— Дед совсем плох? — спросила Ольга, придерживая выдающийся живот: скоро рожать.

Мужчина лет шестидесяти, сутулый и морщинистый, на вопрос дочери не ответил, лишь сильнее опёрся на трость.

— Ох, скорей бы отмучился дед — и мы с ним.

Отец посмотрел будто сквозь дочь.

— Да Бог с тобой, папа! Мы же не святые. Жизнь — она такая. Жестокая.

— Курить хочу.

Он отвернулся, правая рука потянулась во внутренний карман пиджака. Но сигарет там не было — бросил полгода назад.

***
А дед, Александр Тимофеевич Смирнов, в левую руку которого через катетер капал физраствор, в это время ненадолго пришел в себя. И сразу же все тело пронзила боль, к которой невозможно привыкнуть: страшная, убийственная, нестерпимая. Кардиомонитор зафиксировал активность: зелёные зигзаги оживились, верхние и нижние зубцы стали больше.

Врач и медсестра о чём-то шептались у соседней кровати. Пенсионер услышал, что в палате кто-то есть, и из последних сил прохрипел:

— Дайте помереть! Вколите что-нибудь, чтоб навсегда! И мне, и вам, и родным всё легче будет!

— Ну что вы такое говорите, Александр Тимофеевич, — ласково сказала медсестра, лицо которой скрывала медицинская маска. Пенсионер видел лишь усталые серые глаза и светло-русые кудри. — Мы за вас еще поборемся. У нас, конечно, не Москва, но и в Новосибирске больницы не хуже. Всё же 2025 год на дворе. Вы лучше подумайте — чего бы сейчас действительно хотели. Просто помечтайте — и станет легче.

Пенсионер в припадке махнул рукой (штатив капельницы слегка зашатался), и вдруг, неожиданно для самого себя, то ли произнёс, то ли подумал: «А ведь я так и не побывал в Москве! Оказаться бы сейчас там, хоть на три денька, но не в этой — современной и коммерческой, а той, которая была во времена моей молодости. Поесть эскимо на Красной площади, походить по павильонам ВДНХ! Эх!».

Родился Александр Тимофеевич в селе Дубровино, в Новосибирской области. И жил там, можно сказать, безвылазно. Для него съездить в Новосибирск за сто километров — было целым приключением. Не то что добраться до Москвы!

— Яна, вколи Смирнову кетаролак…
— Кетаролак закончился, Антон Петрович!
— Тогда парацетамол внутривенно.

Спасительная жидкость побежала по венам, и вскоре старик ощутил энергию, которая проходила волной по позвоночнику. Дед выдернул капельницу и, сняв с груди электроды, сел на кровать.

Пенсионер осмотрелся. Вместо реанимации он находился в просторной светлой палате с пятью койками. Две были свободны, еще на двух валялись чьи-то вещи. На деревянном стуле, стоящем около его кровати, лежали брюки и рубашка в клетку. Под стулом — лакированные туфли.

В палату вошёл незнакомый врач.

— Почему не одеты, Александр Тимофеевич? Выписка готова. Можете ехать домой.

— Как домой?

— Вот так. На метро. Но если хотите, то можете и на такси — кто ж вам запретит? А сердце поберегите. Вам нервничать нельзя, а то до пенсии не доживёте. И не забудьте паспорт через три дня поменять. Понимаете? Три дня осталось!

— А как я сюда попал, доктор?

— Солнечный удар. Жара в этом году небывалая. Давно такой не было, не к добру это всё. В прошлом году какая погода чудесная стояла на Олимпиаде: ночью прохладно, а днем до двадцати…

Врач протянул жёлтые листы бумаги, исписанные врачебными каракулями, и бордовый документ. На обложке красовался золотой герб Советского союза, снизу которого было написано «ПАСПОРТ», а сверху «СССР».

Пенсионер открыл и ахнул: это был его старый паспорт, времён Советского Союза. С чёрно-белой фотокарточки смотрел весёлый усач с живыми глазами. Только прописка не новосибирская, а московская. На листе 14 — «Место жительства» стоял штамп «Союз Советских Социалистических Республик, ПРОПИСАН…» и была выведена от руки надпись: «Москва, Горького, 11, 37».

