Серия «КрипоМозгобойня»

Что может быть лучше цветущей черёмухи? Любимый запах далёкого детства. Терпкий и горький, он щекотал ноздри. Особенно, если лечь под кустом на спину и широко раскинуть к небу ладони. К нему невозможно было привыкнуть – с каждым вдохом он ощущался так, будто врывался в носоглотку впервые. Такая вот благоухающая бесконечность, сотканная белыми узорами соцветий. С зелёных майских веток они свисали над головой и накрывали собой словно крышей. Не ландыш, не сирень, не жасмин, от которых могла разболеться голова, а сочная рузаевская черёмуха, та, что цвела по весне настоящим хмельным дурманом!

Летом её спелые ягоды прокручивали вместе с ядром в мясорубке, чтобы потом начинить этой массой пироги и поставить на угли в печку. Часть замораживали и запасали на зиму. Мать всегда затевала в июле много теста, и печь начинали затемно. С раннего утра весь их второй большущий стол на кухне был сплошь заставлен горячими пирогами, и не только с черёмухой. Маленький летний, что стоял на веранде, – тоже.

Остатки не успевали спускать в прохладный погреб или убрать в холодильник. Сколько бы ни было приготовлено, съедалось всё «заживо», с жару, и всегда до последней крошки. Как-то вокруг вызнавали и приходили в гости соседи – по запаху, не иначе. Заглядывали многочисленные родственники с дальней улицы, целыми семьями иногда приходили, с племянниками и детьми. И к вечеру первого дня пирогов не оставалось. Никто во всей деревне их так не пёк. Рецепт передавался в семье от матери к дочери. Бабушка никого не подпускала к печке, пока была здорова и не согнула старость. Теперь всем занималась мать…

А после сытных пирогов всегда было здорово разлечься здесь, на маленьком пригорке, пухлом и покрытом травкой – у речки Травницы. Как раз возле черёмуховых зарослей, когда всё уже отцвело, и ягода была собрана. Рядом с пригорком в земле виднелись остатки забора и старого фундамента. Давно все прогнили. Когда тут стоял большой деревенский дом. Вот от его сада заросли и остались. Никто никогда черёмуху здесь не выкорчёвывал, да и к чему? Росла, кустилась, людям ходить не мешала. Опять же – от ягод одних сколько пользы, любой мог надрать. До речки было метров пятьдесят, но летом там от солнца не спрятаться, только в воде. А тут, под сенью любимых зарослей, царила прохлада. И в воду было близко окунуться. Разбежаться прямо отсюда и прыгнуть, с зелёного бережка. К июню-июлю речушка хорошо прогревалась, это в мае она оставалась прохладной.

Танька Вахрушева, пятикурсница с ВГИК-а, училась вместе с ним второй год на гуманитарном. В моду давно вошло получать несколько «вышек». Будто все они одним махом могли где-то понадобиться, без опыта работы и рекомендаций. Решали всё равно практические навыки и звонки от «друзей». Уж это-то он хорошо усвоил, успел побатрачить по вечерам – баристой в кофейне, разносчиком пиццы, настройщиком программ в бухгалтерии крупного офиса, админом, продавцом, программистом, и даже газеты по ящикам разносил, выгуливал чужих собак. Брался за всё, что дурно не пахло и приносило немного денег.

Зачем вот только Таньке было нужно два высших образования, и оба из гуманитарного блока – об этом он никогда не задумывался. Её просто любили. Все. Красивая была, умная и скромная девчонка из глухой деревеньки. Такая же простая, как он. Это она завалила историю на «четвёрку» в сессию. Танька была круглой отличницей и любимицей группы, но своей красотой набила оскомину молодой практикантке-историчке. Та была чуть старше их, и постоянно смотрела на мальчиков. На ком-то Ирина Андреевна с Татьяной не разошлись. Потому, наверное, зря он обрадовался, что получил «пятёрку», а Вахрушева – только «четыре». В истории её было не перещеголять. Всё оказалось делом случая и преднамеренной бабской подлостью.

Теперь Татьяна сидела на скамейке. Обычная такая доска, широкая, прибитая к пенькам, вкопанным неглубоко в землю. Давно потемневшая от дождей и солнца, истёртая сверху попами в платьях, штанами и длинными деревенскими юбками. Задницу никак не занозить – обе поверхности одинаково гладкие. Ну, это о тех, у кого на верхней нету прыщей. Вряд ли эта скамья осталась от старого дома, давно бы уже в труху развалилась, как остальное «поместье». Это кто-то из мужиков тут поставил, для своих жён, нарочно под сенью черёмухи; когда уходили с речки, на ней постоянно кто-то из них сидел и лузгал семечки под местные сплетни.

Сейчас же было совсем не важно, как попала сюда Татьяна: сидела на этой скамейке теперь она. Болтала босыми ногами. А он лежал на широком полотенце и смотрел в необъятное небо. Иногда, тайком, – на неё.

– У меня ноги намокли. Я, пожалуй, пойду, – сказала вежливо Таня, с извиняющейся улыбкой.

Встала со скамьи в своём летнем платьице до колен и неспешно пошла. Надела сначала лёгкие резиновые шлёпанцы. Насколько было слышно, они и вправду захлюпали по воде. Но голову поднимать было лень, чтобы увидеть самому эти внезапно появившиеся лужи. Хотелось ещё полежать. Таня одна далеко не уйдёт. Она же не местная, не знала тут ничего. Догонит через пару минут и проводит.

А потом намокли и его собственные ноги. Уже через какое-то мгновенье. Вода после весеннего паводка давно вернулась в речку, ещё в начале апреля. Но теперь её холодные руки коснулись вдруг его голых пяток. Откуда её столько натекло

Привстал на локтях. Чёрная, словно паутина с плесенью в углу потолка, она тихонько ползла в траве. Кралась к нему от берега и тянула длинные растопыренные пальцы. Они казались совсем ледяными и вызывали только оторопь, неприязнь, будто это не речная вода была вовсе, а какая-то тёмная жижа. К тому же, ползущая непонятным образом вверх.

Жижа эта вдруг вспенилась в зелёной траве и поднялась над землёй огромным чёрным гребнем. Он даже дёрнуться не успел, когда она обрушилась массой сверху и накрыла его с головой. Стала давить со всех сторон, проникла в ноздри и уши, не давала вздохнуть. И хлынула затем обильным потоком в горло. Он начал захлёбываться…..............

– Давай же!.. – откуда-то сверху, сквозь толщи жижи, донёсся знакомый голос.

Его окунали головой в воду. Это было первое, что он ощутил, когда способность реагировать на реальность стала возвращаться. Но затем, когда вынырнул из грёз окончательно, пожалел, что пришёл в себя. В теле его болело буквально всё, каждая мелкая косточка и малая тонкая мышца. Вода же плескалась не на пригорке у речки, а в открытом пожарном баке, у торгового центра с полыхающей крышей. Валька, отпустив его, нажал на какой-то торчащий рычаг рукой, качнул его несколько и начал поливать уже из шланга. Хорошо, что в поганой игре настоящими были не только боты. Но и дома, еда, вода.

– Ты… как тут оказался?.. – спросил он Фарадея, стоя на коленях и держась за бок. – Ты же упал с поезда… С той стороны…

– Упал, встал и дошёл, – коротко пояснил Валька, опять появившийся вовремя. Выпустил шланг из рук, зачерпнул окровавленными руками из бака воды ведром и с шумом полил его снова, плеснул спереди прямо в лицо.

Хорошая гидро-встряска.

– И ты тоже, Дима, встанешь сейчас на ноги и пойдёшь, как я, – заключил он. Подобрал железный лом, которым, вероятно, и забил троих последних ботов, подставил ему плечо.

– Помнишь, нам нужно найти здесь «пятого»? – спросил Фарадей и подмигнул так, что пропавшая надежда опять засверкала блеском где-то в конце их невзрачного тоннеля. Взял его руку, исчерченную ручкой, хмыкнул, взглянув на ладонь, и отпустил.

– Такие вещи запоминают, а не записывают, – с укором произнёс он, увидев начертанный на руке план верхнего левого края вокзального здания.

Ноги задрожали, но сумели поднять остальное тело. И вместе с Валькой Дмитрий заковылял к зданию вокзала. Туда уже по верху проникал огонь устроенного им в торговом центре пожара.

Зашли через крайние двери внутрь.

Глаза избегали смотреть вправо. Туда, где в другом конце зала, осталось лежать под сиденьями мёртвое тело Саймона. Вернулись тем не менее сюда в том числе и ради него. Чтобы о нём осталась память, а смерть оказалась не напрасной. Саймон сумел стать частью команды, ему они тоже были по гроб обязаны. Можно сказать, торчали по самые уши с макушкой.

– Куда теперь? – остановившись, спросил вдруг Валька, покрутил головой. – Совсем необязательно, что он усидел на месте. Огонь проберётся скоро сюда за дымом…

– Сейчас и узнаем, куда…

Дмитрий взглянул на лестницу, ту, что уходила вверх вдоль левой стены. Оторвался от Валькиного плеча и двинулся к ступеням сам. Сплошная боль во всём теле позволяла шагать как хочется – как и куда ни наступи, а хотелось вскрикнуть.

Они поднялись наверх, остановившись на последних двух ступеньках. В конце коридора виднелась большая дверь. Как птица в железной клетке, над ней горела тусклая лампочка, отсвечивая красным, в маленьком запылённом плафоне и за решётчатой железной защитой. Как ни крути, а, наверное, от хулиганов с камнями, что б не разбили: ходили поди здесь толпами. Спинами эту дверь подпирали двое широкоплечих ботов, и первая мысль, что пришла на ум, была о том, что вот сейчас им точно наступит конец.

Но в голове она прижиться не успела. Другая, более верная, вытолкала её оттуда сразу.

– Он точно здесь, – с уверенностью произнёс Дмитрий.

– Но… это ведь боты, – произнёс настороженно Валька и поднял выше свой лом.

– Вот именно – боты. Ты сам перепрошил одного из них. Думаешь, «пятый» не догадался, как спрятаться у всех на виду?

Валька, щёлкнув пальцем, улыбнулся. А ведь и вправду – оба охранника не дёрнулись при их появлении. Заметили наверняка, но продолжали стоять. Наблюдали.

– А ты голова! – похвалил Фарадей.

Всё ещё осторожно, они шагнули в коридор. И медленно преодолели его, готовые каждый миг, если что, бежать или драться.

Остановились. И как только перестали двигаться, из-за массивной двери с надёжной охраной послышался вдруг высокий голос:

«Пропустить!..»

Сверху им подмигнул глазок оптической камеры. Не сразу её заметили.

Вот оно, убежище истинного игрового «че гевары»! Сейчас увидят настоящего гения и смельчака. Ручные боты-охранники – лучшая и неприметная защита. Один из «милиционеров» отступил, другой открыл дверь. Внутрь вошёл уже вместе с ними.

Зрелище, представшее их глазам, скорее было печальным. Убранство вокзальной комнаты, скудное и бесцветное, напоминало чёрно-белый фильм. Как в съёмной московской «однушке», где сорок лет без ремонта жила одинокая бабка, а вы после этого – первый квартиросъёмщик.. Серый холодильник, весь в наклейках. Возможно, остался тут от рабочих, прокладывавших рельсы и строивших когда-то этот вокзал. Пружинная кровать, как в строительных вагончиках, старый затёртый матрас, колченогий деревянный стол. Вешалка за столом у окна, два стула, кулер с водой, вентилятор. И … посередине ОН.

Сидел в инвалидной коляске. С капельницей, возвышавшейся за спиной канделябром. Она гнала по прозрачным трубкам какую-то жидкость, и толстые иглы во впавших венах смотрелись как птичьи клювы. Два выступающих кроличьих зуба, веснушки, очки. На подбородке и над губой незрелый пушок, на лбу – подростковые прыщики. Бледен и худ, на вид лет шестнадцать-восемнадцать. Скорее даже мал для своих лет, уж больно хрупкой показалась его фигура.

– Ты… в кресле-каталке? – первым спросил опешивший Валька, сказав очевидную словесную глупость.

– В роллс-ройсе, на Старом Арбате. А всё вокруг – простая видимость, – не обидевшись и совсем без грустинки ответил парень. Голос и взгляд были единственным сгустком бодрости во всём его хилом существе.

Фарадей усмехнулся. Шутка ему понравилась.

– Химия, – пояснил им пригласивший их войти. – Уже почти не помогает, но всё же… Я, кстати, Макс…

Пожал поочерёдно обоим руки.

Пальцы его оказались едва ли не тоньше пальчиков Сонечки. Большой такой ребёнок, с огромной и умной головой. Всё обустроил в убежище сам. И первое впечатление быстро разрушалось вторым. Тут лишь сперва хотелось повеситься, но парень ни в чём не нуждался.

Еду ему доставляли с поезда. Холодильник работал, и даже висела приличная плазма, которую не сразу разглядели на дальней стенке. Крутился с ноута какой-то концерт и лежали наушники с длинным проводом. Двери в «берлогу» надёжно охранялись, и у других вокзальных ботов подозрений не возникало. Ещё двое перепрошитых, кроме доставки еды, помогали с добычей данных по станциям. Не просто оказалось сплести эту сеть и обрушить игру изнутри. Понадобились уйма сил и времени.

Макс прожил в надпространстве больше пяти с половиной месяцев. В часы, когда станции по плану игры бывали неактивны, выезжал даже на своей коляске из здания, зная, что всё вокруг превращалось в сплошную слепую зону. Активироваться привокзальные территории начинали за тридцать минут до прибытия поездов. Всё происходило в реальном времени, по-настоящему. Такое сильней будоражило кровь. Игрокам нравилось наблюдать, как в аттракционах уже умирают не боты, а настоящие живые люди. Молят о помощи и просят пощады, скрываются от преследования, объединяются в мини-группы или держатся по одному, но сражаются всегда до конца. Одна женщина с ребёнком пряталась целых три дня, и сбросилась со второго этажа в торговом центре, когда Макс отправил за ней своего ручного бота. Не рассчитал. Она не поверила. Испугалась и спрыгнула. Тогда он и перестал пытаться помочь живым и нацелил все силы на тотальное уничтожение.

А молодых людей в игру отбирали лишь потому, что они выживали дольше. Были сильнее, и насмерть стояли за своих детей, если те были у них. Сонины родители нарочно увели от неё ботов, когда поняли, что встряли во что-то невообразимое. Отвлекали от Гномика их внимание. Оба погибли в аттракционе на Красных Землянках, на малом чёртовом колесе. Спасали друг друга до последнего. Когда Марина всё же осталась одна, то напоследок нацарапала мелом на сиденье, как сильно любит дочку Сонечку и мужа Михаила. И просила у них за всё прощения. Это она взяла их в эту поездку…

Макс поправил на руке систему. Добавил лекарства. А потом проверил что-то ещё внизу, на боку. Как оказалось, там у него был установлен катетер.

– Я не рандомный пассажир, как вы, – продолжил он рассказ. – Мне что терять? Умирал и умираю. Сам их и нашёл, будучи ещё в Москве. Случайно. Тогда живых в игру не запускали, но уже готовились к первому тесту с людьми. Вот я и набрал лекарств на полгода, после чего сумел попасть под выбор игры. С третьего раза меня сюда затащило, так просто не вышло. Попробуйте обмануть игру и стать избранным, будучи инвалидом. Ну, нет у меня кмс по греко-римской борьбе…

И он засмеялся. Весело, искренне и по-детски.

Да. Перед таким бы опуститься на колено и принести присягу, с мечом у груди. Умирал не лёжа в дорогой клинике, но как рыцарь сам решил со всем разобраться. Вот он, бесстрашный колясочный воин. Попробуйте теперь сказать, что у кого-то бывает больше достоинства или чьё-то сердце крупнее.

– Отойди… – тихо, одними губами, глядя ему в глаза, попросил вдруг Макс.

– Чего?.. – не понял Дмитрий.

– В сторону отойди…

И тут новая вспышка.

А следующее мгновенье Дмитрий встретил уже стоя на коленях.

Это был удар, нанесённый сзади. По затылку. Наглухо не вырубил, но украл секунду жизни, за которую он успел упасть и стоял теперь на четвереньках. Фарадей вдруг оказался впереди него, а Макс, ещё дальше, отъезжал вместе с капельницей назад. И к ним обоим, походкой сломанного робота, устремился охранный бот.

Что происходит?.. Дмитрий попытался подняться, однако руки в локтях подломились сразу. Он думал, что перепрошитый бот взбесился и все пытались сбежать от него, что Фарадей старался защитить «пятого пассажира».

Но вместо этого Валька почему-то поднял свой лом и вдавил им голову Макса так, что хрустнул череп и очки разлетелись на части.

– Ты чего… делаешь…

Со злорадной улыбкой Валька продолжал бить и без того уже мёртвого «пассажира №5». Ударил шесть или семь раз, пока Дмитрий по-прежнему силился встать. На миг перед глазами совсем помутнело, пол, казалось, вот-вот понесётся навстречу подбородку. Но руки выстояли. А краткосрочный провал опять вырвал кусок бытия из головы. И теперь уже два тела лежали возле перевёрнутой инвалидной коляски – изувеченного Макса и безголового Фарадея. В руках же застывшего над ними бота болталась оторванная Валькина голова. Шамкала и лязгала звонко зубами, меняла выражение лица, отображая все эмоции разом и по отдельности. Точь-в-точь, как было с Лесей, когда мачете отделило её голову от плеч…

«Ну, п.здец…» – обессиленно подумал Дмитрий при виде такой картины. И, перестав сопротивляться слабости, завалился на бок. Бот, перепрограммированный Максом, перестоял его ненамного дольше. Выпустил Валькину голову и тоже грохнулся на пол. Запах дыма начинал пробираться под дверь убежища…

Наверное, у любой прочности и терпения имелся конкретный запас или предел. У Дмитрия он, кажется, кончился. Он лежал на боку и думал, как такое могло случиться с Фарадеем. Конечно, спрыгнуть с крыши движущегося поезда и добежать до вокзала, чтобы спасти его, он не успел бы. Тут, видно, и произошла подмена. Вместо настоящего Вальки появился бот. И отбил он его у ботов-милиционеров не просто так – хрен бы у взаправдашного Фарадея это вышло. Внутренняя безопасность игры подыхала последней, это она всё устроила.

Затем биобот Валька пытался изучить его руку, исчёрканную синей пастой. Он не знал, где прятался пассажир №5, которого игре нужно было уничтожить. Дмитрий сам ему показал, и руку, и дверь наверху. Вот как всё произошло.

А теперь заслуженно лежал, умирая на этом полу. Смерть от углекислого газа быстрая. Пять-десять минут, и он задохнётся. Если раньше станцию не сожрёт надвигавшийся шторм. «Поделом-поделом-поделом-поделом…» – выстукивало в голове слова, словно колёсами поезда. Поделом-поделом…....

Пронзительно вдруг запиликало. Слишком характерный звук. Зазвонил телефон. Настойчиво и противно, как самые первые телефоны в нулевых, с примитивными рингтонами и херовскими до жути динамиками.

Он повернул голову, но обзора не хватило, чтобы увидеть, откуда раздавался звук. Зажал рукой бок и тогда, перевернувшись весь, лёг на живот. Пополз в сторону горы трупов из ботов и настоящих людей. Кровь Макса смотрелась реальней, из его головы натекла огромная лужа. Краем тянулась к звенящему на полу мобильнику, наступая на него, как море в прилив накатывало на побережье. Дмитрий протянул руку и спас телефон от затопления.

Маленький жёлтый квадратный экранчик. Точно такой же, как у Валентина Ивановича, с короткой торчащей приёмной антеннкой. Один и тот же значок был выбит на корпусе и отображался на маленьком мониторе. Та самая перечёркнутая двойным крестом, словно решёткой, цифра «8», в сопровождении четырёх латинских букв.

«Алло…» – разлепились губы, когда пальцы нажали на горящую синим кнопку.

Сначала тишина. Потом какое-то шипение. Затем установилась связь и фон изменился на естественный шум. Кто-то дышал несколько секунд, слушая его. А потом первым сказал.

«Дмитрий?.. Дмитрий Мартьянов?.. Ты слышишь?..»

Голосу он не ответил.

«Я знаю, что слышишь… – уверенно произнёс человек. – Первый игрок снова вошёл в игру… – усмехнулся надменно. – Ты лучше сиди, где сидишь. А хочешь – приляг… Скоро это всё закончится. Как в одной песне, у Йэна Гиллана: «Nothing to do now but just curl up and die…» А когда игру после сбоя восстановят, то всё начнётся заново. Не для тебя. Хотя оно интересней, с такими дёрганными, как ты. Жаль, я пропустил почти всю охоту ботов, не помогал им. Видел только конец. Зато и ты пожил подольше. Так бы мы тебя ещё на Каменных Выселках загнали б, в лес, в Юрский Период. Я проверил сейчас историю…»

Дмитрий недослушал. Нажал на кнопку сброса и, зная, что движение аукнется болью, в приступе гнева швырнул мобильник Макса в окно. Стекло зазвенело. Это была одна из сволочей, что играла в игру, и говорить с ней не имело смысла. Сукин сын наслаждался, он знал, что игра убивает, что даже без игроков она продолжает похищать людей и запускать их в аттракционы. Бездушная тварь, сильная и могучая. Деньги и власть дают таким безнаказанность, там одной кровью уже не насытиться, хочется чего-то демонического. Вот и придумали собственный ад, населили его различными «бесами», и стали в нём главными чертями. Самих бы прокатить в этом поезде и посадить на колени к рыжему клоуну. Пусть бы с ними посюсюкался…

Он перевернулся на бок и подтянул к животу ноги. Руками зацепился за стенку, сжал зубы и, качаясь, потихонечку встал. Перед глазами поплыло, и постепенно он сам начинал в этом плавать. А, значит, приноровившись, можно было и двигаться. Шагнул. Хотел пнуть лежавшую голову Фарадея, но передумал – лицо было всё же Валькино.

И тут он услышал звонкий голос. Кричали снаружи. Недалеко.

«Дииимка!.. Ты где?!.»

В груди аж подпрыгнуло. Пошатываясь, он доплёлся до окна. Выглянул наружу. И увидел, как… настоящий Валька Фарадей стоял на крыше легкового автомобиля, сразу на стоянке перед вокзалом, и отбивался своим мачете от двух ботов-сборщиков, круживших возле него внизу. Рубил им пальцы и пинался.

Ну, нет! Настоящего Вальку он не отдаст!

Сказать оказалось легко, и гораздо сложнее – выполнить.

По бесконечной задымлённой лестнице он спускался медленно, стараясь шагать через одну ступеньку. Кашлял и задыхался, и непослушная голова будто нарочно вращалась вокруг оси, желая его запутать. Дважды чуть не упал и вис на скользких перилах. А у выхода из здания не удержался и всё же грохнулся. Полз последние десять метров уже на четвереньках, гремя зажатым в пальцах ломом и толкая его вместе с руками перед собой.

Выбрался, наконец. Глотнул снаружи немного воздуха и, трясущимися руками цепляясь за дверь, поднялся кое-как на ноги. Сделал первый неуверенный шаг. Затем шагнул опять. И с каждым новым шагом переставлял ноги увереннее.

Через несколько мгновений, сцепив покрепче зубы и предвкушая боль, он взмахнул уже своей железкой и опустил её на голову боту. Валька самодельным мачете добивал сверху другого.

Спрыгнул с машины к нему.

– Кто тебя так? – спросил он, увидев его лицо.

Дмитрий нервно рассмеялся.

– Ты...

С пониманием, Фарадей кивнул головой. Ему не надо было объяснять.

– А Макс?.. С ним тоже… всё?.. А Саймон?..

– Ага… – ответил Дмитрий. – С обоими…

Стянул с плеча захваченную сумку.

– Тут два ноут-бука Макса и запасные батареи. Прихватил. Посмотри...

В принесённый «презент» Фарадей вцепился пальцами как чёрт кочергой в грешную душу. Заулыбался даже.

– Ого! – воскликнул он. – Немного полегчало!..

Даже приобнял аппаратуру.

– И что теперь? – глядя на него, спросил вслух Дмитрий. В конце концов, оба они ещё были живы. Валька в большей степени, он – в меньшей.

– У нас только один путь, – сказал Фарадей и ветер растрепал его волосы. – В поезд нельзя – навредим Гномику. Охота ведётся только на нас. Потому мы должны… выиграть эту игру.

Звучало превосходно. Нет, действительно хорошо, просто великолепно. Ведь как ещё могло это прозвучать, когда в стороне разгорался пожар до самых облаков, а небо само по себе потихоньку сворачивалось? Не надо вызывать пожарных. Скоро здесь всё потухнет само, пространство просто сожмётся.

