Ранение

Перекопал пол огорода, нашел несколько червей, пытаюсь кормить, открывает клюв, когда еду подносишь, хватает, но не глотает.
Левое крыло сильно повреждено, мало осталось перьев. Надо наверное его как-то зафиксировать, чтобы оно заживало, но у нас нет навыка. Также, вроде как расколот нижний клюв, сам не увидел, но вроде как заметили. Завтра сбегаю в рыболовный, куплю червей и опарышей, попробую ими угостить.
Суть вопроса: есть ли кто-нибудь в Краснодарском крае, кто может оказать первую помощь. Возможно какой-то реабилитационный центр. Впринципе, мы готовы выкармливать его до выздоровления, но необходимо оказать первую помощь.
Для связи: pipenko93@gmail.com

Ветеран Гражданской войны в США, Джейкоб Миллер, получивший пулевое ранение в голову, жил с открытой раной на протяжении многих лет. Последний осколок пули выпал спустя 31 год после ранения.

Джейкоб Миллер (Jacob Miller) был пехотинцем во время войны Севера и Юга и принимал участие в сражениях на реке Чикамога-Крик. Во время боев 19 сентября 1863 года в его лоб угодила пуля. Однополчане залитого кровью боевого товарища подумали, что он погиб. Но Джейкоб не умер. Через некоторое время к нему вернулось сознание и он решил добраться до своих. Он полз, опираясь на винтовку.

Свинцовая пуля Миллера не убила — после трагического события ему довелось прожить еще целых 54 года. Врачи боялись доставать пулю из черепа. Многие годы рана Якова Миллера не затягивалась и была открытой. Пуля находилась в черепе мужчины и он мучился от головных болей всю свою жизнь. Первый кусок свинца вышел спустя только 17 лет. А рана затянулась только спустя 31 год после памятного события. Ветерану битвы при Чикамоге было назначено пособие. Каждый месяц Миллер получал 40 долларов, что по тем временам было большой суммой. До конца своей жизни у Якова не исчезал след между глаз от пули. А врачи называли это невероятное спасение чудом.

https://yandex.ru/turbo/pererepost.livejournal.com/s/108129....

Ольга работает стоматологом в одной из клиник Бреста. Вечером 10 августа она была дома с 21-летним сыном. Окна ее квартиры выходят на парковую зону Набережной Франциска Скорины.

Около 23.30 Ольга с сыном услышали крики с улицы:

— У нас на окнах были закрыты ролеты, и поэтому мы приоткрыли балконную дверь, чтобы посмотреть, что происходит. Я увидела, как люди в черной форме и шлемах со щитками били и волокли парня в микроавтобус. Их было не менее шести человек. Для меня это шок. Я не приемлю насилие ни в какой форме. Категорически. Две девочки, которые были с парнем, присели на корточки на траве газона, неподалеку. К ним подошли двое и один из них ударил девочку ногой. Я закричала: «Что вы делаете! Перестаньте». На это один из сотрудников в грубой форме приказал всем спрятаться. Никто не ожидал, что могут стрелять, но он в меня выстрелил. Все это произошло за считанные секунды.

Резиновая пуля попала Ольге в нижнюю часть живота, разорвав мягкие ткани.

— Сделав в комнату пару шагов, я опустилась на колени. Боль была жуткая. Представляя себе, что от резиновых пуль бывают только синяки, подумала: «Ну, гематома будет, раз так болит». Но почувствовала, что теряю сознание. Сын от стресса кричал: «Мама, мама, только не уходи!» Увидев кровь, я поняла, что сознание терять никак нельзя. Если задело сосуд, то просто истеку кровью у сына на руках, ведь скорая может задержаться из-за перекрытых улиц. Я зажала рану кулаком, чтобы не кровило. Сын вызвал скорую и побежал к бабушке за нашатырем — они живут рядышком, в соседней квартире. Я была счастлива, что не попали ни в сына, ни в моих родителей.

Приехавшие медики осмотрели Ольгу, наложили ей повязку, поставили капельницу и забрали в больницу.

