Они всё говорили и говорили, слова в голове растягивались. Как за минуту до этого стало отказывать зрение: весь интерьер вокруг превратился в полотна Ренуара, а через пару мгновений – в сплошной огромный мазок.

– Джура куда подевался?..

– Пыльца!..

– Дай два шприца с «нейтралкой»…

– Раневскому коли, Шемякину – я сам!..

Алексей, помощник Размика Эдуардовича, разорвал на руке Бориса рубаху. Мазнул ваткой со спиртом и быстро кольнул. «Нейтралка» была надёжным средством, встряхивала и притормаживала отравление организма. За сутки подберут что-то более действенное – пыльца всё же «иноземная», никем не изученная. Однако день после укола продержатся как ледокол на атомном топливе, хватит на перелёт до дому и многое другое. В серию этот препарат никогда не выйдет, был разработан сугубо для пользования в некоторых ведомствах.

После вколотой инъекции сознание прояснилось. Восстановились зрение, слух.  Лёша куда-то исчез, а во рту появился вкус терпкой горечи. Борис теперь видел окружавших его коллег – Репейникова, Макса, Варнавского. Макс твёрдо стоял на ногах. Варнавский задумчиво смотрел в сторону и сидел в своём кресле. Рубаха на нём была расстёгнута, Репейников отходил от него, убрав руки с толстой профессорской шеи – тот отстранился, запахивая на себе ворот.

– Я ж говорил?! – произнёс Вячеслав Вениаминович. – Нет ничего…

Суть была в том, что следа от удушения на шее Варнавского не оказалось. В его времени, времени, откуда прибыл молодой Репейников, полоска от шнура осталась навсегда. И пока что там Размик Эдуардович сильно облысеть не успел, по возрасту был моложе. На двадцать лет – как возродившийся из пепла командир.

Затем к беседе подключился и сам профессор: кивнул на Сыча, видя, что взгляд у Бориса проясняется:

– А что? В его словах видится разумное. Может, и вправду есть другой я. Но в нашей лаборатории лев никогда не появлялся – это факт. Записей нет ни в одном журнале, такое не пропадает… Зато само место, откуда появился вот Этот, – и указал подбородком опять на Сыча, – вполне может быть отражением. Немного искажённым, но отражением нашего бытия – отражением прошлого…

– Чё?.. Чё?.. – встрепенулся тут же Репейников, и Макс едва успел встать между ними. – Это я-то отражение? Это я прошлое?

– Уж точно не мы, – презрительно выдал Варнавский, трогая себя за рубаху, у которой теперь не доставало пуговиц.

– Хватит, – остановил их перепалку Борис, поднимаясь с пола. Силы понемногу возвращались.

Профессор, избежавший столкновения, смотрел на них, как на насекомых; впрочем, как и всегда, или почти всегда. Но в целом выглядел обескураженным. Вопросы-то по этому поводу задавали ему, и ответов, похоже, не было, по крайней мере на некоторые. Борис уловил это по его взглядам, прощупывающим, осторожным. Понял, что Размик Эдуардович владел какой-то информацией, к которой допускались не все, или же сам так решил – всего не говорить. А сейчас собирался с духом, сказать что-то всем или нет. Обычная дозировка данных, для бо́льшего контроля над подчинёнными.

– Размик Эдуардович, – с лёгким, и всё же нажимом обратился Борис к Варнавскому. – Вы видите, кого мы привели? Надо поговорить…

Сомнения на лице профессора выступили глубже единственной его морщины, пересекавшей лоб посередине неровно.

– Есть кофе?.. –  спросил он, не глядя ни на кого.

Затем через плечо окликнул своего помощника, мявшегося после сделанных уколов подальше от них, где-то у выхода из шатра-лаборатории:

– Лёха, сдрисни отсюда! Тихо посиди где-нибудь, вне зоны. Погуляй.

Тот было двинулся.

– Стоять, – остановил взглядом движение Алексея Репейников. – Просто заткни крепко уши. Иначе отрежу.

Алексей подчинился.

Варнавский, приняв такой поворот, безразлично повёл бровями.

Макс полез в шкафчик, со скрипом открыл белую деревянную створку – стояла бутылка коньяка, сразу показала свой матовый тёмный бок, и глаза профессора задержались на мутном стекле. Будто увидел фею.

– Да хер с ним, с кофе, – промямлил он. – Давай коньяк… И подрежь там чего-нибудь, из холодильника.

Репейников покачал головой. Залез пятернёй в латунную сахарницу и вывалил содержимое перед Варнавским.

Белые кубики сахара раскатились.

– На вот. Погрызёшь. Рассказывай, не юли…

Профессор хмыкнул, потёр шею с выступившими на ней от пальцев красными пятнами. Четыре рюмки встали в ряд и появился нарезанный тонко лимон. Выпив в одиночестве залпом, Размик Эдуардович вытер салфеткой рот, налил себе вторую, поднёс к губам дольку цитруса, но от одного лишь вида скривился и лимон вернулся на блюдце. Снова проглотил коньяк. Выдохнув, негромко стукнул донышком рюмки о столешницу, и оглядел всех, медленно переводя взгляд по лицам.

– Видишь ли, Боря, – сказал он, насмотревшись на присутствующих и вперив глаза в пустое пространство. – Я знаю, что ты открывал мой сейф. И этому тебя научил он, – палец его указал на Репейникова – не глядя, кончиком, прочертил точную траекторию в лоб Вячеславу Вениаминовичу.

– Ты там нашёл фотографию Такимуры – кладбища, где похоронен японец. Долго носился с ней, думал, шарил в моих письмах, бумагах. Я не сержусь… Однако самое ценное храню я не там. Кое-что есть вот здесь, на видном месте.

Профессор опустил обе руки под стол, на что-то нажал, и из-под толстой столешницы выехал небольшой тайничок – как выдвижной ящичек. Пока все подходили ближе, он достал из него чёрно-белый снимок: закатанный в ламинат, с обрезанными краями, на зернистой фотобумаге – и положил перед всеми на стол.

Обычный с виду, достаточно большой, по формату горизонтальный. С каких-то старинных раскопок, на фоне возвышалась пирамида и далеко-далеко простирались голые безжизненные земли. На переднем плане – шесть человек с лопатами, в рабочей одежде и в касках, похожих на шахтёрские, у оного в руках кирка. А прямо перед ними – тележка, доверху гружёная камнем. Похоже, разбивали породу. Или плиту, возможно, пытались открыть некий вход.

– Что это? – спросил Репейников.

– Не «Что», а «Кто», – поправил его Варнавский, ткнув пальцем в крайнего слева мужчину. – Уж ты-то первым был должен узнать – мне тут лет сорок. Я-то себя распознаю всегда.

Борис сопоставил черты лица: форму широкого лба, ушные хрящи с носом, челюстно-лицевой угол. Мужчина на снимке чуть повернул голову вбок и стоял в пол-оборота к ним. Передний план был достаточно чётким, пространство расплывалось немного позади, как на многих старинных фотографиях.

Действительно – профессор Варнавский.

Разве что ещё только начал терять свою шевелюру. Из шестерых мужчин, без каски он был единственным, вихры волос слиплись на лбу, на висках, и наметились первые хорошие «проблески» – голые «лужайки» заузили по бокам чёлку.

– Но любопытно вот это, – профессор перевернул фотографию.

Надпись:

«1929 год, 142 километра от Каира».

И ниже – точные координаты.

– Тель аль-Самар, – перевернув снимок обратно, изображением вверх, озвучил название местности Макс. – Там были последние находки. Но эту я не узнаю – верхушка пирамиды усечённая. И тут другой год, немного отличаются координаты. Не было в этом квадрате никаких раскопок, даже засекреченных. Мы что-то не знаем?..

– Год написать можно любой, – покачал головой Вячеслав Вениаминович. – Как и сделать любой допотопный снимок.

Варнавский неприязненно усмехнулся.

– Всегда тебя недолюбливал, хоть и понимал, что ты нужен, – сказал он Репейникову. Сыч же в ответ осклабился.

– Только эту посылку я получил по почте, – продолжил профессор, обменявшись любезностями с бывшим командиром выездного корпуса. – Нет отпечатков, и поиски отправителя ничего не дали. На снимке я – как минимум два специалиста изучали фотографию, сравнивали её с другими моими, ранними. Наши технологии фотопечати. Одна несостыковочка – в этом месте я никогда не бывал. Тем более, до своего рождения…

Может быть, Размик Эдуардович и хотел что-то прояснить, показав этот чёрно-белый снимок, однако вопросов стало чуть больше. Он снова потирал ладонью шею, поглядывал недовольно на Репейникова, а тот – на фото на его столе и на него самого.

– Когда пришёл снимок? – прервал молчание Сыч.

– Три года назад, – ответил Варнавский. – С тех пор и думаю, как же так? Кое-что набросал вот тут. Вместе сейчас посмотрим…

Вслед за своими словами профессор извлёк из стола, где хранился снимок, флэш-карту и небольшую папку с бумажными файлами.

– Пусть первым взглянет Раневский, – сказал он, упредив движение Сыча, по-хозяйски потянувшего руки к бумагам.

Борис открыл папку, начал листать.

– Что – мне теперь и пить одному? – возмутился между делом Размик Эдуардович. Разлил в четыре рюмки, после чего уже потянулись все.

Макс захрустел кусочком сахара………………

ЭПИЛОГ.

Ничего яснее не стало. За двенадцать дней, что Борис провёл в размышлениях, изучив все записи профессора, к выводу, нацеливавшему на единую целостную картину, прийти не удалось. Ясным представлялось одно – в этот виток мира, откуда выходил трёхглазый лев, придётся ещё вернуться. Не скоро, но заехать с целой командой, оборудованием и попробовать хотя бы понять, как и куда можно было проникнуть оттуда дальше – для начала в параллель, из которой явился молодой Репейников, а после – куда-то ещё. Уж очень непохоже, что фотография, полученная профессором, была отправлена кем-то из мира, откуда живым-невредимым явился Вячеслав Вениаминович. Да-да – тот Варнавский сумел найти проход раньше, почти что на четверть века. Это и удивительно. Судя по оборудованию, что было с Сычом, датчикам и примитивному эхо-сканеру, оно отставало как раз лет на двадцать, ничего прогрессивного. Хотя возможности самой лаборатории несколько отличались.

