Конкурс крипистори

— Прости, Нуф-Нуф, не расслышал тебя из-за шума воды, которой ты моешь в том числе и свою грязную посуду. Будь добр повтори, брат. — сказал Наф-Наф, отложив газету и внимательно глядя на младшего брата. Тот уставился в мойку, полную грязной посуды и промолчал.

Наф-Наф подождал немного и вернулся к чтению. За окном мела метель, но в камине уютно потрескивал огонь.

Хлопнула входная дверь, в комнате повеяло холодом: Ниф-Ниф вошел, отряхивая с куртки хлопья снега. В руках у него была охапка дров.

Ниф-Ниф с грохотом бросил их перед камином, прямо перед ногами Наф-Нафа. Тот спокойно поджал ноги и продолжил читать.

— Ты мог бы взять санки, тогда ты не устал бы нести дрова в руках, — проговорил он.

Ниф-Ниф вспыхнул:

— Знаешь, мог бы и сам...

Наф-Наф молниеносно отбросил газету и одним движением оказался лицом к лицу с Ниф-Нифом:

— Дорогой брат, — заговорил он, делая мягкий шаг навстречу, так что Ниф-Нифу невольно пришлось попятиться — я хочу обратить твое внимание на то, что я просто дал тебе совет, и притом, полезный. Было бы умнее прислушаться, для своей же пользы, разве не так? Ты взял бы санки, довез на них дрова — и сейчас не страдал бы от усталости, верно?

Ниф-Ниф поднимает на старшего брата взгляд, исполненный затаенной ненависти.

— ВЕРНО Я ГОВОРЮ, ДОРОГОЙ БРАТ? — повторяет спокойно и медленно Наф-Наф. И делает еще один шажок навстречу.

— Да, — склоняет голову Ниф-Ниф. — Ты прав, конечно, ты прав, брат. Как всегда.

— Ну вот и славно, — Наф-Наф обнимает Ниф-Нифа, — ну и холодный ты! Немедленно раздевайся и иди к камину греться. Нуф-Нуф сейчас сделает тебе чаю. Да, Нуф-Нуф? — он оборачивается в сторону кухни. Нуф-Нуф медленно вытирает руки полотенцем и ставит чайник, не глядя ни на кого.

— Через пять минут гасите свет. Завтра много дел. — Наф-Наф стоит в дверях спальни — А мне еще нужно поработать. Спокойной ночи, любимые братья.

— Спокойной ночи, — отвечают младшие братья из своих постелей. Наф-Наф закрывает дверь. Слышны удаляющиеся шаги.

— Видел, как улыбается? — спросил шепотом Ниф-Ниф, — опять сегодня напьется. Ненавижу это.

— Иногда я думаю, что лучше бы меня съел волк.

— И я.

— Как же он бесит меня.

— Просто невероятно бесит.

— Особенно тем, что постоянно тычет нам тем, что мы живем в ЕГО ДОМЕ.

— И В ЭТОМ ДОМЕ ЕСТЬ ПРАВИЛА — передразнивает Ниф-Ниф. Оба непроизвольно оглядываются на дверь. Но за ней тихо, слышна только тихая классическая музыка: это Дебюсси, любимый композитор Наф-Нафа.

— Посмотри, до чего мы дошли, он запугал нас, как зайцев, слова нельзя сказать, не подумав сперва: а не заденет ли что-то Наф-Нафа.

— Мы должны что-то сделать. Но что?

— Уйти и строить свои домики? Но ведь сейчас зима.

— И, как ты помнишь, мы не умеем строить дома, Ниф-Ниф. Вспомни свой соломенный.

— Это все Наф-Наф внушил нам, что мы ни на что не годимся без него. Всегда говорит, как надо.

— Верно-верно. А мы и сами бы разобрались с волком.

— Или не с волком... — Ниф-Ниф снова быстро смотрит на дверь. Одергивает себя и говорит чуть громче:

ИЛИ НЕ С ВОЛКОМ

— Погоди, — с дрожью в голосе говорит Нуф-Нуф, — неужели ты хочешь сказать, что...

— Да. Сколько можно пресмыкаться перед ним. А вдруг он решит — жениться? Мы будем ему мешать и он выгонит нас. Или хуже того, сделает из нас прислугу: будем стирать пеленки его детям — а стоит нам пикнуть — он скажет: вспомните, братья, что вы спаслись только благодаря моему трудолюбию. Ведь это же неблагодарность, забывать о таких вещах.  боже — воскликнул Ниф-Ниф — я уже говорю, как он.

За дверью послышались шаги. Они нетвердо приближались.

— Сегодня, когда он напьется, — скороговоркой отчаянно выпалил Ниф-Ниф, — мы свяжем его: я свяжу руки, а ты — ноги. Веревка у меня под одеялом. А потом...

— Милые братья, — в двери появляется Наф-Наф с бокалом в руке. Он чуть облокачивается на дверной косяк. — Знаете, хотя вы и бываете непослушными поросятами, но, видит Бог, я люблю вас.

А теперь я выключаю свет. — Он щелкает выключателем и комната погружается в синюю мглу. — Спокойной ночи.

Наф-Наф закрывает дверь и вздыхает: ох уж эти младшие братья. Ну ничего, еще полгода, ну год, и они научаться жить. Просто слишком рано ушли из дома, слишком мало воспитания. Ну ничего, я помогу им.

Вино и музыка смягчали его мысли: он откинулся в кресле и вытянул ноги: приятно было представить, как они, все в троем, работают в поле: у каждого свой дом — он поможет, свои семьи, их дети бегают все вместе, прыгают по лужам...

Просто нужно еще немного их воспитать, чтобы они стли самостоятельными, думает Наф-Наф. Ох, как же мне тяжело строжиться на них иногда.

Но так надо.

Наф-Наф сонно улыбается.

Встает с кресла, гасит свет и тихонько проходит в спальню, чуть покачиваясь. С любовью смотрит на спящих братьев. Ложится в постель и сразу же проваливается в сон.

— Вяжи ему руки, я же говорил - ты вяжешь руки! — слышит Наф-Наф сквозь сон, он не понимает, что происходит.

— Нет, сам вяжи руки, я уже почти закончил с ногами.