– Сможешь вести машину? – спросил Валька, осматривая ту, возле которой стояли. Открыл её дверцу. – Я заведу, вроде настоящая. Со времён строительства тут осталась. Вокзалы и ж/д ветку начали строить давно.

– Смогу, – разлепил с трудом губы Дмитрий. Сплюнул изо рта кровь, которой в нём почти не осталось. – Буду сшибать столбы…

– Устраивает, – серьёзно кивнул Валька. Что-то поколдовал с пару минут, и – о, чудо! – двигатель завёлся. Ровно так загудел, будто совсем недавно работал. И пыли на приборной панели не оказалось. На зеркале кто-то прикрепил фотографию с Элвисом, даже не успела выцвести. Быть может, Макс на машине и разъезжал. Может быть, Макс на прощанье рокенролил и разъезжал вовсю на машине? На плазме у него крутился концерт с Элвисом. Медленно съедаемый болезнью, он вёл тут вполне полноценную жизнь, подрывая игру изнутри.

– Садись за руль, я скоро вернусь...

– Куда ты? – спросил Фарадея Дмитрий.

– Дойду до аптеки, пока не сгорела. Кое-что возьму для тебя…………………….

Шторм набирал обороты. Закручивался мощными вихрями и продвигался вперёд ненасытными воронками. Давно уже в его смертоносных клубах исчезли станция Синие Озёрца и все подъездные дороги. Собственно, и не жаль. Озёрца, в честь которых она была названа – их тут не существовало в помине. Как не было теперь и 22-го поезда, что за полгода похитил больше ста пятидесяти человек. Примерно столько же забрал в надпространство другой – фирменный 21-й, который теперь увозил Гномика в настоящую Москву. Ураган шёл медленно, словно никуда не спешил. Наверное, такой алгоритм уничтожения задал «пятый пассажир». Или же игра сопротивлялась до последнего, оттягивая свою кончину. В любом случае, не могло всё исчезнуть вот так – как если бы просто моргнуть глазами. Ибо строилось всё очень долго и тщательно.

Сначала физики нашли способ, как открывать объёмные надпространства. Биоинжениры и инженеры-экологи научились работать с материями. А затем появились люди, которым это стало нужно не для каких-то благих целей, а просто так. Потому что могли. Они и продвигали все дальнейшие исследования, поворачивали их, куда хотели, зарубали на корню, что не нравилось, от чего их предприятиям с банками не было большой выгоды. На их деньги и создали первую игру. Десять долгих лет шла большая стройка в раздвинутом надпространстве. Затем, когда запустили сырую игру, тестировали её пару лет на ботах. Лишь потом, когда обкатали, то для забавы и зрелищ появились настоящие люди. Их не надо было захватывать и отлавливать в городах, чтобы потом завозить сюда отдельно. Изначально разрабатывались поезда, которые занимались перемещением. И они перетягивали будущих жертв из реального мира в этот искусственный. Последний теперь погибал.

Грозно наступали смерчи апокалипсиса на человеческое творение. Шагали широко, уверенно и вальяжно, как сильные богатыри. Вырывали куски железной дороги и крушили с треском дома, роняли высокие столбы и большие деревья. Весь огромный лес корчевали, будто пололи грядку с морковкой. Земли и пыли с песком ввысь поднялось аж на целый километр. Однако вдалеке шёл фирменный 21-й поезд. И он успевал достичь Красных Землянок.

А ближе, почти у самой границы смерти и гибнущей псевдо-жизни, никак всё не могла успокоиться одна машинёшка. Маленькая и невзрачная, легковая. Она то вырывалась вперёд, петляя, то сильно вдруг отставала. Казалась, вот-вот смерч нагонит её, разжуёт и проглотит. Но, наконец, заправив на следующей станции бак, с двумя пассажирами впереди, она вдруг пошла в настоящий отрыв. Разогналась по ещё целой дороге и больше уже не сбавляла газа. Наверное, у тех, кто сидел внутри, был какой-то план на спасение….....

Автор: Adagor121 (Adam Gorskiy)

Двое сборщиков мух ртом не ловили. Едва появился дым и вспыхнуло пламя, поковыляли по прямой от дверей к горящему Джону Сильверу. Беглеца на месте они уже не застали, а след, оставленный на полу, закрыли собой надувные шары. Ими тут всё было устлано, как в праздничных комнатах для детей.

Держась за бок, Дмитрий поднялся на ноги, как только прополз по кругу через всю игровую залу. Лбом перед этим чуть не упёрся в размозжённую клоунскую голову. От слизи и крови, что натекли из бота, воняло прогорклым техническим маслом. Вот бы и ему такую, подумалось вдруг, искусственную, не настоящую. Тогда б в голове не кружились карусели и «вертолёты» не устроили площадку для взлёта.

То, как он вышел из залы, преследователи не заметили. Сами успели затеряться среди экспонатов, пока искали его следы на полу.

Не видели они и как Дмитрий спускался вниз, сидя на эскалаторе. Согнуться и сесть оказалось намного легче, чем потом распрямляться и вставать со ступеней.

Поднявшись, он бегло глянул наверх. Хотел убедиться, не шли ли за ним. И когда посмотрел, выдохнул с огромным облегчением. Ведущий вдоль прозрачного парапета коридор с игровыми залами был по-прежнему пуст, игрушки и персонажи стояли в нём безразлично неподвижно. С такой-то раной в боку уйти оказалось непросто, даже от сломанных ботов-сборщиков.

Шагнув со ступеней эскалатора, он медленно поковылял через просторный нижний холл, тот самый, с динозавром и воздушными шариками, Джеком Воробьём во весь рост и громадными рыжими клоунами. Двигаться к зданию вокзала длинной дорогой, через улицу, уже не рискнул. Взглянул только сквозь стеклянную стену на медленно н неотвратимо надвигающуюся черноту. Что же это, их «пятый пассажир», суициднуться тут решил вместе с проклятой игрой? Валька предупреждал, что сворачиваться всё начнёт именно с той стороны…

И всё же совсем без задержек у него не вышло. Когда преодолел две трети пути, высокий трёхметровый викинг, стоявший до этого, как статуя, неподвижно, обрушил вдруг на него сверху железный топор. При этом сам весь резко согнулся вперёд и дёрнулся. От сильного рывка оба его глаза вылетели, повисли на каких-то жирных красных соплях. Дмитрий же упал скорее от неожиданности: бот сильно промазал, топор до него не дотянулся. Оставил только на плитке длинную трещину. Более того, воин Вальгаллы выпустил рукоять из рук.

И тут взгляд упал на другие разбитые плиты. Отчётливо виднелись все сколы и борозды, от ударов всё тем же топором. Их было множество, а также – остатки застрявших в них волос: каштановых, рыжих, светлых и тёмных, женских, детских, мужских. Сколько ж бездушные твари убили народу. Здесь, на Синих Озёрцах, и на других станциях по ходу следования поезда…

Рухнувший викинг попытался поднять ослепшую голову, но у него не вышло. Только натужно засипел, пуская пузыри и розовые слюни. Выдохнул изо рта, как паровоз, технический пар, после чего быстро сник. Не сдюжил. Начал подыхать, издавая утробные стоны.

– Что?.. Погрустнело?.. – спросил Дмитрий злорадно. – Так-то оно…

Пальцами дотянулся до топора и подтащил к себе. Опробовал сначала ладонью рукоять: шершавая и ухватистая, как раз по его руке. Но когда приподнял целиком, ойкнул и тут же выпустил. Тяжеловат оказался инструмент, с раной в боку с таким не управиться…

В следующий же миг он едва успел откатиться. У бота-викинга внезапно лопнуло брюхо по шву, и из утробы, весёлой озорной гурьбой, полезли синюшные внутренности. Хорошо, что у пола, видимо, был лёгкий наклон, вся смрадная масса сместилась в другую сторону. Туда же и потекло тягучими лужами жидкое. А в вылезших наружу кишках копошились длинные толстые черви. Надо же, оказывается, мог гнить и созданный мир, искусственный…

Поднялся кое-как, и снова пошёл. Совсем уже близко маячили впереди заветные двери. Вероятно, через них и попадали в здание вокзала, что б не обходить снаружи улицей. Обернулся, глянул. Сверху вовсю валил сизый дым, сборщики где-то застряли в залах, не появились. Зато внизу, в том месте, где разлёгся «уставший» викинг, у одного из четырёхметровых клоунов из пасти вдруг потекла слюна. Тоже, как оказалось, бот. Хорошо, что и он сломался. Иначе бы стащил его ещё со ступеней эскалатора, такими-то длинными как садовые шланги ручищами. Клоун этот, с неописуемо горьким выражением лица, размалёванного под Джокера, провожал его злым и тусклым скорбным взглядом. При этом издавал горлом тихий зловеще-урчащий звук. От такого умильного мурлыканья по спине побежали мурашки размером с собаку. Воистину был жестоким ум, сотворивший эту игру ради утех сильнейших. Гореть ему в аду – не перегореть. Не в выдуманном виртуальном, а в самом настоящем, с чертями, котлами и прочими перлестями…

Перед переходом из торгового центра в здание вокзала Дмитрий остановился. Перевёл дух. Это были первые непрозрачные двери. Как в сказке оказались открытыми – только толкнул, и сразу вошёл. Зацепил рукой с пола ещё один огнетушитель, будто нарочно кто-то для него оставил.

Затем, увидев пожарный шкаф, вернул огнетушитель на пол и отворил дверцу, вытащил оттуда топор. Тот самый, что при пожаре был призван крушить двери и окна, намного легче и манёвренней, чем здоровенный боевой, как у дохлого викинга. Дмитрий не помнил, видел ли такие топоры в реальной жизни, но в голливудском кино они висели на стенках всюду, и выручали каждого угодившего в затруднительную ситуацию героя. Иногда, правда, попадали в руки маньяков, но сразу появлялся Брюс Уиллис, отнимал у психа топор и им же убивал его. Оружие незаменимое и безотказное! Чуток, правда, показался тяжёлым. Но это уже его самого шатало от кровопотери, скрадывавшей остатки сэкономленных сил. Сейчас даже вилка с ножом могли показаться в тягость, ел бы за столом одними руками. Ничего. Потерпит. Главное – поднять и, роняя, ударить с силой. Все боты на Синих Озёрцах стали слабыми и медлительными.

Короткий коридор-переход между зданиями закончился. Однако сразу открыть последние двери и войти внутрь вокзала он не решился. Руки дрожали, и не в одной кровопотери было дело. Следовало постоять немного, успокоиться. Вот же сволочь – отвёртку всадил! Исподтишка! Обидно-то как, аж злость накатывала…

Продышавшись, Дмитрий собрался с духом и сделал шаг.

Но едва вошёл в открывшиеся двери зала ожиданий, то чуть не вскрикнул от боли. Пришлось сразу резко рухнуть на скользкий пол, и сделать это плашмя. Через весь зал в длину, от стенки до стенки, рядами стояли мягкие сиденья, возвышалось с десяток опорных колонн и торчали обычные стенды с рекламой. За всем этим можно было легко укрыться, и сейчас он видел, от кого. Вдоль левой стены, что всеми своими выходами и окнами до потолка смотрела на привёзший их поезд, шагало сразу четверо сборщиков-милиционеров. Пока они шли спиной к нему, и увидеть его появления не успели – сам первым упал, как только заметил угрозу.

А едва животом и локтями коснулся пола, увидел лежавшего поблизости Саймона. Тот разместился под соседней секцией с сидешками, и поглядывал оттуда печальным коровьим взглядом. Чуть оба не влипли, вовремя успели спрятаться. Саймон, видно, лежал тут давно, а он, вот, заполз только что.

Мысль о зажигалке вернулась снова. Конечно, при таких церберах на вокзале прижигать рану было крайне опасно. Как пить дать, заорёт в голос, и никакие кляпы не помогут. А ещё, чего доброго, потеряет сознание, и окажется на время беспомощным. Делать, однако, было что-то нужно, под рёбрами изрядно намокло. Кровь не хотела останавливаться и тошнотные качели в глазах постепенно усиливались.

То, что с Саймоном тоже могло оказаться что-то не так, он понял ровно через секунду, когда повернулся к нему лицом, и они во второй раз встретились взглядами. Всмотрелся в него внимательней. Всем видом друг по несчастью теперь походил на настоящий манекен или музейную фигуру из воска. В глазах застыли мольба и страх, а губы и щеки смотрелись бледнее той плитки, на которой оба лежали. Слабо шевелящийся рот будто пытался что-то сказать.

Сжав зубы и прикусив губу, Дмитрий выкатился из-под своей секции сидений и бесшумно подполз к товарищу. Лишь вблизи разглядел, что в правом боку парня торчала такая же отвёртка. Не иначе, как боты ограбили магазин «Всё для Дома». Только засела она намного глубже, почти по рукоять. И Саймон, поддавшись чувствам, от страха так округлил глаза, будто пытался их из себя выдавить.

– Как же… вы меня понесёте?.. – прерывисто произнёс он. – Вы же понесёте?..

– Шшшшш… – успокоил его Дмитрий, приложив к губам окровавленный палец. – Вытащим как-нибудь. На простынях…

Где же их тут взять, эти простыни... У самого рана в боку была ненамного лучше, но он хотя бы держался и мог передвигаться самостоятельно. Вся их ситуация ухудшалась на глазах. За всю свою жизнь в деревне Дмитрий не ввинтил отвёрткой ни единого шурупа. Всё больше – молоток да гвозди, рубанок, топор, лопата, вилы, грабли. А тут их обоих «пришурупили». Да так ещё ловко…

– Где все? – тихо спросил он бледного, как отжатый творог, рок-басиста.

– Валька успел… – произнёс Саймон. – Панель переставил… Скачет по крышам вагонов… Преследуют… А Соня… Соня сбежала…

Словно молотом по голове ударили.

– Сбежала?.. Куда?.. – не понял Дмитрий и приложил свою руку поверх руки Саймона, помогая прижать ему рану.

– До поезда… с ботом она дошла… – затрачивая неимоверные усилия на каждое слово, продолжал говорить Саймон. – Но испугалась чего-то … Вырвалась и побежала назад…

И тут он её сам услышал. Милиционеры, удалявшиеся от них, приближались к дальнему углу зала ожиданий. И в этот миг девочка подала оттуда голос. Заплакала.

Дмитрий откатился от Саймона и подобрал оставленный топор. Сам едва не крича от боли, пополз дальше, пролез под двумя параллельными секциями сидений и выглянул между крайним рядом и смотрящими наружу витринами.

Сонечка сидела на полу. В самом дальнем углу, вжалась в него спиной и уткнулась лицом в ладошки, локтями упёрлась в коленки. Четверо же подходивших к ней «милиционеров» остановились рядом.

– Почему ты здесь одна, девочка? – спросил её один из ботов монотонным безразличным голосом.

Плач Сони стал только громче.

Но даже сквозь слёзы, выкрикивая по одному слову, она отвечала так, как её научили:

– Я… жду… родителей…

Молодец!.. Девочка заревела протяжней, однако, такой ответ ботов-милиционеров устроил. И, очевидно, устраивал уже не в первый раз. Человека они в ней не чувствовали, Валькин чип на её крохотной ручке работал. Просто реагировали на картинку с ребёнком, которых в поезде среди ботов было тоже немало, и подошли проверить. Она ж тут была одна.

Постояв немного, все четверо медленно развернулись и каким-то странным демаршем пошагали вдоль витринной стены обратно. А сквозь огромные окна зала было видно, как в пятидесяти метрах от вокзального здания их 22-й фирменный поезд тронулся и тихо покатил вагоны туда, откуда на станцию надвигалась штормовая тьма…

Ещё три раза у него на глазах уходили и возвращались обратно в угол Сони те четверо «милиционеров». И делали это как заведённые. Вот прицепились, суки бездушные! От сбоя в системе игры у них «закольцевался» этот проверочный алгоритмом. Всякий раз задавали ей свой вопрос, и получали на него ответ. Пока девочка ещё держалась, непонятно как, но всхлипывала судорожно всё громче и громче, приступами, уже и не плакала. А Дмитрий лежал беспомощно на полу и ничего не мог поделать, кроме как наблюдать. Болью всякий раз отдавалось в боку, когда он в бессильной злобе сжимал рукоять топора. Даже против замедленных ботов, от которых сам отличался теперь немногим, выстоять одному шансов не было. Саймон неподвижно лежал неподалеку, и время неумолимо отсчитывало минуты. Пока, наконец, в следующий обход что-то не изменилось.

Трое из ботов неожиданно повернули на полпути своего маршрута. И шагнули вдруг в сторону центрального выхода – тех самых дверей посередине, через которые Соня, Саймон и Валентин Иванович попали сюда. А четвёртый отстал от них у дальнего выхода, «застрял» почти рядом с Соней. Глупо как-то подвис там в пространстве и начал топтаться на месте, чем напугал ребёнка только больше. Рёв маленького Гномика быстро возобновился, откуда-то на плач у Сони появились новые силы. И это было даже на руку. Не будет слышно шагов.

Дмитрий дополз до раненого басиста. Хотел предупредить, что скоро вернётся, но… предупреждать оказалось некого. Какая-то счастливо-безмятежная улыбка застыла на лице несчастного Саймона. И быстро тускневшие глаза светились последней радостью. Такой неподдельной и настоящей! Наверное, играл свой первый концерт. Не только мир этой игры начинал нестись по глубокой «борозде» стремительно, но и их собственные жизни вместе с планом на спасение угодили в ту же колею...

Цинично, но отвёртка, решил Дмитрий, Саймону больше не понадобится. Тем более в его боку. Он вытащил её оттуда с трудом. Тело не хотело отдавать инструмент, и когда доставал, то чувствовал, будто вынимает из собственной плоти.

Затем встал на ноги и пошёл. Ощутил, как в воздухе появился запах свежего дыма. Пожар, который он устроил в торговом центре, набирал свою силу. Тогда как у него они стремительно заканчивались.

Сонечка заметила его, когда он оказался довольно близко. И Дмитрий взмахнул рукой. Вогнал в глаз развернувшемуся к нему и попытавшемуся тянуть руки «милиционеру» отвёртку. Упал вместе с ним и втыкал в него остриё снова и снова, пока тот не перестал шевелиться.

Отполз от него в сторону, прислонился спиной к ближайшим сиденьям. Попытался улыбнуться и даже подмигнул незаплывшим глазом Гномику. Глупо было стараться развеселить таким вот странным образом перепуганного насмерть ребёнка. До этого за ней всегда смотрела Леся, после неё развлекал несчастный Саймон. А сам он едва ли два раза воды принёс и еды из ресторана. Да, кстати – спас ещё на Красных Землянках! Но только вся эта предыдущая возня сойдёт скоро на нет, если Соню не посадят в 21-й поезд…

– Ты посиди чуть-чуть, Гномик, я сейчас… – насколько можно мягче попытался сказать он Соне.

Обрывок какой-то грязной тряпки лег между зубами. Крутанулось колесико зажигалки, и показалось пламя. Больно, не больно, а нужно было останавливать кровь. И раз разом он прижигал свой бок горящей тряпкой и огнём зажигалки, пока перед глазами не поплыло и не затошнило до рвоты.

Остановился. Сплюнул несколько раз, отдышался, прокашлялся. Бросил зажигалку на пол и на коленях подполз к Соне. Сел уже рядом с ней, усмехнулся нервно и коротко. Подобрал валявшуюся бутылку воды, которую сам для неё и снаряжал, сделал несколько громких глотков. Затем осторожно приобнял девочку за маленькую головёнку со смешно заплетёнными косичками-бубликами. И как только коснулся волос пальцами, Соня вдруг вся прильнула к нему, цепко обхватила ручонками шею, и плакала на нём тихо, но уже без остановки. Он же давал ей время успокоиться, просто молча сидел и смотрел вперёд.

– Страшно?.. – спросил Дмитрий Соню, погладив по волосам. – Не бойся… В поезд нужно вернуться обязательно. Доехать на нём до конца, до Москвы. А мама и папа встретят тебя на вокзале…

Врать было совсем не стыдно. На что-то другое времени не оставалось. Рану он прижёг хорошо, но это всего лишь отсрочка – лучше не станет, но хуже не случится. Трое милиционеров снаружи сохраняли подвижность и бродили туда-сюда, но сквозь отражающие стёкла витринных окон не видели их внутри вокзала. Да и им с Соней всё равно нужно было на другую сторону. На сторону, выходившую к путям, где на крайнем из них всё ещё ждал 21-й поезд. Неизвестно, как задержал его отправку их невидимый друг. Завалов из снега сделать, вероятно, у него не получилось, на Синих Озёрцах всюду стояло лето. Потому нужно было спешить. Пространство рушилось, и тьма стала ближе ещё на пару-тройку километров.

– Я боюсь… – всхлипнула Соня, не желая отрываться от его плеча. – Поедем со мной. Я не хочу ехать с добрым глупым дядей…

– Не бойся, – успокаивал ее Дмитрий и всё гладил и гладил по голове. – Мама и папа тебя заждались, ты должна ехать…

Затем, привстав на колени, он оторвался от Сони и поднялся на ноги. Сунул отвёртку в карман и сообщил девочке, что отойдёт недалеко. Вернулся в другой конец зала за брошенным топором. Там задержался ненадолго и постоял над распростёртым телом Саймона, после чего закрыл ладонью бедняге глаза.

А когда шёл обратно за Соней, то на нужной им стороне вокзала увидел сквозь стёкла, что сборщиков ходило снаружи не меньше шести-семи. Странно, что до сих пор никто из них не вошёл внутрь. Наоборот, последние сами покинули здание, бродили теперь у стоянки с авто, но с другой стороны. Вероятно, желали отловить их на улице, или совсем в голове программы перепутались. Войди они сюда все разом, девять-десять ботов с обеих сторон, уйти от них было б тяжело. Наверное, даже невозможно.

– Пойдём, – позвал он за собой Соню. И взял её за ладошку.

Бот, который лежал до этого неподвижно рядом с последней секций сидений, выкинул вдруг резко вверх руку. Соня от неожиданности взвизгнула. Как долго сборщик там находился, Дмитрий не знал, они лишь проходили мимо него, не заметили сразу. Только и успел почувствовать, как другая уже отвёртка вошла ему в ногу.

Присев резко, ударил лежавшего бота кулаком по виску. Ударил второй раз, третий, четвёртый, после чего тот перестал двигаться. Рывком выдернул из своей ноги инструмент, упал на пол, и пока не начал истекать кровью из другой раны, сорвал с себя майку, перетянул ей туго икру. Выдохнул. Вот же нежданчик…

Взглянул затем сквозь окна наружу. Кивнул девочке и показал пальцем, что б постаралась не реветь, а двигалась за ним молча. Поднялся и доковылял с горем пополам до витринных окон.

Как и в торговом центре, фасадные стены зала ожиданий, смотревшие на поезда в обе стороны, были сплошь из стекла и тоже тонированы. Потому лбом он прильнул к витрине без опасений. Увидел и пересчитал всех снаружи, тогда как его самого видеть они не могли. Да и рассмотреть по-другому уже не получалось – в глазах начинало скакать и двоиться. Картинки бытия распрыгались, будто резвящиеся в траве кузнечики.

– Ну, надо же!..  – выдохнул он вдруг от удивления.

Точно так же, как подпрыгивали перед его глазами картинки этого мира, слева впереди, на втором вагоне 21-го поезда, скакал и прыгал, защищаясь своим мачете, Валька.

Панель, как сообщил Саймон, Фарадей переустановил. Только вниз с вагонов спуститься пока не мог. Двое ботов с разных сторон пытались подобраться к нему по верху, заходили одновременно сзади и спереди. Ещё двое поджидали со своими полосатыми дубинками-зебрами внизу. Не все они переставали функционировать одинаково, эти были ещё достаточно бодры и Вальке приходилось туго.

Правее, прямо напротив них, в седьмом вагоне, на ступеньках растерянно стоял Валентин Иванович и всматривался в их сторону – в сторону вокзала. Валька его перепрошил, но бот, вероятно, не знал, как поступить, если ребёнок, с которым он должен был ехать, вдруг от него убежит. Вниз на перрон он не спускался, но и назад в вагон тоже не уходил. И это было хорошо, нужно было воспользоваться случаем. Шестеро ботов усердно топтались возле здания вокзала рядом, между центральным и левым выходом, напротив третьего вагона. Нужно было только их немного отвлечь, чтобы Гномик беспрепятственно доковылял до седьмого к Валентину Ивановичу. И, конечно же, убедить её саму на вокзал не возвращаться.

