Adagor121

Adagor121

Последователен.
Пикабушник
MetallistKM
MetallistKM оставил первый донат
поставил 1190 плюсов и 0 минусов
отредактировал 0 постов
проголосовал за 0 редактирований
в топе авторов на 549 месте
2791 рейтинг 136 подписчиков 70 подписок 31 пост 15 в горячем

Ангел, приди... (Ч.2 - ФИНАЛ)

Часть 1

– Десять лет назад я впервые узнал об этом, когда сменил работу, – говорил мистер Грин, разливая им в бокалы. – О том, что такое возможно. Узнал в одном Иллинойском университете. И что рано или поздно оно должно случится. Обычная цикличность, не более, подобное в веках происходило не единожды. Когда ОНА устаёт от нас, то открывает свои другие глаза, ТЁМНЫЕ. И вот – нас уже завтра может не стать. Чтобы всё началось по кругу заново…

Как всегда, непонятно.

– ОНА – это кто? – спросил Вэлентайн.

– Земля. Наша планета… Я говорил. Или нет?..

Бред милой Моники слушать казалось намного приятней. Она была хотя бы дурочкой, и от неё не ждали умных решений или рассказов. Сесть на самолёт с человеком, повествующим о живой планете и её разных глазах-озёрах, морях и океанах, он бы не желал. Да ещё звал лететь так далеко, не куда-нибудь, а в Россию. Будто нельзя было переждать этот «кашель» Земли где-нибудь ближе.

– Мертвецы не рассосутся, – говорил Джонатан Грин, отпивая из своего бокала. – Это не прыщи на лице. И всё остальное само по себе не исчезнет тоже... Но здесь, на нашем материке, возможности мы упустили. Пробовать будем там, где не поздно.

– Пробовать что?

– Остановить, – пожал плечами и развёл руками мистер Грин. – Всё. Вот это.

Ведь не шутил. Говорил всерьёз.

– Моника сказала, что раньше жнецы ангелов забирали души мёртвых у нашего озера, – поделился с ним Вэлентайн. – И заберут к себе её … Что вы искали на дне водоёма? Храм ангелов? Или жнецов?..

Джонатан Грин улыбнулся.

– Нет, Вэл, – ответил он, – не совсем. Мы же учёные. И имеем дело с так называемым… «третьим видом». Не мёртвым, и не живым. А третьим видом материи. Простым языком, для тебя объясняю…

Да, именно это в нём подкупало. Похоже, Джонатан Грин был искренен, и относился ко всем одинаково, любил окружавших его людей. Говорил с каждым на равных, будто с партнёром по бизнесу или хорошим старым другом.

– В слабой форме возле озёр всё происходит давно. В слабой – потому что все они спали, – всё ещё говорил он, вдаваясь в пространные объяснения. – Странные и неизвестные биологии виды, утопленники, призраки, духи, болотники, домовые. Или те, кого называют чертями и бесами. Подобное в единичном виде наблюдалось всегда. Не все они, кстати, враждебны…

Помолчал, отхлебнул.

– Но после, – продолжил, – случились недавние взрывы. Они-то и пробудили ИХ по-настоящему. ГЛАЗА начинают открываться. Знаешь, сколько и чего ещё поднимется из недр?..

«Эко ж его припекло…» – думал Вэлентайн. Его собеседник переутомился, как многие здесь. Ночка на территории трейлерного парка выдалась жаркой для всех. Черти, водяные, бесы, утопленники…

С другой стороны, неужели к этому дню они успели повидать недостаточно? Хватило б одних мертвецов, чтобы поверить мистеру Грину не глядя, на слово. Только вот Моника трещала обо всём подобном задолго до пресловутых взрывов. Потому Вэлентайн и привык не верить. Может, напрасно…

– Мистер Рид, – обратился один из людей, зашедший в автобус. – Самолёт приближается. Заходит на посадку. И они… тоже идут.

Железный забор вокруг лагеря из трейлеров, – что б снова подвести к нему электричество – как ни старались, починить не успели. И враждебные сущности нового мира, словно узнавшие о проблеме разом, большого перерыва на отдых не дали. Уже начинало светать. Вдоль берега озера шла большая толпа мертвецов. Их будто направили на трейлерный парк и развернули к нему почти что строем. Надвигались целой сотней, шагали молча, четырьмя колоннами. Три ружья, два дробовика, пистолет, несколько автоматов – оружия вроде имелось достаточно. У матери Моники было ещё ружьё, и, кажется, она тоже собиралась драться, вышла из трейлера вместе с ним, когда всех призвали к защите. Вэлентайн мог вооружиться только бейсбольной битой. Грозное оружие, если опустить такую на голову, хоть мёртвому, хоть живому. Одна беда, из оставшихся семнадцати жителей парка, не считая Грина с его людьми, взрослых мужчин было шестеро. Остальные – женщины, дети и старики. Кто-то из них вышел с дубинами тоже. Лучше бы самолёту поспешить с эвакуацией. После стычки с такой толпой дохляков в живых может остаться мало народу.

Остановились. Рассредоточились вдоль забора по кругу и начали раскачивать руками решётки. Взревели, почувствовав близость живого мяса, увидели людей в рассвете глазами, преисполнились голодной яростью и предвкушением. Солдаты мистера Грина, пока держалась ограда, начали уничтожать дохляков одиночными выстрелами. Патронов было не бесконечное количество, их берегли.

– Тоже будете стрелять, мистер Рид?.. – спросил Вэлентайн, отхлебнув из маленькой бутылочки виски, и спрятал её в карман. Он видел, как Джонатан Грин заряжал в барабан револьвера патроны и делала это весьма умело.

– Я бывший коп, Вэл… – произнёс тот в ответ.

Вэлентайн только с уважением кивнул головой. Вот откуда у учёного-биолога выучка организовать людей и стараться всех защитить. Бывших копов ведь не бывает. Стоят на страже граждан, даже если сдали жетон и сняли форму.

Два стрелка мистера Грина уложили почти с полсотни мертвяков, прежде чем надломилась ограда. Более того, к толпе с той стороны присоединилась прискакавшая жаба. С длинной вытянутой мордой, хищной и зубастой, как у крокодила, огромными мозолистыми буграми на сильных лапах и длинным языком, которым хваталась за прутья, пытаясь помочь уронить забор. В какой-то момент у неё вышел разлад с мертвецами. Те полезли кусаться к ней, и она начала защищаться. Одного тут же схватила за голову, хрумкнула его твёрдым черепом как недозрелым толстокорым арбузом. Помощник мистера Грина выпустил в неё пол обоймы из М-5, прежде чем тварь завалилась на бок, и мертвецы на неё набросились. А в следующий миг рухнула треснувшая ограда. Целая секция длиной в четыре с половиной ярда. Мёртвые перешли в наступление.

Что и говорить, армии, способной отстоять трейлерный парк, у них не имелось. Дрогнула сразу половина защитников, обратились в бегство. Но к такому повороту дел мистер Грин их местечко давно подготовил. Два нежилых трейлера и несколько повозок выстроили так, что вышло нечто вроде баррикады. Которую ещё и подожгли, когда мертвецы полезли на неё. Возле озера, позади всей этой баталии, уже садился на подготовленную полосу самолёт. Её расчистили бульдозером в первые дни. Но посреди трейлеров побоище было в самом разгаре. И те, кто держал оружие в руках, защищали женщин и детей, закрывшихся в жилищах изнутри.

– Мон… Она в порядке?..  – увидев близко знакомое некрасивое лицо, выкрикнул Вэлентайн и опустил тяжёлую биту на ключицу тянувшего к нему руки дохляка. Мэриэм перезаряжала рядом ружьё.

А в следующий миг, когда он отвлёкся на другого, мать Моники вдруг исчезла. Вэл увидел её только через пару минут, отступая. Вернее, одни лишь ноги. Четверо мертвецов повалили карлицу на землю, склонились уже над ней и растаскивали внутренности руками, копошась в её животе.

– Собирай всех!.. Самолёт сел!.. – непонятно вдруг кто крикнул непонятно кому.

Вэлентайн осмотрелся. Мистера Рида и одного из его людей увидел вдалеке, у упавшей ограды. Огонь пожара дотянулся до них светом сквозь разгоравшийся ярче рассвет. Оба встречали другую группу мертвецов, особей двенадцать-пятнадцать. Справятся, у них пистолет с автоматом. А вот Джиму и Норману приходилось тяжело. У первого заела винтовка и он отбивался прикладом, а ко второму подступились трое сразу. Вэл бросился к обоим на помощь.

– Выводите женщин и детей!.. – кричал всё тот же голос. – Самолёт сел!..

Голос незнакомый. Понятно, что кто-то из тех других, прилетевших на этом самолёте. Нужно было убираться отсюда. Несколько ударов, и Джим кивнул ему в ответ, благодарил за помощь. И Вэлентайн понёсся к жилым трейлерам.

Он забежал по ступеням. Поднялся не по своим, но по тем, что вели в жилище… Джона и Мэриэм. Тело Саблезубого Джона унесли вместе с другими погибшими в первую атаку, связали и поместили в автобус. Сложили всех в нижний багажный отсек. Укушенные должны были обернуться. Все нужные вещи из автобуса мистер Грин заранее забрал и вместе с оборудованием погрузил с помощником в джип. Автобус подожгли тоже, когда вспыхнули трейлеры и повозки. Вот же было жарко! Казалось, что от огня полыхает край неба над головой.

Он остановился вдруг. Наверное, дверь могла бы оказаться закрытой изнутри, а Вэл должен был постучаться, что б её ему открыли. Но та отворилась почему-то сама. И ноги на мгновенье встали, когда перешли через порог. Затем он сделал быстрый шаг. А как повернул направо... бросился вглубь уже опрометью.

Мертвеца, что склонился над Мон, Вэл жёстко схватил за плечи и отшвырнул. Тот изгрыз её правую руку и шею, но девочка всё ещё жила. Плакала бесшумно, зашлась в приступе боли и конвульсивно дёрнулась.

И тогда Вэл взревел будто раненый пьяный гризли. Набросился на пробравшегося в трейлер покойника и начал молотить его головой о стену. Бил долго, со злостью, сам весь покрылся мёртвой кровью. Пинал потом ногами, когда уронил на пол, пытался раздавить каблуком дохлую голову. И лишь потом заметил, что сволочь успел его типнуть. Укус остался на предплечье. Вот же, зараза!

Ничего. Отстал от него, наконец. Теперь тот был уже дважды мёртв и не двигался. Поднял остатки того, чем прежде была Моника, на руки, и бережно понёс, пошатываясь, к выходу. Глаза её закрывались.

– Самолёт!.. – надрывался снаружи голос. – Есть ещё дети?!. Все вышли?..

– Вэл!..

Последним позвал мистер Грин.

– Скоро спустятся ангелы… – прошептал Вэлентайн на ухо Мон.

Дверь в трейлер он закрыл изнутри на щеколду. Что ему ещё было сказать им всем? Не отпер даже когда стучали. Потом наблюдал в окно, как все уходят. Кто-то бежал, мистер Грин и трое людей забирались в машину.

«Прощайте, мистер Грин… Вы были добры…»

Остатки виски из кармана вылились в рот. Пусть Джонатан Грин спасёт всех людей, кого брал на борт самолёта. Разве ж он против? Пусть остановит зло хоть на всей планете. Их с Мон спасать уже было не нужно…

Вэл вышел, когда боинг взлетал. Взмыл в воздух железной спасительной птицей. Он так и не выпустил Мон из рук, прошёл вместе с ней в свой старый обшарпанный трейлер. Вытащил одну из бутылок и выпил ещё. Поддерживал девочку на колене, что б та не соскользнула, пока отхлёбывал хорошего односолодового. Затем вынес наружу. Солнце поднялось над водой и пожар во дворе затухал. Вэлентайн опустился на землю.

Сел, прислонившись спиной к их ступенькам, приподнял Мон выше, обнял. Держал и качал на руках, пока огонь опадал на горевших повозках. Гладил её длинные локоны, что-то шептал, вспоминая.

"Милая ты моя… уродина... Ласковое страшилище… Светлое глупое чудище!.."

Вглядывался в воздух со слабой надеждой, но понимал, что тщетно. Тот только дрожал перед глазами – рябило до рези в яблоках. И, кроме этой дрожи, в пространстве не проявлялось ничего. Ну, где же вы, добрые ангелы и жнецы? Возьмите её. Она заслужила...

Потом, когда Мон пришла в себя и пыталась вцепиться в него зубами, он вырвался от неё и позволил встать. С нежностью посмотрел в последний раз. А после одним движением свернул хрупкую детскую шею. Подхватил худенькое тельце и бережно опустил на землю. Пальцами расправил липкие волосы, ладонью закрыл ей глаза. Не стал прятать жуткую шишку на лбу, которую Мон всегда закрывала причёской. Стеснялась, глупышка, уродства, будучи прекрасней лучшей части сраного мира вокруг… Взглянул затем на укус на руке и сам себе улыбнулся. Свист ветра смешивался над головой с шумом гремящих о крышу бельевых верёвок. Не было, выходит, их больше здесь – ни ангелов, ни жнецов, ни других спасителей душ. Куда ж все попрятались? Совсем никого не осталось. Лишь он один, и теперь укушенный, а, стало быть, умирающий тоже. Да … эти вокруг...

ЭТИ...

***********************

Посвящается Александре, и всем другим, кто ушёл и встретил своих ангелов…

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Ангел, приди... (Ч.2 - ФИНАЛ) CreepyStory, Страшные истории, Сверхъестественное, Крипота, Фантастический рассказ, Зомби, Зомби-апокалипсис, Апокалипсис, Ужасы, Ужас, Озеро, Мертвецы, Фантастика, Авторский рассказ, Мистика, Монстр, Чудовище, Призрак, Страшно, Длиннопост

Рейс: США, Джорджия - Россия, Волгоград

Где появился мистер Джонатан Грин? Здесь

Куда теперь он направляется? Вот сюда

Остался последний рассказ в первой половине настоящего цикла. Апокалипсис будет только разгораться......

Показать полностью 1

Ангел, приди... (Ч.1)

Ангел, приди... (Ч.1) CreepyStory, Страшные истории, Сверхъестественное, Крипота, Фантастический рассказ, Ужасы, Ужас, Зомби, Зомби-апокалипсис, Монстр, Страшно, Мистика, Призрак, Озеро, Фантастика, Авторский рассказ, Чудовище, Апокалипсис, Длиннопост

Вэлентайн глянул наружу, услышав за стенкой скрежет. Папашка опять возился под его окном. Что-то мастерил из дерева и ширкал длинным напильником, всматривался, примерял на глаз. Вот же беспокойные руки. Их трейлеры стояли рядом. Ещё и лыбился во весь рот, как обычно. Вернее, гримаса улыбки застыла на его лице давно – какое-то дегенеративное заболевание, с детства. Череп на его плечах был утолщённым, деформированным, передние зубы торчали наружу, а короткие ручки с ножками крепились на непропорционально длинном теле. Мамочка в семействе была точно такая же. К тому же с противным гнусавым голосом, начинавшим дребезжать, когда пыталась говорить громко. Только дочка в семье вышла ростом, но и та уродилась дурочкой. Моникой звали. Эта семейка порядком надоела за полгода пребывания в близких соседях. Злила и раздражала своим уродством, в основном старшие члены, не девочка. Он-то – повернулся и ещё раз взглянул в зеркало, что б в миллионный раз убедиться самому – был с ними в сравнении настоящим красавцем. Уродливого за последний месяц повылезало повсюду столько, что не хотелось открывать по утрам глаза. А тут ещё живые пугали до смерти, когда неожиданно появлялись с такими лицами в темноте рядом. К ним, таким, никогда не привыкнешь, уж проще к мертвецам. До взрывов четыре недели назад Вэлентайн так остро на соседей своих не реагировал. Зато начал теперь. Не мог больше смотреть и отворачивался, когда видел их слишком близко. Может, из-за того, что выпивать стал больше и пребывал в состоянии вечного смурного похмелья.

Да нет же, соседи его вовсе никому не докучали! Были миролюбивыми существами, самыми добрыми и неприхотливыми во всём трейлерном парке, где их осталось всего около трёх десятков жителей. Просто будто сбежали из цирка уродцев. Ужасов за окном, настоящих и мало пока понятных, хватало без них. Только что, за семиярдовой железной оградой, пропрыгала огромная белая жаба. С каждым её прыжком земля будто подрагивала. Если б не подведённое от генераторов электричество, смяла бы их защиту и разнесла б одна весь городок. Но с первого раза научилась следовать мимо. Опять не увидев никого из живых, – какая же дура!, люди давно попрятались – схватила пастью одного мертвеца и поскакала с ним дальше. Своего же и сцапала! Хотя, какой он ей свой? Жаба, пусть и странная, но всё же была живой. В первый раз, когда её ударило током, к решёткам подобралась близко, сунула морду. Вэлентайн стоял рядом, и чуял, что от неё несло вонью большого немытого зверя. Не мертвечиной, как от дохляков, одним из которых образина только что чуть не подавилась. Остановилась подальше, перестав вдруг прыгать, выхаркала его, изжёванного, на землю. Посмотрела одним глазом, как тот шевелит переломанными её же нёбом конечностями, и снова заграбастала пастью. Дальше уже не выпустила. Проглотила целиком и сытой поскакала к дороге…

Как ё.нулся этот мир настолько? Вот уж никто не знал, что бы там ни выдумывали и ни говорили. Просто встал в один день с ног на голову. Хоп – и всё, одним махом… Что оно, по-другому что ли бывало? Это хорошего ждать приходилось годами. Плохое бьёт из-за угла и всегда, сука, по печени. Зато не надо теперь оправдываться за выпивку и небритую щетину. За грязную рубаху тоже не нужно…

Моника опустилась рядом, на две ступеньки ниже, пока её отец продолжал возиться с деревом, а Вэл вышел и сел возле своей двери. Дочку он никогда не прогонял, всё раздражение касалось в основном её родителей. Она была не такой страшной, высокой, очень худой, и от неё веяло чем-то тёплым, добрым и детским. Уродство лица не бросалось в глаза. Правое око, с набухшей костью над ним, старательно прикрывалось волосами.

– У озера мертвецы, – сказала она. – Их много. Наблюдала всё утро…

Насколько он знал, со сном у Мон всегда было плохо. Могла спать два часа, а потом двое суток не ложиться. Болезнь родителей отразилась на ней по-другому. Вот и наблюдала за округой подолгу, иногда выходила ночами, стояла у ограды по несколько часов.

– Да, – ответил ей Вэлентайн. – Тут и раньше их хватало. Часто находили тела. Просто теперь стало больше, и не лежат, а ходят сами...

Она и вправду из всей семьи раздражала меньше всего. Дурочка, что с неё взять? Чиста и открыта. Очень внимательна, как все слабоумные, к мелким деталям. И будто понимала всегда, о чём он говорит, какими бы словами ни выражался. Даже когда старался нарочно запутать, что б отвязалась на время и оставила одного.

– Мёртвые, что были раньше, – за их душами прилетали жнецы. От ангелов. Уводили с собой в Чистилище. А у этих, – она повернула голову и посмотрела на толпу за железным забором вдалеке, – у этих нет души. ОНА пожрала их души разом. ТЁМНЫМИ ГЛАЗАМИ. Забрала глубоко, в бездну озёр...

Иногда Моника несла полную дурь. Но он к ней привык. Озёра, души, глаза – девочка часто твердила про это, ещё до того, как чокнулся мир. Могла говорить без остановки, смотреть в никуда и раскачиваться, пока не хлопнется в обморок. Тогда он звал её мать, и та приходила, забирала дитя. Моника на какое-то время исчезала, но чтобы опять потом появиться на ступеньках его трейлера. Странная такая дружба. Больше, пожалуй, Вэлентайн ни с кем тут не общался. Шесть лет пробыл частью общины этого парка у озера, жил вместе со всеми и приносил свой доллар для общего блага, но всё равно вёл замкнутый образ жизни. Полюбил одиночество.

– Я видела их, – тихо сказала Мон, – ангелов и жнецов. Меня они ЕЙ не отдадут, ЕЁ СТРАШНЫМ ГЛАЗАМ... Заберут к себе, так и сказали...

"Скорей бы..." – думал он. Не мучилась бы уже...

У девочки пошла носом кровь. И как бы ни хотелось обращаться к её большеголовому папашке, пришлось его громко окликнуть в голос – отец Моники был слегка глуховат.

– Джон!.. Зови Мэриэм!..

Тут же прибежала мать. Вдвоём с отцом, поблагодарив его, они отвели Монику в их трейлер. Переждёт приступ и до вечера уже не покажется. Мон любила гулять, и сразу покидала постель, как только становилось лучше. В этот раз ей повезло, тревога оказалась ложной. Приступ так и не начался, и уже через пять минут девочка снова вышла с улыбкой, к нему. Села на то же место и протянула дымящуюся кружку.

– От мамы! – сказала она с застенчивой улыбкой.

Вэлентайн отхлебнул принесённого кофе.

Сам он ангелов никогда не видел, подумалось вдруг. Одних лишь демонов за последние годы жизни. А началось всё с того мертвеца, что полиция нашла здесь на берегу, лет восемь тому назад. Кевином, кажется звали, известный был экстрасенс, но фамилии он не запомнил. Вернее, забыл. Того застрелили и бросили тут на берегу, недалеко от их со Сьюзен палатки. И после этого всё пошло наперекосяк. Сначала позвонили с работы и сообщили, что он уволен. Вот так, на коротком уведомлении. Затем умерла от рака мать, а Сьюзен ушла к другому. И Вэл начал пить. Он опустился быстро, продал свою машину и дом родителей. Карты, женщины, долги, казино. А через пару лет вернулся к этому же озеру, где старый бомжацкий трейлерный парк дал ему новый кров. Началось всё с одного трупа, найденного здесь на берегу, а теперь их тут бродили сотни. Чего ещё они могли у него отнять?..

– Душу... – вторила его мыслям и раскачивалась, сидя на нижней ступеньке, Мон.

– Тебе хорошо? – спросил он её, думая, что приступ всё же может начаться.

– Да, хорошо… – ответила Мон.

И Вэл отвернулся. С Моникой не нужно было задумываться об искренности сказанных ею слов. Врать она не умела. Неужто и вправду видела ангелов? Или думала, что видит их, а померещилось что-то другое. Но тоже незлое и что-то светлое…

Пыль поднималась столбом. Машина ехала с той стороны, от шоссе, куда упрыгала жаба. Значит, разминулись, поскольку выстрелов не было слышно. Возвращался мистер Грин со своими людьми, ехал по дороге, которая заворачивала к озеру и трейлерному парку.

– Я пойду, а ты посиди, – предупредил Вэлентайн Мон, и указательным пальцем сделал круг на её макушке. Так они прощались, если он не хотел, чтобы за ним увязывались. Моника понимала всегда, и была горда тем, что ей разрешалось в его отсутствие сидеть на ступеньках чужого трейлера. Джона, её отца, Вэл обошёл брезгливо, отвернувшись при этом в сторону. После чего направился к воротам ограждения.

Мистер Грин появился в лагере со своими людьми на третий день после взрывов. Приехал на военном джипе и большом автобусе. Это он рассказал, что взрывы произошли по всему миру, что только в Северной Америке их было двенадцать, а повсюду – больше шестидесяти. Он сразу же начал возводить вокруг стоянки трейлеров большую ограду. Никто толком не понимал, что происходит, но люди не сопротивлялись, и даже были рады, помогали ему. Железо для ограды привезли на двух огромных грузовиках.

Вэлентайн тоже помогал, как мог. И Саблезубый Джон, как в шутку другие называли отца Моники. Ещё бы, мистер Грин привёз с собой столько еды. Настоящую салями и тушёное мясо оленины, виски, конфеты, сыр, арахисовую пасту. Щедро делился со всеми припасами. Автобус мистера Грина встал позади остальных трейлеров, и тоже попал за ограждение. Лишь на шестой день после катастрофы жители парка поняли, для чего всё было нужно, когда закончили установку двух генераторов. Увидели первых мертвецов. Ну, а потом понеслось. Мёртвые люди были цветочками.

