Серия «Февраль. Психологическая повесть. Нео нуар. »

Можно выйти из комнаты. Можно войти в комнату.

Можно игнорировать тот факт, что дверь комнаты заперта, и продолжать жить, как будто ты этого не замечаешь. Можно коллекционировать старые монеты.

Можно раскладывать пасьянс.

Можно читать Лорку в оригинале.

Можно любоваться закатом, сидя в плетёном кресле.

Можно расставлять пропущенные запятые.

Можно покупать слегка помятые помидоры.

Но нельзя, разочаровавшись однажды, вернуть билеты за просмотренный спектакль.

Тем более, если сам в нём играешь.

Медленно, но быстро проходит жизнь. Мы остаёмся одни, в окружении своих привычек, и всё чаще спорим с воображаемым собеседником. Мы всё время хотим кому-то что-то доказать. Но кому?

Прежде всего себе.

Чем старше мы становимся, тем больше в нас противоречий.

И тем меньше мы это замечаем.

И чем меньше в нашей жизни Жизни, тем больше нам хочется драмы.

Может быть, Паша из повести "Февраль" просто очень старая душа?

Может быть, он, как и каждый из нас, когда-то не смог понять, что жизнь вдруг находится на самом пике страстей, в экстазе и ближе к Богу уже не будет? Но он не понял этого и продолжает жить прошлым и проигрывает один и тот же сюжет снова и снова, и каждый раз в воображаемом спектакле жизни он делает всё так, как не смог тогда?

Сказал там, где в прошлый раз промолчал.

Или не сказал тех обидных слов, за которые могло быть так мучительно стыдно.

Не прошёл мимо там, где прошёл в прошлый раз.

Не проигнорировал просьбу о помощи там, где в прошлый раз сослался на неотложные дела.

Вернулся туда, где осталось столько всего недосказанного.

Все мы немного Паша.

Все мы выбрали жизнь в "запертой комнате", хотя все запоры открыты.

Тени на стене, блики солнца на стёклах.

Всё это было лишь сном во сне.

Сколько нужно было оставаться одному, бороться с жизнью, искать Бога?

Сколько нужно было умирать, чтобы наконец-то понять, что…

Читать повесть Февраль

Ветер. Быстро несущиеся облака на чёрном небе. Ветви деревьев прогибаются от порывов ветра. Шелест. Свист проводов. На многие километры вдоль грунтовой дороги стоят столбы, и ветер свистит в проводах. По обеим сторонам дороги колосится рожь — ветер играет в ниве и на фоне чёрного неба и быстро бегущих облаков волны спелой ржи. Вода капает из-под крана, и в тишине помещения каждая капля словно маленькая боль — короткая, но такая яркая, как жизнь. Рыжая нить как застывшая вспышка молнии внутри прозрачной сферы. Лампочка под серым потолком качается от сквозняка. На замазанных грязной краской окнах решётки — жизнь спряталась от мира. Жизнь всегда выскакивает из-под ног, стремится убежать куда-то. Паук медленно ползёт по стене — куда ты ползёшь, паук? Ты разве не видишь, что там, за стенами, за окнами, решётками, целый мир. Там рожь колосится в поле, там ветви деревьев ветер прижимает к земле, но он бессилен против воли, против желания жить. Жить. Терять контроль жизни, стремиться упасть в объятия трепещущего существования. Зачем? “Я мог бы жить, но это больше, чем я смогу в себя вместить”…

Едкий дым наполняет лёгкие и обещает покой — но вместо этого тупая боль. Дым поднимается вверх. В таком маленьком окурке так мало наслаждения — его хватает только на одну затяжку, а потом начинает плавиться фильтр, и пластмассовый дым оставляет горечь во рту. Паша сидит на корточках и берёт с кафельного пола ещё один короткий окурок. Чиркает зажигалка, но его хватает только на одну затяжку — зато тут же голова наполняется болью, лёгкие наливаются страхом, по венам бежит тоска.

Паша встаёт, и мир начинает кружиться, он чувствует холод — холодно пальцам, холодно лицу. Он упирается лбом в кафельную плитку на стене и смеётся. Трогает руками холодную и гладкую поверхность стены. Прижимается к ней щекой, и холод начинает проникать под кожу, просачивается в кости, добирается до каждой клетки и освобождает жизнь из плена плоти. Он идёт к двери камеры и открывает её. Выходит в коридор и идёт по коридору в ту сторону, где в маленьком окне с решётками горит свет. Поворачивает направо и оказывается ещё в одном коридоре. Продолжает идти вдоль закрытых дверей, за которыми столько чудес — но он должен добраться до выхода. И когда коридор заканчивается, он поворачивает налево и идёт по ещё одному длиннющему коридору, и вот наконец в конце его дверь. Он открывает её и выходит на улицу. Бетонная дорожка, ведущая к бетонному забору. На заборе в несколько рядов колючая проволока. В бетонной стене железная дверь, Паша открывает её и выходит в поле — оно укрыто снегом, и тапочки проваливаются в снег, но продолжает идти дальше. Тапочки всё время слетают с ног, и он выбрасывает их и идёт босиком — снег неглубокий — он только выпал. Впереди овраг — он спускается в него, и вдруг заяц выскакивает из-под ног и спешит убежать. Куда спешишь ты, заяц? Паша взбирается на склон оврага и идёт дальше по полю, доходит до здания, входит в подъезд и поднимается на лифте, выходит на площадку и подходит к двери, открывает её, и там его ждёт она — София.

“Паша” — слышит он голос откуда-то сверху. “Паша” — он лежит в темноте, в пустоте, в вакууме, а откуда сверху голос зовёт его.

— Паша, поешь немного, — снова слышит он голос, который стал ближе. Он здесь, прямо пред ним. Это голос его матери.

— Паша, тебе нужно поесть, — мать так добра к нему. Он вдруг выныривает из пустоты и видит её, сидящей на кровати рядом с ним. Вокруг всё белое, светлое, лицо матери доброе, чистое.

Он чувствует голод, он садится на кровати и берёт из её рук тарелку с манной кашей, берёт ложку и начинает жадно есть.

— Ну вот, видишь как хорошо, теперь отдыхай, — говорит мать, и он снова ложится и закрывает глаза. Он слышит голос Светки:

— Обычно после процедур аппетита у пациентов нет, но ничего, сейчас ещё сделаем укол и пусть отдыхает.

Паша чувствует холодок на запястье, потом резкую боль, как укус насекомого, и его начинает наполнять тепло, и он проваливается в сон.

Паша открывает глаза. Высокий белый потолок, большая комната. Напротив высокие окна с решётками. Он лежит на кровати. Поднимает голову и осматривается — возле окна ряд кроватей, слева и справа тоже кровати. Люди в белых пижамах ходят туда-сюда. Один из них подходит и садится на соседнюю кровать. Это Артём.

— Паша, ну как ты? Прожарили тебе мозги, да? Нужно было спокойно себя вести, а ты чего-то разошёлся.

Артём улыбается. Он как всегда улыбается и шутит:

— Ну давай, приходи в себя, и если мозги не все зажарили тебе, то приходи покурим.

Он встаёт и, насвистывая, уходит. Паша видит, как навстречу ему по палате идёт Климов. Он в белой пижаме, пузо торчит из-под грязной майки, нос картошкой.

— Климов, ты опять бычки насобирал по пепельницам? — кричит на него Артём, — ну-ка давай делись с пацанами.

— Нет у меня ничего, — бурчит Климов и пытается обойти Артёма, но Артём преграждает ему дорогу.

— Чего ты гонишь, толстый — сейчас мы тебя будем раскулачивать, — но тут Артём меняет тон, — да ладно, не бойся — дай немного махорочки, не жмоться.

— Да нет у меня. Откуда? — пробивается Климов и торопится к своей койке.

Артём идёт за ним и подмигивает Паше.

— Ладно тебе, дай по-братски, — продолжает настаивать он, — курить хочу, как медведь бороться.

— А я что сделаю? У меня нет ничего, — разводит руками Климов.

— Давай меняться? — Артём достаёт из кармана пижамы кусок серого хлеба.

Климов, увидев хлеб, сразу оживляется.

— Давай, — кричит он и лезет под подушку. Достаёт пакет и начинает вытаскивать из него всякое барахло и складывать на кровать — пакеты, какие-то тряпки, газеты. Наконец он достаёт целлофановый пакет, полностью забитый окурками.

— Вот ты жук, Климов, — восклицает Артём, — крыса ты помойная, дай сюда.

Артём берёт из его руки пакет и, запустив в него руку, достаёт горсть бычков и кладёт в карман. Другой рукой он отдаёт Климову хлеб, и тот начинает его жадно есть, держа над ладошкой, чтобы не сыпались крошки.

— Хватит, — кричит он, когда Артём запустил ещё руку в пакет, — не бери больше.

— Да ладно, не жадничай, — отвечает Артём.

В этот момент в палату заходит Глеб. Он подходит к Артёму.

— Ну что там?

— Всё нормально, — отвечает Артём и смеётся, — сейчас закрутим козью ножку мира, нужно только газету у Климова ещё отжать.

При этих словах Климов бросается к своему добру и пытается закрыть руками, но Глеб выдёргивает газету из вороха хлама.

— Климов, тебя что, не учили в школе делиться? — говорит Глеб, и они с Артёмом уходят. Климов провожает их взглядом, дожевывая хлеб.

Паша закрывает глаза и проваливается в сон. Потом он просыпается снова. Смотрит по сторонам. Ничего не происходит. В палату заходит в белой пижаме капитан Пташкин — его шея обмотана бинтом. Заложив руки за спину, он медленно ходит по палате с мрачным лицом и ни на кого не смотрит. Паша вновь засыпает.

Он слышит из коридора голос Полковника:

— Так, ну а здесь у нас что?