«Что вы делаете, братья», — хочет сказать Наф-Наф, но у него во рту скомканные носки. Он пробует вырваться, но ноги его привязаны к перекладине кровати, а братья держат руки и продолжают препираться:

— А что потом? Ну связали мы его и что? — трусливо спрашивает Нуф-Нуф, приматывая запястье Наф-Нафа к железному ребру кровати, больно выламывая его руку.

— Мы потребуем — Ниф-Ниф склонился над лицом старшего брата — ПОТРЕБУЕМ УВАЖЕНИЯ К СЕБЕ.

Наф-Наф уже пришел в себя и спокойно смотрит на происходящее.

— А если он сейчас согласится со всем, а однажды... — визгливо кричит Нуф-Нуф — однажды он припомнит нам это. Да, припомнит. Мы не можем рисковать!

— А ведь ты верно говоришь, брат, — медленно отвечает Ниф-Ниф, продолжая глядеть на Наф-Нафа неотрывно, — верно ведь он говорит, старший брат?

Наф-Наф мотает головой.

— Что? Неверно говорит? Я что-то плохо тебя слышу, старший брат, — издевательски передразнивает Ниф-Ниф, — а, по-моему, Нуф-Нуф дело говорит. Мы уже зашли слишком далеко. Обратного пути нет. Ты не забудешь. И будешь прав.

Так что не обессудь. Нуф-Нуф, принеси подушку.

Наф-Наф понимает и начинает отчаянно рваться. Но братья крепко привязали его. Он сам учил их вязать узлы.

Он каким-то замедлившимся взглядом наблюдает, как Нуф-Нуф выбирает подушку, зачем-то взвешивает в руках, наконец, берет одну и подходит к Ниф-Нифу.

— Ты это придумал, ты и души, — и руки, которыми он протягивает подушку, дрожат сильно-сильно. — Я не буду, я не могу.

— Нет уж, дорогой, уже поздно делать невинное лицо. Мы вместе дошли до этого. Вспомни, как он унижал нас. Мы должны вернуть себе свои жизни, — говорит Ниф-Ниф, не принимая протянутую подушку. Нуф-Нуф устает держать ее на вытянутых руках и снова прижимает к себе.

Воцарилось молчание. Слышно было только вой вьюги на улице, похожий на волчий вой.

— Давай вместе, — наконец говорит Ниф-Ниф. — Это будет по-честному. И берет подушку со своей стороны. — Давай, это быстро.

Итак, на счет три накрываем ему голову и держим, пока не перестанет шевелиться. — странным, надтреснутым голосом говорит Ниф-Ниф. — Итак,

раз

два

три

Прости нас, брат, — тихо говорит Ниф-Ниф, всем весом упираясь в подушку, на которую с другой стороны падают крупные и горячие слезы Нуф-Нуфа.

Когда тело Наф-Нафа покидают последние судороги, братья не смеют убрать подушку и увидеть его лицо.

— Теперь нужно его развязать и унести подальше. — сказал Ниф-Ниф. — у нас как раз есть санки. Мы погрузим на них тело, увезем его далеко в лес. И совсем не устанем.

Разве это не разумное решение, младший брат?

Нуф-Нуф со смятым от слез лицом, молча кивает.

На нём — тёмная куртка. В карманах — старый, но умный телефон, флешки, наушники, нож.
На плече — рюкзак с техникой.
Он выглядел, как обычный пацан. Если не знать, кто он на самом деле.

На экране телефона — логи:

[06:47] ДОСТАВКА ПОДТВЕРЖДЕНА
[06:48] ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ IP. ПЫТАЕТСЯ ЛЕЗТЬ В ЗЕРКАЛО
[06:49] ЗАКРЫТ. КАНАЛ ПЕРЕНАПРАВЛЕН. ФАЙЛЫ УДАЛЕНЫ

Он стёр всё. Быстро.
Пальцы — чёткие, холодные.
Он не сомневался. Он никогда не сомневался, когда дело касалось их сети.

— Ну чё, Мори, тебя уже можно подключать к розетке, нахуй? — с усмешкой подошла Ва.

Обычная улица. Обычные дома.
Но разговоры у них — не про школу и не про мечты. А про товар, шифры и смерть.

Она остановилась рядом. Руки в карманах, голос — чуть охрипший.
— Сегодня тоннель. Клиент с деньгами. Пять кило. Ро сказал, ты как всегда в тылу.

— Лезли сегодня ночью, — сказал Мори. — Кто-то тупо вломился в зеркало. Нерезидент. Походу, тест.

— Отбил?

— Не вопрос.

Ва кивнула.
— Ты, конечно, конченный, — усмехнулась. — Но без тебя мы уже сидели бы по углам и глотали швабру в обезьяннике.

Они пошли по улице.

Вокруг — стеклянные подъезды с граффити. Бабка на лавке обсуждает цены на лук.
Парень с самокатом матерится в наушники. В киоске — кофе 3 в 1 и булочки, от которых потом крутит живот.
Жизнь идёт. Только она не живая.

Они — команда.
Не на показ. Без флагов. Без ора.
Просто пятеро.
Просто те, кого вы не замечаете, пока вас не начнёт трясти после их порошка.
Или пока не окажетесь с мешком на голове.

Мори не продавал.
Не резал.
Не жёг.
Он просто скрывал их следы, как будто их никогда не было.

И в этом — его власть.

ГЛАВА II. ТИШИНА В КВАРТИРЕ, КАК В МОГИЛЕ

Ключ в замке заел, как обычно.
Мори пару раз дёрнул, толкнул плечом. Щелчок — и входная дверь распахнулась, издав скрип, похожий на вздох.
Такой — будто сама квартира его не ждала.

Он вошёл.

Свет не горел. И не потому что перегорел — просто никто не включал. Окна были закрыты плотными шторами, через которые не пробивалось даже серое утро. Пахло табаком, спиртом и тухлой колбасой.
В прихожей — старый коврик, заплёванный временем, засохшие кроссы, бутылка из-под водки, перевёрнутая.
Мать спала на кухне.

Нет. Она не спала. Она лежала, с открытым ртом, со стаканом в руке.
Телевизор на стене — работал, показывая кулинарную передачу, где какая-то женщина с накрашенными ногтями учила готовить омлет.
Звук — включён, но на минимуме. Сквозь гуд телевизора слышно было: её дыхание — тяжёлое, хриплое.
Тело — не двигается. Только редкие вздрагивания — как у пустой бутылки, которую кто-то толкнул и забыл подобрать.

