Спасибо Atomic Heart, что воскресли хит. Ну это реально круто! Я как в детстве оказался!
Это НЕ реклама, просто и правда мне понравилось. А тут ещё и хиту 40 лет случилось
Не просто месяц в календаре, а состояние души.
На улице рано темнеет, и в этом есть своя магия. Окна домов зажигаются тёплым светом и мерцанием гирлянд. Воздух становится острым, колючим, прозрачным. И с каждым вдохом кажется, что внутри проясняется, как зимнее небо после снегопада.
Декабрь месяц—мост. Мы идём по нему, оглядываясь на прожитый год, и в то же время с надеждой смотрим в будущее.
А ещё декабрь — это:
- Шуршание обёрточной бумаги. Тиканье часов в долгие вечера.
- Аромат хвои, мандаринов, корицы и ванили. Пряный, сладкий, тёплый коктейль из детства и уюта.
- Суета, которая не раздражает. Поиск подарков, составление меню, украшение дома.
В этой подготовке предвкушение праздника. Как будто мы вместе пишем сценарий для самого доброго спектакля.
Но самый главный секрет декабря — в замедлении. Природа засыпает, и нам разрешено и даже нужно чуть-чуть прислушаться к себе. Просто побыть, вспомнить хорошее, помечтать.
Пусть в этой предпраздничной кутерьме ты найдёшь свой ритм, ровный, спокойный, живой, как биение твоего сердца.
Слушай себя.
А что в вашем декабре самое душевное?
Запах ёлки, вечерние прогулки или, может, особенный рецепт, который готовите только раз в году?
Искал фото Железного Арни. Одна из фотографий была такой. И вот нахлынули воспоминая...
На стене, в моей комнате, было много плакатов. Был и такой. Конец 80-х - начало 90-х.
Оказывается 40 лет назад фильм вышел. 1985 год. Вот время летит...
Ещё такой:
И такой.
Это по фильмам.
А ещё музыканты и группы всякие.
Ну и АКИДАКИ конечно! Куда без них!
Ангусу Янгу в этом году 70 лет стукнуло!
Было много ещё чего.
Ездил специально покупать их на рынок. Стоило дорого. Цены зависели от размера, качества печати и того, кто изображен.
1991 год записи! А она всегда мне в кайф!
СССР ещё был жив. Ну как жив.. Был в агонии.
А Курт уже зажигал в этом клипе. Представляете КАК это было давно???
Я тогда носил пионерский галстук и понятия не имел, что есть ТАКАЯ музыка...
А ещё представьте. что ВСЕ в это клипе, кто скачет и пляшет и черлидерши и фанаты, давно ДЕДЫ и БАБКИ. И им есть что вспомнить :) Они снялись в легендарном клипе. 34 года прошло!
Только Курт этого не увидел. Ему сейчас было бы 58 лет. Тоже дед.
"no i don't have a gun", но это отдельная история...
А эта песня всегда в поём плей-листе. И не надоест.
Как пища становится источником тревоги
Тихий стук вилки о тарелку, отведённый взгляд, тщательно замаскированный под интерес к пейзажу за окном, мучительный внутренний диалог о том, не слишком ли громко он жуёт, — всё это знакомо человеку, который стесняется есть в присутствии других, и тем более что-то не донести до рта, обронив пищу на стол или одежду. Это явление, уходящее корнями далеко за пределы простой неловкости, представляет собой сложный психологический феномен, находящийся на стыке социальной тревоги, культурных норм и глубоко укоренённых инстинктов.
Это стеснение имеет парадоксальные культурные корни, уходящие в глубокую древность. Антропологические исследования показывают, что в некоторых архаичных обществах совместная трапеза с неблизкими людьми была актом высшего доверия, ведь пища легко могла стать ядом. Хотя сегодня этот страх не осознается, его эхо может проявляться на подсознательном уровне как смутное ощущение уязвимости, когда человек ест в кругу малознакомых людей или пробует чужую еду, — его древний мозг в режиме «автопилота» все еще сканирует среду на предмет потенциальной угрозы, маскируя первобытный страх под современное стеснение. То есть акт приёма пищи - это своеобразный показатель доверия и открытости людям.
Стеснение может проявляться в десятках едва уловимых, но красноречивых поведенческих паттернах: человек выбирает еду, которую легко и бесшумно есть, избегая хрустящих или требующих активного пережёвывания продуктов; он режет пищу на неестественно мелкие кусочки, растягивая процесс; делает вид, что сыт после нескольких вилок; отказывается от добавки, даже если голоден; никогда не ест первым и старается синхронизировать свои действия с другими; прячет руки под столом; тщательно вытирает рот после каждого микроскопического укуса; пьёт воду, чтобы занять рот и избежать разговора; выбирает место в углу или спиной к помещению, чтобы чувствовать себя в безопасности. Когда дело доходит до чужой еды, стеснение обретает новые формы: человек отказывается от угощения под самыми изощрёнными предлогами («я только что поел», «у меня аллергия»), берёт минимальный, символический кусочек, испытывает вину за каждую крошку, взятую с общей тарелки, и постоянно спрашивает разрешения, даже в самой неформальной обстановке.