Прыгающие жабы размером с техасский пикап – это ещё самая слабая из бед, глупая и неповоротливая, легко отогнать. Назойливей всего оказались шестилапые собаки. Похожи на волков, тощие, с рёбрами наружу и белыми равнодушными глазами. Свалянная шерсть словно на побитой молью шубе смотрелась как на вещах со свалки. Они приходили целой стаей и по несколько часов бродили возле ограды. Желали проникнуть внутрь. Каждые четверть часа одна из них приближалась к железным прутьям, и проверяла, есть ли электричество. А, получив болезненный удар, отползала к остальным. Жутким во всём этом было то, что вели себя собаки молча. Делали до последнего вид, что плевать им было на живых людей, в их сторону даже не смотрели. Так держатся только хозяева и настоящие хищники. Люди прекрасно знали, что они приходили за ними. Прятались по вагончикам, хоть электричество защищало надёжно. Умела ж нагнать истинной жути молчаливая бледная свора...

Впрочем, Саблезубый Джон убил одного из них. Люди мистера Грина учили его стрелять. Не ясно, правда, зачем, тот одной своей рожей мог напугать кого угодно, главное его оружие. Однако Вэлентайн даже зауважал Джона, когда тот с первого выстрела из винтовки подстрелил одного из псов за забором с вышки. Зверь дёрнулся и упал на землю, умер молча, оставшись лежать на майской траве. Что примечательно, стая останки своего не тронула. Просто ушла через четверть часа. А труп шестилапого пса утащила большая многоножка. Вылезла из-под земли и ушла обратно вместе с тушей. Вот было страху-то! Такого зверя все видели впервые, и мысль посетила тогда всех одна и та же. Что, если чудовище с кучей ног вылезет прямо здесь, за оградой, посреди их стоянки?.. Но больше многоножка не появлялась, и люди о ней забыли.

Чем занимался мистер Грин со своими людьми? Он явно был не из простых жителей Америки. Похоже, что работал до взрывов на правительство. С ним прибыло шесть человек, и поначалу каждый день четверо из них уходили к озеру. Двое оставались на берегу с оружием, отстреливали изредка подходивших мертвецов, а двое отплывали на лодке с вёслами. Один в акваланге погружался в воду. Подолгу исчезал, потом появлялся на поверхности и все они возвращались в лагерь. Их можно было видеть из окна. Но однажды аквалангист не выплыл. А через пару дней утонул и ещё один. Тогда все их погружения прекратились. Вэлентайн пытался спросить у мистера Грина, что тот искал на глубине. Но ответ его лишь удручил. Джонатан Грин стал нести бред, достойный доброй Моники. Озеро, глаза и прочая лабуда, о которой так часто вещала девочка. Может, тут все сходили с ума, и он, Вэлентайн, станет следующим сумасшедшим?..

Ворота открылись, и машина заехала за ограждение. Новых людей у мистера Грина больше не было. Двое из оставшихся четверых следили за округой с крыши автобуса или самодельной вышки. А двое разъезжали с ним на джипе. И всем он здесь обещал, что скоро прибудет его самолёт. Что увезёт людей парка туда, где не всё ещё было потеряно.

– Куда? – спрашивал его Вэлентайн.

– Далеко, – говорил мистер Грин. – На другой материк...

И так несколько раз…

– Что?.. – спросила встревоженно Моника. – Не стал говорить с тобой?..

Вэлентайн покачал головой. Он вернулся от ворот к своему трейлеру, машина не остановилась, как обычно, а проехала дальше к автобусу. Трое жителей, ответственных за безопасность, закрывали вход, и снова включилось электричество. Топлива для генераторов пока хватало. А скоро, вечером, начнут раздавать еду. Не думал Вэлентайн, что когда-то будет рад апокалипсису. Он ел теперь настоящую салями и запивал её хорошим виски. Мистер Грин не забывал его, и один из его людей, после каждого выезда наружу, оставлял всегда бутылочку возле ступенек.

– Постучишь, когда принесут, – сказал он девочке. Выполнил их ритуал пальцем, дав понять, что прощается, и Моника засмеялась, почесала голову. Джон, её отец, закончил ковыряться со своими деревяшками, и тоже уходил. А она оставалась дышать воздухом. Сидела на чужих ступеньках одна.

Позже наступил вечер. В округе будто бы стало тише. Уже второй день возле их ограды никто не появлялся, бродили только у озера. Закат пролил последние краски и утопил их вместе с солнцем в озере, смеркалось. Моники на ступеньках не было. Как и привычного виски. Девочка всё выполнила в точности, как ей велели – всего-то нужно было постучать. Но бутылку не принесли, потому не постучала. А, насидевшись, тихо ушла домой.

Вся эта двухдневная тишина, если не считать пропрыгавшей днём лягушки-мутанта, закончилась этой же ночью. Даже псы за это время ни разу не появились, ни где-то рядом, ни у кромки далёкого леса, откуда всегда выползали. В воздухе словно наступило просветление, затишье перед бурей, призрак «надежды», которую многие тут давно потеряли. Если б не мистер Грин со своими людьми, обитатели парка перегрызлись бы в самом начале, не было б давно никакого трейлерного городка. Здесь не бойцы собрались, а распоследние отбросы общества, изгои. Многие устали от жизни и просто влачили существование. Апокалипсис стал для них очередным поводом сдохнуть. Не умерли лишь благодаря появившемуся благодетелю. Может, сначала не особо и хотели спасаться, но будто что-то изменилось с его появлением. Он всех сплотил, появилась еда и иллюзия или слабый намёк на надежду… Руки Вэлентайна немного тряслись. Как любой не самый пропащий алкоголик, он знал, что в будущем выпивкой можно было не разжиться. Потому все презенты экономил. Оставив Мон следить за новой посылкой, открыл свой любимый ящик у себя в трейлере, где хранился его чёрный запас – аж целых две бутылки. И пригубил из одной больше половины. После чего уснул. Потому и дрожали руки, когда через несколько часов он вышел на улицу. В сумерках осмотрелся, вдохнул майский воздух. И на какой-то миг вдруг позабыл, что где-то за оградой бродят зомби и те, что были страшнее их – выползшие из земли существа. Всего их насчитали тридцать-сорок видов, и это только здесь, в окрестностях. Но как только Вэл вспомнил про виски, которого возле его ступенек не оказалось, вспомнил сразу, почему такой подарок появлялся почти каждый день. И ощущения того, что проснулся в прежнем мире, улетучились сразу. Память, сука, позволяла забыться только во сне!..

Добрёл до автобуса мистера Грина и его пропустили внутрь. Застал хозяина дома за переодеванием. Тот только что приладил на глаз повязку и собирался выходить с остальными.

– Кончаются припасы, – сообщил мистер Грин Вэлу, как давнему другу. – Наши склады обнаружили, мы ничего не привезли. Попробуем в ночь другое место. Еды осталось только на день…

Вэлентайн кивнул.

– Про виски для тебя не забуду, – с улыбкой произнёс Джонатан Грин и положил ему на плечо руку.

Надо же, как всегда он был верен своему настроению – вежлив и дружелюбен.

– Когда улетаем? – прозвучал вопрос. Вэл не придумал, что спросить ещё, чтобы сделать вид, будто приходил не пополнить запасы выпивки, а просто поинтересоваться делами, здоровьем.

– Самолёт сядет у озера утром, – отчитался перед ним мистер Грин. – За пару дней заполним его припасами. И сразу улетим.

– Куда?

– Я говорил: на другой континент. К большей реке, что называется Волгой, в один далёкий город… Ну, знаешь, как – город стоит на реке, а на ней есть остров, на острове озеро, и в озере том....

Усмехнулся.

Вэлентайн даже не понял, что он хотел сказать этим.

– Есть у них такая сказка, только про Кощея. И сказочник в ней изрядно ошибся. Смерть Кощея была не в игле, что в яйцах, кроликах и сундуках висела где-то на дереве. На дне её надо было искать, глубоко...

– На дне… озера?.. Как Экскалибур?.. – спросил Вэл, поскольку других загадок про находки в озёрах не знал.

Джонатан Грин посмотрел на него.

– Да. Как Экскалибур. Почему бы и нет?..

Вот так всегда. Как будто бы и поговорили. Расспрашивать же дальше – начнётся бред безумной Моники. Потому Вэлентайн не стал, просто пожелал им всем удачи. Из вежливости предложил свою помощь и компанию, зная заранее, что мистер Грин откажется. На вылазки он выезжал только с двумя своими людьми, и жителями трейлерного парка, где сам нашёл приют на время исследований после взрывов, никогда не рисковал. Лишь дважды брал Саблезубого Джона, но тот всегда сам напрашивался. Искал всё мягкую игрушку в супермаркетах для дочери взамен утерянной старой. Вот, с чем была настоящая проблема – просто так какую-то куклу Мон было не положить, отвергнет и выбросит. Нужен был тот самый мишка. Монике зимой исполнилось семнадцать, но разумом она оставалась девятилетней.

Случилось всё, когда мистер Грин уехал. Буквально через час. Вэлентайн вернулся в трейлер, забрав из общего котла свой рис, сварившийся во дворе на углях. И начал допивать открытый виски. Перевернул обложку книжки Свифта, принялся читать. Чуть не уснул, переворачивая третью страницу. И вдруг услышал снаружи крик.

Мертвецов они боялись меньше всего. Фильмы научили их убивать. В первые же дни, когда те пришли к озеру, Вэлентайн видел, как люди мистера Грина ловко расправлялись с ними на берегу. Все жители трейлерного парка заканчивали тогда возводить ограду. Страшнее дохляков были все эти новые, неизведанные. Звери из-под земли. К такому выводу пришёл мистер Грин, утверждавший, что раз их не было в воздухе и поблизости не имелось больших водоёмов, кроме озера, выбрались они все из глубоких недр. Признаков амфибий и земноводных не имели. Многие из зверей были бледны, с белёсыми глазами и почти без шерсти. И в тот момент, когда Вэлентайн вышел из трейлера на крик, он увидел одно из таких существ. За весь предыдущий месяц подобного монстра ещё не встречали.

Зверь пробрался под их ограду. Прополз под землёй, работая клешнями, и высунул морду. Чем-то похож был на рака. С вышки он сразу получил автоматную очередь – после крика «посторонись!» Вэлентайн едва успел отпрыгнуть. Тварь вылезла как раз между его трейлером и трейлером Мэриэм, Джона и Моники. Саблезубый Джон выскочил с бейсбольной битой мгновением позже и ещё два раза шарахнул зверя по голове. Тот уже и так был бездыханным. Клешни его обмякли, вытек, простреленный, один из трёх глаз на покатом лбу. Сам по себе вреда живым причинить он не успел, но зато повредил их ограду и провода. Оба генератора тут же заглохли, погасли слабые огни в окошках. Электричество перестало подаваться к решёткам и сетке.

Сдержав тошноту, от выпитого и от рожи Саблезубого Джона, шмыгнувшего противно носом после расправы над трупом, Вэлентайн поплёлся вместе с другими к воротам. Хотел оказаться хоть как-то полезным. Ограда под током было единственным, что сдерживало некоторых существ. Ни одно из них, хоть вышло из-под земли, не пыталось до сих пор проникнуть к ним снизу. И этот клешнерукий рак оказался первым. Большущий был гад, ярдов семь или восемь. Бледный, с противной белой кровью, похожей на прокисшую молочную сыворотку, выходившую теперь сквозь оставленные пулями дыры.

А как-только все собрались у ворот и с вышки спустился один из людей мистера Грина, появилась бледная свора. Шестиногие псы будто учуяли, что защита пропала. И лапами, подойдя, начали прыгать на одну из решёток – ту самую, что теперь стояла непрочно, и под которой недавно прополз к ним рак. Несколько автоматных очередей их не отогнали. Убили шестерых или семерых. Но потом они молча бросились стаей, и ограда уступила натиску. Вокруг началась паника.

Вэлентайн понял, что ничем никому не поможет и побежал. Видел, как у него на глазах двое псов терзали упавшего Джона. Неприязнь к отцу Моники прекратилось тут же. Поднял с земли камень, швырнул в них, но только привлёк к себе внимание. Еле успел добежать и захлопнуть дверь, когда лапы ударили в неё с той стороны.

Псы ещё какое-то время бесновались во дворе, слышались выстрелы и крики людей. Из трейлера, по другую сторону, собаки сами вытащили семью наружу и рвали её на части. Пальцы до боли сжали бейсбольную биту, а другая рука ухватилась за бутылку. Остатки пойла полились в горло потоком, чтобы он мог хотя бы встретить без страха смерть.

Но затем другая мысль пролетела в сознании. И Вэлентайн бросился к противоположному окну. Глянул на окна трейлера Джона и Мэриэм. У них в доме было ружьё, он знал. Но Джона не стало. И понял, что Мэриэм с дочкой вдвоём не справятся. Одна была карлицей, другая – худеньким умалишённым ребёнком.

Какое-то время он собирался с духом перед тем, как выскочить. Думал лишь о том, чтобы они быстрее ему открыли. Но в этот миг подворье их маленького городка осветили фары. И огромный джип мистера Грина проехал, сбив двух собак.

Снова послышались выстрелы. Те, кто не умер, воспряли духом и выскочили из вагончиков с дубьём. А через несколько минут побоище прекратилось. Оставшаяся свора отступила в темноту. Вэлентайн вытирал от собачьей крови биту…

Вот он, апокалипсис! Во всей красе!

Мистер Грин сдержал своё слово, привёз аж три бутылки виски. Лежали на заднем сиденье, он видел их. Одна ещё оставалась в заначке. Но радость от всего этого улетучилась быстро, когда обошли после схватки двор и подсчитали свои потери. Погиб один человек мистера Грина и девять жителей трейлерного городка. Двое из них были детьми. Из тех, на чьи жизни их обменяли, в кучу стащили шестнадцать трупов собак и выкорчёвывали из земли дохлого рака. Неплохой обмен, будь это всё игрой на приставке. Но противный Саблезубый Джон любил свою семью, некрасивую жену и слабоумную дочку. Вэлентайн вдруг засомневался, что хоть в чём-то, кроме своей неоспоримой красоты, был лучше Саблезубого. Просрал за пару лет в жизни всё и превратился в жалкого нытика. А Джон боролся с рождения за своё выживание. Жил и рос через насмешки, через них сумел полюбить кого-то, как он, и научиться быть с ней счастливым. Потому что у них родилась однажды дочурка, глупая, но радость и счастье их непростой жизни с уродством…

Был ли у него самого такой лучик света?.. Наверное, нет. Разве что редкие беседы с Мон. Одна дочка на две семьи, даже смешно. Приходила на его крыльцо почти каждый день и журчала словно ручеёк. А он боялся себе признаться в том, что нравилось слышать её бестолковое журчание. Самый безобидный в его бесполезной жизни человек и лучший на свете друг. С ней можно было ничем не делиться, а просто слушать, и знать, что уже не один. Может, поэтому так сильно недолюбливал её родителей, ведь это им досталась хорошая дочь, а не ему? И за какие такие заслуги? Если и вправду так, если именно этим они его раздражали, тогда он был безнадёжен. Ниже упасть было некуда.

Вэл поднял глаза. Он видел, как Мэриэм с ружьём вышла, наконец, из трейлера. Пока ещё одна. Поспешил сразу к себе, унося три бутылки виски, взятые с сиденья джипа. Пусть всё случится без него, пусть другие её успокоят, поддержат. А он глотнёт ещё с полстакана и выйдет помогать остальным. Ограду нужно было восстановить.

Хлопнула дверь за спиной. Уши он заткнуть не успел. Как громко! Истошный вопль Мэриэм прорезал темноту…....

Часть 2 - ФИНАЛ

Показать полностью 1

Кто на нас смотрит?.. (Ч.2 - ФИНАЛ)

Часть 1

Надо же, в по-настоящему первый рабочий день!..

Это было то, о чём он подумал, когда вынырнул из ледяной воды. От холода перестал её бояться. Берег здесь был заросшим, тенистым, и, видимо, где-то бил поземный источник. Какое-то время он наблюдал, отплёвываясь, как твари в свете луны скакали словно большие жабы по суше. Знал, что в воду не сунутся, потому не побоялся грести с шумом – так было теплее, согревался. Доплыл до моторной лодки и зацепился за край руками. Ногами почувствовал дно и сразу потащил на себя лодку дальше в воду. Существа на прыгучих щупальцах подошли почти вплотную к носу моторки, одно из них даже коснулось её. Но Джонатан зачерпнул ладонью воды и брызнул. К его удивлению ни одна из капель цели не достигла. Может, Питер и не нашёл у них органов зрения, но всё же они имелись. Потому что «попрыгунчики» среагировали мгновенно, едва он дёрнул плечом, выдав своё намерение. Знали, что в них плеснут водой и отпрыгнули как от огня. Он насчитал их двенадцать или тринадцать. И когда заводил мотор, перевалившись из воды в судёнышко, видел, как из-за деревьев, прихрамывая, выползло ещё одно существо. То самое, у которого лопнула спина от броска о дерево. Живучими оказались подземные твари…

«Ладно, сучата…» – думал он про себя, борясь с тошнотой, которая всё же настигла, пока лодка бороздила ночью просторы спящего озера. Побили их здорово. А Питер вообще выбыл из игры насовсем. Но это ж только первый раунд?.. Работа Джонатану была очень нужна. И он пока точно не знал, как здесь, на новом месте, проходили служебные расследования. В полиции неудачу за операцию могли узреть в неспособности новичка к адекватным реакциям в сложившихся обстоятельствах. Вряд ли служба в этом особом отделе сильно отличалась правилами дисциплины. Мобильник свой он потерял, и по протоколу обязан был вернуться в мотель, чтобы немедленно позвонить куратору, доложить о чрезвычайной ситуации и дождаться приезда группы зачистки. Та объявится раньше, чем через пару-тройку часов, у департамента где-то была поблизости база. В мотель Джонатан уже плыл, и звонить оттуда, решил он, тоже будет обязательно. Даже заранее выучил по памяти нужный экстренный номер. Но сидеть сиднем и ничего не предпринимать, когда его, вчерашнего копа из отдела убийств, ткнули мордой в кровавую лужу, не сможет его заставить ни одно бумажное обязательство. Проигрывать схватку каким-то прыгучим мокрицам с зубами ската он не собирался. Наоборот, следовало попробовать им вышибить их вместе с челюстью. При этих мыслях страх окончательно уступил место холодной злости. Да хер с ней, с работой, напарника жалко! Всего лишь день, как познакомились. Вот он, семилетний опыт в секретном отделе одного департамента – рассыпался в миг на глазах. Особь была недостаточно изучена. Повадки, среда, способ охоты, цикличность. Они уже вышли на охоту, потому приборы ничего не показывали, подкрались и напали. Нечего было пенять теперь на «злобных» голодных зверушек. Сунулись в логово к смерти, её и нашли.

Но коп в Джонатане сейчас говорил громче, чем биолог, и последнего он совсем не слушал. Пусть подождёт хотя бы до утра, с копом ночью казалось надёжней…

Лодка ткнулась носом в берег недалеко от мотеля. Что б никого не будить шумом мотора, он намеренно причалил ярдах в двухстах от него. Сам был удивлён, как лихо справился с управлением. Спрыгнул на землю и воткнул штырь с верёвкой в мягкий песок поглубже. Затем пошагал к номеру. Пока плыл, пришло осознание, что воды, которой ужасался тридцать с лишним лет, он больше не боялся. В голове вызрел план. Не обрывками, не отдельными фрагментами мозаики, что предстояло собрать, примерить друг к другу, соединить, а сразу чёткий и целиком. Будто ему его туда вложили, с инструкциями и пояснениями. Такое планирование стало выучкой, приобретённой за годы работы в полиции.

Для начала Джонатан снял с себя всю одежду и зашёл в душ. Включил тёплую воду. Он хорошо помнил, как повернул ручку аккумулятора, от которого питались одновременно монитор и другая аппаратура. Устав сидеть на своём пледе, Джонатан, поднимаясь из укрытия, приборы отключил. А, значит, всё это время электроды, вызывающие раздражающие существ вибрации, не работали. Ужину стаи он помешал, Питера они ещё не успели переместить под землю. Но теперь, наверное, вернулись и доедали. Вот она, ещё одна промашка старшего биолога, говорившая за недостаточную изученность вида. Существа, оказывается, могли атаковать не только открыто и агрессивно, но и подбираться незаметно. Может быть, в их слизи и слюне, кроме яда и анальгетика, мог содержаться некий паралитик. Не у малышей, поскольку у существа в контейнере он не был обнаружен, у половозрелых особей. Ведь как-то они подобрались к Питеру, и тот, умирая, не издал ни единого звука.

Однако главное в зародившемся плане заключалось в другом. Джонатан чувствовал, что его догадка, догадка не самого глупого человека, была верна. Не обязательно быть копом или биологом, что б научиться понимать простые вещи в цепи. Популяция найденных тварей жила обособленно, в месте, где люди или звери не ходят большими группами. Или попросту бывают редко. Но с голода они не умирали и оставались на своей укромной территории обитания, ведя при этом привычный образ жизни для них – экономя еду. Вряд ли шведский стол из старшего биолога или другого крупного зверя ждал их каждый день, а, значит, умели делать запасы и были с ними бережливы. Плюс, вероятно, особенности метаболизма. У них ничего не пропадёт, что не съедят – то отложат на потом. Логика любого живого существа на планете: не хочешь сдохнуть с голоду – сделай заначку. Именно из такого допущения исходил Джонатан …

– Вам… нужна помощь? В кемпинге есть врач… – испуганно пискнула ещё не сонная девушка из персонала, увидев на щеке постояльца свежую рану.

– Всего лишь сорок фунтов мяса, – ответил он ей. – Вы ведь из местных?..

Девушка улыбнулась, подумав сперва на позднюю шутку. Но, увидев купюры с Грантом, засобиралась в город, что стоял у шоссе в трёх милях отсюда. Сказала, что через час привезёт, знала, где взять.

Джонатан проводил её машину взглядом. А дальше пешком отправился в кемпинг.

Охрана ожидаемо дремала, хоть час был и не самый поздний. В зоне домиков и палаток было спокойно, мало заезжих туристов, вот и прохлаждались. Толпы соберутся к выходным. Однако, растолкав мужчину в форме, пришлось показать и правительственное удостоверение. Одних лишь денег оказалось недостаточно, чтобы ночью, в элитном кемпинге, выпросить катамаран. Двуместный и механический. Знал бы охранник, для чего берут прогулочное плавучее средство в тёмное время суток, вызвал бы сразу полицию.

Джонатан проверил ход. Тот оказался лёгок. Значит, ноги не очень устанут работать до другого берега. Дошёл до своего номера, а потом до машины. И как только погрузил всё необходимое, из города вернулась девушка с четырьмя коробками говяжьих стейков. Да, это был его личный расход. Никто ему его не оплатит. Возможно, даже не будет больше этой новой работы, но голова приняла решение, и руки молча выполняли задуманное.

Перед отплытием он вернулся в номер и позвонил. Всё рассказал вкратце, как было на самом деле. Но просьбу оставаться на месте и дожидаться группу зачистки он уже не слышал. Повесил трубку…

Через какое-то время работы ногами, довольно длительное, показался помост. На середине озера Джонатан останавливался ненадолго и отдыхал. А теперь берег приближался – то самое место, где изредка бывали рыбаки, и, видимо, атакам у воды они ни разу не подвергались. Отсюда также безошибочно можно было добраться до оставленного оборудования. Но сначала следовало разобраться со всем привезённым, и большую часть он выгрузил на берег. На катамаране осталось только мясо.

Когда закончил с приготовлениями, проверил фосфорную лампу. Их было две, и одна из них осталась в номере Питера. По полицейской привычке Джонатан не забыл захватить в поездку универсальный набор и отомкнул замок. Немного даже постоял над банкой-контейнером с существом, думая, не утопить ли скотину в раковине. Но не поддался мгновенной слабости.

До оставленного в лесу оборудования шёл медленно и осторожно. Догадывался, что земляные «пиявки», закончив ужин, сидели в подземной норе, переваривали. Кто знает, может жрать теперь не будут неделю, месяц. Оставалось надеяться, что нехитрый план сработает. Было немного жутковато возвращаться туда, где затаскивали под землю полувысосанного Питера. Однако и эта слабость канула туда же, куда подевался страх воды и все остальные жути наступившей ночи.

