась. Машина лишь притормозила - не остановилась. Потому что здесь нельзя останавливаться. Остановились те, отдохнули, повеселились. Не останавливаются здесь больше.

На войну Бранко призвали, когда ему было 19. Его отчислили из университета и военное управление быстро перехватило парня из рук alma mater. Он сидел на кухне родительской квартиры, смотрел в окно и ждал. Ждал, когда вместо рубашки на плечи ляжет военная форма. Его вместе с 28 такими же новобранцами отправили в укрепрайон «Заправа» рядом с одноименным селом. Поначалу было страшно: свист пуль, грохот артиллерии заставляли прижиматься к земле, к полу, вдыхать бетонную пыль ДОТа.

Страшную весть о том, что враг наступает сообщил командир Сребрович.

Заняли оборону. В ушах, словно заевшая пластинка, слышался лишь ливень свинца из пулеметов, который прокатывался по деревьям леса, где засели вражеские солдаты.

Взвод быстро редел: шальные пули и гранаты каждый день забирали чью-то жизнь. Спустя неделю застрелился в своем импровизированном кабинете и сам Сребрович. Бранко не заметил, как остался совсем один. Он пытался исполнять последний приказ командира - делать вид, что солдат в ДОТе по-прежнему много. Он бегал от одного пулемета к другому и день и ночь, разговаривал громко сам с собой разными голосами, ночью выставлял тела погибших товарищей специально перед амбразурой. Несколько раз он пытался связаться с командованием, но никто не отвечал. Запасы еды и питья подходили к концу, как и патроны.

На удивление, тактика кажется работала, с каждым днем снаружи становилось тише. Он сидел на старом ящике от боеприпасов, смотрел на лежащий в противоположном углу труп парня по имени Кройц. Кожа того посинела и Бранко думал, может её выбелить, чтобы больше походил на живого. А что? Соскрести немного пыли со стен и нанести на лицо ему, как пудру. Он достал нож, начал шкрябать по стене, но выходило так себе. Руки предательски ослабли от голода. Он провалился в неглубокий сон. Резко проснулся через десять минут с мыслью, что надо бежать к пулеметам. Попытался встать, но тут же упал. Кишки крутило, казалось желудок начал поглощать сам себя от недостатка пищи. Снова тревожный сон, в котором командир Сребрович представляет его к награде за достойную службу, родители радуются, он герой… Глаза раскрываются.

В ДОТе так же тихо и пусто. Но что-то поменялось. Лежа на холодном полу, он осмотрелся и обомлел. На том месте, где раньше лежал Кройц стоял новенький ящик с провиантом. Он сначала не поверил, закрыл глаза, протер их. Но ящик стоял на том же месте. Желание жить придало ему сил и он пополз к своему спасению.

«Сейчас поем, сила появится и за пулеметы…а там может и подкрепление подоспеет…» - думал он, пока цеплялся ногтями на бетонный пол.

Вот он перед ним, ящик…да ещё какой здоровый, только заколочен зараза. Пришлось ползти обратно за ножом, преодолевая слабость. Он вставил нож в щель и всем телом навалился на рукоять. Пришлось повозиться, прежде, чем он увидел содержание ящика. Копченые колбасы, сосиски, которые плавали в овсяной каше. Только странно, что каша не в жестяных банках, а просто лежит в ящике,  но какая разница? Он жадно наклонился внутрь одной рукой черпая кашу, а другой закусывая колбасой. Когда желудок наполнился он сел рядом с ящиком и заулыбался.

«Командование не забыло про меня, они прислали мне ящик! Они хотят, чтобы я сражался дальше! Я молодец!» - думал он, пока переваривал свой первый за пять дней ужин.

Когда дрожь в ногах и руках прошла, он встал и услышал снаружи вражескую речь.

«Пулеметы!» - моментально подумал он.

Ещё вчера боеприпасов не было, но теперь, посмотрев себе на пояс, он увидел длинную, обмотанную вокруг тела пулеметную ленту.

Радости Бранко не было предела. Он в восторге побежал к северному пулемету, зарядил его, казалось, километровой лентой, закричал и начал яростно стрелять по врагам, не подпуская их к своей крепости.  

Противник трусливо укрылся в густом лесу. Бранко был доволен. Надо было бежать к восточному пулемету, чтобы открыть огонь оттуда. Он пробегал мимо кабинета Сребровича, когда услышал пронзительный треск приемника. Сменив направление, он подбежал к аппарату и поднес трубку к уху.