Причины такого поведения многогранны и часто уходят корнями в детство. Стыд, связанный с телом и аппетитом, может формироваться в семьях, где еда была полем для битв, где ребёнка заставляли есть или, наоборот, ограничивали, стыдили за лишний вес или за «неправильные» пищевые привычки. Низкая самооценка и искажённый образ тела заставляют человека чувствовать, что он не заслуживает удовольствия от еды, что его аппетит — это нечто постыдное и животное, что его осуждают за каждый кусок. Социальная тревожность играет ключевую роль: еда — это уязвимый акт, связанный с физиологическими процессами (жевание, глотание), которые кажутся человеку неприглядными. Он боится быть осуждённым за манеры, за выбор блюда, за сам факт наличия у него базовых потребностей. В случае с чужой едой подключается гипертрофированное чувство личных границ и страх обременения: человек не хочет быть должным, чувствовать себя обязанным, он боится, что его сочтут нахлебником, что он «отберёт» ценный ресурс у другого.
Эксперименты в области социальной нейробиологии демонстрируют, что подобное стеснение может активировать в мозге те же зоны, которые отвечают за чувство нарушения личных границ. Когда человек, склонный к этому, берет еду с общей тарелки или принимает угощение, сканирование мозга может показать всплеск активности в префронтальной коре и островковой доле, аналогичный тому, что возникает, когда кто-то без спроса берет его личную вещь. Для его психики чужой кусок — это не просто еда, а материализованное обязательство или вторжение в его автономию, что и порождает интенсивный дискомфорт и желание отстраниться.
Мозг является главным архитектором и дирижёром этого комплекса стеснения. Миндалевидное тело, наш внутренний «сторож», воспринимает приём пищи на публике как потенциально опасную социальную ситуацию, запуская каскад стрессовых реакций по механизму «бей или беги». Префронтальная кора, ответственная за самоконтроль и социальное соответствие, работает в авральном режиме, пытаясь подавить эти импульсы и заставить человека вести себя «идеально». Интересное исследование, проведённое в 2018 году под руководством доктора Лидии Зипфель в Университете Тюбингена, показало, что у людей с социальным тревожным расстройством при приёме пищи в компании наблюдается аномальная активность в нейронных сетях, связывающих островковую долю (отвечающую за интероцепцию — восприятие внутренних состояний, включая голод и сытость) и префронтальную кору. Проще говоря, их мозг гиперболизирует внутренние ощущения от процесса еды, заставляя их чрезмерно фокусироваться на том, как пища ощущается во рту, как громко они глотают, при этом постоянно «сканируя» реакцию окружающих.То есть люди, испытывающие сильное стеснение при еде на людях, часто обладают повышенной интероцептивной чувствительностью. Они не просто «думают», что жуют громко; они на физиологическом уровне острее ощущают движение языка, глотка, звук трения пищи о зубы, которые для большинства просто фон. Их мозг, в отличие от мозга других, не фильтрует эти внутренние шумы, вынося их на передний план сознания и превращая обычный прием пищи в какофонию отвлекающих и смущающих телесных ощущений.
Другое исследование, опубликованное в «Journal of Neuroscience» группой под началом доктора Катрины Коссек, демонстрирует, что у таких людей даже запах и вид пищи в социальном контексте могут активировать зоны мозга, связанные с отвращением и страхом, а не с ожиданием награды, как у большинства людей.
Постоянное напряжение, связанное с приёмом пищи, не проходит бесследно ни для психики, ни для физического здоровья. Психическое состояние характеризуется хроническим стрессом, чувством изоляции и одиночества. Человек лишает себя одного из ключевых социальных ритуалов — совместной трапезы, которая с древнейших времён служила цементом для человеческих связей. Это может приводить к избегающему поведению: отказу от деловых обедов, свиданий, встреч с друзьями в кафе, что сужает социальный круг и усугубляет тревогу. На физическом уровне последствия могут быть ещё более разрушительными. Нерегулярное и скудное питание «урывками» приводит к нарушениям работы желудочно-кишечного тракта. Организм, находящийся в состоянии стресса во время еды, плохо усваивает питательные вещества, так как симпатическая нервная система подавляет процессы пищеварения («бороться или бежать» несовместимо с «переваривать и усваивать»). Длительное такое состояние может способствовать развитию гастритов, синдрома раздражённого кишечника. Более того, голод, накопленный за время «публичного воздержания», часто приводит к последующим приступам неконтролируемого переедания в одиночестве, формируя порочный цикл «голод—срыв—вина», который является плодородной почвой для развития полноценных расстройств пищевого поведения, таких как нервная булимия или компульсивное переедание.