А вот и аккумулятор. Когда повернулся включатель, послышалось слабое жужжание торчащих в земле электродов. Оно прекратилось быстро, глушимое звоном ночной мошкары, зазвучало, настроившись, тише. Первый кусок мяса из сумки упал возле них. И по своим же следам Джонатан начал возвращаться назад. Нюх у существ был неплохой, пусть не собачий. Это удалось выяснить по зверушке, сидящей в банке. Хоть что-то успел несчастный Питер.

Он рассчитал всё до куска, и последние три легли на длинный помост. Большая часть говядины сразу осталась на катамаране, там он её и разбросал. Пусть порезвятся, когда придут, или потащат складировать в норы. Носом плавучая посудина с педалями плотно подошла к рыбацкому причалу. Верёвка обвила столбы и притянула крепче, что б звери не боялись прыгнуть. Джонатан ничем не рисковал. Что б не оставить следа, спустился в ботинках с помоста в воду. Прошёлся по мелкому ярдов пятнадцать и снова повернул с берега в лес. А там сделал малый крюк и притаился у проложенной мясом тропы. Начал их поджидать…

И вот они зашуршали! Никак он не думал, что нажравшись от пуза напарником, прибегут уже через десять минут. Хорошо, не стал задерживаться на катамаране, быстро занял позицию. Даже ноги не успел толком расставить, всё примерялся и думал, не будет ли его видно за деревом, вставал и эдак, и так. Пока не услышал первый прыжок.

Через пару минут они показались. Сначала одно, затем другое. Прыгали друг за дружкой гурьбой, наступая на «пятки», толкались, игриво пищали. Одно существо толкнуло другое сильнее, и между ними случилась короткая стычка. Но когда подобрали последний кусок, остановились у начала помоста, сгрудились в кучу. А Джонатан, затаив дыхание, замер.

Какие же глупые твари! Питер, предполагая об их небольшой разумности из наблюдений за одним малышом, вновь оказался в чём-то прав. Насыщать себя и прятаться в норах – главные их умения. Ждать пришлось недолго, жадность победила осторожность. Все двенадцать или тринадцать существ заперебирали щупальцами по доскам причала. Подобрали последних три куска приманки и, не долго думая, перебрались на катамаран, где лежало всё остальное. Видимо, на них никогда не охотились и ловушек не ставили. Истинное подземное дурачьё! Как же всё быстро и гладко вышло!

Джонатан не стал медлить, и бросился к причалу. Схватил оставленную там же стеклянную банку, разбил её с размаху о доски и поднял руку. «Пиявки» его заметили, но зажигалка уже дала искру и полетела. Облитое дерево ярко вспыхнуло.

Существа, начавшие прыгать с катамарана обратно на причал, отпрянули от огня. Затем полетела и вторая банка, и третья, и вскоре почти весь помост был объят пламенем. На катамаране поднялся писк и визг. Что огня, что воды зверьки боялись одинаково, и просто грудились посередине, вопя от страха.

Но настоящий ужас пришёл, когда Джонатан поднял канистру и шагнул к ним в воду. Он расплескал бензин, слитый из грузовичка, по плавучему средству с краю и бросил ёмкость с открытой крышкой ближе к середине. Затем перерезал верёвку, державшую катамаран. Оттолкнул его. Зажёг, стоя по грудь в воде, вторую зажигалку, что зажимал всё время в зубах. И кинул. Вспыхнули тогда сами существа.

Медленно он выбрел потом из озера на берег. Отжал с рукавов рубахи и брюк прохладную воду. Ни холода, ни страха больше не ощущал. Жаркая выдалась эта последняя ночка. Давно таких не было, может, лет десять, с тех пор, как накрыли банду торговцев оружием в Иллинойсе. Солнце уже показало свой край над водой и небо светлело. А он всё стоял и смотрел, как горящий катамаран, с мечущимися на нём последними подыхающими тварями, отплывал всё дальше и дальше. Даже если начнёт тонуть, им всё равно наступит конец. В воду они и стали прыгать, когда последним из них огонь не оставил места. Это было единственное, что Питер успел довести в своих исследованиях до конца, на все сто процентов, без предположений – установить влияние избытка воды на организмы этого вида. На суши её излишки они отторгали, выпуская из себя через слизь, прятались в коконах, вероятно, в земле от дождя и снега. Но в озере захлёбывались всем телом и погибали, так говорили их клетки. Малыш из банки чуть не расстался с жизнью в луже…

В лопатках что-то неожиданно кольнуло. Будто прицел снайперской винтовки навели прямо в спину. Джонатан словно ощутил какое-то жжение. А потом услышал и тихое урчание позади. Усмехнулся устало.

– Ты ведь… здесь?.. За спиной?.. – спросил он.

Медленно повернулся.

На земле сидело одно из них. Ярдах в четырёх от него, самое большое и, вероятно, старое. Волосы на его спине почти облезли, а те, что остались, были ломкими и бесцветными. Щупальца казались намного толще, чем у других, и существо пригнулось на них к земле низко, готовое к прыжку. Конечно. На глазах сожгли всё семейство, и отступать он не станет, даже оставшись один. Джонатан едва успел выставить руки вперёд, когда самец с огромным наростом на лбу прыгнул на него со скоростью выпущенного из баллисты камня.

Сначала послышался лёгкий хлопок. Так лопнул левый глаз от резко устремившейся к лицу лапы-щупальца. Второй глаз он уберёг, мотнув головой, и дальше они уже оба упали. Бывший коп, мужчина под двести фунтов весом, и двадцатифунтовая смертоносная жаба-крот, с брюхом улитки и зубами морского ската, режущими острее бритвы и умеющими вырывать куски плоти.

Они катались по земле и оба рычали. Джонатан кусался и бил кулаками изо всех сил, уворачивался от разящих присосок, не хуже зубов умевших наносить раны. А существо хрипело и тянулось, пытаясь попасть отравленной слизью в рот и оставшийся глаз. И пусть само оно было, возможно, слепым, но анатомию знало безупречно. Известно, каким лакомством питались эти приозёрные подземные пиявки.

Глава семейства успел выхватить щупальцами небольшой кусок из живота соперника и зубами прошёлся по его левой щеке, с той стороны, где не было глаза. Но после этого камень, попавшийся под руку, опустился зверю на спину. Джонатан сбросил зверя с себя, перевернул. И начал, вцепившись твёрдо в орудие пальцами, избивать шипящую юркую тварь. Он молотил до тех пор, пока тот не перестал трепыхаться, а сам весь не покрылся его ядовитой зелёной кровью. После чего упал, выронив камень. И, тяжело дыша, с бока перевернулся на спину. Диск солнца уже отрывался от воды. А где-то ярдах в двухстах, на старой непокрытой асфальтом дороге, послышался шум двигателя. Что же за развалюха такая, на которой за ним приехали?..

***

Ранения, кроме потерянного глаза, серьёзными не оказались. Небольшая потеря крови, дюжина швов. Истечь он бы не успел, в приехавшей группе зачистки имелся медик, который оказал немедленную помощь. Даже сшили веки и наложили на лицо повязку. В зеркало заднего обзора Джонатан увидел себя, и под действием обезболивающего нашёл в себе сил улыбнуться. Ну, настоящий пират. Махнуть бы на отдых на Карибы!..

В номере Питера ребята из зачистки прибрали, и увезли оттуда всё содержимое, вместе с живым существом. А также забрали останки старого самца из леса у озера. Машина Джонатана, как и его вещи, оставались пока в мотеле, номер был оплачен на несколько дней вперёд. Самочувствие у него было удовлетворительным, и мистер Уизерспун, их с Питером куратор, желал немедленного устного отчёта. Как же было здорово спать всю дорогу в Чикаго после действия сильных уколов!..

– Знаете, почему вы не уволены, мистер Грин? – поинтересовался куратор, когда закончил слушать отчёт. – За уничтожение популяции существ, за пожар на озере, за рэмбодиаду…

– Потому что… знаю много и меня пришлось бы убить? – пробовал отшутиться Джонатан.

Но по лицу начальства понял, что шутка по вкусу не пришлась.

– Не вы совершили роковую ошибку, – услышал он ответ. – Да и хорошие агенты – большая редкость. Анкета ваша впечатляет. И этот блин комом спишем на первый раз. Притрётесь, перевоспитаем. Главное, сберегите второй глаз. Первым вы уже заплатили. За нарушенный протокол. А кто знает цену – умеет торговаться и будет осторожен…

Джонатан не любил словоблудия. Но был благодарен, что ему сохранили место.

– И всё же, что это было, мистер Уизерспун? – спросил-таки он, видя, что его куратор, с лоснящимся от пота лбом, объёмной лысиной, и при этом каким-то детским лицом и пухлыми губками, поджал их вдруг, не намереваясь говорить с ним дальше. Он выслушал всё, но, кажется, рот открывать любил лишь для того, чтобы спрашивать.

– ЧТО … ВИДЕЛ Я? – по-прежнему ждал от него ответа Джонатан.  – Не скажете даже после того, как у меня на глазах… зверушки, словно пиявки, высосали агента, утащив останки под землю? А теперь из ям извлекают кости десятков скелетов?.. Что это был за вид?..

Кажется, выражение лица не сильно разговорчивого мистера Уизерспуна слегка изменилось. Он глубоко вздохнул. Заглянул внимательно в глаза. Потом будто нехотя протянул руку к клавиатуре. Нажал на несколько кнопок, чего-то выбирал долго, листал электронные страницы, а затем внезапно и надолго «завис». И когда Джонатан подумал, что куратор просто решил вздремнуть с открытыми немигающими глазами, вспыхнул вдруг большой экран на стене справа. Здоровый монитор высветил огромную в полстены карту, от пола до потолка. Почти половина Северной Америки отображалась на ней, а дальше – северный полюс в уменьшенном масштабе, потом – верхняя часть Евразии. Повсюду на карте мерцали яркие синие метки. Их было порядка двадцати-тридцати.

– Тридцать шесть, чтобы быть точным, – заговорил неожиданно мистер Уизерспун. – По крайней мере, о таком количестве известно нам. Озёра. Как мы называем такие особые водоёмы – «тёмные глаза Земли». Её «мрачные очи». Пока они лишь чуть «приоткрыты», их «веки» немного «приподняты». Никто не представляет, что может случиться, если они вдруг откроются полностью однажды. Вы побывали у одного из них, агент Грин. То, что оно порождает, живёт либо в его глубине, либо водится где-то рядом, на берегу, в земле, в лесу. Такие существа, как эти – их, вероятно, больше нигде на планете не встретить. Питер описал их первым. Теперь будем знать о них больше и постараемся изучить. С вашей помощью, разумеется. Может, это не единственное, что живёт в том озере, но раньше таких волосатых «пиявок» заметить не удавалось. Вы с Питером стали… первыми.

Джонатан, взглядом спросив разрешения, медленно подошёл к светящейся карте. Посмотрел на её евразийскую часть. Россия. Большая обширная территория, в полконтинента или больше.

– Сапри… Санпри… что?.. Сарпи… – пытался он выговорить.

– Остров Сарпинский, – поправил куратор.  – На их самой известной реке – Волге. На острове двадцать пять пресных озёр, и, насколько нам известно, одно из них именно такое – «тёмное око». Едва ли не самое сильное из всех нам известных…

Джонатан протянул было руку к горящему кристаллическому полотну с сушей, реками, островами, озёрами. Но остановил её на полпути. Вспомнил, что карта не была даже бумажной, и подумал, что ничего приятного от прикосновения пальцев с бездушным монитором не будет. Опустил руку обратно.

– И что же… водится там – на Сарпинском, в самом сильном месте?..

Мистер Уизерспун пожал плечами.

– Нам неизвестно, – ответил он. – Уровень колебаний самый высокий, но ничего и никогда замечено ни в воде, ни на берегах вокруг не было. Будто что-то сидит там, но где-то очень глубоко. Пока не высовывает носа. Словно чего-то выжидает…

– Но чего?..

Мистер Уизерспун ещё раз поджал губы и просто покачал головой.

– Вот, в какой вы отдел попали, мистер Грин, – сказал он уже более буднично и деловито. – Многое будем узнавать с вами вместе… А потому отдохните пару дней, возвращайтесь за вещами и машиной, и снова сюда, в Чикаго. Получите, возможно, новое задание и другого старшего напарника. Наверное, вы поняли уже, что с нами остаётесь надолго. А то, что мы хорошо платим, сможете убедиться сразу после возвращения. За подобные случаи не по протоколу полагается тройная надбавка с солидной премией. Проверите счёт, когда будете в банке. Договорились?..

Джонатан только кивнул. Медленно. После небольшой паузы.

А ещё он успел сфотографировать карту на телефон. Достал его потихоньку из кармана, пока делал вид, что всего лишь рассматривает, и несколько раз нажал на «снять фото». Если мистер Уизерспун и увидел что-то, то ему он ничего об этом не сказал. Вряд ли даже заметил, поскольку был сильно озадачен потерей опытного агента и поиском новый пары для новичка. Пялился всё время не на гостя и монитор на стене, а в свой компьютер на столе, и руки постоянно что-то набивали. Даже не встал проводить, когда Джонатан направился к дверям…

Уже в мотеле, снова на озере, когда приехал за вещами и машиной, в холле он столкнулся с двумя парнями, чуть моложе его. В одном из них сразу признал Сэмюэля. Крутой был коп, занимался особыми делами, убийствами и грабежами с оружием.

– Привет! – сказал он ему. – Работа? Отдых?

– По службе, – ответил Сэм, пожимая протянутую руку. – Одно старое дело… Кстати, ты знаешь Ричарда?..

И познакомил его со вторым полицейским, молодым и симпатичным, уже во всю разговаривающим со смазливой стройной девушкой лет двадцати пяти. Кажется, звали Сарой, Джонатан тоже обращал на неё внимание пару дней назад, та приходила к сестре, которая работала в этом мотеле, и даже строила глазки. Хороший был вкус у молодого детектива Ричарда.

– Желаю удачи! – на прощание сказал Джонатан им обоим.

Его самого больше ничего не задерживало в этом мотеле, у странного озера, что едва не погубило. Да и с двумя такими крутыми копами, как Сэм и Рич, за людей тут можно было не опасаться. Джонатан думал о том, что через неделю или две, возможно, сюда придётся вернуться, продолжить исследования, когда лаборатория в Чикаго изучит добытое существо. А, может, и сильно позже, вот только когда? Уизерспун говорил, что если новые исследования не понадобятся, то для выезда сюда снова должно произойти что-то в этой местности у озера. Существ удалось утопить, загнав популяцию в воду, и выжил только один, малыш. Но кто его знает, может быть, были другие? Просто затаились на глубине под землёй и датчики их не видели.

А то и водилось что-то ещё. Ведь место это было, в любом случае, беспокойное. Даже на прощальной прогулке перед отъездом, после перекуса в баре, Джонатана не оставляло чувство, будто за ним кто-то наблюдает из-за кустов. И словно этот кто-то шуршит, подкрадывается к нему, хлюпая влажным языком, болтающимся между лап-щупалец, готовится к точному быстрому прыжку. Пусть это был и другой берег озера, людный, однако рассудок отозвался на возникшие неприятные ощущения. Джонатан даже шагнул к кустарнику проверить, не пряталась ли что там в листве. На всякий случай руку положил на карман пиджака, где лежало его оружие. Тяжёлое железо придавало уверенности.

Но ещё больше странное чувство усилилось, когда он повернулся к берегу спиной и всматривался в развалины старого монастыря, видел высоко торчащую в небо башню с осыпавшейся черепицей. Будто кто-то в эти мгновенья, из самой толщи воды, сверлил его сзади тяжёлым взглядом, заставив на миг свести лопатки. Конечно же, когда он обернулся резко, то никого не увидел. И просто списал всё на стресс, случившийся с ним после событий с Питером и после собственных злоключений. Однако ощущения запомнились остро, врезались в подкорку глубоко, словно дорожки на старой пластинке. И забывать он их не хотел, увозил с собой в Чикаго, чтобы помнить долго. Потому что теперь была такова его работа – смотреть в «тёмные глаза» Земли, когда они сами смотрят в ответ…

А также Джонатан, покидая это живописное и опасное место, думал о схватке той ночью. О том, что выжил в ней и победил. Злобы к существам он больше не испытывал, полицейский уступил в нём место биологу. Глупо ненавидеть что-то живое за привычный им образ жизни, подаренный эволюцией. Виды нужно изучать, проявляя осторожность. И, наверное, он запомнит навсегда, как глава семьи нападал на него и бросался раз за разом до последнего. Не понятый человеком, который был для него всего лишь обедом, не познанный даже им, он сражался в месте, бывшем ему годами домом. Сражался за свою семью. За неё и умер…

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Кто на нас смотрит?.. (Ч.2 - ФИНАЛ) CreepyStory, Крипота, Фантастический рассказ, Сверхъестественное, Страшные истории, Монстр, Авторский рассказ, Мистика, Ужасы, Ужас, Озеро, Лес, Река, Фантастика, Научная фантастика, Страшно, Страшилка, Длиннопост
Показать полностью 1

Кто на нас смотрит?.. (Ч.1)

Снова скакнула! Метко прыгнула с трёх-четырёх ярдов, будто выпущенный изо рта хамелеона язык, и на этот раз не промахнулась, угодила своими присосками прямо в лицо. Джонатан успел поднять руки, перехватил у самой щеки. Но почувствовал, как по коже садануло. Быстро и брезгливо отлепил от себя волосатую тварь со щупальцами и голым склизким брюхом улитки. И пока та не присосалась к рукам и шее, швырнул её с силой тщедушным тельцем о дерево. Это была самая крохотная из них и шустрая, вырвалась от стаи вперёд. С писком боли она чавкнула о твёрдый ствол, лопнула, брызнув зелёной кровью. Но кусты вокруг уже шелестели, и шум многочисленных прыжков говорил о том, что его окружали. Более крупные существа пытались зайти с трёх сторон, и этих уже, если прилипнут, так просто от себя не отцепить, высосут как пиявки до самых костей и перемелют внутренности. Утащат доедать под землю, что останется. Так у него на глазах уже случилось, заставив от страха сжаться зубы.

Джонатан побежал. Существ, судя по звукам, приближалась целая дюжина. И отступить он мог только к воде. Прохладная в эту пору года ночью, она больше не пугала его леденящим видом. Все детские воспоминания о том, как тонул, уступили желанию выжить. Не важно, где стояла их лодка, главное быстрее нырнуть, а потом доплывёт, сориентируется. И разбежавшись, насколько позволили силы, Джонатан прыгнул с берега в воду.

А когда погрузился в неё, то испытал такое, будто ушёл с головой в чистый ужас…

Кто на нас смотрит?.. (Ч.1) CreepyStory, Страшные истории, Сверхъестественное, Фантастический рассказ, Крипота, Монстр, Мистика, Авторский рассказ, Ужасы, Ужас, Озеро, Лес, Страшно, Фантастика, Научная фантастика, Река, Страшилка, Длиннопост

Чикаго… Как можно было ненавидеть город и штат, где родился и провёл все сорок два года жизни? А он ненавидел. За липкий холодный снег зимой, от которого постоянно цеплялась простуда, мучавшая его неделями и укладывавшая в постель надолго. Снега в иные зимы выпадало слишком много.

Он ненавидел также город за серые улицы с бесконечными пробками, где машины выстраивались в длинные вереницы, за толкотню в метро, с потными пассажирами летом и слишком «толсто» одетыми зимой. За пресные сэндвичи у перехода за углом, что покупал всегда, потому что были сытными и дешёвыми, а других себе позволить не мог. За постоянный привкус смога на губах, за ритм всеобщей суеты и лоск чужого достатка. А ещё – за пятнадцать лет службы в полиции и за район, который не мог покинуть, потому что мать и младшие сёстры тоже в нём жили, а он тянул эту лямку, и тянул в одиночку – большую семью с кучей детей, где был единственным мужчиной.

Только однажды всё изменилось. Ненависть или нелюбовь – не те чувства, которые, если их долго лелеяли, возьмут и просто исчезнут в одночасье. Нет такой кнопки их быстро выключить, даже если что-то изменится в жизни резко и в лучшую сторону. Но на глазах могут появиться «очки», с тёмным стеклом и добрыми картинками по другую сторону линз. Потому что в его жизни поменялось самое главное – его ненавистная работа, которую он выполнял хорошо, но презирал её больше своего района.

Уйдя из полиции, Джонатан снова захотел жить. В самое же первое утро. Хотя бы потому, что неожиданно на новом месте получил аж десять тысяч подъёмных. И полностью был оплачен ремонт его автомобиля.

А через три дня от нового работодателя позвонили. И сообщили, что ожидает первое задание. Он так и не понял, когда проходил тестирование, какой из двух его опытов им был нужнее – навыки полицейского или речного биолога. Да-да, до службы в полиции Джонатан работал в экологической компании и занимался оценкой вод близ заводов и химических предприятий. Потом уже, когда надоело, поступил в полицейскую академию. На собеседовании на новое место много вопросов не задавал, но как полицейский быстро убедился, что дочерний отдел одного правительственного департамента работает вполне легально, хоть и секретно. И был премного удивлён, получив наличными такие подъёмные – немалая для него сумма! К чему ж тогда лишние вопросы? Контракт подписал не задумываясь. Работу к тому же обещали с недельными перерывами, а средняя годовая зарплата была в полтора раза выше, чем у детективов отделов убийств. Рай же, не так ли?

Пять сотен миль до нужного места пролетели незаметно. Выдали даже оружие. От служебной машины он отказался, потому что хотел проверить, как работает новый двигатель. Его ему и заменили, избавляться от старенького грузовичка Джонатан не хотел – дорогой сердцу подарок. Отец отдал ключи на двадцать один, незадолго до своей смерти. Испытал машину на скорость. Так уж, на самом деле, пришлось. До места назначения было на двести миль меньше, просто он делал огромный крюк и гнал. Видите ли, тётка любила чикагские бургеры из одной маленькой забегаловки, покупала их там всегда, когда бывала в гостях, и замораживала дома. Оно, конечно, когда оттает, сильно не то, но ему ли было задумываться о вкусах тётушки Салли? Уважил как племянник, купил целую дюжину и даже остался на чашку кофе. Будто в её городке не продавалась такая же грудка, сыр и листья салата. Ах, да – особенные томаты черри и булочки! Вот почему они ей так нравились… А после визита к тётке отправился уже до нужного места.

– Могу называть тебя просто Джоном? – спросил его встретивший у мотеля новый коллега, биолог и старший в их группе из двух человек. – Я Питер.

Питер, как сообщил мистер Уизерспун, начальник отдела и их личный куратор, пробыл здесь уже две недели. Большое озеро, три четверти берега которого оставались дикими. Нуждался в помощи, не успевал один разобраться со всем навалившимся на него и Джонатана передали ему «в руки». Как говорил мистер Уизерспун, предыдущего опыта для новой работы никогда недостаточно. Первые пару лет всё будет под строгим контролем, у более опытных агентов. Питер в отделе проработал семь лет.

– Лучше «Натан», – ответил Джонатан новому напарнику. Так его называли коллеги-копы и мама с сёстрами.

– Хорошо, Джон, – не расслышал пожелания старший напарник. – Пойдём в мой номер. Я кое-что покажу...

Ну, Джон так Джон.

Пошли.

– И… на что я смотрю?

Тут было, чему удивиться. Питер показал контейнер, небольшой, галлона эдак на два, с герметичной сверху крышкой и подачей кислорода сбоку. А в контейнере сидело нечто размером с кулачок. Не то какой-то странный крот, не то землеройка. Джонатан видел много биологических видов и знал, что океаны не перестают удивлять учёных до сих пор. Но это существо было не из воды и будто совсем незнакомо. Похоже одновременно на лысого ежа и улитку. И тошнотворное, как мокрица для женщин. Без колючек, с выпуклым волосатым верхом-спинкой, склизким голым животом и дюжиной осьминожьих щупальцев вместо ног. Оно присосалось брюшком к стенке, а потом у них на глазах отпрыгнуло. И ещё, и ещё. Питер сказал, что выловил это здесь, в лесу у озера. С виду существо было мягким, как слизень, но пищало и стукалось в прозрачном контейнере так, что слышались громкие шлепки. Даже скрежетание.

– У него есть в брюхе зубы… – произнёс старший биолог. И показал на своей руке повязку. – Палец чуть не откусил. Сунул вместе с ним в лужу, и там он начал захлёбываться. Боится воды…

– Или не очень любит, – вежливо поправил Джонатан и наклонился над банкой-контейнером ниже. Заметил, что тонкое стекло было крепким. Скорее всего, бронированным и огнеупорным, таких камер для редких видов он прежде не встречал. Перевёл взгляд на Питера. – Я бы тоже захлебнулся в луже. С водой мы не дружим…

Шутка немного разрядила ситуацию вокруг странного существа в банке.