«Бранко Штрин! Родина гордится вами! Вы настоящий мужчина и солдат! Продолжайте оборону! Вскоре подкрепление прибудет к вам! За ваши заслуги, ваши родители не будут ни в чем нуждаться! Мы позаботимся о них! Ведь они вырастили настоящего защитника нашей великой страны!» - говорил знакомый по телевизионным передачам, голос главнокомандующего.

«Служу Родине!» - громко крикнул Бранко и слезы заструились по его щекам.

Враги не сдавались и каждый день пытались прорвать оборону. Но Бранко не сломить! У него полно запасов еды! Ленты просто не кончаются! Он будет стоять на страже Родины, хоть сто лет!

-Гарда-20, я Вран-5. Приём. Вышел в точку наблюдения. Объект «Заправа» вижу. Дистанция около пятисот метров. Внешних повреждений не наблюдаю. Огонь не ведёт. Стандартных опознавательных знаков не видно. Дым из аварийного выхода отсутствует. Подходы выглядят нетронутыми. Похоже, молчит. Доложите. Вран-5. Приём

-Вран-5, я Гарда-20. Приём. Вас понял. Приказываю: провести осмотр объекта «Заправа» изнутри. Подход - максимально скрытный. Проверить на минирование входа и прилегающей территории. После проникновения - стандартный очистной протокол: каждый угол, каждое помещение. В первую очередь ищите наших - живых или раненых. Второстепенно - документы, карты, журналы связи. При малейшем сопротивлении - подавляйте. Если объект пуст, доложите и установите взрывчатку на входе. Ваша задача - установить контроль над объектом на время осмотра. На выполнение - 40 минут. Гарда-20. Вам понятен приказ? Приём

-Так, точно.

-Приступить к выполнению.

Рота Вран-5, под командованием капитана Марода, двигалась в направлении, предположительно захваченного укрепрайона. Командир Сребрович не выходил на связь с командованием уже неделю. Было подозрительно тихо, лишь когда разведотряд подполз ко входу были слышны лишь какие-то лязгающие металлические звуки. Даже через толстую дверь из ДОТа веяло тошнотворным и сладковатым запахом тлена, что наводило на нехорошие мысли.

Дверь была заперта, поэтому было принято решение взорвать вход. Заложили взрывчатку, оглушительный грохот и дверь слетела с петель. Для начала забросили две гранаты: одну осколочную, а другую светошумовую. Вместе со взрывной волной наружу вырвался омерзительный душок. В ДОТ зашли и начали осмотр. Кругом валялись раскуроченные тела солдат. В ушах слышалось назойливое жужжание сотен мух. Из проема, который вел к северному пулемету, раздалось: «Я не сдамся! Сдохните!» - после этого в солдат полетел какой-то предмет, и они все спрятались за стеной кабинета Сребровича, ожидая взрыва. Однако его не последовало, ведь этим предметом оказался обычный армейский ботинок.

-Выходи с поднятыми руками! Мы тебя не тронем! - крикнул командир разведотряда.

Послышалось шуршание, а затем сиплое «А-а-а!» - которое должно было быть боевым криком.

Бранко выскочил из своего укрытия навстречу врагам, весь измазанный в уже почерневшей крови и с пистолетом в руках. Прозвучала автоматная очередь. Тело Бранко рухнуло в тот же угол, где лежал выпотрошенный Кройц. Отломанная ручка от печки со звоном вылетела из его ослабевшей руки.

Солдаты осмотрели помещение, где находился северный пулемет, обнаружив кожаный ремень вставленный в магазин орудия.

Когда осмотр ДОТа был завершен, командир отряда доложил по рации:

«Вран-5, я Грот-7, докладываю по ситуации. Приём. Объект «Заправа» зачищен. Обнаружены 32 тела гарнизона ДОТа, погибшие давно. В укрытии был обнаружен один наш солдат. Вёл себя неадекватно, не реагировал на команды. В руках держал предмет, идентифицированный как пистолет. В условиях прямой угрозы был ликвидирован. При осмотре предмет оказался муляжом. Наших потерь нет. Гарнизон уничтожен. Последний солдат, видимо, сошёл с ума. Его действия были расценены как атака. Прошу дальнейших указаний: эвакуация тел, смена задачи? Грот-7. Приём.»

Это вызвало во мне раздражение. Разве так принято приветствовать гостя? Дети — ладно, но взрослые… Похоже, здесь никого не учили хорошим манерам.

Меня ни о чём не спросили, ничего не предложили и даже не подумали поделиться едой.