Таким образом, стеснение, связанное с приемом пищи в обществе, — это не личная причуда, а серьезный психофизиологический комплекс, который лишает человека одной из фундаментальных радостей жизни. Важно понимать, что справиться с этим в одиночку, через силу заставляя себя есть на людях, часто бывает не только бесполезно, но и вредно, так как это лишь закрепляет порочный круг тревоги. Однако от этого стеснения можно и нужно избавиться. Работа с психологом или психотерапевтом позволяет не просто снять симптомы, а докопаться до корней проблемы: проработать детские травмы, скорректировать искаженный образ тела, снизить общий уровень социальной тревожности. Специалист помогает выстроить новые, здоровые нейронные связи, превращая акт еды из источника страха обратно в простой и приятный процесс. Обращение за помощью в этом случае — это не проявление слабости, а осознанный и мужественный шаг к тому, чтобы вернуть себе свободу, лёгкость и право наслаждаться едой в любой компании.
Есть эмоции, которые бьют открыто, как гнев или страх, а есть та, что действует подобно тихому яду, разъедающему изнутри саму основу того, кем мы являемся. Эта эмоция — стыд. И речь здесь не о том, что ты съел чужую конфету и теперь переживаешь; корни стыда уходят гораздо глубже, в самую колыбель нашего существования, формируясь в младенчестве из опыта отвержения, холодности или непрочитанных потребностей. В отличие от вины, которая говорит «я совершил ошибку», стыд шепчет нечто куда более страшное: «Я — ошибка». Это чувство собственной никчемности, глубокого, неизлечимого изъяна, который необходимо скрывать от мира любой ценой. Одним из самых пронзительных исследователей этой разрушительной силы был психоаналитик Бенджамин Килборн. Он видел в стыде не просто досадное переживание, а коренную травму, формирующую хрупкую и часто невыносимую архитектуру нашей самости. Килборн писал, что стыд — это нарциссическая рана, полученная в моменты, когда наше подлинное «я» встречается с отвержением, унижением или безразличием, чаще всего в детстве. Важно понять, что этот стыд живет не на уровне поступков, а на уровне самого бытия. Он кристаллизуется в личных ошибочных представлениях о себе, в глубоко укорененном убеждении, что ты неправильный, недостойный любви или внимания. Человек может даже не идентифицировать это как стыд, списывая все на свою «никчемность» или врожденные недостатки, не осознавая, что носит в себе чужой, когда-то навязанный ему ядовитый ярлык. Чтобы выжить, мы начинаем возводить защитные сооружения: становимся перфекционистами, которые не могут допустить промаха, нарциссами, демонстрирующими иллюзию величия, или просто людьми, бегущими от любой истинной близости, ведь она грозит разоблачением. Вся наша энергия уходит на то, чтобы спрятать эту постыдную часть себя, и именно в этой непрекращающейся внутренней войне рождается почва для настоящих, физических болезней.
Современная наука все чаще находит пугающе прямые корреляции между хроническим стыдом и развитием психосоматических заболеваний. Если представить нашу психику и тело как единую экосистему, то стыд становится в ней токсичным загрязнителем, отравляющим все на своем пути. Исследования в области психонейроиммунологии показывают, что постоянное переживание стыда запускает в организме каскад стрессовых реакций, аналогичных реакции «бей или беги». В кровь выбрасываются кортизол и другие гормоны стресса. В отличие от кратковременного стресса, мобилизующего силы, хронический, вызванный чувством собственной неадекватности, изнашивает системы организма. Он подавляет иммунную функцию, делая человека более уязвимым перед инфекциями и, что еще серьезнее, перед возникновением аутоиммунных заболеваний, когда тело по сути начинает атаковать само себя. Это похоже на метафору: если психика не может выразить боль, говоря «мне стыдно», тело начинает кричать об этом через болезнь.
Воспалительные процессы, лежащие в основе таких состояний, как ревматоидный артрит, некоторые заболевания кишечника (например, синдром раздраженного кишечника) и даже сердечно-сосудистые проблемы, тесно связывают с длительным психологическим стрессом. А что может быть более стрессогенным, чем необходимость каждый день просыпаться и жить в состоянии внутренней войны с самим собой? Стыд — это одиночество в толпе, это чувство, что тебя никогда не примут, если узнают правду. Это напряжение не находит выхода, оно инкапсулируется внутри, превращаясь в мышечные зажимы, хронические боли, мигрени, проблемы с пищеварением. Тело буквально сжимается под грузом непрожитого стыда, пытаясь стать меньше, спрятаться, исчезнуть, как того требует травмированная психика.