– Наблюдал за ним три дня, прежде чем забрать, – сообщил Питер. – Камера-ловушка, установил их там четыре. И всё это время он не двигался, висел на стволе дерева. Прилепился брюхом. Как спящая рогатая улитка, не сместился даже на дюйм.

– Совсем никаких изменений? – уточнил Джонатан.

Коллега причмокнул, вызвав предвосхищение.

– На ствол дерева он, видимо, заполз на нижней ноге – точь-в-точь как брюхоногий. Я нашёл слизистый след. Щупальцев, когда устанавливал камеры, на тельце не было. Вот они и вылезли, пока висел. Видимо, выползают, чтобы "созреть", выпустить "ноги", на которых потом передвигаются и прыгают. Пасть у них, повторюсь, на брюхе. Между этими самыми отросшими щупальцами. Детёныш, вылез, вероятно, сытый, и не питался все три дня. Переваривал съеденное до этого и трансформировался. Как гусеница в бабочку, только вместо крыльев ноги.

– Вылез... откуда?

– А вот тут самое интересное! – Питер поднял вверх указательный палец, глянул на него, потому что именно он был забинтован, и сразу отвернулся. – Когда отлеплял его от древесной коры, от страха он обгадился. И вышла из него, по большей части, вместе с экскрементами... почва с зелёной слизью. След по дереву вверх был точно таким же…

– Значит, вылез он… из земли?.. – догадался вслух Джонатан. Существо, похоже, как червь, проедало себе внизу дорогу, но могло выползать наружу. И делало это, вероятно, нередко, раз наблюдался волосяной покров. Иначе б эволюция давно его за ненадобностью упразднила. А эти щупальца? И ходит на них, и бегает, и прыгает. С присосками как у осьминога, чувствительные и подвижные. Как раз зацепился сейчас за стенку контейнера не брюхом, а ими. И чуть приоткрылась маленькая пасть с зубками.

– Просветил его насквозь, – Питер указал на портативный аппарат КТ в его номере, – действительно, похоже, что под землёй передвигается как червь. Возможно, постоянно живёт там только некоторое время после рождения. Но и прячется тоже туда, в норы или гроты. Пугливы, первыми не нападают. Я установил чувствительные сейсмодатчики, и подобрал колебания, которые их раздражают. Смогу выманить. Прибор показал, что вся популяция состоит из десяти-двенадцати особей. Нам бы вытащить одного, немного побольше, взрослый что б был. И тогда считай, первое задание выполнено. Можем возвращаться.

– А если они...

Проницательный старший биолог сам перебил его, о сути вопроса он догадался.

– Да, могут напасть. Меня хватанул хорошо, но от страха. Слабый яд с анальгетиком на брюхе и присосках, и зубы, мелкие, но хорошие. Вот весь их арсенал. Похоже, что ещё глотка устроена на всасывание, изучим потом, в Чикаго. Просто хватаем сегодня первого, что вылезет, помещаем его в контейнер и сразу уходим... Потом вернёмся, через пару дней, продолжим исследования. Но сначала мне нужно в большую чикагскую лабораторию…

Он выдохнул, договорив, наклонился к софе и достал что-то из лежавшей на ней кожаной папки. Похоже было на снимок.

– Я здесь не просто так, – произнёс он и положил на стол маленький пластиковый документ, со следами засохшей грязи и зелёной слизи.

Джонатан взглянул. Увидел, что перед ним лежал обычный… школьный пропуск. Кевин Макнил. Светловолосый мальчик лед восьми-девяти, голубоглазый, с пушистыми ресницами. Как выяснилось, исчез милях в трёх отсюда, около шести недель назад. Не сел в автобус и не вернулся из школы домой.

– Как его сюда занесло – не знаю, – пожал плечами и покачал головой Питер. – Полиция здесь вроде даже не искала. Все поиски сориентировали в другую сторону, по шоссе вдоль школы и вниз по течению реки, что тоже там рядом. Но это нашли здесь местные жители. Сдали шерифу в участок. А там у нас, как и много где, свой человек, один из помощников. Пока удаётся избежать огласки. Вот и расследуем. Ты и я. Даже ФБР и нацбезопасники к нам не сунутся просто так, без особой президентской визы…

Как-то всё было немного неожиданно. Когда Джонатан только ехал сюда, он и понятия не имел, с чем придётся столкнуться по новой работе. Да просто не думал об этом, напрочь забыл о всех бумагах о неразглашении, которые подписывал, и о вопросах, показавшихся немного странными при тестировании на собеседовании. Вспомнилось всё сейчас. И взгляд упал на переставшего ползать, скакать и трепыхаться в банке-контейнере детёныша странного существа.

– Впрочем, если ты не уверен… – почувствовал его колебания Питер.

– Нет, – поспешил успокоить Джонатан. – Уверен. Выманим, поймаем и уедем, напарник. Потом вместе изучим вид. В этом моя новая работа...

– Ну, хорошо, – довольно произнёс старший биолог и пожал ему руку.

От свежего воздуха лёгкие просто разрывало. И от видов вокруг аж заплясало в глазах. Позднее лето воистину было самой красивой порой в любом штате. Как молодой художник оно пробовало все краски разом и будто неловко и невзначай разливало чуть здесь и чуть там. Перед ужином Джонатан вышел ненадолго осмотреться и увидел своими глазами всю красоту здешнего озера. Хорошее настроение вернулось к нему. Отдельный номер со спальней и кухней был оплачен, а миловидная девушка у стойки даже строила глазки. Приятное дополнение к поездке в столь живописное место. Мотель, как и соседний бар с магазинчиками и мини-клубом, стояли почти на самом берегу. И это, стоит заметить, был настоящий хороший мотель, не блевотный клоповник, которые ему довелось повидать, занимаясь расследованиями по всему Иллинойсу. Где-то слева, не очень далеко, виднелся кемпинг. Однако вечером перебраться нужно было совсем на другой берег. Планировали в кемпинге взять лодку с мотором в аренду, что б не пришлось объезжать на машине слишком долго. К той стороне озера, дикой и заросшей, было мало подъездных путей. Школьную карточку нашли там местные рыбаки, забредали туда подальше от шумных туристов, и наткнулись несколько недель спустя после пропажи мальчика. Слизь оказалась настолько едкой, что даже не смыло дождями. Питер так и не сумел определить её полный состав, снял пробы для чикагской лаборатории и пробирки отправил экспресс-доставкой. Пластиковое покрытие не разъело, но ускоренная диффузия произошла, зелень впиталась.

Заказав ужин на двоих, Джонатан вернулся в номер к Питеру. Наслаждение видами на время отложил, после трапезы перед вечерней охотой будет перерыв. Пешком прогуляются до кемпинга. А сейчас вместе с новым напарником они собрали другую камеру, раз в пять побольше, для взрослой особи. Материал для подобной конструкции у Питера имелся с собой, в объёмном багажнике пикапа. И после того, как «клетка» была готова, старший биолог открыл холодильник, достав из него кусок свежего мяса. С четверть фунта, не больше. Тут же поместил его, приоткрыв крышку, в прозрачный контейнер с детёнышем. Тот сначала не отреагировал, тихо продолжал сидеть в уголке на дне. Чуть вздрогнул лишь, когда кусок упал рядом. Но затем вдруг переместился с ленью, не воспользовался щупальцами-ходулями, а подполз на склизком брюхе улиткой. И накрыл собой угощение. Затрясся весь мелко, а через минуту там уже ничего не было. Осталось пустое место. Безглазый же волосатый зверёк, с носом как у крота или летучей мыши, без привычного рта, снова поднялся на стенку и завис.

– А экскременты? – профессионально поинтересовался Джонатан, заметив уже не в первый раз, как чисто было внутри контейнера. Лишь пара слизистых следов.

– Жидкость им удерживается вся, её излишки преобразуются в слизь, которую он сбрасывает через брюхо, – пояснил Питер. – В остатке из него выходит что-то наподобие козьего или кроличьего гороха. Зеленоватого, твёрдого. Именно так я обнаружил следы первой взрослой особи. Образец отправил в лабораторию. Малыша снял с дерева три дня назад…

Малыш, нажравшийся по уши, которых у него кстати тоже не было, снова завибрировал тихонько. Словно бесшумный блендер. Перемолол кусок мяса, был доволен и теперь, очевидно, так переваривал. Слышалось его лёгкое счастливое попискивание, жидкая шёрстка на выпуклой ежиной хребтине легла вплотную к шершавой коже и перестала дыбиться. Пора перекусить было и им. Никакое зрелище, даже самое отвратительное, настоящему биологу аппетита не испортит. Однако этот зверёк, на первый взгляд всего лишь необычный, не какой-то страшный уродец из воображения, умел внушить собой отторжение, и даже непонятно было, чем. Наверное, тошнотворным блеском слизистого следа на дне банке, который выглядел почему-то во сто крат отвратней любых экскрементов, разлагающейся животной плоти или чего-то похожего. И пусть аппетит после «общения» со зверем был напрочь испорчен, Джонатан знал, что заставить себя поесть придётся. Иначе стошнит во время поимки взрослой особи – Питер предупредил, что они умели «стреляться» этой слизью, а она, к прочему, отвратительно пахла. За это отвечали особые железы. Взрослая особь была намного крупнее детёныша в банке и выделить могла её прилично. Не великаны, но всё же…

***

Джонатан примерял лёгкий защитный костюм и очки с тонким стеклом в номере, когда вошёл Питер. Старший биолог сам погрузил всё в лодку, которая стояла уже у берега, ярдах в пятидесяти от их мотеля. Сейсмодатчики, монитор, электроды для передачи колебаний, сырое мясо, перчатки, аккумулятор – всё это улеглось в одну большую сумку. После ужина прошло два часа, а через час начнёт смеркаться. Существа начинали проявлять свою активность ближе к ночи. Выманить с помощью направленных вглубь земли колебаний и приманки их можно было и при свете дня. Потому что мальчик, по теории Питера, явно пропал не ночью. Что он вообще делала на берегу озера, не ясно. Но школьный билет и одна кроссовка найдены были именно там. Вряд ли их туда подбросили. Зелёная слизь на пластике была тому подтверждением. Однако, как полицейский, которым он был совсем недавно, а в душе ещё им и оставался, Джонатан не спешил отвергать версию убийства. Существа могли лакомиться брошенным трупом. Уж больно были малы для убийства даже ребёнка.

– Готов? – ещё раз на всякий случай спросил старший биолог.

– Ага, – спокойно ответил он, переодевшийся обратно в обычную одежду и сунувший в глубокий задний карман пистолет.

– Не понадобится, – покачала головой Питер, однако оружие брать не запретил.

Для Джонатана всё равно главным было другое. То, о чём он никому не сознавался даже во время службы в полиции – его аквафобия. Придётся перетерпеть это поездку на моторной лодке, унимая силой воли стук сердца и начинавшуюся от одной лишь мысли о наводном путешествии одышку. С детства жил с этим страхом и всячески прятал его от других. Воды не боялся только в душе, который принимал по три раза в день, и в виде льда на дне стакана. Спиртное, супы и соки ненавидел не меньше, чем презирал ещё вчера свой собственный город. Лишь в последние сутки мысли о родном местечке раздражать почти перестали.

Мотор закряхтел сначала как старушонка. Потом прокашлялся, заурчал гладко и ровно, и лодка, вздрогнув, тронулась от причала. Питер управлял ею, и видно было, что хорошо справлялся с этим не в первый раз. Хотя бы вёл их судёнышко не рывками. Джонатан вгляделся вперёд. Он не знал, что за деревья росли там вдалеке, их была целая полоска, прибрежная часть леса на далёкой другой стороне. И осень пока ещё не началась, было жарко, а день длился долго. Однако август успел покрыть пышные кроны багрянцем, и кромка у самой воды, на том берегу, словно пылала огнём. Лёгкий ветер колыхал листву, и даже издалека были видны эти живые языки пламени из многих тысяч листьев на ветвях. Наверное, столь красочный вид должен был заставить трепетать сердце, перехватить в груди дыхание и принудить глаза смотреть неотрывно, застыть, не моргая, дабы не упустить ни единого прекрасного для взора момента. Но сердце Джонатана трепетало совсем от другого. Скачок давления начался на воде ожидаемо, и к горлу подступила тошнота. От вида большой воды и алого зарева из деревьев на ближнем горизонте голова его пошла кругом. Потому, чтобы не выблевать всю это красоту прямо в лодку, он постарался успокоиться. Расслабил тело и просто закрыл глаза...

Дышать стало легче, когда моторный катерок сбавил ход и двигатель зазвучал глуше. А, значит, был близко берег. Джонатан поднял веки.

Вблизи зрелище было и вправду потрясающим – огненный лес мерцал и пылал! Ветер дунул тёплым порывом, и с берега будто повеяло жаром – настолько пышные ветви походили на огромные языки бушующего пламени. Лучи заката добавили ярких красок, разлив на палитру оранжевый с розовым. Теперь, когда тошнота отступила, глаз радовал береговой пейзаж. Твари обжились в весьма красивом месте. И людям сюда добраться было непросто. Только по воде или продираясь с боем. От берега во все стороны сплошняком шли густые заросли, и лишь в одном месте, ярдах в тридцати-сорока в стороне, виднелось нечто похожее на помост. Наверное, то самое место рыбаков, забиравшихся сюда ради тишины и подальше от жизни. Вот правда зачем забрёл сюда мальчик? От дороги слишком далеко. Увлекался в школе рисованием и глаза далеко увели его ноги, пошёл за красотой природных красок? Неплохой повод разговорить Питера ближе к ночи, когда завершат своё задание. Надо было как следует познакомиться со старшим биологом. В работе напарник – это всё. Надёжный тыл, запасные хорошие мысли и смелая грудь, что однажды прикроет собой…

Со всем оборудованием они продрались сквозь траву и кустарник метров на двести вглубь. И у небольшой поляны остановились. А пока Питер устанавливал приборы и вгонял электроды в землю, Джонатан рассматривал ствол дерева, на котором прежде сидел детёныш существа. Зелёного следа не осталось, и кора была вся изодрана клювами. Напарник сказал, что птицы всё склёвывали с удовольствием. И раз они не дохли, то и яд был для них не смертелен.

– А что если дохнут? – предположил смело Джонатан. – Хотя бы засыпают или впадают в кому. Падают с деревьев на землю и становятся для «пиявок» обедом.

– Умно, – похвалил догадку старший биолог. – Но не все найденные экскременты я отправил в лабораторию. Часть пытался изучить здесь. Расковырял, и переваренных останков птиц не нашёл. Вообще мало, что установил полезного. Однако об этом потом…

Оборудование было готово. «Сейсмограф» с батареей встал посередине, провода тянулись к аккумулятору. Оба облачились в халаты и надели защитные перчатки, очки. Заняли позиции, ярдах в десяти-двенадцати друг от друга. Джонатан – с монитором, куда подавались сигналы с сейсмодатчиков. Питер – с открытой клеткой-контейнером наготове. Накануне пришлось ждать около тридцати минут, чтобы зашевелилась земля. Но в одиночку старший биолог ловить взрослую особь не отважился. Просто протестировал оборудование.

Тридцать минут в голове отсчитались давно. И часы на руке с подсветкой говорили о том, что прошло три четверти часа. Уже хорошо стемнело, поляна подсвечивалась слабо подвешенной фосфорной лампой. Питер установил её на случай, если луна будет прятаться. Проверил этот тип освещения на детёныше – тот никак не реагировал. Зато начинал «морщиться» и верещать от яркой «галогенки» и чувствовал инфракрасный спектр. Будто «видел» кожей, так как глаз у него не нашлось. Чувствительные кротовьи усы и маленький нарост на лбу, который отвечал на различные вспышки, но не имел привычных признаков органов зрения. Джонатан начинал думать, что Питер хотя бы здесь мог ошибиться. Для экспериментов у него было слишком мало времени и тестировал оборудование только раз, накануне. Могло оказаться простым совпадением, и существа среагировали не на вибрации, а просто выползали вчера на охоту. Что ж, так даже лучше. Место ему нравилось, работа пока казалась непыльной, на пару дней он здесь бы задержался. И был не прочь осмотреть тут землю при свете дня, провести, изучая деревья и почвы, несколько полноценных часов. Даже не представлял, как соскучился по подобной работе. Когда в молодости занимался речными расследованиями, делал примерно то же самое. Сидел на таблетках, что б не бояться воды, и, видимо, это повлияло на решение уйти в полицию. В остальном та работа была хороша, и похоже, что её времена возвращались. Только руками в воду залезать не обязательно, просто исследовать почву и флору. Джонатан глянул через поляну, где засел Питер, и уже даже думал подняться, обсудить с ним дальнейший план. По всей видимости охота сегодня была неудачной. Больше часа прошло, а вибрации так никого из земли и не вызвали – бледный экран монитора молчал. Как вдруг что-то легонько кольнуло в лоб. Так, задело слегка.

Он прикоснулся к лицу. И пока ладонь приближалась к носу, ещё две или три соринки так же клюнули в подбородок и щёку. Одну он даже успел схватить – какое-то насекомое, не рассмотрел его толком. Кузнечик или не кузнечик, но вдруг их откуда-то стало много, и все они полетели облаком как саранча. Джонатан даже отвернулся, прикрыл лицо обеими руками. А через мгновенье, когда оторвал ладони, всё снова стало спокойно. Обычно ночные насекомые кружились вокруг света, как сейчас над их фосфорной лампой. Эти же вдруг полетели и запрыгали в темноту. Похоже, тут водились не только прыгучие «кроты-пиявки», которым предстояло ещё дать название, но и наблюдались какие-то отклонения в поведении насекомых. Следовало обратить на это внимание Питера.

Джонатан устал ждать и в последний раз взглянул на монитор. Ничего. Поднялся и распрямил затёкшие ноги. Бесполезно, сидя на пледе, было менять их положение, от бодрствующего бездействия, не во сне, человек уставал быстрее всего. Как можно бесшумней он постарался пройти через освещённую фонарём и луной полянку. А когда проделал эти две дюжины шагов, остановился внезапно, едва не издав громкий возглас. Потому что увидел на земле Питера. Зрелище это заставило превратиться мгновенно в бесшумный камень, не умевший отбрасывать даже тени.

Питер был не один. Он лежал на спине, а на его руках, груди и ногах уселись с полдюжины волосатых существ. Те самые кроты-улитки-мокрицы, одна из которых жила в мотеле в биоконтейнере. Только эти особи были крупнее, размером с ёжика или кролика. Они так же дрожали, как тот детёныш, когда пожирал мясо в «банке», раздувались и пухли. Щёки же Питера, наоборот, сильно впали и всё тело усохло, будто его высасывали. Он, лёжа, медленно и бесшумно двигался, под ним, словно зыбучий песок, уходила земля, и ноги его погрузились в неё по колено.

Как бы Джонатан ни был ошеломлён и напуган увиденным, служба в полиции отпечаток оставила. Похоже, что пока его не заметили, и рука тут же потянулась осторожно к карману. Однако на полпути он осознал, что сквозь неудобный халат оружия не достанет. И Питера уже не спасёт. Следовало осторожно отступить, пока не заметили.

А в следующий миг под кроссовкой предательски хрустнула ветка. И до того, как существа среагировали, он принял единственное верное решение – бежать. Немедленно.

Ни оборудование, ни монитор уже ничего не значили. Опрометью Джонатан бросился обратно к лодке, помня, что воды существа боялись. Он тоже её боялся, но думал о том, чтобы выжить. И пока нёсся большими скачками, сдирал с себя халат и скидывал перчатки. Рука, наконец, полезла в карман к оружию, как вдруг, на бегу... земля под ним провалилась.

«Обвал…» – пронеслось в голове, когда падение закончилось так же быстро, как началось, и он, вместе с целым пластом, рухнул вниз на ярд или два. Успел выставить вперед ладони, и приземлился животом и руками. Ткнулся вдобавок лицом в мягкую почву.

Оказалась обычная яма-пустошь. Такие пустоты встречались иногда в лесах или у водоёмов, их вымывало ливнями и со временем они проседали. Иногда вот так неожиданно. Джонатан всё же достал пистолет, поднимаясь на колени и отряхиваясь, а вместе с ним и маленький карманный фонарик. Включил его. И чуть не выронил. Немного впереди из земли выглядывала берцовая кость и виднелась глазница черепа. А дальше, гармошкой, изогнулись рёбра и позвоночник. Черепа, ещё семь или восемь, словно отложенные страусом яйца, выглядывали у дальней стенки. Весь пол образовавшейся ямы был устлан землёй, костями человека и полуистлевшей одеждой с обувью. Сбоку послышалось шипение, и свет у стенки слева выхватил из тьмы целый клубок копошившихся чёрных змей.

Джонатан вскочил, выронив фонарь. На пот прошибло мгновенно, чуть из ушей не брызнул. Бросился к дальнему краю ямы впереди. Споткнулся, упал, снова вскочил. Выбросил руки вверх, и, оттолкнувшись ногами от ломких черепов, повис, подтянулся. Слышал, когда подпрыгивал, как хрустнула под правой пяткой кость. Останки, что успел разглядеть, свежими не были. Этот могильник копился давно.

Выбравшись из ямы, опять рванул в сторону озера. Всего-то оставалось ярдов тридцать. Но нервными выдались последние мгновения в этом лесу, и ноги уже бежали не так осторожно. На третьем скачке он снова упал. Перевернулся, начал вставать. И тут вдруг… увидел его. Существо приближалась, словно лягушка, прыгая на своих щупальцах, порхало, как быстрая бабочка. В миг, когда он поднимал глаза, оно скакнуло в его сторону длинным прыжком. И, видимо, слишком затянутым, потому что Джонатан от него легко увернулся. Зато от второго уклониться вышло лишь резко откатившись по земле. Потому что существо, пролетев мимо, мгновенно щупальцами оттолкнулось от встречного дерева, сменило траекторию и снова полетело в него. И когда оно промазало во второй раз, то замерло на земле. Джонатан успел оказаться на ногах. А маленькая и прыгучая ядовитая тварь с волосатой спиной вся напряглась, задрожала, заряжаясь. Готовилась к прыжку, что б больше не промахиваться……................

Часть 2 - ФИНАЛ

Уважаемый читатель! Последние абзацы к данному посту взяты в превью, над картинкой. Не стал их дублировать здесь внизу...

Показать полностью 1

Знакомые деревеньки: за много лет до... (Ч.2. - ФИНАЛ)

Знакомые деревеньки: за много лет до... (Ч.2. - ФИНАЛ) CreepyStory, Страшные истории, Сверхъестественное, Фантастический рассказ, Авторский рассказ, Ужасы, Ужас, Мистика, Крипота, Страшно, Фантастика, Лес, Монстр, Тайны, Призрак, Ангел, Мифология, Река, Ведьмы, Зомби, Длиннопост

Часть 1 (Рассказ первый).

Рассказ второй: Ночное Поппури, или Фантасмагория.

У Тихона умерла жена. Безвременно ушла, молодая была, дородная. Слегла за один день. А потом, хворая, уснула в ночь, и больше уже не проснулась.

Хоронили всей деревней, когда случилась такая беда. Светлой Дарью считали женщиной, порядочной и хозяйственной. Только после сорокового дня стала она являться к мужу. Скрипнет калитка ночью и тихонько откроется. В дом заходить не пыталась, но обойдёт всё подворье, в сараи, в хлев, в курятник заглянет, посмотрит на свой огород. А Тихон за ней из окна наблюдал, чуть занавеску отодвинет и смотрит одним глазом, вздохнуть лишний раз боится. Видел, что всё в том же платье, в каком положили в гроб, в нарядном и белом, с вышитыми на нём узорами. Пожаловаться кому-либо он боялся. Засмеют же в деревне, скажут, умом тронулся, что душа в горе наизнанку вывернулась. И никогда у него другой жены не будет. Кто за вдовца да с такой придурью в голове замуж пойдёт? Но и страшно было до жути каждую ночь наблюдать, как она их хозяйство обходит и всюду заглядывает, везде нос свой суёт, ничего не пропустит. Вид у неё был такой, будто сильно недовольна была, как после похорон он один со всем справляется. Там недометёт, тут недоскребёт, здесь недоделает.