«Ладно, может, всё изменится, когда я оставлю подарок под ёлкой», — подумал я.

Я достал из-под мышки большую коробку — обычно я вручаю такие тем, кто грустит. Положив её под ветви ели, я замер в ожидании. Ни слова благодарности. Ни единого предложения выпить чаю — хотя я прождал не меньше минуты.

Тогда я понял: я ошибся на их счёт. Они не заслужили подарка. Во всяком случае, даром. Я обвёл рукой комнату, жестами показывая, чего хочу. Глаза женщин наполнились слезами. Старшая прижала к себе ребёнка. Я не стал препятствовать. Взяв за руку младшую, я вывел её на улицу.

Мягкий снег хрустел под её босыми ступнями. Крошечные хрусталинки оседали на её коже. Я достал свой мешок с подарками, поставил его на землю и вынул из него другой. Девушка шагнула внутрь с неожиданным рвением, приоткрыв рот и издавая протяжный звук «а». Вероятно, она просто удивилась.

Сегодня — моя самая любимая ночь. Ночь на 5 декабря.

За последние два… да что уж там – практически три дня он наблюдал странные явления, которым раньше в его берлоге места не было, раз эдак двадцать. То шёпот откуда ни возьмись, то пропадёт что-то, то скрежет али скрип. Или вдруг бахнет из-под полу, словно там упало что. А что там упасть может? Там же камни да коряги токмо, на которых дом стоит. Ну и земля-землица, само собой. Короче, дела странные, и Лешему они совсем не нравились.

И вот сегодня, как апогей всему этому безобразию, ускользнула куда-то под пол прямо из его рук алая нитка, которой он берёзки свои украшал! И вот этого он уже никак стерпеть не мог. Это же форменное кощунство! Помимо того, что терпеть эти издевательства стало невмоготу даже такому воплощению терпения, как он, так ещё и нитку алую спёрли! А что спёрли, Леший не сомневался, не знал только пока, кто. И как.

Решительно хлопнув широкой заскорузлой ладонью по столу, он поднялся и потопал в сени за топориком. Что поделать, если другим способом под пол не попасть? Значит постарается выворотить половицы аккуратно, чтобы потом на место вернуть без потери товарного, так сказать, вида.

Вооружившись инструментом, Леший вошёл в комнату, где исчезла нитка, и грозно навис над тоненькой щелью меж двух половиц, словно давая им последний шанс одуматься и вернуть похищенное. Но половицы стойко вынесли его немой укор и возвращать явно ничего не собирались. А значит!..

Леший замахнулся и… передумал. Присел и аккуратно сунул носок топора в щель, пошевелил, углубляя, и поднажал на топорище. Ничего не произошло, лишь издевательски скрипнула доска. Тогда он навалился на топорище грудью, не опасаясь его сломать, и вот половица заскрежетала и поддалась, приподнимаясь. Когда она, выгнувшись, оказалась выше уровня пола, он сунул под неё сильные пальцы и напряг мышцы, постепенно вырывая её, благо она была не длинной.

И вот, когда казалось, она вот-вот оторвётся, что-то ловко сковырнуло его пальцы, и доска с грохотом, достойным царь-пушки, вонзилась в своё законное место, а Леший со всей силы сел на пол, ошалело хлопая глазами и наблюдая, как половица, поскрипывая, продолжает втискиваться между соседками.

– Ах ты ж!.. – возопил он, вскакивая и хватая топор.

Вне себя от праведного гнева на то, что что-то в его доме ведёт себя неподобающе и вопреки хозяйским планам, он с медвежьим рёвом засадил топор в щель, уже не заботясь о сохранности внешнего вида, надавил, схватил вылезшую половицу сначала одной рукой, потом второй, и одним богатырским рывком вырвал её, швырнув в угол. Не останавливаясь и продолжая яростно реветь, он схватил и вырвал следующую; на третьей ему почудилось какое-то несмелое сопротивление, но он легко сокрушил все попытки противостоять его могучей воле и отшвырнул и третью, и четвёртую, и пятую, и даже шестую доски, хотя это и было уже лишним. Но бушующую внутри ярость не так-то легко угомонить, гораздо проще не давать ей выхода, но уж коли не уследил, выпустил, будь любезен – корми её, подпитывай пламя, пока она не расслабится и не позволит себя унять.

Уже схватившись за седьмую половицу, Леший наконец обратил внимание на довольно большую дыру в полу, открывающую вид на чернеющий влажной землёй неглубокий провал, из которого на него с ужасом таращились два здоровенных зелёных моргала. Точнее, сейчас совсем даже не моргала.