Впрочем, в теории допускалось, что единичные факты могут меняться местами, происходить чуть позже, случаться чуть раньше, двигаясь по временно́й шкале – при этом не сильно влияя на общий ход событий в «течении» времени. Разумеется, если брать за основу гипотезу, что Сыч к ним попал из их «общего» прошлого: значимые в мире события, имена президентов, названия стран, островов он назвал безошибочно. Отсюда стало даже интересно – как сложится судьба того, другого Бориса, который там, вероятно, может теперь никогда не встретить Репейникова. Пока не предполагали, как и когда, да и сумеют ли вообще, вернуть его обратно.

Ну, а Мазай? А Ваня Долматов, а Костик Глухов – смогут ли они прожить в иной временно́й параллели долгую полноценную жизнь, минуют ли того удела, что даровала им «петля»? К единому мнению так и не пришли. Спорили все две недели, чем же является место, откуда прибыл к ним новый, помолодевший Сыч….....

Борис тряхнул головой. К концу второй недели она почти не болела. Последствия отравления ядовитой пыльцой, перегрузившего их организмы с Максом, ещё наблюдались, в членах ощущалась вялость.

Репейников же шагал рядом бодро – сопел, хохмил, все раны зажили как на собаке. Ткнул локтем Бориса в бок.

– Давай, выплывай из своих умостранствий, – напомнил ему о себе. – Это он? Твой однокашник?..

– Ага.

Кирилл их ждал на площадке. Небрежно и, казалось, с ленцой набрасывал мяч, каждый раз тем не менее пропуская его точно в кольцо – видно, что не забросил игру. Борис и сам не знал, почему вдруг выбрал на этот вечер подобный досуг. Думал, что никогда не увидятся больше, после той самой истории, в лесу с самолётом, рухнувшим в центр притяжения. Успел, когда вышли из дома и сели в машину, рассказать в двух словах, как обнаружил его после опроса участкового: случайно, можно сказать, нашёл в одной из районных больниц. С такими магнитами Сыч хорошо был знаком: условие, при котором некий участок, маленький островок земли создаёт притяжение, и под воздействием солнца может не отпускать подолгу, тянет к себе всё живое и неживое. На одной только территории России, за годы существования ведомства и время работы отдела магнетизма, подобных мест обнаружили больше семидесяти. Надо же было случиться такому, помогать избавиться от последствий попадания в зону, да кому – одному из своих одноклассников. Может, и это своеобразный магнит – как одно из его проявлений? Уж очень похоже. Какова вероятность встретиться просто так, после школы, давно разъехавшись по разным большим городам? Это сейчас оказались снова в одном, Борис не поленился сидеть два часа за рулём, после чего устроились в местной штаб-квартире, ведомство располагало ресурсами. Завтра собирались на озёра – они здесь красивые. Варнавский давал им неделю прийти в себя. Потом опять за работу…

– Ты не говорил, что придёшь не один… – вроде как настороженно встретил Кирилл своего одноклассника. Быстро взглянул на Репейникова. А тот лишь широко улыбнулся – излюбленный мимический жест, отвлекающий от движений конечностей, привычка, не более.

Борис отобрал у Кирилла мяч и сам попытался бросить в кольцо.

– У тебя же разряд, – сказал он ему. – Слабо́ укатать нас двоих?

Попал, к своему же удивлению, бросив почти вслепую, – мяч точно прошёлся по ободу. Однако в кольцо не влетел. Коснулся неуклюже щита и выпал из корзины в последний момент, упав на асфальт.

Вызов был принят. И через несколько минут игры Кирилл позабыл про свою настороженность – включил на площадке игрока. За тридцать минут он выжал соперников вместе с одеждой и обувью, заставил хорошо побегать и взмокнуть. Игра руками – не футбол: ноги почему-то запоминают лучше, а после учёбы в академии играть в баскетбол Борису не доводилось. Тут уж никакая общая точность движений, выработанная тренировками с Мазаем, Такимурой, переиграть настоящего разрядника не поможет.

– Ну, что, перерыв?.. – предложил отдохнуть им с улыбкой Кирилл, видя, что измотал двоих неопытных игроков.

Они отошли. Без него.

А разогревшийся одноклассник продолжил стучать мячом по щиту, всегда попадал с отскоком, не допуская промахов, и выглядел бодрым и свежим.

– Во жарит! – восхищённо произнёс Вячеслав Вениаминович, глядя на Кирилла.

Все эти дни он только и делал, что всматривался в новый для него мир. Достал папиросу, крепко затянулся и выпустил со смаком дым, упёрся ногой в скамейку.

Потом вдруг сказал:

– А знаешь, Ранетка… Я так и не разобрался, кто вы такие. И кто я относительно вас… Кто есть кому отражение, а кто у кого засел в памяти. Куда вообще я попал?..

Дерзкий узнаваемый взгляд – как в любой ситуации, даже когда не всё хорошо.

– Варнавскому я не верю больше всего. Ни вашему, ни моему.

– А мне?.. – спросил Борис. – Мне веришь?..

Усмешка. Шрамик на щеке всегда при этом кривился. Отвёл глаза в сторону. Затем посмотрел опять.

– Наверное, да…

Затянулся. И подмигнул.

– Я ведь уже почти шагнул за тобой – замешкался на одно мгновенье. Увидеть не успел, но услышал. Жалко, не разглядел. Ты уже падал, и я забежал следом в проход. Некогда было ждать и пялиться в небо…

– Чего… не успел увидеть? – насторожился Борис.

– Вертолёт, – серьёзно ответил Репейников.

– Никаких следов развитой цивилизации за четыре дня на «львиных просторах» не встретили. Но вертолёт был. Звук лопастей ни с чем не перепутать. И нет – это не игра моего воображения. Я лучше всех вас перенёс яд пыльцы. Слышал потому каждый звук, различал их вместе и по отдельности. Нет никакой ошибки, Боря. То был вертолёт. Или подобный ему летательный аппарат, сконструированный по схожему принципу.

Вот это новость!

Аж защекотало в затылке.

– Почему… не сказал сразу?

– Да и сейчас не хотел. Просто кому-то нужно доверять, пока я здесь. Давай это будешь ты?.. Подружимся заново. По-настоящему.

Что ж – по крайней мере, честно. Борис и сам бы всего не сказал, окажись в его положении.

– И фотографию я прежде видел, – добил его Сыч последней информацией. – У моего Варнавского, с полгода назад. Понятия не имею, как она попала сюда, к твоему, она это или копия. Может, их две или больше, у каждого Размика по экземпляру снимка. И сколько их вообще самих, Варнавских? Сколько тебя, меня, Максиков? Не у кого здесь спросить, что происходит…

Борис помолчал.

Немного подумав, решился открыть свои карты.

– Возможно, есть, у кого спросить, – произнёс он.

Они встретились глазами. Задержались друг на друге, всматриваясь.

– Ни одного из людей на снимке, – начал Борис, – ну, кроме Варнавского – в живых давно нет. Они в этом мире жили, но позже. Размик Эдуардович разыскал их детей и внуков. Только всё тщетно, ты сам слышал: в семьях не сохранилось никаких архивов, как и в местах, где они работали. Однако люди эти действительно были археологами, не в 29-м году, а позже, на тридцать лет. Наш профессор упустил один важный момент, а, вернее, почему-то не сумел до него добраться.

– Что за момент? – взгляд Вячеслава Вениаминовича стал острым. – И что это вообще? Такие же отклонения в едином сценарии в разных параллелях? Как след от шнура на шее?

Борис сосредоточился на главном.

– Их тоже было шестеро, этих мужчин… В 59-м, на снимке – другой фотографии, возле другой пирамиды, но в нашем мире и в нашем Египте. Я покажу её копию в телефоне. Как ты понимаешь, шестым нам снимке, с левого края, стоял не Варнавский. Этот шестой ещё жив… Макс выяснил его адрес. Фотография тоже скоро будет у нас. Не знаю, как вышло, что профессор не вычислил этого человека. Он должен был догадаться – замена «компонентов» во временно́м сдвиге необходима, их не могло быть пять. Наверное, нам просто повезло, копнули там, где Варнавский чудом не сунул нос, и случайно в одном музее нашли этот снимок. Утром Макс его привезёт сюда. Съездим порыбачить на озёра, обсудим, а потом он навестит «шестого». Если уж веришь мне, доверься и ему. Ты сам меня обучал подбирать верных людей. И Варнавскому я также не доверяю. Потому вожусь у него за спиной, с твоей же подачи в прошлом…

Репейников задумался. Конечно, он понял не всё. Учёным Вячеслав Вениаминович не был, при всей его живости ума знаний нахватался по самым верхам. Зато обладал звериным чутьём, таким, что не снилось трёхглазым львам и многим интеллектуалам в белых халатах из душных лабораторий ведомства.

– Здесь начинается ниточка клубочка, в моём мире. Мы сейчас тоже здесь, Слава, – попытался объяснить для него проще Борис. – Не без причины появились два этих фото, у твоего профессора и у нашего. Кто-то их отправил, с определённой целью. И пазл начнём мы складывать прямо отсюда… Согласен?..

Вежливые неторопливые шаги. Кирилл остановился на полдороге.

– Ну что? Отдохнули?.. – прервал он их беседу издалека, устав скучать под кольцом, с мячиком, который ему не сопротивлялся.