Полные штаны страха начали появляться у Тихона, когда жена его стала подходить к дому ближе, сама уже в окна заглядывала. Он тогда отступал вглубь избы и прятался от сурового мёртвого взгляда под столом и за стульями. Боялся, что за собой родная утащит. И вот на четвёртую такую ночь, когда Дарья не просто смотрела, а ногтями скребла по стёклам, Тихону стало совсем невмоготу. Первых петухов только и дождался. Увидел, как жена уковыляла со двора, потащилась обратно на кладбище, а сам сразу с другой стороны перемахнул через забор и понёсся к своему единственному другу Еремею, на другой конец деревни.

Растолкал его, растряс и выложил всё, запинаясь. Боялся, что друг насмехаться начнёт поначалу. Однако Еремей почему-то сразу серьёзно отнёсся к услышанному. Молча только кивал головой, пока слушал про недовольство покойницы хозяйством.

– К бабке Клаве идти нужно, в Головлёвку, – вынес он своё решение. – Отвадит она мёртвую приходить. Упокоит её, даст ей лежать так, как той хочется. Станет твоя Дарья безмятежной…

– Это к какой бабе Клаве? – вскинулся сразу Тихон. – К ведьме с бельмом вместо глаза? Не пойду! У них там всё нечистое, в Головлёвке! Дурачок Савёлушка, вон, говорят, чёрта у себя приютил. А тот возьми и сожри его заживо. Нет теперь убогонького…

– Врут же… – махнул на это рукой Еремей.

– Как, врут? А куда ж оба делись?

– Кто? – не понял его друг.

– Да чёрт с тем Савелием! Дом же пустой их стоит, третий год уже…

– Хватит ерунду городить! – оборвал Еремей, попытавшись устыдить голосом. – Ты видел, что дом пустует? Не видел! Вот к бабке пойдём, сам убедишься, заглянем к Савёлушке…

Тихон только перекрестился.

– И ночью к ведьме идти нужно, пока злое не дремлет. Вот тогда бабка и отговорит всё негодное, что б тебе не мерещилось…

Поёжился сначала Тихон, сглотнул. Он-то знал, что ничего ему не мерещится, не пил отродясь и грибов никаких не ел. Но и порадовался в то же время, что проведёт ночь не один дома, а в дороге и в соседнем селении. Всё лучше, чем слушать, как скребут ногти покойной жёнушки, и трястись от страха, когда она своими глазищами в избу как прожектором светит. Зловеще они у неё горели, то жёлтым огнём, то зелёным…

Под вечер, ещё засветло, Тихон приехал к Еремею на своём велосипеде. Знал, что у того тоже имеется двухколёсный. На них от Марьинки докатить можно было быстро.

Но только друг покачал головой сразу и языком зацокал:

– Пешком. Только пешком. Если дорога до ведьмы не будет собственными ногами выстрадана, то и помощи никакой может не быть…

Что ж, видно ничего не поделаешь. Вздохнул и прислонил велосипед к завалинке. В Марьинке воровства давно не бывало, у любого столба поставишь – и считай, как в гараж загнал, аж под три замка. Сам сел на скамеечке дожидаться Еремея, пока тот собирался. Солнце же между тем, словно спрут щупальца, втягивало один за другим последние лучики. Что б завалиться в грот на ночь. Даже солнышку нужно выспаться…

Двинулись в путь.

Ночь вся звенела. Тихая, но и громкая в то же время! Шороха человеческого не слышно ни единого – и машина нигде не проедет, и путник навстречу не пройдёт. А вот мошкара, летучие мыши и ночные птицы покоя ночной тишины не нарушали, наоборот, делали её своим звоном насыщенней. Красиво змеилась под луной через жёлтое пшеничное поле пыльная извилистая дорога. Пока головой в лес не упёрлась и не заползла в его тёмные дебри. Завела и их за собой.

А когда прошли метров двести-триста деревьями, то Еремей попросил вдруг вести себя тихо. Затем и вовсе остановились. Велел тогда засесть у колодезного сруба, появившегося у их тропы, спрятаться за ним и наблюдать без лишних звуков.

Тихон подчинился, присел. Задом накололся на сломленный куст и чуть не подпрыгнул. Затем снова присел, уже проверяя, куда опускает пятую точку. Хотел было открыть рот, что б заговорить, потому что холодок от таких просьб, в ночном лесу и у недоброго озера, по спине у него прошёлся. Но на него только прикрикнули.

– Тихо! Вон уже идëт!..

– Да кто же?!. – удивился Тихон, а сам чуть не поседел от страха, ещё никого не увидев. Начал во всю таращить глаза. Услышал, как подальше от них и вправду затрещали кусты, стали приближаться чьи-то шаги. – Кто идёт-то, скажи?..

– Да тихо ты! – цыкнул на него ещё раз Еремей. – Парамон идёт, дохлый мельник. Он тут каждую ночь ходит вешаться. Смотри, что дальше будет...

Холод из обычного стал вдруг могильным. Потому что именно кладбищенскую плиту, тяжёлую и заледенелую, почувствовал на своих плечах Тихон, когда услышал про дохлого мельника Парамона. А через мгновенье увидел и его самого.

Тот появился с вывалившимся из-под драной рубахи пузом, волочащимися по земле кишками и распухшими, как брёвна, ногами, которые переставлял едва-едва, словно вий. Ещё и с синим лицом удавленника. Выпавший изо рта язык спускался ниже подбородка, но не болтался безвольно, а извивался точно голодный уж в разные стороны. Негромко ворча при каждом шаге, поскальзываясь на собственных внутренностях, путавшихся под ногами, дохлый мельник прошагал вперевалочку мимо них. В одной руке он нёс стул, в другой держал огромный топор. Добрёл до дерева, с толстого сука которого свисала уготовленная верёвка с петлёй. Бросил там топор под корни и крепко установил стул на ножках, опробовал его. Затем тяжело взобрался. Накинул петлю на шею и сразу, без всякого ожидания, прыгнул.

Стул из-под мельника выпал, а вот сук, не понятно, как, выдержал тяжёлую распухшую тушу. Заболтал Парамон ногами в воздухе и толстыми пальцами вцепился в свою шею. Только верёвка впилась в горло крепко, сдавливала постепенно как удав и петли было не развязать. Именно так и ушёл из жизни, как говорили, когда-то старый Парамон. Теперь его гнилое тело раскачивалось перед ними на дубе, и оба ботинка слетели с ног. Кишки из прогнившего живота до земли свисали колбасами.

Еремей в этот миг с силой пихнул Тихона в бок, чем заставил от неожиданности вскрикнуть.

– Бежим! – сказал он. – Пока висит – не погонится!.. Он многих тут топором зарубил ночью!..

В ужасе от всего увиденного и услышанного, Тихон переставлял ногами как улитка на бальных танцах. Медленно и очень красиво. Будто в стоячей воде плыл пущенный кем-то кораблик. Догнали б непременно, если б кто-то преследовал.

Однако метров через пятьдесят Еремей снова уронил их обоих в кусты и велел заткнуться, пальцем показал, что не надо произносить ни звука. Разумеется, Тихон уже был научен. Сам пикнуть не пожелал, как только предупредили молчать.

А вскоре не Парамон, а уже другое чудище перешло им дорогу. Совсем ещё молодая женщина, девушка, в вымокшем белом платье, с длинными волнистыми волосами и оттопыренными на ладонях пальцами. Руки она вытягивала вперёд, будто нащупывала дорогу и была слепой. Прихрамывала тяжело на левую ногу. Рядом с ней немного бодрее двигались, семеня, двое мальчишек. Втроём они пересекали под луной поляну. Мальчики бодро втягивали воздух носами. И один из них, остановившись, обернулся даже на куст, за котором притаились Тихон с Еремеем. Едва не заставил поседеть своим мертвым взглядом, вперившись прямо в глаза, как показалось. Однако быстро отвлёкся и ушёл вместе с Таечкой и другим мальчонкой дальше в лес. Кому тут было ещё бродить ночами возле озера, если не Таисье, утонувшей в нём много лет назад? О других утопленницах здесь не говорили, рассуждал про себя Тихон, потому нарушать спасительную тишину и расспрашивать Еремея нужды большой не было. Он уже трижды проклял решение идти в Головлёвку ночью к тамошней ведунье. Не такой страшной казалась теперь жена, заглядывающая в окна. Ну, мёртвая, ну, и что?.. Жена же зато! А дохлая девка, что проковыляла с двумя такими же неживыми подростками впереди, была намного ужасней.

Спрашивать Еремея сейчас, откуда он узнал про такую многострадальную дорогу к головлёвской ведьме, Тихон не отважился. К тому же заметил, что друг его не очень-то боялся чудищ и точно знал, где вовремя остановиться, присесть и переждать. Будто не первый раз водил людей ночными тропами из одной деревни в другую. Потом, если что, у него расспросит, при свете дня. Заодно и бока намнёт, возможно. Беззлобно, по-дружески, за то, что не предупредил о подобных жутких страхах. Сейчас же Тихон послушно перебирал ногами и просто шёл, куда вёл товарищ.

А на самом краю леса они остановились.

– Чего ж мы встали? – спросил он вслух. – Вон Головлёвка. И крайний дом бабы Клавы…

Но друг не ответил. И только сейчас, когда оба вышли из тени деревьев, и луна засветила в поле ярче, видно вдруг стало, как у того на голове появились две шишки.

Еремей застонал. Схватился за них руками, взвыв громко от боли. Крутил их и мял, пытался силой вдавить или вырвать. Сначала у него получилось, потому что когда оторвал от волос ладони, шишек на лбу не стало. Но затем они выперли снова. Вздрогнули, словно прорывались, и вылезли ещё больше, разломились, превратившись на глазах в крепкие как старые сучья рога. Борода товарища стала вдруг длинной, а лицо всё усохло, из ушей полезли тугие ветви и жёлтым огнём блеснули глаза.

Как же бежал тогда Тихон, когда увидел такое обращение друга. Пятки его сверкали ярче начищенных Дарьей окон на Пасху. Наверное, даже слепла на небе луна. Всего за минуту он донёсся до околицы Головлёвки, строптивым кузнечиком перемахнул через забор бабы Клавы и упал во дворе на землю. Лежал на спине какое-то время, не мог отдышаться. В ушах его стоял шум, и он не понимал, стучало ли так сильно сердце или догонял лесной демон-леший, в которого превратился старый товарищ.

Но стук в голове постепенно стихал. В окнах избы бабы Клавы свет не горел, и во дворе её тоже не было видно. Придётся будить старую. Если только не застряла на грядках в огороде, как предупреждал Еремей, за домом на задах. Тихон хотел уже было подняться, чтобы пойти к крыльцу, как вдруг понял, что не все звуки затихли в его ушах. Один из них и, видимо, самый навязчивый, оставался.

«Плюх!» – раздалось довольно чётко, будто нечто массивное шмякнулось о землю. Затем что-то неясное мелькнуло в воздухе, там, за забором у соседей. И снова последовало это «плюх»! Словно нечто отталкивалось от поверхности и взлетало, а потом приземлялось обратно. И когда Тихон привстал со спины на локтях и вгляделся в темноту, через забор, то волосы у него на голове чуть не встали дыбом. Своими глазами он увидел, как за забором подпрыгивал… чёрт. А на спине его сидел человек. Самый что ни на есть настоящий чёрт катал на шерстистой спине дурачка Савёлушку. Значит, не врали люди, что чёрта приручил головлёвский блаженный. Только вот не сгинул он никуда, и никто его не сожрал. Лыбящийся, с довольной харей, потому что оседлал самого тёмного прислужника, Савёлушка прыгал на чёрте, да ещё подхохатывал в своё удовольствие. Какой же он тогда блаженный, если вёл себя как бесноватый?..

Тихон перевернулся потихоньку и встал на карачки, медленно пополз к крыльцу, стараясь не привлекать к себе внимания резвящейся парочки. Конечно, те были заняты собой, но мало ли, вдруг увидят в нём какую угрозу, для себя или соседки бабы Клавы. Перемахнут к ней тогда во двор, приняв за вора, и затопчут в грязи как тех бедолаг. Говорили же, что не то чёрт замял до смерти четверых, что избивали хозяина постоянно, не то с ума их свёл, и те сами друг другу рёбра ломали до смерти. В общем, с этими двумя лучше не связываться.

До крыльца он всё равно не дополз. Оставалось всего метра три, как вдруг в лицо ударил сильный холод. Почти-что мороз, от которого едва не осыпались заиндевевшие в мгновение брови с ресницами.

Тихон, остановившись перед холодной преградой, поднял в страхе глаза. И увидел женщину. В мокром, как у Таисьи, но чёрном платье, с покрытой головой и белыми глазами без зрачков, которые видели его лучше, чем если б были со зрачками. Изо рта её выходили прозрачные пузыри, лопавшиеся как тонкое стекло в морозном тумане. Ей-ей как хлопают перегоревшие лампочки, только без вспышки. И, кажется, от одного лишь замогильного холода Тихону подурнело настолько, что женщина эта, в одеждах монашки, вдруг расплылась и стала троиться в глазах. Затем их оказалось вдруг десять, и все они закружились в едином хороводе вокруг него. А ещё через мгновенье превратились в костлявых старух с шевелящимся ртом, на которых одежды стали смотреться словно обноски.

– Тихая… Тихая… Тихая… – начали звенеть в ушах хором старушечьи голоса, переходя на крикливый визг, врезавшийся до боли в уши.

– Не трогала никого… Не трогала… Убили-убили-убили… Насиловали…

Он закричал сам. Зажал уши, не в силах больше терпеть в перепонках боль, вскочил и вырвался из этого круга, побежал.

– Софья… Софья… Софья… – неслось ему вдогонку. – Убили-убили-убили!..

Упал. Перевернулся на спину, приготовившись к страшному. Но всё внезапно стихло. Никаких больше жутких баб и скачущего чёрта за забором с Савёлушкой на спине.

Зато ночь рухнула на землю, хоть глаз выколи. Ничего не видно. И липкий ужас вонючим потом растёкся подмышками и по спине, закапал со лба на землю. Он снова полз на четвереньках, пригибаемый страхом и боясь подняться на ноги. А когда вдруг начал видеть, удивился, что опять оказался у самой калитки просторного двора бабы Клавы, будто не пытался обежать её дом вокруг и выскочить в огород, спасаясь от разгневанных старух и монахинь.

Но хуже всего было другое. Тихон старательно перебирал руками и ногами вперёд, однако дом с крыльцом не приближался, а наоборот – медленно удалялся от него. Как такое могло быть, когда ладони с коленями чувствовали движение вперёд?..

– Гошан!.. – раздался вдруг громкий голос, и Тихон повернул голову.

Над забором появилось лицо Савёлушки. Руками он подтянулся и висел на своих на локтях. Был метрах в десяти от безуспешно ползущего Тихона. И как же при этом отчётливо виделись зелёные прожилки на щеках и налитые кровью глаза. А рот, полный гнилых зубов, осклабился, брызнув тухлой сукровицей.

– Взять его, Гошан! Десять раз возьми!

Чёрт появился внезапно рядом с хозяином, и так же повис на заборе. А затем вдруг размножился, как до этого сделала монахиня, раздесятерился в миг. И все десять перемахнули через изгородь во двор к бабе Клаве. После чего их отвратные рожи стали приближаться к Тихону, изрыгая в десять раз больше смрада из пасти, чем если б чёрт был по-прежнему один.

Но и ближе, чем на метр, приблизиться они не могли, отчего противно визжали в бессильном гневе. Потому что справа появились ангелы, и ветром своих крыльев отгоняли чертей. Образовался как бы коридор между двумя рядами тёмных и светлых сил, который Тихону нужно было преодолеть, чтобы попасть к бабе Клаве в дом.

Он понимал, что сходит с ума. Ждал любого конца на склоне лет, но вот такого всегда боялся. Видеть наяву Таечку с Парамоном, превратившегося в лешего Еремея, чертей и ангелов, мёртвых монахинь и прочее. Может он уже был в аду?..

Неожиданно Тихон, сквозь ужас происходящего, заметил вдруг, что начал понемногу двигаться. Медленно, по чуть-чуть, но всё же. Встать на ноги не мог от тяжести страха по-прежнему, потому быстрее задвигал ладонями и коленками. И чем дальше он продвигался, буквально по спичечному коробку, к суровым дубовым столбам высокого крыльца бабы Клавы, тем ближе получалась у чертей дотянуться к нему мерзкими харями.

А потом ещё и руки мертвецов отовсюду полезли. Одна, что вынырнула из земли, пальцами больно ткнула в мошонку. Тихон даже вскрикнул, чем только вызвал адский смех у десятка чертей. Слева вообще остались одни только их хохочущие головы, а справа – ангельские крылья без самих ангелов. Дул сильный ветер, и с одних облетала шерсть и отваливались рога, пригоршнями высыпались на землю зубы, а с других опадали белые перья, устилая землю двора. Будто кололи кур и гусей.

Тихон разогнался в трусливой ярости и пёр уже как таран. Низко склонил голову, зажмурил глаза. Перестал обращать внимание на хватающие его из земли и сверху мёртвые руки, на пальцы, залезавшие в рот, уши и ноздри, на облысевшие беззубые головы слева и куриные крылышки с розовой кожей справа. Запомнив верно, как казалось ему, направление, изо всех сил он старался набрать скорость, что б заползти к бабке-ведунье в дом, а там уже будь что будет. Просить, умолять о защите. Её ж поди нечисть и сползлась сюда со всей округи, чего же сама тогда прячется? Вышла б давно на крыльцо и разогнала б всю свору. Хорошо, хоть он осознал, что пережил предел своего страха. Перестал бояться и прорывался по ногтю вперёд.

Поздно, однако, Тихон открыл глаза, подняв, наконец, свою голову. Крылечный столб оказался намного ближе. Хрястнулся в аккурат в него лбом со всего ползунского размаху. И тут же сомлел. Круговерть из ярких звёзд-вспышек закружила его и мягко опустила на землю у крыльца бабы Клавы…

Проснулся он уже в своей кровати. Мокрый, в липком поту, и с сердцем в горле, застрявшим там и трепыхающимся. Аж одеяло от его стука на груди подпрыгивало.

Отдышался кое-как. Повернул голову и… чуть не вскрикнул. Дарьюшка, его возлюбленная супруга, тихо спала на подушках рядом. Её большая грудь мирно вздымалась во сне и знакомо посапывал длинный нос.

Вскочив на кровати, Тихон перекрестился, зашептал тут же молитву. Что же это за сон такой, длиной в полтора месяца? И будто все эти дни он прожил, каждый из них! А их, оказывается, не было вовсе…

Но и… слава Богу, что не было!

Ощупал себя с головы до ног, потискал везде за складки. Снова посмотрел на лежавшую рядом Дарьюшку. Осторожно и медленно протянул к ней ладонь, тронул кончиком пальца. Тёплая, живая, она недовольно повела во сне плечом, словно отмахиваясь. Что же за сны такие дивные даришь, Господи!..

Снаружи затренькал привычный сигнал велосипеда. Тихон быстро выскочил на крыльцо, босиком, в одних ночных портках и с голой волосатой грудью. Увидел, что Еремей на велосипеде ехал мимо, остановился возле их калитки, как часто делал.

– Пойдëшь, Тиша, со мной ночью рыбачить на озеро? – спросил его единственный друг. – Наживка готова. Наварим яиц, сальца с хлебом возьмём…

– Нет уж, Ерёма! – ответил без раздумий Тихон. Добавил негромко потом под нос: – Никуда с тобой не пойду больше ночью...

Еремей на него не обиделся. Почесал подбородок, уже без замшелой бороды и с вплетёнными в неё листьями, пожал плечами и поехал дальше. Не принято было у них друг на друга обиды держать. Нет так нет, в другой раз. И так самогонку вчера весь вечер пили…

Тихон оглядел свой двор. Окинул хозяйственным взглядом коровник, сарай, баню. Затем потянулся, стараясь прогнать остатки ночных кошмаров. Давно кричали поздние петухи и солнышко светило во дворе во всю, отсвечивая зайчиками на заборе. Опять он проспал. В постели осталась только Дарья, но вставала она утром рано, кормила уток, кур, гусей, доила корову и выгоняла Зорьку в стадо. Теперь прилегла отдохнуть, пока он дрых с вечера. Собирался уже вернуться к ней в дом, под тёплый мягкий бок, но остановился. Почесал голову. Ещё раз обвёл взглядом весь двор, и всмотрелся в него внимательней…

У бани, заметил, завалинка с одной стороны раскрошилась. Видно было, как из-за отставшей доски посыпались глина с гравием. А у коровника следовало посадить дверь на новые петли. Старые-то давно проржавили, вот-вот надломятся. Одна из дверок потому покосилась, заметно стало с крыльца, некрасиво. Забор жене обещал подлатать в огороде, но до сих пор не сделал и этого, досок даже не принёс с лесопилки. Ведь всё это было по его, по мужской части. Не напрасно Дарья во сне после «смерти» ходила и всюду заглядывала. Вроде и хозяйство у них было доброе, а всё как-то недоделано, с небольшими изъянами. Надо было самому за работу браться, негоже трудиться одной лишь супруге. И сон ночной навсегда теперь останется строгим напоминанием. Ведь это он, Тихон, обленился за этот последний год, тогда как у порядочной деревенской бабы выходных отродясь не бывало. Куда ж без жены в хорошем хозяйстве? На ней всё и держится. А как что случится – развалится вскорости без заботливых рук да глаза, захиреет и придёт в запустение. Никакая покойница дела потом не поправит. Ни страхом, ни уговорами.

Тихон вернулся в избу и прокрался на цыпочках в красный угол. Бесшумно там зашептал губами, что б не разбудить Дарьюшку, прочёл перед иконой молитву за её здравие. Накинул затем рубаху и подпоясался, снова вышел во двор. Перевернул давно загоравшее старое корыто, натаскал в него воды и песка, замесил глину. Пока та закиснет получше, завалинка подождёт. А сам забрал инструмент из сарая и пошёл к коровнику. Петли сменить было плёвым делом. Вечером же с Еремеем досок для забора привезут с лесопилки на велосипедах. Может, тогда и заслужит хороший сон на ночь, плохих видеть ему не хотелось. В ушах до сих пор звучали отголоски: «Тихая Софья была, тихая… Убили-убили-убили…» Сильно он тряхнул головой и вроде голоса стали потише. Ничего, делом займётся – совсем пропадут. Надо же было такому присниться!.......

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Знакомые деревеньки: за много лет до... (Ч.2. - ФИНАЛ) CreepyStory, Страшные истории, Сверхъестественное, Фантастический рассказ, Авторский рассказ, Ужасы, Ужас, Мистика, Крипота, Страшно, Фантастика, Лес, Монстр, Тайны, Призрак, Ангел, Мифология, Река, Ведьмы, Зомби, Длиннопост

Пользователю @MetallistKM огромное спасибо за донат.

Показать полностью 1

Знакомые деревеньки: за много лет до... (Ч.1.)

Знакомые деревеньки: за много лет до... (Ч.1.) CreepyStory, Крипота, Страшные истории, Сверхъестественное, Мистика, Фантастика, Деревня, Черт, Фантастический рассказ, Ужасы, Страшно, Озеро, Фэнтези, Ужас, Монстр, Авторский рассказ, Река, Славянская мифология, Мифология, Ведьмы, Длиннопост

Рассказ первый: По что бесы скачут?

Он появлялся всегда из-под кровати, ближе к полуночи. Маленький, бойкий, озорной. Много раз я потом пытался найти щель, из которой вылезал мой ночной гость, но как ни старался, ничего не мог разглядеть. Гладкая и ровная стена. Даже спичку вставить негде, будто прямо из неë выбирался. Выползет, прокрадëтся с тихим скрипом по половицам до печки на кухне, пошуршит в горшках остатками щей и каши, поскребëтся в сковородках. Ну, а как наестся, начиналось веселье. Будто не скакалось ему на голодный желудок. На печку – с печки, на печку – с печки. На лавку – на стол – на подоконник – на пол. Опять потом на печку. И так мог всю ночь прыгать.