– Кикимора?! – удивлённо проревел он. – Етить твою налево! Ты какого леш… кхм… чего тут забыла, старая?

– Э-э-эхх… – облегчённо выдохнула снизу зелёная баба. Да, наверное, он действительно ужасно выглядел в момент, когда ломал пол… – Сам ты старый! – обиделась она, перетекая из испуганно-лежачего в успокоенно-сидячее положение.

Вся зелёная, словно обвешанная с головы до ног водорослями вместо одежды, она и впрямь не выглядела старой – стройная, привлекательная, с миловидным личиком, украшенным огромными зелёными глазищами, маленьким острым носиком и аккуратным ртом с тонкими губками, за которыми скрывался ряд острых зубов. А в густых зелёных волосах, помимо ряски и кувшинок, красовалась алая нитка. Его алая нитка!

– Вылазь давай, – велел он, отходя от дыры в полу. – И нитку мою отдай, воровка болотная!

– Ох, Леший, ты, я погляжу, манерами так и не обзавёлся, – легко выбираясь из провала, посетовала Кикимора.

– Сдались они мне, эти твои манеры. Ты вот сама-то где их забыла, когда вещи мои таскала?

– Мне просто ску-учно было, – поканючила зелёная, присаживаясь за стол вслед за хозяином дома.

– Нитку верни, – с нажимом повторил Леший.

– Но она мне так идёт!..

– Слышь, Кикимора, ты меня знаешь. Лучше не зли, итак дел понаворотила.

– Ладно-ладно, – тут же сдалась гостья и занялась выплетанием нитки, которая действительно на удивление гармонично смотрелась в её роскошных волосах.

– Итак! Это ты, выходит, от скуки под полом моим поселилась и три дня мне нервы изводила?

– Ну-у… – замялась Кикимора. Было видно, что она одновременно и смущена, и расстроена. Что-то её гложило, и она никак не могла решить, делиться своими проблемами с Лешим или просто отшутиться, как она часто делала.

– Не томи, подруга, – подбодрил её хозяин дома, разливая по деревянным стопкам свою фирменную настойку. – Мы с тобой не один век знакомы.

Кикимора одним махом опустошила стопку, тут же подставив её под вторую порцию, и выдохнула:

– Меня Водяной выгнал!

– Как выгнал? – удивился Леший, застыв с нависшей над рюмкой бутылью. – Во даёт? Это что ж ты натворила такого, что он тебя из дома выгнал?

Кикимора протянула руку и длинными пальчиками наклонила бутылку, чтобы из горлышка начало наконец течь в простаивающую рюмку.

– Да ничего я не делала, – пожала она плечами, следя за наполнением. – Поссорились мы просто.

– Ой-й, вы с Водяным по семь раз на неделе срётесь, – скептически хмыкнул Леший, убирая бутылку, а то он эту Кикимору знает – не уследишь, вообще без настойки останешься. – Но что-то он тебя отродясь не выгонял до сего разу. Он же душка. Темнишь ты что-то, подруга.

– Вот! Так и знала! Эта ваша мужская солидарность! – надулась гостья. – Он душка, а я, выходит, плохая! Так значит? Зачем я вообще тебе рассказала, знала же, что ты дружка своего выгораживать будешь!

– Эй-эй, не гони, зелень болотная, охолонись! Он мне такой же друг, как и ты, а ваши нездоровые отношения мне вообще побоку!..

– Ага, как же! Ты ж нас и свёл, старый хрыч, запамятовал что ли?

– Ну, свёл, каюсь, – несколько смущённо ответил Леший и тут же перешёл в атаку. – Что подтверждает тот факт, что я вас обоих как облупленных знаю! Так что колись, Кикимора, чем набедокурила?

Зелёная красавица надулась, аки жаба, и сердитым взором своим сверлила хозяина жилища, с довольным видом всезнайки ожидающего ответа.

«То же мне, умник нашёлся! – нашёптывала ей бабья гордость. – Всё-то он понимает, всех-то знает, прямо истина во плоти. Бесит!»

Так помимо того, что прав он был по всем фронтам, и спорить с ним было определённо нечем, так ещё и настойку свою волшебную убрал, дурень хитрожопый! В общем, подулась Кикимора, поиспепеляла взглядом корягу заумную, да и сдалась.