– Давай уже – отобьём наши очки! – громче произнёс Борис, видя нетерпение на лице бывшего командира и то, как переминался с ноги на ногу одноклассник, которого он сам пригласил провести время вместе. – А то неудобно – вынес двоих почти всухую. Успеем наговориться, раз открылись друг другу …

Репейников нехотя кивнул. Поиграл желваками на скулах, и от скамейки они шагнули к баскетбольной площадке вместе – укромному спокойному местечку, затерявшемуся во дорах тихого жилого квартала.

За годы работы в отделе магнетизма оба научились понимать: загадок меньше не становилось, количество их только росло. Иной раз приходилось выбирать, какие из них важнее и являются первостепенными. Пространства, миры, Такимура с его внезапным исчезновением, перемещения во времени и скачки в параллели – всё это отныне казалось менее значимым. Теперь их коснулась проблема глобальная – общая задача на всех, которая, если поразмыслить, могла запустить трещину в большинстве предыдущих теорий Размика Эдуардовича.

А «львиный» мир, похоже, являлся той самой перекрёстной платформой, соединявшей другие витки с отростками единого сотворённого мира. Привычная картина сыпалась как стекло. Статичной она не была и менялась всегда, теперь же, подобно «лобовухе» после удара шипом, покрылась широкой разветвлённой паутиной. Дождь из её осколков стучал в сознании, не позволял охватить умом происходящего разом.

Вот оно, начало – вернулись к нему. Словно голая земля, без фундамента, без долгосрочного утверждённого плана на возведение. Заново строить и выводить многомерную теорию мироздания. Кто-то инициировал с ними игру, не сообщив о правилах. И начал её, вероятно, давно – но кто, и зачем? Такой же, как они? Вовлечённый в нечто от него не зависящее, просто более осведомлённый? Долго ж придётся выяснять, разматывать понемногу запутанный клубочек и постараться не оборвать тонкую непрочную ниточку – такой представлялась ближайшая перспектива. На месяцы, а быть может на долгие годы…

И обязательно подключить к делу Саманту. Не просто так Варнавский не подпускал её к лаборатории на пушечный выстрел – боялся, что покопается в его мозгах. Заодно проверить на Сэм Репейникова: мало ли, вдруг и в его голове остались любопытные закутки. Потому что другой Размик Эдуардович прекрасно знал, кого встретит его подопечный на «львиной», нейтральной для всех территории. Ведомство научило проявлять осторожность, даже к своими. Особенно к давно умершим и внезапно воскресшим.

А ещё, кроме фото, покоя не давала эта необычная вы́стройка. Все люди, когда-либо связанные с работой отдела магнетизма, даже погибший Репейников, начали вдруг выстраиваться в некую «магнитную цепь». Возможно, и встреча с Кириллом была неслучайной, но кто или что управляло этим процессом?

И самое главное – для чего…

Автор: Adagor 121 (Adam Gorskiy)

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.....

Ну, вот и всё…

Окраина города заставила замедлиться, джунгли наступали активней. Триста метров вперёд – и где-то возле провала, через который рухнули вниз, будет ветвистое дерево – то самое, на котором засел Макс, с одним лишь ножом.

Через несколько мгновений Борис увидел на земле чёткие отпечатки. Что ж, львица шла уже медленно, не спешила. Убила Репья, и, вероятно, теперь поджидала его.

Он притормозил ещё и перешёл на осторожный шаг. Чёртово ружьё против слонов! АКМ в данной ситуации был бы намного полезней, но сканеры Варнавского выявили пару тварей, похожих на тех огромных гиен. Да и льва-самца, учитывая, каких дел зверь натворил в Африке, лучше было бить издалека, не очередью, а точным одиночным выстрелом, не оставлявшим шансов. Не было вообще никакой уверенности, что лев был один и тот же – в их мире и мире молодого Репейникова. Как он мог появиться впервые в Африке и в лаборатории одновременно? Тут надо подумать…

Лоб взмок. Услышав негромкий хруст, Борис остановился. Глаза успели заметить внизу на листьях кровь, красную, и вместе с ней – крупные белые капли, густые, как домашний клейстер. Что ж это получается – как у хаменестидов в «петле», двойной кровяной тип? У тех было две кровеносных системы, малая и большая. По трупу самца-льва не сказать – долго они его не разглядывали, дождь начался слишком быстро, а после рассматривать стало некогда. Однако из развороченного черепа били тёмно-алые буранчики – это в памяти отложилось хорошо.

Приклад взлетел резко вверх. Движение было машинальным – защитным. Какая-то мелкая зверушка на длинном хвосте спустилась неожиданно вниз, и сделала это напрасно – мгновенно получила удар, с визгом отлетев в зелень. Жаль мелюзгу, скорее всего безобидная.

Поляна. Удобное место, чтобы засесть в кустах, на противоположном краю, и, выжидать, наблюдая оттуда, когда жертва сама приблизится. Не нужно выслеживать. Любое живое существо предпочтёт срезать здесь, что б лишний раз не цеплять на бока колючки.

«Киётэ, Болька, киётэ… – сказал бы сейчас мастер Такимура. – Тише, не торопись…»

А он и не спешил.

Борис решил обойти голое место. Вокруг стояло много низкорослых деревьев, местами они хорошо просматривались. Львицу это не остановит, снесёт их как шар кегли, но всё же замедлится. Мгновенья будет достаточно – успеет перенаправить ружьё и сразу выстрелит в цель. В этой предмангровой зоне шансов на выстрел будет только один.

Однако опять всё пошло не по плану.

– Я здесь! – крикнул Борис, отступил немного вбок и зашагал в обход округлой поляны. Прошёл метров сорок через молодую поросль. Перешагнув через труп тощей лисицы или енота, снова увидел кровавые пятна на зелёной листве и несколько светлых капель рядом. Ну, точно – два вида крови!..

Движение вперёд продолжилось, пока прямо перед ним не вырос тесный строй молодого бамбука. Заросли расступились быстро и через пару шагов вывели на другую – похожую поляну.

Вот тут-то он и опешил. Палец чудом не произвёл выстрела – вздрогнул на долю секунды раньше, чем… Репейников успел сказать: «Не стреляй...»

Живой…

Живой, чёрт!..

Увиденное на поляне ошеломило. Взгляд в миг охватил всю картину. На одном краю полотна – Вячеслав Вениаминович, со «Стечкиным» в руках, нацеленным перед собой – раненым плечом прижимался к корявому сухостою. Львица держалась напротив, с другого края. Взъерошенная грива, намного меньше, чем у её самца, и заметно светлее, кровавые полосы через морду – следы от ножа Сыча. Он наносил удары, когда вырывался, пока она тащила его за рюкзак к развалинам города. Лапы были расставлены для прыжка, пасть приоткрыта.

«Кххххххххаааа…» – с хрипом прошипела она, разинув рот ещё на ладонь. Оба основных глаза плотно закрыты, но третье веко – оно горело, тот самый розовый свет, который они наблюдали в подземелье. В лучах сиявшего солнца он казался слабее, неравномерно мерцал, раздавая короткие вспышки. И прямо в него нацелился слонобой.

– Слав, она на прицеле.

– Не стреляй… – повторил Репейников, и львица на его голос ответила гулким увесистым «кхххаааа».

Африканские львы так не делали. Не мурчали и не шипели как домашние котята. Да и вообще, давно бы набросились, не было б никакого противостояния.

– Что… здесь происходит? – тихо спросил Борис, не понимая, почему перед ним так странно разворачивалась неподвижная сцена-пантомима, где каждый замер словно живая тень. Двигались лишь челюсти зверя, открывавшего пасть, чтобы испустить упреждающее шипение.

– Да вот… – Сыч не спускал с львицы глаз. – Договариваемся.

Рассеявшимся взглядом Борис наблюдал за всеми участниками последнего акта. И вдруг на сцене появилось ещё движение. Он едва приметил его, поскольку вниз и за спину львицы почти не смотрел. Но оказался удивлён не меньше, чем третьему воскрешению Репейникова.

«Кххххххххххааааа…» – снова прошипела гигантская кошка, с мордой, изрезанной ножевым лезвием. Чуть повернулась.

«Молоко…» – вмиг промелькнула мысль. Вспомнились белые капли на листьях, на траве, рядом с обильными багровыми следами.

«Вот оно что…»

Два нежных и пушистых комочка, размером едва ли больше мишки-коалы, с испуганными глазами, с топорщащимися в разные стороны усиками, вывалились из кустов к ногам матери. Тут же оба шмыгнули обратно, услышав её предупреждение.

– Макс, отпусти… Медленно. Мы прикрываем…

А вот помощника на поляне Борис сразу не разглядел. Его закрывал своим телом Сыч – глаз среагировал опять на движение: парень, чья голова появилась из-за Вячеслава Вениаминовича, начал наклоняться к земле. В руках он держал третьего львёнка, сидевшего в ладонях смирно и как-то угодившего в плен.

Удивительно. Попробовали бы выкинуть подобное в Африке.

– Медленно… – повторил Максиму Репейников, не сводя с большой львицы оружия.

– Она на прицеле, – спокойно напомнил Борис, нащупывая глазами у зверя печень – львица к нему стояла боком, голову повернула неудобно.

– Вижу, вижу… – неопределённо ответил Сыч. – Вот и держи пока. На нём.

Львёнок, как только коснулся опорной поверхности лапами, встрепенулся и громко фыркнул. С секунду постоял, а потом неуклюже заковылял от Макса в сторону львицы. После быстро пропал в кустах, где прятались остальные львята.

Едва малыш исчез, два парных глаза самки открылись. А третье око – наоборот, медленно стало смыкать свои веки. Розовый свет таял в нём, глаз обретал обычный естественный взгляд. Пока не закрылся полностью.

Мгновение – и львица сделала пробный шаг. Ступила осторожно назад. Рыкнула негромко, подняв подбородок – чувствовалось, что её гложут сомнения, которые вот-вот уступят материнскому инстинкту. Борис не получал приказа стрелять. Репейников, в той же позе, без резких движений смотрел на охотницу. Только пошевелил плечом, рука устала держать пистолет.