В палату заходит Полковник в белом халате и следом за ним Светка, тоже в белом халате. В руках у них папки и какие-то бумаги.

— Тут у нас Павел, — говорит Светка, — ест мало, ничего не говорит. Всё время лежит.

— Хорошо, — говорит Полковник, подходя ближе, — когда у него ЭКТ было?

— Два дня назад, — отвечает Светка, заглядывая в бумаги.

— Паша, ты зачем окно в коридоре разбил? — строго, но как говорят с детьми, спрашивает у него Полковник. Паша молчит и смотрит на него.

— Подготовьте его к комиссии завтра, — говорит он уже Светке, выходя из палаты.

Паша закрывает глаза.

Паша чувствует, что рядом кто-то сидит. Он открывает глаза и видит Артёма, который сидит на его кровати. С другой стороны на соседней кровати сидит Глеб и смотрит на него.

— Чего тебе доктор сказал? — спросил Артём, широко улыбаясь. Он лёг рядом и положил локоть на подушку и, оперев голову на руку.

— Смотри, Паша, — начал говорить Глеб, — ты, когда лекарства будешь принимать, сразу не глотай, а иди в туалет и выплёвывай в ладонь. Понял?

— Да ему мозги прошили — он ничего не соображает, — ответил за него Артём и, приставив пальцы к его вискам, изобразил разряды тока.

— Там будет одна таблетка такая маленькая жёлтая и одна такая покрупнее серая, — продолжал Глеб, — мы их заберём, а тебе за это будем сигареты давать.

— Ну, как раньше, короче, — подытожил Артём, — ладно, ты давай поправляйся и начинай как прежде гонять по палатам.

Артём хлопнул его по груди и встал с кровати. Паша закрыл глаза.

По палате ходит Степаныч с шахматной доской под мышкой. Он подошёл к Климову, который копошился в своих пакетах.

— Партеечку в шахматы не желаете? – спросил он его.

Тот испуганно оглянулся, прикрывая руками своё добро.

— А? что? — пробубнил он, но увидев старика, сказал, — не, не умею я.

Степаныч, заметив, что на них смотрит Паша, показал ему шахматную доску.

— Партеечку не желаете? — но видя, что Паша не проявил интереса, заложил доску под мышку и побрёл дальше.

Паша сидит на стуле в просторном кабинете. У него трясутся руки, лежащие на коленях. Он поднимает руку и хочет дотронутся до лица, и рука начинает трястись ещё больше. Он чувствует щетину на лице, впалые щеки и вновь опускает руку вниз.

Перед ним, немного левее за столами, поставленными в ряд, сидят люди, лицом к нему. Они все в белых халатах — мужчины и женщины. Они смотрят на него и время от времени что-то записывают в тетрадях, лежащих перед ними.

Чуть правее, за отдельным столом, сидит Полковник — тоже в белом халате.

— Пациент Павел попал к нам три месяца назад, — рассказывает Полковник, обращаясь к сидящим, — Его нашли на улице без документов, без денег. На нём были джинсы, свитер и кожаная куртка. Он ничего не помнил, и первое время совершенно не говорил. В милиции, откуда его к нам привезли, сообщили, что по похожим приметам никто в розыск не подавал. Его к нам привезли в феврале, и пациенты его начали называть просто — Февраль. Позже его кто-то из сестёр назвала Пашей — так его с тех пор и зовут.

Паша посмотрел на окно справа — на этих окнах тоже были решётки. За окном виднелись деревья. Их голые ветви беззвучно колыхались, как будто подавая знаки.

— Как я уже говорил, первое время состояние Павла диагностировалось как депрессия, дезориентация в пространстве и амнезия, но после месяца приема стандартного набора антидепрессантов пациент начал потихоньку разговаривать и общаться с другими пациентами и персоналом. На приемах отвечал односложно — да, нет, не знаю и ничего конкретного сообщить не мог. Симптомы свидетельствовали об общих положительных реакциях на раздражители. Первые признаки параноидного бреда возникли после замеченных у пациента разговоров с воображаемым собеседником, сопровождающихся активной жестикуляцией и продолжительной ходьбой. При этом на вопрос: “С кем ты разговариваешь?”, пациент уклонялся от ответа и замыкался на какое-то время в себе. И чаще всего диалоги с самим собой происходили, когда пациенту казалось, что на него никто не обращает внимания.

Паша осторожно повернул голову направо и посмотрел на больших красивых золотых рыбок в аквариуме. Они казались Паше огромными древними рыбами, плавающими на дне океана и обладающими высшим разумом и знаниями об устройстве законов вселенной. Но они немы по своему желанию, так как человеческая раса еще не готова к этим знаниям.

— После нескольких бесед, — продолжал Полковник, — у пациента выявлены устойчивые псевдогаллюцинации, происходящие с ним непрерывно и не вызывающие в основном никаких помех при взаимодействии с реальностью. Поначалу Павел отказывался об рассказах, но потом признался о наличии у него отдельной воображаемой реальности, в которой происходит наполненная яркими событиями жизнь. Так, по словам Павла, он является представителем преступного мира, совершает ограбления и убийства, знаком со многими уголовными элементами и имеет связи с ОПГ. Основной сценарий его псевдогаллюцинаций происходит вокруг потерянного кейса с деньгами, якобы предназначавшимися для взятки крупному чиновнику, помогающему совершить незаконную приватизацию промышленного предприятия.

Паша поднял глаза на стену сразу за людьми в белых халатах. На ней висела картина: средневековый город возле склона горы, на горе замок с башней. Картина Паше понравилась — ему казалось, что главным сюжетом картины является сама башня замка, в которой держат в заточении человека совершенно невиновного, но из-за того, что он неудобен обществу, его спрятали от всех. Цель этой картины в том, чтобы выбраться человеку из башни, но пока эта затея не увенчалась успехом — чего-то не хватало, возможно, того, что люди в городе давно забыли о том, что в башне кто-то есть, и человек не мог зацепиться за их мысли для успешного побега.

— И совсем недавно, — между тем, продолжал Полковник в образе врача, — в его выстроенном воображаемом мире оказалось, что главный персонаж, то есть он сам — страдает раздвоением личности. То есть, он до какого-то момента сам об этом не знал. Например, кто-то совершает серию убийств, Павел в образе бандита пытается выяснить, кто это, и в конечном итоге в финальной развязке становится ясно, что эти убийства совершает сам Павел, в образе другого человека.

Людям в халатах эта мысль показалась интересной, и они, сделав серьезные лица, принялись что-то записывать в свои тетради. Паша посмотрел на стену за спиной Полковника. На стене висел календарь, и в окружении стройных рядов цифр внутри была изображена девушка в красной юбке, чулках и черной кофте с длинными рукавами. Она сидела на барном стуле вполоборота, и был четко виден ее профиль. Прическа каре, бледное лицо, карие глаза, длинные ресницы и ярко-алые губы. Она казалось, о чем-то думала грустном или о ком-то скучала. Тем не менее Полковник продолжал:

— Насколько мы можем предположить, Павел черпает сюжеты для своих галлюцинаций из многочисленных книг, которыми развлекаются пациенты, — Полковник приподнял книгу со стола и показал её другим людям, которые с серьезными лицами посмотрели на неё и снова бросились что-то записывать, — тем не менее, убедительный рассказ пациента о череде событий в его воображаемом мире натолкнул меня на идею проверить эту информацию. Кто знает, может, эти события связаны с его прошлой жизнью, до потери памяти, о которой мы ничего не знаем? Но, к сожалению, поиски по нашему городу ни к чему не привели — ничего похожего на его рассказы обнаружить не удалось. Но страна большая, и городов, в которых есть промышленные предприятия, много, и всё не проверишь.

Полковник сделал паузу и впервые за все время посмотрел на Пашу.

— Павел, скажи пожалуйста, — начал Полковник, — ты сейчас продолжаешь видеть эти образы?

— Нет, — немного подумав ответил Паша.

— То есть ты сейчас осознаешь, что это были только твои видения? — спросил еще раз Полковник.

— Да, — опять коротко ответил Паша.

— Как ты считаешь, где ты сейчас находишься? — вопрос Полковника явно был с подковыркой. Паша задумался.

— На Земле, — ответил он после небольшой паузы.

— Это понятно, что на Земле, — сказал Полковник, — что это за здание, что за помещение и что за люди в нем?

Паша опять задумался. Полковник явно что-то замышляет.

— Кажется слишком много вопросов, не так ли? — Паша улыбнулся от собственной находчивости.

— Ну хорошо, давай по порядку — что это за здание?

Паша немного растерялся и закинул ногу на ногу.

— В смысле? — спросил он, уклоняясь от ответа.

— В смысле, как называется учреждение, в котором ты сейчас находишься? — продолжил настаивать Полковник.

— Ну, тут нет однозначного ответа, понимаете, — проговорил Паша улыбаясь, — все зависит от того, что вы вкладываете в это определение — “находишься” и “учреждение”.

— Ты сам какое бы определение дал этим понятиям? — продолжил допрос Полковник.

— Ну вот смотрите, — начал объяснять Паша, — для вас, возможно, такое слово как “находиться” имеет значение, где находится физическое тело человека — гражданина или, может быть, заключенного, — Паша бросил взгляд на картину и тут же убрал взгляд, но Полковник, заметив это, все же тоже взглянул на картину.

— Вот Вы, например, сейчас посмотрели на картину, — продолжил Паша, — лишь потому что я на неё посмотрел, и это значит, у вас сработал инстинктивный рефлекс, так как мы по определению являемся человеческим видом и делаем оценку происходящего в большей степени из увиденного, но существует также и другой набор ассоциаций, с помощью которых мы можем распознать реальность.

— То есть ты не хочешь сказать нам, где ты сейчас находишься? — спросил Полковник и торжественно обменялся улыбкой с людьми в белых халатах, — хорошо, скажи тогда, что такое реальность?