Вот только как это сделать, Дмитрий не знал. С родной племянницей из-за её малых лет они почти не общались. А других детей он видел только на улице, в магазинах и… рейсовых поездах. Будь эти поезда все неладны, вместе со шпалами и машинистами!

– Гномик… – подозвал он к себе Соню, которая стояла в сторонке, не всхлипывала, а обнимал сама себя за плечики, смотрела сквозь окно и будто ничего не видела. Он даже успокоить её толком не мог – кто б самого его успокоил после смерти Саймона!, – наоборот, опять оставил где-то в стороне, тогда как должен был не отпускать руки и держаться всегда рядом. Не так же, как он – молчит, не пищит, и хрен с ней, уж ладно!..

– Сонечка… – назвал он её по имени, как называла мама. Съехал по окну плечом, что б не напрягать пресс, и опустился на одно колено. Он видел, что так делают взрослые, когда уговаривают совсем маленьких деток. Нарочно становятся ниже ростом, дабы завоевать доверие и говорить на равных. Гномику доходило семь, но она и вправду была мала, как настоящий сказочный гномик.

– Соня… – произнёс он ещё раз.

И тогда она повернулась. Затравлено посмотрела с трёх шагов, скуксилась, заплакала опять и подбежала к нему. На глазах у неё происходило чёрт те что, попробуй объясни ребёнку, что добрый дядя Дима убил не людей, а двоих злющих-презлющих ботов. Наверное, каким-то своим детским чутьем она понимала, что её защищали, помнила, как куда-то исчезли её родители. Иначе б не подошла к нему во второй раз и не уткнулась зарёванным личиком в шею.

– Гномик… – вздохнул Дмитрий, слушая беспрестанные всхлипывания. – Давай поиграем?..

Он заговорил тихо. Как будто вспомнил сказку, которую слышал от своей учительницы в первом классе. И вспомнил все её неповторимые интонации, бархатный завораживающий голос, добрый и тёплый взгляд. Её им хотелось слышать много и долго, весь класс любил Надежду Константиновну. И когда она говорила, все замирали, слушая на продлёнке её восхитительные истории.

– Ты выйдешь через главный выход, – показал он на него Соне рукой, другой продолжая гладить по голове словно котёнка – лучшего успокоения для неё Дмитрий не придумал. – А я – через крайний слева… Только я выйду первым. И когда все начнётся, ты побежишь. Побежишь так, как никогда в жизни не бегала… Будто за спиной выросли крылья… Помнишь про крылья?..

Соня всхлипнула громче, сглотнула. С Лесей они говорили про крылышки за её спиной, чтобы она улетела с проклятого поезда.

– Ты улетишь на них, и ни разу не обернёшься… Этот маленький Гномик понял меня?

– А ты?.. – рыдания назревали в её глазах, голос дрожал.

– Я за тобой… Обещаю.

И Сонечка… она оказалась настоящей умницей. Он никогда ещё не встречал таких смышлёных детей, а, скорее, просто к ним не присматривался. Всего-то нужно было пожалеть её и обнять, прежде чем отправить в поезд с незнакомым дядей. И обмануть, что уже утром она сможет увидеть родителей. Отвёртку, убившую у неё на глазах таких же двоих, что уводили маму с папой, Соня сжимала в ладошках крепко как волшебный меч. Он ей отдал её, сказав, что та из настоящей сказки. С таким оружием в руках маленький Гномик стал непобедим. Храбро он отправился к дверям центрального выхода. И ждал, пока «главный полководец» не выйдет наружу первым, не положит начало сражению. Так они договорились выиграть эту войну…

Двери наружу открылись. И Дмитрий шагнул, спрятав за спиной пожарный топор.

– Я заблудился!.. – громко прокричал он, выходя через левый выход из здания вокзала.

Все шестеро ботов повернули к нему головы. Увидели сразу, что он человек. Но пока не нападали, стояли будто в недоумении.

– Родители ушли… Я не знаю, что делать, – продолжал он нести ерунду, проверяя, как отзовутся на это боты. Прежде давно бы уже набросились, как тогда, в поезде. Но сейчас их реакция затормозилась. Программы прошивки, дававшие сбой в погибавшем пространстве, заставляли перебирать их всевозможные ответные коды, и делалось всё это крайне медленно. Чёрное же небо постепенно приближалось, а метеоритный дождь сверкал теперь ярче, чем ночью. Скоро он доберётся сюда вместе со всей чернотой. Вот тогда и начнутся адские пляски!

– Мне нужно вызвать такси, у меня кошелёк украли… Собака дома осталась одна, акции банка выросли до небес… – говорил он ботам без остановки. И видел в то же время, как Соня неслась по дорожке к перрону крылатой ласточкой. Она не сдержала данного слова и раз обернулась, взглянула на него мельком. Но он был рад, что с толку её больше ничто не сбивало. А когда двое ботов сообразили, отсеяли чушь, которой он потчевал их издыхающие процессоры, Дмитрий достал из-за спины топор. И сам, не дожидаясь атаки, бросился на них словно взбешённый тур.

– Риэлторы опять обманули!.. – с задором крикнул он напоследок, нанося удар тому, кто первым подскочил к нему с полосатой палкой.

Сбить с ног успел только одного. Разнёс ему ударом голову надвое. А дальше из рук вырвали топор, когда подключились остальные пятеро.

Безоружным надолго не остался. В ладонях, из кармана, появился острый штырь, который выломал из сиденья в зале ожиданий. Боты сначала повалили его, но Дмитрий быстро вырвался и вскочил. Вонзил своё орудие одному в живот и, обхватив его руками, вместе с ним налетел на огромную хрупкую витрину вокзала.

Звон стекла – и они ввалились в заполнявшийся дымом зал ожиданий. Торговый центр справа пылал вовсю и огонь перебросился на вокзальную крышу. Биоботам дым не казался вроде ядовитым. Но и так хорошо – в его пелене можно было укрыться.

Дмитрий продвигался осторожно между рядами и видел, что преследовавшие его были дезориентированы. Отступал по большой кривой, оглядывался, чтобы не упасть. Першило в горле и старался не закашляться. Скоро из-за разбитых окон весь дым на время рассеется. Пока пожар не проникнет внутрь по-настоящему.

А когда он сделал круг и снова оказался на улице, вышел через другие двери, увидел, что Сонечка была уже на руках у Валентина Ивановича. Дверь так и не закрылась в вагоне за ними – не было проводницы. Но поезд тронулся, и Гномик с ботом покидали тамбур. 21-й состав уезжал от настигавшей его с горизонта темноты. Валька же, как истинный джедай, продолжал размахивать мачете на крыше второго вагона, сражаясь с последним из наседавших сборщиков. Может, и ему ещё фортанёт, придумает что-нибудь и спасётся тоже…

В шею ударили со спины. Снова уронили на шершавый асфальт. Дмитрий откатился от ударов ногами и, резко встав на ноги, зарычал. Взревел, будто раненый тигр, начал кромсать их штырём направо-налево. Набрасывался свирепо, получая со всех сторон тычки, падал, вставал, и сам наносил в ответ удары. И под конец, когда силы оставили, рухнул в последний раз.

Физической боли он не ощущал. Удары градом сыпались сверху, но не было больше ни сил, ни желания, ни воли от них закрываться. Поезд набирал ход и увозил Гномика в настоящую Москву, далёкую, красивую и родную. Скоро эта затянувшаяся песня с игрой в Другой Мир закончится навсегда. Даже если «пятый пассажир» разрушил надпространство не полностью, за дело возьмутся другие и довершат.

Вот, перед кем на самом деле стало ему неудобно – перед этим загадочным «пятым». Не дал ему насладиться триумфом падения игры до конца, поджёг ж/д вокзал, где тот, возможно, и прятался, с Валькиных слов. На разбитые губы напросилась даже неловкая виноватая улыбка…

Вот, перед кем на самом деле стало ему неудобно – перед этим загадочным «пятым». Не дал ему насладиться триумфом падения игры до конца, поджёг ж/д вокзал, где тот, возможно, и прятался, с Валькиных слов. На разбитые губы напросилась даже неловкая виноватая улыбка…

А ещё было жаль нелепого и безобидного пьяницу Саймона. Не отыграть ему свой первый концерт на стадионе. Да и последний, к слову, тоже. По крайней мере, выступит он не там, где собирался…

По небу между тем скользили тысячи длинных огненных струй. И разноцветные их следы больше не исчезали. Они застывали словно на огромном полотне, родившись из-под кисти невидимого художника-великана. Хороший же выдался прощальный салют, величественный, красивый. Запомнить бы такой навсегда…

Чучух-чучух, чучух-чучух, чучух-чучух…

Чучух-чучух, чучух-чучух…

Чучух-чухух…

Ччшшуууххх…………….................................

Часть 7++ (ФИНАЛ и ЭПИЛОГ)

Последнее, что он сказал перед уходом. А теперь пробирался по крышам к локомотиву. Дмитрий всё ещё видел его спину вдалеке, когда поднимал голову, – Валька полз только вперёд. Этот ни за что не отступит. Не какой-то боец или жёсткий спортсмен. Физик, математик, танцор, музыкант, КВН-щик. Неужели наборы генов героев настолько вдруг изменились? В опциях Вальки было ещё и вязание длинным крючком: на четвёртом курсе, когда Дмитрий сам был на первом, Валентин всех рассмешил – участвовал в конкурсе вместе с девочками. Связал, кажется, шарфик с носочками. Чего уж смешного, вытаскивал теперь их зад раз за разом.

«А если узнают? Что это игра. Ведь мы же узнали…»

«Именно, – хлопнул по плечу Валька. – Вот она и есть, вторая лазейка отсюда – узнать, понять, что это игра! А у каждой игры есть правила. Их перечень ограничен программой. И если их выучить, можно попробовать выиграть. «Пятый» об этом знает, и нам не сказал. Не хочет или не может отсюда уйти. Но мы уйдём сами, и выведем его …»

Надежда. Вот, чего никогда не терял Фарадей. Дмитрий, когда несколько минут назад вдруг начал от всего случившегося приходить в тихое отчаяние, просто взглянул на щупленького жилистого Вальку, поправляющего на носу очки. Вспомнил затем про Гномика, про в большинстве своём безобидного и беспомощного Саймона. Тогда и устыдился минутной слабости. Справился с панической атакой и приготовился действовать. Только всем вместе, сжать зубы и делать! Иначе Гномик никогда не увидит Москвы, в которой села на поезд с родителями. А у них и подавно не будет шанса…

Насчёт же выиграть… Что и лукавить, жить-то очень хотелось. Знать бы ещё правила этой игры. Если Валька в них и разобрался, то возможности обговорить их по-настоящему у них пока не было. И, вероятно, не будет, пока не свернётся надпространство вместе с игрой. Пускай хотя бы вернётся с панелью и установит её на другой поезд, на 21-й, куда посадят Гномика с ботом. А там уже вместе что-нибудь попробуют, будет ещё, что к старости вспомнить…

Вот и Синие Озёрца. Издали походило на тихий пригород или большой рабочий посёлок. Надо же, целые дома, и много, по четыре и пять этажей! А, может, только их видимость? Прорисовка игры? Поезд сильно замедлился, но минут через пять, без опозданий, он будет на показавшейся станции.

Вокзал на Озёрцах располагался между ветками путей посередине. И представлял собой огромное двухэтажное здание, из белого кирпича, с подобием торгового центра рядом. То, что было внутри этого центра и отчасти в здании самого вокзала, Валька и назвал «аттракционами», а ему самому о них рассказал «пятый пассажир». Некоторые из похищенных людей, дотянувшие до этой станции в поезде, закончили своё существование в них. Так развлекались невидимые играющие. Сборщики-милиционеры доставляли жертвы к аттракционам, и вот там начиналась настоящая охота на живых. Игровое сафари – единственное верное и жестокое слово и суть.

Дмитрий, сидя с разбитой головой в вагоне-ресторане, думал ещё тогда, что все обречены. Если они в игре, то ничего не спасёт: большой брат повсюду, он видел их и наблюдал. Но, выяснилось, что есть и слепые зоны, и прочие недоработки игры: легко перепрошиваемые боты, пустые зоны у границы надпространства, иные лазейки. Всё, что сделано было одними, другими может быть так же понято.

К тому же, как начался большой системный сбой, запущенный «пятым», в игру больше никто не вступал. Функционал её стал примитивней, и боты следовали дозволенному набору алгоритмов на картах. А разработчики тем временем пытались всё дистанционно исправить. Именно потому у последних людей, приехавших на поездах-сборщиках, появился хоть какой-то шанс, зародилась надежда выбраться. Как это было жестоко – оставить игру саму по себе, зная, что она продолжает забирать людей. Вот почему «пятый пассажир» оставался здесь – чтобы прекратить это сафари навсегда, своими глазами увидеть гибель бездушной игры. Иначе поток людей из реального мира не прекратится. Игра никогда не наестся. Нет чувства голода – нет ощущения сытости…

Однако, пора было и спускаться. Наверх, на крышу вагона, он вылез через окно, вслед за Валькой. Что они успели проговорить с Фарадеем за полчаса внизу и здесь, на крыше – то и проговорили. Саймон присматривал за Гномиком, Валентин Иванович должен был выполнять любые указания и не отставать, быть вместе с Сонечкой, а сам Дмитрий стал направляющим и отвлекающим. Каждому досталась отдельная роль.

Станция Синие Озёрца была не очень удобной: от перрона до здания вокзала плюхать было метров пятьдесят. Это если по прямой, минуя все обходные дорожки, через обширную зону стоянки машин и вокзальной торговли.

Ещё пятьдесят метров, пройдя через сам вокзал, шагать затем до 21-го поезда. План Б гласил о том, что вокзал-таки можно обойти: с правой стороны или со стороны торгового центра слева. Но на открытой местности соперничать в беге с ботами-милиционерами было не очень разумно. Пробовать обходные пути собирались лишь в крайнем безвыходном случае. Валька бывал на этом вокзале, как и на всех других. И пришёл к пониманию, что «пятому пассажиру», раз он покинул поезд и объявил создателям игры войну, легче всего было укрыться в одном из закутков огромного здания. Слепых зон в нём должно было быть предостаточно – они были частью игры и долей интриги. Несколько из них Валька сумел вычислить. Дмитрий только и успевал ручкой разрисовывать себе ладонь, пока Фарадей объяснял ему. Слепые зоны могут пригодиться, когда будут пробираться к 21-му поезду…

Ну, всё-всё. И вправду хватит. А то опять начинало потряхивать и в висках застучали молоточки. Лежать и размышлять, настраивая себя на успех, можно было бесконечно. По крайней мере, до конца существования этого мира или до завершения самой игры. Теперь – только вперёд. Иначе будут пролежни.

Дмитрий подтянул тело руками с середины к краю крыши, и осторожно спустился через окно обратно внутрь вагона. Ещё пара минут, и можно будет действовать.

Саймон с Соней на руках, которая молчала и больше не хотела говорить, и Валентин Иванович уже ждали его. С ботом-старичком проблем не будет. Внешне в нём вроде ничего не изменилось, по-прежнему был доброжелателен и очаровывал скромной интеллигентной улыбкой. С этой улыбкой он и хотел сначала выманить его из поезда при первой их встрече. Сулил ему телефон, чтобы с него он дозвонился до Вальки, а сам подталкивал зайти за здание вокзала. Мол, лучше ловит связь. На всех станциях «аттракционы» начинались где-то там, в вокзалах или рядом. Как раз в местах, где поджидала смерть.

Зато теперь полезность Валентина Ивановича стала предельна проста – бот, он и есть бот. Даже боты-милиционеры не сообразят, что деда не должно быть на пустой без других пассажиров-ботов карте – у них в голове такое не прописано. Просто примут за своего.

«Часы» Фарадея с чипом-глушилкой сидели уже на руке у маленькой Сони. Вот её одну могли остановить. Даже с такими часами. Потому что ребёнок должен всегда находиться со взрослыми. Валька это выяснил, когда покопался в голове Валентина Ивановича, подключался к ней через порт на затылке. Просмотрел стандартные для ботов социальные установки. Успел заодно сделать дубль инструкций для деда, чтобы Соня нормально добралась до Казанского вокзала. Вот же будет заварушка, когда она доедет. Ведь она будет не одна, бот-Валентин Иванович тоже пройдёт с ней через «выход» в надпространстве. И оба сойдут на вокзале в настоящей Москве. Валька даже злорадно усмехнулся, потирая от удовольствия руки. Случится настоящий прорыв в науке! Созданный биобот попадёт в руки учёных, а игра и подобные ей миры перестанут быть тайной всесильной элиты…

Потом, прежде чем уйти, Фарадей надел на себя вторые часы с чипом. Работали плохо и батареи должно было хватить едва ли на тридцать минут. Это был риск – заставить внезапно с помощью созданных чипов исчезнуть сразу двоих, его и Гномика. «Пятый» обещал «потерять» в системе лишь одного и про второй чип не знал – Валька его тогда ещё не активировал. Но будет ли так внимательна система игры, когда сама была на грани краха и гибели? Собственно, выбор был у них невелик, без этого риска всё остальное имело мало смысла. Валька должен был незамеченным пробраться вместе с панелью на другой поезд и установить её там. Повезёт, если в кабине управления 21-го никого из ботов не окажется. В их, 22-м, одному из них Вальке пришлось отчекрыживать голову.

А как только установит панель, переключит её на переход в их мир за станцией Красные Землянки, тогда этот чип ему станет не нужен. Таков был их план. С кучей непостоянных деталей, но все же он был.

– Ты как – готов? – спросил Дмитрий Саймона, получившего запрет на алкоголь и державшего в руках раздобытый в купе проводников двухлитровый пакет томатного сока.

– Угу, – ответил тот.

– Тогда пошли! – сказал он им всем. Точно так же, как пару минут назад заставлял себя спуститься с крыши вагона, что б приступить к предпоследнему раунду.

Поезд протяжно зашипел и смачно чихнул. Дёрнулся в последний раз, заскрипев колёсами, после чего остановился. Вчетвером они вышли в тамбур вагона. Проводницы там не было и выход открыли сами. Карта игры оказалась без людей. То, что и было нужно.

Первым со ступеней выглянул бот. «Пусто», – сообщил Валентин Иванович, не заметив сборщиков в белом снаружи.

Тогда все четверо соскочили на перрон. Бот взял Сонечку за руку, и вместе они, от путей, направились к массивному зданию вокзала станции. Двинулись краем площади с пустыми такси, мимо осиротевших киосков и пункта находок. Валентин Иванович и Гномик устремились по длинной дорожке, наискосок, не привлекая к себе внимания. Даже если увидят сборщики, на них никак не отреагируют – взрослый и ребёнок шагали вместе.

Дмитрий же с Саймоном остались. Шмыгнули сначала на рельсы, под поезд, и двинулись низом, что б вылезти на перрон чуть дальше. Оттуда намеревались рвануть к вокзалу напрямую. Из их четырнадцатого вагона бежать было далековато, и длинной дорогой, как у Сони с Валентином Ивановичем, могло не выйти. «Милиционеры» оккупировали большую часть поезда, потому до нужного седьмого идти пришлось под составом. Оттуда уже пулей полетят к главным дверям, которых у здания вокзала всего было четыре. Пока на перроне, к счастью, не появилось ни одного «жандарма в царской форме». И было по-утреннему зябко. Едва ли не холодней, чем на крыше вагона, когда они подъезжали к станции. Кажется, на этом участке безлюдной карты стоял ранний август или самый конец июля – на месяц позже, чем в их настоящем мире. То-то рассвет задержался на целый час.

Зато повсюду дышало зеленью лето. И снега не наблюдалось ни с одной из сторон состава…

Первое, что сделал Дмитрий, когда оказались под седьмым вагоном, – отобрал у Саймона сок. Прошёл с ним метров на десять дальше, открыл там пакет, высунул из-под поезда руки и выдавил на асфальт до последней капли. Такое пятно увидят издалека. И только так Валька сможет понять, что все они вместе на той же карте. На других картах «кровавой» лужи не будет.

– Ну, что, пора? – тихо и беспрестанно ныл в ухо Саймон, когда они снова были вместе и выглядывали из-под поезда как из окопа. Двери по прямой были от них всего метрах в сорока. Но Валентин Иванович и Соня до здания ещё не дошли. Их дорожка огибала маленькую вокзальную площадь, и двигались они теперь через узенькую и короткую аллею с тополями. Скоро должны были оказаться на месте. Шли как две уставшие черепашки.

– Пусть зайдут в двери… – сдерживал басиста голосом Дмитрий. Всё-таки надо было взять коньяк, со своей соской во рту Саймон был намного спокойней. Целый месяц плавал на драккаре с зелёным змием и синими парусами. А тут ему вдруг: «Сушите, сударь, вёсла!».

Радовало другое. Перрон был будто вымершим, ни одного сборщика-милиционера не появилось до сих пор. И когда Валентин Иванович завёл, наконец, Сонечку в здание вокзала, вырвался вздох облегчения.

– Пора, Саймон… – дал Дмитрий долгожданную команду басисту.

А в этот же миг, слева и не очень далеко от них, от первого вагона с локомотивом, Валька Фарадей припустил трусцой. Он побежал в том же направлении, куда собирались они. Только намеревался обогнуть здание вокзала, чтобы оказаться напрямую у 21-го поезда. Руками Фарадей крепко обнимал панель управления. Как заяц настоящего дёру дать он не мог, поскольку панель была только одна. Излишняя спешка, как известно, частенько доводила до худого. Уже хорошо, что первый же их план, нацарапанный наскоро «на коленке», начинал постепенно работать.

Выскочили с Саймоном из-под поезда. Вскарабкались на перрон. Сразу сорвались в лошадиный в галоп.

Но радость от первого успеха улетучилась мгновенно. Словно из-под земли слева появились двое «жандармов». Возможно, спрыгнули с их же поезда, вагона из третьего или четвёртого. И так же, неспешной трусцой, понеслись за ничего невидящим Валькой. За живого издалека могли его и не принять, но пожелали, очевидно, проверить, увидели глазами бегущий куда-то объект.

На слова времени не было. Дмитрий, для убедительности, крепко сжал на бегу плечо Саймона и подтолкнул его в сторону здания вокзала.

– Чеши, не оборачивайся!.. – негромко напутствовал он его и получил в ответ испуганный кивок.

Потом пронзительно свистнул, и на свист обернулись сразу трое – Валька и два преследующих его «милиционера».

– За мной, задроты!.. – крикнул он последним двоим. – Мне водить!..

После чего со всех ног припустил в сторону здания вокзала, но сильно правее – туда, где его подпирал боком «торговый центр».

Если б не такое короткое расстояние, то, понимал Дмитрий, шансов у него никаких бы не было. Он видел уже, как Саймон забежал в заветные двери. И теперь «басист-манекен» был предоставлен сам себе. Валентина Ивановича и Соню, если преследователи вдруг забегут внутрь, никто не тронет. А вот Саймону следовало от них укрыться. Он знал это и был проинструктирован на подобный случай.

Валька Фарадей между тем, обернувшись ещё раз, продолжил свой путь, но бежал теперь заметно резвее, на пределе осторожности, с их единственной панелью в обнимку. Не важно, что хотели от него «милиционеры» – просто проверить документы или Валькин чип-глушилка сдох и выдал в нём живого бегуна. Главное, что оба сейчас неслись уже не за ним, а за Дмитрием. И пытались отрезать его от крайнего входа в торговый центр.

Хрен ряженый обоим в руки! Три последних скачка – и Дмитрий первым влетел в эти двери.

Спешно огляделся. Долбанный аттракцион был отнюдь не метафорой. Горы цветных воздушных шаров, огромные клоуны высотой в четыре метра, два викинга ненамного ниже, в рогатых шлемах и с железными топорами. Большущий зубастый зелёный динозавр возвышался над всеми стоявшими в холле экспонатами. Очень похожий на него, но сильно крупнее, тенью прошагал сегодня ночью в озябшем лесу недалеко от Каменных Выселок. Не хватало ещё увидеть здесь других ночных призраков – летающих птеродактилей.