– Давай уже… Уходи, – сказал он. – И мы скоро уйдём…

Поняла она его или нет, но сделала ещё шаг. В последний раз приоткрыла рот и шипение из пасти показалось более сдержанным.

После этого зверь попятился.

А дальше – растворился в зелени чужого леса. Самка ушла бесшумно. Ни единая веточка не хрустнула под могучими лапами, способными одним ударом перебить местному буйволу шею.

– Уууууф… – выдохнул тяжело Вячеслав Вениаминович, подражая львице. Бросил беглый взгляд на разгибавшего спину Макса, затем взглянул на Бориса.

– А что? – сказал он. – Я не злопамятный. Мы не за ней пришли.

Макс, наконец, расправил плечи, и вид у него был сбитого с толку человека.

– Не понимаю… Она меня… просила? – сказал он растерянно.

– Чего… «просила»? – Борис, не отпуская взглядом пространства, где только что был хищный зверь, приблизился к ним.

– Не знаю… Не знаю, как объяснить! – растерянно помотал головой Макс. – Просила отдать что ли… Не словами. Я чувствовал и понимал.

– Да – что-то такое было, – подтвердил Вячеслав Вениаминович. – Как будто переговоры вели…

– Ты сам-то ничего не слышал, Ранетка? А то получается, сходим с ума только мы двое.

Звучало необычно и немного пугающе. Борис, наконец, расслабил руки, стволы опустились в землю. Неужто, разумные... Если да, то насколько? Варнавскому, или обоим Варнавским, загадок, на которые оказалась щедра эта реальность, достанет на много лет вперёд. Похоже на телепатическое общение. Как в волчьих стаях, которые описывал один грузинский учёный-этолог. Он прожил с волками несколько лет, охотился вместе с ними, спал и научился понимать «язык» невербально. Может, даже лёгкий гипноз – жители деревень Африки умирали десятками, лев убивал их тихо…

– Надо уходить, – произнёс он остальным. – Зря отпустили. Спрячет в безопасности львят – может вернуться. Это зверь, о котором мы ничего не знаем. Её самец в одиночку…

Слова его оборвал шорох. Ружьё взлетело в момент, когда другие кусты, слева, раздвинулись с треском.

Затем – прыжок и… недолгий полёт.

Сдвоенный выстрел прозвучал оглушающе. Он опрокинул на землю хищника, изувеченного и без этого – с раскорёженной головой, с простреленной спиной и нашпигованным боком. Самец-лев не погиб этим утром. Напрасно они приняли его за мертвеца. Тщательно осмотреть тушу не позволил начавшийся ливень и внезапное нападение самки, подкравшейся к месту засады незамеченной. Странно, что он вообще добрался сюда, ещё и совершил такой рывок. С почти что перебитым позвоночником и дырками в теле, бросился на них стенобитным тараном, Борис едва успел отступить, иначе б придавило.

Зверь дёрнулся на земле и выгнулся в изломанной позе. Дыхание из открытой пасти вырывалось с хрипом.

Репейников молча подошёл.

– Раз! – резко сказал он, произведя первый выстрел из «Стечкина», – и два!

Теперь – наверняка. С последними выстрелами мучения животного оборва́лись.

А заодно завершилась долгая череда убийств. Мирные жители в деревня́х Африки смогут уснуть спокойно. Устали они передавать из уст в уста легенды о трёхглазом монстре, приходящем за их душами ночью. В памяти поколений это останется, от отца к сыну, от матери к дочери – легенды, сказания, поверья намного живучей печатных книг.

И пусть будет только в памяти.

Та́к завершалась эта история…

Но начиналась другая.

Джура, появившийся из зарослей, укладывал на плечо ружьё. Они вновь стреляли одновременно. Северный охотник наблюдал за ними всё время, у него уже вошло в привычку использовать их вместо приманки. Не командный игрок, однако убил чудовище во второй раз. Маленькими глазками он посмотрел на Бориса, кивнул – мол, точно мёртв, теперь не воскреснет. И, не слушая, что ему говорят, отступил – почти что как львица шагнул назад, чтобы исчезнуть в лесу.

Репейников, наблюдая со стороны, лишь усмехнулся. Своевольный член группы появлялся и исчезал, когда ему вздумается. Только де́ла ему теперь до этого стало мало – задание-то выполнено.

Более того, группа была не Сыча – Сыча, который сам, к слову, в одиночку, пришёл чёрт знает откуда. А, стало быть, спрашивать с него никто за это не станет. Не сможет при всём желании. Размик Эдуардович навязал Борису Джуру, вот пусть и расхлёбывает, пишет наверх отчёты и объяснительные, что, как, почему – таков был рабочий протокол. Ввёл в группу по некой необходимости неподготовленного к дисциплине человека – дели ответственность с командиром выездного корпуса. А командир – Раневский Борис Сергеевич. Просим уважать и считаться. Репейников скоро уберётся восвояси, – спасибо ему за помощь! –  и всё встанет на свои места.

– Забирай, – Сыч неожиданно повернулся лицом к Максу.

Тот поднимался с травы, успел упасть и откатиться, когда старый лев прыгнул и прозвучали два выстрела. Сейчас выглядел крайне удивлённым – к нему подошли и… протянули его пистолет обратно.

– Никогда больше не оскорбляй оружие офицера, – сказал Вячеслав Вениаминович, возвращая «Стечкина».

А где-то, уже совсем далеко от них, вздохнула трёхглазая львица. Ветер донёс отголоски её дыхания, сильного и встревоженного. Услышала наверняка ружейный грохот.

– Ну, всё, парни, – поставил точку Борис, – уходим.

– Слава! Максим!..

Репейников охотно кивнул:

– Задачка решена. Ты снова командир, Ранетка. Выводи группу…

Солнце, наконец, засияло вовсю…......

Сначала они втроём вернулись за вещами. Бо́льшая часть осталась возле места, где стычка со львом и нападение самки заставили их разъединиться. Но прежде Макс взял несколько проб с туши самца – клок длинной шерсти с гривы и срезал кусок жёсткого когтя. Контейнера для крови с собой не нашлось, смочил в ней лоскут рубахи.

Затем уже, возле первого места засады, собрали рюкзаки и датчики, не забыв про сломанный «калаш». Нечего ему здесь гнить, как старые ППШ времён войны.

После недолгих сборов двинулись через дикое поле в другую часть леса. И вскоре оказались у противоположной кромки.

Борис обернулся перед тем, как углубились в деревья, и посмотрел в бинокль. Львицу он не увидел, но каким-то непонятным чутьём угадал её присутствие. Затаилась в кустах и наблюдала издалека, как уходят люди. Вроде бы опасность миновала – просто проводила их, оставшись на своей территории.

Однако то, что произошло дальше, возможно было просчитать лишь при более тщательном изучении этого мира. Или – иной систематизации данных. Времени на полноценную подготовку было мало, система предоставила не всё, а вручную многих нюансов попросту добавить не успели. Сюрпризам потому конец не настал.

Борис и Максим расположились под деревом. Недалеко от выхода из леса и первого места ночной стоянки возле реки. Решили передохну́ть, а, может, и задержаться здесь на ночь. Владения львицы остались в стороне и чад своих она не оставит. Репейников направился к ручью наполнить водой котелок, а они занялись костром.

Немного промокшего валежника, горючее масло из бутылька – и огонь разгорелся, веточки затрещали. Горячее им бы не помешало, азарт схватки утух, и стало как-то зябко, свежо́ поддувал северный ветерок.

Дерево, под которым они уселись, было ветвистом. Вокруг ствола метра на два его окаймляла сухая полоска – дождь не пробил густой кроны. Стояло оно на маленькой возвышенности, и ливневые потоки обошли его с двух сторон – ну, чем не место для отдыха? Правда, бросилось в глаза, что под сенью не росло травы, голая земля и мёртвые ветки. Это было последним, о чём успел задуматься Борис. Резко вдруг подступила дурнота, и в глазах стало темнеть.

В следующее мгновенье Репейников тащил их уже обоих за шиворот, прикрикивал подбадривающе, пока не дотолкал до воды.

Потом окунал в ручей и долго приводил в себя. Пришлось воспользоваться таблетками из рюкзака. С широким спектром действия, от разных аллергий и некоторых видов отравлений. Привитого иммунитета перед выездом не хватило, чтобы справиться с сильным растительным ядом.

– Сраный анчар! – выругался их временный командир, сдавший свои полномочия. – Пыльца или сок с веток – чёт такое…

Принятый препарат помог. Однако полностью от действия яда не избавил. Место для ночлега выбрали другое, тщательно промыли одежду и сушили возле большого костра, который Вячеслав Вениаминович развёл в одиночку.

Через сутки самочувствие заметно улучшилось. Только тогда снялись с места, чтобы выйти к реке. И возле неё были немало удивлены: большой плот и две лодки – не те, на которых приплыли – ожидали их под спуском.

– Заманивают что ли? – с усмешкой покачал головой Репейников. Кроме долговязых дикарей, носившихся в первый вечер по дальнему берегу, оставить такой сюрприз было некому. Не львица же постаралась в желании избавиться от них?

Делать всё равно нечего, на другой берег реки перебраться нужно. Проход откроется меньше, чем через сутки. Вернее, оба прохода – в мир молодого Сыча, и в их, где Сыч давно умер.

Борис между тем, ввиду постоянной слабости после отравления, вновь вспомнил прежние времена – те дни, когда ловил каждый взгляд командира и знал, что любой приказ нацелен на лучшее. Теперь подчинялся ему охотней – поймал себя на мысли, что переложил ответственность. Не было потому никаких возражений, когда немедленно погрузились втроём на просторный плот.

До берега на другой стороне Сыч правил судном один. Толкал багром, переходя по плоту. Длинный шест уходил в ил, но натыкался на твёрдое каменистое дно; видимо, что-то с этой рекой случилось совсем недавно. Макс поворачивал «руль». Стечкин лежал на коленях Бориса.

