Бог Семаргл (Огнебог) - Вышний Бог, хранитель Вечно живого Огня и блюститель точного соблюдения всех Огненных Обрядов и Огненных Очищений.
Семаргл принимает Огненные Дары, Требы и безкровные Жертвоприношения на древних Славянских и Арийских праздниках, особенно на Красногор, в День Бога Купала и в Вышний День Бога Перуна, являясь посредником между людьми и всеми Небесными Богами.
Огнебог Семаргл является Богом-Покровителем Чертога Небесного Змея во Сварожьем Круге.
Огнебог с радостью благославляет всех людей из Родов Расы Великой, кои с чистой Душой и Духом соблюдают все Небесные Законы и Многомудрые Заповеди Светлых Богов и Предков.
Семаргла также призывают при лечении заболевших животных и людей, для того, чтобы избавить больных от различных хворей и болезней. Когда у человека поднималась температура, то говорили, что Огнебог поселился в Душе заболевшего. Ибо Семаргл, как Огненный Пёс, яростно сражается с хворями и болезнями, кои подобно ворогам пробрались в тело или Душу заболевшего. Поэтому считается недопустимым сбивать у больного поднявшуюся температуру. Самым лучшим местом для очищения от хвори считается баня.
Рождение Семаргла! Есть упоминания о появлении Семаргла на свет из пламени. Говорят, что однажды сам небесный кузнец Сварог, ударив магическим молотом о камень Алатырь, высек из камня божественные искры. Искры ярко разгорелись, и в их пламени появился огненный бог Семаргл, восседавший на златогривом коне серебряной масти. Но, казавшись тихим и мирным героем, Семаргл оставлял выжженный след везде, где бы ни ступала нога его коня.
Верования связанные с Семарглом Доподлинно неизвестно имя бога Огня, скорее всего потому, что его имя чрезвычайно свято. Святость объясняют тем, что этот Бог обитает не где-нибудь на седьмом небе, а непосредственно среди земных людей! Имя его стараются произносить вслух реже, обычно заменяя иносказаниями.
Издавна славяне связывают с Огнем возникновение людей. Согласно некоторым сказаниям, Славянские Боги сотворили Мужчину и Женщину из двух палочек, между которыми разгорелся Огонь — самое первое пламя любви. Семаргл также не пускает в мир зло.
Ночью Семаргл стоит на страже с огненным мечом и лишь один день в году он сходит со своего поста, откликаясь на зов Купальницы, которая зовет его на любовные игры в день Осеннего равноденствия. А в день Летнего солнцестояния, через 9 месяцев, у Семаргла и Купальницы рождаются дети — Кострома и Купало.
Семаргл посредник между людьми и богами Семаргл принимает Огненные Дары, Требы и безкровные Жертвоприношения на древних праздниках, особенно на Красногор, в День Бога купала и в вышний День Бога Перуна, является посредником между людьми и всеми Небесными Богами.
Семаргла призывают при лечении заболевших животных и людей, для того, чтобы избавить больных от различных хворей и болезней. Когда у человека поднимается температура, то говорят, что Огнебог поселился в Душе заболевшего. Ибо Семаргл, как Огненный Пес, яростно сражается с хворями и болезнями, кои подобно ворогам пробрались в тело или в Душу заболевшего. Поэтому считается недопустимым сбивать у больного поднявшуюся температуру. Самым лучшим местом для очищения от хвори считается баня.
Богъ Семаргл в Славянской мифологии: Бог Семаргл в языческой мифологии был одним из сынов великого бога Сварога. Детей Сварога называли Сварожичи, и его сын Семаргл после рождения становится богом земного огня. Одним из Сварожичей был бог огня — Семаргл, которого иногда по ошибке только считают небесным псом, охранителем семян для посева. Этим (хранением семян) постоянно занималось гораздо мелкое божество — Переплут.