Паша задумался — опять был вопрос с подковыркой. Он-то понимал, что хочет выманить у него Полковник, но готов был играть с ним и дальше.

— Все зависит от того, для кого эта реальность транслируется. Для Вас одна реальность, для, например, рыб другая реальность, а вот на эту картину транслируется третья реальность.

— И какая же реальность, как ты говоришь, транслируется для меня? — спросил Полковник.

— Ну, это только Вы сами можете знать…

— Хорошо, — перебил его Полковник, — какая же реальность транслируется для тебя и кем она транслируется?

— Правильнее было бы сказать не "кем", а "чем", — начал объяснять Паша, — то есть какой идеей. Ведь если есть идея, то вокруг неё может завязаться замысел, а потом сюжет и реализация через персонажей, помещённых внутрь сюжета и их взаимодействий.

— Ну ладно, — вдруг перебил Пашу тучный мужчина в халате, — в принципе все ясно. Давайте закругляться.

— Да, Паша, можешь идти, — сказал Полковник, и обратился к кому-то позади Паши — проводите пациента, пожалуйста.

Паша наконец-то был один. Он сидел на корточках, прислонившись к холодной стене и смотрел на лампочку, висевшую под потолком — круглый теплый шар света. Он опять провел их вокруг пальца. Они хотели раскусить его. Хитрыми вопросами Полковник хотел, чтобы он раскололся и рассказал, где он спрятал кейс с деньгами.

Паша широко улыбнулся. Нет, он не поведется на весь этот цирк, который они там устроили — переоделись во врачей и поставили все так, чтобы он поверил, что лежит в психушке. Ничего, ничего — он может долго делать вид, что он верит в их манипуляции с переодеванием. Он знает, что все эти люди, изображающие психов — переодетые сотрудники милиции. Они все здесь ради него.

Паша открыл широко рот в беззвучной улыбке. Он знает, что скоро выберется отсюда. Об его освобождении уже хлопочут. Не сегодня — завтра придет бумага, подписанная прокурором, и он выйдет отсюда. Сбросит все хвосты, заберет кейс и поедет к ней.

Она ждет его в условленном месте — София. Он закрыл глаза и представил её пред собой — её глаза, четкую линию губ, темные волосы — он чувствует их запах. Запах жизни, запах наслаждения, радости, любви, непреклонной кротости бытия в единстве всего. Вещи созданы из мыслей. В тонких жилках жизнь так хрупка — она трется об рукав, желтые пятна от сигарет на пальцах, что там, в закоулках прокуренного туалета, в искренности холодного кафеля, в капающей воде, в корявой надписи на стене. Сколько шагов вдоль стены с окном? раз, два, три, четыре, пять, зачем здесь окно, если оно закрашено глухой краской? шесть, семь, восемь, что отражают эти кафельные плитки, если все равно мир пустой? девять, десять, одиннадцать, нет нужно считать в обратном порядке, чтобы вернуть потерянный когда-то порядок вещей: десять, девять, восемь: запах прелого колючего сена; семь, шесть, пять: книжка-раскраска, цветные карандаши, смех; четыре, три, два, один: причудливый узор на обоях в уютной детской, голос матери; ноль.

Москвич подъезжал к заброшенному административному двухэтажному зданию бывшего завода. Всю дорогу до этого места Паша отключался — он вдруг неожиданно обнаруживал себя за рулем машины и не мог вспомнить, как здесь оказался. Все это сопровождалось сильной головной болью. Теперь она стала постоянной — пульсирующей, и время от времени вспышки, как от разрядов тока, пронзали насквозь.

Машина по темной, неосвещенной дороге все время виляла из стороны в сторону от того, что Паша терял контроль. Пару раз, неожиданно теряя сознание, он слышал где-то далекий голос Софии: “Отпусти меня, отпусти меня — что ты делаешь?”. Приходя в себя, он понимал, что стоит на обочине с заведенным двигателем. Затем он включал передачу и начинал движение дальше.

Наконец, Паша подъехал к месту встречи. Возле здания никого не было. Он заглушил автомобиль, взял чемодан и вышел из машины. Вокруг стояла мертвая зловещая тишина. Небо было черным, и с него на землю сыпался мелкий колючий дождь. Старое заброшенное здание с черными окнами выглядело мрачно и уныло.

Паша достал пистолет, поднялся по широкому крыльцу и вошел в распахнутые двери с выбитыми стеклами внутрь здания, и оказался в широком фойе. На полу битые стекла, обломки кирпичей и остовы какого-то разобранного оборудования. Первый этаж полностью просматривался из-за стеклянных перегородок, на половине из которых не было стекол.

Прямо напротив входа широкая лестница вела на второй этаж. Паша стал подниматься по лестнице наверх. Вдруг острая резкая боль пронзила его голову, Паша остановился и ухватился за перила, стараясь сохранить равновесие. Он зажмурил глаза, пытаясь таким образом унять боль и вдруг услышал плачущий голос Софии: “Паша”. Он открыл глаза — картина перед ним вращалась и куда-то уплывала. Он собрался с силами и начал подниматься дальше, сжимая в руке кейс и во второй руке пистолет.

Поднявшись на второй этаж, он осмотрелся. Весь этаж просматривался, как и на первом этаже: столбы опор, на полу стекла, обломки кирпичей и сломанная мебель. Вдруг в самом конце этажа, возле высоких до пола окон, он увидел, как что-то шевельнулось. Он направился в ту сторону. Подойдя ближе, он увидел Софию. Она была привязана к столбу скотчем, рот тоже был залеплен. Паша оглянулся по сторонам — Глеба нигде не было видно. Он поставил кейс на пол, убрал пистолет в карман и подошел к Софии. Она смотрела на него глазами, полными страха.

— Сейчас, сейчас, милая, я тебя освобожу, — Паша осторожно начал отрывать скотч от её лица. Наконец оторвав его, он спросил:

— София, как ты?

Но она молчала и продолжала смотреть на него удивленными и одновременно полными ужаса глазами. Он вдруг вспомнил точно такой же взгляд у Ромки, когда он нашел его в наркопритоне.

— София, что ты молчишь, как ты?

— Паша, — вдруг произнесла она, — Паша, успокойся, пожалуйста.

— Я не понимаю, София, — Паша начал разматывать её, но остановился в удивлении, — О чем ты? И где Глеб?

Он осмотрелся по сторонам, но его нигде не было. Это было странно.

— Паша, — София смотрела на него с заплаканным лицом, на котором все еще читался испуг, — нет никакого Глеба.

Паша посмотрел на нее в недоумении, и его вновь пронзила молния, он схватился за голову и чуть не потерял сознание. Вдруг он почувствовал у себя в руке кейс и посмотрел на Софию. Он как-то оказался в нескольких метрах от неё, а рядом с ней Глеб, с пистолетом в руке, который держал её на мушке. Он никак не мог вспомнить, как здесь оказался.

Паша помотал головой, приходя в себя, затем посмотрел на Глеба и произнёс:

— Я понял, что это ты убил Роберта, Птаху и Рому?

— Да, и как ты это понял? — спросил, ухмыляясь, Глеб. София смотрела на него такими же полными страха глазами.

— Когда я вылезал из ямы, и ты мне подал руку — на ней были следы от удавки, — ответил Паша.

— И что же ты ничего не сделал? — спросил так же, с наглой ухмылкой, Глеб.

— Я хотел понять, на кого ты работаешь — но ты все это время работал на себя. И сегодня я это понял.

— Ну что же, хорошо — ты поумнел.

— В тот день, после того как я отдал кейс Роберту и уехал, — продолжил Паша, — ты зашел и застрелил всех четверых. Но тебя увидел Ромка, который опоздал на встречу по собственному разгильдяйству. Он бросился бежать, а ты бросился бежать за ним, но не догнал. А когда вернулся за кейсом — его уже там не было.

— Да, все верно, Паша, — с самого начала мне нужны были только эти деньги. Никакой оперативной разработки не было, никаких документов — то, что тебе приготовил капитан Пташкин — просто липа. И я направил тебя по этому следу, только для того, чтобы ты мне нашел эти деньги.

Паша посмотрел на кейс и бросил его к ногам Глеба.

— Забери их, — обреченно произнес он, — если бы ты знал, сколько людей полегло из-за них.

Вдруг София, глядя на Глеба, произнесла:

— Паша, успокойся, пожалуйста, умоляю тебя.

Паша нахмурился и смотрел на неё, не понимая, что происходит. Вдруг снова сильная боль пронзила голову, и в глазах помутнело. В следующее мгновение он вдруг опять оказался возле Софии, и в его руке был пистолет Глеба, который он направлял на неё. Он резко опустил пистолет вниз и взглянул на Софию.

— Что происходит? — пробормотал он и оглянулся по сторонам, — где он?

— Кто он, Паша? — София плакала, — здесь никого нет, отпусти меня, пожалуйста.

— Да, конечно, — Паша убрал пистолет и начал разматывать скотч, которым она была обмотана вокруг столба.

— Не трогай её, — вдруг услышал он голос Глеба. Подняв голову, он увидел его на том месте, где стоял сам минуту назад. В его руке был пистолет. Паша потрогал карман — пистолета там не было.

— Всё кончено, Паша, — проговорил Глеб. Только сейчас Паша увидел в его руке кейс с деньгами, — ты так и не понял, в чем была твоя роль — ты ведь только пешка в большой игре.

— Паша, — вдруг он вновь услышал голос Софии и посмотрел на неё, — Паша, пожалуйста, посмотри на меня. Здесь нет никого, кроме нас, ты все придумал — этот человек только в твоем воображении.

Паша растерянно осмотрелся — действительно, Глеба нигде не было. В руке у него пистолет. Он вновь посмотрел на Софию.

— Я ничего не понимаю. Кто же тогда тебя похитил и привез сюда?

София смотрела на него — из её глаз текли слёзы.