К всеобщему удивлению, засады местных «масаев» не оказалось – на сушу выбрались без проблем. Быстро углубились в лес, и провели ночь в заброшенном храме, том самом, возле которого встретили Репейникова. Почки у Бориса с Максимом работали на пределе.

– Проход будет открыт час? – утром спросил их Вячеслав Вениаминович. – Мой тоже. Сначала провожу вас двоих. До моего полчаса пути – дорогу уже знаю. Успею.

– К чёрту все риски. Мы можем сами…

Возражений Бориса он не принял. Сплюнул на землю и затушил последнюю папиросу в плевке. «Не рассчитал, – произнёс с больши́м сожалением, – ещё бы одной пыхнуть…»

Затем дал время на отдых после последнего завтрака и велел подниматься. Оставался последний рывок: один переход – и недолгое ожидание, когда откроется дорога домой…........

Джура встретил их у выхода из леса. Как раз включили энерго-сканеры, нащупали оба поля – места́, где готовились открыться проходы, в двух километрах один от другого. Точность при повторном создании пути у обоих Варнавских была одинаковой.

Охотник вышел к ним не один. Сначала показался из-за деревьев сам, а после – с десяток высоких воинов-бегунов, смуглых, с оружием вроде копий, луков, пращей и дротиков. Вышли из леса чуть дальше, за его спиной. Теперь, с полусотни метров, действительно было видно: женщины среди длинноногих туземцев были. Завитые волосы ниже плеч, вплетённые в локоны ленты, высокие как мужчины и заметно стройнее станом. Грудь закрывали полоски звериных шкур. Джура на их фоне смотрелся совсем коротышкой.

Близко он не подошёл, остался стоять на отдалении.

– Ну, вот и всё, – полушутливым тоном произнёс Репейников, взглянул на Бориса. – Готовь отчёт, как «погиб» Чингачгук. Остаться ведь хочет.

Комментарий был излишним. Охотник, опёршись на дуло ружья, стоял неподвижно. В осанке читалась решимость, узенькие глазки смотрели прощупывая.

– Отпу́стис? – спросил неожиданно на ломаном русском. – Дзула не из твоя команда. Здесь воздь даст зену́. Там Дзула холост… Устал снег, устал голый земля…

Вячеслав Вениаминович присвистнул.

– Так и знал, что всё понимает! – крикнул он в воздух.  – Ты ж не лепетал! А теперь вдруг с туземцами договорился?! Когда только успел снюхаться…

Разумеется, понимал. Где есть на севере школы, в которых, минуя русский, учат английский?

Также стало понятным, куда уходил Джура, и какой у него был досуг в последние двое суток. Сдружился с племенем «бегунов», причём довольно быстро. Плавучие средства было их рук делом, не львица же расстаралась.

– Решай, Ранетка, – Репейников повернул голову. – Твой человек.

Борис молчал. А что тут сказать? Охотник его не слушал, но работу выполнил хорошо. Отдел ущерба не понесёт. Наоборот, – не надо никому платить вознаграждение. Варнавский, конечно, не признается, однако любая экономия в ведомстве рассматривалась как допсредства для научных исследований. Из-за пробирки удавится, старый плешак.

– Бацкетбол иглать науцю, – продолжал изъясняться маленький охотник.

Это прозвучало бы комично, если б Джура не говорил всерьёз.

– Где мяч возьмёшь, Джеки Чан?! – не удержался и хохотнул над ним Репейников. – Или тобой играть будут? Тётки-то здоровые… Ты рядом с ними – Маленький Мук…

Охотник не повёл бровью. Не нравился ему этот незнакомец со шрамом под глазом, потому на реплики его не реагировал. Возможно, не понимал, кто такой Мук. Зато знал слово «маленький», и этого было достаточно – насмешки не утаить.

– Нет Дзулы. Съели. Убили… – снова попросил Джура, обращаясь только к Борису.  – А им, – движением головы указал за́ спину, – им помоссь нузна! Патлоны есть, полох есть! Много львы, много убивают. Зенсин, детей, сталиков… Полох законтится – ловуски ставить буду. Хитлые. Как в снегу, только в тлаве…

Борис, помолчав, кивнул. Чего тут поделаешь, силой тащить? Макс не выдаст, Репейников – и подавно. Уж точно из своего времени ничего не напишет, оставив послание потомкам.

Когда уходили, Джура и его новые соплеменники ещё стояли и смотрели им вслед. Каждый шаг давался тяжело, к горлу подступала «пустая» тошнота. На горизонте медленно и ленно двигалось стадо трёхглазых буйволов.

Репейников напоследок обернулся. Крикнул охотнику:

– Наши теперь этот мир не оставят, и ваши тоже! Уйдите подальше! От греха… Заметят тебя – не отцепятся!..

Джура впервые ответил на его слова. Поднял высоко руку в благодарность за совет – Борис как раз повернул голову, чтобы попрощаться взглядом с маленьким северянином……...............

Последние несколько часов провели в ожидании, смотрели на разогревшийся горячий воздух, на птиц в чужом голубоватом небе. Пока, наконец, рядом не загудело.

Появился щит, поверхность которого сначала казалась матовой, а через минуту-две – стала прозрачной. За этой пеленой угадывался сумрак и очертания скал, чёрных, невысоких – точно таких же, между которыми шли, выбираясь сюда. Проход.

– Идёшь первым, – сказал Максу Борис. – Я за тобой.

Помощник кивнул. Встал, снял с себя Стечкина в кобуре, подошёл к стоявшему на ногах Репейникову и протянул.

– Заберите. Я отчитаюсь за оружие. А вам ещё к своему выходу идти…

Встретившись взглядом с каждым из них, Раневский разрешил. Сычу нужно было вернуться в лес, на юго-восток – примерно туда, где исчезли Джура и его «друзья», ставшие новой семьёй. Репейников принял дар с благодарностью. Пожали с Максимом друг другу руки.

После помощник закинул рюкзак, с торчавшим из него дулом разбитого АКМ, и направился к гудевшему «полю». Помедлил с секунду, вошёл. Спина его исчезала быстро, парень шагал уверенно – яд на молодом организме сказался немного меньше.

А вот Борис, засидевшись на мягкой траве, поднялся с трудом. Отсчёт начался. Требовалось подождать пять минут – время для прохождения прохода, в который заходят по одному.

– Ну, что? – переведя взгляд на Репейникова, спросил он выжидающе.

– А ничего, – ответил Сыч и пожал плечами. – Прощай. Надеюсь, при столь неясных обстоятельствах, больше не увидимся.

– Да и надо ли? – добавил философски. – Нам теперь на всю жизнь вопросов хватит. Без новых встреч…

Хлопнул его увесисто по плечу – и Бориса качнуло. Словно нарочно его проверял, выстоит ли в проходе, где и здоровому тренированному человеку ртом лучше не зевать.

– Шатает, Ранетка?.. – спросил Сыч участливо, не без сарказма в то же время.

Так он обычно и расставался. Чёрт его знает, наверное, в голове-то имел какие-то привязанности, пусть примитивные, однако вёл себя всегда пренебрежительно. Много о внутреннем мире Репья за годы работы с ним выяснить не удалось.

– Дойду как-нибудь, не дрейфь...

Борис шагнул к проходу. Спину держал намеренно ровно, дабы не вызвать тайную жалость у провожавшего его Славы-Сыча-Вячеслава Вениаминович. Хрен ему, а не последний повод подтрунить.

Бравада далась тяжело. Едва ноги ступили внутрь – и словно какое-то давление грузом опустилось на плечи. Ровная намеченная дорога с первых шагов завиляла перед глазами зигзагами. Некоторые проходы были не толще листа фанеры, как в тот виток с временно́й петлёй, где обитали хаменестиды, агрессивные существа-охотники; иные – наоборот тянулись длинными бесконечными коридорами. И это «безвременье» внутри последних угнетало больше, чем те места или реалии с параллелями, куда они выводили. Уже через несколько метров Борис осознал, что вот-вот упадёт: мотало из стороны в сторону, как на вершине горы – а шёл среди тех же скал, ни́зом, чёрных, невзрачных, безмолвных, зажавших узенькую тропинку домой. Силы закончились быстро. Вдобавок, встречный поток густого воздуха мощно толкнул рывком в грудь, заставил попятиться – равновесие нарушилось.

Однако в миг, когда тело накренилось и руки раскинулись в стороны, две сильные ладони поддержали его со спины.

– Чего это ты удумал, Боря?.. – послышался знакомый голос. – В «Лебединое Озеро» что ли?..

– Тебе… нельзя сюда!.. – пытался сопротивляться Борис. – Можешь не выбраться… Проход на тебя не рассчитан!..

– Рассчитан. Джуры ведь нет? Нас трое. Троих проход выдержит, а лиц он не помнит. Схлопнулся бы с тобой внутри, пока ты тут вытанцовываешь – и все дела…

– Мы оба застрянем…

– Значит, застрянем!

Сыч быстро подавил сопротивление, встряхнув Бориса как следует. И, перекинув через шею его руку, повёл этой сумеречной дорогой. Как в старые добрые, когда выводил из временно́й петли, где остались ребята с Мазаем, а позже сгинул он сам.

– Ты… не успеешь назад… – обронил бессильно Борис, чувствуя, как в этом гнетущем месте становится тяжелее дышать. – Время уходит, Слав…

Репейников не отвечал. Вёл его молча этим странным отрезком земли без неба, мёртвым, безликим как чистилище, с торчащими зубьями камней по бокам и плотной сероватой мглой в кисловатом воздухе.