Семаргл - самое загадочное божество славян Этот культ сложился у славян под воздействием скифского влияния приблизительно 3 тыс.лет назад. Семаргл, по всей вероятности, обозначал "семя". Это божество у древних славян было не самым популярным, но, наверное, осталось самым загадочным до наших дней. Симаргл - это священный крылатый пес, охраняющий семена и посевы, почитающийся наравне с древними русскими берегинями. Еще в эпоху бронзы у славянских племен встречается изображение прыгающих и кувыркающихся вокруг молодых ростков псов. Видимо, эти собаки охраняли посевы от мелкого рогатого скота: серн, косуль, диких коз. Семаргл у славян был воплощением вооруженного добра, "добра с зубами", а также когтями и даже с крыльями. В некоторых племенах Семаргла называли Переплутом; культ этого божества связывали с празднествами в честь русалок, а также птиц-дев, которые являлись божествами орошения полей дождями. Ритуалы в честь Семаргла и русалок проводились в начале января и состояли в молениях о воде для нового урожая. Другим крупным праздником Семаргла и русалок была русальная неделя с 19 по 24 июня, завершающаяся праздником Купалы. Археологи во многих женских погребениях X - XI вв. обнаруживали серебряные браслеты-обручи, которыми закреплялись длинные рукава женских рубах. Во время ритуальных языческих игрищ женщины перед плясками снимали браслеты и плясали "спустя рукава", изображая русалок. Этот танец посвящался крылатому псу Семарглу, и, видимо, от него пошла легенда о царевне-лягушке. Во время ритуала все участники пили приготовленный на травах священный напиток. Семарглу-Переплуту, его изображениям в виде пса приносились дары, чаще всего кубки с самым лучшим вином. На редких сохранившихся изображениях священный пес Семаргл изображался как бы растущим из земли. Из писменных источников становится ясно, что ритуал Семарглу проходил при обязательном участии боярынь и княгинь, приносивших идолу богатые дары.
Карачун — божество смерти, повелевающий морозами, злой дух. Древние славяне верили, что он повелевает зимой и морозами и укорачивает светлое время суток.
Слуги грозного Карачуна — медведи-шатуны, в которых оборачиваются бураны, и метели-волки. Считалось, что по медвежьему хотению и зима студеная длится: повернется медведь в своей берлоге на другой бок, значит, и зиме ровно половину пути до весны пройти осталось. Отсюда и поговорка: "На Солнцеворота медведь в берлоге поворачивает".
Старуха Баба Яга (Езибаба, Едзибаба, Дайбака) в не старых сказках, 18-19 веков, выступает как злая колдунья. Она вредит людям, жарит детей в печи. А вот в сказках ранних веков, наоборот, она является помощницей сказочных героев. Дает им волшебные предметы, помогает найти дорогу, рассказывает, как победить чудовищ. Вероятно, изменение характера Бабы Яги было связано с тем, что сторонники христианства не любили ее культ.
Баба Яга представлена на двух выпусках марок: 1984 (СССР) и 2022 (Россия). Первый выпуск был посвящен художнику И. Билибину (1876-1942). Он рисовал сюжеты русских народных сказок, иллюстрировал книги. На его рисунке Баба Яга страшная и опасная.
Она всегда была старой? Ведь она древнейший персонаж славянского сказочного пантеона. Непременные атрибуты Бабы Яги — летающая ступа, волшебный посох и метла — указывают на ее сходство с шумерской богиней Иштар (Инанна у аккадцев). Которая передвигалась по воздуху в летающей капсуле.
Иштар-Инанна в своем "пепелаце" (рисунок времен Шумера).
Иштар была внучкой главного бога Ану. И она была его женой. У нее было много мужчин, а не мужей. А ее дети стали первыми царями Аккада. В аккадской истории она считалась богиней любви и войны. Видимо, меч или какое-то другое фантастическое оружие позже превратилось в посох и метлу. В русских сказках ее посох и метла также являются оружием.
Аккадская Инанна умела лечить. Она знала целебные свойства не только трав и веществ, но и огня. Зачем сказочная Баба Яга жарила детей в печи? В старину на Руси применялся такой способ лечения простуды: детей помещали в нагретую печь. Конструкция русских печей позволяла париться в ней не только детям, но и взрослым. В дохристианские времена Баба Яга не убивала детей, она их лечила. Вы знаете, что одним из древних методов дезинфекции является обработка огнем.
В конце ХХ-XXI веке в новых, кинематографических версиях старинных русских сказок и легенд Баба Яга снова стала положительным персонажем. Она снова помогает героям победить зло. На марке 2022 года Баба Яга в компании других сказочных персонажей не выглядит устрашающе.
Когда содрогнулась земля — мы были уже далеко. Я разбудила всю семью на рассвете: детей, мужа, свёкров. Старших отправила с новостями к отцу и сёстрам. А по пути назад велела стучать во все двери, будить всех, кого только можно. Жаль, немногие мне поверили.
Меня саму разбудили ещё раньше: кошка запрыгнула на постель, прошлась мокрыми лапами по голове, замяукала на весь дом. Я попыталась согнать её, не открывая глаз. Она начала царапаться и кусаться. Сбросив сон, я потянулась к нахалке. И услышала, как посуда звенит на кухне.