— Паша, это ты меня сюда привез, — произнесла она, рыдая.

— Нет, нет — не может быть, — Паша неуверенно покачал головой.

— Посмотри у себя в кармане, Паша.

Паша засунул руку в карман и достал оттуда моток скотча. Вдруг перед его глазами, как молния, промелькнуло видение: как он связывает Софию у нее дома, как она сопротивляется, а он склеивает ей рот скотчем, как сажает в машину и как она лежит на заднем сиденье Москвича, как тащит наверх по лестнице и привязывает к столбу.

— Нет, — вскрикнул Паша и, как будто пытаясь отвязаться от этих видений, бросает скотч на пол, — не может быть.

И вдруг снова приступ сильной боли — у него кружится голова, и он хватается за голову, и его тело складывается пополам.

— Хватит этой драмы, Паша, — он слышит голос Глеба и поднимает голову. Глеб вновь стоит возле колонны и приставляет пистолет к её голове. София смотрит на Глеба и плачет.

— Ваша любовь была сильной, страстной, многообещающей, но короткой, — продолжал Глеб, — вы могли взять кейс с деньгами и через пару месяцев наслаждаться жизнью где-нибудь на пляже, на берегу океана.

Он поднял пистолет и прижал дуло к голове Софии.

— Но так бывает только в сопливых криминальных мелодрамах, — лицо его вдруг превратилось в гримасу злости, — я дам тебе возможность увидеть её смерть. Это будет мой тебе прощальный подарок.

— Нет! — крикнул Паша.

— Нет! — прокричала вся в слезах София, глядя на Глеба, и опять Паша почувствовал, как у него все закружилось перед глазами, и удар тока прошил голову.

Он открыл глаза и увидел, как держит в руке пистолет и приставляет его к голове Софии. Паша резко опустил пистолет, бросил его на пол и посмотрел на него обезумевшим взглядом. Он в шоке от того, что только что сам сделал — он чуть не убил Софию.

— София, что происходит? — он поднимает взгляд на неё и смотрит так, словно ищет в ней спасения от этого кошмара.

— Паша, тебе нужно успокоиться, — София смотрит на него решительно — она кажется готова взять ситуацию в руки, — нет никакого Глеба, ты сам его придумал.

— Тогда кто же убил Ромку? — Паша смотрит на Софию, он хочет услышать, что это сделал не он, что он не мог этого сделать, но её глаза говорят ему об обратном.

— Нет, нет, не может быть, — бормочет он, и в его глазах проскакивают события прошедшей недели. Он видит, как прикручивает глушитель к пистолету, как стреляет в Роберта и его телохранителей, как делает каждому контрольный выстрел в голову, он видит их тела, лежащие в мусоре на полу барака, видит, как Ромка забегает в комнату и, увидев, как он стоит над телами, начинает бежать от него, как он бежит за ним, но тот скрывается в бараке, он возвращается, но кейс пропал, затем он видит, как садится в машину к Птахе и как тот здоровается с ним и протягивает ему бумаги, затем он достает нож и резким движением перерезает ему горло, затем пред его глазами всплывает, как он заходит в барак и видит пред собой Ромку, тот говорит ему, что видел, как он убил тех людей и что он больше не может так жить и пойдет в милицию и все расскажет, и Ромка поворачивается к нему спиной, и он набрасывает на него петлю, и вместе с ним падает на пол, и Ромка повисает над ямой и отчаянно, как в припадке, болтает ногами и хрипит, и он чувствует, как трос перерезает его руки от веса тела, но он терпит, и вот Ромка перестает трепыхаться, и он отпускает его, и тот падает на дно погреба…

Паша в ужасе поднимает руки и видит на своих ладонях следы от удавки, и он чувствует, как волосы встают дыбом, и мертвый холод пробегает по всему телу.

Он отвязывает Софию от столба, и она отскакивает от него, подбирает пистолет с пола и направляет на него. Паша только сейчас понимает, что он натворил. Он подходит к огромному окну и смотрит сначала на улицу, на дождь за окном, а потом поднимает глаза на Софию. В его взгляде мольба:

— Что я наделал? Я чуть не убил тебя.

— Паша, все будет хорошо, — София держит его на мушке, и в её глазах стоят слезы. — Тебе нужно обратиться к врачу, тебе помогут.

Вдруг вновь резкая боль, и снова все заволокло туманом. Паша схватил руками голову и закричал от боли, а когда открыл глаза, увидел, как София целится в Глеба, который стоит возле окна.

— Отпусти пистолет, детка, — говорит Глеб с ухмылкой на лице. — Ты этого не сделаешь.

— Паша, очнись, прошу тебя, — говорит София, держа его на мушке.

— София, убей его, выстрели в него, — кричит Паша.

— Она этого не сделает, — говорит Глеб и медленно засовывает руку в карман куртки и вытаскивает револьвер.

— Паша, не надо, прошу тебя, — со слезами на глазах кричит София.

— Убей его, София, — кричит Паша, — убей его.

— Паша, умоляю тебя, очнись, — кричит София.

Паша чувствует, как очередная молния пронзает его голову. Он стонет от боли и зажмуривает глаза. Открыв их снова, он видит в своей руке пистолет, и прямо на него направлено дуло пистолета, который держит в руке София.

Паша вспоминает все: как он убил Ромку, как похитил Софию и привез ее сюда, то, как сейчас стоял перед ней и доставал револьвер из куртки. Он вновь посмотрел на пистолет в руке.

— София, он убьет тебя, — говорит он потерянным голосом и смотрит на нее. — Ты должна выстрелить в меня.

— Нет, Паша, нет, пожалуйста, приди в себя, — плачет София и держит его на мушке.

— София, ведь он убьет тебя, — пробормотал Паша, осознавая, что другого выхода нет.

— Паша, пожалуйста, ну пожалуйста, приди в себя, — София громко рыдает.

— Нет, все кончено, — произносит Паша, — убей меня.

София продолжает рыдать. Паша понимает, что времени нет: в любой момент появится Он и убьет ее. Он начинает медленно поднимать пистолет, глядя на нее.

— Паша, не надо, пожалуйста.

— София, стреляй, — произносит Паша.

Она качает головой. Он направил пистолет на нее.

— София, убей меня, — произносит он уже громко. София качает головой:

— Нет, нет, пожалуйста…

— Стреляй! — кричит Паша и видит, как София нажимает курок, и раздается выстрел. Он чувствует, как будто оса ужалила его в грудь, затем еще одна, еще одна. София продолжает стрелять: он видит огоньки, выскакивающие из черного дула, и чувствует, как неожиданно земля уходит из-под ног. И вдруг София начинает удаляться от него — все дальше и дальше, она что-то кричит, но он не слышит. Вокруг осколки стекол, и он проваливается куда-то и перестает чувствовать боль от укусов — боль превратилась в приятное тепло, и ему вдруг стало как-то даже комфортно, но только на долю секунды, потому что что-то большое ударяет его по спине и затылку. Ему снова больно, и только сейчас он понимает, что лежит на бетонном тротуаре, на него льется холодный дождь, а где-то высоко в окне София, но ему хочется спать — он закрывает глаза и проваливается в сон.

Окончание следует...

Выбраться на шоссе получилось без приключений. Паша опасался, что, обнаружив труп Артёма, все бросятся искать киллера и первым делом перекроют дорогу. Въехав в город, он сразу направился на рынок, где работала Светка. Припарковав машину недалеко от рынка, Паша решил не рисковать и не заходить внутрь — там наверняка его пасут. Он нашел ручку и клочок бумаги в бардачке и написал записку: “Скажи соседке, что пошла в туалет, и незаметно выйди из рынка. Я тебя жду возле рыбного магазина. Паша”. Он остановил проходящего мимо пацана лет двенадцати и, объяснив ему, как найти Светку, передал записку, всучив ему купюру за работу.

— Только смотри, пацан, — объяснил он ему, — чтобы тебя никто не видел. Подойдешь, как будто овощи выбираешь, и передашь записку незаметно.

Дело было рискованное — записку могли перехватить или проследить за ней, но Светка должна была сообразить — не зря она замужем за бандитом.

Минут через десять Светка с накинутым капюшоном на голове подошла к магазину, озираясь. Хвоста за ней не было. Паша поморгал фарами. Света осторожно подошла к машине, внимательно вглядываясь. Рассмотрев лицо Паши, она осмелела и села внутрь.

— Паша, что с тобой? Где твоя машина? — первым делом спросила она. — У тебя рана на голове, и вообще ты весь бледный.

— Тебе сказали про Ромку? — спросил её Паша, проигнорировав вопрос.

— Да, — Света закрыла лицо руками и разрыдалась. — Вчера из милиции приходили, ездила на опознание. Как же так, Паша?

Паша пододвинулся к ней и обнял, Светка прижалась к нему, положила голову на плечо и продолжала рыдать:

— Говорила же я ему: “Рома, угомонись — ты плохо кончишь”, а он не слушал, все свое: “хочу быть таким же, как Паша”. Вот и нашёл свой конец, а ведь жить только начал…

— Света, я не могу говорить долго, — перебил её Паша и посмотрел в лицо. — Там на рынке кто-нибудь искал меня?

— Да, недавно приходили два таких мордоворота, про тебя спрашивали, — вытирая слезы, ответила Светка. — Я им говорю: “мол, не видела тебя давно”, а они все стоят недалеко и посматривают. Тут, когда от тебя записку принес этот пацан, я сделала, как ты сказал — они вроде ничего не поняли.

— Слушай, Света, — Паша достал две пачки банкнот, — вот деньги, возьми детей и уезжай куда-нибудь подальше. Здесь тебе на год-полтора хватит. Только незаметно — чтобы никто тебя не видел. Лучше куда-нибудь в большой город. Костя выйдет — он тебя найдёт. Сама ему ничего не пиши, чтобы по адресу не отследили.