– Чёрт с тобой, Леший, твоя правда. Накосячила я, – вздохнула она, потупив грустные очи. – Ну так не со зла же…

– Ну, – подбодрил хозяин дома, подаваясь вперёд. – Чего накосячила-то?

– Да этих его русалок, девок распутных, повыгоняла…

– Да ты чё, мать?! – не поверил своим ушам Леший, обалдев настолько, что рука сама за настойкой потянулась. – Ну, дала жару! А чего выгнала-то?

– Так из ревности! Всё время вокруг него вьются, бестии полуголые!

– Ну и дура же ты, Кикимора, – покачал головой Леший, пододвигая ей рюмку. – Они ж для Водяного аки дочки, он их по-отечески любит-то!

– Да знаю я всё, а ничего поделать с собой не могу! Ревную, и всё тут!

Из глаз Кикиморы вдруг полились желтоватые струйки, красивое личико скуксилось, и она закрыла его ладонями.

– Он же тебя одну любит, – успокаивающе пробасил Леший. – Ну… как бабу. Ты уж мне поверь. Он почему столько лет все твои закидоны терпит? Как думаешь? Правильно – любит потому што зело сильно! Но тут ты палку перегнула, конечно… – Последовавший за этой фразой вой Кикиморы перебил его мысль, и он поспешил исправиться: – Но, я уверен, он тебе и это спустит! Он же отходчивый у нас…

– И что мне делать? – всхлипнула зелёная красавица. – Слышь, Леший, помоги, а!

– Вот те на, – всплеснул он в ответ руками. – Как же мне тебе помочь-то?..

Громкий, мясистый стук в тяжёлую входную дверь прервал разговор, и Леший, облегчённо выдохнув, поспешил к выходу. Не привык он к таким беседам, а уж лезть в чужие сердечные дела!.. Брр! Ну его, к лешему!

«Тьфу, блин, три раза!»

Дверь он распахивал с глубоким чувством признательности, готовый обнять и облобызать своего спасителя, но из дверного проёма на него уставились два ужасно грустных прозрачных блюдца, расположившихся на жалком отёкшем лице. Пухлые губы свисали вниз, нос раздулся до неприличных размеров и занимал пол-лица, волосы куда-то и вовсе пропали. Да и вообще, весь вид Водяного был настолько жалок, что захотелось захлопнуть дверь прямо перед его раздутым носом. Но нельзя, друг всё-таки…

А друг тем временем что-то прошепелявил своим обвисшим ртом.

– Что ты там шамкаешь? – возмутился Леший. – Губы-то хоть разлепи, размазня жидкая!

– Помоги, Леший… – тихо повторил Водяной, не отводя печальных глаз, наполненных тем не менее жадной надеждой.

– Сговорились вы сегодня что ли? – пробубнил хозяин дома, недовольно освобождая проход, а в душе его пели синички. – Ладно, проходи, помогу! Чего другу-то не помочь…

Водяной медленно переступил порог, оставив мокрый след, и замер, вперившись в глубь дома. Леший, уже собравшийся обругать друга за нерешительность, проследил его взгляд и увидел стоящую в сенях Кикимору, ломающую пальцы и мокрыми, полными надежды глазами глядящую на мужа.

– Кикиморка моя, – прошептал Водяной, преображаясь на глазах.

– Водяноюшка! – вторила ему Кикимора, снова пускаясь в тихий плач.

– Прости меня, душа моя!

– И ты меня, любовь моя!

Водяной, такой большой и сильный, каким Леший привык его видеть, шагнул вперёд, и Кикимора кинулась к нему, подпрыгнула и повисла на шее. Они ещё что-то жарко друг другу шептали, перемежая слова поцелуями, а хозяин дома уже весь извёлся.

– Ладно, помиловались и будет! Я вам помог, теперь проваливайте к себе. А то устроили тут мокрое царство, а вытирать кто будет?

Конечно же вопрос сей остался без ответа, а Леший его и не ждал. Помирившиеся любовнички покинули гостеприимный, но не очень, дом, даже не поблагодарив спасителя их брака, а спаситель был уже рад, что его наконец оставили в покое и больше не будет никакой чертовщины в его доме. Он стоял и смотрел вслед удаляющимся друзьям с лёгкой ностальгической улыбкой, пока в скрывающихся в лесной чаще густых зелёных волосах не мелькнуло что-то алое.

– Ах ты ж коза болотная!

Коханов Дмитрий, декабрь 2025 г.

Мои рассказы | Серия Монстрячьи хроники | Серия Исход | Серия Рассказы из фразы

Мой роман "Настоящий джентльмен"