Посреди всего этого восторга, на второй этаж поднимался эскалатор. И лестница его исправно двигалась. Справа наверху шли офисы и бутики, а влево, видимо, уходило продолжение аттракциона. Там оно занимало аж две стены и всякого-весёлого глаза увидели в два раза больше! Клоуны, фигуры зверей, черепашки-ниндзя, супермены, Дональды, Микки, Гуфи – длинный широкий коридор был сплошь заставлен только ими. Игрушки во весь рост имитировали обычных посетителей, и настежь были открыты двери во все игровые залы. Таким быть должен праздник для детей! Стать бы снова ребёнком, чтобы попасть в такое веселье на час. И чтобы чудо это оказалось без подвоха…

Дмитрию хватило мгновения, чтобы, окинув взглядом, оценить все шансы. Сразу шагнул к эскалатору. Внизу особо не спрячешься, слишком много открытого пространства, невзирая на расставленные тут и там экспонаты. Фасадная стена здания, через которую он влетел в торговый центр, была почти вся из стекла. Но если снаружи оно отражало, то теперь изнутри было видно всё, что происходило на улице. Уже на эскалаторе, попутно прихватив с собой тяжёлый огнетушитель, он обернулся, и видел, как двое милиционеров подбегают к дверям. А от горизонта, широкой необъятной полосой, к их станции приближалась густая чернота. Всё походило на движение ненастья в сторону Москвы, и шторм надвигался по ж/д путям. Он был в каком-нибудь десятке километров от Озёрец. Однако сквозь витрины всё представлялось так, будто клубами по земле стелился чёрный туман и с аппетитом пожирал этот мир в надпространстве.

Внизу хлопнула дверь. Дмитрий не видел, а слышал её, потому что сам уже взлетал по эскалатору на последние ступени. На миг обернулся. И быстро понял, что глаза на улице не обманули – ещё снаружи показалось, будто что-то вокруг неуловимо изменилось. Двое преследовавших его увальней-милиционеров начали двигаться медленней. Один из них подволакивал ногу, другой обеими наступал как-то странно – выбрасывал перед собой далеко вперёд.

Более того, челюсть у первого показалась сильно перекошенной. Либо им обоим хорошо наподдали, и игра не успевала их восстанавливать, либо всё обстояло намного хуже. На последнее намекала чернота необычной бури – таким образом в их надпространстве «ломался» горизонт. Тогда, вероятно, всё потихоньку выходило из строя, включая агрессивных сборщиков, и начинало порхать по «борозде».

Стало даже любопытно, что будет со всей этой стройкой – железной дорогой, станциями, поездами. Сдавит как прессом и всё порушится? Строили многое здесь, на месте, лет десять эту брешь в пространстве заполняли дутым смыслом, готовили место для игры. Ничего. Если только выберутся отсюда, Фарадей во всем разберётся. Уж он-то разъяснит.

Поколебавшись миг, Дмитрий свернул налево. Нечего было делать справа, в офисах и бутиках. А вот среди персонажей Дисней-лэнда и прочих вымышленных миров спрятаться показалось легче. Затеряться среди них, обмануть двух неуклюжих ботов, и лететь стремглав обратно, к тем, кто от него всецело зависел и ждал через стенку его возвращения, в здании вокзала рядом.

О том, что он выбрал «лево», пришлось пожалеть довольно быстро. Один из клоунов, стоявший в коридоре к нему спиной, вдруг развернулся, открыл зубастый рот и, пропустив сначала мимо себя, довольно шустро похромал за ним следом. Успел его изрядно напугать.

А во второго клоуна Дмитрий едва не врезался сам. Хорошие борцовские навыки позволили среагировать огнетушителем – шарахнул с размаху по плешиво-рыжей голове.

Чвакнуло. И одновременно брызнуло в лицо чем-то похожим на кровь. Осознание того, что даже игрушки здесь были ботами, радости не добавило. Взгляд упал сразу вниз, сквозь прозрачный парапет – на шестиметрового динозавра на первом этаже. Тот, хорошо, пока не проявлял интереса к происходящей над ним беготне. Если и он окажется ботом, с зубами размером с две ладони, наступит полный трындец.

Коридор закончился и в лоб выросла стена. Налево был тупик.

Тогда он ввалился в детский зал справа, заставленный игровыми персонажами. Прямо в серёдке с улыбкой стоял большой Скуби-Ду. Щерился собачьим оскалом до ушей и в клятвенной дружбе тянул к нему лапы.

Внутри залы Дмитрий развернулся лицом к двери. Пригнувшись низко, попятился от неё задом. Глазами он своих преследователей пока не видел и просто пытался затеряться среди экспонатов. К счастью, большинство из них оказались игрушечными. Два клоуна только были ботами, но внутрь залы пока не зашли – оба застряли у входа снаружи. Один корчился и ползал по кругу с разбитой огнетушителем головой, другой начал реветь и заунывно подвывать. Пытался, вероятно, нагнать страху голосом. Надеялся выманить прятавшегося от него беглеца.

Вот как погибали здесь пассажиры поезда. Были насмерть затравлены ботами. И крепкий дух смерти всё ещё витал тут, в этом зале. Ни с чем не перепутать запах гниющей плоти. Наверное, плохо вычистили. Что-то где-то осталось лежать после последней бойни, и быстро завоняло. Запахов биоботы не различали.

Справа пошевелилось. Боковым зрением Дмитрий уловил грубое движение. Оказывается, прятался он тут не в полном одиночестве. Вовремя успел выбросить руки, потому что один из «милиционеров», затаившись, сидел здесь же рядом, на полу. Либо этот бот был совсем поломан и просто не мог стоять, либо услышал его шаги. Присел и поджидал потихоньку. Один его глаз был сильно заплывшим и из века что-то сочилось навроде бордового гноя. Бот зашипел неприятно ртом, когда кулаком ударил в бок, но получил в ответ удар по затёкшему глазу.

Странно, но дальше драться ни с кем не пришлось. «Милиционер-сборщик» после удара в глаз завалился на спину. Выпустил воздух, как сдувшийся шарик, раскинул широко в стороны клешни и быстро затих.

Рука же Дмитрия скользнула вниз к животу. Сперва он не почувствовал, но такого долгого остаточного ощущения после удара быть не должно. Опустил голову. И глаза увидели, а пальцы одновременно нащупали торчавший из тела предмет. Сучий «жандарм» всадил в бок отвёртку….....

Часть 7

До жути интересно! Ещё один переворот в мировосприятии – выдержать бы такое. Только начал привыкать к «тамбурной перезагрузке» и «временным моментам поезда», а тут намечалось что-то новенькое.

– Все оказалось намного примитивней.

– Куда уж… – произнёс Дмитрий вслух и сложил на груди руки, приготовившись слушать.

Валькины глаза горели.

– Другая реальность?! – распалялся он. И скорее всего, если взглянуть на обоих со стороны, говорил он сейчас и спорил с собой. – Хотя… как ещё это назвать, если тут и вправду настолько всё реально… Суть же намного проще! «ГТА». Не мир-паразит без деторождения и технологий, а первая реалистичная «ГТА», биотехнологическая, не виртуальная. Все люди здесь – боты. Продавщицы, милиционеры, проводники, проститутки на станциях «Ростица» и «Сунгур» – кстати, весьма красивые – все сделаны из биоматериала.

– А поезда? – Дмитрий аж подался вперёд. – Вокзалы? Небо? Деревья?

Но Валька поднял палец вверх.

– Часть этого создали «биотехнопрорисовкой». Другую часть запихнули в «раздвинутое» из нашего мира надпространство. Даже стройку здесь замутили обычную, с кранами и самосвалами, тянули настоящие рельсы, прокладывали дороги. Потому хрен тут что отличишь от обычного мира. Если только не дойти до границ – пределов, что лежат в сторонах от ж/д путей. Там можно упереться в ничто.  И я дошёл на днях, что б убедиться…

Эко его понесло! Как бульдозер по развороченным траншеям. И хуже всего могло оказаться то, что всё это будет правдой.

Однако для начала – выдержать такое хотя бы мозгом.

– Может, игра из такого уровня разработок эта не первая, – продолжал Валька с жаром, – но мы-то точно играем с тобой впервые. Это иллюзия для нас, что все тут живут давно, выросли и родились, стареют и умирают, радуются, плачут, пускают слюни, сопли, слёзы. Боты – вот, кто они все. Их жизнь – в микрочипах у них в головах. Как жёсткая память. Игре этой три года, я посмотрел, когда её впервые запустили в тестовом режиме. И ботам создают здесь память; не живым людям стирают и перезаписывают – живых тут попросту нет. Мы же с тобой всё помним? Потому что не боты. Я тоже чуть на это не повёлся, решил, что угодили в самопроизвольное отражение мира, или чей-то инопланетный сверхразумный эксперимент. На этом и построил изначально теорию. Свою, вместо того, чтобы разваливать чужую. Пока, наконец, несколько дней назад не нашел пару портов и не сумел подключиться к системам игры через ноут…

Вот это уже конкретно! Долой все теории, которые нельзя пощупать, потрогать. Учёные-физики порой до такого додумывались в своих сухих размышлениях, что вешайся без верёвки и мыла. А тут можно было посмотреть, что скачано в файлах, немного полистать…

– Заметил, что вокзалы и строения на станциях всегда одинаковы? Отличаются общим декором, стилизация под разные времена…

– Конечно, заметил, – ответил Дмитрий – Я же тут первый день…

Увлечённый Фарадей не услышал сарказма.

– Нет тут никакого апокалипсиса. Все страшные дыры в земле и пространстве затягиваются сами. А у «милиционеров» вновь прирастают головы. Прям как у Горыныча в сказке. Тут меч-кладенец нужен, чтобы башку отсечь окончательно. И я этот меч сделаю… В общем, Димка, ДВА МИРА В ЭКСПЕРИМЕНТЕ СОЕДИНИЛИСЬ В ОДИН! Реальный с виртуальным породили вот это игровое уродство. Понятно теперь, где мы?..

Дмитрий ещё раз взглянул на Валькин мачете с засохшими красными пятнами. Если он действительно в своих скитаниях по поезду срубал «милиционерам» головы, то отчего-то их было не жаль. Ну, если все вправду были ботами…

– Более того, нам по-прежнему нужно за Красные Землянки. Вход и выход в игру в надпространстве именно там. Панель на выход я перенастрою, теперь она почти работает. Я видел данные, из трёхсот участников игры за последние полгода двести девяносто пять не выиграли. Пятеро оставшихся – это мы. Все, кто пока не проиграл.

– Пятеро… из трёхсот?

Валька кхекнул.

– Могло быть и больше. Оно изначально так было задумано производителем – запускать живых, но опробовали игру на человекоподобных ботах. А вот с людьми она заработала по-настоящему. Живая кровь – живой адреналин для игрока!.. Потому все добрые разговорчивые старички, снежные заносы на рельсах, непонятная мобильная связь с неясными абонентами на другом конце, объекты в небе, бульдозеры, интерьеры – всего лишь часть игры, её прорисовка. Заодно – сбивающие нас с толку детали. Даже ссаная газета, которую вы все тут читаете – одна из таких деталей. Тот, кто это создал – полный псих. Жестокий, бессердечный, но гениальный. И очень богатый. Устроил ебучее сафари. Да тут же бюджет Аргентины!..

Мда… Валька Фарадей был головаст. Если один кто-то что и придумал, другой это разгадает обязательно. Никто не виноват в том, что Валька с чем-то столкнулся впервые, как и все они здесь, потому сначала допустил в расчётах ошибку. Зато сейчас, похоже, распутывал доставшийся ему клубок и крепко вцепился в конец найденной нити. Не ошибался ли он опять? Сложно сказать. Такой уровень знаний был выше понимания Дмитрия, гением он не был и первых мест, как Валька, на олимпиадах и конкурсах не занимал. Большой же разницы, полагал он, в скромном обывательском свете этого вопроса, для них все равно не было. Куда-то ведь они угодили, и, может быть, даже не важно, как точно в деталях всё обозначить. Главное – выбраться отсюда, из игры, из другой вселенной, из мира снов. Самим не под силу, но рядом был Фарадей. Других перспектив у них не имелось.

– Что за «карта»? – спросил его Дмитрий. – На твоем рисунке со схемой панели одно «окно» называлось «карты»…

Валька нервно почесался.

– Я думал сначала, что это «окно» распределений. Распределять людей на карте города в радиусе Казанского вокзала. Ну, тех, кого переместили из настоящего 22-го в другое пространство, сюда, в этот поезд. Полагал, всё для того, что б затерять следы пропавших. Ну, исчезли и исчезли где-то в городе, сколько их там, людей по всей Москве пропадает? Главное, отвлечь от поезда, пропали, но не в нём. Так было в первой моей теории…

– Но ты действительно пропал в переулке в подземном переходе, – остановил его Дмитрий, подняв палец вверх. – Об этом мы прочли в газетах. В поезд в тот день ты не садился, так написали…

Валька вздохнул, забарабанил пальцами по столу. Чуть ли не с смолящим выражением взглянул, сжал руку в кулак.

– Да не знаю я, не знаю! – сказал он. – Мало пока данных, но разберусь и с этим. Как-то нас здесь по-умному прячут, после чего там, в нашем мире, никто уже не ищет. Три сотни людей пропало!..

– А про «карту», – добавил он, – хорошее слово, нужное, не будем его вычёркивать. И покер с географией подождут. Мы же в игре, ты помнишь?.. Их тут несколько, карт, вернее, ровно восемь. Наверное, заметил, что пассажиры одни и те же появляются. В твоём шестом купе, вместо семьи пропавших, дедок и две тётки иногда столуются. Едят колбасу с яйцами, а этот лысый пенс любит про рыбалку на озере трепаться.

Дмитрий кивнул. Сходилось.

– Но ты не в другой временной срез попадаешь, когда видишь их. Ты перемещаешься на другую игровую карту. На ту, где эти трое биоботов – пассажиры с билетами. А карты – в них прорисованы конкретные годы и дни, интерьеры, люди, предметы, мороженщицы и каноэ с вёслами. И на каждой из них обязательно есть отлавливающие тебя «милиционеры». Первый уровень так и называется – «ПОЙМАЙ ПАССАЖИРА». Второй уровень – «АТТРАКЦИОНЫ НА СТАНЦИЯХ», потому «милиционеры» в этой игре – не самое худшее… Новых карт за три месяца, что я здесь, разработчик не добавил, ему не до этого. Есть некий системный сбой, с которым они не могут справится. И сбой этот – единственное, в чем изначально я не ошибся. Вот нас и бросает после тамбуров с карты на карту или на разные их обрывки. В поезде кусок одной карты, на перроне – другой. Люди появляются и исчезают... Понятно? Шесть карт из восьми вообще без людей, ты сам всё видел…

Дмитрий кивнул. Посмотрел, как в конце вагона уже вместе рисовали басист-манекен и их маленький Гномик. Становилось всё сложней и запутанней, но когда объяснял не Саймон, а Валька, воспринимать было как-то проще.

– Но… – подался он вперёд, немного уложив в голове всё то, что получалось уложить. – Как нам понять, где заканчиваемся мы, и где начинается игра? Любой из нас может оказаться ботом. Будь я разработчиком игры, то с этого б даже начал. Ты ненастоящий, я ненастоящий. Такое в сюжет только добавит крови с перцем…

Фарадей сузил глаза. Почесал висок и, хитро улыбнувшись, поднял вверх указательный палец – любимый был его жест.

– А тут ты прав, – сказал он. – И я проверил. После того, как понял, что первая моя теория – полный тупик, и побывал у границ этого мира. А узнал всё через найденный ноут – не все вещи прибрали за настоящими пассажирами. Сбой повредил системную защиту, вот вам и доступ. И три дня только тем и занимался, что считывал информацию и укладывал встававшие дыбом на голове волосы…

– Что… ты узнал? – насторожился Дмитрий, уловив изменения в интонации.

– Я говорил уже, – загадочно произнёс Валька, – в живых осталось только пятеро. Так выдала незащищенная программа. Ты, я, Гномик, Саймон. Но пятый – это не…

Произнести он не успел. Потому что в следующий миг Леся вдруг дёрнулась с места, вскочила, выронив бутерброд, который делала для Сонечки. А Валька, – да-да, худенький щуплый Валька Фарадей!, – который тяжелее шахмат, гитары, ноутбука и волейбольного мяча в жизни ничего не поднимал, схватил правой рукой с барной стойки свой мачете, а левой успел поймать Лесю за волосы. Взмахнул и одним сильным ударом срубил ей голову.

Дмитрий оцепенел. Тело тихо брякнулось на пол, из горла фонтаном забила кровь. Тут же подкатила рвота и он согнулся, выблевав на пол съеденные бутерброды. А когда разогнул спину, Фарадей чуть ли не в лицо тыкал ему отрубленной Лесиной головой. Голова хлопала на него глазами, лицо изображало то улыбку, то грусть – так на нём менялись различные виды привычных реакций.

– Понял, где заканчиваемся мы, – спросил он, – а где начинается игра?

Дмитрий вытер рот.

– Ага, – кивнул в ответ.

Валька же был прекрасен как никогда. Словно красный бог смерти. По локти в чужой крови, хищно и с азартом улыбался. Заядлого игромана запустили в настоящую игру. Вот-вот от ража штаны задымятся, совсем одичал за три месяца в поезде. Потряс буднично Лесиной головой, ища глазами, где ей заняться подробно. Передразнил её кровавые гримасы своим языком.

И Дмитрий блеванул на пол снова.

***

Саймон и Соня, рисовавшие в дальнем углу вагона-ресторана, когда всё произошло, на шум не обернулись. На плазме крутился какой-то мульт, и довольно громко. Кажется, из родного мира, Дмитрий его уже где-то видел в гостях. Узнал издалека персонажей. А потом с мультфильма изображение вдруг переключилось на «Терминатор-2». И, примечательно, что в фильме был как раз тот момент, где робот возился с Джоном Конором, поднимал одну ногу и повторял за ним движения. А мать его, Сара, наблюдала за ними со стороны и думала, что с этим запрограммированным на защиту киборгом её сын может быть в безопасности. Саймон тоже сейчас поднимал ногу. И вслед за этим расставлял руки в стороны. Наверное, показывал Сонечке журавля или цаплю. У него даже движения выглядели «железными» и механическими. Но вовсе не оттого, что был надёжным и сильным терминатором, а потому что снова напился. Одно хорошо – с Соней они успели подружиться, и ей было с ним интересно. Ребёнок нуждался в присмотре и новой няньке, боец из Саймана всё равно был никакой. Он – не очкарик Валька. Тот смастерил себе мачете, и, кроме Леси, успел срубить голову кому-то из «белых мундиров». А вечно пьяный басист хорошо срубал пробки с бутылок. И, как оказалось, умел веселить детей.

Тело девушки-бота, улучив момент, они подняли с пола и убрали за барную стойку. Валька чуть отвлёкся и посмотрел несколько мгновений кино. Кажется, в голову ему ранее не приходило включать здесь плазму – лёгкое удивление читалось на его лице. Сделай он это прежде, возможно, раньше сообразил бы, что это игра, а не совсем иной мир. Наверняка бы понял, как только увидел бы фильмотеку своего детства. Но сейчас решил, что просчёт этот был незначительным, мелким, хоть и весьма обидным, и занялся Лесиной головой. Порылся в ней недолго отвёрткой и чем-то железным, извлёк оттуда пару каких-то схем и маленький датчик. Для дела, сказал он, не пояснив, для какого. Зато пояснил охотно следующее.

– Пятый выживший – это тот, кто устроил системный сбой в игре, – сказал он. – Устроил, что б выбраться из этого надпространства. А заодно – разрушить здесь всё к чертям. Он тут дольше нас и лучше разобрался. Я отследил его по запросам. Точное место, понятно, не выяснил, спрятался он надёжно. Но создал канал связи. Написал, жду ответа. Скоро проверим…

Хорошо, коли ответят.

– И кто же играет в эту игру?..

Дмитрий рассматривал нож Фарадея и думал, из чего бы себе смастерить такое оружие. Он уже знал, к кому его применит. Лоб его сильно ныл, кровяная корка запеклась на нём толстым слоем. То-то они его догоняли всякий раз, как африканские гепарды. Сраные биоботы. Хорошо, хоть не бессмертны, как жидкий T-1000.

Валька помотал головой на вопрос об игроках этой игры. И как истинный учёный, после хладнокровного убийства человекоподобного бота, со здоровым аппетитом начал уминать недоделанный Лесей бутерброд. Даже кровь не отёр толком с рук.

– Выбор тут безграничен, – ответил он, прожевав. – Какой-нибудь сынок-мажор или очень богатые бизнесмены. Или кто-то, кто сам стоит у истоков разработки и финансирования. Компания, холдинг, НИИ, но при очень серьёзных капиталах. Любой захотел бы поиграть во что-то особенное, и чем выше забираешься, тем больше течёт твоя крыша… Сейчас не играет никто. Игра на ремонте уже несколько месяцев. Из-за сбоя. И отследить из нашего мира всё, что происходит здесь, не так уж просто при серьёзной поломке… Поломанной, игра работает, как может. Поезда по-прежнему собирают, как смерть с косой, людей из мира. А боты делают всё остальное…

– И что же случается с проигравшими – ты знаешь об этом?..

Вопросы становились острее. И Валька перестал жевать.

– Смерть здесь ни разу не видел, – признался он честно. – Отрубленные двум ботам головы не считаю. Но видел её следы. Наблюдал, как бьют живых людей, когда уводят со станций. Бьют так, что не похоже, будто они ресурс и ресурс очень ценный. Их уводили на аттракционы. А я тогда слишком был увлечён своей теорией. Раньше надо было понять, что дурю, сообразить это по таким вот важным мелочам с избиением.

– А сейчас?.. Сейчас не дуришь?..

Валька посмотрел на него. Развёл ладонями.

– А давай и проверим, – предложил он и взял свой ноут. – Кое-что могу показать, из того, что скачал. Заодно увидим, пришёл ли ответ… Но главное уясни – нам сам по себе этот поезд не нужен. Нам нужно место – станция Красные Землянки. Там обратная лазейка, на ж/д путях, прямо за ней…

В дверь рядом постучали. Не очень сильно, но они услышали. Звук шел из тамбура девятого вагона, как раз, где они с Сайманом забаррикадировали вход. Похоже, что скоро перейдут в атаку, начали уже давить и пробовать дверь на крепость. Валька показал Саймону знаком, чтобы он ещё добавил звука. Тот сразу на что-то нажал, изображение переключилось с Терминатора, и громко заверещал Пумба из «Короля Льва». Гномик перестала рисовать и принялась смотреть мультфильм.

Экран ноута между тем загорелся. Антенна встала рядом. Фарадей смастерил одновременно передатчик сигналов и шифратор, чтобы игра не распознала сигнал, а тот, в свою очередь, уходил по созданному безопасному каналу. И как только система загрузилась, показалось диалоговое окно. В нём уже было для них послание.

«Привет. Вы – четвёрка с 22-го? С вами рядом есть бот…»

Пальцы Вальки застучали по клавиатуре.

«Да, мы. Бот устранён. Что происходит? Это ты веселишься?»

По экрану забегал индикатор набора текста, где-то на другой стороне набивали ответ.

«Да. Повредил систему. Назад не повернуть. Сожалею, но с нами – тоже всё…»

Валька промедлил секунду с ответом. Как это всё? «Пятый» не думал спасаться?

«Может, разберёмся вместе?» – ответил.

Пауза.

«Нет. Не хочу».

Фарадей лихорадочно думал. Занервничал, начал чесаться. Пот выступил на висках.

«Когда?..» – напечатал он.

«Осталось часов 12-13…»

Снова поскрёб пальцами правый висок, затем быстро набил текст.

Дмитрий пока не вмешивался. И даже не успевал так быстро соображать отбитой дубинками головой.

«Поможешь задержать 21-й на Синих Озёрцах? – барабанил по клаве Фарадей со скоростью швейной машинки. – Пересядем на него с 22-го, в обратную сторону. Попробуем успеть до Красных Землянок, пока всё не схлопнулось. Пойдём вместе с нами. Там выход…»

«Про выход знаю... Но я остаюсь…»

Валька опять завис. Думал.

Дмитрий не стал больше ждать и отобрал у него клавиатуру. Сам напечатал:

«С нами ребенок…»

Через некоторое время появился ответ.

«Всех разом они отследят. Не дадут до Землянок доехать. Один ещё мог бы проскочить. С чипом Фарадея (знаю про чип!). Я бы «потерял» в системе этого одного после его бегства. Провёл бы как «уничтоженного живого». Но ребёнка вы одного не посадите на 21-й. Ей всего 6. Соня Феоктистова, ехала с родителями…»

Он всё про них знал. И Фарадей был уверен, что это не игра, что это тот самый «пятый» переписывается с ними, живой, настоящий, своими пальцами набивает ответы на другой стороне канала связи. Ещё и оказался умнее Вальки. Сумел-таки «подорвать» систему игры и посылал этот уродливый надмир ко всем зелёным. Дыры в пространстве и глубокие траншеи больше в нём зарастать не будут. «Пятый» запустил «total annihilation».

Дмитрий потянулся было к клавишам, но Валька замотал головой, зацыкал на него. Забрал клавиатуру себе.