Александр встал и подошёл к умывальнику. В круглом зеркале отразился мужчина лет сорока пяти. Под умывальником на полке лежала авоська и рядом — газета «Правда». Александр взял газету в руку и прочитал вслух заголовки: «Мастера жатвы», «Равняясь на лучших», «Бережливость — общая забота», «Дружеская встреча Л.И Брежнева с Э. Хонеккером». Под логотипом стояла дата: «Вторник, 4 августа 1981 года»

— Вчерашняя… — сказал врач.

Доктор ушёл, и помолодевший пенсионер надел рубаху, затем брюки. В кармане нащупал бумажник. Открыл — в нём лежали советские рубли: восемь красных, три зелёных, пять жёлтых, мелочь монетами, какие-то бумажки… Александр засунул деньги и остальное в кошелёк, взял авоську, газету и вышел из палаты. Он прошёл просторными светлыми коридорами, будто знал путь. День только начинался, солнце слепило глаза, словно преследуя. Потом он ехал в жёлтой кабинке лифта, на первом этаже попал в просторный холл, пройдя который и выйдя из стеклянных дверей очутился на улице. И вот тут Александр ощутил телом и душой воздух свободы, воздух, пропитанный жизнью и весной, хотя был август, но дух был, несомненно, весенний, Александр это знал и чувствовал.

Обернулся — сколько же здесь этажей? Начал считать. И несколько раз сбился. То ли пятнадцать, то ли шестнадцать. Наверху, над окнами последнего этажа, красовались большие розовые буквы «Институт скорой помощи им. Н.В. Склифосовского».

Александр вышел на Садовое кольцо и замер. По широкой дороге пронеслась блестящая чёрная «Волга», проехали белые «Жигули», а следом — троллейбус с красным низом и белым верхом, на головном указатели которого подсвечивался маршрут с номером «Б» и надписью «По Садовому кольцу». На деревянной лавочке у клумбы с фиолетовыми астрами сидела девушка в белом платье в горошек и читала «Огонёк». Александр подошел и поздоровался.

— Как пройти к метро, девушка?

— Вы не местный? Я провожу…

Оказалось, что нужно было пройти всего ничего — сто метров, и они оказались у входа на станцию «Колхозная».

— Как же мне попасть…

Александр задумался… Его мечты сбывались. В кошельке водились деньги, дня три он мог если не шиковать, то, по меньшей мере, хорошо гульнуть.

— Как добраться до Красной площади?

— Нет ничего проще. Сейчас садитесь на поезд. Проедьте всего одну станцию — вам нужно добраться до «Тургеневской». Далее перейдите на Красную ветку, а потом от «Кировской» — всего две станции до «Проспекта Маркса» — и вы окажетесь на Красной площади. «Проспект Маркса» — запомните.

Девушка улыбнулась, Александр кивнул, толкнул деревянную массивную дверь, спустился по ступеням и прошел дальше. Сработал турникет и больно ударил по бёдрам. Мужчина отшатнулся и посмотрел на ошалелую сотрудницу метро, которая спешила к нему. Турникет быстро убрал перекрыватели и как будто затаился, ожидая новую жертву.

— Что же вы, гражданин, нарушаете?

— Я совсем не хотел. Я первый раз в столице. Извините. Деньги у меня есть.

Александр достал кошелёк, высыпал мелочь в правую ладонь и протянул контролеру.

— Так вот у вас есть две по пять копеек. Надо бросить в отверстие в турникете одну монету — и тогда можно заходить.

Александр кивнул, кинул левой рукой пятак в отверстие — контролёр не успела остановить, и молодой пенсионер снова получил по ногам.

— Вы что, левша, гражданин?

Александр улыбнулся, хлопнул себя по лбу и юркнул в соседний проход. На прощанье помахал контролеру газетой «Правда».

Эскалатор шумел и уходил в глубину и, казалось, что нет ему конца. Пенсионер видел эскалаторы и раньше — сам всю жизнь прожил в деревне, но несколько раз был в метрополитене Новосибирска. Но там станции неглубокие. А тут же он стоял на краю бездны. Может, это дорога в Ад? Александр схватился за поручень, сделал шаг — и поехал. Под ногами работали катки, и что-то стрекотало и ухало.