— Паша, что происходит? — Светка испуганно смотрела на деньги в руках. — Это как-то связано с Ромкой? Он куда-то вляпался?

— Сейчас неважно, — перебил Паша. — Завтра же уезжайте.

— Хорошо, а ты как же? — Света смотрела на него испуганным взглядом. — Может, ты с нами?

— Я вас найду, — Паша внимательно посмотрел на Светку. — И еще — вспомни, Ромка тогда еще что-нибудь говорил про кейс? Или где он все эти дни ночевал? Или у кого?

Света нахмурилась, вспоминая:

— Про кейс не помню, он все время что-то бормотал невразумительное. Говорил, что живет в бараках с этой, как её? Кличка у неё такая смешная, из их компании…

— Судорога? — напомнил Паша.

— Да, точно — он говорил, что они с ней там, где эти все бомжи ночуют, в заброшенных бараках, в общем.

— Я все понял, — Паша обнял Светку еще раз. — Все, давай — береги себя и детей.

— Паша, как же мы без тебя? И без Ромки? — Света начала плакать опять.

— Всё, давай иди, а то сейчас тебя искать начнут.

Светка еще раз обняла его и поцеловала в щеку, вышла из машины и, накинув капюшон, быстро пошла ко входу на рынок. Паша проводил её взглядом, завел машину и поехал в сторону бараков.

Машина медленно проехала вдоль бараков по кварталу. Паша внимательно смотрел по сторонам. По сути, ему нужно было найти хотя бы одного бомжа, чтобы узнать, где они ночуют. Но как назло никого не было видно — только бродячие собаки появлялись иногда где-то вдалеке.

Паша остановил машину и задумался. Очень сильно болела голова — время от времени её как будто пронзали удары тока, и Паше казалось, что он теряет сознание. В эти моменты начинали мелькать непонятно откуда взявшиеся образы из его бредовых снов — качающаяся лампочка под серым потолком, дужки кровати, нацарапанная надпись на двери. Паше отчаянно казалось, что он сходит с ума.

Он остановил машину возле того барака, где убили Ромку и Роберта. Войдя в здание, он дошел до погреба и заглянул внутрь. Вдруг перед его глазами возникла картина — он представил, как Ромка барахтается с удавкой на шее над ямой, ноги его висят в воздухе, и он мельтешит ими в разные стороны, пытаясь найти опору, слышится хрип. Паша почувствовал, как его начинает качать, земля уходила из-под ног, и кружилась голова. Он присел к стене и глубоко задышал, взявшись за голову. Все — нужно ехать к Софии, брать её и выбираться из города.

Он вышел из барака и пошел к Москвичу. Сев за руль, он завел машину и, еще раз осмотревшись, тронулся. Свернув за поворот, он увидел вдалеке по его направлению фигуру, шагающую вдоль стены барака. Походка была до боли знакомой. Подъехав поближе, он понял, кому принадлежит эта ковыляющая дистрофичная фигура — это была Судорога. Она, как обычно, была в зюзю и еле волочила ноги. Но больше всего его поразило то, что она несла в руке — это был тот черный кейс, который он передал Роберту неделю назад.

Паша дал по газам и, въехав на тротуар, а потом на газон, подъехал к Судороге, которая, обернувшись на звук машины, бросилась бежать. Но на этих тощих ногах, торчащих из-под болоньевой куртки, она далеко не убежала бы, поэтому Паша за поворотом барака подбежал к ней и схватил за шиворот куртки. Судорога грохнулась к его ногам, кейс выскочил из её рук.

— Чё ты… толкаешься, блин… — начала она возмущаться еле ворочающимся языком.

Паша присел на корточки и попробовал его открыть, но тот был закрыт на кодовый замок. Он вспомнил комбинацию и, повернув колёсики в нужную сторону, замок открылся. Паша вздохнул и открыл кейс. Пачки банкнот аккуратно рядами лежали так же, как и тогда, когда он видел кейс открытым в последний раз.

Паша закрыл кейс и подсел к Судороге, которая пыталась подняться.

— Где ты взяла кейс? — он потряс её за шиворот.

— Ничё я не брала, — что сразу я? — Судорога, похоже, ничего не соображала.

Паша взял её за плечо и несколько раз ударил по щекам.

— Где ты его взяла, алё?

— Я не знаю, отстаньте от меня, — Судорога начала ныть и бормотать что-то несвязное. Паша поднялся — от неё ничего не добьешься сейчас — нужно ждать, когда она очухается, но времени на это не было. Паша посмотрел еще раз на беспомощное тело, которое барахталось перед ним, и пошел к машине.

Положив кейс назад, за спинку переднего сиденья, он направился к Софии. По дороге он думал про Глеба — очень странно, что тот куда-то пропал. Сейчас, когда деньги у него, отдавать их кому бы то ни было он не собирался. С такими деньгами он с Софией может прожить безбедно всю жизнь. Нужно сделать новые документы, уехать за границу и потеряться навсегда. У него есть адреса тех, с кем он сидел — они помогут с документами. Сначала уехать в большой город, а потом оттуда на самолет — и за границу. Паша представил их вдвоем с Софией на песчаном пляже, где-то в теплой стране.

Но только его беспокоили боли в теле. Боль в боку из пульсирующей превратилась в ноющую. Вспышки боли в голове стали чаще, и при каждой такой вспышке ему казалось, он на долю секунды отключался, в это мгновение образы возникали перед глазами, и когда он приходил в себя, то нужно было время, чтобы вспомнить — где он и что делает.

Наконец он доехал до дома Софии. Заметно стемнело, и начал накрапывать мелкий осенний дождь. Он взял чемодан, вышел из машины и вошел в подъезд. Поднявшись на этаж, он подошел к двери Софии и замер на месте — дверь была приоткрыта. Паша достал пистолет и взвел курок. Подойдя ближе, он осторожно приоткрыл дверь и вошёл в квартиру. Внутри было тихо. Он включил свет — на полу в прихожей все было разбросано, то же самое на кухне и в комнате. Явно что-то искали. Софии не было. Неожиданно зазвонил телефон. Паша подошел и, немного подумав, взял трубку.

— Я так думаю, кейс с деньгами у тебя? — послышался голос Глеба.

— Где София? — не отвечая на вопрос, ответил Паша.

— София со мной, — ответил Глеб. — Не беспокойся — с ней все в порядке.

— Дай мне её услышать.

— Боюсь, что в этой ситуации это невозможно, — невозмутимо ответил Глеб.

— Я хочу убедиться, что с ней все в порядке, — настойчиво потребовал Паша.

— Тебе придется поверить мне на слово, — ответил Глеб. — Ты же не бросишь девушку в беде и не сбежишь с деньгами, правда? Ты бандит, но у тебя же такие добрые глаза…

Паша опешил от того, что услышал:

— Что ты с ней сделал?

— Пока ничего, — ответил Глеб спокойно. — Но тебе нужно поторопиться.

— Я ничего не понимаю, — сказал Паша. — Ты работаешь в органах, зачем весь этот цирк?

— Павел, — вздохнув, произнес Глеб, — ты столько лет в этом, так сказать, бизнесе — должен уже понимать, что вся эта романтика и чувство долга — ничто по сравнению с наличными. Все хотят начать новую жизнь, но с кейсом денег её начинать как-то интереснее, да, Павел?

— Куда ехать?

Глеб назвал адрес в заброшенном районе промзоны.

— Я знаю это место — жди меня.

Паша повесил трубку.

На улице Паша поймал такси и поехал в сторону цыганского поселка. Таксист крайне удивился тому, что Паше понадобилось в этом странном, по его мнению, месте.

— Эх, не доверяю я этим цыганам, — сказал он, когда они подъезжали к убогим строениям, — ты давай, парень, аккуратнее с ними.

У Паши у самого видок был что надо: на голове была здоровенная рана, сам он постоянно кривил лицо от боли в боку, и временами приходили приступы боли, как будто по голове били кувалдой.

— Может, тебя подождать? — спросил водитель, когда Паша расплачивался с ним.

— Нет, все нормально, давай езжай.

— Долбанные цыгане, — еще раз выругался водитель и тронулся, когда Паша закрыл дверь.

Его сразу окружили дети. Они что-то щебетали по-своему и дергали его за куртку сзади. Навстречу Паше вышел тот самый паренек и с ним еще двое молодых людей.

— Чё как, брат? — поздоровался он за руку, изображая из себя взрослого, — я тебя помню. Что тебе нужно?

— Мне нужен Цыган, — ответил Паша. Голова трещала, и ему не хотелось долго разговаривать.

— Его нет, брат, давай я тебе достану все что нужно, — он деловито хлопая одной рукой о другую, начал перечислять: “героин, кокаин, метадон, ТТ, ПМ, АК, ПК, РПК, СВД, РПГ, РГД, МВД, КГБ, девочки, мальчики, тачка, жвачка…”

Два его друга, скрестив руки на груди, внимательно смотрели на Пашу и кивали головами, пока тот перечислял.

Наконец его прервал зычный голос Цыгана. Он издалека что-то кричал на своем, и парень, повернувшись к нему, жестикулируя руками, начал что-то эмоционально объяснять. Цыган еще что-то зычно крикнул, и парень обиженно махнул рукой, и они все втроем быстрым шагом скрылись в трущобах.

— Паша, привет, не могу понять — то ли у тебя дела хорошо так идут, что ты часто ко мне стал приходить, то ли наоборот, — Цыган подошел, протянул руку, и они поздоровались. Он положил Паше руку на плечо и доверительным голосом спросил:

— Паша, как у тебя дела? Выглядишь так, как будто ты с коня упал.

— Примерно так и есть, Цыган, — ответил Паша, — мне нужен ствол с глушителем и тачка.

Цыган внимательно, прищурив глаза, посмотрел на Пашу.