«Мы рискнём. Поможешь нам?»

Долгое молчание в ответ. Точки на мониторе застыли и не двигались, наступила экранная тишина. Только вокруг стучали колёса поезда. И время от времени, заглушаемые звуком песен из Короля Льва, барабанили настойчиво в заколоченную наглухо дверь боты-милиционеры. Когда-то перейдут к штурму. А тут ещё и дождь сильный полил – по стёклам снаружи обильно текло, с обеих сторон вагона. Хотя бы погода теперь была везде одинаковой.

Дмитрий хотел было встать, открыть одно из окон, но на мониторе вдруг забегали долгожданные точки.

«Через час сделаю задержку 21-го на Синих Озёрцах. Через полтора ваш 22-й прибудет туда. У вас будет 30 мин., чтобы пересадить Соню на другой поезд. Панель, которую починил Фарадей, переставьте на 21-й – там тоже коротнуло. Удачи всем…»

Главное – и чуть не упустили! Панель переставить!..

В заколоченную дверь из тамбура в этот миг шарахнуло так, что даже сквозь звук мультфильма не заглушил. Соня и Саймон обернулись из своего конца вагона. Валька же снова сделал знак рукой, чтобы басит добавил звука.

– Может уже уйдём? – предложил Дмитрий. – В хвост поезда. Нам ехать час…

Будто поддержав его слова, из тамбура начали ломиться громко и остервенело. Кажется, у этих ботов появился «доступ» в следующие вагоны – напирали уже всерьёз. Осмелели, наваливались, дубасили ногами и руками. Либо так рушилась сама игра, либо правила против живых людей ужесточалось. А в прочем… без разницы, почему всё так происходило.

– Уже, так скоро?.. А потом?.. На рельсы?.. – Валька от монитора даже не оторвался, продолжал мельтешить пальцами, переписываясь с невидимым пятым пассажиром. – Тут стабильное пространство и одна из слепых зон для наблюдающих. Где-то ещё я ответы не поймаю или их считают. Держи лучше дверь. Пока мне нужно время…

Делать было нечего. Придётся стоять.

Совсем не радовало, но отчего-то в то же время и не пугало, что всё здесь набирало скорость и уверенно стремилось в тартарары. Как они посадят Соню на поезд одну? Что это вообще значило, что можно спастись только одному человеку? Почему нельзя всех живых «запрятать» среди мёртвых, и что за такая система безопасности, которая этого не пропустит? Он не успевал хвататься за те реалии в игре, которые выпускать из рук было нельзя. Если они спасут Соню, с самими-то дальше что будет? Фарадей опять придумает что-то в последний момент?.. А если не придумает?..

Валька закончил через четверть часа. Сложил ноутбук и быстро намотал на него все провода. Закинул в рюкзачок на спину.

– Нам надо найти этого пятого пассажира, – сказал он, будто думал всё время о тех же самых вещах. – Отправим сначала Гномика домой, затем разыщем его. Он там, на Озёрцах, куда мы и едем. Надо лишь поискать. А как найдём, то он отправит нас. И сам уберётся вместе с нами. Как тебе такое?..

Звучало обнадёживающе. Почти как несгораемый план. Но что-либо ответить на это Дмитрий ему не успел. Вероятней всего, у «милиционеров» появился какой-то массивный таран или его подобие, потому что из тамбура шарахнуло так, что дверь в вагон треснула и на пол посыпалось стекло.

Оба с Валькой они тут же бросились к баррикаде, руками впились в приколоченные сверху полки и всё остальное. Упёрлись изо всех сил, не давая их преграде развалиться. Фарадей держался спиной и махал рукой Саймону.

– В четырнадцатый вагон!.. – кричал ему Валька громко, стараясь перекрыть голосом звуки мультфильма. – Через людей не ходите!..

Саймон, пьяный и растерянный, кивнул всё же головой, и взял сразу на руки Сонечку. Гномик был напуган. Не забыл прихватить её карандаши и сумку, а затем юркнул вместе с ней в полумрак. Свет в вагонах поезда горел только слабый верхний. Будто нарочно оставили для них, что б хоть как-то передвигались и зажигали интерес у тех, кто был игроками, наблюдал за их испуганными шараханьями и скитаниями. Сейчас не играл никто, как сказал Фарадей, но задумка была, вероятно, такой…

– Дадим ребятам время!.. – изо всех сил упирался вместе с ним в баррикаду Валька, тогда как с той стороны продолжали бить тараном. Они сдерживали натиск как минимум троих здоровенных охранников. И что-то там опять грохнуло.

– Почему в 14-й?.. – впопыхах бросил Дмитрий, не успевая бить молотком по потянувшимся вдруг из-за заграждения рукам. Таран отложили, первая дверь начала поддаваться.

– Я там оставил кое-что!.. Заберёшь потом с собой…

Как они ни держались ногами, руками и спинами, оба понимали, что раунд этот проигрывали. Неизвестно, через сколько ещё вагонов могли теперь пройти за ними охранники, но отступать нужно было прямо сейчас.

Не сговариваясь и поняв друг друга без слов, отбили последнюю атаку. Дмитрий раздробил молотком чью-то кисть, заставив бота взвыть, а Валька успел взмахнуть заточенным остро мачете. Отсеченные пальцы рубленой морковкой осыпались на пол. Упёрся напоследок спиной в баррикаду, дабы проверить всю тщетность усилий, но ноги его сразу поехали. «Вроцлав же... Твою Голованово!..» – выругался он, оставив эту пустую затею.

В следующий миг побежали оба. Ветром вылетели из ресторана в тамбур десятого вагона и резко открыли дверь.

Людей оказался полный коридор. Пассажиры. Только никто из них не был теперь занят своими делами, не спал и не ел, не читал газету и не шёл умываться, не ругался с соседом из-за кипятка. Все боты смотрели только на них. Дружелюбие и будничность с их лиц исчезли. Будто стёрли кухонной губкой.

– Так я и думал! – улыбнулся своей догадке Валька. – На станции будем сходить на безлюдную карту!

Закрыл дверь. «Перезагрузились» и снова открыл. Люди в десятом вагоне исчезли.

Позади, в ресторане, боты-милиционеры, похоже, успешно разобрали завал-баррикаду. Послышался топот бегущих ног. Рванули от них в опустевший вагон как сумасшедшие.

Остановились только, что б оглянуться на миг, когда пробежали через весь коридор и были готовы уносить ноги дальше. Но преследователи их тоже встали. Будто натолкнулись на невидимую преграду. Мерзко улыбались издалека, а один даже карикатурно пригрозил дубинкой. Упёр затем руки в боки. Гримасничал, сука, думал, смешно. Теперь им был доступен вагон-ресторан, но запретным пока оставался хвост поезда – последние семь вагонов.

Валька выдохнул удовлетворённо, хохотнул, и не остался в долгу – показал «милиционерам» в белом сначала руку по локоть, затем и ногу по колено. И дальше, к 14-му вагону, они двинулись уже без суеты.

В 13-й, перед ним, зашли лишь с пятого раза. Та же картина перед глазами – недружелюбные боты не желали пропускать и были готовы наброситься, если б только к ним сделали шаг. Но на пятый проход через тамбур пассажиров не стало. И в нужный 14-й вагон они вошли спокойно.

Он не был пуст – в самом конце из открытого купе выглядывала настороженная голова Саймона. От сердца сразу отлегло. Гномика доставили в пока ещё безопасное место.

– Задержись, – взял его Валька за локоть, не дав идти дальше. Саймону же привычно махнул рукой, чтобы ждал их с Соней там – тот как собака выучился понимать его команды. Затем открыл купе, возле которого они остановились.

– Прошу, – пригласил Фарадей.

Дмитрий вошёл. В купе было темно, тусклый верхний свет горел только за спиной в коридоре. Потому человека сразу и не увидел. Зато едва не подпрыгнул до потолка, когда услышал.

– Здравствуйте, Дмитрий! – поприветствовал его человек своим хорошо поставленным голосом. – Я знал, что мы ещё увидимся. И с вами, и с Валентином.

Вот это поворот! В темноте сидел не кто иной как Валентин Иванович! Тот самый милый собеседник, который знал другого физика Хокинга, но что уже было совсем не важно, потому что вся эта реальность была порождена не вселенной, а выдумкой разработчиков биотехнологической игры, в которую все они угодили.

Валька зажег фонарик. Протянул.

– Посвети, – попросил он и обратился уже к старику: – Валентин Иванович, наклоните, пожалуйста голову.

– Конечно, тёзка, с удовольствием помогу вам, – произнёс пожилой мужчина и послушно положил свой лоб на столик, предоставив взамен затылок.

Дмитрий не понимал, что происходит, но смотрел молча и ждал объяснений.

– Я много успел за последние три дня, – серьёзно, без хвастовства, произнёс Валентин Лоскутов – Валька Фарадей. Приподнял с затылка Валентина Ивановича волосы. И открыл на верхней части его шеи… маленькую крышечку-дверцу.

– Этого бота я перепрошил, забрал его недавно с другой карты игры. Нужно только заменить пару сгоревших схем. С ним Соня будет в порядке, довезёт её и вернёт домой. Он – бот, другие боты его не тронут…

– А Соню? – спросил Дмитрий, пока Валька ковырялся в голове Валентина Ивановича и вставлял туда то, что достал из головы Леси.

– У Сони будет вот это, – произнес Фарадей, закончив возиться с Валентином Ивановичем, достал из кармана нечто и показал на ладони.

– Тот самый чип, про который написал нам пятый пассажир. Я называю это «глушилкой». Поможет не «отсвечивать» – игра будет воспринимать носителя чипа за бота. Собрал один кое-как из деталей другого ноута. И прошивал через систему игры. Потому все мои действия «пятый» отследил. Но только он, и лишь потому, что я позволил. Понял, что он существует, и надо как-то убедить его мне поверить. Позволил отследить себя, чтобы выследить самого…

– Куда ты сейчас?.. Снова один?.. – спросил Дмитрий, поняв, что Валька опять собирается уйти. Забрал с его руки вещицу, похожую на обычные часы с самодельным браслетом, но без экрана. Валентин Иванович по-прежнему сидел вниз лбом. А Фарадей сжал губы и поправил на глазах очки. Одна дужка на них была погнута.

– Схожу за панелью, – ответил он не сразу. – Вставлю в неё последнюю схему и заберу целиком. В кабину управления попаду через верх, по вагонам – уже попадал так. Поднимусь, когда поезд начнет сбавлять ход на Озёрцах. Времени останется мало, «пятый» не всесилен. Он сделает задержку 21-го поезда, но вечно она длиться не будет. Внутренняя безопасность игры не все манипуляции спишет на сбой. Пусть всё и летит к херам, но система будет защищаться до последнего. Уничтожать всех, кто против воли попал в игру, чтобы быть уничтоженным. Вот почему этой дорогой выход есть только у одного. Игра отвлечётся на остальных. На нас. Чтобы убить…

Дмитрий промолчал с пониманием. Отпускать Фарадея одного ему не хотелось, но и возложить всё на плечи вечно пьяного Саймона было нельзя. Он уже примерно представлял, что и когда потребуется от перепрограммированного бота, а также от него самого. Времени у них действительно не было.

Валька сел.

– Давай проговорим всё с самого начала. Что б вышло без ошибок… Чтобы домой попала не только Соня, но и мы следом за ней. У нас будет полдня в лучшем случае…

Едва он произнёс эти слова, как за окном вдруг появилась небольшая, но яркая крохотная искорка. Словно маленькая звёздочка, красно-оранжевая и с длинным хвостиком, она летела где-то вдалеке по начинавшему светлеть небосклону. И оставляла за собой длинный и тонкий смазанный след.

И не успела она коснуться горизонта, как появились ещё две или три, точно такие. А вслед за ними ещё, и ещё. И все они неслись к земле, словно струйки метеоритного дождя или какого-то гигантского салюта. Этот чуждый мир биоигры, если и разрушался столь зрелищным и необычным образом, устраивая в небе подобные светопредставления, то делал это весьма эффектно и ярко. Вид огненного дождя не мог не радовать глаз. Потому что отсветами фейерверков в них отражалось недавно ушедшее детство…

Часть 6

К счастью, проскочив дальше тамбур, поймал удачную «перезагрузку». Нужную. Пятый вагон не был пуст, в нём оказались люди. Теперь они мешали, и не столько ему, худому и юркому, сколько двоим пыхтящим за спиной «милиционерам». Дважды он оборачивался и видел, как раздосадованные «стражи порядка» постепенно удаляются от него. Один многообещающе погрозил кулаком.

Нагнали его в конце седьмого. Шестой вагон оказался уже пустым после заполненного пятого, и в нём двое преследователей заметно сократили расстояние. И когда Дмитрий сделал последний прыжок, намереваясь вылететь в тамбур восьмого вагона, за ворот майки схватила сильная рука. Ткань треснула, а в голове пронеслась мысль со словами школьного учителя физкультуры: «На финише никогда не прыгай. В прыжке всегда теряют скорость…»

Развернулся. Подсёк под колено ногу первому и на полной скорости помог ему въехать в дверь у себя за спиной. Сам же ушёл в сторону от второго, отпрыгнув влево, в бельевое купе. Седьмой – это плацкартный вагон, было, где развернуться. Только бы вырваться из закутка. Второй милиционер не успел своей парадной тушей запереть его в бельевом отсеке, получил удар коленом в живот, был отброшен, и путь снова стал свободным.

Какими же оба они оказались выносливыми! Крупнее него в габаритах и больше в весе, но с дыхания, пока бежали, почти не сбились. Только б не зажали в угол – там легче смять и действовать массой…

И всё же это случилось. Он только успел преодолеть седьмой вагон, уже в обратную сторону, когда они снова догнали. На этот раз дубинкой, и та оказалась весьма тяжела. Дмитрий ощутимо получил по спине, дух из него едва не вышибло. Выбросил, развернувшись, удар правой в лицо ближайшему и попытался коленом пробить ему же в пах. Но удар другой дубины через плечо того, с кем он сцепился, пришёлся уже по голове. Едва не словил нокаут. Стукнул по инерции в обратку первому, сразу накинул ещё и ещё. А вслед за этим опять пропустил в голову. На этот раз тычок полосатой как зебра дубинки оказался выверенным – угодил ему прямо в лоб.

Падая на пол спиной, в коридоре вагона, сквозь замелькавшее как разные реальности поезда сознание, Дмитрий услышал грохот и звон стекла. Успел сообразить, что звуком его падения это быть не могло. Потому что ещё летел и видел, как продолжал удаляться от него потолок. Лишь затем в глазах ярко вспыхнуло, и картинка погасла полностью. Затылок прибыл по месту назначения…

***

Боль и тошнота. Первые ощущения, которые он испытал, когда из каких-то дебрей тьмы сознание попыталось выбраться наружу к свету. Его вели двое. Им он не сопротивлялся. Помнил только, как в одном месте упал, и кто-то что-то кричал ему в ухо. Бить его больше не били, наоборот помогали подняться. Отряхивали даже коленки. А потом опять повели, поддерживали с двух сторон.

«Всё! Больше один не могу!..» – это были первые отчётливые слова, которые удалось расслышать, когда дверь в глазах перестала двоиться. И сразу же одной рукой ощутил, что с этой стороны, слева, его больше не поддерживают.

– Где… мы? – спросил он, пытаясь прогнать дрожащее, как в пустыне, марево перед глазами. Точно так же, как в Сахаре, во рту стало неприятно сухо. Словно горячим песком набили иссохший колодец.

– Всё в той же… дыре! – ответил голосом Саймона бледный манекен, стоявший перед ним. – И Фарадей ушёл. Не догнал его…

– Ты… рассказывал уже, – разбитыми губами прошептал Дмитрий, чувствуя, как его спиной прижимает к стенке, и колени дрожат, подламываются.

– Сейчас ушёл, только что! – отчётливей и громче, как для пациента, повторил рок-басист Саймон. – Мы вдвоём тебя тащили. И вдвоём надавали этим. Бутылками по голове…

Надо было срочно возвращаться в реальность.

Дмитрий тряхнул головой. Но болью отдалось так, что чуть не вскрикнул. Тошнота из живота поползла комом по пищеводу вверх. На миг перекрыл усилием воли горло, чтобы не вытошнило.

– Где… Фарадей? – сглотнув, спросил он. – Куда ушёл?.. Зачем?..

– Говорю ж, не знаю! – ответил Саймон. – Сказал, что все сможем обратно выбраться. Нужно просто вернуться за Красные Землянки. День-два-три – и проекция этого мира «схлопнется», сбой всё нарушил. Надо выбираться в наш мир. Валя хочет ещё что-то проверить, опять какие-то схемы нужны. Вот, что он оставил мне на хранение. Сказал, что вообще всё не так, как изначально он думал…

Конечно. Дмитрий едва начал принимать Валькину теорию про отражённый или созданный кем-то давным-давно похожий мир. А тут уже всё елдозило по-другому.

Взял из рук Саймона лист бумаги.

На нём карандашом был набросан эскиз той самой панели из кабины управления. Её он не видел, но после беглого взгляда на рисунок догадался, что это она. Также были некоторые обозначения словами, сделанные Валькиной рукой. Пришлось долго всматриваться и перечитывать записи, прежде чем начать понимать. На эскизе чётко были изображены две параллельные ветки движения поездов в двух мирах, с пунктами станций и отражающимся временем прибытия/отбытия. Время и точки в пространстве совпадали, а названия станций – нет. С этим всё было ясно.  Даже поездов в обоих мирах было по два – 21-й и 22-й, маршруты в цифровом выражении назывались в них одинаково. И, соответственно, ходили по кругу: пока 21-й шёл на Москву, 22-й двигался из неё. Потом просто менялись.

А перпендикулярно этим веткам была нарисована стрелка с монитором на ней – окном для ввода чисел. И судя по сделанным рукой записям, цифры в этом окне менялись – можно было выставить другую дату. Но только в этом, сломанном мире. Похоже, все становилось намного интереснее. Вот почему порой во время мельканий интерьер в купе и коридорах вагонов казался новей или немного старше. Опять-таки, газета 1979-го года, которой занялась Леся и что-то нашла. Из их настоящего мира в эту поломанную проекцию человеческий ресурс можно было поставлять в разные годы её существования? Ну, так всё выходило по Валькиным записям.

А ещё в уголке листа он увидел рисунок с надписью «карты». И рядом – название переулка. Тот самый переулок в Москве, где месяца три назад исчез Валька! Что же это получалось – прямо отсюда, с головной панели из кабины управления поезда-сборщика, после похищения человека из настоящего мира, в нём же можно было затерять его след? Как такое возможно вообще? А наружные камеры, которых в Москве тысячи – как подсоединялись отсюда к ним? Доступ к возможностям МВД?

Начинало всё походить на то, что это какой-то грандиозный эксперимент и заговор. Не мог больной поломанный мир вмешиваться в здоровый и заметать там следы своего вмешательства. Кто-то высоко стоящий над этим экспериментом тщательно всё замазывал. Да и последняя графа на панели, крайняя правая, только подтверждала это. В неё и вводились данные похищенных людей из электронной базы пассажиров 22-го поезда. После же, вероятно, переносились на точку на карте – туда, где те якобы исчезали в Москве. И никакого внимания к поезду – ни одного следа!

Конечно же, он это, наверное, себе нафантазировал, пытаясь разобраться в Валькиных записях. Не всё там было ясно и почерк у Фарадея был гораздо хуже, чем у пьяного медика. Сложным казалось даже представить, что это были за технологии, позволившие создать такую многомерную метафизическую макромодель. С разбитой головой рассуждать адекватно не получалось. Трудно было думать о самых простых вещах. Тут Вальку нужно спрашивать, что б разобраться в им же нацарапанном и услышать от него же внятные объяснения. Опять ведь исчез!

– Куда пошёл Фарадей? – ещё раз спросил Дмитрий Саймона. Резко оттолкнулся вдруг лопатками от стены и, все ещё шатаясь, стремительно шагнул к туалету.

Дойти до него не успел. Согнулся пополам. И вырвало. Порадовался про себя, что с пола убирать не придётся – «перезагрузятся», уходя, через тамбур, и вся грязь за спиной исчезнет. Исчезнет для них, но останется здесь. Людей в этом «моменте» поезда, где его стошнило, всё равно не было, а, стало быть, всем наплевать. Какое-то время блевотина будет в одиночестве.

Пока Саймон что-то рассказывал про микросхемы, которые нужно было доделать, Дмитрий успел умыться. И рассмотрел лицо в зеркало, стоя в туалете с открытой дверью. Лоб был хорошо рассечён. Кровь ещё сочилась. Губы разбиты и нос вроде бы сломан. Вдобавок ныли добрая половина рёбер и верх спины. Кажется, пнули до кучи в живот.

– Как ты нашёл меня?

– Сразу, как ты пропал, появился Фарадей. Пошли за тобой, – ответил Саймон, когда они уже шагали к десятому вагону, где оставались Леся и Гномик. Вагон-ресторан придётся обходить через улицу, пока стоял поезд. Может, и в нём кто появился. Не важно, что это была не станция, а экстренная остановка. Двоих «милиционеров» ребята вырубили, когда спасали его, но могли объявиться другие. Эти двое, кажется, были из кордона охраны первого вагона – больше там взяться им было неоткуда. Вот только как они сумели, в отличие от тех других, с перрона на Красных Землянках, что не могли даже подняться на ступени вагона, преследовать Дмитрия почти через весь состав? Им что, это было дозволено, тем, кто сторожил кабину управления?

– Мир меняется, – выдвинул свое мнение на этот счёт Саймон. – Ты сам же слышал, скоро мы от них не спрячемся. Фарадей так сказал. Нужно бежать, и завтра же. На обратном пути, когда поезд развернётся на Москву…

– Да ничего я не слышал!.. – ответил с раздражением Дмитрий, не помнивший толком, как его подобрали и вели, и злился теперь на неуловимого Фарадея. Не мог дождаться, когда придёт в себя, опять куда-то ушёл!..

В свой десятый вагон попали без приключений. На улице Дмитрий умылся ещё раз, растёрся холодным снегом. Наскрёб его из-под вагона. Скатал немного в шарик и приложил к опухающей ране на лбу. С четвертой «перезагрузки» вошли, наконец, в вагон, когда тот оказался пустым, не с людьми. И в крайнем купе их дожидались Леся и Соня. Соня, не взирая на стрессы, снова спокойно спала, вытянувшись под одеялом. Леся тихо ойкнула, увидев Дмитрия в таком состоянии. Принесла горячего чаю. А потом развернула-таки газету 79-го года и разложила её перед ними на столе.

– Вот, – сказала она. – Смотрите. Лишь небольшая сводка катастроф за последнее время…

***

Газета была отпечатана в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. В печатном доме с названием, которое ни о чём не говорило – какой-то «Орханский Овсет». Впрочем, одна из станций называлась «Орханск». Промежуточный пункт, город или крупное поселение. В их мире вместо него должно быть что-то другое. Наверное, Инза – всего по наброскам Валькиной схемы было не разобрать. Но внутри газеты хранился вкладыш на два разворота, и отпечатан он был в 2021-ом году. Две части двух разных газет с разницей в сорок пять лет. Кто-то один объединил их и читал одновременно обе. Возможно, такой же «странник» как они – Дмитрий не знал, какое ещё слово использовать для их ситуации. «Попаданцы» – раздражало и было слишком заезженным. «Странники». Пусть ими они и будут. Звучало же круто, могли побывать в двух разных мирах! А в этом поломанном мире – аж в нескольких темпоральных проекциях. Ведь здорово?

Нет. Совсем это не было здорово. Просто сильно болела голова, по которой заехали дважды дубиной, потому эмоции в ней скакали беспорядочно. Сейчас он и розовому пони обрадовался бы. Леся хотела, что б все взглянули на вкладыш газеты 21-го года. Этот разворот Дмитрий и взял в свои руки. В глазах, наконец, перестало скакать и плавать, и буквы потекли ровным услужливым строем.

«…Возле станции «Красные Землянки» образовался земляной разлом, глубиной в 400 метров. Исследователи спустились в него два дня назад. Из группы в 27 человек подняться обратно удалось только одиннадцати...»