Станция была просторная, с белым полукруглым потолком. Александр сориентировался по указателям. Нужно было проехать одну остановку до Красной ветки. Вскоре подошел темно-сине-бирюзовый поезд с желтыми фарами.

Внутри горели желтые круглые плафоны, вдоль стен стояли мягкие диваны в коричневой обивке. Двери закрылись, и Александр присел на краешек дивана. Окна были открыты, и стук колёс, усиленный эхом туннеля, неприятно бил по ушам.

Напротив на стене висел плакат с надписью «Как работал — так и заработал». Александр улыбнулся и подумал: «Как жил — так и помер».

Далее был переход на Красную ветку, еще две станции метро — люди, лица, колонны мелькали, как жизнь. Закрыл глаза, открыл — и ты уже старик. Александра всегда занимал этот вопрос: вопрос быстротечности жизни. Но под конец он понял, что разгадки этому попросту нет. И проще махнуть на всё рукой — и просто жить.

Из здания станции «Проспект Маркса» Александр вышел не в лучшем настроении. Его мечта сбылась. Но какой ценой? Ценой самой жизни. Три дня промелькнут также быстро, как всё его существование. Раз — и нету.

Наверху было суетно. За спиной возвышалась громадой гостиница «Москва», величественная и монументальная. Александр только успел взглянуть на здание — и толпа понесла его по брусчатке мимо Государственного исторического музея — и пенсионер оказался в сказочном ГУМе, высота потолка которого поражала. «Вот я и в Раю». Он сам не заметил, как встал сначала в одну очередь, потом в другую, и вскоре его авоська наполнилась деликатесами: колбасой «Финский сервелат» и «Брауншвейгская», балыком копчёным, сырком плавленым «Дружба», консервированными ананасами, «Рижскими шпротами», паштетом из печени трески, сгущенным молоком, водкой «Посольская», пивом «Жигулевское». Прикупил консервы «Лосось в собственном соку» — сразу пять банок: этот дефицит однажды привезла сестра из Москвы.

Кошелёк изрядно опустел, но Александр был рад. Он хотел прямо сейчас, на улице, отведать сгущёнки — и специально купил открывашку. Вкус советской сгущёнки, приторный и горьковатый, он помнил с детства. Хотелось еще раз ощутить, пусть и в последний. Но сначала — «Эскимо» на палочке, знаменитое, московское, о котором ему рассказывала сестра.

Сразу на выходе из ГУМа находилась торговая тележка с мороженым, за которой стояла румяная продавщица — ну прямо как в советских фильмах.

— Есть «Эскимо», уважаемая?

— Двадцать две копейки…

Александр протянул деньги — и получил завернутое в фольгу мороженое.

Вкус был божественный. В меру сладкое, сливочное, масляное — это было то самое мороженое, о котором он мечтал, которое нельзя было попробовать в современной России. Не потому, что производители не знали состав. В России делали такое мороженое, но всё равно оно было не то. Ведь важны не только ингредиенты, но и настроение, момент, время. Время молодости. Время СССР.

Красная площадь была огромной, по булыжникам ходили советские люди — радостные, счастливые. А от Мавзолея тянулась длинная очередь. Александр поставил авоську под ноги.

Еще в ГУМе, расплачиваясь за покупки, он невольно наткнулся на ту самую свернутую жёлтую бумажку. Наконец появилось время её рассмотреть. Оказалось, это телеграмма «МАМА УМЕРЛА ПОХОРОНЫ ЧРЗ ТРИ».

А ведь мамы не стало как раз 4 августа 1981 года… Как он мог забыть! И всего три дня до 7 августа, когда не выдержит сердце у отца… Можно ведь успеть повидать его… В последний раз…

На глазах показались прозрачные капли. Ноздри расширились, лицо порозовело.

— Дядя плачет, — сказала проходившая мимо маленькая девочка с красным бантом, показывая пальцем.