Сначала он просто меня забавлял. Даже шкодил вполне безобидно. Один раз только, в первые дни, рассыпал муку и побил в чугунке яйца. Но наутро я пëк пироги, и оставил на пробу ему немного, с картошкой и с луком. Положил возле ножки стола, в небольшой тарелке, как домашних котов подкармливают. И вскоре стало понятно, что это было его любимым лакомством. Если пирогов на ночь не было, то и шумел он, задевал углы, ронял ухваты и цокал копытцами, пока не наскачется вдоволь, гораздо громче обычного.

О том, что он у меня появился, знала только моя соседка, баба Клава. Увидела его однажды в моëм дворе. Он там прыжки свои репетировал, а она на грядках возилась ночью, не спалось ей видать. Такая же блаженная, как и я, в деревне нас обоих не сильно жаловали. Еë – за хромоту и дурной глаз, как говорили за спиной, и ведьмой даже называли, плевали в след; а меня – сам даже не знаю, за что. Когда мужики ловили иногда и поколачивали возле речки, куда я ходил купаться, твердили, мол, что били за дело, не просто так. А за какое, как не просил их, ни разу не сказали. Смеялись только и продолжали валять по земле. Клавдию Антиповну, соседку, хотя бы так не дубасили. Злословили только...

– В чëрта ведь вырастет, – предупреждала она меня, – не привечай. Домового он уже выжил. Ко мне от тебя пришёл, вдвоём вместе с моим в подполе живут.

– Да играется он так, не со зла… –  защищал я свою зверушку. Домового, признаться, ни разу в избе не видел. Даже не знал, что он есть, и каков от него дому прок. Но раз баба Клава сказала, то так оно и было – жил домовой раньше, получается. Кошек и собак я не очень любил самих по себе, зловредные для меня сущности были. Одни из них постоянно царапали, другие норовили облаять, куснуть. Будто украл у них что-то. Но зверь, который завёлся вот так случайно, казался мне каким-то особенным. Вроде и шумел всю ночь, изба порой ходуном ходила. А только меня это не беспокоило.

– Игривый – это пока растëт, – объясняла соседка, – маленький ещё просто. Станет побольше – и игры будут другими. Душу выманит хитростью, в кости или карты выиграет. Не садись с ним играть… А уж как совсем взматереет, на грех подбивать начнëт на смертный. Никогда его не приручишь-не переделаешь, с другой стороны он пришёл...

Я вроде и верил бабе Клаве. Но только зверька своего выживать из дома не хотел. Как она его… бесёнком назвала что ли? В чёрта, говорила, вырастет? Ну и пусть себе растёт, я вон тоже не пойми во что из дитёнка превратился. А зверей таких, как он, я никогда не знал, хотя вроде с рождения в деревне был. Вот и подумал, что пусть живёт, не мешает он мне. Наоборот, веселит. Когда ночью в тишине, бывает, становится тошно, аж до мыслей о верёвке на шее доходит, кто-то хотя бы копытцами в доме цокает, делает что-то на кухне рядом да шуршит по-всякому: прыгает, возится, чавкает и попискивает, миски с места на место перекладывает, таскает заслонку и чугунки, ухватами и большой сковородой гремит. Иной раз воды из колодца в дом принесёт, не сама же она наутро в вёдрах появляется? В общем, будто я не один, а живёт кто-то кроме меня в доме. Приятно же.

Гошка – вот, как я назвал его. Не знаю, почему. Из-за кота? В детстве у нас был кот Гошан. Шкодливый, блохастый и с характером, как у колхозного председателя, у бывшего. Маленькие злобные глазки, как у того, вечно только и смотрел, что бы и где исподтишка стащить, пока мать на кухне готовила. А когда родители умерли, Гошан убежал куда-то. Старый уже был котяра, но будто понял, что вдвоём не уживёмся. Места в доме стало вроде больше, а нам с ним от этого – только теснее. А теперь, вроде как, и стыдно было за того кота. Зверя, хоть и не любил, а выжил его, получается, ни за что. Он всего-то за жизнь два раза подрал мне ладони и обмочил как-то калоши зимой. Может, потому и начал я бесёнка прикармливать, для себя-то бывало ленился пироги ставить в печь, а для него в радость что ли было, забота. Шкодили они с котом примерно одинаково, но только у нового Гошана шерсть была покороче и росла вразнобой, будто сваляная. И морда – ей-ей Тянитолкай с обложки Доктора Айболита, вытянутая и с зауженным носом. Косуля такая на лапках, тощая, не в образ прожорливая и разве что не с двумя башками. Единственная книжка с детства у меня осталась, раз двадцать её перечитывал.

Так прошли лето и осень. Зажили мы с Гошаном хорошо поначалу. А следом за осенью пережили первую зиму. В хозяйстве бесёнок мне не вредил, скорей наоборот, помогал. Ясли один раз починил ночью в хлеву – больше некому было. Как раз в тот год колхоз двоих телят выдал, как дурачку, которому иногда помогать полагалось. За такую подачку, правда, в деревне меня ещё больше возненавидели. Кому-то на целую семью с детьми и одного телёнка не перепало, а тут сразу два ко двору привели от нового председателя. Я предлагал потом забрать одного, но на это обиделись ещё больше. Вроде как зазорно у убогого забирать выделенное ему государством. Вот и вышел плохим всё равно я, потому что посмел предложить такое, им, честным хорошим сельчанам… Ещё же Гошан удавил во дворе двух хорьков, что пришли ко мне кур красть. Свернул им шеи и сложил тушки на крыльце. И пока я, копаясь в сарае под утро, думал, что с ними делать, выкинуть за забор подальше или захоронить, он начал жрать одного из них. Обоих тогда ему и оставил. Доел с потрохами. От пирогов на ночь, правда, не отказался – от лакомства отказываться бес не умел. А скакать научился так, что в феврале, клянусь, своими глазами видел, два раза, как Гошан с места на конёк дома запрыгивал. Запрыгнет и сидит рядом с трубой, на луну смотрит, хвостом себя по бокам бьёт. Вот же, чёрт прыгучий попался! Да собственно, им он и был – чёртом. Просто пока чертёнком. Кажется, я начинал понимать это слово, которым люди так часто ругались…

Жили тем не менее хорошо мы до поры до времени. Пока не наступила весна и не сошёл снег. Тогда и начали сбываться первые слова бабы Клавы.

Сначала Гошан задушил петуха. Выпотрошил его и съел. Полтушки оставил мне, в миску на кухню подбросил. Саму миску поставил на стол, а не как ему оставляли внизу у ножки. Я же вообще видел его мало, не любил он особо на глаза показываться. Чаще слышал его копошение в доме. Так оно, наверное, обоих больше устраивало. Бывало, раз в неделю, мелькнём перед глазами друг у друга, он прижмёт свои уши, а я просто отвернусь. Дальше же опять только слышались. И где-то с рассветом он потихоньку проползал под мою кровать, чтобы исчезнуть в стене.

За первого петуха я ничего ему не сделал. Даже не злился. Платили мне за то, что был ночным сторожем на свинарнике, в колхозе немного, и мясо доводилось есть изредка. Была надежда, что выращу двух бычков и в осень их сдам. Вот тогда часть возьму деньгами, а часть говядиной. Сразу наварю холодца вдоволь, спущу в чугунках и кастрюльках в погреб. Гошан же просто рос, думал я. И чаще по ночам скрестись начал в сковородках, где что-то жарилось на сале или бывало с остатками курицы. Не зря ж он съел двух хорьков. И крыс передушил, больше ни одной с осени не видел ни в хлеву, ни в бане, ни в сарае.

А потом, после петуха, стали пропадать куры. Наорал я на него тогда, понял, что больше некому. И перья, закопанные во дворе нашёл, кладбище там целое мой чертёнок устроил, аж пять могил обнаружил. Так он же, когда понял, что я этим его поведением сильно не доволен, начал чужих кур таскать. То к бабе Клаве сходит, то ещё к кому. И по деревне пошёл слух, что якобы у меня собака завелась, что это она у всех соседей кур таскает. Понятно, что Гошан на глаза никому не попался, просто кто у всех и всегда бывал во всём виноват? Увечный горбун-дурачок. Ему телят забесплатно колхоз даёт, а он вон чего вытворяет. От старого родительского Полкана во дворе будка ещё стояла, вот кто-то и пустил слух, что ко мне брошенный пёс приблудился, что не кормлю его, а он ходит по дворам добывать себе еду ночью. Даже поговаривали про какую-то яко бы овчару, видел, мол, кто-то. Я перья все сразу тогда перепрятал, всю ночь копал яму поглубже под домом, что б, если придут, никаких следов ни от моих кур, ни от чужих не нашли. А остатки ночи просидел в комнате у окна, смотрел на стёкла, и слушал, как капает по ним апрельский дождик. Гошан сидел на кухне, тяжело вздыхал и занимался тем же самым. На улицу смотрел. Как горько ни было ему подводить меня, а поделать с собой, видно, ничего не мог. Хотелось ему мяса, он его и добывал.

Решение созрело только на следующий день. Избавиться мне нужно было от него, и тянуть с исполнением задуманного не стоило. Очень не хотелось идти на подобные крайности, но иначе возникнут серьёзные проблемы, решил, поразмыслив, я. Дождался в ночь, когда Гошан вылезет из-под кровати и пойдёт шарить на кухню. Долго пришлось ждать – тот будто почуял что-то и вышел из стены не сразу. А потом, когда захотел есть сильнее и выбрался-таки к чугунку с остатками гречки с тушёнкой, я тихо подкрался к нему со спины. И накинул мешок.

Гошан взвизгнул неистово и сразу зашвырялся в плену. Размером он давно был не с кота или мелкую косулю, а почти что со среднюю дворнягу. Барахтался, пищал противным голоском, пытался вылезти. Только сил у меня хватило. Мешок я перевязал верёвкой крепко, взвалил на плечи и вышел из избы. Зла никакого ему не желал, хотел вынести за деревню подальше, а там выпустить и припугнуть. Пусть себе бежит на все четыре стороны – чёрт же, не пропадёт! А я как-нибудь снова обойдусь без друга. Зато будем оба целы…

Когда вышел за околицу, Гошан в мешке на спине трепыхаться перестал. Смирился. Почуял, что уже не в деревне. Вздохнул протяжно со стоном. К озеру его я нёс, хотел перейти в сапогах вброд впадавшую в него речушку и выпустить сразу за ней. Баба Клава говорила, что черти страх как боятся воды, назад он её не перепрыгнет, живую и бегущую, не стоячую.

Вот только до воды я дойти не успел. Нагнали меня. От самого моего дома, видать, шли. Или случайно увидали, а потом увязались и выследили.

– Что – от пса своего избавляться пришёл? – весело спросил Гришка и обернулся на троих, что всегда ходили с ним. – А говорил, нет у тебя собаки. В мешке тогда кто? Порося топить будешь?..

Поржали.

– А мы тебе сейчас и верёвку с камнем найти поможем. И сам, может, с ним, ко дну сплаваешь, проверишь, глубоко ли…

Топить они меня не стали, но бить начали сразу и сильно. Гошка весь извивался в мешке, а им только смех. Пинали и его, только я его собой сверху закрывать пытался.

Когда перестали и отошли, Гришка один склонился надо мной.

- К осени, когда бычков сдашь, деньги все наши будут. Понял?.. – сказал он с нажимом и ещё раз пнул под рёбра. – А не утопишь пса, что кур таскает, точно на дно вместе с ним пойдёшь. Только сначала избу продашь…

И ушли.

До дома я добрался только к утру. Сил перепрыгивать через ручей не было и просто развязал мешок с Гошаном, оставил его на этом бережку. Он так и лежал там внутри, не вылез, когда уходил. А я кое-как один добрёл до деревни. Раза три останавливался у чужих домов и отдыхал на скамейке, подолгу сидел. Хорошо намяли бока Гришка и его свора, дышать в полную грудь не мог. И здорово, что доковылять успел затемно, пока другие не видели. День отлежаться у меня в запасе имелся, не мой черёд был выходить сторожить свинарник, со сменщиком мы работали по две ночи к ряду. Так, почти целые сутки, я один и провалялся на кровати, не ел и пил только воду. Затем с трудом отработал две ночи своей смены, дневал и ночевал прямо там, у свиней, а бабу Клаву просил присмотреть за курами и телятами дома. Немного полегчало, вернулся. И на эту четвёртую ночь что-то опять тихо зашуршало под моей кроватью. Повозилось немного, выкарабкалось. И на кухню прополз... Гошан.

Как же я радовался тогда, что он вернулся! Сразу забыл и про бычков, которые были уже не мои, и про трещины в рёбрах. Утром, когда выспался немного в первый раз за последние четыре дня, сразу замесил побольше теста. Напёк пирогов с яйцом и луком, с рисом, с капустой, с картошкой, с грибами. А вечером, сжав зубы, зарезал курицу. Из половинки наварил себе супу, а другую, самую большую, оставил сырой. Положил в миску на пол, рядом с пирогами перед сном. И быстро уснул, потому что очень уж за день намаялся. А как проснулся, увидел, что обе тарелки пусты. Гошан всё съел, до чистоты вылизал. И ночью по дому скакал и шумел совсем тихо, потому что я ни разу не проснулся. Не то пожалел меня, не то это я спал так крепко и спокойно. Зная, что друг мой вернулся…

Больше о том, чтобы избавится от чертёнка Гошки, я не задумывался. С питанием, для нас обоих, конечно, было совсем тяжко. Не столько для меня, сколько для него, растущего и играющего как котёнок. Что б он не таскал соседских кур, я продал свой не очень старый телевизор. Всё равно не смотрел, читал только изредка. Больше лежал в огороде на траве и вглядывался в небо, когда дела по хозяйству заканчивались. На деньги с продажи родительского телевизора выкупил в другом конце села два десятка взрослых утят. На какое-то время хватит. Гошан рос быстро и был уже со взрослую крупную дворнягу. Утки ему хватало на два дня. По-прежнему любил кашу и ел пироги. И каждый день, по полночи, мы с ним вместе молчали. Он о своём, а я о своём, всегда по разным комнатам. Только было такое чувство, будто всё равно за одним столом сидим и чай пьём.

– В карты играть будешь?.. – спросил я как-то его в одну из августовских ночей, когда настроения совсем не было. Дни осени приближались, бычки росли быстрей, чем Гошан, и скоро нужно было их сдавать. А что? Проиграю чёрту душу, как говорила баба Клава, тогда вообще братьями станем с ним, решил я. Что-то к своим двадцати пяти годам жить с душой я малость подустал. Уж больно болела она, стоило и без души жить попробовать. Может, так станет легче…

Гошан не ответил. Только шумно сопел у окошка на кухне – снаружи опять шёл дождь. Мы оба любили смотреть, как струями заливает окна. И если не было ветра, то открывали их настежь и дышали ночной свежестью, смотрели, как лопаются пузыри в лужах. Он из своего окна, а я из своего. А ещё нюхали дым из печной трубы. Нарочно в такую ночь я зажигал в печке дрова, и дым из трубы прибивало водой к земле. Даже шум ливня как-то успокаивал нас одинаково – Гошан начинал скакать тише и меньше, будто от пуза пирогов объедался, а я тогда легче засыпал…

Проблемы начались в конце сентября. Позднее в этом году у нас выдалось лето, и всё оттого, что весна после зимы тоже подзадержалась малость. Мой огород стоял вплотную к дому, все шестнадцать соток, огорожены. А рядом был огород Бабы Клавы, поскольку она со мной соседствовала. Ей я выкопал всю картошку первой, целых двадцать пять мешков вышло. Потом же наступило два дня моей смены сторожем на свинарнике, и на вторую ночь зарядил затяжной хороший ливень. Я побоялся, что так начинались осенние дожди – уж если зарядят, то не остановишь. Тогда и мой урожай весь погниёт, коли надолго оставить неубранным. Из мокрой земли выкапывать тоже было тяжело, в позапрошлый год так двое вил сломал, пришлось потом черена менять. Надо было, дурню, днём, перед ночной сменой выкапывать, пока сухо было. Да только баба Клава просила помочь с забором безногому деду Василию. Потому по светлому времени пришлось повозиться у старика. Забор у него стоял вокруг всего большого двора и дома, длинный такой и почти целиком разваливался. Вот и настроился я на тяжёлое выкапывание, когда возвращался со второй ночи домой. А как только зашёл в сарай, заметив, что дверь в него почему-то осталась открытой, увидел, что вся картошка там уже стояла в мешки уложенная. Нелепо, конечно, и по-бесовски глупо расставлена – где пол мешка или четверть, где целый, но всклень и не завязанный. Зато гнуть спину не надо – весь, до последней картофелины, мой урожай был убран с огорода.

– Чёрт твой по ночам копал, домовые сказали, – подтвердила тихо через забор баба Клава. – Руками, говорят, всю вырыл и перетаскал на горбу в корытце. Полы иди мой. Следами поди изгваздал…

Вот тебе и Гошан. Всё только тосковали вместе, а тут всерьёз хозяйством занялся. Неужто, не верил я, соображать начал? Сердце-то у самого от этого радовалось.

Однако вечером радость мне хорошо подпортили. Гришка пришёл, как всегда не один, со своими «волчатами». Засветло ещё, пока только смеркалось. Прознал, что к первым машинам, что скот у людей забирали и увозили на взвешивание, я даже не выходил. Вот и решил предупредить ещё раз.

– Ты не тяни. А это тебе, что б не забыл…

Один раз только ударил. Хватило. И нос хорошо разбил, и в глазах было долго светло. Но после этого такая злость появилась, что решил я уже про себя, не уступлю. Самим жрать зимой нечего будет, утки давно кончились, и кур оставалось мало. Что ж теперь, голодной смертью уйти в зиму обоим?

Гошан будто чуял всё, что у меня на душе творилось. Второй уже раз, лёжа с кровати, звал его в карты играть. А он опять не пошёл, смолчал. Обманула что ли старая Клава и не играл чёрт с людьми вовсе? Зато всю ночь бес мой потом ворчал и скакал по кухне как угорелый, хлопал дверьми, выбегал наружу. А там запрыгивал на конёк и – с крыши во двор, на копыта приземлялся. Маленький вроде, а грохот стоял, будто сверху большое ведро с землёй скидывали. Под утро только успокоился, съел все пироги, гречку, пол куры и уполз к себе спать. Я уж не знаю, чем он там занимался до следующей ночи, спал, наверное. В стене не поскачешь…

Ни во второй раз, ни в третий я так к машинам и не вышел. А с собой начал носить маленький прут из свинца. Что б защититься смог, если Гришка с Юркой и другие опять нападут. Однако в тот единственный день, когда прута с собой не взял, они меня и подловили. Пытался убежать от них, только хорошо погнали, окружили так, что не вырваться. И где-то у околицы настигли. Бабка Нюра, сердобольная женщина, видела всё. Крикнула своему мужу в дом, с лавки у забора:

– Выйди, Степан, заступись! Опять дурачка-Савёлушку бить волокут…

Но дед её не вышел. Один был, испугался. А меня так и утащили к речке. Пинками гнали почти до того самого места, где речка в озеро впадала, и где они в первый раз меня застали, с Гошаном в мешке на плечах …

– Предупреждали же, дурья пустышка?.. – спросили зло, обступив с четырёх сторон. И больше уже ни о чём не спрашивали.

Долго били меня. Сверху дышали отвратно водкой и самогоном. Два раза я лишался чувств, и приходил в себя всего лишь от новых ударов. Всё думал, когда уже забьют, чтобы муки мои закончились.

Но потом надо мной промелькнула тень. Будто ветерком лицо обдула. Даже как-то приятно стало на миг, на разбитых в кровь губах и дёснах. И что-то рядом в воде сразу булькнуло громко, нырнув в неё.

– Это ещё что? – гаркнул Гришка. – Собака его что ли?.. Сама утопилась?..

Гадко, противно заржали. Рожи у всех отвратные. Сумерки к тому времени только наступили, и лица их в закате смотрелись будто кровью умытые.

А затем снова булькнуло. Что-то вынырнуло из воды, вызвав «охи», «ахи» да «йоп твою мать». И из мелкой речушки на берег выскочила уже не моя «собака», а вышел самый настоящий чёрт. Высокий, шерстистый, с большими рогами. Огромный хвост с кисточкой, хлещет себя по бокам. Глаза горят красным и будто пар, светящийся и зелёный, из пасти и из ноздрей клубами густыми вылетает.

Как взревел тогда вылезший из воды чёрт, да как начал по ним скакать. Гришкина ватага даже разбежаться не успела. Самого Гришку, кажется, чёрт заскакал насмерть – всю грудину ему проломил, прыгая на ней своими ножищами. Я всё хотел заступиться за них, пытался повернуть голову, руку тянул. Но сил у меня не хватило даже на слово. Рёбра все самому сломали и избили в сырое мясо.

Запомнил, что подняли меня с земли, полумёртвого и изувеченного. И помню, как лилось на меня сверху чем-то тёплым. Так… слёзы горячие капали. Плакал мой чëрт, пока бежал и нëс меня на руках к дому. По мне убивался рогатый. А ведь, кроме бабы Клавы, никто меня не жалел по-настоящему раньше. Даже родители. Любили, наверное, по-своему народившегося в семье уродца, не утопили ж в пруду во младенчестве? А, значит, любили...

Очнулся я после того, как лишился чувств в бешеной скачке, уже в нашей избе, на моей кровати. Голый и в мокрую простыню обёрнутый. В печке жарко горел огонь, слышно было, как трещат в ней угли. Чёрт мой… снова стал маленьким и привычным. Что-то ворчал себе под нос, заправлял крупу в чугунок, заливал водой. Видел потом, как он ставит его ухватом на шесток и толкает дальше. Жмурится от жара. Погремел затем пустой сковородкой, нашёл в погребе сала, лука, картошки. Зажарилось сразу, зашипело и зашкварчало. От боли я не мог пошевелиться. И тогда он потащил кровать к печке, вместе со мной на ней. Размером Гошан был снова с дворнягу, но напряг все свои жилы и доволок меня как-то. Что б я и огонь видел с середины кухни, и что б слышал дождь в открытое окно. Опять шёл ливень.

Сжёг слегка Гошан кашу. И сало с картошкой подгорели тоже. Потом он намочил другую простынь в колодезной воде и сменил на мне старую. А после мы ели с ним подгоревшее. Он жевал с аппетитом, а я глотал едва-едва, валял языком в разбитом рту. Только всё равно сидели в одной комнате вместе, не прятались друг от друга, но и посматривали пока исподтишка. Будто болеть даже стало меньше и легче дышалось. Он верно был настоящим чёртом – шерсть у Гошана от бликов огня просто искрилась. Точь-в-точь как у кошек на солнце. И пусть в деревне меня теперь ненавидеть станут намного больше, зато тронуть уже не посмеют. Гришка с друзьями, если и выживут, говорить могут, что захотят. Кто ж им поверит, после водки, которую пили всё время? Вот пусть и скажут, увидели, мол, рогатого, когда он к ним сам из воды вышел. Скажут, и люди ещё посмеются над ними. А вот меня с бабой Клавой обидеть точно не смогут. Потому что жил у меня самый взаправдашный чёрт. Мой друг Гошан, моя ночная погремушка и добрый защитник. Попробуйте троньте, коли придёте.......

Часть 2 - ФИНАЛ

Знакомые деревеньки: за много лет до... (Ч.1.) CreepyStory, Крипота, Страшные истории, Сверхъестественное, Мистика, Фантастика, Деревня, Черт, Фантастический рассказ, Ужасы, Страшно, Озеро, Фэнтези, Ужас, Монстр, Авторский рассказ, Река, Славянская мифология, Мифология, Ведьмы, Длиннопост
Показать полностью 2

Таечка-утопленница, или Мёртвая Русалка (Часть 2 - ФИНАЛ)

Часть 1

– Очнись же! – испуганно встряхнул его Мишка, и Борька сел. Кажется, от прыжка с большой высоты из него на мгновенье выбило дух. Встал на ноги, но одна из них тут же подломилась. Чуть не упал на землю снова.

– Брошу, если не пойдёшь сам!.. – пригрозил Мишка, но взял-таки под руку и поковыляли вместе. А сверху раздался громкий Кирюхин вой.