— Меня привезли в железнодорожную больницу. Врачи очень хорошие, все время ко мне приходили, просили потерпеть немножко — операционная была занята. Там оперировали кого-то, кто поступил раньше меня тоже с раной от резиновой пули. Меня прооперировали в ту же ночь, убрали разорванные и разбитые пулей ткани вокруг раны. Наложили стерильную повязку и отвезли в хирургическое отделение. Врачи сказали, что я везунчик — внутренние органы не задеты. Сейчас у меня открытая рана. Ее подлечивают, чтобы потом можно было сделать операцию с пластикой. Мне каждый день делают перевязки, всю прошлую неделю были капельницы и уколы. В этом отделении все — врачи, сестрички, санитарочки — просто удивительные люди. Необыкновенно душевные и очень профессиональные.

По словам Ольги, эту неделю она проведет в больнице.

— Проблема в том, что эта резиновая пуля разбивает ткань и вырывает куски мяса. Поэтому начинается некроз тканей. И, если ее сразу зашить, то ткани отмирают под швами и гноятся. Такие раны оставляют открытыми, чтобы отмерло все, что должно отмереть — пока не зашито. После будет операция. Врачи говорят, что с такими ранами им не приходилось работать, ведь война давно закончилась. Но они пригласят специалиста. Возможно, из ожогового отделения.

Брестчанка подала заявления в Следственный комитет с требованием провести проверку и привлечь виновных к ответственности:

— Мы решили, что про это нельзя молчать. Хочется, чтобы люди понимали, что так не должно быть. Это бесчеловечно. Нельзя допустить, чтобы это когда-нибудь повторилось. Если в Следственном комитете будет кипа заявлений от пострадавших — это уже будет показательно. И тут речь не о политике, а о гуманности и человечности. Всем нам я от всей души желаю стойкости, добра и мира.

https://news.tut.by/society/697474.html

4 августа 2010 года — очень жаркое лето. Обычная смена дневная. Мы с моим напарником [Дмитрием Вороновым] выезжаем на смену. Работали вдвоём. В 12 дня выезжали с придворовой территории с проспекта Ударников.

Видим, стоит машина, и двое — немаленькие мальчики — справляли естественную надобность среди женщин, детей.

Мы остановились, чтобы сделать замечание, узнать, что за люди и почему они себя так ведут. Мы остановились, подошёл первый я, Дима остался в стороне. На просьбу предъявить документы, документы оказались только у водителя, уже третий парень подошёл. Предъявил документы на машину и водительское удостоверение. И когда третий выходил, он открыл дверь и бросилось, что в машине лежала женская сумка.

Довольно странно, три мужчины здоровые крепкие и женская сумка. На мой взгляд и моего покойного товарища, нам показалось, что это курьеры, которые перевозят наркотики. А мы работали в новостройках, где довольно-таки много точек сбыта наркотических веществ. На вопрос, что за сумка, они ответили — «девушки». На вопрос «где она?» сказали, что она отошла в туалет.

«Давайте дождёмся девушку, она вам покажет сумку, и всё».

Причём люди спокойные, ни у одного из них нерв ни один не дёрнулся. Ждём девушку, минут 10 проходит, её так и нет.

И они говорят: «Посмотрите сумку при нас. Вы же ничего не положите, ничего не заберёте».

И Дима сумку берёт, мы смотрим на него. И я вижу, что-то летит ко мне. Я услышал «Вова, здесь ствол», уже получив первый удар. На меня летит кулак Ворожцова, он очень немаленький был. Я получаю удар — незначительный, вскользь, и тянусь за пистолетом. Это же нападение на сотрудника, имею полное законное право.

В это время Баташёв идёт мне на удушаюший, Ворожцов бьёт и кидает на землю. Ворожцов мне наносит больше 20 ударов в голову. В это время Баташёв забирает мой табельный пистолет и идёт помочь Димку успокоить.

А Парашенков бьёт Диме в область виска, Дима теряет сознание. На Димку надевают его же наручники. Забирают у Димки пистолет.

В это время я встаю, лица не было, голова отбитая. На удивление, конечно — даже следователь в следственном комитете, когда я уже выкарабкался, они меня допрашивали неоднократно. Даже они говорили: «Ты только от этих ударов должен был погибнуть».