— Нехорошо так говорить, дочка…

Александр бросил палочку от мороженого в мусорку и побежал к метро. Мысли путались. С какого вокзала идёт поезд до Новосибирска? Мужчина не придумал ничего лучше, чем спросить у первого встречного прохожего.

Молодой человек лет двадцати двух ответил, что нужен Ярославский вокзал. А доехать туда очень даже просто — от станции «Проспект Маркса» всего четыре остановки до «Комсомольской»: по прямой, без пересадок.

Мужчина поблагодарил и кинулся, гремя бутылками, к метро. В кошельке оставалась ещё один пятак, и Александр использовал его по назначению. На «Комсомольской» вышел на площадь трёх вокзалов и растерялся — слишком непривычная обстановка, слишком большая спешка, слишком сильное волнение. Поэтому пришлось спросить у прохожего, где же этот самый вокзал.

— Да вот же он, — мужчина указал рукой на тёмно-коричневое здание с обрамленными белой лепниной окнами и дверьми.

Александр отстоял очередь к кассе и попросил билет до «Новосибирска-Главного».

— Скорый поезд «Сибиряк» отходит через два часа, в 16-20.

— Насколько он скорый?

— В пути почти двое суток. В Новосибирске будете в 15-50.

Отец умер за пятнадцать минут до полуночи. Значит, можно успеть… Он купил билет и сел в зале ожидания. Мысли роились в голове. Мужчина чётко ощутил, что главное в жизни — это не эскимо, не колбаса, а родные люди.

В поезде выпил водку, залакировал пивом, всё это под хорошую закуску: балык и сыр. Уснул сном младенца, счастливый. Проснувшись на следующий день, смотрел в окно на бескрайние поля и под стук колёс думал о родине, о СССР…

Два дня в поездке прошли как две минуты: быстро и неминуемо. Состав подходил к вокзалу «Новосибирск-Главный» — здесь Александр был несколько раз ребенком, ездил с бабушкой в гости к тёте Нине. Вот тот буфет с очень вкусными беляшами. Их помещали в пакетики из толстой серой бумаги, которая пропитывалась жиром и пачкала руки. В сумку класть выпечку было нельзя — всё становилось жирным и липким. Но Саша все равно клал, несмотря на ворчание бабушки. Вкус беляшей ожил на его губах, ноги сами потянули к буфету.

Однако привычным взглядом он выхватил строчку «Расписания пригородных электропоездов». Электричка «Новосибирск — Болотное» отходила через 7 минут. Он сунул в окошко кассы рубль — да, да, с этим вот классическим «Пропустите, товарищи, очень надо», сгрёб в кулак мелочь-сдачу и билет и побежал к третьему пути...

Станция «Мошково». Когда в конце девяностых министром путей сообщения стал Николай Аксёненко, этот вокзал небольшого районного центра Новосибирской области превратился в аккуратную территорию, оснащённую по самому современному слову техники, да и большие поезда стали тут останавливаться, пусть и всего на две минуты — чиновник сам был родом из Мошковского района. Но на момент прибытия туда Александра Мошковский вокзал представлял собой вонючую избушку, гордо вознизавшуюся прямо под путями. Пути заросли травой и вели в лужу, куда и угодил Смирнов, запачкав обувь и штанины. Это ничуть его не расстроило — живём лишь раз!

Добраться от Мошково до Дубровино можно было тремя способами. Первый легальный: дождаться автобуса, взять его штурмом и ехать, задыхаясь в потной толпе — если совсем повезёт, то сидя (но на это рассчитывать не приходилось); если очень повезёт, то стоя; если просто повезёт, то на весу. Те, кому не повезло, оставались на вокзальной площади — так гордо именовалась бугристая полянка, заросшая травой и покрытая окурками. Второй способ нелегальный и дорогой — взять «бомбилу», которые ломили цены так, как будто их «москвичи» и «запоры» были из золота и заправлялись ракетным топливом, владельцев «жиг» среди «бомбил» не попадалось, но если уж случался один такой... дешевле было, наверное, вместе с Гагариным в космос. Ну и третий способ — авантюрный. Его и выбрал Александр Тимофеевич, выходя из Мошково сначала на большую трассу, а потом на малоприметный свёрток направо. Услышав рокот мотоцикла, Смирнов привычным жестом поднял руку.