«…Над зданием вокзала ж/д станции «Каменные Выселки» летающий объект курсирует уже две недели. Светящиеся шары иногда атакуют автомобили горожан, и во всех Каменных Выселках введен режим повышенной безопасности. Военные пытаются контролировать ситуацию, организован открытый госпиталь и перевозная полевая кухня…»

Он пробежался глазами ещё по двум десяткам сводок, и все они так или иначе касались каких-то катастроф. Но было у них и нечто общее – все эти жуткие, трагические и непонятные события описывались на станциях, вокзалах или прилегающих к ж/д ветке населённых пунктах. Будто другого мира вообще не существовало, как только вокруг этих рельсов. А между тем Дмитрий припоминал, что у пассажиров вагона, когда он беседовал с Валентином Ивановичем, шли разговоры о поездках и на тёплое море в бархатный сезон, и в холодные горы зимнего Закавказья во время школьных каникул. Так что ж тут вообще происходило?

В теории Фарадея ясности не было со многими деталями. Некоторые ответы порождали даже не один, а несколько дополнительных вопросов сразу. Саму теорию Саймон, вероятней всего, запомнил коряво, и ещё корявей потом изложил. Для себя же Дмитрий уяснил в сухом остатке одно – спастись и убраться отсюда можно было на тех же Красных Землянках. Вернее, сразу за ними. Где был вход, всегда находился и выход.

Только на выход проходная «дыра» между мирами пока не работала. Потому Валька и собирал какие-то микросхемы, что б починить панель управления. Или же… выхода изначально не было вообще, а Фарадей придумал, как изменить устройство, как доработать его. Для чего миру, черпающему ресурс из другого, иметь вообще возможность для оттока этого ресурса обратно? Может, она, эта возможность, наоборот, только и появилась недавно, как раз из-за общего сбоя? А Валька лишь хотел довести всё до ума. Саймон тоже поди не раз бывал на Красных Землянках, как по дороге из Москвы, так и на пути в неё, когда поезд, ходивший этим маршрутом, разворачивался и двигал в обратную сторону. Но не сбежал ещё тем не менее – возможности такой не появлялось. Он вообще признался, что всякий раз сидел в купе почти сутки и никуда не выходил, пока поезд готовился в путь в любую обратную сторону. Прятался. Спасаться не пытался и ждал, когда явится кто-нибудь и вытащит.

А ещё Симеон-Саймон видел много раз другую Москву. Другой её вокзал, красивый и иногда полный людей. И очень уж похожий на их Казанский. Кажется, назывался «Московским вокзалом», в этом неправильном сломанном мире...

– Так что ты говорил про то, что всё не так, как раньше думал Валька?..

Что толку было размышлять, если Фарадей додумался до чего-то другого?

Но Саймон не ответил. Пока Дмитрий внимательно читал сводки, рок-басист задремал, свесив голову на грудь. После месяца пьянства и игр в «прятки» с милиционерами-сборщиками быстрая жизнь утомляла его мгновенно.

Поезд вздрогнул. Затем другой раз. Скрипнуло межвагонное сцепление, и состав потихоньку тронулся. Получается, справились впереди бульдозеры, расчистили рельсы от снежных заносов. Мир этот, чем бы он ни был в теории Вальки, трещал весь по швам, разваливался, но все ещё старался и пыхтел, не желал просто так сдаваться. Стянули с рельсов дерево, разровняли наметённые сугробы, избавили от наледи шпалы. И 22-й фирменный поезд, который так назывался в обоих мирах, опять наращивал ход…

Дмитрий какое-то время приходил в себя после побоев. Кажется, иногда проваливался сам, глядя на спящего «манекена». Не спала только Леся, сидела рядом с Соней, читала газету. Затем тридцать минут они простояли на станции Каменные Выселки. А дальше состав двинулся к Синим Озёрцам. Без разговора с Фарадеем он всё равно ничего не собирался делать, потому все ждали его. Картинки так плавно сменялись перед глазами. И вот, наконец, сомлела и Леся с Сонечкой рядом. Проснувшийся же Саймон, кажется, пошёл в вагон-ресторан, немного выпить. Следовало отдать должное этому трусоватому рок-пьянице – в трудный момент он пришёл с Валькой к нему на выручку. Не важно, кто из них тогда верховодил.

Кода от мерного стука колёс Дмитрия снова стало укачивать, дверь в их купе вдруг открылась. Как призрак с кругами под глазами внутрь ворвался Саймон, дыхнул. Воздух вокруг подёрнулся водочным маревом.

– Вставай! – затормошил он его, думая, что говорит тихо. Гномик сразу заворочался.

Показав ему кулак, что б тот перестал сипеть, как прорвавшаяся паровая труба в котельной, Дмитрий нехотя поднялся и вышел за ним.

Они пришли в вагон-ресторан. И дальнейших разъяснений не потребовалось. Только прошагали через весь зал до девятого вагона, когда стало всё ясно. Сквозь оконце двери из тамбура, на них терпеливо смотрели две сытые круглые морды. Одна даже улыбалась, подмигивала. Мол, скоро, ещё чуть-чуть, обождите! Крепкие мордовороты. Обычно про крепышей говорили, что бицепсы у них «прорывают» рукава пиджака. У этих же рвали зимой пуховики и дублёнки. С явным наслаждением один из них, словно маньяк, поднял ладонь и начал гладить ей по стеклу. Ёбнуть бы сучару тяжёлым по пальцам, подумалось вдруг. Но для этого пришлось бы раньше времени разбивать стекло.

– Они войдут к нам… – начал тихо истерить Саймон, прихлёбывая из бутылочки.

– Каждую станцию заходят, еду сюда приносят, – спокойно пытался аргументировать Дмитрий, но понимал прекрасно, что басист-манекен говорит сейчас совсем о другом. Это были те, другие, которые приносили еду; они приходили на вокзалах, а потом уходили. А эти, скорее всего – охранники из первого вагона. И почему-то раньше из него они до случая с дракой не выходили. Хуже всего могло оказаться то, что мир этот действительно менялся, и ограничения в нем падали как преодолённые барьеры одно за другим. Сначала «милиционеры» в белом не выходили совсем. Затем сумели дойти аж до восьмого вагона, а теперь стояли в девятом и очень хотели в вагон-ресторан.

– Забаррикадируемся, – сказал Дмитрий, быстро взвесив все «за» и «против».

И первым делом, найдя за барной стойкой скотч, приклеил им накрепко железный поднос к стеклу. Не хотелось лицезреть самоуверенные рожи, пялившиеся и дерзко и сально улыбавшиеся.

В тринадцатом плацкартном вагоне, в который успешно зашли лишь с шестого раза – люди никак в нём не хотели исчезать – выломали две боковые полки. И понесли их в вагон-ресторан, проталкиваясь; пассажиры в двенадцатом пялились на них настороженно – на него, с разбитым лицом, и на пьяного до неприличия Саймона.

Смотрины эти быстро закончились. Следующий вагон, одиннадцатый, оказался уже пустым. В нём Дмитрий и выронил от неожиданности обе полки, заставив и Саймона выпустить их из рук. Потому что резко пригнулся первым, почувствовав вдруг, будто сейчас его собьёт грузовик.

– Ты чего?.. – испуганно выпучил на него Саймон глаза, упав, потому что полками получил по щиколоткам.

Дмитрий даже не мог объяснить. С чувством внезапно накатившей тревоги он огляделся вокруг. Как будто ничего. Показалось. Словно увидел на миг огромную чёрную тень. Вполне могло померещиться после того, как столько раз получил по голове. Просто что-то мелькнуло в глазах. Свет слабо мерцал над головой, и странно, что всё ещё горел, обычно в это время в поездах его тушили. Быть может, обычный блик?

Но тут его взгляд упал на стекло. И там снаружи, чуть выше окна, метрах в пяти в темноте, моргнули вдруг… два красных светящихся глаза.

Большая голова с изогнутым клювом, на которой они оба сидели, безынтересно уже отвернулась от идущего поезда. И громадная птица-ящер, взмахнув гигантскими крыльями, издала пронзительный крик. После чего вознесла своё тело ввысь, разрывая полётом пространство. А по стеклу поползла длинная трещина – всего-то коснулась окошка перьями. Чешуйчатая шкура на брюхе, в пасти частокол зубов, крепкие как кинжалы когти. Да, это была не какая-то вывернутая наизнанку пичужка, а что-то сродни настоящему птеродактилю или подобным древним «летунам». Размахом крыла тварь едва ли уступала «кукурузнику». Дмитрий долго ещё вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть огромные силуэты в вышине, но ничего, кажется, кроме похожего на косяк летящих гусей не увидел. Те парили высоко-высоко при свете луны. И даже это показалось странным, что птицы летали ночью, а не дремали где-то в тихом пруду, посреди лягушек и цветущего лотоса.

– Что… это было? – спросил он, наконец, сидевшего на полу Саймона, когда чудище и гуси исчезли бесследно и любоваться в бархатной синеве ставшего вновь летним неба, кроме как огромной белой луной, вновь стало нечем.

Судя по круглым глазам рок-басиста, по его удивлённо открытому рту, он это чудище также видел впервые.

– Может… с аттракциона какого сбежало… – промямлил своё предположение.

– Чего-чего?.. С какого ещё… аттракциона?..

Но Саймон только помотал головой.

– Валька пусть расскажет, сам. Когда вернётся. Я опять чего-нибудь напутаю. Он же сказал, что всё теперь по-другому…

И парень всхлипнул. Последний алкоголь побежал по его щекам слезами.

Дмитрий вздохнул. Присел рядом на корточки. Чёрт его знает, как бы он сам вынес месяц изоляции в призрачном поезде, будучи уверенным, что сбежать с него вряд ли получится. А теперь ещё несколько дней пробыл в полном одиночестве, без Фарадея, пока не встретил их. Людей-то он, конечно, изредка видел. В основном, когда их, как зевак, забирали на Красных Землянках. Ведь из любопытства выходили почти все поглазеть на незнакомую станцию. В этот последний рейс, рассказал он, вообще никого, кроме них не встретил в поезде. А Вальку, до сегодняшнего дня, не видел аж трое суток и думал, что тот пропал насовсем. На вопрос, почему не пытался предупредить других людей, которые попадали на этот поезд с каждым рейсом, ответил, что делал это не единожды. Один раз даже побили – не поверили. Показал заживавшую губу. Хорошо ему за правду наваляли, шрамик останется навсегда.

– Ладно, пойдём, – позвал его Дмитрий, тронув за плечо. – С нами девчонки. не раскисай…

Саймон всхлипнул в последний раз, вытер глаза кулаками. И, приняв руку, поднялся. Снова взялись за полки.

После пустого десятого вагона принесли, наконец, их, куда хотели – в ресторан. Также сняли ещё одну дверь и, воспользовавшись инструментом, найденным в одном из проводницких купе, наглухо заколошматили вход из головы поезда. На станциях пусть заносят еду через другой. Сами же попадут в локомотив как-нибудь через улицу или по крыше состава, Валька туда так и пробрался. Насколько Дмитрий разобрался в рисунке Фарадея, на панели управления понадобится переключить работу с ветки поездов здесь на ветку поездов в их настоящем мире. И где-то после Красных Землянок они попадут домой, перенесутся в родной мир снова. Если, конечно, Валька починил панель в кабине, а не только рисованием занимался.

Более того, раз этот мир разрушался, договорились больше никуда не ходить в одиночку, а тихо сидеть в купе с Лесей и Соней, ждать Фарадея. Что б не вышло дольше и хуже, чем в тринадцатом вагоне, опустевшем сейчас с шестого раза. Ведь так могло зависнуть и наглухо – потеряются друг от друга насовсем и никакая «перезагрузка» через тамбур не поможет воссоединиться…

Тихо заперлись и расползлись по полкам подремать, после того как вернулись, и дверь в ресторане показалась им надёжно забаррикадированной. А где-то через час-полтора в их купе уже постучали…

– Живой? – тихо, одними губами и с беглой улыбкой, спросил его Валька Лоскутов, которого привычней было всем называть Фарадеем.

– Живой… – ответил Дмитрий. И крепко пожали друг другу руку…

Три месяца в этом поезде Валентина изменили сильно. Острижен был коротко и неряшливо. Патлы на голове, вероятней всего, обрезал себе сам – парикмахера тут задёшево не найти. Щёки и глаза впали. В одной руке зажимал под мышкой ноут с кучей проводов, в другой держал большой железный нож навроде мачете. Сделан тот был, скорее всего, из большого кухонного, взятого где-нибудь здесь, в вагоне-ресторане. При появлении неожиданного гостя Соня и Леся начали просыпаться. А Дмитрий успел заметить на Валькином оружии кровь. Лезвие огромного ножа, по крайней мере, всё было в засохших бордовых пятнах. Успел, похоже, повоевать.

– Ну, что, Дима… – уже серьёзно произнес Валентин Фарадей-Лоскутов, вежливо кивнув Лесе и маленькой Сонечке. – Надо поговорить…....

Часть 5

Такое бывало. Пернатые разбивались от удара в лобовое стекло автомобиля или залетали в решётку открытого авиационного мотора. Иногда, «сходя с ума», настойчиво стучались в стеклянные двери и окна домов. И умирали тогда не сразу, а медленно, раз за разом ударяясь в прозрачную преграду и стремясь по какой-то причине к смерти… Здесь удивило другое. Ударившаяся птица изначально будто была мертва. Стукнулась животом и грудкой, похожими на вывернутый куриный желудок или сибирский пельмень. Прилипла и, повисев немного, сама отвалилась. Наверное, на скорости сдуло ветром.

А следом за ней ударилась уже другая, оставив такой же кровавый след. Потом ещё, и ещё.

– Ты видел раньше подобное?..

Саймон растерянно покачал головой.

В их первом купе в этот миг завозились. Соня проснулась и попросилась в туалет. Оба, не сговариваясь, встали к окошку спинами, закрыли собой запачканное стекло. Леся прошла мимо них вместе с Соней.

– Сок, – тихо произнёс Дмитрий.

– Ага, – быстро, как ни странно, догадался басист. – Томатный. Шёл дождь из томатного сока…

Ребёнку нужно было что-то соврать, если заметит, сложностей на этот день ей хватило. Поэтому они стояли и ждали, пока за их спиной продолжало постукивать. А когда девочки вернулись в купе, забарабанило так, будто начался настоящий мёртвый дождь из птиц. Вот-вот треснут стёкла, и никаких уже спин не хватит прикрыть все разводы с кровавым омовением.

Дождавшись, когда Соня уснёт, они вернулись. Дождь из мёртвых пернатых к тому времени прекратился. Можно было засесть в соседнее купе, чтобы никого не будить, но раз уж начинали происходить какие-то новые вещи, девочек решили из виду надолго не упускать. Просто так, для безопасности.

– Кто это – Кира? – спросил Дмитрий в беседе Саймона. – Ты говорил, она исчезла…

– Кира – это он, – поправил его рок-басист. – Наш ритм-гитарист. Красава, Джимми Хендрикс! Даже не знаю, как отыграем без него первый концерт…

Лирично, конечно. Но сейчас было не до лирики. Полезного во время вылазки выяснилось мало. Лишь удалось убедиться в том, что эти «милиционеры» могли появляться всегда и везде. У них была миссия – привозили еду. Подкармливали, вероятно. И похищали стекавшихся в вагон-ресторан пассажиров. Тех, кого не успели забрать с перрона на Красных Землянках.

– Про то, как выбраться – давай про это поподробнее, – последовал главный вопрос.

Басист-манекен отставил свой чай. Разбавил его коньяком после «птичьего бриза».

– Нужно в самый первый вагон попасть, в кабину локомотива, – деловито и со знанием дела заявил он. – Машиниста там всё равно нет, но есть панель управления. И можно «переводить стрелки». Так мне сказал Фарадей. Один из тех, кто скрывался, как я. У него была целая теория, он тут два месяца до меня выживал. И думал, что всё это – поломанный мир, мир созданный кем-то давным-давно или самопроизвольно отражённый от нашего. Как он вызнавал и что, у кого всё это выпрашивал, я не знаю. Но Фарадей побывал в том первом вагоне – в локомотиве. И он оттуда вернулся. Сказал, произошла поломка и что нужна микросхема. Я в электронике не шарю. Но схему эту он здесь добыл, в других вагонах. И снова ушёл. Больше я его тут не видел…

– И как он ушёл отсюда, этот самый Фарадей?.. Кличка такая?.. Что за поломка?.. Почему сразу не сказал об этом человеке? – сыпались на Саймона вопросы. – Попытайся вспомнить всё. Это важно...

Что-то сильно знакомое зашевелилось в памяти при упоминании имени этого Фарадея. Но только вряд ли такое было возможно...

– Как он ушёл? – переспросил Саймон. – Верхом и ушёл, по вагонам. Единственный способ обойти охрану. Кордон из этих "милиционеров" стоит во втором вагоне, человек восемь-десять. Охраняют локомотив. А что за поломка случилась – я не знаю. Мне так Валентин сказал – «сломалось», и всё. Я даже думаю, он говорил чаще о каком-то общем сбое, но микросхему искал для конкретного, частного замыкания. Сам, кстати, просил называть себя Фарадеем, не я эту кличку придумал...

Ну, нет, как же такое...

Вернее, все-таки… «да» вместо этого «нет». Да! Да! Да!

Это ж Валька Фарадей, аспирант с радио-технического! Всё говорило за него. В политехе и МГУ было ещё три Фарадея – кличка среди студентов-физиков популярная. Но не могло существовать двух «валек фарадеев» сразу, разъезжающих на 22-м фирменном поезде. Фамилия, конечно, была у него Лоскутов, но физик Фарадей стал его кумиром. Никогда Валька никому не объяснял, почему, поступив на радио-техническое отделение, в кумиры выбрал себе не Попова, а Фарадея.

А еще Валентин был самой настоящей рок-звездой своего потока, в полном смысле этого слова. Тихий, дружелюбный, но ярый квн-щик, танцор, музыкант, шахматист. Наконец, просто большой умница и многое тому подобное! На каком-то научном конкурсе занял первое место и утёр нос всем долгопрудненским гениям с МФТИ.

Только ведь пропал Валька этой весной. Давно уже пропал, месяца три как. Все московские газеты писали тогда, исчез, мол, парень с Рузаевки, надежда российской науки, пропал в московском подземном переходе, зашёл в него и оттуда не вышел. Даже камеры издалека засняли, как заходил, как спускался по лестнице! Они с Валькой несколько раз ехали в одном поезде, только он был с самой Рузаевки, а Дмитрий из деревеньки подальше. Кто бы подумал, где на самом деле исчез Фарадей – в этом же самом поезде! Похоже, что поломанный мир, о котором говорил Валентин, выдвигая теорию, сам заметал за собой следы и вмешивался в наш. Люди пропадали в поезде, но все думали иначе. И записи с камер, выходит, исчезали. Последняя его засекла у подземного перехода, а дальше – ничего, как сквозь землю провалился! Ловко. Кто так придумал? Как создал и для чего? Фантазия могла разгуляться и дальше, но не пытаться хоть как-то объяснять причины всего для себя самого Дмитрий не мог.

Он снова спросил, уже почти трезвого, басиста, и тот, запинаясь, продолжил.

– Мы сели все в один поезд на Казанском вокзале. В разные дни, но в одно время. Другой поезд, в ином мире, но в этой же точке пространства, всегда стоит там же, и в это же самое время ждёт отправления. Мы сейчас в нём. Валька только не успел понять сам принцип – как мы переходим из нашего поезда в нашем мире в другой поезд в мире здесь. Зато догадался, когда. Есть некая точка перехода в пространстве – у станции Красные Землянки. Поезд проходит сквозь неё, и тот, другой поезд, успевает вобрать в себя избранных пассажиров из нашего мира. Всё ваше купе, например. Именно в тот момент, у станции Красные Землянки, и происходят изначальные перемены. Тогда ещё не важно, где ты находишься, в тамбуре или нет, – перемены эти все равно произойдут. Ты свой «момент» просто проспал. Во сне перенёсся из поезда в поезд…

Да, он уснул. Вымотался за день и провалился. Случившегося не повернуть.

– Но Соня и её родители не спали. Не знаю точно, почувствовали они что или нет. Но вышли вместе с дочкой на ставший чужим перрон. Там их и забрали. Возможно, они пытались выяснить, почему в их купе собираются сесть другие люди. Тебя будить не стали, сами хотели разобраться. Не вышли б из поезда, были бы снами здесь и сейчас... Потом проснулся ты, а в купе сидят другие люди. К тебе их подсадили. Фарадей, Кира, я – все мы тоже проспали этот момент перехода. Может, в нём ничего и важного, но он неизбежен…

– Но проводница сказала, что трое сели со мной в купе ещё там, в Москве… – нашёл возражение Дмитрий. – И Соню с её родителями она не помнила. Как так-то? Не клеится что-то…

Саймон только усмехнулся.

– Не я тебе дал этот «клей» – Фарадей его заварил. Не помнят проводницы людей, которых с перрона забирают от поезда «милиционеры». А вместо них приводят с билетом к вагонам других. Здесь все начинает появляться и исчезать на той первой станции. На Красных Землянках. Валентин наблюдал за этим, а я прятался. Кого-то отловят на перроне, и вместо них – сразу замену в поезд. Проводницы и другие люди не вспомнят. Будто проги в башке у всех так прописаны. На забвение. Знают и видят лишь те, кого выбрал поезд. Кого он забрал из нашего мира. Знают и пытаются сопротивляться. Некоторые из нас…

Зловеще. И в чём-то немного гротескно – вспомнился какой-то подобный комикс. Там правда было смешно, а тут – не сойти бы с ума.

– И многих забирает поезд? Зачем тащит в свой мир и куда всех потом уводят? Почему исчезают и появляются пассажиры?

Картина, которую со слов Фарадея нарисовал Саймон, становилась всё более громоздкой. Конечно, возможно, за день всего было не понять. Валька исчез, но парень он был башковитый. Если б не его имя, Саймона Дмитрий вообще бы не слушал. Да и сейчас тот мог что-то напутать, объясняя ему с Валькиных слов своими, птичьими, в четыре струны.

– По поводу выбранных людей Фарадей говорил, что мир этот так пополняет ресурсы. Он сломан и сломан был изначально. В нем нет деторождения, копия, пустая и бесплодная. «Неправильно прорисованная, с глюками». Возможно – просто кривая альтернатива или отражение нашего, но не зеркальное. Но… копия эта функционирует. И хочет продолжить существовать. Сосёт всё из нашего мира, грабит, ворует, подсматривает. Как паразит. Не может воссоздать человеческий ресурс биологически, и заимствует его таким вот варварским способом. Готовых людей забирает. Большую часть уводят на Красных Землянках. Когда кончается еда, оставшиеся по одному стекаются в вагон-ресторан, и на других станциях их забирают оттуда. Чем моложе, тем лучше. Что б забирали пожилых – такого я не видел ни разу. Сюда они просто не попадают. Всем до тридцати. Заметил, как на Землянках было много стариков на перроне? И милиционеры-сборщики – тоже не самые молодые парни. Этот мир «старый», пожилых и взрослых больше. И дети тут дефицит. Они и есть главный ресурс. Остальное мир успешно копирует. Видал, какие вокзалы? Даже мобильная связь имеется. Валька сумел разобраться с их связью, даже разговаривал с кем-то …

Наверное, надо было остановиться. Столько информации теснило в его черепе мозг, и он начинал раздвигать коробку. В висках слегка заломило.

– Последний вопрос, и я его уже задавал, – тихо произнес Дмитрий и посмотрел на мирно сопевшую Сонечку. – Почему ты сразу ничего не сказал про Фарадея? Почему только и делал, что трещал про своего Киру? Тот пропал давно, а Валентин недавно…

– А ты что, всему, что я тут наговори, поверил? – ответил так же вопросом Саймон. – Я и половину бреда, что нёс Фарадей, не понял. Посмеивались тут над ним, и я, и другие. Теории, видишь ли, у него, физика да математика, параболическое исчисление. И это, как его… квантовое… Тьфу! Ты сам то слышишь, что я несу?

– Но ты поверил, что нужно попасть в кабину управления. И зовёшь нас туда. Как можно верить в спасение, не веря ни слову говорящего о нём спасителя?..

Похоже, и этот вопрос Саймона в тупик не загнал. Он даже зарделся щеками, запыхтел, заёрзал плечиками под кофтёнкой и нервно затряс ногой. Вовремя сдержался, что б не повысить голос.

– Фарадей, может, и выдумщик, но он уже возвращался оттуда, – чётко отвесил он, дыхнув им с Лесей в лицо многодневным перегаром. – За схемой. А, значит, вернуться оттуда можно, если что пойдёт не так. Вот только сам Фарадей, когда ушёл во второй раз, не вернулся. Думаю, у него получилось. Это я испугался пойти с ним три дня назад. Теперь жалею об этом. И знаю, что один не выберусь. Никчёмный я, вечно во всё вляпываюсь…

В этот момент его стало даже жаль.