— Я понял тебя, — ответил он, отведя взгляд, — все сделаем, конечно. Завтра приезжай — все будет.

— Нет, Цыган, — Паша посмотрел на него серьезно, — завтра мне не нужно. Мне нужно сейчас.

Цыган несколько мгновений изучающе смотрел на Пашу.

— Тебя сильно припекло, понимаю, — он вновь повернулся и повел его в сторону какого-то домика, похожего на сарай, — все сделаем, нужно подождать немного.

Он открыл дверь и пропустил Пашу вперед. В комнате с низким потолком на диване и двух креслах сидели молодые люди и смотрели видак — какой-то голливудский боевик. На окнах висели потрепанные занавески, на потолке горела тусклая лампочка. Цыган что-то громко крикнул, и Паше уступили место на кресле.

— Подожди здесь, — сказал Цыган, приглашая его присесть на кресло, — сейчас все сделаем.

Он еще что-то крикнул, и двое встали и вышли из помещения. Цыган вышел вслед за ними. Паша прикрыл глаза. Расслабляясь в кресле, он почувствовал, как боль в голове стала тише, в боку покалывало. Паша думал о том, как ему достать Артема. Тот уже в курсе, что он сбежал, значит, будет ждать его. Самое безопасное место — это загородный клуб, где любил отсиживаться Степаныч. Там можно, не боясь, поставить людей с автоматами на каждую дверь и сидеть в кабинете. Артему нравился этот кабинет — он частенько говорил Паше, что бы он сделал там, если бы это принадлежало ему. Теперь это все его.

Паша старался не нагонять эмоций по поводу предательства Артема, но он понимал, что оставить все так, как есть, и свалить он тоже не мог. Это было дело чести. Было бы неплохо найти кейс, но, скорее всего, это уже невозможно. Если это дело рук Степаныча, и Артем об этом знал, то он должен был вернуть кейс Мураду. Но они ничего об этом не говорили тогда. Значит, кейс и убийство Роберта — дело рук кого-то другого.

Минут через тридцать дверь открылась, и показавшийся в дверях Цыган позвал его:

— Паша, пойдем.

Паша встал с кресла и вышел из помещения. На улице стоял 407 Москвич голубого цвета, с ржавыми пятнами по всему кузову. Паша удивленно посмотрел на Цыгана.

— Паша, ты не смотри на внешний вид, — оживился вдруг Цыган, — машина зверь. Давай садись за руль.

Паша заглянул в салон — диваны и обшивка давно облезли, панель покрылась ржавыми пятнами, местами обшивки вообще не было — виднелся голый кузов.

— Давай, Паша, садись, — скомандовал Цыган, усевшись на пассажирское место.

Паша сел за руль и только с третьего раза смог закрыть дверь. Спидометр и другие приборы отсутствовали — вместо них торчали провода.

— Давай, заводи — поехали, — с воодушевлением сказал Цыган, и Паша провернул ключ в замке зажигания. Мотор задергался, и с нескольких попыток машина завелась. Паша тронулся — автомобиль, на удивление, действительно ехал бодро, но когда он попытался затормозить, педаль тормоза провалилась в пол.

— Тормоза не очень хорошо работают, а так все нормально, — прокомментировал Цыган.

— Тормозов вообще нет, — ответил Паша.

— Потяни ту ручку, — Цыган показал на рукоять стояночного тормоза слева под рулём. Паша потянул на себя — машина со скрипом остановилась.

Паша посмотрел на невозмутимую и довольную физиономию Цыгана и спросил:

— Ладно, хорошо, а что там с пушкой?

Через двадцать минут Паша выезжал из цыганского поселка и направлялся за город. Пистолет лежал в кармане, глушитель и патроны — в другом кармане. Тот ствол, что он взял у чеченца, Паша положил в бардачок.

Свернув с шоссе, Паша какое-то время ехал по асфальту, но потом свернул в лес. Он хорошо знал эти места еще с детства — когда они угоняли тачки, заезжали в лес и раздевали их полностью на запчасти. По узкой лесной грунтовой дороге Паша доехал до места, откуда, по его расчетам, до клуба было примерно километр идти по лесу. Он закрыл машину и двинулся через лес. Лес был преимущественно хвойный, и поэтому кустарника не было — идти было приятно. Пахло хвоей и сыростью, под ногами трещали мелкие ветки, воздух был пропитан осенней влагой, и дышалось хорошо.

Когда впереди показался высокий забор клуба, Паша сбавил скорость и пошёл медленнее, просматривая, что там впереди. Он обошел забор, чтобы зайти со стороны японского сада. Подтянувшись на заборе, Паша осторожно заглянул в сад — никого не было видно, в глубине сада виднелось крыльцо веранды и стеклянные двери кабинета Степаныча. Паша подтянулся на руках и быстро перелез через забор, спрыгнул вниз и присел. Рана в боку запульсировала и, кажется, открылась. Паша глубоко задышал, чтобы успокоить боль. Как только ему стало легче, он достал пистолет и прикрутил глушитель, затем, пригнувшись, двинулся в сторону веранды.

Возле крыльца было тихо, и внутри тоже свет не горел. Паша с минуту подождал и потихоньку начал подбираться к двери. Он осторожно повернул ручку — дверь поддалась. Паша заглянул внутрь — в кабинете никого не было. На конце длинного стола, там, где в последний раз сидел Степаныч, стояла шахматная доска, с расставленными на ней резными фигурами. Он прикрыл дверь в сад и, подойдя к двери, выходящей в зал, прислушался — играла музыка, слышны были разговоры. Паша решил, что лучше всего устроить засаду здесь, в кабинете.

Он зашел за широкую плотную портьеру и стал ждать. Рано или поздно Артем здесь появится.

Ждать пришлось долго. Паша прислонился к стене и закрыл глаза. Голова гудела, и ныла рана в боку, но желание рассчитаться с Артемом было сильнее, и Паша терпел. Спустя два часа он услышал, как дверь в кабинет открылась, и в него вошел Артем и еще пару человек. Судя по голосам, это были бойцы Степаныча, которые теперь работали на Артема.

— Витя, собери ребят и проедься по всем точкам, с которых мы стрижём дань, — услышал он голос Артема, — скажи, что Степаныч ушел на покой, и теперь я за него. Если будут возникать вопросы и непонятки — дави силой. Сейчас многие могут использовать эту ситуацию, чтобы перестать платить. Ты решай жестко — мы должны сразу показать им всем, что цацкаться не будем. Потом распорядись, чтобы проехались по рынкам и приняли дела у чеченцев. На этом все — иди.

— Так, Серега, что там, бабу не нашли его? — Артем сел за стол — на то место, за которым обычно сидел Степаныч, он был от Паши буквально на расстоянии полутора метров. Паша сжал рукоять пистолета.

— Нет, ищем, Артем, — услышал он голос мужчины.

— Подключи этого мусора, как его, Семенова — пусть даст ориентировку в розыск на него и его бабу, — Артем сделал паузу, — и еще навестите жену его кореша, Кости, кажется, который сейчас чалится. Он с ней часто общался — она на рынке работает где-то.

— Хорошо, найдем, — послышался голос Сереги, — еще что-то?

— Пока нет, — услышал он голос Артема, — поставь двух бойцов на входе в кабинет, и пусть двое пасут бильярдный клуб. Если он не свалил, то может там нарисоваться.

Паша услышал, как тот вышел и закрыл дверь в кабинет. Артем сидел за столом тихо. Потом Паша услышал, как чиркнула зажигалка — Артем прикурил сигарету. Потом встал, и Паша понял по звукам, что он подошёл к бару. Достал бутылку и что-то налил в бокал. Затем снова вернулся на место и, усевшись в кресло, положил что-то тяжелое на стол — видимо пистолет, и закинул ноги.

Паша осторожно выглянул — Артем сидел с бокалом в руке и курил. У него был задумчивый вид. Пистолет лежал прямо перед ним на столе рядом с шахматной доской.

Паша вышел из-за укрытия и, прежде чем Артем успел опомниться, приставил дуло пистолета к его голове.

— Паша, спокойно, ладно? — Артем опустил ноги, выпрямился, приподнял руки и попытался повернуться к нему лицом.

— Сиди и не дергайся, — Паша взял пистолет со стола и положил в карман куртки. Он обошёл его и встал сзади, по-прежнему прижимая дуло пистолета к голове Артема.

— Паша, ты молодец, что выбрался, — начал говорить Артем, — но я бы тебя вытащил, отвечаю. Неужели я бы тебя так оставил?

— Ты обменял меня на помидоры с огурцами, — спокойно произнес Паша, — но это все бизнес, да?

— Паша, да брось ты — мы же с тобой сколько лет друг друга знаем? Неужели я бы тебя кинул?

— Хотелось бы думать, что нет, но факты говорят сами за себя.

— Да подожди ты, не кипятись, — Артём пытался повернуть голову в его сторону, — давай сядем и всё обсудим. Я помогу тебе свалить — сделаю новую ксиву, дам денег, Мурад тебя никогда не найдет. Я уже сделал тебе документы — они готовы.

— Всё, Артём, ты уже всё сделал что мог, — сказал Паша сухим голосом, — такие правила игры — пешка тоже может съесть короля.

— Подожди, дай я достану тебе твои доку…

Паша выставил вперед левую руку, закрываясь от выстрела, и нажал курок. Прозвучал глухой выстрел, и содержимое черепа Артёма залило шахматную доску. Он упал головой вперед — голова легла на стол, и тело обмякло.

Паша подошёл к двери, ведущей на веранду, и вышел в сад. Пригнувшись, он добежал до забора, перелез и быстрым шагом дошел до Москвича. Пистолет с глушителем и пистолет Артёма выбросил в лесу. Достал револьвер из бардачка и положил в карман куртки. Завел машину и начал выбираться из леса.