Ему повезло. В «Ижике» ехало два человека, а прицепленная люлька оказалась пустой.

— Мужики, до Дубровино?

— Садись, — ответил водитель, с легким недоверием оглядывая непрошенного пассажира. — А ты к кому?

— Да к Смирновым!

— Сын, что ли? А теть Галя ж померла!

— Да, сам в больнице лежал, не успел на похороны.

— Дядя Тимофей вчера говорил — снился Сашка, мол. Садись давай — да, в люльку! — Водитель не смог сдержать улыбки: в тех местах мужчина, ехавший в люльке, воспринимался как нечто забавное.

— Не обессудь, жену отвозил в райцентр (кивнул головой в сторону Мошково), в роддом, пацана хочу!

— Понимаю тебя, — прокряхтел Тимофеич, залезая в люльку. — Но и девка ведь неплохо.

— Да, и девка хорошо! Но у меня трое, девок-то.

— А это кто?

— Генка, племянник.

Мотоцикл тронулся, вздымая пыль. Мимо Смирнова пронёсся хвойный лес, или Смирнов пронёсся мимо леса — не разобрать, всё мелькало, воспоминания оживали: вот здесь белые бывают, здесь земляники полно, а здесь ежей больше, чем комаров... Запах хвои, земли и бензина ударил Смирнову в голову, и он не заметил, как водитель остановился…

— Все, приехали. Найдешь дорогу-то?

— Найду. Должен что?

— Да иди ты, должник! Закурить дай лучше! И Генке тоже, если есть!

— Не курю я...

— Бывай тогда!

— Стоп, возьми вот, — Александр Тимофеевич достал из авоськи «Лосось в собственном соку» — дефицитные консервы из столицы, открывающие многие двери.

Мужчина вытаращил глаза:
— Да ладно, ты чё?

— Бери давай! Жену угостишь или врачам дашь. Сам понимаешь!

Смирнов зашагал по улице, впитывал запахи деревни, с наслаждением вслушивался в размеренные звуки. Солнце садилось, и озверевшие комары накинулись на новенького. Но даже кровососы вызывали у пенсионера тёплые чувства, он отбивался от них беззлобно, как-то весело. Вспомнил, как в детстве они с пацанами слегка прижимали пальцем впившегося комара, тот не мог улететь и перестать сосать кровь, поэтому лопался, забрызгивая красным кожу и одежду. Прижать и держать комара с нужной силой — чтобы и не выпустить, и не раздавить — удавалось не каждому, а Сашка мог. Смирнов вспомнил то чувство гордости и улыбнулся.

Вот и калитка с накинутым на штакетник старым приводным ремнём от «Зилка». Дома кто-то есть — Александр помнил, что у них было принято закрывать двери летней кухни, когда жильцы куда-нибудь уходили, а сейчас дверь была открыта. На кухне никого нет… пусто. И даже ведерные кастрюли, в которых обычно варили варенье или рассол для заготовок, стояли в углу, покрытые слоем пыли. «Странно мать же неожиданно умерла, значит, должна была начать банки закручивать».

Александр прошел к дому. Надо же.. всё та же клумба с опавшими маками и вечно цветущим шиповником, ромашки… Всё то же крыльцо — немного асимметричное, но заботливо выкрашенное коричневой масляной краской.

Дверь закрыта. И дверной звонок висит! Ох и батя! — не дают тебе покоя городские технические новинки. То радиоприемник, то часы электронные, а теперь вот — звонок. Ну зачем он в деревне?

Александр аккуратно, словно боясь сломать, нажал кнопку. «Динь-динь... Динь-динь…»... ну открывай же, сын приехал. «Динь-динь…».

Прибор занудно запищал… Дома внучка Ольга проснулась от резкой боли в животе — начинались схватки. «Сашей назову, в честь деда, — подумала роженица, — Будет ещё один Александр Тимофеевич, муж возражать не станет».

В палату Александра Тимофеевича вбежала медсестра. Кардиограф показывал прямую линию.

Авторы: Choke, Умачка