Но так же хотелось отвесить хорошую затрещину. Саймон не мог знать, выбрался ли Фарадей из этого поезда в тот, на котором попал сюда, или нет. Придётся выяснять самим. И конечно же, даже такой союзник, как этот четырёхструнный пьяница, сейчас им был очень нужен.

– Будь ты совсем никчёмным, не выжил бы здесь целый месяц, – примирительно произнес Дмитрий.

– Забавно, но Фарадей рассказывал, что люди, возможно, здесь тоже счастливы, – слабо попробовал улыбнуться в ответ собеседник. – Похоже, говорил он, что им стирают память. Так же, как проводницам и местным пассажирам. Они ничего не помнят из своего настоящего прошлого и имеют другие воспоминания. На Красных Землянках есть один дед. Торгует газетами. Память его, вероятно, стёрлась не до конца. Однажды он пытался помочь ребёнку, спрятать его от сборщиков. Есть и другие такие, с памятью, я замечал. А один сука-сборщик знает меня в лицо. Выслеживает. И пугает до усрачки…

И отхлебнул коньяка, от которого почем-то начал трезветь.

Со сборщиком-сталкером разберутся. Башку расшибут, если встретится. А вот деда в костюме и фетровой шляпе Дмитрий запомнил хорошо. Тот самый, что газетами на руке и самим собой закрыл от глаз «милиционеров» Гномика. Ему рассказала об этом Леся. Поговорить бы с кем-нибудь из таких на перронах, может, что вспомнят из прежнего своего мира. Но для начала нужно было выйти и зайти несколько раз в тамбур, пока люди не появятся в вагонах и на перроне. С этим бы ещё разобраться, для чего все эти мелькания. Или, как их назвал Саймон, тамбурные «перезагрузки»…

– С этим немного сложнее, – почесал тот свой подбородок. – Опять-таки – это всего лишь деталь в бесконечно разветвленной теории Фарадея. Но всё же он предположил, что если мир этот зародился не сам, то такой поезд-сборщик существует не один. Просто именно в нашем случился технический сбой. Их много, таких поездов, не сломанных и на разных маршрутах, и все они выполняют сборные функции. Собирают людей, заполняют свой мир. И люди, попав в этот мир, моментов перехода не замечают. Просто жить начинают иначе, в другой немного реальности, принимают её мгновенно как свою. Не будь наш поезд сломан, мы тоже ничего б не заметили. Не было б никаких исчезновений пассажиров с проводницами и тамбурных перезагрузок, смены зимы и лета. Но Фарадей тут прожил несколько месяцев, и никаких изменений в процессах вокруг не заметил. А, значит, сбой починить никто не пытался. Вот он и предположил тогда, что строили такие поезда не люди этого мира, а, возможно, его создатели. Они по какой-то причине на сбой и не реагируют. Либо самих нет давно, либо что-то ещё случилось. Весь мир будто создан кем-то, точно один большой эксперимент. Валентин почти сразу начал рыскать по поезду в поисках ответов. Набрёл так однажды на меня. И день ото дня всё больше пугал меня размышлениями. Затем, вот, пропал. Наверное, спасся? Как же иначе...

Саймон был неглуп. Хмель из него почти выветрился, он даже фразы начал строить иначе – сложнее, изящнее. Чувствовалось не пропитое до конца образование. Дмитрий, слушая его, хорошо налегал на колбасу с хлебом. Аппетит у него появился и мысли бегали в голове до нервного жжения в затылке. Одну из них, ускользавшую от него постоянно в ходе беседы, он почти что схватил за хвост. Однако, Леся, слушавшая их внимательно и читавшая одновременно ту самую газету, внезапно отложила её.

– Кажется, я кое-что нашла, – сказала она.

Перевернула для них разворот.

И в этот самый миг поезд их вдруг загудел страшно и включилось резкое торможение. Тяжёлые колёса со свистом и до рези в ушах заскользили по железным рельсам. Это был не стоп-кран, иначе маленький Гномик сразу слетел бы с полки. Но поезд тормозили резко, и гудок продолжался, будто что-то встало на его пути.

– Не бойся, не бойся… – Леся первой оказалась у полки девочки и пыталась её успокоить, испугавшуюся спросонья.

Дмитрий поднялся. Открыл дверь в коридор. Прежде всего в глаза бросилась одна деталь. Внутри купе, за окном слева, они все видели зиму: снаружи лежали снега и голыми стояли деревья, как пред Рождеством намело. Так было и справа в последний раз, во время «птичьего ливня». Теперь же там во всю дышало лето. Он даже лбом прижался к стеклу, что б лучше разглядеть природу, когда в вагоне вдруг отключили свет. Темно стало внезапно, и поезд полностью остановился. Единственный фонарь, что горел вдоль путей, был виден только изнутри купе, не с этой стороны.

– Я пошёл, – объявил всем Саймон, пощупал карманы. Там было всего несколько маленьких бутылочек, а тут случилось неожиданное. Ясно, каким образом он переживал здесь любые стрессы. Выпивка его спасала, выпивка в больших объёмах.

– Подожди, – остановил Дмитрий. – Давай выясним, что там.

– У кого? – спросил басист, мысленно уже делавший перебор по коньячным струнам.

– Останься с девочками, – прозвучало настойчиво. – Просто запритесь в купе. Я сам все выясню. А у кого – найду…

Не став слушать возражений и прочего нытья, он быстро вышел в тамбур. Затем вернулся. Увидел всё того же Саймона с разведенными в немом удивлении руками. Не исчез. Вышел снова, и в следующий раз в коридоре вагона уже не застал никого. А когда в третий раз прошёл через перезагрузку тамбуром, в коридоре десятого вагона, где они сидели вчетвером в крайнем купе, появились люди. Полный вагон людей. Проводница спешила с тележкой, её не пропускали, и громко надрывно плакали дети. Именно такую «перезагрузку» Дмитрий и ждал.

***

Он протолкнулся через весь десятый вагон дважды, но суета в нём стояла такая, что добиться хоть чьего-то внимания оказалось сложно. Каждый занимался собой, своей семьей, вещами, попытками выловить другую проводницу, которых всего было две. И когда он продвигался через коридор в третий раз, заметил вдруг одиноко сидящего старичка за столиком у боковушки. Тот будто выпал из происходящего, спокойно пил чай и флегматично-благородно, сквозь похожие на пенсне очки, поглядывал в окно. Белым платочком отирал усы. Не ясно, почему он с первого раза его не заметил. Видимо кто-то из других пассажиров закрывал деда собой. Вокруг стоял шум, слышались словесные перепалки, и детский плач только усиливался. Пару минут назад их рыдало четверо, а теперь уже больше. Заиньки и лисоньки, куда же без них? Хор голосов в вагоне уплотнился до высокого.

– Вы позволите? – спросил он у деда разрешения. И когда старик оторвался от созерцания безобидного тёмного лета за окном, переведя свой взгляд, Дмитрий уже сидел за столиком напротив – второе место не было незанятым.

– Когда это закончится? – громко возмущалась полная женщина рядом, пытавшаяся, как и другие, получить ответы у проводницы. – Неужели нет бульдозеров на Каменных Выселках?

– Они все в пути!.. – отвечал кто-то из середины вагона. Этот отвечавший, видимо, побывал ближе других к телу проводницы, потому что несколько человек сразу закивали головами, подтверждая правдивость его ответа. Всё, что на слух успел понять Дмитрий, пройдясь по вагону два с половиной раза, так это то, что образовался снежный занос и на рельсы упало огромное дерево. Поезд стоял где-то в лесу, минутах в двадцати от станции Каменные Выселки.

Пожилой пассажир смотрел на него доброжелательно. Умные внимательные глазки. Ждал вопроса или хотя бы слова от бесцеремонно подсевшего к нему.

– Здравствуйте, – произнёс Дмитрий. – Хорошая за окном погода.

Дедушка улыбнулся и кивнул. Сдержанно. Ничего не сказал, отхлебнул чая и снова уставился на пейзаж. Кто-то проходил под окном с фонарями и высветил деревья в лесу. Листья не свежие и стоячие, а пожухшие слегка от мороза. И сверху валили хлопья снега – их будто надувало с другой стороны. Поезд словно разделил собой два времени года, но зиму постепенно переносило и сюда, на правую сторону.

– Скажите, сейчас зима или лето?..

А вот этот вопрос собеседника заинтересовал. Он посмотрел на Дмитрия, затем огляделся. Снова глянул в окно, вздохнул.

– А почему вы спрашиваете, молодой человек? – у него оказался на удивление приятный и поставленный голос. Как у профессора Демьянова, что вёл у них когда-то физику полупроводников.

– В последнее время такие вопросы задают не впервые, – повёл он худыми плечами. – По крайней мере, мне. Вас ведь это удивило – что деревья стоят зелёными, а рядом лежит снег? Как и того молодого человека. Эти катаклизмы идут давно. Не помню даже с каких времён… Ему я это объяснял. Не знаете ли вы Валентина?

Он сделал после этого задумчивое лицо, помешивая ложечкой чай, подул на неё, положил на салфетку. А Дмитрий не сразу сообразил, о ком идёт речь.

– Какого Валентина?.. Фарадея?.. – спросил удивленно, назвав на всякий случай вместо фамилии прозвище.

– Ну, да! – ответил дед. – Он сам так просил его называть. Фарадеем – как физика. Известного, между прочим, учёного, но которого у нас никто не знает. Валентин так и не сумел мне объяснить; может быть, тогда сделаете это вы, если вопросы у вас одинаковые? Скажите тогда, откуда про физика Фарадея помню я, если здесь его никто не знает?..

Вот что-то и начинало вырисовываться. По крайней мере, если отталкиваться от той же теории Вальки – неизвестно, уж как он её вывел и на чём основывался. Что-то нарыл за три месяца. Похоже, что сбой в этом мире, о котором предположил Валька, действовал не только на поезд и явления природы, но и на людей. Сначала тот дед, который спас Гномика на Красных Землянках. Теперь другой дед, вот этот, что сидел перед ним. Никакого физика Майкла Фарадея в их мире не было, но он его помнил. Откуда? Да всё оттуда же. Дед этот так же, на этом маршруте или каком другом поезде-сборщике, попал в этот мир из их родного, пополнил собой ресурс. Вероятно, давно. А после обработки памяти забыл всю прежнюю жизнь и знания. Однако, не то забыл не до конца, не то виною всему тот самый сбой. Память начала возвращаться, он вспомнил Майкла Фарадея.

– Нильс Бор, Исаак Ньютон, Стивен Хокинг – вам эти имена о чём-то говорят? – назвал для него Дмитрий фамилии других известных физиков.

– Молодой человек, – улыбнулся тот, – я уже слышал эти имена от вашего друга Валентина. Вы ведь друзья? И сказал ему, что нашего физика зовут Джеймс Хокинг, но заболевание у него было то же. Ныне он также покойный… Других я не знаю. Почему бы вам не спросить у вашего друга? А, хотите, поговорим втроём…

– Когда вы его видели? – нетерпеливо, немного даже грубовато, перебил Дмитрий.

– Я каждую неделю езжу этим маршрутом, – не обиделся дедушка. – Ровно восемь недель назад. В своём ещё уме, хорошо считаю. Вы что, с тех пор не виделись сами? Так позвоните ему, он оставил номер…

И дед достал из кармана смешной кнопочный телефон. Значок восьмёрки с двойным крестом на нём присутствовал, высветился на маленьком загоревшимся жёлтым экранчике. Похоже, это был распространённый оператор сотовой связи и в то же время производитель телефонов. Знак был и на самом корпусе.

– Знаете ведь, что в поезде и на перронах связи нет? – спросил он. – На Каменных Выселках зайдёте за здание вокзала. Это хорошая станция, там связь появляется ближе, метров пятьдесят пройти от здания в город. Вижу, вам нет двадцати одного, а стало быть и нет своего телефона…

– Да что же это такое?! – рядом, почти над ухом крикнула мамаша, и ещё один ребёнок присоединился к всеобщему плачу. С верхней полки грохнулся горшок.

– Вы никуда не уйдёте? – встав со своего места, спросил Дмитрий.

Договорить с дедушкой он собирался, но нужно было сначала дойти до первого вагона.

– Валентин Иванович, – представился напоследок собеседник.

– Дима, – ответил коротко Дмитрий.

– Куда ж я из поезда денусь? – пожал плечами Валентин Иванович. – Тем более надо поговорить. Валентина я больше не видел. А ведь я поверил ему. И он мой тёзка…

– Поверили… чему? – задержался на мгновенье Дмитрий.

И снова раздался громкий гудок поезда. Снаружи захрипел громкоговоритель. Эти штуки вещали невнятно в обоих мирах.

– Возвращайтесь, – не стал задерживать его Валентин Иванович. – Тогда и обсудим.

Дмитрий кивнул, и стал протискиваться в ближайший тамбур. Сначала был план пройти через все вагоны и перед вагоном с охраной выйти из поезда, что б посмотреть, что на самом деле происходит впереди локомотива, в мире, где начались страшные катаклизмы. Хотел своими глазами увидеть заносы или то, что ими назвали для пассажиров. Но потом, пока говорил со своим новым знакомым, решил выйти сразу и пробежаться вдоль поезда, посмотреть, что вокруг. Ситуация была явно нештатной, здесь «милиционеров», скорее всего, не было. Никто не схватит, а он увидит немного больше, чем на перроне Красных Землянок. Однако выходить придётся, скорее всего, несколько раз из-за этой «тамбурной перезагрузки». Он желал видеть людей, как внутри, так и снаружи.

Было зябко. Майка с коротким рукавом не грела. На Красных Землянках стояло лето, а здесь лютовала зима. «Холодно... Хооооолодно!.. Арктика... Ааааарктика!..» Снег выглядывал из-под вагонов слева от него, но рядом справа стояли деревья леса с замерзшей зелёной листвой. Порывы теплого воздуха оттуда говорили о том, что борьба между двумя стихиями все ещё шла не на жизнь, а на смерть. Либо к утру заметёт все пути, либо зима отступит. Пока что хлопьями сверху падал холодный снег, и Дмитрий набирал скорость, что б не замёрзнуть. Кроссовки скользили мёрзлому дёрну.

Остановился. По пути он обогнал четверых или пятерых рабочих в отсвечивающих малиновых жилетах, они все шли вдоль вагонов с фонарями в одну сторону – двигались к локомотиву. Чем они могли там помочь, откуда здесь вообще взялись между станциями, на чём сюда доехали, понять в темноте было сложно. А останавливаться для расспросов он не стал. Почти во всех вагонах, кроме двух, не было света. Окна горели позади, в последнем, а также в вагоне-ресторане. Дмитрий уже понял, что со светом там, в другой параллели этого мира, в поезде без людей, где остались Леся, Гномик и Саймон, ситуация была точно такой же. Это люди почему-то то исчезали, то появлялись вновь. Но природные явления и технические вещи, вероятно, были стабильны для всех измерений, параллелей или временных точек – пока он ещё не придумал точного слова для этих мельканий. Следовало спросить у Саймона, возможно тот запомнил и это из объяснений Вальки о его разветвленной теории поломанного мира. Фарадей мог в голове создать собственный сложнейший улей или термитник, и заставить его работать так же, как настоящий. Даже, пожалуй, лучше. Плохо, что здесь требовалось не создавать, а разгадывать уже кем-то созданное. Ещё и сделанное криво или не так работающее.

Он достал из кармана зажигалку. Стянул её на одном из столиков, когда оставил Валентина Ивановича и отправился наружу. Вещь из его кармана не исчезла. Осмотрел. Вероятно, если что-то проносить через тамбур с собой, как рюкзак, еду, выпивку из ресторана и прочее, оно оставалось всегда, поскольку ты с этим не разлучался. И люди, если шли вместе, не исчезали. Тряхнул головой. Нет уж, размышления о подробных нюансах местного бытия лучше оставить Фарадею. Было предчувствие, что за эти три дня Валька из поезда никуда не ушёл, всего лишь застрял где-то. И что вообще хрен они просто так из этого мира выберутся, всё окажется намного сложнее. Попасть бы для начала в кабину управления.

Зажёгся огонь. Бензиновая, ветер поддувал, но пламя не гасло. Однако толку от неё? Ничего из темноты не высвечивала. Луна же пряталась за снежными тучками. Затушил и сунул в карман, пригодится ещё. Двинулся мимо первого вагона дальше.

Техника на самом деле тут была и разъезжала. Какой-то примитивный тягач тащил уже с рельсов в сторону дерево, надрывался. Работали два бульдозера, занимаясь расчисткой. Слабый свет их фар он видел издалека, когда ещё подбегал. Двух машин было недостаточно, но где-то впереди виднелись далёкие огоньки – сюда, возможно, ехали другие. Мир погибал, но боролся за себя до конца.

Любопытство вызвала правая сторона леса, та, что была еще зелёной. Впереди явно перевалило много снега через рельсы, и зима напирала на эту летнюю сторону справа. Но интерес вызвал не снег, а розовый свет, походивший на северное сияние. Он был далеко, наверное, в километре-полутора от локомотива, немного наискосок от путей. И свет этот исходил из нижнего края неба – прямо над верхушками зелёных деревьев. Чёрт его знает, на что это было похоже, не то световой разлом, не то НЛО, не то битые пиксели как на сгоревшей экранной матрице. Смотрелось всё равно красиво и круто, прямо световой аттракцион!

А где-то чуть в стороне от этого свечения мелькнула неясная и огромная тень. Будто нечто большое прошагало на двух ногах, высокой макушкой задев край неба. Большая голова, массивные задние лапы, могучее тело и длинный хвост. Дмитрий даже протёр глаза, что б убедиться, что всё ему это не привиделось. Парк Юрского Периода зимой, в замерзающем от снега летнем лесу? Кажется, так вымерли мамонты и динозавры – от холода. В этом он не был силён, зато посмотрел Ледниковый Период. Мультфильм ему нравился. И почему такое должны были смотреть только дети? Вот, выберутся с Гномиком отсюда, вместе облюбуют все части, будут пить чай и есть бутерброды…

– Интересно? – спросил вдруг голос, и он тут же вздрогнул.

Их было двое, милиционеров. Как же бесшумно они подошли! Блуждающие улыбочки больше походили на хищные улыбоны гопников, нежели на вежливую мину сотрудников правопорядка.

– Пройдёмте с нами, – сказал один из них, нащупав рукоять своей палки-трости на поясе. И, не меняя выражения лица, плавно расстегнул пальцами фиксирующий её ремешок. – Кажется, у нас безбилетник…

Часть 4

В общем, бред выходил какой-то, когда он пытался на разный лад выстраивать в уме все события. Словно кто-то тасовал огромную колоду, но три несгораемых джокера постоянно оставались наверху, никуда не исчезали – Он, Гномик и Леся. А остальные карты – они вот путались. Теперь и вовсе стали невидимыми. Чудеса чудесные! Такие случаи, вероятно, описывались множество раз в больничных картах, в подробных историях душевнобольных. Вот у кого поезда летали по небу, наполнялись до верху монстрами, а машинист был главным злодеем-психопатом. Хорошая, кстати, идея – про машиниста. Можно будет наведаться в начало поезда. Пока что он продвигался в его конец.

Девятый вагон закончился. Пустой, как и два предыдущих – седьмой и восьмой. Между девятым и десятым в фирменном 22-ом поезде находился вагон-ресторан. Можно было добыть для Гномика настоящей еды. Сам Дмитрий от нервов есть не хотел, намялся орехов с чипсами. Но дети, вероятно, справлялись со стрессом иначе. Он слышал, как у Сони урчало в животе от сухого печенья и сливочных вафель. Так себе ужин, девочке нужно было поесть.

Вагон-ресторан был привычного виду. Едва дверь открылась, выползли вкусные запахи. Сытный расклад обнадеживал.

Однако, как только сделал первый шаг, остановился сразу как вкопанный. Потому что увидел впереди… манекен.

Нет, не такой, что стоит красиво в бутике и всем улыбается, нарядно одетый в модные Gucci, с французским шарфом вокруг шеи и в кожаных крокодиловых сапогах. Этот манекен нагло сидел, вальяжно развалившись. Он делал это в полном одиночестве, за дальним столиком в конце вагона. Был бледен лицом, как все манекены, и проявил к вошедшему полную невоспитанность – бровью не повёл, когда Дмитрий громко хлопнул дверью.

Он постоял, посмотрел на пластмассовую фигуру вдалеке. Не счёл ее далее интересной, и сразу забросил ногу, полез через барную стойку. Нашёл там пакеты, а главное – еду. Стал складывать тут же нарезку и салаты. Прихватил лимонад и открытую бутылку вина, взял чипсов с орешками, хлеба, воды. Полезного узнать ничего не удалось, а через час должна была быть следующая станция. Хоть поедят перед ней в своё удовольствие, начнут размышлять на сытый желудок. Голодная голова не хотела впускать в себя ничего, кроме сухой истерики.

Доверху набив пакет, снова закинул ногу и перебрался. Подумал, а не взять ли ещё вина, не устроить ли с новой знакомой крутую пьянку? Вроде девчонка была ничего. Гномик не обидится, если оставят её ненадолго.

Но тут его руки разжались. Пакет выскользнул из ладоней и звучно грохнулся на пол. Манекен, которого он принял за человека, этим человеком и оказался. Пошевелился вдруг на глазах, когда Дмитрий собирался перелазить в бар за вином, и громко икнул. Повернул к нему нетрезвую голову.

Уже запоздало пришло на ум, что сидячих манекенов в жизни ему повстречалось довольно мало. Стояли в основном. Следовало сразу сообразить и подойти к нему первому. А теперь тот поднялся сам. Выставил вперед руку, ткнув в него указательным пальцем, и крикнул громко:

– Эй! Это моя еда!

И попер как встревоженный тур, поднятый случайно в дневную спячку.

Технически Дмитрий пока ничего не взял. Пакет лежал у его ног на полу. Но уходить без еды из ресторана… Нет. Дудки.

Схватил с барной стойки на всякий случай штопор и упреждающе выставил перед собой, показав готовность защищаться.

Этого оказалось более, чем достаточно. «Манекен» вдруг остановился неуверенно, чего-то там замямлил себе под нос, и глаза его забегали по сторонам. Тут уже пришло понимание, что парень этот не был ни злостным буяном, ни отменным бойцом. Так, всего лишь подвыпивший пассажир. Малость «распавлинил» хвост, но когда перед ним капюшон расправила «кобра», быстро забыл, зачем сам поднимался.

«Да он же в стельку…» – промелькнула догадка, навеянная амбре, исходившим от парня и бившим мощно с пяти-шести метров в ноздри.

– Ты… тут… чего?!. – все ещё с вызовом, но уже дав хорошего петуха голосом, спросил молодой человек лет двадцати трёх. Он явно не надеялся, что его последний жалкий выпад хоть как-то подействует. Но всё же пытался.

– А ты… чего? – ответил Дмитрий в унисон.

Тогда, подняв с выражением нос и подбородок кверху, «манекен» произнёс почти визгливо, как на киношных пробах:

– Еды на всех не хватит! Убирайся! У меня тут… мало…

– У тебя? – переспросил Дмитрий. Сам он уже успокоился. Усмехнулся даже повороту в их диалоге. – Да будь ты хоть владелец поезда, а еда тут для всех, общая…

Кажется, разговор их заходил в тупик. Спина медленно наклонилась, пока взгляд продолжал держать подошедшего, и пакет снова оказался в руках. Штопор вернул на барную стойку. Как-то не очень они знакомство начали. Это был первый человек, которого он встретил в поезде. И ругаться с ним вот так не хотелось.

– Ты из какого вагона? – как можно миролюбивей спросил Дмитрий парня, давая понять, что драться не будет, но и еду ему не отдаст.

– Из… двенадцатого, – поколебавшись с мгновенье, ответил «манекен» в потертой серо-зеленой косухе и майке с дыркой посередине. У него был такой вид, будто в одежде он спал, ел, принимал душ и где-то здесь ходил на работу. – А… ты?

Дмитрий усомнился, говорить ли. Парень был пьян и характерно пошмыгивал носом. Было у них в группе два торчка, вылетели после первого курса. Сразу так и не сказать, что сейчас перед ним стоял не один из них.

– Как тебя зовут? – вместо ответа спросил он его.

– Саймон, – сказал молодой человек заметно бодрее. Он был ниже Дмитрия на пол головы, но старше на пару-тройку лет. – Друзья зовут меня Саймоном. Родители назвали Симеоном. Я в рок-группе играю. На бас-гитаре. Ты не слышал о нас, но у нас первый концерт будет в сентябре, на стадионе…

Последнее он произнес с большим сомнением. И вообще говорить начал так, будто по речи истосковался. С истерично-плаксивыми нотками в голосе.