Мори прошёл мимо.

— …пришёл?.. — донеслось с кухни, но без интонации.
Он не ответил.

В комнате — холодно. На окне — трещина, которую никто не заклеил. На стене — старая карта мира, где Боливия была заклеена наклейкой от "Бон Пари".
На полу — провода, зарядки, старые жёсткие диски.
Он сел прямо на пол. Достал ноут. Включил.

Загрузился терминал. Сразу — к работе.
Никаких заставок. Никаких фотографий. Только логи, туннели, схемы.

Он быстро пробежался по маршрутам.
Ро скинул локацию — движение с точки «Берёза», код 11:20, тоннель старого метро.
Клиент — проверен.
Деньги — через Жреца.
Товар — у Ду-Фу, запакован.

Ва уже на точке сбора. Она проверяет визуально — наличие камер, подозрительных.
Далее — идёт она, а Ро ждёт сигнал на тайнике, подстраховывает тыл.
Мори — мозг.
Он — не должен выходить. Он должен держать всё.

— …сиги принёс?.. — из-за двери. Мать. Голос, как у сожжённой кассеты.

— Нет, — бросил он.

— Денег оставь. Я знаю, что у тебя есть. Не строй из себя… блядь… чистенького. Всё вы знаете, а мне нихуя…

Он закрыл дверь. Просто. Без крика. Без злобы.
Он знал: это не она говорит. Это водка. Это всё, что от неё осталось.

Вернулся к терминалу. Подключился к резервному каналу.
Сразу — сигнал:
[Ро] — „Точка чиста. Клиент двигается. Ва на связи. Слушаем тебя.“

Мори ответил:
„Ок. Пускаю через маску. Жрец ждёт. Время идёт.“

Он следил. Всё шло в реальном времени.
Сеть — как паутина. Он в центре. Малейшее дёрганье — и он ловит.
Если кто-то глотнёт не тот пакет данных — он отрубит.

Это была не просто операция. Это — ритм. Это их музыка. Их дело. Их выживание.

Всё шло, как надо.
Только внутри — дрожь. Молчаливая, маленькая, злая.
Потому что это — первый раз, когда они берут на вес. Не закладки. Не по мелочи. Настоящая хуйня.

Он посмотрел на своё отражение в чёрном экране.
Под глазами — синяки.
Губы — сжатые.
Руки — на автомате.

"Ты в деле, сука," — подумал он. — "Теперь ты по-настоящему в деле."

ГЛАВА III. ПЕРВЫЕ БАБКИ

Сделка была назначена на 13:00, но команда собралась уже в десять.

Ро приехал первым. Он всегда приходил первым — не потому что был пунктуальный. Просто ему нужно было проверить, что всё реально стоит. Он проверил тоннель — пролез сам, в тишине, со своим маленьким фонариком и пистолетом на резинке, спрятанным за спиной.

Следом пришла Ва. Она пнула ногой ворота, накинув капюшон, и сразу начала вытирать складское окно изнутри — чтобы не запотело. В рукаве — нож. Под языком — таблетка на экстряк, если вдруг начнётся жёсткое.

— Где Жрец? — спросила она.
— Говорит, уже встречается с курьером, — ответил Ро, щурясь. — Пробивает, кто именно.

— Надеюсь, не снова эти мудаки с юга, — фыркнула Ва. — Помнишь того с бородкой, что пытался «скинуть» цену? Я ж ему тогда чуть гланды не вырезала.

Ро усмехнулся, но не до конца. Он был напряжён. Все были.
Сегодня был день настоящей сделки.

Не рюкзак с двумя пакетиками.
Не закладка в унитазе.

Сегодня — мешок.
Целый мешок. Пять килограмм кристаллов, варённых Ду-Фу три дня подряд. Он спал прямо у стола. Ел из банки. Пил из бутылки.
Но он сказал:

— Эта партия — золото, блядь. Настоящая. Ни одна крыса не скажет, что дерьмо.

Мори сидел в своей комнате.
Перед ним — три экрана.
Один отслеживал каналы.
Второй — зашифровку голоса.
Третий — маршруты клиента.

Он держал всю операцию у себя в башке и на экране.
Связь была у него. Если связь рухнет — всё нахуй.

Он не ел. Не пил. Он даже не мигал почти.
Просто смотрел.

На лбу — капля пота.
Под мышкой — батарея на случай отключки.
Рядом — блокнот, куда он записал маршруты на случай, если придётся резко бежать.

— …слышь… — Ва включилась по каналу. Голос искажён, как будто из фильма. — Мори, ты меня слышишь?

— Говори, — глухо.

— Машина у ворот. Чёрная. Сигнал не подаёт, но стоит уже минуту. Мы не двигаемся. Жрец идёт.

— Вижу. Канал глухой. Мусоров нет.

— Он один?

— Пока — да.

Ва кивнула Ро.
Тот достал пистолет, заткнул его за пояс.
— Всё, пизда, пошло…

Внутри мешка был товар. Завёрнут в тройной слой. Вес — как ребёнок.
Жрец — в своей кожаной куртке, с лицом покерного игрока, вышел первый. Он знал, что говорить. Он всегда знал.

— Пароль, — сказал он клиенту.

— Луна полная.

— Ответ?

— Волки не воют. Спят.

Кивок.
Кейс.
Открытие.
Деньги.

Ро не сдержался — вскинул брови.
Столько он не видел никогда.

Настоящие.
С хрустом.
С запахом типографии и адреналина.

Мори в этот момент стёр IP клиента. Убрал маршрут. Подменил запись.

— Всё, — сказал он в микрофон. — Чисто. Сделка прошла.

Они сидели потом в заброшенной хате.

Никто не говорил. Только пялились на деньги.

— Мы реально… это сделали? — выдохнула Ва.

— Не «мы». — Мори бросил взгляд на всех. — Теперь мы — это оно.
— Что оно? — спросил Ро.

— Дело. Система. Хуйня. Бизнес. Называй как хочешь.
Просто назад уже не будет.
Никогда.

И все замолчали.

Потому что он был прав.
В тот день они не просто заработали.
Они ушли слишком далеко.