Я встаю, меня шатает, есть видеозапись, как меня избивают. Ворожцов видит, что он такой большой меня не вырубил, он наносит мне 3–4 удара ногами. Я падаю туда, ко мне приносят Димку без сознания, кидают. И я слышу, как Баташёв кричит матерными словами, смысл: «Вали этих нехороших милиционеров».

В это время Ворожцов идет берёт, к сожалению, не наш пистолет Макарова, в патроне которого даже стального сердечника нету, то есть они менее вредные. Берёт их револьвер типа наган калибром 7.62. Очень хорошая машина для ближнего боя, убойная.
Производит первый выстрел, я слышу хлопок — и что-то очень горячее на меня брызнуло. Пять секунд, хлоп туда и на меня — и свет выключили.

Свет включили только через девять дней. В Александровской больнице, в которую меня привезли, прооперировали, сделали трепанацию, вывели меня из комы.

На фото в левом нижнем углу на двух снимках хорошо видно пулю

Вы знаете, меня когда привезли туда, это со слов врачей, я был без сознания. И шанс, что я выживу, давали один из миллиона. То есть выжить было нереально, когда пуля проходит через весь мозг, повреждая все отделы. Когда я лежал в коме, у меня была остановка сердца, запустили — 1 минута клиническая смерть.

При ранении я потерял 2,8 литра крови, больше половины. А мне говорили, полтора литра — это уже труп.

Когда меня вывели из комы — первая мысль была, что я на том свете, потому что я парализован полностью был, у меня работали только на левой руке пальцы. Что-то пищит, безумно болит голова, не пошевелиться. Люди ходят в белых халатах, масках. Я никогда не был на том свете, подумал, что я там.

И помню, меня везут на кровати по коридору, эти огоньки мелькают, и я увидел первым своего отца. Когда я увидел отца, потом я увидел маму. Мне показалось, что за эти девять дней комы они сильно постарели, очень похудели. Я увидел в первый раз у своего отца слёзы, как отец плачет. Мой отец — это скала, это человек, который никогда не говорил, что тяжело, больно.

Когда я увидел слёзы, я понял, что я на этом свете, но что-то произошло.

4 августа я не помнил вообще, потом врачи мне объяснили, почему это, отчего. Как оказывается, если есть информация, которая может угрожать жизни или здоровью, она блокируется. А потом, когда ты окреп, она потихоньку возвращается.

Я безумно благодарен врачам этой больницы, безумно благодарен товарищу Морозову, заведующему третьей нейрохирургии, в которой я лежал. Он меня оперировал, насколько я знаю, это бывший военный врач. Это очень золотые руки. Это, конечно, богом дано. Но благодаря врачу меня вытащили с того света.

Со мной была мама, которая за мной ухаживала. Были моменты, когда у меня шла остановка сердца, я начинал задыхаться, мама выбегала из палаты в коридор, хватала первого попавшегося в халате — без разницы, с этого отделения, не с этого — и заставляла, говорила: «Спасай».

Благодаря всему — богу, врачам, любви и заботе родителей — я выжил, живу, хожу, существую.

У меня была сломана челюсть, выбита и сломана в 4 местах, нос лежал на боку, он и сейчас кривой немножко, рассечена бровь, разбита — кровь, кожа, мясо. А попала пуля в область темени. И сейчас она сидит вот здесь. У нас отдел есть такой — петушиный гребень.

Извлекать её не стали, на тот момент в первую очередь боролись за мою жизнь. А в 2012 году я проходил медобследование в институте Поленова. Абсолютно бесплатно сделали компьютерную томографию, энцефалограмму головного мозга. Создавались консилиумы, порядка 6 докторов наук по нейрохирургии. Психиатр и окулист изучали. И дали заключение, что в 99 процентов случаев извлечение пули — это летальный исход.

В октябре меня выписали из госпиталя. Это больно — учиться ходить. Много раз падаешь, бьёшься — это адская боль. А ещё же лечить пролежни — вот такие дырки до кости, и нужно всё зарастать и нужно обрезать, а это наживую. Потому что, когда я лежал в коме, мне кололи морфий. А после морфия ни один обезбол не берёт.