– Ты тоже из Москвы едешь? – почти что допрашивал Дмитрий Саймона. Уж очень не хотелось вести его сразу к Соне и Лесе. Лесю он знал полчаса или больше, но когда оставлял на неё ребенка, сомнений в голове не возникло. Саймон же явил себя сплошным сомнением, был дёрганным, под алкоголем или чем-то ещё. Воняло, как из помойной ямы.

– Я отнесу еду, потом вернусь сюда и мы поговорим, окей? – сказал он ему, когда собеседник не ответил, а полез за сигаретой в куртку и закурил. На пачке, заметил Дмитрий, был тот же значок, что нарисовала Леся. Курил, значит, не свои, местные. Еще бы понимать, что теперь означало слово «местные». Где они, полагал он, и как сюда попали, этот перепитый парнишка мог и не знать. Выныривал ли он вообще из своего пьянства, как сел в поезд и до него?..

– Лучше потом, – сказал, затянувшись, тот. – Поговорим, в смысле. После Александровских Дач. Они скоро придут сюда. Могут заходить в вагон-ресторан.

Похоже, что толк от него какой-то был. Знал явно больше него.

– Кто-кто придёт? – уточнил Дмитрий. – Странные милиционеры? В белой форме?

Саймон кивнул.

– Только они не милиционеры, – сказал он. – Это «сборщики». Мы ехали с Кирой вдвоём. Киру они отсюда, прямо из вагона забрали. Я больше месяца прячусь…

Он много, чего ожидал услышать от этого странного пассажира. И ко многому был готов, видя перед собой человека с трясущимися руками и многодневным перегаром изо рта, смешанным со свежей выпивкой. Но глядя на него теперь, начинал вдруг понимать – за пару часов в поезде внешность в такое закономерное запустение не приходит. От него прилично пованивало, волосы на голове были немытыми. Выбрит был неровно, но что хорошо – хотя бы пытался это делать. Значит, совсем ухаживать за собой не перестал. А что до «сборщиков», как он их назвал, если они что и собирали, то точно не мебель…

– Как давно ты в поезде, говоришь? – переспросил Дмитрий. – И где ты сел на него?

– Сел, как и ты, в Москве, на Казанском, – словно само собой разумеющееся подтвердил Саймон. Он точно знал больше него о происходящем в поезде. – Но я тут уже тридцать четвертый день… А что? Ты разве сам ничего не заметил? Перед Красными Землянками пропадают почти все люди, которые были с тобой до этого. Откуда-то вместо них берутся другие.

Родители Гномика не пропали. Они, как и Дмитрий, остались. Просто их уволокли силой.

– Потом, большая часть уцелевших, исчезает с перрона на Красных Землянках, –подтвердил Саймон то, о чём он подумал только что. – Выходят поглазеть на незнакомую станцию. Ты, видать, как и я, не особо любопытный… А проводницы подсаживают на их место других. Вместо тех, кого увели…

Пусть так. Звучало неправдоподобно, но если прокрутить в памяти, то было очень на это похоже.

– А хочешь, скажу, как отсюда выбраться? Один всё равно уйти не смогу, не получится. Просрал свой шанс. Надо, что б двое было…

– А четверо?.. – внимательно посмотрел на него Дмитрий. – Если нас будет четверо?

Поезд их в этот миг пронзительно загудел. Состав поворачивал на ходу. Снаружи начинало темнеть и наступал поздний летний вечер.

***

– Подожди! – пытался остановить его Саймон, когда Дмитрий зашагал, пройдя через тамбур вагона-ресторана, в сторону своего шестого вагона. Бежал за ним нетрезвой поступью сзади, спотыкался и задевал локтями окна и двери купе. В общем, бултыхался как известная в проруби субстанция.

Уже в девятом вагоне в одном купе внезапно впереди отъехала дверь и вывалилось… нечто. Оно упало с грохотом перед ними. Дмитрий вовремя остановился.

Это… ещё что?.. Каноэ что ли?..

Упавший предмет был похож на чёлн, которые выдалбливают целиком из дерева. А вместе с ним вывалилось и тяжёлое весло. Он поднял его. Заглянул в купе, но там никого не оказалось. Если это была лодка, то чего она делала здесь, почему не хранилась в багажном отделении?..

Некогда было размышлять. С девчонками могла случиться беда. Потому он перешагнул через каноэ, вручил, словно букет цветов, весло Саймону и быстрым шагом двинулся дальше. Басист отставал, причмокивал сзади горлышком своей бутылки.

– Таких здесь четыре!.. – пискнул он громко. – Каноэ. По всему поезду! Ещё в четвёртом, шестом и двенадцатом. Вечно они вот так…

–Да постой же ты! – завопил он. – Надо вместе проходить через тамбур!..

Снова ускорился, бежал следом как комнатная собачонка.

А вот и шестой вагон. Дмитрий буквально влетел в него. И начал методично обходить. Пока шёл к себе, открывал подряд все не запертые двери. Никого. И на их местах, в шестом купе, тоже пустые полки. Не было ни оставленной им Сонечки, ни её новоявленной нянечки Леси.

– Ты не понимаешь! – гундосил пьяный басист. – Это ж как колода карт! Нужная карта просто ушла вниз. Но она ж вернётся, из колоды никуда не делась!

Странно, что ему самому на ум уже приходило сравнение с карточной колодой.

– И как всё работает? – остановился он, наконец.

– Не меняется ничего только в вагоне-ресторане, – пояснил «оживший манекен». – Может, в локомотиве тоже – там я не был. В общем, виной всему тамбур. Любого вагона. Пока ты проходишь сквозь него, что-то может поменяться либо в поезде, либо на перроне. Либо и там, и там. Или нигде. Жёсткого алгоритма здесь нет, всегда будет нежданчик. Тамбур – как место перезагрузки для тебя относительно всего остального. Понимаешь?..

Непросто. Но Леся с Соней, тем не менее, исчезли из купе, где их оставил.

– И… как их вернуть?

– Да сами вернуться! – едва ли не обрадованно произнёс Саймон, давно не сообщавший, видимо, никому ничего полезного. – Два-три-пять-десять раз пройдёшь через тамбур, и нужная карта выпадет снова. Они здесь, в поезде, раз не исчезли как остальные до Красных Землянок…

Вот, значит, как работало... Получается, на перроне Соню он тоже мог не увидеть. Просто она исчезла бы вместе со всеми людьми снаружи, пока он проходил через тамбур, заметив её до этого из окошка вагона. Повезло. Тогда не исчезла.

– Да постой же ты! – закричал Саймон уже ему в спину, когда Дмитрий зашагал быстро к тамбуру, надеясь проверить его слова. – Я тоже для тебя могу исчезнуть!.. Найдёшь меня после Александровских Дач!.. В ресторане!..

Дмитрий вышел, постоял в тамбуре с минуту. Снова вошёл обратно в вагон. И… всё действительно изменилось.

Саймона больше не было. Зато он натолкнулся на двух женщин, идущих с полотенцами и зубными щетками умываться, пока сам продвигался к шестому купе. Теперь он понимал, что являлся некой константой – что-то исчезало или появлялось относительно него самого. А вот все остальные, кого он видел сейчас, пассажиры в этом вагоне, константами не были. Потому что появились из ниоткуда. Вон и ещё чья-то голова выглянула впереди со своего места. Навстречу же, из третьего купе, вышла и двигалась к нему знакомая уже проводница, всё с тем же бумажным планшетом в руках и со сдвинутой набок пилоткой.

Дмитрий распахнул дверь. И увидел, что остатки застолья собирались в мусорный пакет. В их шестом купе было трое – те самые, кого он встречал тут прежде, сразу после своего пробуждения, но которые тоже потом исчезли. Две женщины убирали мусор, а мужчина переодевался в спальную майку.

– Вы будете ложиться? – спросили его. – Мы уже ложимся.

Он закрыл дверь. Выдохнул и отёр рукой появившийся на лбу пот. Теперь с собой не было даже рюкзака – тот исчез, потому что он его оставил с Лесей и Гномиком. В руках был только пакет с едой.

Снова быстром шагом устремился к тамбуру. Вышел. Постоял. Вернулся в вагон.

На этот раз людей не увидел, и по пути больше не встретил проводницу. С силой рванул дверь своего шестого купе в сторону, когда добежал до него.

Опять никого.

Тут он уже заметался. А что если попробовать выйти через другой вход? Ведь был второй выход из вагона, два тамбура! Побежал к нему. Пронёсся пулей мимо пустого купе проводниц и вылетел в этот тамбур. Затем забежал снова, ринулся обратно по коридору. Распахнул дверь, но опять никого!

Чёрт!!! Чёрт!!! Чёрт!!!

Схватил со стола в их пустом купе газету. Весь интерьер в вагоне как будто слегка изменился, устарел что ли, стал немного другим. Значит поезд мог меняться и изнутри. На газете значился тысяча девятьсот семьдесят девятый год. Понятны были только язык и буквы, названия и события ни о чём ему не говорили.

Хотел швырнуть листки за ненадобностью, но сунул комом в пакет. Потом, если что, прочтёт для большего понимания. Взглянул, наклонившись над столиком, в окно. И вдруг… обомлел. Снаружи в сумерках стояла настоящая зима. Лежали наметённые сугробы из снега и мелькали в лесу берёзы. Белые и бесстыдно раздетые, без листвы, вперемешку с чернеющими волосатыми елями.

Дмитрий бегал туда-сюда еще шесть раз или больше. Дважды в шестом купе своего вагона он встречал ту же троицу пожилых людей. Видел за окном весну, лето, зиму и говорил с проводницей. Даже поссорился с кем-то, грубо задев его плечом. Но где-то на седьмой-восьмой раз всё прекратилось. Вспотев насквозь и сбившись с дыхания, чувствуя, как бешено разрывал шею пульс, он сам решил остановиться. Хотя бы отдохнуть недолго. Открыл в шестое купе отъезжавшую дверь и… наконец, увидел их.

Сонечка по-прежнему рисовала карандашами, а Леся подтачивала их канцелярским ножиком. Оба оторвались от занятий.

– Ты чего? – спросила его девушка, взмыленного. – Мы потеряли тебя…

Как же он был рад слышать этот дребезжащий девичий голос. Схватил свой рюкзак быстро, закинул за плечи. Пакет с едой из рук не выпускал.

– Пойдёмте, – позвал их обеих. – Поедим в другом месте…

Не споря и не задавая вопросов, обе встали и пошли вместе с ним. Наверняка почуяли запахи вкусного из пакета. Сильнее всего пахла копчёная краковская колбаса. Он сгрёб под барной стойкой с тарелки всю нарезку, и высыпал сверху на салаты. Интересно, откуда тут всё бралось? И что означало это «мало еды», брошенное Саймоном? Еду сюда приносили? Если так, то кто и когда, для кого? «Милиционеры», у которых с перронов был допуск в вагон-ресторан? Но в другие вагоны при этом попасть они не могли. Кажется, Саймон назвал их «собирателями» или «ловчими». Может, как-то ещё. Надо будет расспросить его обо всём побольше, уж за месяц-то пребывания в поезде он должен был составить целый кодекс с правилами…

Людей по дороге они не встретили ни разу. И через три вагона все очутились в ресторане на колёсах. Дмитрий начал выкладывать из пакета еду, придвинул стулья. Пригласил девочек сесть за столик. Саймона они тоже увидели, и немало удивились присутствию здесь человека, так как отвыкли от людей в странном поезде. Особенно напряглась поначалу и занервничала Сонечка. Тогда как парень, наоборот, обрадовался их появлению и направился из своего конца вагона к ним как к старым добрым друзьям. Заулыбался издалека, махнул рукой.

– Это Саймон, – представил его Дмитрий Соне и Лесе. – Он нам не будет мешать.

Соня успокоилась почти сразу. Уже через мгновенье наворачивала колбасу с хлебом, а ладошкой потащила к себе конфеты. Леся разливала чай.

– Через пятнадцать минут Александровские Дачи, – предупредил их обеспокоенно завсегдатай «вкусного» вагона. Сюда придут, нужно уйти.

– Уйдут только они, – произнес Дмитрий, указав глазами на девочек. – В соседний вагон. А мы останемся, понаблюдаем.

– Вот уж нет! – запротестовал головой Саймон так, что она чуть не отвалилась. Отхлебнул из маленькой бутылочки своего пойла. – Как-нибудь без меня. Киру утащили прямо отсюда.

– Тогда мы спрячемся где-нибудь, – настаивал Дмитрий. – В тамбуре или за барной стойкой…

Соню и Лесю он взял с собой намеренно, что б находились поближе к еде. Раз весь поезд был теперь пуст, то не всё ли равно, в каком вагоне сидеть. Поужинают, перейдут в соседний десятый, если после прохождения через тамбур в нём никто не появится. А появятся люди – выйдут и зайдут снова, теперь они это умели.

А вот к Саймону полного доверия ещё не сложилось, и прятаться тут без него Дмитрий один не собирался. Парня следовало расспросить хорошенько и держать всегда при себе. Наркоманов и алкоголиков контролировать необходимо ежеминутно – истина всем давно известная…

Поезд останавливался и засипел пронзительно перед полной остановкой. Однако сквозь окна Дмитрий на улице людей не увидел. И проводниц в вагоне рядом не оказалось, дверь на перрон никто не открывал. Он выяснил это, когда переводили Лесю с Сонечкой после трапезы в десятый вагон.

– И почему так? – спросил он Саймона. – Где все?

– Потому что ты в пустом на этот момент поезде, нет ни пассажиров, ни проводниц, – объяснил тот. – Тамбур – перезагрузка, ты ж сам видел. Попробуем ещё раз – люди могут появиться в поезде и на перроне. А могут и нигде, или только в одном месте. Своих ты с какого раза нашёл?.. Зависит всё от того, как ты выйдешь из тамбура и в какой «момент поезда» попадешь – я так его называю, «моментом». Может и другой год наступить, и зима будет снаружи, и лето, и что-то ещё поменяться. С забитого людьми перрона угодишь в совсем пустой вагон…

Он всё это понял, но Саймон, у которого начиналось похмелье и которое он успешно прогонял глоточками, говорил без остановки. Соскучился по людям.

– Странно, да? Вагоны живут одной жизнью, перроны – другой, мы с тобой – третьей. Но все три благодаря тамбурам пересекаются. В разных комбинациях. Всегда. Я сам ничего не понимаю. Просто мои наблюдения, а в них я верю…

– А что за люди едут в поезде? – пытался разобраться во всех объяснениях Дмитрий до конца. Гномика с Лесей он определил сразу в первое купе, задвинул за ними дверь. – Ну, пассажиры, которые исчезают, появляются – кто они все?

– Да не знаю я, – занервничал сильнее и помотал головой Саймон. – Люди, которые живут здесь, в этом мире. Едут куда-то в своих вагонах – расписание станций посмотри! Это странный какой-то поезд, я многого тут не понял. Не то куски времени разные, не то разные поезда – каша в голове какая-то. Мы только вроде тут не меняемся. Кого не поймали. Я вот, ты, твои девчонки. Словно несгораемые джокеры в колоде. Но опасаться есть чего!..

Опять это сравнение с колодой карт и джокерами, что у него самого засело в голове.

– Пойдём, – позвал его Дмитрий. – Понаблюдаем из тамбура, что происходит снаружи… Потом расскажешь про то, как выбраться. Ты ж начинал там чего-то говорить?..

Саймон нехотя шагнул. Как оказалось, он больше боялся идти в вагон-ресторан, но не в тамбур, ведущий в него. Выглянул сначала осторожно, долго всматривался и вслушивался. Те, кого он опасался, должны были подниматься с перрона через этот же тамбур. Вход наружу оказался открыт, хотя проводниц по-прежнему не было.

– «Сборщики», наверное, уже вошли, – сообщил Саймон, пожав плечами, и сделал шаг.

– Откуда ж они приходят, если перроны пустые? Из воздуха что ли берутся? И за кем, если пусто в вагонах?..

Басист покачал головой.

Снаружи поезда располагался огромный двухэтажный вокзал. С гигантскими позолоченными буквами «АЛЕКСАНДРОВСКИЕ ДАЧИ», словно это была не задрипанная провинция, а какое-нибудь Сколково. Дмитрий хорошо рассмотрел внушительное строение, чуть больше даже, чем на «Красных Землянках». Но весь этот вокзал оказался пуст. Ни кошек, ни собак, ни птиц, ни людей. Чуть-чуть поддувал прохладный ветер, качая высаженные за квадратными бордюрами липы. Ярко горели красивые фонари. Их будто перенесли сюда из какой-нибудь средневековой Англии, века эдак 17-го или 18-го. Но только горели они от электричества. Снаружи стемнело.

– Кто приходит?.. Куда?.. Сборщики? – не сразу переспросил его сильно нетрезвый Саймон, возвращаясь в реальность и вспомнив про повисший вопрос.

Быстро же его размазало.

– Вот уж не знаю, откуда они приходят… – бормотал он себе под нос. – Приносят еду. Не сама ж появляется?.. Они всегда есть, пусто тут или густо. Киру почти сразу поймали, на третий день. И еще потом человек десять за месяц. Из тех, кого сам видел…

– Каких таких… десять человек? – повернулся к нему Дмитрий.

– Да таких – как ты и я, – просто сказал Саймон. – Много их было за месяц, пассажиров разных. Поезд-то всё время ходит. Будто нарочно людей собирает и свозит всех куда-то сюда. Не понятно только в какое «сюда». И зачем? Для чего? Для кого?.. Был тут один, предполагал всякое, и понимал больше, чем мы… Но я-то сам не сильно во всё верю. И понимаю мало…

Дмитрий хотел было порадовать «манекена» тем, что у него самого имеются такие же вопросы, а затем переспросить про того самого понимающего, как вдруг раздался какой-то стук. И он доносился сквозь дверь. Что-то шумело в вагоне-ресторане. Но толстое и плохо протертое стекло не позволяло им из тамбура хоть что-то увидеть внутри.

– Стой здесь, – видя, как Саймон весь затрясся, произнёс Дмитрий. А сам решил спуститься на пустой перрон. Быть может, оттуда удастся разглядеть что-то сквозь окна, поднявшись на цыпочки. Не то что бы настораживал грохот – не очень сильный, но такой, будто в ресторане что-то двигали. Просто шум этот был единственным проявлением другой жизни на станции.

Ноги очутились на асфальте. В своих кроссовках Дмитрий передвигался бесшумно. Хотя понимал, что опасаться следует не громкой поступи, а того, что могут заметить из вагона сверху. Остановился.

Долго приглядывался сквозь стекла, подпрыгивал даже, но так ничего и не увидел. И шум будто стал не столь громок. Толкали, вероятно, тележку с едой. Раз Саймон говорил, что еду сюда привозили, наверное, так оно и было. Уж в этой-то мелочи можно было ему довериться. Но приносили еду для кого? Для них, для пассажиров? Выманивали, что б все стекались сюда, куда у людей в форме был доступ? Как много непонятного…

– Друг!.. – тихо, а, может, и не очень, позвал его Саймон, высунув на улицу из тамбура голову, когда Дмитрий поднялся на цыпочках у очередного окошка. – Быстрее, друг!..

Он повернулся. И сразу увидел причину беспокойства басиста. Один «милиционер» показался откуда-то и шёл вдоль состава совсем недалеко. Двигался вдоль десятого вагона, всего-то метрах в сорока-пятидесяти от него. Второй появился с другой стороны – повертев головой, Дмитрий заметил обоих сразу. Они его, впрочем, тоже увидели, и шли, похоже, целенаправленно к нему. Вот он и стоял посередине вагона-ресторана, выбирая теперь, куда ему бежать.

Вправо! Откуда пришёл.

В миг сорвался с места и побежал.

Однако в сравнении с ним милиционер в белом оказался просто гепардом. Он нёсся со скоростью настоящего спортсмена-бегуна. Бросалось в глаза, что сам был далеко не молод, однако бежал гораздо быстрее. И, преодолев лишь половину пути, Дмитрий вдруг стал понимать, насколько не успевает – противник уже миновал спасительные ступени.

Тогда, сделав три последних прыжка, он резко пригнулся, обхватил крупного сотрудника в форме руками и швырнул его так, что того аж закрутило. С силой шарахнуло телом о стоящий вагон…

Увлечение живописью и чтением – это ему привила в детстве мать. Дмитрий любил с ней ходить в Эрмитаж и на выставки. Вслед за своим отцом он выбрал инженерно-технический и учился там с удовольствием, параллельно заканчивая гуманитарный факультет. Но ни что не придавало большей уверенности в сложных ситуациях, чем его кмс по греко-римской борьбе. Это была не случайность, а выверенный бросок. Хоть и боролся он в категории семьдесят два килограмма, что при его росте считалось низким весом, природных сил Дмитрию было не занимать. Крупного «милиционера» он швырнул бойко. А после преодолел бегом оставшееся расстояние и запрыгнул по ступеням в тамбур. Шмыгнул затем вслед за испуганным Саймоном в десятый вагон и захлопнул за собой дверь. Повернулся, вцепившись в ручку. И, сбивчиво дыша, стоял и ждал, не будет ли продолжаться преследование.

Но больше за ними никто не гнался. Только Саймон поскуливал из коридора вагона сзади и говорил, что второй милиционер стоит под окном и смотрит на него, никуда не уходит с перрона.

– И хрен с ним, смотрит, – почти равнодушно ответил Дмитрий. Вытер взмокший лоб рукой.

Потом он всё же передумал. Глянул в последний раз сквозь стекло двери в тамбур и повернулся. Шагнул мимо купе проводниц и самовара в коридор.

Как и сказал Саймон, сотрудник в форме действительно стоял под окном, тем самым крайним, что в вагоне располагалось возле «чайного» места. Стоял и просто смотрел снизу-вверх. Он даже улыбался им и делано грозил пальцем, толстым, как варёная немецкая сосиска. Мол, вот я вас, только поймаю! Взгляд его, однако, не светился ничем хорошим.

А вскоре к нему прихромал второй. Тот самый, которым пришлось припечатать стенку вагона. Из носа у него текла кровь, но он будто её не замечал, и тоже попытался улыбнуться. Кровавая получилась улыбка. Розовые сопли украсили сначала губы с зубами, а затем по подбородку стали стекать на белый мундир. Смотрелось всё это жутко и тошнотворно.

Ещё же у обоих за спиной вовсю теперь ходили люди, множество людей – самых простых горожан этого странного чужого мира. Весь перрон вдруг зашумел и наполнился жизнью, зажглись уже другие фонари, похожие на наши, современные, и с неба западал мягкий пушистый снег. Как ранней зимой. Деревья стояли без листьев, и станция выглядела самой обычной. Только совсем незнакомой.

– Как это понять? – спросил Дмитрий. – Почему они не исчезли, когда появились люди? Там же всё изменилось, за окном. Но не они. Они остались…

– Они – почти как мы, – ответил его собеседник и громко пьяно икнул. – Такие же константы. Мы с тобой константы один для другого, пока не расстанемся. А разойдёмся, будем долго друг друга искать. Как ты своих девчонок. С этими – ты никогда не расстанешься, они – константы для нас всегда. Куда бы мы не попали после перезагрузки. Сборщики, это их суть. Иначе как нас поймают, если вдруг начнут исчезать? Привязаны к нам, как хвост. Всегда здесь, и только для нас…

Голова от этого бреда давно перестала разрываться. Теперь уже просто хотелось понять, вникнуть. Попал в мудрёную игру – изучи все премудрые правила, постарайся придумать новые или найти способ обойти существующие. Иначе никогда не выиграть. А хотелось хотя бы не проиграть.

Дмитрий шагнул к купе, где заперлись Гномик и Леся. Открыл его. Не удивился сильно, когда их там не оказалось. Знал, что теперь всё равно увидятся, смело шагнул обратно к тамбуру и позвал за собой Саймона. Нечего оставлять одного, вопросы к нему только начинались.

– Подожди! – остановил тот его за руку. – Давай хотя бы в пути. Пусть те, из ресторана, уйдут и поезд тронется. У меня виски заканчивается. И сигареты…

Выходит, на станциях завозили не только еду. Выманивали всем возможным.

– Как в номер люкс? Сигареты и виски? Кофе? Девочки?

– Ага, – улыбнулся Саймон. – И так каждый раз.

Подумав немного, Дмитрий согласился на задержку. Времени у них было теперь навалом. Кто-то прозябал здесь целый месяц, а он всего-то сел пару часов назад. Разберутся как-нибудь по дороге, станций впереди ещё много. Может, даже проедут через них не единожды. Сначала поразмыслят немного в пути, составят подробный план. А потом разберутся со всем обязательно…....

Часть 3