Судя по ощущениям, они ехали за городом, так как машина держала одну скорость и не останавливалась. Водитель и пассажир о чём-то постоянно по-своему разговаривали, шутили и смеялись. Паша абсолютно не понимал, о чём они говорят. Но он хорошо понимал, что, когда его привезут на место, шансов выбраться живым у него уже не будет. Боль в голове была адская. Она мешала думать, но нужно было выбираться.

Он осторожно согнул ноги и нащупал нож, привязанный к щиколотке. Он радовался тому, что взял его тогда из дома матери, поддавшись какому-то чувству самозащиты. Осторожно вынув нож из ножен, он нажал на кнопку — выскочило лезвие. Паша повернул нож в ладонях и начал осторожно разрезать скотч, связавший руки. Через минут десять у него получилось. Паша пощупал мешок — он был просто накинут на голову. Он приготовился — действовать нужно было стремительно. Он резко скинул с головы мешок и поднялся. Первое, что он увидел, — это изумлённое лицо водителя в зеркале заднего вида. Тот что-то закричал, Паша резко ударил ножом пассажира в шею, фонтаном хлынула кровь. Пассажир закричал, хватаясь за шею и свободной рукой за пистолет, лежащий на коленях. Паша услышал выстрел. Он ударил ещё раз, и на этот раз нож пробил руку, которой тот закрывался, и вошёл в шею ещё раз — пассажир бросил пистолет и, схватившись обеими руками за шею, кричал. Паша хотел нанести удар водителю, который в это время тоже орал и схватился правой рукой за пистолет, лежащий между сиденьями. Нож попал в плечо, но водитель успел повернуть дуло пистолета в его сторону и выстрелить. Выстрел прогремел прямо над ухом. Паша резко вылез вперёд и несколько раз ударил ножом в грудь водителю. Машина завиляла по дороге, пошла юзом, остановилась на обочине и заглохла. Водитель быстро терял силы и перестал бороться, Паша успел ещё около десяти раз пырнуть его ножом.

Всё притихло — водитель уронил голову на грудь, пассажир тоже притих и завалился на дверь. Паша открыл дверь и вышел из машины, но резкая боль пронзила левый бок, у него подкосились ноги, и он повис на двери, приложил руку к животу с левой стороны — что-то жидкое и тёплое пропитало свитер. Всё-таки пассажир выстрелом задел его. Паша собрался с силами и поднялся на ноги. Он захлопнул свою дверь и открыл дверь пассажира впереди. Из салона выпал чеченец, и он вытащил его из машины и закрыл дверь. Затем, хромая на левую сторону, Паша добрался до водительской двери и, собравшись, превозмогая боль, вытащил водителя на асфальт. Вместе с ним выпал револьвер, Паша подобрал его и засунул в карман куртки. Сев в машину — это был Жигуль седьмой модели, — Паша завёл его и, развернувшись, поехал в город.

По дороге ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Дорогу было смутно видно, глаза заволакивало какой-то пеленой. Боль в боку и в голове постоянно пульсировала. Ему срочно нужна была помощь, но вариантов, куда податься, у него не было, и он хотел увидеть её. Наконец Паша доехал до дома Софии. Он опять бросил машину за несколько домов от её дома и, шатаясь и хромая, дошёл до подъезда. Была глубокая ночь, и на улице никого не было. Паша поднялся на лифте и, выйдя на её этаже, подошёл к двери и позвонил. Он встал так, чтобы его было видно в глазок, и держался за дверь. Позвонил ещё раз.

— Паша, это ты? — услышал он голос Софии.

— Да, открой, — прохрипел тихим голосом Паша.

Дверь открылась, и он буквально ввалился в квартиру, рухнул на пол и потерял сознание.

Сильная боль в висках, внутри головы — голову пронзает ток, Паша пытается открыть глаза, но не может — что-то ему мешает, он пытается что-нибудь сказать, но не может, он хочет кричать и подняться и куда-то бежать, но его тело сковано, прижато к постели, пред глазами мелькают образы: мертвое лицо Ромки, след от удавки на шее, пистолет с глушителем, лицо Глеба, он смотрит на него и молчит, смотрит и молчит, Ромка падает в яму, он разворачивает руки — они разрезаны — красные полосы на ладонях, как будто их разрезали ножом, София, она поворачивает голову, её лицо в профиль, красная юбка и чёрная кофта, лицо Пташкина, лампочка на сером потолке качается и моргает, золотые рыбки в аквариуме, ладони кровоточат, чей-то голос зовёт его, он лежит на дне колодца, и сверху голос зовёт его, он слышит гулкий звук: “Паша”, звук издалека, но как будто хочет прорвать пленку, “Паша” — этот звук — он рвёт его голову на части, но нужно прорваться через плёнку — “Паша”…

— Паша, — слышит он голос Софии и открывает глаза.

Её лицо склонилось над ним — оно печально и озабочено.

— Паша, очнись, — говорит она, — ты кричишь в бреду.

— Где я? — спрашивает Паша и пытается оглядеться. Он лежит под одеялом на кровати. Сквозь занавески в комнату проникает дневной свет.

— Ты у меня дома, как ты себя чувствуешь, Паша?

Он весь мокрый от пота, пытается пошевелиться, но резкая боль в боку заставляет его стонать.

— Не шевелись, у тебя жар, — говорит София и кладёт руку ему на лоб.

— Сколько я был в отключке? — спросил Паша.

— Ты пришёл около двух ночи, — начала рассказывать София, — я тебя уложила в кровать и обработала рану на боку, видимо пуля прошла навылет, задеты только мягкие ткани. А вот с головой хуже — у тебя, видимо, было сотрясение.

— Откуда ты всё это знаешь? — спросил Паша тихим голосом, — ты что, врач?

— Я в школе ходила на курсы медсестёр и потом хотела в мед поступать, но родители уговорили на юридический. Паша, если бы тебе стало хуже, то мне пришлось бы вызвать скорую помощь.

— Нет, нельзя скорую, — пробормотал Паша, — и мне нужно идти.

— Тебе нужно лежать, — София положила ладони на его щёки, — ты весь горишь, у тебя жар.

Паша снова потерял сознание.

Паша открыл глаза. Неожиданно он чувствовал себя хорошо. Стоял день или раннее утро — в комнате было светло. Голова гудела, особенно затылок слева. Болел бок. Он приподнял голову и осмотрелся. В комнате было тихо, рядом в одежде спала София. Он попытался встать — рана на боку заныла. Проснулась София и приподнялась.

— Как ты, Паша? — голос её был опять обеспокоен.

— Кажется, получше, сколько времени прошло?

— Ты сутки бредил и потел, — ответила София и положила ладонь ему на лоб, — вроде жар спал. Но тебе нужно лежать.

— Мне нужно идти, — Паша с трудом приподнялся и посмотрел на рану на боку, обмотанную бинтом.

— Куда? — спросила София, поднимаясь и садясь на кровати.

— Нужно завершить одно дело, — Паша вспомнил разговор Артёма с Мурадом и опустил ноги на пол. Затем, сделав усилие, поднялся на ноги. От резкого движения у него закружилась голова, он оступился, но сохранил равновесие. София встала и взяла его за руку. Посмотрев ему в глаза, спросила:

— Тебе нужно лежать.

— София, нам придётся уехать, — сказал Паша, посмотрев ей в глаза.

— Куда? — глаза Софии выражали испуг.

— Куда-нибудь подальше отсюда, — Паша смотрел ей в глаза, — здесь оставаться опасно.

— Паша — это какое-то безумие, — в глазах Софии стояли слёзы, — еще несколько дней назад я жила обычной жизнью…

— София, прости меня, — Паша обнял Софию, она плакала, — ты не представляешь, как я жалею о том, что втянул тебя во всё это.

— Давай обратимся в милицию, — София посмотрела на него заплаканными глазами, — ты всё расскажешь, тебя посадят, но потом ты выйдешь и начнёшь жизнь заново.

— Нет, уже поздно, мы должны уехать и начать новую жизнь в другом месте.

— Но неужели нельзя всё исправить? — София умоляюще смотрела на Пашу.

— Нет, пойми, никак, — Паша осмотрелся, — где мои вещи?

София, вытирая слезы, принесла ему его одежду. Они были постиранные. Только дырка от пули виднелась в свитере с левой стороны. Паша оделся и накинул куртку. Проверил пистолет в кармане.

— Где деньги, которые я тебе оставил?

София открыла ящик комода и вытащила деньги. Паша положил их в карман куртки.

— Собирай вещи, — Паша вновь посмотрел на Софию, — я приду, и мы сразу уедем. Никому не открывай дверь и никуда не выходи.

Он вышел в прихожую и обулся. София боязливо подошла к нему. Он обнял её.

— Я прошу тебя, София, — начал он, прижав её голову к своей груди, — всё будет хорошо, поверь мне. Мы уедем на море и начнём новую жизнь. Этих денег хватит нам надолго, а потом я найду работу, и мы забудем всё это как страшный сон.

София молчала.

— Ты веришь мне? — Паша посмотрел ей в глаза.

Лицо Софии выглядело печальным, но беспокойства в глазах не было.

— Паша, скажи мне, — начала говорить она, заглядывая ему в глаза, — а ты сможешь жить спокойно, без вот этого всего?

— Да, конечно, — ответил Паша, не думая.

— Просто тогда, в баре, и потом, когда мы ехали домой, — начала говорить София, — у тебя было такое лицо… ты улыбался, а глаза горели таким огнём, как будто тебе это всё нравилось. Как будто это для тебя норма. Поэтому я и спрашиваю — ты сможешь жить нормальной жизнью?

— Всё будет хорошо, — Паша наклонился и поцеловал её в губы, — я тебе обещаю.

Паша вышел из подъезда и, оглядываясь по сторонам, пошел искать телефон-автомат. Найдя телефон, он набрал номер, который ему оставил Мурад.