Сознание возвращалось фрагментами, маленькими воспоминаниями. И когда я туда приехал [на место трагедии], просто как щелчком. Я помню, как нас били, помню, как притащили Димку. Я резко вспомнил там на месте.

Я скажу так: у меня здоровье медленно-медленно, но только ухудшается. У меня периодически случаются судорожные припадки, несмотря на то что я принимаю противосудорожные препараты, из за которых у меня вырос «авторитет» [живот].

У меня его никогда не было, я был всегда подтянутый, подкачанный. То есть у меня очень большая дозировка. Несмотря на них у меня периодически это всё случается.

У меня жена, когда она это увидела, она была просто в ужасе. При каждом припадке я откусывал либо кусок щеки, либо язык прокусывал, то есть, приходя в себя, я весь в крови был в своей, то есть, соответственно, во рту всё в крови. То есть можно было либо захлебнуться кровью, либо задохнуться языком.

Затем это головные боли. У меня они гораздо чаще, мне кажется, гораздо сильнее. Более такая шаткость в ногах, то есть у меня больше головокружения какие-то. Я стал больше уставать, я сейчас менее работоспособен, чем был раньше, скажем так.

Наверно, если бы наше родное государство в лице нашего МВД, которому я верой и правдой отслужил 7 лет, отдало то, что мне положено, или хотя бы то, что они обещали, то, наверно, было бы мне попроще. Господин Пятровский на приеме у себя — мои родители ходили к нему, — он обещал, он заверял и уверял, что он уже отправил на наградные. Он объяснял, что там должны быть ордена мужества на меня и на Диму, царствие небесное, и даже указал дату, когда будет награждение.

Но ничего этого не было

Они заплатили страховку в 2011 году как за тяжкое увечье — 124 тысячи рублей, и они мне заплатили 5-летнее денежное содержание 264 или 268 тысяч рублей.

Тысяч 20 или 30 они мне заплатили за форму, которую я недополучил, и назначили мне тогда огромную пенсию — 7800 рублей. Я её получал до 2013 года.

Я на протяжении 7 или 8 месяцев каждый день почти как на работу ходил: отдел, управление, главк. Меня и косвенно, и прямым текстом посылали на все буквы. Я выбил, у меня пенсия стала 37 тысяч. По сравнению с 7800  37 — это прям ого-го.

Пулю, я её не чувствую. Она у меня наполовину сидит в кости, в петушином гребне, наполовину в мозгу, там, где в мозгу, она покрыта капсулой.

Единственное, мне много чего нельзя: мне нельзя париться в бане, мне нельзя летать на самолёте из-за перепадов давления. Потому что пуля, когда шла по голове, она у меня повредила сосуд. У меня с ноги с левой, у меня шрам на ноге от ягодицы до колена — сосуд оттуда брали, в голову вставляли.

В аэропорту я пищу! В Пулково-1 я приезжаю в аэропорт кого-то встретить, всё время пищу и всё время меня досматривают. Я показываю пенсионное, я говорю — пенсионер МВД, у меня вот здесь вот пуля.
Девочки меня начинают металлоискателем, я говорю «вы до головы дойдите, там пищать будет». И на самом деле пищало. Они поднимают к голове, а там пищит, то они в шоке, удивляются, потом улыбаемся.

Год назад Владимир женился. Они с женой воспитывают маленькую дочь.

Почти всех членов банды, которая напала на милиционеров в Петербурге в 2010 году, задержали практически сразу. ОПГ занималась грабежом в подпольных казино, покупкой оружия. Когда милиционеры подъехали к Баташёву, Ворожцову и Парушенкову, они как раз ждали девушку, которая пошла обследовать обстановку в одном из таких мест.

Они находились в розыске с 2009 года и успели награбить на 2,5 миллиона рублей.

Парушенкова задержали спустя шесть лет. Всех членов банды приговорили к тюремным срокам от 11 до 21 года, девушкам дали условные сроки.

Стрелявшего в милиционеров Вячеслава Ворожцова убили в тюрьме.

Источник База