Они обходили дом по кругу. Засели ненадолго с другой стороны особнячка, в кустах разросшейся смородины в бывшем садике, что б отдышаться. Сердца у обоих колотились так, что сил пока переставлять ноги быстро не было. Борька чувствовал, как задыхается. Моча во второй раз полилась по его штанам. Откуда ж столько взялось в животе… И… куда подевались Андрюха с Женькой? Андрюху Таисья могла утащить из кустов на берегу, когда тот отошёл от костра «до ветра». Однако, то, как она шагала от озера к ним – это они оба наблюдали с Мишкой с крыльца. И появление это случилось после того, как Женьки внутри не оказалось. Кирюха ж был вовсе насмерть кем-то запуган и вёл себя словно безумный. Как будто этот самый «кто-то» побывал в доме мельника раньше утопленницы. Где ж тогда он сейчас находился?..

Переглянулись, словно подумали об одном и том же.

– Пошли в деревню… – тихо прошептал Мишка.

Борьку уговаривать было не нужно, только закивал головой.

Кирюхин вой поначалу не стихал, когда они встали и, озираясь непрерывно по сторонам, двинулись напролом через лес. Старались не трещать ветками под ногами, ступали осторожно. Хорошая дорога лежала слишком близко к озеру и приближаться к воде они не хотели. Пусть утопленница и была наверху, в доме дохлого мельника, но кто его знает, что там ещё водилось на глубине. А через несколько десятков шагов вой Кирюхи вдруг перешёл на сип, ослаб совсем и начал стихать. Как бы ни было его жалко и страшно от его криков, но оба знали, кем в тот момент была занята утопленница. Когда же наступила тишина, страшно стало неимоверно.

Вскоре ко всем бедам добавилось и то, что луна в какой-то миг исчезла на небе. Нет, в воздухе не запахло резко дождём и сверху не набежало туч, но проклятая «бледная морда» взяла и растворилась. Наверное, в тот самый момент они и потеряли верное направление. Потому что, когда от страха в кромешной тьме у обоих вновь задрожали коленки, остановились и некоторое время просто топтались на месте. Крутились туда-сюда, стараясь не дышать и не шуметь, что получалось у обоих прескверно. Спички зажечь было тоже страшно – вдруг из темноты что-то увидит их маленькое пламя и выскочит оттуда со страшным рёвом. Или же свет огня дотянется до чего-то жуткого сам, потревожит его.

Однако равнодушная луна издевалась в ту ночь над ними недолго. Быстро выглянула из-за случайно закрывшего её облачка. Они сразу же двинулись дальше, а шагов через двести-триста упёрлись вдруг в колодезный сруб с двускатной крышей, стоявший возле широкой утоптанной тропки. Тут был только один такой колодец, и оба они это знали. Борька видел его за жизнь раз двести, и Мишка успел попить из него водицы дважды. Когда ходили вместе купаться на озеро. Колодец был вырыт недалеко от берега, а, значит, убегая, уж больно где-то резко они повернули в сторону. Сделали неровный круг. И оказались прямо между домом дохлого мельника и линией шершавого берега. Костёр догорал где-то метрах в тридцати от них. Отсюда, возможно, и исчез Андрюха. Кажется, в эту сторону он уходил от огня. Ушёл, и больше к костру не вернулся.

– Это… была она?.. – прерывистым громким шёпотом спросил Мишка про то, что они видели в доме. Другой возможности говорить у них ещё не было, только прятались и убегали, да старались не издавать лишних звуков.

Борька вместо ответа сглотнул. Даже глоталось теперь тяжело – словно песка в горло насыпали. Рядом был колодец с черпаком, и можно было напиться. Но только ни за что в жизни он не сунет своей руки в этот сруб с водой. От одной лишь мысли об этом ноги отступили от колодца сами. Мокрые штаны, липшие к ногам, совсем не смущали – давно стало не до стеснений. Хорошо, хоть только обмочился.

– Где же вы ходите?.. – раздался вдруг голос со стороны. Кажется, от костра, и вроде был как Андрюхин.

Борька сначала вздрогнул, едва не вскрикнув от неожиданности. Но потом обрадовался. Наконец-то, появился самый старший из них, уж он-то выведет их отсюда, хватит играться!

Но Мишка быстро схватил его за плечо.

– Тихо… – шепнул он. – Ни слова…

И от неясных догадок в голове стало ещё страшнее. Мишка первым что-то почувствовал, не пустил их обоих к Андрюхе.

Осторожно попятились. Медленно обошли колодец и отступили в темноту, подальше от сруба. Шаги из-за деревьев приближались с той стороны, где не так давно у берега полыхал их костёр. Шёл только один человек. И будто знал, что кто-то находится именно здесь, приближался к ним безошибочно.

– Боря?.. Мишаня?.. – почти ласково и зазывающе звучал его голос. – Всю ночь вас искать будем?..

Да, они были знакомы только три дня. Но ни разу ещё Андрюха не называл их имена вот так – Мишаня и Боря. Чёрт же их побрал связаться со странными головлёвскими!

Он появился из-за акации, чей опадавший цвет посыпал тропу возле колодца. Вышел при свете луны и остановился возле сруба близко. Медленно повёл головой по сторонам. Борька хорошо разглядел его лицо. Андрюха вращал носом, будто внюхивался в воздух. На шее у него и на щеках выступили жилы. Чёрные, тугие и большие, словно жирные черви. Он видел их на нём шагов с десяти, из-за кустов, за которыми они с Мишкой засели. И казалось, будто те шевелились под кожей на вздутой шее. В какой-то момент Андрюхина голова остановилась и взгляд его вдруг упёрся в эти кусты.

– Вот же вы где… – произнёс он довольно.

После его слов Мишка с Борькой вскочили и побежали снова.

На этот раз лупили совсем в другую сторону. Нечего было и пытаться прорваться к Марьинке. До Головлёвки бежать намного ближе. Не все же там были такие как Женька с Анрюхой. Борька знал много взрослых из Головлёвки, а в крайнем доме жила подруга его бабушки. Успеть бы до её дома! Перемахнут через забор и забегут на крыльцо, начнут стучать в окна! А эти двое в дом к бабе Наде не сунутся, она никого чужих не пускала.

Как только подумали об обоих братьях, Женька сам объявился. Лежал впереди, на наезженной машинами дороге, на которую они выскочили. Держался обеими руками за левую ногу.

– Помогите!.. – плакал и хныкал он. – Кирюха взбесился!.. Я подвернул ногу… Убегал о него…

Остановились на почтительном расстоянии от лежавшего. И больше ради передышки. Теперь и на его шее виднелись жирные чёрные черви, которых он сразу закрыл рукой, заметив острый Борькин взгляд.

– Андрюха всё равно догонит… – растянулся в улыбке Женькин рот, выпуская кровавые пузыри и чёрную сукровицу. – Всю ночь только по кругу пробегаете…

Дальше его слушать никто не стал. Если бежать только по дороге, то никакого круга сделать не получится, а они уже стояли на ней. Потому просто понеслись что было мочи по оставленным колёсами следам.

Однако не прошло и минуты, как проклятая луна опять куда-то подевалась. Всего-то на пару мгновений, но хватило и их. Потому что после, когда её бледное лицо с высоты осветило землю, Борька с Мишкой стояли в лесу в каком-то бездорожном буреломе. Пропала дорога, пропали следы, пропали все ориентиры. В затылке от страха защипало бельевыми прищепками. А где-то за спиной раздавался отдалённый Женькин хохот.

– Андрюха догонит!.. – кричал он в ночи, и мерзкий его голос разносился среди деревьев зычным эхом.

***

Совсем уже выбились из сил, когда впереди послышалось негромкое журчание. Хотя бы не озеро. Речка Мерзавка, что впадала в него. Борька её знал, узкая, мелкая, везде переходили вброд в сапогах. А когда играли на ней, карманы всегда набивали цветными камушками, дно её изобиловало причудами, даже ракушки красивые находили, будто на море. Но речка Мерзавка тихо журчала только летом. Весной она разливалась так, что попробуй поймай, петляла и в озеро затекала в разных местах. Лишь к маю возвращалась в привычное русло, потому её так и назвали. То поле какое испохабит, изроет озимые посевы рытвинами, то подтопит ближний край самой Головлёвки. Они перебежали её с Мишкой, хлюпая ногами, и упали на другом берегу. Никак не могли отдышаться. Вслушивались в ночную тишину, но ничего, кроме собственных хрипов из лёгких и вопля летучих мышей, водившихся там во множестве, поначалу не слышали. А как отпыхли немного и поняли вдруг, что до Головлёвки теперь добираться стало дальше, – ну не хотели никак вести их ноги, куда им было надо – за Мерзавкой в кустах внезапно послышался треск. И теперь уже не один Андрюха, а оба брата вдвоём преследовали их. Шли горячим чутьём словно гончие, задрав высоко носы. И весь оставшийся дух от такого назойливого преследования начал стремительно падать. Борька от бессилья и страха хотел даже заплакать.

– Вставай! – не позволил до конца раскиснуть Мишка, дёрнул его за руку и поднял на ноги. Теперь они могли отступать только в сторону озера. Их будто нарочно туда загоняли, как борзые зайцев, обошли по кругу и выше них перешли реку, что б беглецы не шмыгнули к Головлёвке. Показались из кустов не очень далеко, крутили головами и нюхали воздух, будто искали. Но видно было, что и так знали, просто игрались и издевались.

Понеслись от них, сверкая пятками. Где-то метров через двадцать, что б не попасться в ловушку, опять перебежали речку. Устремились глубже в лес. Местный лес не был непроходимой чащей, но в нём можно было как заблудиться, так и попробовать потеряться от тех, кто преследовал. Андрюха и Женька были длинноногими, на открытой местности они догоняли. Борька даже в мыслях боялся произнести это слово – кем стали братья или кем изначально были. Не иначе, как мертвецами. То-то они встречались ради игр всегда в стороне от общего деревенского пляжа. И других мальчишек с собой играть не звали, кроме Кирюхи. Заманивали, приручали. Что ж, им удалось…

Сторожка! Выбежали к ней неожиданно. Борька её знал, как и речку. Вместе с Кирюхой и его старшим братом прошлым летом они ночевали здесь, две ночи провели под открытым небом. Валерке было двадцать. Пекли картошку, жгли костёр и в котелке варили чай из собранных трав, не со своего огорода. Аромат стоял на весь лес такой, что птицы на ветвях качались и до земли пускали слюни от зависти. Ничего вкуснее того чая Борька в жизни не пробовал! Сторожа-егеря в местном лесном хозяйстве здесь не было давно, летом он ночевал ближе к Малховке. И сторожка стояла несколько лет пустой. Опять-таки, молодые из местных иногда появлялись, с алкоголем и взрослыми шашнями оставались здесь на ночь. Стыдно будет теперь перед Валеркой, бросили его брата Кирюху. Найти бы его живым…

Они давно уже с Мишкой не разговаривали. Страх и так им подсказывал одни и те же ходы. Бегом влетели в открытую дверь сторожевого домика, захлопнули за собой, и Борька уронил сверху тяжёлый засов. Тот был надтреснут посередине, но слишком толстым, чтобы сразу могли сломать.

Как же он оказался неправ, когда, словно поджарые гончие, Андрюха и Женька нагнали их вновь. Меньше, чем через минуту затрещали кусты, а потом они взбежали по трём широким ступеням крыльца. И начали барабанить в дверь.

– Мы так всю ночь вас гонять будем!.. – довольно, с хрипотцой и не сбившись ничуть с дыхания, ровным, как ствол дуба, голосом обещал им сквозь дверь Андрюха. – Лёгкие пока все свои не выплюете!..

– Да кто вы такие?!. – психанул Мишка и пнул запертую дверь изнутри. Если б не он, Борька давно бы сошёл с ума. Мишка рос в городе почти что на улице, был юным походником, много гулял и шлялся с ребятами по «заброшкам». Уличные – они всегда были смелее домашних.

Через десяток ударов крепкий засов начал трещать надсадно. Тихо и ехидно что-то пищал всё время сквозь дверь Женька, обещал не сразу оторвать им пальцы, а делать это по одному, много дней. И говорил, что сначала обоих обязательно вычешут. Видели они, как мёртвая Таисья причёсывала Кирюху, сдирая жёстким гребешком с его головы скальп. Наверное, братья были Таисье слугами.

Немного отдышались и сердце чуть успокоилось. Но ветхая дверь переставала выдерживать, хоть и помогали засову спинами. Напор наседавших снаружи только усиливался. Хорошо, что Борька знал секрет и старой сторожки. Изучил её досконально прошлым летом, пока в ней жили. Изнутри вела дверца в подпол. Доски вокруг дома давно прогнили, строили ещё в старые советские времена. Можно было через подпол по-тихому вылезти сзади. Что они и сделали. Борька лишь указал Мишке молча на крышку, но тот её тоже заметил, и через пару минут, пока ещё не треснул засов и дверь не слетела с петель, оба шмыгнули вниз и выползли сзади дома.

То, как два мертвеца ворвались внутрь, услышали уже издалека, когда уходили тихонько в лес. И сразу побежали, едва раздались разгневанные крики. Понеслись, как стихающий ветер. Силы их в эту ночь заканчивались, долго не продержатся, понимали они. Оба были готовы сдаться и упасть на землю. Как вдруг, через каких–то пару минут, выбежали из-за деревьев и едва не налетели… на трактор! Не просто трактор, а трактор, который стоял на берегу большого круглого озера – озера, от которого столько времени пытались сбежать.

– Смотри!.. – одёрнул Борьку Мишка и оба встали как вкопанные, сделав от трактора только шаг.

Если б на спине имелась шерсть как у кошки или собаки, она бы непременно встала дыбом. А так – взъерошился только затылок. По колено в воде, в вымокшем платье, вдоль берега тихо брела Таисья. За голую ступню без сандалии держала рукой Кирюху. Верхней частью тела тот был по пояс в воде, волочился за нею, и, видимо, был давно мёртв.

Их появление она тоже услышала. Медленно подняла голову. А они уже бросились от неё между трактором и берегом назад. Только и с той стороны пути отступления им отрезали. Подоспели Андрюха с Женькой, перешли на шаг и неспешно приближались к ним. Борька обмочился в третий раз за ночь. Остатки жидкости страх выжимал из его организма нещадно. Залезть на трактор? Броситься в воду? Или просто разреветься и упасть на землю, просить пощады и что б отстали?

Но в этот миг вдруг гаркнул крепкий мужской голос. Кабина трактора распахнулась, на землю спрыгнул кто-то очень большой и тяжёлый. Сильно, но приятно в этих обстоятельствах, пахнуло на них дешёвой водкой.

– А ну-ка сгинь, отродье!..

Тракторист пинком отправил шипящего Андрюху в озеро. И вилами, что зацепил из кабины своего К–700, чуть не подсадил поковылявшего к воде вслед за Андрюхой Женьку. А с Таисьей, оставившей Кирюху в озере и спешивший теперь к его трактору, они посмотрели друг на друга.

– Не трожь, – сказал он, предупреждая. И та остановилась.  – Уйди… Либо ты не сладишь, либо я. Сейчас узнаем …

И поднял вилы.

Утопленница посмотрела на него мутными глазами. Перестала сипеть ртом, замолчала. Вывернула голову, оглядываясь на луну в небе. Потом на Андрюху с Женькой, зашедших в воду по шею. Покачнулась в нерешительности, и… тоже пошла к воде…

– Быстро в трактор!.. – тихо велел дядя Боря, его тёзка и тракторист из соседней деревни Головлёвки. Борька не сразу признал его в темноте, потом уж протёр глаза от ужаса и всего увиденного. Он вспомнил, как дядя Боря приезжал пару раз к дедушке, и они потихоньку с ним выпивали в сарае. Бабушка потом говорила, что тот частенько прятался где-то на тракторе от своей жены после работы, чтобы выпить и не прийти домой, не показываться в таком виде детям.

Трактор завёлся. Они поехали. Женькина и Андрюхина головы над поверхностью озера пропали. А Таисью ещё было видно, она погружалась в воду и тащила тельце Кирюхи за собой.

– Забудьте о нём… – смурно произнёс их спаситель, выворачивая на большую дорогу. – Нет его уже. И вспоминать не надо. Ни вам не поверят, ни мне. Придумаем что-нибудь с вашим дедом…

Легко сказать. Но сейчас они с Мишкой вспоминать ни о чём не хотели оба. Забыть поскорее и убраться отсюда, вернуться поближе к живым. И радовались сквозь горький колючий стыд, что попали не они, а только Кирюха.

– Это Таечка-утопленница, – произнёс дядя Боря, когда фарами осветил пыльную дорогу и начал разгонять трактор. – Не думал, что во второй раз увижу … Никогда тут на ночь не останавливался, а спьяну заехал, не побоялся… Хрен бы вас кто нашёл…

Он даже – огромный и взрослый дядька для них, почти что великан – сам зябко пожал плечами при последних словах, отчего и они поёжились оба.

– Как разбудили-то?.. Костёр жгли?..

Борька и Мишка закивали. В горле у обоих пересохло как в пустыне Сахара. Увидели в баклажке у стекла впереди воду. И дядя Боря кивнул, предложив попить.

– Видит она огонь из-под воды и выходит изредка на него… – рассказывал он. – К нам так же лет двадцать назад вышла. Разбежались, помню, в разные стороны, никого не забрала с собой. Одна только была тогда, без этой мелюзги… Свитой обзавелась, видать, мертвечиха. Скучно поди там одной. Вот мальцов и прибрала каких-то…

– А что ж её не выловят?.. – первым заговорил Мишка, немного придя в себя.

– Кто? – усмехнулся тракторист дядя Боря и головой только покачал. – Были тут ловцы в прежние времена. Сетку накинули на неё, лошадью вытащить из воды пытались. Только и лошадь та убежала, так и не поймали потом, и двое тех ловчих умом тронулись. Один повесился через год на чердаке у себя дома, другой зимой в лес за дровами вышел. Насмерть замёрз в сугробе. Вот ловить и перестали… Нечего ночью сюда шастать. Днём она спит, никого не трогает. Случая не было, что б при солнце кого утащила. Говорят, даже рыбу к сетям иногда подгоняет, лишь бы к ней только не лезли. Тоскует она сильно со дна озера. Тоскует Таисья…

– По кому?

– Чёрт её знает. Утопленница ж. Чего же не спросили?.. А люди – люди разное про неё говорят…

Трактор нёсся на огромных колёсах по дороге, поднимая за собой высокий столб пыли. Вскоре повернули на Марьинку. Виднелись уже крайние дома спящей деревни. Наступало раннее утро и снаружи начинало светать…

*** 

Дом погрузился под воду давно. Озеро это в иные времена было мельче. Разлилось оно, когда речка Мерзавка, обходившая его всегда стороной, лет восемьдесят назад, после сильно снежной зимы, сменила вдруг по весне круто русло. И с тех пор исправно водоём пополняла. Не отпускало речушку от себя больше озеро, давшее Таисьи такую странную жизнь. Ей и её младшим братьям. Живым бы в пору опечалиться, да что ей-то, мёртвой? Пусть и иную, но всё же жизнь им давало озеро. Вот и поселились они втроём в готовом затопленном доме на дне. За годы он покрылся подводным мхом, завалинка вся ушла в тину. Но им было в нём хорошо, удобный и просторный…

Из прошлой жизни Таисья помнила мало. О себе самой. Одно лишь сплошное чувство стыда. Вечного и всегда её грызущего, и чем дальше бежали годы, тем становилось от времени хуже. Только она знала, насколько виновата перед своими братьями. Утонули они все трое, но в Марьинке помнили почему-то её одну, без них. А вот она не забывала. Отправила их сама за лотосами на середину озера, в день своего венчания. Одна, в подвенечном платье стояла на берегу, и видела, как Андрюха с Женькой отплывают на лодке. Хотела перед церковью приколоть на платье цветок. Но лодка перевернулась поднявшимся ветром, и Женька начал тонуть. Андрюха спасал. Пока плыла к ним сама, платье её отяжелело. Оба брата под воду ушли на глазах. Она кричала и плакала. Долго ныряла за ними, не доставала дна, искала в воде руками. А после последнего раза не вынырнула и сама. Захлебнулась рыданиями.

Жили с тех пор они вместе. Она выходила из озера по ночам. А братья как-то, с недавних пор, приспособились и начали выбираться днём. Даже на живых походили на это время. До полуночи. Третьего мальчонку уже под воду привели. Правда увечили они быстро свои игрушки, наиграются и оторвут голову, руки, ноги. Но ничего, лишь бы братцы были довольны. С этим натешатся – приведут четвёртого, нового. А она своё дело знает. Причешет, переоденет, подготовит… Стала подмечать и сама с недавних пор, что всё дольше перед рассветом могла оставаться на солнце, не жгло оно ей больше глаза, как прежде. Вот и сейчас, когда уносила мальчишку с собой, смотрела больше не на тракториста у трактора и тех двух других ребят, а на свои руки, на бледную в прожилках кожу. Солнце их больше не терзало, а будто исцеляло. Да и кровь ей пришлась по нраву. Пила её во второй раз. Андрюха и Женька говорили ей, что будоражит, добавляет жизни, днём уже третий год выходили наверх. Не верила поначалу, думала, оттого у них так, что моложе, когда утопли, были, или просто другие. Но потом терзала горло пьяной доярке. С упоением. И закат после этого встречала уже на берегу, не в воде. А сегодня, когда удушила в доме мельника мальчика, пила из горла и его кровь, слизывала с изодранной головы. Та полилась быстрее, когда зубами отхватила ноздри, и к дырке вместо носа припала уже надолго. Не могла насытиться. Братьям тоже немного оставила. Как резво они побежали за другими двумя, когда напились тёплой кровушки. Что, если и ей начать выплывать днём, походить на живую и завлекать под воду к себе парней? Не только ж братьям игрушки были нужны. Она была совсем молода, когда утонула, и молодость осталась при ней…

Села на скамью и взяла гребешок. Усадила мёртвого Кирилла рядом. Крови в нём уже не осталось, но озеро подарило «жизнь». Оно давало её и случайно утопшим, да разве были нужны им соседи? Их с братьями они рвали на мелкие части – сомам потом меньше усилий.

Отвесила мальчику тяжёлый тычок в затылок. Боли он всё равно не чувствовал, но помнил ещё страх и хотя бы сидел теперь ровно, не дёргался. Стала счищать гребешком остатки кожи с головы с волосам. Кирилл не кричал и просто безвольно моргал глазами. Безносая лысая кукла. Разорвут и его, когда натешатся. Новая игрушка была готова…

Кем Тая считала себя? Мëртвой русалкой. Мëртвой – потому что видела здесь живых, на дне, в самые первые годы. Перевела их всех за несколько лет, как бы они от неë не прятались, на глубине или в гротах под берегами. Некоторых выслеживала месяцами, но находила потом, догоняла и без жалости вырывала жабры. Смотрела затем, как те задыхаются. Вот же было смешно – не могли жить без воздуха! Ей будто наоборот без него дышалось легче, тогда как на берегу в груди появлялась тяжесть и ноги двигались медленней... Но избавилась – и избавилась, хоть и были они порождением этого озера. Нечего подле иметь дурного соседства, когда жила не одна, а с семьëй. Озеро стало только её…

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Таечка-утопленница, или Мёртвая Русалка (Часть 2 - ФИНАЛ) CreepyStory, Страшные истории, Сверхъестественное, Мистика, Ужасы, Ужас, Лес, Озеро, Русалка, Крипота, Страшно, Фантастический рассказ, Утопленник, Ночь, Авторский рассказ, Фантастика, Призрак, Тайны, Монстр, Длиннопост
Показать полностью 1

Таечка-утопленница, или Мёртвая Русалка (Ч.1)

Таечка-утопленница, или Мёртвая Русалка (Ч.1) CreepyStory, Страшные истории, Сверхъестественное, Мистика, Ужасы, Ужас, Лес, Озеро, Русалка, Крипота, Страшно, Фантастический рассказ, Утопленник, Ночь, Авторский рассказ, Длиннопост, Призрак, Тайны, Фантастика, Монстр

– А ты сам как думаешь, выскочит или нет? – тихо спросил Борька, когда над костром нависла тишина, начинавшая покалывать в спине мурашками. И вздрогнул от собственных слов, произнесённых хрипло и будто из колодца.

Андрюха только выдохнул. Затем хохотнул. Но огляделся вокруг на всякий случай. Он был у них самый смелый и старший, исполнилось тринадцать. Даже голос начинал ломаться, звучал ниже, чем у них, почти как у взрослого. Это он их притащил сюда со своим братом Женькой. Сидел теперь у огня со смешной пластмассовой короной на голове, брошенной кем-то здесь же, и как король правил над ними бал.