И здесь мы подходим к ключевому и самому трудному моменту. Можно годами лечить симптомы: принимать таблетки от давления, сидеть на диетах при проблемах с желудком, купировать приступы мигрени. Но если человек не научится справляться с проблемой стыда, болезнь не уйдет. Она будет возвращаться в новой форме, потому что ее корень — не в бактерии или вирусе, а в глубоко укоренившемся убеждении «со мной что-то не так». Терапия в этом свете — это не поиск волшебной таблетки, а медленный и мужественный процесс создания безопасного пространства, о котором говорил Килборн. Пространства, где можно рискнуть и показать ту самую «постыдную» часть себя — свою уязвимость, страх, гнев, несовершенство — и не быть отвергнутым. Это процесс переписывания внутреннего нарратива, где человек учится отделять себя от своего стыда, понимать его истоки и, наконец, проявлять к себе то сострадание, которого он был лишен когда-то. Пока груз стыда лежит в основе самоощущения, тело будет нести его на себе, как ношу, с каждым годом все тяжелее. И лишь распаковав эту ношу, вглядевшись в ее содержимое при поддержке психолога или через глубокую внутреннюю работу, можно по-настоящему разорвать порочный круг, позволив психике исцелиться, а вслед за ней — обрести здоровье и тело.
Кукурузные хлопья и палочки
Дело было в конце XIX века. Двое братьев, Джон Харви и Уилл Кит Келлог - руководили санаторием «Батл-Крик» в Мичигане. Они были фанатами здорового питания и постоянно придумывали новые блюда для пациентов.
И вот однажды… они забыли тесто из кукурузной муки на столе. Да, просто забыли!
Когда утром нашли это тесто, решили не выбрасывать, а раскатать и запечь.
Результат?
Тонкие, хрустящие хлопья, которые удивили всех, от докторов до пациентов.
Так, совершенно случайно, родился завтрак, без которого сегодня трудно представить супермаркет.
Через несколько лет Уилл Келлог основал компанию Kelloggs и запустил массовое производство хлопьев.
Поначалу - без сахара, строго по принципам “здорового питания”. Но, как показала жизнь, без сладкого народ не выдержал, и уже скоро появились те самые знакомые нам подслащённые хлопья, которые любят и взрослые, и дети.
Так началась революция завтраков.
Быстро, вкусно, удобно, и не нужно ничего жарить.
Если хлопья - дети случайности, то палочки - результат чистого технологического прогресса.
Всё началось в 60-х, когда инженеры придумали способ “взрывать” кукурузную крупу под высоким давлением.
Так появилась экструзия - процесс, превращающий обычное зерно в воздушные, лёгкие палочки.
Первая масштабная партия родилась в 1963 году в Днепропетровске.
И тут всё пошло по накатанной: дешёвые, сладкие, хрустящие, палочки мгновенно стали символом детства.
Кто не ел их, пока мама не видит, тот явно пропустил кусочек советского счастья
На самом деле, хлопья и палочки появились не ради маркетинга, а как ответ на вызовы времени.
Хотели сделать питание доступным, полезным и простым.
Хлопья - символ утра, ритуал для миллионов.
Палочки - вкус из детства, праздник без повода.
И всё это - из обычной кукурузы!
Кукурузные хлопья появились случайно в санатории в XIX веке.
Палочки - уже результат технологий XX века.
И то, и другое стало не просто едой, а частью культурного кода: утро, детство и немного ностальгии.
Вывод:
История хлопьев и палочек - это о том, как случайность и изобретательность могут превратить простое зерно в радость для миллионов.
А если тебе тоже интересно, как из простых продуктов получаются шедевры, заглядывай на канал ВКУСНО ГОЛОДНЫЙ - там всегда что-то аппетитное и неожиданное!
Если ваш ребёнок инвалид - то он болен, ему нужна помощь, он должен получать по голове от взрослого человека (просто так, или за то что сразу не сообразил что к чему...), а вот вам совсем другая картина! Вы видите её на фотографиях - малыш ходит в детский сад, в школу! А уже матерится, знает про 18+, рисует - шедевры!!!
А мел - он добрый! Им бы нарисовать на асфальте кошечку или собачку...
P.S. Вы до сих пор считаете что ваши детишки нормальные?! В прочем как и их родители... Нам всем нужен психиатр.