ГЛАВА IV. БАБКИ ЕСТЬ — СПОКОЙСТВИЯ НЕТ

Хата, где они заныкались после сделки, была старая.
Сырая.
С облупленными стенами.
Тут раньше жили люди. Кто — уже никто не помнит. Теперь это была их временная «база». Пол с провалами, окна — заклеены чёрной плёнкой, на полу — матрасы и пластиковые стаканы.

На столе лежала сумка.
В ней — бабки.
Не десять, не двадцать.
Больше, чем они видели в жизни, вместе взятые.

— Ебать, — сказал Ро, третий раз пересчитав одну пачку. — Тут реально сотка.
Не гривен. Не рублей.
Сотка.

— Я себе куплю эти наушники, понял? Вот те, белые. За пятнашку, — Ва сидела на полу, крутила в пальцах жвачку и смотрела в потолок. — А потом телефон. И норм кроссы. А потом съебусь отсюда нахуй. Просто вот встану — и уйду. Прямо как есть.

— Куда? — спросил Ду-Фу из угла, утирая пот с лба. — У нас даже страна без названия, блядь. Тут не то что уехать — выйти из района и то страшно.

— Мне похуй. Я уйду.

— Все так говорят, — сказал Жрец. Он стоял у окна, курил. — А потом застревают. Либо с пулей в боку, либо в тюрьме, либо сдохнут от своего же дерьма. И всё. Ни тебе, ни мне, ни кому. Только пустота.

Наступила тишина.
Из соседнего дома кричала женщина.
Кто-то хлопнул дверью.
Где-то вдали проехала скорая.

— А ты, Мори? — вдруг спросила Ва. — Ты чё с бабками делать будешь?

Мори не сразу ответил.
Он сидел у стены, рядом с рюкзаком. У него на коленях — тот самый ноут. Он не выключал его. Даже сейчас. Он смотрел на карту доступа. Пара айпи. Один — странный. Но пока не активен. Он молчал.

— Ты чё, — повторила Ва, — не хочешь хоть раз купить себе что-нибудь? Или ты реально, блядь, робот?

Он поднял глаза. Усталые, тёмные.
— Я куплю дверь.

— …что?

— Дверь. Железную. С норм замком. Чтобы… никто не входил.
Пауза. Он допил воду из стакана.
— А потом — пароль на всё. На мать. На улицу. На себя. Чтобы вообще никто не мог влезть.

Никто не смеялся.
Даже Ва.
Потому что все понимали — это не шутка. Это боль.

— Пиздец, — тихо выдохнул Ро. — Мы такие юные, а уже, нахуй, умершие.

Позже они делили бабки.
Каждому — ровно. Поровну. Никто не спорил. Никто не воровал. Они доверяли друг другу, потому что знали:
если кто-то сломается — это разъебёт всех.

Ва взяла свою часть и сунула в спортивную сумку.
Ро пересчитал ещё раз — "на всякий".
Ду-Фу молча разложил деньги по пяти банкам, которые он заранее подготовил. Он был странный, но он был аккуратен.
Жрец ничего не сказал. Просто кивнул.
Мори — положил свою часть в металлический кейс, на котором не было ни ручки, ни названия. Просто железо. Закрыл. Поставил рядом.

И только потом он встал.
Вышел на лестницу.
Оглянулся. И понял:

Бабки есть.
Но тишина — глуше, чем была.
Стало не легче. Стало только тише.

Потому что теперь они не просто пацаны.
Они — шестерёнки.
В цепи, где один сбой — и ты или в земле, или в мусорной сводке.

ГЛАВА V. ТРЕЩИНЫ

Через три дня после сделки стало ясно:
бабки — это не спасение. Это лакмус.

Сначала всё было ровно.
Кто-то что-то купил. Кто-то просто смотрел на пачки, как на новый бог.

Ро начал пропадать по ночам.
Говорил, что ищет новое место для «схрона». Но Ва знала — он просто бухает. С кем — хуй знает. Приходит с подглазником, воняет табаком и потом, сидит молча.

— Ты как? — спросила она как-то.
Он пожал плечами.
— А чё, как? Заебись. Бабки есть, шмотка новая, кеды не дырявые. Мне норм. Только жить всё равно как-то хуй знает зачем.

Ду-Фу вообще перестал с ними говорить. Заперся у себя в подвале. Говорил:

— У меня новая формула. Если выйдет — поднимемся в два раза.

Никто не проверял. Никто не мешал.
Иногда он выходил на свет — весь в пятнах, со стеклянными глазами. Пах от него как от травмпункта. Но все молчали. Потому что он нужен. Пока варит — значит, жив.

Жрец стал… странным.
Слишком часто на связи. Слишком много вопросов.
— Ты с этим говорил?
— А с тем?
— Ва, не могла бы ты сходить, приглядеть, проверить, подписать, забрать?

Она взорвалась:

— Я тебе курьер, что ли, блядь? Или может, мы уже в офисе с хуями, как в костюмах?

Жрец только выдохнул.
— Я просто хочу, чтоб всё не разъебалось.

— Так может, и не дави тогда, а?

Тот ничего не ответил.
Ушёл. Но в глазах что-то было… сломанное.

Мори не участвовал в этом.
Он просто сидел. Работал. Смотрел.
На экране — схема, туннель, канал. Всё, как всегда.
Только в голове — будто песок.

Он не спал нормально уже пять ночей.
Тело гудело.
В голове всё чаще всплывало:
"Зачем ты, блядь, живёшь?"

Он пытался не думать.
Он смотрел в экран, как в зеркало.

Однажды Ва пришла к нему.
Села на пол. Не говорила ничего. Просто сидела.
А потом сказала:

— Мы как будто что-то взяли… но как будто только отдали. Не?
Он кивнул.

Она посмотрела на него.

— Ты всегда был самый тихий. Я думала, ты просто холодный. А ты просто… пустой, да?

— Я не пустой, — ответил он. — Просто если внутри всё орёт, зачем орать снаружи?

Пауза.

— Пиздец ты, Мори.

— Взаимно.

И они сидели так. Молча.
Двое подростков.
В дырявом доме.
С бабками в сумках.
С головами, в которых гниёт тишина.