На редких поворотах Сыч останавливался, натужно кряхтел – ему тоже досталось, от львицы; потом перехватывал поудобнее руку и продолжал двигаться. Пока тропа не привела их к подобию зеркала – началу выхода из прохода. Дрожащее, словно мираж, переливающееся бледными красками, оно означало конец пути. Макс уже выбрался, одна из трёх вех отсутствовала. Они их воткнули в землю, когда заходили, и каждый должен был выдернуть на обратной дороге свою – знак для других, что прошёл удачно. Свободной левой рукой Сыч вытянул обе оставшиеся – Джуры и Бориса. Навалился на выход, и тот, словно мыльный пузырь, начал раздуваться, пропуская их в иное пространство. Беззвучно лопнул в какой-то момент.

Вылетели вдвоём в нечто вроде «предбанника». А из него – выход в мир: тонкая полупрозрачная пелена, за которой угадывались предметы, стулья, столы, шкафы передвижной лаборатории. После тёмного перехода между реальностями свет впереди, бьющий от ламп из их штаба, казался слепящим.

Это второе и последнее «зеркало», усилий уже не потребовало. Выпустило их легко. Пелена за спиной затягивалась.

Часть 6 - Финал и Эпилог

Когда преодолели ещё сотню метров, влагой повеяло по-настоящему. Репейников чуть сбавил шаг, дожидаясь Бориса, и пропустил Макса вперёд. Показался, наконец, диск солнца, клонившийся к горизонту – большой, красный, одутловатый. Успели. Вроде как на той стороне реки опасной живности водилось меньше. Всё-таки основные угодия хищника.

– Ты это… – тихо произнёс Борис ожившему наставнику, когда Макс ушагал от них и уже приближался к последним деревьям перед рекой. – Не наседай на него…

– Да понял я, – согласился Репейников. – Перегнул малость. Что ж хлипкий-то такой? Ты что ли подбирал?..

Усмехнулся.

А затем обронил:

– И всё равно не понимаю…

– А нечего тут понимать, – полагая, что последние пять минут, с момента их встречи, оба думают об одном и том же, произнёс Борис. – Из какого бы времени извне нас сюда не отправили – тебя, меня, – а попадём всегда в одну временну́ю точку зде́сь. Это не совсем петля. Просто таковы свойства прохода, который открывает Варнавский. Может, только для этого уголка Вселенной, а, может, для многих… Должен же он был знать об этом?..

Сыч ничего не сказал. Видимо, у него вопросов скопилось не меньше, перебирал их, раскладывая в голове.

Зелёное царство расступилось, и вслед за Максом они выбрались к реке.

Редкий, с пышными деревьями лес внезапно закончился, не подступаясь вплотную к воде. Его сменила светлая жёсткая травка, торчавшая взъерошенными кустиками; и эта широкая полоска полуголой земли, шириной метров в двадцать, тянулась вдоль спокойного русла вправо и влево, уходила настолько далеко, насколько позволяло увидеть зрение. Трава густела лишь ближе к спуску к воде, и то ненамного. Видимо, свойства обеднённой почвы не позволяли ей вырасти гуще и выше.

Фотокамера молодого помощника уже работала, велась видеозапись. Река в отсутствие сезона дождей сильно обмелела, и относилась, судя по всему, к увядающим водоёмам. Когда-то пересохнет совсем. Максимальная глубина составляла около двух с половиной метров посередине. Пока она ещё смотрелась не совсем заболоченной, иногда попадались небольшие островки. Более высокий противоположный берег полностью закрывал обзор в горизонт. Ле́са на той стороне вблизи не было видно. По карте он начинался в километре-полутора справа, ниже по течению, и к берегу вплотную тоже не подходил. Если, конечно, приборы лаборатории верно обработали полученную информацию.

Макс начал спускаться вниз, к воде.

– А вот и местная цивилизация! – удовлетворённо сказал Репейников, когда они тоже остановились у спуска.

Внизу, носами из воды, торчали несколько лодок с примитивными вёслами. Также, бочко́м с сушей, соседствовал засевший в крохотной бухточке плотик, с двумя деревянными баграми, длинными как шесты прыгунов.

– Хозяев транспортных средств дожидаться не будем, – прозвучало решение.

– Борис Сергеевич, я поплыву?.. – спросил снизу Макс. – Втроём тесновато…

Выдолбленные из дерева лодчонки казались небольшими, плоские, с очень низкой посадкой. Двоим-то сесть можно. Троим – лучше не рисковать, не имея навыков первобытной гребли.

Борис кивнул одновременно с Репейниковым. Правило золотое: если в группе из нескольких человек завелось два командира – будет обязательное последствие, в виде гробов. Часто – по количеству членов группы. Он думал уже об этом, с первых минут их встречи, когда потерял «штурвал» и сам о́тдал ружьё – главное имевшееся у них оружие. Молодой помощник понимал «тонкость льда». Но всё ещё злился за полученную оплеуху, спрашивал потому у него одного, на Вечяслава Вениаминовича даже не взглянул.

Не страшно пока, притрутся.

Дальше Максу подсказывать не пришлось. Получив разрешение, он быстро оттолкнул от берега четыре лодки, одну оставил для себя, и одну – для них. Не тронул и плот. Репейников, когда спустились, сразу шагнул на него, а перед этим последнюю лодку также отправил от суши вплавь.

– Посмотрим, не сожрут ли в этой скорлупке твоего мальца какие-нибудь крокодилы, – сказал он. – Плот выглядит массивней, дотолкаем. Знаешь, какие твари тут водятся?..

Затем вдруг, посмотрев вдаль, удивлённо присвистнул.

– А это что за могиканин?.. Ваш что ли? Откуда он здесь?..

Джура́! Ну, конечно… Борис глянул на высокий противоположный берег и тоже увидел охотника, стоявшего неподвижно, в месте, где ещё пару мгновений назад не наблюдали никого. Один успел перебраться через реку. Умирающую, но пока живую: специфического запаха болотной гнили от неё не исходило, хоть и попахивало стоялой водой.

– Про третьего Варнавский не говорил…

– А нам – про тебя, – сказал в свою очередь Борис и открепил оба багра от края сооружения; охотнику велел знаком ждать.

Один за другим багры вошли в воду, меряя глубину. И, оттолкнувшись, они поплыли, «корабль» набирал тихий ход. Макс опережал их метров на сто, жарил как заправской байдарочник. Где-то позади и вдалеке, по левую сторону, между водой и лесом показались люди. Бежали по берегу толпой. Возможно, хозяева этих самых плавучих средств. Вот тебе и не буйная фауна данной реальности!

Туземцы неслись как угорелые, примерно в полутора километрах от них. Все темнокожие, десятка полтора мужчин и, кажется, несколько женщин – волосы у некоторых бегунов развевались и станом они казались стройнее. Приближались довольно быстро в сравнении с их заплывом по стоячей реке, размахивали чем-то вроде длинных воинских копий с короткими пращами. Нестройно голосили. Местные «масаи»?

– Не ссы, – с сарказмом произнёс Репейников. – Их тут вообще быть не должно, все племена к западу. Чую, им похер, крокодил плывёт или мы. Видишь, что-то показывают на руках? О чём-то предупреждают…

– И о чём?

– Откуда я знаю?! – вскипел он на мгновенье.

Потом расслабился.

– Может, и крокодилы здесь метров под двадцать… Скажи лучше, как там Мазай?..

Глазами Сыч продолжал следить за туземцами.  Борис же, после паузы, взглянув ещё раз на приближавшихся по суше дикарей, тронул рукой пистолет. Потом покачал головой. Вячеслав Вениаминович понимающе вздохнул. Выпустил из ноздрей дым. Плохое всегда ясно без слов.

Как же непривычным казалось теперь – что в мыслях, что на язык – называть его по имени отчеству, ввиду случившейся с ним молодости и появления в таком виде. Вроде как стали ровесниками.

– Варнавский, конечно, хитрая морда, – сказал Сыч, затягиваясь папиросой Беломора и продолжая отталкиваться багром от вязкого дна. – Это Мазай не дал мне его удушить однажды. Уж очень тогда хотелось, однако мы искали некую временну́ю петлю. Часом… не в ней ли я?.. Ну, это – того...

Борис потупил взгляд.

– Да, в ней, – ответил не сразу. – Сначала Мазай. Потом уже ты…

Лицо Вячеслава Вениаминовича неожиданно просветлело. Он даже улыбнулся. Стряхнул пепел и швырнул мешавшую работать багром папиросу за́ борт. Достигли почти середины русла.

– Пускай крокодилы подавятся… – отвесил он хрипло, сплюнув вдогонку брошенному окурку. – А что ту петлю нашли – оно ж хорошо. Значит, не зря я курил табачок. Место, откуда она берёт начало – оно откусывает потихоньку от нашего мира. Размик это всё пытается остановить.

Замолчал. Посмотрел, поймал взгляд назвавшегося его учеником.

– Скажи… Мы хоть дружили с тобой?..

– А то, – без всяких сомнений ответил Борис. – Ты ж сам знаешь, сколько друзей у сволочей. В очередь строятся…

Оба горько усмехнулись.

– Ну, вот и здорово, – произнёс Репейников, и начал длинным багром активней нащупывать дно, опускавшееся после середины реки немного глубже.

Совместными усилиями они поменяли траекторию движения. Пропихивали плот через заросли похожих на лотосы цветов, с большими как китайские блюдца листьями и сидящими на них трёхглазыми жабами. Чуть не застряли в самой гуще, но сумели вырулить.

Дальше пошло немного легче.

– Слав, – назвал его Борис по имени. – Как думаешь, почему ты мне не рассказал, что уже видел меня? Видел здесь. Ну, не сказал потом, о своём прошлом – когда мы познакомимся в нашем времени…

Репейников на миг остановился и тоже задумался. Быстро, однако, пожал плечами.

– Об этом ты у Варнавского спросишь. Может, никак нельзя было говорить? Что б чего-нибудь не нарушить… Или, положим, отсюда вернусь только я, а ты…

Не договорив, он с силой налёг на шест и оттолкнулся ещё.