— Кто? — услышал он мужской голос с кавказским акцентом на другом конце провода.

— Мне нужен Мурад, — ответил Паша.

— Кто ты такой? — снова спросил голос.

— Скажи, что Паша Февраль звонит.

Он услышал, как трубку положили на бок, и тот же голос на чеченском что-то сказал. Ему отозвались, казалось, что он с кем-то спорит. Потом около минуты слышна была только тишина. Наконец Паша услышал голос Мурада:

— Я тебя слушаю.

— Мурад, мы так не договаривались. Ты мне дал три дня, — начал разговор Паша.

— Да, ну и как успехи? — спросил Мурад спокойным тоном.

— Я в процессе… — начал объяснять Паша, но Мурад его перебил:

— В каком процессе ты? Почему не приезжаешь и не отчитываешься? От меня требуют результатов, а ты чем занимаешься там? С девчонками отдыхаешь по барам?

— Мурад, я найду этот кейс, и у меня есть бумаги Роберта…

— Какие бумаги? — опять перебил его Мурад.

— Там имена тех, с кем он хотел договор заключить еще.

— Это уже неважно — приезжай ко мне. Бумаги возьми с собой, и мне нужны мои деньги.

— Мне нужны гарантии, — произнес Паша.

— Сейчас гарантий ни у кого нет, — ответил Мурад и добавил, — считай сегодняшний случай предупреждением. Приедешь пустой — будем решать, что с тобой делать. Не приедешь до конца сегодняшнего дня — тебе и шмаре твоей отрежем головы.

Трубку бросили. Паша еще несколько секунд слушал гудки и повесил трубку. Надо найти Артёма. Нужно документы делать и на Софию. По его вине она с ним уже в одной лодке.

Паша позвонил в справочную и узнал номер бильярдной. Набрав бильярдную и услышав голос на другом конце провода, он спросил:

— У вас есть постоянный клиент Артём. Скажите, он сегодня в клубе?

— Добрый день, сейчас посмотрю, — услышал он голос молодого человека. Через пару секунд он продолжил: — Да, на месте.

— Позовите его к телефону.

— Да, сейчас, — трубку положили на стол, и через несколько минут он услышал голос Артёма:

— Да, я слушаю.

— Артём, это Паша, — начал он разговор.

— Паша, привет, ты как?

— Нормально, — ответил Паша, — в меня сегодня стреляли.

— Да, я слышал, — голос Артёма был обеспокоен и озадачен чем-то, — ты где сейчас? Давай дуй сюда быстро. Сейчас тут такое начинается — сегодня не только в тебя стреляли. Чеченцы решили весь город на уши поставить — в Степаныча тоже стреляли сегодня. Через два часа стрела со всеми. Давай, ты тоже подваливай. Ничего не бойся — до вечера объявлено перемирие.

— Хорошо, — ответил Паша, — сейчас приеду.

Он повесил трубку. Судя по всему, у Мурада не выдержали нервы. Но непонятно, на чьей стороне он будет сегодня на стреле? Сам по себе? В нынешней ситуации не очень выигрышная позиция. Он вспомнил слова Глеба по поводу пешки. Если развернется война, он может в этом хаосе как-то выплыть целым и невредимым. Если договорятся, то его могут как раз использовать как жертву. Но, с другой стороны — он нужен, пока не найден кейс с деньгами. Паша подумал, звонить или нет Глебу и решил все-таки не звонить. Он явно его использует и совсем ничего не говорит, а это пугает больше всего.

Паша вышел на дорогу и поймал тачку. Доехав до бильярдного клуба, он нашел Артёма. Тот был взволнован.

— Паша, молодец, что приехал, — быстро заговорил он, — ты как, цел?

Паша кивнул головой.

— Мурад на уши весь город поднял, — продолжил так же быстро говорить Артём, — сегодня утром расстреляли машину Степаныча. Он сам жив — водитель и один боец погибли. Мурад выдвинул ультиматум: Степаныч снимает все свои интересы с завода, он отдает ему рынки и парковки. Оказывается, Степаныч тоже под завод копал и, похоже, это он подослал убрать Роберта, но сам он отнекивается. Короче, сейчас все едем на стрелу — будем решать.

— Слушай, Артём, а мне точно нужно там быть? — спросил Паша.

— Да, Паша, — ответил Артём, глядя ему в глаза, — если ты не появишься, то тебя объявят… а так можно договориться.

— Ладно, как скажешь, — ответил Паша.

— Нужно было раньше соскакивать, — Артём положил руку на плечо Паши, — я тебе говорил об этом. Всё — пора ехать.

Они сели в машину Артёма и поехали в сторону промзоны, где растянулись остовы заброшенных заводов. Стало уже совсем темно, когда они подъехали на место встречи. По договору Мурад и Степаныч приедут с двумя людьми. Еще по одному человеку — правая рука. Со стороны Степаныча — это Артём.

Место стрелы представляло из себя широкую площадку перед старой заброшенной проходной. На месте уже был представитель Мурада. Он приехал на "Крузаке". Они поздоровались с ним за руку и отошли к "Бэхе" Артёма. Через полчаса подъехал представительский "мерс" Мурада. Из его машины вышли два человека и встали возле машины. Мурад не вышел — он ждал Степаныча. Машина Степаныча — шестисотый "мерс" — подъехала еще через десять минут. Из неё тоже вышли два бойца и, оглядевшись по сторонам, встали рядом.

По условному сигналу Степаныч и Мурад вышли из автомобилей и направились к месту встречи в центре площадки без сопровождения телохранителей. Степаныч был одет в длинный черный плащ, Мурад, как и его телохранители, — в кожаную куртку. Все смотрели в центр площадки, где Мурад и Степаныч шли навстречу друг другу.

Вдруг неожиданно Мурад резко выхватывает обрез, видимо висевший у него под курткой, и практически в упор целится в корпус Степаныча. Раздается гулкий выстрел. Степаныч падает на землю. Одновременно вместе с этим Паша видит боковым зрением, как Артём достает пистолет и стреляет в голову одному телохранителю Степаныча и сразу же второму. Затем подходит к каждому, по очереди стреляет по контрольному выстрелу в голову, поднимает руку вверх и смотрит в сторону Мурада. Мурад бросает обрез на землю и, достав из кармана куртки пистолет, стреляет в голову Степаныча несколько раз.

Только после этого Артём смотрит на обалдевшего от увиденного Пашу, кивает головой и идет к Мураду. На площадку съезжаются несколько машин. Из них вываливают боевики с автоматами. Паша кладет руку в карман с пистолетом, но понимает, что тут вариантов нет. Произошел переворот. Теперь Паша понял, почему Артем был в последнее время такой странный. Несколько боевиков с автоматами подошли к Паше и, направив автоматы на него, потребовали поднять руки. Паша подчинился, и, обыскав его, они вытащили пистолет из кармана.

По тому, как Артём и Мурад общались в центре площадки и о чем-то спорили, Паша понял, что там речь идет и о его жизни тоже. Если сейчас Артём сможет договориться по поводу него, будет хорошо, и Паша верил, что получится. Но напрасно. Вдруг Мурад поднял руку и махнул что-то одному из бойцов, стоящих сзади него слева, и тут же Паша почувствовал удар прикладом по голове, и последнее, что он видел, — это Артёма, стоящего к нему спиной и опустившего голову: он не хотел смотреть на это.

Паша очнулся и открыл глаза. Ничего не было видно. Голова болела ужасно — адская боль резала голову насквозь, казалось, что череп треснул как орех. Лицо было залито кровью, рот заклеен скотчем, а на голову надет мешок. Паша попытался пошевелиться. Руки были связаны скотчем за спиной, он лежал на боку на чем-то мягком. Судя по всему, это был салон автомобиля. Слышны были голоса на улице. Это был голос Артёма и Мурада.

— Давай не будем, Артём, — говорил Мурад повышенным голосом, — как мы договорились изначально: я тебе отдаю все рынки и парковки, но долю за торговлю наркотиками я оставляю себе.

— Мурад, ты пойми меня тоже, — спорил с ним Артём, — этот рынок нельзя разбавлять, рано или поздно начнут пересекаться твои и мои интересы, и возникнут рамсы.

— Какие рамсы? — вскричал Мурад. — Я тебе гоню товар, а ты распределяешь его по городу. Всё же просто.

— Нет, тут возникнут сложности — нужен один ответственный и за трафик, и за рынок, — настаивал на своём Артём. — Понимаешь, Мурад, нельзя делить ответственность по этим вопросам.

— Что ты хочешь от меня, Артём — чтобы я тебе каналы свои для трафика на запад отдал?

— Да, Мурад, — подтвердил Артём, — иначе мы будем постоянно сталкиваться лбами по этим вопросам. Давай так — ты оставляй себе рынки, а мне отдавай все, что связано с наркотиками. И отдай мне Пашу.

— Нет, — снова голос Мурада, — ты забираешь себе рынок наркоты и платишь мне ежемесячно откат с общей прибыли десять процентов, а я не вмешиваюсь в эти дела. Оставляю себе рынки и этого пацана.

— Мурад, пять процентов, рынки и Пашу я забираю?

— Зачем он тебе? — вскричал Мурад. — Успокойся, Артём. Ты сейчас не в таком положении, пойми — игры в казаки-разбойники закончились. Тебе сейчас не об этом нужно думать.

— Мурад… — пытался вставить Артём, но тот его перебил.

— Всё, всё, десять процентов с наркотрафика, рынки оставляй себе. И смотри, — Мурад сменил тему, — меня вызывают на родину. Общаться будешь с моим помощником. Приеду, будем решать, что по заводу. Всё, давай, брат — обнял.

Паша услышал, как захлопали двери машин, голоса чеченцев, шум моторов — все разъезжались. Затем он услышал, как дверь салона открылась, и, как он догадался по разговорам, в салон сели двое чеченцев. Машина завелась и тронулась.