И где-то в глубине, даже не словами,
каждый понимал:
что-то начинает трескаться.
Слишком медленно, чтобы заметить.
Слишком громко, чтобы не услышать.

ГЛАВА VI. ПРОЕБ

С утра всё было тихо.

Слишком тихо.
Как будто день сам по себе не хотел начинаться, как будто воздух знал — сейчас случится что-то не то.

Маршрут был стандартный.
Обычный пакет, точка — старая фабрика, передача через забор, клиент проверен. Ва — в доставке. Ро — рядом, прикрывает.
Мори — как всегда за экраном.
Он всё проверил. Чисто. Без сбоев.

Но сбой случился не в проводах. А в человеке.

— Я бежала по второму маршруту, — голос Ва в наушниках дрожал, но она держалась. — Обходила сзади. Клиент… блядь… клиент был не тот.

— В смысле? — Ро. Резкий, злой.

— Не тот. Он не назвал пароль. Просто стоял. Смотрел. Я спросила — молчит.
Я сказала «ответ» — а он мне: „Ты Ва?“

Все замолчали.

— Что ты сделала? — голос Жреца.

— Ничего. Развернулась. Съебалась через гаражи.
Он не пошёл за мной. Он просто… стоял.

— Это мент? — спросил Ро.

— Не знаю. Может, просто мудак. Может, он знал имя, но не знал, как пользоваться схемой. Может, он просто тестировал нас.

Мори молчал.

Он пересматривал лог. И понял — ошибка не в маршруте. Ошибка в нём.

Он проверил всё. Кроме одного — переименованного клиента.
Формально — был подтверждён.
Фактически — не тот.

Он закрыл глаза.
— Это на мне.

— Чё? — Ро сорвался. — Ты чё, серьёзно, блядь?

— Я не сверил имя. Система была загружена. Я пропустил. Всё совпадало — кроме одного поля.

Молчание.

— Ты, блядь, понимаешь, что если бы Ва задержалась на секунду, мы бы её уже с жопы собирали? — Ро задыхался. — Мы тебе жизнь доверяем, Мори! А ты — хуй знает где, в своей башке!

— Ро, заткнись, — прошипела Ва. — Я жива. Всё. Хватит.

— Он не робот, нахуй! — Ро вскочил. Где-то в хате грохнул стул. — Все думают: Мори — машина, всё делает. А он, оказывается, путается в строчках!

— Он сам сказал, — тихо бросил Жрец. — Не спрятался. Не отмазался. Это уже говорит больше, чем твой визг.

— Да пошли вы, — Ро вышел, хлопнув дверью.

После было тихо.

Мори сидел на полу. Рядом — ноут.
Он смотрел на экран, но не видел цифр.
Он видел лицо Ва.
Пот. Грязь. Глаза.
Она не показала страха. Но он знал — он был.

Она села рядом.

— Я не злюсь, — сказала она. — Я просто поняла одну хуйню.

— Какую?

— Что мы не вечные. Ни ты, ни я, ни твои системы. Мы можем проебать в любой момент.
Она посмотрела в окно.

— Даже не из-за врага. А просто… потому что человек — это ошибка. И мы — люди. Хоть и забыли это.

Мори молчал.

И в эту ночь он не спал вообще.
Он сидел.
Смотрел на маршруты.
Проверял.
Сравнивал.
Чистил.
Снова и снова.
Пока за окном не начался новый день, который ничем не отличался от предыдущего — кроме того, что они чуть не потеряли друг друга.

ГЛАВА VII. 8 ЧАСОВ ТИШИНЫ

Это был день, который не имел названия.
Просто день.
Такой же, как все — затянутый, серый, будто кто-то нажал на паузу жизни.
На экране — ноль движения. Каналы молчат. Ва где-то на точке. Ро пропал. Ду-Фу отключил связь.
У Мори — свободное окно.
Что с ним делать? Нахуй знает.

Он мог бы обновить шифратор.
Мог бы почистить логи.
Мог бы…
А мог бы просто проебаться, потому что в голове — пусто. Как будто он сам себя выключил.

Он зашёл в чат-рулетку.
Без цели. Без ожиданий.
Просто. В абанк.

Лица менялись, как в аду:
Шуты, дрочеры, школьники, какие-то скучные, какие-то бешеные.
Он уже хотел выйти.

Щелчок.
Экран мигнул.

Она.

Сидит с чашкой.
Глаза усталые.
Футболка, волосы собраны кое-как.
Никаких фильтров.
Никакой игры.

Она — настоящая.

И он залип.
Она посмотрела в камеру.
— Привет, — сказала она первой.
Голос мягкий, но не «сахар». Просто… настоящий.

— Привет, — выдавил Мори.

— Не переключаешь?

— Не хочу.
Он замолчал.
Потом добавил:
— Ты... выглядишь нормально.

Она улыбнулась — не как из тиктока, а просто. По-человечески.
— Это лучшее, что мне сказали за последние дни.

Они говорили.
Час. Два. Три.
Обычные вещи. Кофе. Погода. Музыка. Потом — про одиночество.
Она не спрашивала, где он.
Не интересовалась, кто он.
Просто слушала.

Он сказал:
— У меня нет друзей. Только... команда.
— И что, это плохо?
— Это не "друзья". Это... работа. И страх. Мы вместе, пока не лопнет.

Она долго молчала.
Потом:
— Я не знаю, что у тебя происходит. Но ты выглядишь так, как будто устал от всего.
— Потому что так и есть.
— Мне жаль.
Она сказала это не как жалость, а как соучастие.
Мягко. Точно. Без пафоса.

Он почувствовал, как в груди что-то шевельнулось.
Как будто его услышали.
Без "зачем", без "почему", без допроса.

Просто поняли.

На шестом часу разговора она спросила:
— Ты есть в инсте?

Он завис.
Потом кивнул.
— Только... там ничего.

— Мне не важно. — она кинула свой ник. — Найдёшь. Я там бываю.

Он тоже скинул ей свой.
Без фоток. Только серый фон.
Но теперь — у неё он есть.

Они сидели, пока не выключился свет.
Она зевала, он молчал.
Они не влюбились.
Они просто были рядом.
И это было больше, чем всё, что он чувствовал за последние месяцы.

Когда экран потух — он долго сидел.
В комнате было темно.
На сердце — мягко и страшно одновременно.