– В общем, как выберешься, сразу и спроси. Всегда хотел пристроить к этому грамотею кого-то из своих. Что б понимать, что в его кучерявой головёшке…

– Пристроил, – налегая на свой багор, признался Борис. – Меня. Возможно, не первого. По крайней мере, я до сих пор во многом не разобрался …

– Поаккуратней там с ним, – честно предупредил Репейников, – он наш, но всегда был себе на уме. Просто будь осторожней… И давай уже, толкай! Твой Максик – вона где, а мы как копуши…

Берег приближался. Сзади скакали дикари, что-то выкрикивали. Затем понеслись куда-то по течению реки дальше и неожиданно свернули в лес, даже не пытались спускаться к воде. Зелёную чащу, сомкнувшуюся за их спинами, солнце сплошь заливало оранжевым.

Лодка Макса успешно достигла суши, он выбирался на землю. Джура что-то лепетал сверху на своём языке, подтанцовывал не хуже хозяев этих мест, исчезнувших на другом берегу. Рукой охотник показывал назад, за свою спину, а слово «лев» выговаривал громко и по-русски. Макс медленно забирался по крутому подъёму к нему – вроде не так высоко, метра четыре, но подъём был почти отвесным.

Вскоре и они с Сычом соскочили с плота. Повезло, преодолели весь путь, не встретив ни единого крокодила – были ли они здесь вообще? Сканер не показал. Борис посмотрел вверх и увидел, что Джура перехватил руками ружьё и побежал куда-то наискосок от реки. Быстро осталась видна одна лишь голова. Потом исчезла и она. Перед этим охотник махнул им рукой и что-то невнятно пролепетал. Разумеется, на своём птичьем.

– Эй, Хон Гиль-дон!.. – крикнул Репейников вслед улепётывашему Джуре, голова которого появлялась макушкой ещё пару раз, пока не пропала вовсе. – Малой, чего встал?! Держи его!.. – бросил уже Максу.

– Ну, и дела… – произнёс он тише, выискивая глазами место, где лучше взбираться наверх. – Куда он? На ночную охоту?..

– Не знаю, – ответил Борис, и начал быстро карабкаться на высокий берег. – Правила мы обсуждали, с переводчиком…

– Ага, – саркастически отозвался воскресший старший товарищ, взбираясь следом. – В хер ему не впились ваши правила, Боря. Варнавский его навязал? Можешь не отвечать… Знаешь, сколько русских царей пытались покорить эти народы севера и как долго? Вертели они на болту́ все правила с договорённостями…

Макс как стоял, так и стоял, бровью не повёл в сторону убегавшего охотника с дальнобойным ружьём. Тот, в отличие от него и самого Репейникова, оружие своё сохранил. У них же двоих, как выяснилось, автоматы исчезли при похожих обстоятельствах – стычки с мелким рукастым зверьём, Сыч потом два километра шёл по́ лесу безоружным. Искал их, пока встретил у древнего храма со львом.

– Ты чё, малой?.. Сказал же, остановить! – вспыхнул Репейников наверху, вставая с коленок. – Не слышал что ли?.. Коли так – спишем на глухоту.

Джура бежал уже далеко, не оборачивался. Солнце быстро проваливалось за горизонт и сумерки наступали резко, как складывающийся вручную зонтик.

Макс сухо ответил на реплику:

– Мне он не подчиняется… Сами ловите… – кольнул без боязни Репья глазами. Помнил про подзатыльник, отправивший его в нокдаун.

– Усвой: ты мне не нравишься… – буркнул в ответ их новый командир.

В этом был весь он – таким Борис его запомнил. Завёлся из-за пистолета, теперь из-за Джуры, хотя сам всех учил, любые джентельменские разборки выносят за хронометраж операции. Другими, конечно, объяснял словами, попроще и с матом, но суть была той же. Видимо, в молодости Сыч был менее сдержан.

– Ладно, разбор полётов потом…

Он скинул со спины вещмешок.

– Что у вас с собой? У меня только ультразвук, четыре штуки. И сканер движения с монитором. Бинокль, еда, бинты, пробирки, два компаса, «горючка». Давайте, разгружайтесь…

Быстро установили по малому периметру отпугивающие датчики – вонзали в землю, направив от себя. К четырём «ультразвукам» Сыча добавили восемь своих. Модели похожие, но изготовлены в разное время.

Местность оказалась довольно сырой, и всё же нашли что поджечь, добыли практически из земли. С помощью сухого горючего развели костёр. Коряги и коренья разгорались неохотно, трещали и сипели, противясь пламени. Окрасили, наконец, бликами тёмный вечерний воздух. Дым поднимался белым столбом.

А где-то минут через десять округу сотряс дикий и жутковатый хохот.

– Гиены, – вслух произнёс Борис.  – Падальщики есть всегда на территории крупных хищников…

На последнем его слове громко вдруг прозвучал выстрел, заставивший сразу вскочить и его, и Макса.

Невозмутимость сохранил только Репейников. Даже не вздрогнул, продолжал орудовать суком в костре, что б быстрей разгорелось.

– Ну?.. Всё, по домам? – спокойно спросил он. – Обскакал нас ваш Маугли…

Борис молча достал фонарь. Проверил на запястье ручной монитор движения, шагнул в темноту, посветил. Выстрел прозвучал близко, менее, чем в километре от них, однако луч дальше сотни метров не бил при всей его мощности. Репейников окликнул и покачал головой.

– Сядь, Боря, – сказал он, – не наводи суету. Ты ж знаешь, раз у меня учился: два командира на четверых бойцов – быть четырём железным гробам. И я говорю тебе сесть, никуда не идём. Рассветёт – проверим. Никто его одного в темноту не отправлял…

Резонно. Борис бы и сам не пошёл далеко, хотел лишь максимально приблизиться, отойти от костра метров на двести-триста. Минус один человек в малочисленной группе – это плохо. Первая на его памяти операция, подготовленная не должным образом, спешная и без расчёта вариантов путей. Риски с неизвестными «q» есть всегда, однако половину боевого арсенала они утратили. Хоть привлекай в помощь племя загорелых туземцев.

Или сворачиваться, прекратив операцию.

Ничего. Цели уничтожить льва им не ставили – это уж как пойдёт. Хотя бы нащупали проход и поняли, что могут отследить хищника. Варнавский, после того случая с петлёй, с Мазаем и погибшими ребятами, крепко получил по шапке от ведомства за Санин просчёт. Боялся допустить повторных оплошностей, а тут – сразу всё через жопу. Неизвестные составляющие в лице воскресающих мертвецов, двое Варнавских с разным возможностями лабораторий и многое прочее. Здесь что-то не то… Только что именно? Двойственность мироздания, киберотражение реальностей?.. Нет, такое даже в теориях не выстроить, чтобы приблизить гипотезу к правдоподобной.

– Всё, спать, – сказал Репейников, прервав его размышления. – Я первым дежурю. Кемарьте пока…

Макс подсел ближе, между ними и Сычом было метров шесть. Спросил тихо, губами:

– Сергеич, так он… с нами или нет?..

– Не знаю, – не пошевелив головой, ответил Борис. – Дремли в полглаза…

– А, может…

– В полглаза, Макс, – повторил он ему. – А там посмотрим…

Громко жужжала мошкара, дрова потрескивали в костре, однако Репейников усмехнулся, прикуривая папиросу от красного уголька на конце ветки.

– Шушукаются … – сказал он, не посмотрев в их сторону. – Подружки, блин …

Услышал-таки… Не суть.

Ещё и долговязые «людоеды» с копьями вызывали беспокойство. Ни приведи местные боги и ду́хи, переберутся ночью через реку, зайдут со спины и отрежут пути отхода, прижав их к воде. Спать точно придётся в полглаза.

Всем.

5.

Ранний рассвет окрасил воздух первым нежно-жёлтым лучом. Ночная свежесть перешла в отступление, солнце выкатывалось отдохнувшим, заставив сверкать целые россыпи жемчуга выступившей на траве росы.

Миг первозданной красоты сменился торопливыми сборами.

Паёк из запасов жевали на ходу. За ночь ничего не произошло: шорохи и шумы́ на отдалении, визги и писки – всё это беспокойства не причинило. Приборы с ультазвуком отпугивали живность, и ближе, чем на сотню шагов, никто не подступился. Мелкое зверьё сползалось из любопытства. Борис дважды слышал, как Репейников с кем-то из них разговаривал, включал фонарь и отходил от костра. Дежурил дольше, чем условились, затем его сменил Макс. Максим спал последним, не более часа. На открытой местности времени на отдых всегда не хватало.

Выдвинулись в известном направлении. Бинокль быстро нашёл место ночной расправы – там, где пуля Джуры сложила гиену. Примерно в полутора километрах от берега со стоянкой. И если львы были в этой части Вселенной огромными, то падальщики от них не отставали. Скорее, наоборот.

Мёртвая туша постепенно увеличивалась по мере приближения. Чем ближе к ней подходили, тем быстрее становилось заметным её уродство. У зверя не было задних лап, туловище заканчивалось хвостом и массивным задом. Передвигалось животное, возя своё тело передней парой конечностей. Вопрос, как оно выживало, отпал сам по себе – за пару сотен шагов вонь поднялась несусветная. Отпугивало запахом. Смердело хуже, чем гниющая плоть: настолько тошнотворно, что вблизи начинали слезиться глаза.

– Где-то я таких уже видел, – обронил Макс, зажав рукавом нос и разглядывая огромную тварь без половины туловища, вывалившую из разинутой пасти на полметра пятнистый язык и показывавшую в мёртвом оскале огромные зубы.

– Конь, – напомнил Борис. – Возле мельницы…

– Ого! – бодро отреагировал Репейников. – Бывали в бурге у Харитоныча1? Как он там, старая бульдожья морда? Лаять не научился?..

Веселье Сыча оборвал ещё один выстрел. На этот раз прозвучал далеко, километрах в трёх от них.