– Дурак! – весело сказал он, нарушая зловещую тишину, вцеплявшуюся в спины после каждого громкого слова. – Это всё выдумки! Таких, как ты пугать и придумали...

И сразу обернулся на других мальчиков, ища поддержки. Те тоже, кроме Мишки, сами только что цепеневшие от его рассказа, заулыбались вдруг виновато, мол, вроде и не очень страшно было, а вот только он, Борька, почему-то один и испугался. Не напрасно не хотели его брать вечером к озеру в лес, ему же всего десять, а им по одиннадцать-двенадцать. Андрюхе вон целых тринадцать.

Байку про невесту-утопленницу мальчики из ближайших деревень сюда ходили проверять все, пока взрослели. И их старшие братья, и родители, а у некоторых даже бабушки с дедушками. А Кирюхи даже была жива прабабка, и, как говорят, она с той Таисьей в школе вместе училась. Шестьдесят лет прошло с тех пор, как старшеклассница Таисья утопла в этом озере в своём подвенечном платье. Ей было тогда семнадцать. И с годами эта байка становилась только живучей, крепчала и обрастала жуткими подробностями. Будто девушка тонула каждый год заново, и делала это всё красочней и ужасней для буйной детской фантазии. Почти в каждом поколении находилось двое-трое, кто видел однажды Таисью ночью и кого она звала за собой в озеро. Колька-немой, местный дурачок, что бегал иногда голышом по деревне, говорят, будто языка тогда и лишился, с ума сошёл в ту луну, когда Таисья с ним на берегу разговаривала и в мужья к себе под воду заманивала. Об этом Андрюха и рассказал у костра. Все историю знали и слышали много раз без него, но ночью у огня подобное звучало в разы страшнее. А их новый заводила умел к тому же зловеще рассказывать, да подвывать при этом страшно, корчить жуткие рожи, от которых у Борьки до жути потела спина. В этом и заключалась суть обряда посвящения – не испугаться до рассвета, оставаясь у берега озера. Сначала сидели все вместе, а потом по тридцать минут у огня по одному, пока другие прячутся в старом доме, стоявшем немного в стороне. Как размышлял сам Борька, ему б всю ночь лучше просидеть у воды. Небо было по-летнему тёмно-синим, не чёрным, и ноздрястая луна ярко светила жёлтым светом. А вот в старый дом, в сотне метров отсюда, где скрипела каждая ступенька и надрывно рыдали гнилые половицы, он идти не хотел. Даже за компанию с другими мальчиками.

– Ну, что? – встал старший Андрюха и упёр руки в боки. – Стемнело, одиннадцать. Пора начинать, а то все не успеем.

Их пришло к озеру пятеро. Андрюха с Женькой гостили у бабушки в соседней деревне, что отстояла от Марьинки в одном километре, Головлёвкой называлась. Озеро спряталось между ними. Тут они и познакомились дня три назад, утром, когда купались с другими мальчишками на общем берегу. Сдружились быстро и крепко, почти навсегда, как водилось в их юном возрасте. Андрюха хоть и подшучивал над остальными, но делал это по-доброму, не ущемлял. Мишка вообще приехал с Борькой из города, вместе в одном дворе росли. У его бабушек и дедушек деревень не было, а поскольку дружили с ним первого класса, родители отпустили на пару недель отдохнуть с одноклассником. Получается, только один Кирюха и был из них деревенским, с Марьинки. Хороший мальчишка, и Борька играл с ним не первое лето. Вот и подбил заводила Андрюха всю их честную компанию с ночёвкой у озера остаться. А что б не искали бабушки с дедушками, лихо и тайком вылезали через окна спален. Встретились в сумерках уже за околицей. Андрюха с Женькой к Марьинке пришли их забрать, всё-таки были самые старше.

– Ладно, – согласился Андрюха вслух и окинул всех бравым взглядом. – Я вас позвал, первым и буду сидеть…

У них отлегло. Никто не хотел первым оставаться у огня наедине с озером, даже при светлом небе и горящем ярко костре. Старый дом «дохлого мельника», как звали тут умершего давно Парамона, стоял всего метрах в восьмидесяти от воды. Но это днём отлежащие метры казались такими близкими. Ночью всё виделось вчетверо дальше. Сейчас дом вообще смотрел из темноты как затаившееся вдалеке чудовище, громоздкое, с зубами-окнами и злым чёрным сердцем.

Андрюха лениво и с бравадой потянулся, провожая их взглядом. Свысока посмотрел – и ростом был выше других, и держался как старший важно. Ему пожелали удачи, но он только рукой махнул на все пожелания. Если б их в дом уходило не четверо, а двое, Борька бы пожелал остаться у воды. Или вообще вышел бы из игры, не побоялся бы один вернуться ночью в деревню. Подальше б только от старого дома и злого озера. Но одному ему никуда этим летом было нельзя – Мишка местных дорог и реалий не знал вообще, и был его гостем. А он – его гидом. И хоть это не он, а Мишка согласился остаться с ночёвкой первым, но ходили они повсюду вместе, Борькина как-никак была деревня, его деда с бабкой. И отец здесь тоже когда-то вырос…

А вот и приблизился брошенный дом. Старый, деревянный, двухэтажный, с высоким крыльцом без перил. Луна висела в небе почти над его крышей, освещала ярко как днём. И страх от предвкушения чего-то жуткого внутри по мере приближения к стенам понемногу рассасывался. Вблизи дом вообще показался жалким, почти что таким безобидным, как в полдень. Страшно должно было быть Андрюхе. Это за ним они будут наблюдать тридцать минут из окна со второго этажа. Чем выше, тем лучше видно – это Борька узнал из школьных уроков естествознания. Учитель Бобр, или Бобёр, как они называли классного за торчащие передние зубы, рисовал для них на доске вышку, размечал ее в метрах и чертил линии, показывавшие, на сколько километров вдаль одному человеку было видно другого, и с какой высоты. Чтобы видеть костёр и берег с водой, вышка была не нужна. Но сверху обзор всё равно лучше – озеро покажется как на ладони, причём вместе с дальним берегом.

Едва зашли внутрь, страх ушёл окончательно. Тем более, что не боялся Мишка. При нём как-то было стыдно выдать испуг. Борька, хоть и приезжал сюда на часть лета, но считался почти что местным. Мишка же был здесь впервые, а освоился на удивление быстро, за первый же вечер. Теперь и сам походил на местного «робинзона» – неровная дырка на грязной майке, волдыри от крапивы на голых икрах, суровые царапины на острых коленках. Кирюхе он сразу понравился, сошёл за своего. Не задиристый, как многие городские, скромный. Но при этом мог постоять за себя.

– Ну, что, Кира? – спросил Женька, когда они перешагнули через порог. – Как ты вчера про бабку Стешу рассказывал?..

Кирюха растянул губы в готовой улыбке. У него хорошо получалось кряхтеть и изображать старческий голос. Бабка Стеша и была его прабабушкой, той самой, что в далёком девичестве училась с невестой-утопленницей. Никто этого точно, на самом деле, не знал, а родственница по старости помнила плохо. Но говорить об этом принято было каждый раз, когда речь заходила об озере. Других живых современников гибели школьницы-Таечки не было, только прабабка Кирилла.

«К озеру не ходите, сынки!.. – заскрипел Кирюха крикливым старушечьим голосом, при этом смешно сгримасничав. – Таечка-утопленница заберёт под воду. Жить в слугах с собой заставит! Наверх никогда не отпустит…»

Женька прыснул со смеху. Мишка тоже заулыбался. Но всё равно они были ночью в заброшенном доме дохлого мельника, где иногда наверху поскуливал его призрак. Старшие так пугали младших. Что б те не совались в дом, когда они здесь. И Борька, не взирая на все смешки, чуял Женькин страх и видел в его ужимках браваду – браваду перед ними, младшими. По крайней мере, так ему показалось.

Скрипнула доска на лестнице. Где-то посередине, выше над ними. И Женька, обернувшись со своей первой ступеньки, загадочно улыбнулся. Может, он и не боялся – уж больно как-то весело всё у него выходило.

А потом вдруг как сорвался с места, как побежал наверх с пугающим хохотом. И что-то там ещё выкрикивал на ходу.

У них тоже страх почти улетучился. Даже появился некий азарт. Что б не остаться одним внизу, без такого смельчака, как Женька, ломанули за ним втроём наперегонки. Бежали и падали на ступени ладонями, испускали наигранные смешки, стаскивали друг друга за ноги назад, чтобы кто-то один оказался последним. Участь эта выпала Борьке. Впрочем, проигрышу он не обиделся.

Домик был изнутри не сильно большим, всего пять комнат. Просторная кухня с гостиной и прихожей внизу, а наверху – две спальни и библиотека. Вроде когда-то, ещё до революции, здесь жил зажиточный крестьянин. А после семнадцатого года поселился с большой семьёй раскулаченный мельник. Умер он ещё раньше Таисьи, после него здесь жили другие люди, и их семьи сменяли одна другую не раз. Пустым дом стоял лишь последние десять лет. А по привычке и в памяти ближних деревень его называли как в старые времена, по самому запомнившемуся владельцу, чья мельница сгорела ещё при царе Горохе. Дом дохлого мельника Парамона знали во всех окрестных деревнях километров на десять-пятнадцать, потому что только одно такое большое озеро было поблизости. Летом в доме Парамона до утра порой сидела молодёжь. Потому повезло, что сегодня ночью никого не встретили. Иначе обряд был бы ненастоящим. Всё должно быть взаправду, без помощи самых старших.

Балкон на втором этаже, длинный, во всю стену, держался на четырёх полусгнивших столбах. В одном месте уже провалился – вниз зияла большая дыра. Выход на него был через библиотеку, в которой осталось ещё несколько старых стеллажей, шкафов, разбитый комод и детская деревянная колыбелька с игрушечным коником. Пару сараев рядом с домом давно разобрали на костры. Доберутся и до остатков этой мебели.

Вывалились на балкон всей гурьбой, аж застряли сначала в проходе. Зашикали друг на друга, чтобы у оставшегося на озере не было никакой поддержки, мол, тише себя ведите. Страх, тишина, да и только. Костёр был виден хорошо, и Андрюха смело сидел к ним спиной. Подбрасывал дрова, ковырялся в углях веточкой и даже камушки бросал иногда в воду. Борька уже холодок ощутил оттого, что представил, как будет сидеть там один. Вроде и ребята рядом, но если за спиной будет так же тихо, мурашки ой-ой как забегают по без этого рябой с детства коже.

– Андрюха-то наш спрятался… – сообщил вдруг Мишка, который следил за берегом с интересом и не вертел головой, как остальные, ни с кем и ни о чём не перешёптывался.

– Да просто в кусты отошёл, – сказал Женька. – Ты ж сам видел…

– Ага, – отозвался Мишка. – Десять минут назад. Трёх ёжиков высрать можно было. Сейчас небось дом уже обходит сзади. Вы напугать нас вдвоём решили?..

– Да нет же… – ухмыльнулся Женька, вступаясь за брата. – Хотели б напугать, давно б напугали, и не так…

Но сам уже всё равно не отрываясь смотрел на огонь, мерцавший у берега в одиночестве. Время тянулось и тянулось, а Андрюха действительно не появлялся.

– Пойду проверю? – забеспокоившись, неуверенно спросил Женька.

– Один? – снова взял борозды разговора в руки Мишка. Он хоть и был ниже Борьки на полголовы, но всё-таки на год старше и держался довольно смело. – Мы с Борькой сходим вдвоём, сами. А вы с Кирюхой нас здесь подождите…

– Ладно… – будто даже довольно пожал плечами Женька – не надо идти разыскивать брата самому, когда тут без него другие вызываются.

***

Борька даже обрадовался, когда вышли вдвоём наружу. Дом всё равно был жутким. Страх, конечно, ушёл, пока дурачились, но совсем недалеко. Спрятался поди за стеллажами в библиотеке и поджидал – нужен был только повод выскочить. Поэтому до берега он бежал гораздо резвее, всё время заскакивал вперёд, обгоняя Мишку. И даже напрягся с готовностью, думая, что всё нарочно было спланировано, как вслух и объявил им Мишка. Ждал, что Андрюха вот-вот выпрыгнет из-за кустов, да как заорёт на них, что б портки от страха послетали.

Но только никто не выскочил. Ни через минуту, ни через две, ни через три. Тихо потрескивал угольками костёр. В воздухе пискнула летучая мышь, а какой-то ночной сом или другой большой увалень громко булькнул хвостом в середине озера. Борька не особо разбирался в рыбе, но точно знал, что это не Таечка. Утопленница, говорят, вылезала бесшумно и подкрадывалась к людям со спины, хватала за шею и валила на лопатки. Только потом начинала душить и откручивать голову. От представления об этом – а воображение выдало живо всё в мельчайших пугающих подробностях – плечи Борьки передёрнуло судорогой. Он обернулся на воду. Но никого.

– Не знаю, где он… – первым нарушил молчанье Мишка, проверивший все возможные кусты поблизости. Он даже зашёл немного дальше, лазил в траве по колено с горящей головнёй и ходил меж деревьев.

– Андрюха!.. – позвал тогда Борька негромко.

– Мы видели тебя, вылезай!.. – соврал он, надеясь прекратить эти глупые прятки.

И снова тишина в ответ. Дурачился поди их заводила и не хотел показываться. Ну, что за дела такие?..

– Пойдём за Кирюхой, – раздражённо и обиженно произнёс Мишка, швырнув горящий сук обратно в огонь. – Я думал, честно сидеть будем, без хитростей…

На самом деле это порадовало ещё больше, чем уход из старого дома на берег. Да, они опять возвращались в дом. Но лишь для того, что б забрать Кирюху и прекратить нечестно пошедшую игру. Можно будет просто посидеть у огня до рассвета. Летом он наступал рано. Вечно Андрюха прятаться не станет, вылезет из укрытия, когда надоест сидеть, увидит, что трое как минимум играть перестали. Женька – его брат, и он не в счёт. Плевать, что ему двенадцать. Братья были в меньшинстве. На то они и правила, чтобы их соблюдать, а Женька с Андрюхой нарушили. Видно, у них в Головлёвке все такие, не то что честные марьинские.

Борька, сначала вздрогнув, засмеялся, и Мишка тоже – две летучие мыши внезапно, не смотря на свои хвалёные локаторы, столкнулись в воздухе чуть ли не у них перед носом. Пискнули сердито друг на друга и разлетелись в стороны.

Но желание смеяться пропало быстро, когда через минуту они вновь оказались в доме и поднялись наверх уже как к себе. Предательства от Кирюхи ребята не ждали. Ну, ладно Женька, Андрюхин брат. С головлёвскими всё было ясно. Но Кирилл-то был марьинским. Может, для розыгрыша изначально был иной расклад и трое старших, кем они и являлись, решили разыграть их с Мишкой как младших? Совсем некрасиво получалось, исчезли вдруг все, и они остались вдвоём…

Мишка соображал живее. На старом покосившемся комоде в библиотеке наверху стояли свечки – гадали девочки-старшеклассницы, когда проводили здесь время. Из кармана он достал спички и чиркнул одной. Коробок украли ещё вчера, у Борькиной бабушки. Так же, как и вонючий табачище Борькиного деда, что заворачивали в газету и пробовали курить за огородом. С собой даже немного имелось – Борька хотел достать припасённый табак, когда игра в обряд посвящения закончится, и выкурить впятером одну большую самокрутку на всех, как курили трубки мира индейцы. От спички загорелись все четыре найденных огарка и стало светло, на стенах и шкафах красиво заплясали фигурные тени. С балкона, когда вышли глянуть в сторону костра и на округу, снова никого не увидели. Вернулись тогда в библиотеку и думали уже, а не пойти ли сразу обратно до деревни. Не ждать же, когда Андрюха, Женька и их марьинский друг Кирилл насмеются над ними вдоволь. Мишка только и ходил кругами, ругался, всячески обзывая троих обманщиков. Сулил им, если сунутся только к ним в город, потерять всех в таких дремучих закоулках, что ни бабушки с дедушками, ни родители никогда не отыщут. Пока вдруг резко не остановился. Они оба внезапно услышали тихие всхлипыванья или чьё-то хихиканье. И звуки эти доносились из-за одного из стеллажей, самого дальнего, что стоял в углу. Переглянувшись, взяли с комода по свечке и вдвоём шагнули туда, готовые наброситься со справедливой руганью на спрятавшуюся за мебелью троицу. Но оба замерли, едва оказались за стеллажом. А Борькин огарок выпал даже из рук.

В углу, вжавшись в него спиной, сидел один Кирюха. Плечи его ходили судорожно, руки вцепились в коленки. Он всхлипывал тихо и смотрел перед собой. Бледнее его лица был только мел в песчаном карьере, который они вчера собирали втроем в ведро, чтобы разрисовывать потом заборы домов в деревне.

Мишка снова выругался, первым наклонился к Кириллу и начал его тормошить за плечи. Но тот только отталкивал его рукой и всхлипывать начал громче. Заплакал даже потом. От этого Борьке уйти захотелось только быстрее.

– Пойдём, – сказал Мишка, и они подняли вдвоём плачущего Кирилла на ноги. Повели его, направив силой.

О том, что свечки следовало затушить, Борька вспомнил, когда они уже спустились по лестнице вниз. Но вслух говорить ничего не стал, иначе Мишка отправил бы его тушить одного. Или сам бы ушёл, что ничуть не лучше. С Кириллом, который пугал их и вёл себя непонятно, наедине оставаться не хотелось. Никогда они больше не станут водиться с Андрюхой и Женькой. Оба пропали, и сделали что-то с одним из них. Лишь бы до возвращения в деревню Кирюха пришёл в себя и проплакался. Жутковато было от его астматических всхлипываний, становившихся громче и нервозней. Он будто не мог успокоиться. Словно пребывал без сознания, но оставался при этом с открытыми глазами. Мог вяло лишь переставлять ноги и шёл, не сопротивляясь, когда они вели его под руки.

А как только толкнули дверь из дома наружу, локти Кирилла выпустили из рук оба. Всего от них метрах в двенадцати, спотыкаясь и болтая несвязно руками вдоль тела, женщина, молодая и в мокром белом платье, двигалась прямо к крыльцу. И Борька, который охнул слишком громко, – о чём пожалел тут же, – готов был поклясться, что теперь и она их увидела. Потому что смотреть себе под ноги перестала. Медленно подняла голову, и луна холодным блеском отразилась в глазах. Губы на её лице дрогнули, приоткрылись, и, подняв обе ладони к ним, она засипела горлом. После чего заковыляла к дому намного проворнее.

***

Никто из них не помнил, как взлетели на второй этаж. Перепугались на смерть, однако, каким-то образом не бросили и Кирюху. Он почти ввыл в голос на крыльце, они же вроде просто схватили и потащили его, не чувствуя собственных рук и ног. А уже там, в библиотеке на втором этаже, Кирилл вдруг вырвался и упал на спину, закрыл лицо руками.

– Туда! – указал Мишка рукой на один из шкафов. Ноги сломать ещё успеют, прыгая с четырёхметровой высоты балкона. Рот Кирюхе заткнули ладонью, шикнули на него, и тот вроде притих. Распахнули на балкон широко обе двери, но сами вернулись и засели в пустом шкафу. И когда торопливо ковыляющие ноги со скрипящими ступенями зазвучали ближе, Кирюха вдруг вывалился из шкафа кубарем, оттолкнув от себя их обоих. Делать ничего не осталось, как только успеть закрыться без него. Вцепились в прикрученные к дверцам изнутри вешалки для галстуков и белья, и крепко держались за них. Борька же одним глазом прилип к замочной скважине.

И вот она появилась. Остановилась сначала на последней ступени и на какое-то время наступила тишина. Хуже того мгновенья было не придумать. Оно растянулось для них будто густая капля смолы. Кирюха лежал на полу и сопел, голову зажимал руками. Пол освещался хорошо с комода свечными огарками, было видно, как под тонкой кофтой свелись его лопатки. А затем снова скрипнули доски, и вошла она. Дрожащий свет от свечей выхватывал край её платья и голые ступни. Контуры остального выше оставались в темноте. Потом, в открытые двери балкона, точно нарочно дунул ветер и все три огарка разом погасли. Если б не ставший вдруг страшным лунный свет, – мертвенно бледным и холодным – вся библиотека погрузилась бы в кромешную тьму.

Женщина в платье не простояла у входа долго. Вслушивалась, всматривалась, поворачивала голову. Не похоже, что ей казалось мало света, глаза её видели. На стоны Кирюхи и на него самого сперва будто не обратила внимания. Выбрала направление и двинулась вглубь, приближаясь прямо к их шкафу. Однако, испугаться так, чтобы душа ушла в пятки и провалилась на первый этаж, они не успели. На полпути, не дойдя двух шагов до лежащего на полу Кирилла, утопленница вдруг остановилась. Перевела сначала взгляд на мальчика, свернувшегося у её ног. Но, заинтересовавшись им слабо, отвлеклась на комод, где стояли затушенные свечи. А ещё на стене висело старое разбитое зеркало. Оно и привлекло её внимание. Оставляя на полу мокрый и грязный след, мёртвая Таисья двинулась туда. Подошла и уставилась. Рассматривала себя в зеркало долго, наклоняла голову, тянула шею. Руками трогала своё отражение. Что-то урчала негромко и недовольно. И потом вдруг ударила кулаком, разбив стекло. Посыпались со звоном осколки.

– Бежим?.. – тихо-тихо шепнул Борька и позволил Мишке глянуть в замочную скважину.

Тот посмотрел, но, уже скоро отпрянув, помотал головой. Борьке всё стало ясно по звукам. Захватить Кирюху они не успевали, женщина от комода возвращалась обратно. Он снова прильнул глазом и видел, как она подошла к лежавшему на полу другу. Села рядом с ним на грязные доски, приподняла. Усадила его, вяло сопротивлявшегося, прижала к себе спиной и, не обращая внимания на плач, перешедший скоро в рыдания, стала расчёсывать ему деревянным гребешком волосы. Тем самым, что без трёх зубьев, лежал оставленный кем-то на комоде. Луна ярко светила через балкон, и Борька хорошо видел губы утопленницы на бледном с прожилками лице. Это не было улыбкой, но какой-то звук, похожий на тихую колыбельную, начал доноситься из приоткрытого рта. Прижав к себе мальчика за плечи, она тихо покачивалась вместе с ним, словно старалась успокоить. И продолжала чесать найденным гребнем. Пока от её усердий по голове Кирюхи из лопнувшей кожи не побежала кровь, а по Борькиной ноге, от страха, – не удержавшаяся в нём моча.

Громко треснуло. Вешалка, крепившаяся изнутри шкафа на дверце, за которую держался Борька, осталась у него в руках. Оторвалась от натуги, с которой он начал тянуть, при виде такого зрелища. А сама дверца, оставшаяся без «ручки», скрипнула омерзительно и поехала отворяться.

Не став больше ничего ждать, оба бросились вон из шкафа. Бежать мимо мёртвой Таисьи к лестнице не захотели – выход из библиотеки она перегораживала собой, дотянулась бы до ног руками. Сразу вскинула голову, когда увидела их, заурчала горлом громче, зашипела, выпустила из пальцев расчёску и начала подниматься. Не сговариваясь, они оба кинулись на балкон. Кирюху спасти уже не могли, все мысли в голове твердили одно лишь слово – «бежать!».  Бежать немедленно! Если внизу на крыльце оставалась ещё слабая и трусливая надежда, что это кто-то, возможно, из старших так серьёзно и с умыслом их разыгрывал, то, когда утопленница принесла с собой на второй этаж всю эту вонь мертвечины, сомнений никаких не осталось.

– Прыгаем!.. – крикнул Мишка и первым нырнул меж досок ограждения, свесился на руках вниз. Борька последовал за ним. И видел, когда его пальцы уже разжимались, как Таисья выходила на балкон за ними. Успела заглянуть мёртвыми глазами в его глаза и провожала взглядом, пока он падал…....

Часть 2 - ФИНАЛ

Таечка-утопленница, или Мёртвая Русалка (Ч.1) CreepyStory, Страшные истории, Сверхъестественное, Мистика, Ужасы, Ужас, Лес, Озеро, Русалка, Крипота, Страшно, Фантастический рассказ, Утопленник, Ночь, Авторский рассказ, Длиннопост, Призрак, Тайны, Фантастика, Монстр
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!