Потому что впервые за долгое время,
он захотел, чтобы кто-то его не забыл.

ГЛАВА VIII. СЛОВА, КОТОРЫЕ БОЯЛСЯ НАПИСАТЬ

Прошло три дня.

За это время Мори мог бы:
– обновить систему безопасности,
– запустить два маршрута,
– стереть пару лишних связей,
– проверить Ду-Фу на химпротокол.

Но он делал всё это на автомате.
Пальцы щёлкали, логика работала — но где-то глубже, внутри — шёл совершенно другой процесс.

Он не мог выкинуть её из головы.

Они переписывались.
Тихо.
Без спама.
Она не заваливала его тупыми вопросами.
Не выспрашивала, где он, что он.
Она просто присылала то, что чувствует.

И он, впервые за хуеву тучу времени, отвечал — не потому что должен, а потому что хотел.

На третью ночь он не выдержал.
Открыл заметки.
И начал писать.

Не шаблон. Не пост. Не шифр.

А стихи.

я не знаю, как называется то, что ты сделала со мной. ты — как окно в доме без света. через тебя я вижу, что ещё можно дышать. ты — как тишина, которая не пугает. как взгляд, где нет подозрений. как слово, которое не надо защищать. я — как ты, только из бетона. я боюсь себя, когда думаю о тебе. потому что впервые я не хочу исчезать.

Он перечитал.
Пальцы дрожали.
Потом — переслал.
Просто. Без подписи. Без подпирающей фразы «это хуйня, можешь не читать».
Просто — отдал.

Она прочла.
Ответила не сразу.
Но когда пришло — он сел.

«Это самое живое, что мне когда-либо писали.
Я не знаю, кто ты,
но я бы хотела, чтобы ты был рядом.
Всегда.»

Мори смотрел в окно.
Ночь.
Свет фонаря.
Машины. Люди.
Мир — как будто тот же.
Но внутри — переключилось что-то.

Он больше не мог играть в маски.

В ту же ночь он снова написал.
Не стихи.
Не загадки.
Прямо.

«Мне кажется, я влюбился.
В тебя.
И я не знаю, что с этим делать.»

Он нажал отправить.
Сидел. Смотрел.
Долго.
Каждую секунду — как под дулом.

Когда она ответила,
он впервые за долгое время
улыбнулся.
Не уголком. Не на мгновение.
А по-настоящему.

«А мне кажется,
я тебя давно ждала.»

ГЛАВА IX. КРЫША, КОНЬЯК, ПЯТИСОТКА

Крыша была холодная.
Не ветреная — просто честная.
С неё открывался вид на куски города: балконы с антеннами, окна, где кто-то трахался под сериал, соседний завод с выбитыми стёклами.

Они сидели на пледе,
между собой — бутылка дешёвого коньяка,
в руках — пластмассовые стаканы.

— Чё, за жизнь? — спросила Ва, глядя на горизонт.

— За смерть, — усмехнулся Мори.

Они чокнулись. Выпили.

— А теперь по-честному, — сказала она. — Где тебя три дня носило? Ни слуху, ни духу. Я думала, ты сдох в подвале.

Мори молчал. Потом:
— Познакомился с одной.

— Так. Уже интересно. Где?

— Чат-рулетка.

— Блядь, — фыркнула Ва. — Ты серьёзно?

— Восемь часов.

— Чё?

— Мы говорили. Восемь часов. Без остановки. Просто... говорили.

Ва затянулась сигой.
— И чё? Красивая?

— Да не в этом дело.

— А в чём?

Он пожал плечами.
Долго смотрел на бутылку.
Потом глотнул.
Медленно.

— Она слушает. Не лезет. Не жмёт. Просто... рядом.

Ва кивнула.
Немного. Еле заметно.
Но он почувствовал: она поняла.

— Ты влюбился, — тихо сказала она.

Он фыркнул.
Смеяться не стал.
Только:

— Всё это хуйня, — сказал Мори.
— Чё?

Он встал. Подошёл к краю крыши.
Вытащил из кармана пять сотен баксов. Настоящие. Хрустящие.

— Вот. Это — бизнес. Это — работа. Это — смысл жизни.
Он подбросил купюры вверх.
И они, как птицы без крыльев,
полетели вниз.

Где-то внизу закричал бомж.
— Сука, это что?!
Ва засмеялась. Тихо. Дико. Горько.

Мори сел обратно.
Смотрел вперёд.

— Она реальна? — спросила Ва.
— Я не знаю.
— А хочешь, чтоб была?

Он не ответил.
Просто глотнул.
И выдохнул:

— Я боюсь.
— Чего?
— Что если я впущу, я больше не смогу быть... тем, кем я стал.
— А может, в этом и смысл?

Они молчали.
Долго.
И только небо сверху —
одно и то же для всех, кто жив, кто сдох, и кто ещё не знает, на какой он стороне.

ГЛАВА X. ОНА БЫЛА НАСТОЯЩАЯ

Они договорились встретиться в центре.
Там, где витрины, реклама, цветы в пластиковых горшках.
Там, где мир притворяется, будто всё нормально.

Мори пришёл на двадцать минут раньше.
Сел на лавку. Капюшон надвинут. В руках — кофе. Руки дрожат.
Не от страха. От волнения, которое он забыл, как чувствуется.

Он смотрел на людей.
Все — как из фильма. Пары. Бабки. Мамы с детьми.
Он чувствовал себя, как собака на людской свадьбе.
Лишним. И подозрительно живым.

— Эй, — услышал он.

Повернулся.
Она.

Та же самая. Только в реальности.
Такая же уставшая. Такая же тёплая.
Не яркая. Не пафосная.
Живая.

И это было… страшнее, чем он думал.

— Привет, — сказал он.
— Привет, — улыбнулась она. — Ты не такой, как на видео.

— А ты — именно такая.
Пауза.

— Это плохо?

— Это охуенно.

Они пошли просто так. Без плана.
По улице. Мимо витрин. Мимо магазинов.
Молча.
Он не знал, что говорить.
Она тоже.
И это было не неловко, это было настоящим.

— Я не знаю, как себя вести, — сказал он.
— Я тоже, — сказала она.

Они сели в парке, на лавке под деревом.
Слушали, как кто-то далеко матерился по телефону.
Слушали, как падают листья.
Слушали друг друга.