Выдохнули тем не менее с облегчением – Джура был жив. Не оставил следов, однако ушёл из долины на северо-запад, куда от реки стороной уходил мангровый лес. Значит, дальше простирались болота и заводи. На карте это место было отмечено как начало активных владений льва. А вот как далеко они простирались? Сомнения у всех были изначально, меньше чем за четыре дня выследить зверя могут и не успеть. Но это хотя бы будет первой попыткой. Если хищник не изменит своей традиции, то их, настоящую Африку, не побеспокоит ещё десятилетие. Примерную продолжительность жизни этого вида вычислили – как у слона, шестьдесят-семьдесят лет. Довольно много для африканских кошачьих, только всё же это не Африка. Какой-то её виток, отпочковавшийся в иное пространство и развивающийся миллионы лет по-другому. Некоторые подвиды вообще походили на австралийские. Теория Варнавского прогрессировала: от «других миров» он постепенно перешёл к странностям одного – их собственного, к его уникальным способностям изменять отдельные части, перевоплощая их в иные формы существования. Или, как однажды он выразился – в некие «рудиментарные отростки», существующие тем не менее обособленно, независимо от породившего их центра…

Мангровый лес приближался. Снова грохнуло, и эхо таскало очередной выстрел – Джура на кого-то охотился.

Хе́ров победитель медведей.

– Всё время что ли за ним бегать?.. – ругался на ходу Вячеслав Вениаминович. – Я б этого браконьера…

Язык с трудом поворачивался называть Сыча Славой. Много с чем придётся разбираться по возвращению. Варнавскому давно было пора начать закручивать гайки, с этими его недосказанностями, имевшими иногда место, – не в первый раз в работе всплывали непредвиденные обстоятельства. Мог бы предупредить, что на чужой территории вероятна какая-то встреча. Ведь колебался же, отпуская сюда Бориса – отчего?.. И почему там, в том времени, другой Варнавский не сообщил молодому Репейникову, с кем именно он встретится? Назвал только имена двоих.

Не нравилось всё это, ох и не нравилось…

Наконец-то деревья. Трава успела незаметно подняться до пояса. Из-за неё, на подходах к лесу, пришлось немного замедлиться. Большая змея наподобие питона, не разогревшая после восхода солнца кровь, нехотя уступила им дорогу. С шипением уползла в кусты, сверкнула чешуйчатым хвостом и оставила мятый след на растительности.

Впереди блеснула вода. Гладким отражающим зеркалом раскинулась широкая заводь.

– Где-то вон там! – Репейников указал рукой, предполагая сторону, откуда слышали последний выстрел.

– Нет, – Борис заворачивал левее. – Туда…

Не спорили. Пусть в группе двум командирам и не бывать, но не в ущерб операции можно было немного под себя переигрывать. За Макса с Джурой отвечал только он, не Сыч. Цель всё равно была общая: найти этого льва – зверя, выходившего в обе реальности и в каждой из них оставлявшего множество жертв.

Найти, и по возможности уничтожить.

– Ну, и где твой Чингачгук, со своей дудкой-стрелялкой?.. – спросил Репейников через час, когда углубились в лес и обошли с десяток мелких озёр. Те утопали берегами во мхах, сочной как большое алоэ осоке и лезущих из воды мясистых водорослях, цветущих розовыми ворсинками.

Медвежий охотник сгинул…

Выбрались к заброшенному городу. С развалившимися воротами, растрескавшейся от времени защитной стеной и низкими длинными домами за ней, в один-два этажа. А также – со следами наружной канализации вдоль фасадов, проложенной архитекторами-инженерами эпохи с точной геометрической выверенностью. Этот фрагмент мира, как и заброшенный храм, встреченный прежде, знавал высокую цивилизацию. Строилась она не дикарями, носившимися по берегу заболоченной реки, наблюдались всё те же остатки смешанной культуры. Чертами своими отчасти напоминали хараппские времена долины Инда 3-го тысячелетия до н.э.

– Птицы перестали насвистывать, – заметил вслух Макс. Переступил с ноги на ногу и сделал шаг вперёд, включая ручную камеру. Быстро наводил зум, снимал развалины города. Борис с Репейниковым были наготове, осматривались из-за черты с оружием.

Пройдя сквозь остатки ворот, через въездную площадь, углубились в кварталы. Кажется, шагали по бывшей центральной улице, судя по ширине и фасадам, впечатлявшим остатками зодческой выдумки. Справа болотная вода подтопила обширную часть города, местами пробралась под стеной, размыв за сотни лет фундамент, и частично её обрушила. Видимо, основу клали не только из каменных глыб, для сцепки использовали что-то вроде цемента или бетона.

Свернули влево.

Затем ещё.

Долго ходить не намеревались, однако удалось обнаружить недавнее присутствие человека – смазанный отпечаток стоп на земле. Возможно, их охотника, неизвестный прошёл обувке.

Напряжение в воздухе появилось внезапно. Словно электрический разряд. Слух уловил изменения в окружавшем фоне и посторонние шорохи, не синхронные, но упорядоченные. Передвигались на двух ногах, много и осторожно.

Кто-то подкрадывался. Их окружали.

Первая стрелка-дротик просвистела над ухом.

– Отходим! За дом! – уклонившись, среагировал Репейников. Борис отскочил от второй – отбил ладонью, отпрыгивая в сторону.

Быстро попятились, зашли за низкую стену разваленного жилища. Туземцы встречали их «гостеприимно». Следовало, по-хорошему, развернуться, покинуть лес и пересидеть три дня у реки. Ещё лучше – за ней, храм мог оказаться вполне надёжным убежищем. Потом разойтись, вернуться через проходы домой. Снарядить новую команду, или подождать, когда Размик Эдуардович сумеет открывать проход для бо́льшей группы, человек на десять-двенадцать. Заодно получить у него ответы.

Но оперённые стре́лки полетели с трёх сторон и отступать было некуда; только пригнуться за сложенной из камней стеной и ждать, когда стрельба ослабнет. Против них выступали не речные бегуны. Мелькнувшие впереди люди были низкорослыми, кожа их казалась светлее, серьги в ушах, на шеях ожерелья из зубов и когтей, в грубой одежде из шкур. И с длинными трубками в руках, из которых плевались короткими колючками, бьющими довольно сильно и далеко.

– Можем пройти назад, до ворот, – предложил Борис. – Правым, заболоченным краем. – Почти половина города закисла в воде. – Уйдём через разлом в стене. Дома там тянутся практически целые. Есть, где укрыться…

Репейников согласно кивнул.

– Пошли!

Для острастки пришлось пару раз шарахнуть из ружья.

Пыл окружавшего их болотного племени, облюбовавшего себе уголок старого города, быстро охладился. И пауза, возникшая в конфликте, позволила отступить достойно.

Через городскую стену вышли, шагая по колено в воде. Постарались побыстрее удалиться от развалин в деревья, а там уже остановились, заняв позиции. Макс вскарабкался для наблюдений на дерево. Джура, если был близко, выстрелы слонобойного ружья должен был слышать. Решили попробовать перехватить его на подходах к заброшенному поселению.

– Мы не готовы, – сделал однозначный вывод Вячеслав Вениаминович. – Ты как?..

– Нет возражений, – ответил Раневский бывшему наставнику. – Одна загвоздка – Джура. Даже если сейчас не появится, то ты сам нас учил…

– За одним, и ещё живым – хоть в пекло… – завершил фразу Репейников, которую благодаря ему знало не одно поколение бойцов в их выездных спецгруппах, и помнили, кому она принадлежала.

– Я помогу разыскать стрелка́. Потом разойдёмся. Ваш Варнавский откроет один проход, мой – уведёт меня…

Это-то и беспокоило уже больше, чем лев, ради которого переместились из Африки. Трое из одного времени, Репейников из другого – выглядело всё так. Если бы не одно обстоятельство. Не было двадцать лет назад мощного оборудования, способного открыть проход в это пространство, чтобы отправить бывшего командира. По крайней мере, в реальности, знакомой Борису.

Сыч улыбнулся, прикуривая. Кивнул вверх на Максима.

– «Высоко сижу, далеко гляжу…»

Гоготнул.

Вне всяких сомнений это был он, его ужимки, голос, простые грубоватые манеры. Ничего не понятно, в общем. Даже маленький шрамик под левым глазом – галочкой, как крылья чайки.

Четвёртый выстрел Джуры нарушил воцарившуюся благодать и созерцание окрестностей. Прозвучал раскатисто, опять где-то вдалеке.

Репейников больше не ругался на маленького охотника – устал это делать. Что-то лишь пробурчал раздражённо под нос, поднял голову, встретившись с Максом взглядом, и молча велел ему спускаться. Планы дождаться стрелка́ провалились. Ожи́вший наставник был прав: верте́л Джура на своём причиндале любые договорённости. Жонглировал ими как хотел.

Часть 3.

Здорово, что на воду наконец-то спустили могучий и современный атомный крейсер Нахимов! Глядишь, скоро в боевой состав флота введут. Да, но… Цитата:

«Тяжелый атомный ракетный крейсер (ТАРКР) "Адмирал Нахимов" после ремонта и глубокой модернизации вышел в море на заводские ходовые испытания, об этом ТАСС сообщил источник в кораблестроительной отрасли».

Корабль-то замечательный, только заложили его в 1983 году. Звался он тогда в честь всесоюзного старосты «Калининым». Да, опять то самое, как внучка Брежнева сказала. Вы даже покрасить не можете, что мой дед построил.

Боевой корабль числится на ремонте уже 26-й год. В переводе на русский, в 1999 году по советам наших заокеанских партнеров самый современный ракетный крейсер отвели тихо гнить в доки и забыли на четверть века. В бюджете денег нет.. Ну Вы же знаете эти отговорки…

Печально, что под крики о неэффективном «совке» мы пытаемся хоть как-то починить боевое наследство того самого «совка». И пока получается не очень. Будем надеяться, что краса и гордость советского флота вернётся на боевое дежурство. Но 26 лет в ремонте… 26 лет…

memuarist.ru