Он хотел взять её за руку.
Не взял.

Она хотела спросить, кто он такой.
Не спросила.

Вместо этого:

— Я давно не чувствовал себя просто… человеком, — сказал он.

Она посмотрела на него.
— А ты им и остаёшься, даже если сам уже не веришь.

Он отвёл взгляд.
Впервые за долгое время ему стало тепло.

Когда солнце клонилось к горизонту, он проводил её до перекрёстка.
Они остановились.

— Ты вернёшься в свою жизнь, да? — спросила она.

Он кивнул.
— А ты?

— Я в ней живу. Всегда.

Пауза.
Он посмотрел на неё.
— Я тебя не достоин.

— Это решаю не ты.

Она коснулась его руки.
Тёпло.
Осторожно.
И ушла.

Он остался стоять.
Посреди улицы,
с сердцем, которое впервые билось не из страха. А потому что оно — ещё живо.

Продолжение следует...

Алиса зашла, выбирая место поближе к выходу.

— О, смотрите-ка, — она нарочито громко сказала в камеру, — никаких призраков, никакой мистики. Просто обычный…

Её взгляд скользнул по вагону. В самом конце, у противоположных дверей, сидела девушка. Обычная такая, в чёрной ветровке, уткнувшаяся в телефон.

— …просто обычный полупустой вагон, — Алиса закончила фразу чуть тише.

Она устроилась у двери, аккуратно установив камеру.

— Итак, легенда, — Алиса сделала «серьёзное» лицо, — каждые четыре года, в ночь с 28 на 29 февраля, в этом перегоне…

Где-то впереди хлопнула дверь.

Алиса инстинктивно дёрнула головой. Девушка в конце вагона на секунду подняла глаза — тёмные, почти чёрные — и сразу же опустила их обратно в телефон.

— …исчезают люди, — Алиса продолжила, но уже без прежней уверенности.

Лампы в вагоне мигнули. Обычное дело.

— Говорят, поезд останавливается посреди тоннеля, — она перевела камеру на окно, — и когда двери открываются…

В отражении стекла девушка снова смотрела прямо на неё.

Алиса резко обернулась.

Пассажирка по\прежнему сидела, уткнувшись в телефон.

— Чёрт, — прошептала Алиса, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Поезд входил в тоннель.

00:00

Табло погасло.

Тьма.

00:01. Тоннель

Темнота длилась дольше обычного.

Алиса замерла, чувствуя, как пальцы сами сжимают ручку диктофона.

— Э-э… — её голос прозвучал неестественно громко в тишине вагона, — так вот… легенда гласит…

Свет моргнул и погас снова.

В эти доли секунды она успела заметить:

Девушка в конце вагона «больше не смотрела в телефон».

Она сидела, запрокинув голову, уставившись в потолок.

00:02

Свет вернулся.

Алиса резко перевела взгляд на своё отражение в окне — её лицо было бледным, глаза расширены.

— Ладно, — прошептала она себе, — просто глюки. Старые вагоны, мерцающий свет…

Поезд должен был выехать из тоннеля уже минуту назад.

Она посмотрела на часы.

00:03

— Чёрт… — Алиса потянулась к кнопке вызова машиниста.

В этот момент её телефон завибрировал.

Лёха: «Ты ещё не сдохла там?»

Она фыркнула, но почувствовала облегчение.

— Видишь? — сказала она в камеру, — обычная техническая…

Где-то впереди хлопнула дверь.

Шаг.

Ещё шаг.

Алиса медленно подняла голову.

По вагону шла «проводница».

Но что-то было не так…

Её форма висела как-то слишком свободно.

Шаги были слишком тяжёлыми для такой худой женщины.

— Билеты, — провозгласила проводница, но её голос звучал… глухо, будто из-под воды.

Алиса автоматически потянулась за проездным.

Под козырьком фуражки… обычная женщина лет сорока, с усталым лицом и мешками под глазами.

— Билеты, — монотонно произнесла она.

Алиса выдохнула, доставая проездной.

«Вот и всё. Никакой мистики. Просто старый поезд, уставшая проводница и моя разыгравшаяся фантазия», — мысленно усмехнулась она.

Проводница взяла билет, равнодушно кивнула.

Алиса перевела взгляд в конец вагона.

Девушка исчезла.

— Э… — Алиса огляделась. — Вы не видели…

Но проводница уже ушла в следующий вагон.

Алиса встала, подошла к пустому месту.

Телефон лежал экраном вверх.

На нём был открыт её блог.

Последний пост:

«Сегодня ровно 20 лет с момента первого исчезновения в Чёрном перегоне. Если вы читаете это, значит, я…»

Последняя запись была написана не Алисой.

Алиса почувствовала, как холодный пот стекает по спине.

— Это чей-то розыгрыш, — громко сказала она, но голос дрогнул.

Поезд наконец выехал из тоннеля.

За окном промелькнула станция.

Но поезд не остановился.

00:04. Между станциями

Алиса застыла, сжимая в руке чужой телефон.

"Так... Спокойно. Кто-то просто забыл его. Выходил на прошлой станции..."

Но пальцы сами сжали корпус сильнее.

Она медленно опустилась на своё место, не сводя глаз с пустого сиденья напротив.

"Где она?"

Вагон был тихим. Только гул колёс и скрип старых кресел.

Алиса перевела взгляд на телефон. Экран заблокирован. "Ну конечно. Чей-то потерянный..."

Она перевернула его в руках — обычная модель, без особенностей.

Но когда подняла голову, в окне мелькнуло движение.

Кто-то прошёл по вагону.

Девушка резко обернулась.

Пусто.

Только её камера, всё ещё записывающая, и пустые сиденья.

"Тени. Или усталость..."

Она потёрла глаза.

00:05

Поезд замедлился.

За окном проплыла станция — "Центральная".

Но двери не открылись.

Сквозь стекло Алиса разглядела дежурного.

Он стоял спиной, не шевелясь.

"Странно..."

Поезд снова набрал ход.

Алиса потянулась к своему телефону — проверить время.

00:06

"Должны были уже приехать..."

Она взглянула в конец вагона.

Телефон исчез.

Там, где он лежал, остался след — будто кто-то провёл пальцем по пыльному пластику.

Алиса замерла.

"Я же... не выпускала его из рук?"

Она разжала пальцы.

Пусто.

"Чёрт..."

Где-то впереди хлопнула дверь.

Шаги.

Алиса резко подняла голову.

По вагону шла проводница. Та самая — усталая, в помятой форме.

— Билеты, — монотонно протянула она.

Алиса машинально потянулась за проездным.

— Вы... — она запнулась. — Вы не видели девушку? В чёрной куртке?

Проводница медленно подняла на неё глаза.

— В этом вагоне никого нет, — сказала она слишком чётко.

И прошла дальше.

00:07

Алиса осталась одна.

Только её камера, всё ещё работающая.

И странное ощущение — будто кто-то только что сидел рядом.

Подушка слегка продавлена.

Как будто кто-то только что встал.

00:08. Между станциями

Алиса крепче сжала диктофон, чувствуя, как её ладони стали влажными.

"Соберись, дура. Ты же сама решила снимать эту хрень."

Она намеренно громко вздохнула, чтобы разогнать тишину, и повернула камеру на себя.

— Итак... — голос звучал хрипловато, но она прочистила горло. — Как видите, никаких призраков. Обычный ночной маршрут.

Пальцы автоматически потянулись поправить волосы.

В этот момент двери вагона открылись.

Вошли трое:

Мужчина в поношенной куртке- Женщина с потухшим взглядом- Девочка лет шести в розовом пальто

Они прошли мимо, не глядя на Алису, и сели через три ряда — мужчина у окна, женщина посередине, девочка у прохода.

Алиса невольно задержала на них взгляд.

"Обычные люди. Просто едут домой."

— ... Местные верят, — она продолжила в камеру, — что этот поезд забирает пассажиров.

00:09

Она провела рукой по лицу, смахивая несуществующую прядь.

В тот же момент:- Мужчина поднял руку к виску

Женщина провела ладонью по щеке

Девочка повторила жест, как в зеркале

Точно в унисон.

Алиса замерла.

"Что...?"

Она медленно моргнула.

Семья сидела неподвижно, будто ничего не произошло.

"Показалось."

Она намеренно почесала нос.

Мужчина почесал нос.

Женщина почесала нос.

Девочка ухмыльнулась и тоже почесала нос.

00:10

Алиса резко встала.

Семья синхронно поднялась.

— Эй... — её голос дрогнул.

Они застыли в одинаковых позах — руки вдоль швов, головы слегка наклонены.

"Это все не по-настоящему."

Алиса медленно подняла правую руку.

Трое подняли правые руки.

Она сжала кулак.

Трое сжали кулаки.

Девочка захихикала — единственный звук в вагоне.

00:11. Зеркальные пассажиры

Алиса резко опустила руку.

Семья повторила движение.

"Они копируют меня. Но... почему?"

Она сделала шаг назад.

Трое шагнули вперёд.

— Стойте! — её голос сорвался на визг.

Они замерли.

Алиса судорожно глотнула воздух.

"Дыши. Думай."

Она резко повернулась к камере — та лежала на боку, продолжая запись.

В объективе отражалась пустота.

Никого.

Только она одна стояла посреди вагона.

Алиса медленно обернулась. Семья снова сидела на своих местах.

Как будто ничего не было.

00:12

Поезд дёрнулся.

Лампы мигнули — на секунду Алисе показалось, что все трое сидят без лиц.

Свет вернулся.

Девочка смотрела прямо на неё.

И медленно моргала.

Одновременно с Алисой.

Девушка прикусила губу до крови, пытаясь остановить стук зубов. Холодный пот стекал по спине, пропитывая футболку под курткой. Она сжала диктофон так, что пластик затрещал.

"Соберись, чёрт возьми! Ты же профессиональный журналист, а не истеричная школьница!"

Медленно, словно в замедленной съемке, она подняла дрожащие руки перед лицом.

Семья повторила движение.

Точно. В унисон. Без малейшего опоздания.

Алиса резко вскочила с места, опрокинув штатив с камерой.

Они встали одновременно.

Шаг вперед — они шагнули навстречу.

— Прекратите! — её голос сорвался на визг.

Их рты синхронно открылись в беззвучном крике.

Раздался оглушительный скрежет тормозов.

Алису швырнуло вперед. Голова с силой ударилась о металлический поручень.

Темнота.

00:18

Первое, что она почувствовала — тошнотворную боль в виске. Вкус крови во рту — видимо, прикусила язык при падении.

"Чёрт... Чёрт... Чёрт... Чёрт..."

Она с трудом открыла глаза. Вагон был... пуст.

Совершенно пуст.

Ни семьи. Ни камеры. Даже ее рюкзака не было на месте.

Только:

Алиса поднялась, держась за сиденье. Голова кружилась, в висках стучало.

"Сотрясение? Галлюцинации?"

Она сделала шаг вперед и замерла.

На полу лежал ее телефон.

Запись все еще шла.

Сквозь шум эфира пробивался...

Ее собственный голос.

— ...не садись в этот поезд...

Алиса выронила телефон.

"Этого не может быть. Я не говорила..."

00:22

Алиса выскочила в тамбур.

"Проводница. Надо найти проводницу."

Она рванула дверь следующего вагона.

Пусто.

Только:

- Разбросанные газеты

- Запотевшее окно с чьей-то надписью "ПОМОГИ"

- Запах... лекарств? Больницы?

Следующий вагон.

Пусто.

Но:

- Все сиденья были мокрыми, как после дождя

- На одном — детская шапка (та самая, что была на девочке)

- В воздухе витал сладковатый запах гниющих цветов

Алиса ускорила шаг.

00:27

Пятый вагон. Шестой. Седьмой.

Все пустые.

Но в каждом — следы:

- В одном — все окна заклеены газетами 2004 года

- В другом — пол покрыт солью (как в похоронных обрядах)

- В третьем — зеркала разбиты, кроме одного..., где отражалась не она

Алиса остановилась, тяжело дыша.

"Это нереально. Этого не может..."

Где-то впереди хлопнула дверь.

Сюда полностью не вместилось, продолжение на АТ Это БЕСПЛАТНО! Не нужно накидывать комментариев в стиле "Фууу, рекламная интеграция" Это не она, не хотите не читайте!