Посуду пришлось бросить. А ещё еду, одежду, всю утварь... Муж несёт младшего сына, который уснул на руках, будто ничего не произошло. Я прижимаю к себе кошку. Чем дальше мы отходим от деревни, тем меньше она мечется. Больше не кричит, не пытается укусить. Наконец устраивает лапы на плече, начинает мурлыкать спокойно.
Я замираю — и остальные тоже останавливаются.
Широко распахнутые глаза сестёр. Сонные лица соседей. Кто-то перешёптывается, мрачно косится на меня: развела переполох. Стоило бы остаться в тёплых постелях, как и другие. Выгнать кошку, закрыть глаза и... Земля начинает дрожать.
Дети плачут — и старики начинают голосить. Семья прижимается ко мне, кошка выпускает когти. Пытаясь удержаться на ногах, бормочу под нос молитву. Прошу Мокошь защитить нас.
Кому, как не ей, меня понимать. Она ведь тоже Мать, самая главная из матерей. Она даёт нам дом и пищу. Она забирает нас, когда приходит время. Мы все — от людей до деревьев — её непослушные дети. И иногда она на нас гневается.
Я не кричу и не пытаюсь сбежать. Лишь падаю на колени и касаюсь холодной земли. Солнце ещё не поднялось, не осветило, не согрело. Но может, тепло моей ладони успокоит её. Может, Мокошь перестанет метаться в гневе.
Земля больше не уходит из-под ног. Здесь, в поле, её ярость оказалась тихой. В доме наверняка разбилась вся посуда. А может, и обрушились стены — Мокошь бывает страшна в своём бешенстве. Не хочу думать, что бы случилось, решись мы остаться.
Оглядываю семью — все ли в порядке. Кошка спрыгивает с рук, напоследок расцарапав моё плечо. Не злюсь, а лишь благодарю за помощь. Все знают: рядом с богиней всегда вертятся эти хитрые зверьки. Их она посылает, чтобы предупредить об опасности. И лучше не быть той, кто отказался её слушать.
187/366
Пишу ежедневные тексты для мифологического марафона. Пост со всеми темами марафона в ВК и в Телеграме.
Всем привет, я вернулась с #бессонницы и только посмотрите какие костюмы я для нас создала! В этом году мне захотелось не просто поехать, как зритель, но и поучаствовать в карнавале. Я получила такие невероятные эмоции от сотни приятных слов, которые люди говорили в адрес моих нарядов! Спасибо каждому, кто фотографировался с нами и дарил эту теплоту! Как всегда всего очень мало, хочется растянуть все это на неделю и вдыхать каждый момент этого волшебства, где ты чувствуешь себя ребенком. Все вокруг улыбаются, нет грусти, можно легко завести дружбу, как в детстве, смотреть мультики сколько хочешь, танцевать, нет забот, а есть только лето и только приключения эххх Всем и каждому обязательно к посещению!
Спасибо всем, кто был с нами ♥
Спасибо «Бессонница» / Insomnia @insomniafestru мы увидимся в следующем году!
Если обратиться к альтернативным толкованиям сказок и фольклорных источников, то можно увидеть, что образ Бабы-Яги предстаёт перед нами в совершенно ином свете. Согласно некоторым версиям, она является проводником в иной мир. В большинстве славянских сказок избушка Бабы-Яги находится на опушке леса, то есть на самом краю чащи.
Вопрос. А почему лес имел такое огромное значение для славян? Почему с лесом связаны многие существа славянского бестиария, а сам он является ничем иным, как потусторонним миром?
Для этого нам надо разобраться, почему первобытные индоевропейцы почитали леса/деревья и рощи. Во-первых, для охотников и собирателей в среде индоевропейцев дерево — это материал, из которого можно сделать себе не только жилище, но и предметы культа, быта и оружие.
Во-вторых, деревья дарят нам плоды, которые мы можем употреблять в пищу: яблоки, груши, орехи, оливки и многие другие. Яблоки являются священным плодом в греческой, римской, скандинавской, славянской, индуистских мифологиях.
В-третьих. Дерево – податель огня для древних людей, это топливо для костров. Огонь – это тепло и горячая жареная пища, и обожжённая глина. Тем более в расцвет верования в Отца-Небо (Deus Pater), стали почитать и его атрибуты – грозы, гром и молния. Удар молнии в дерево – это символ божественной благодати. С давних времён люди верили, что молния чаще всего попадает в самые высокие и мощные деревья. Это стало символом их особой связи с небесами и божественными силами. Примером такого дерева может служить дуб, обладающий хорошей электропроводностью и почитаемый во всех индоевропейских религиях.
Культ почитания деревьев был неразрывно связан с культом верховного божества. Уже позже каждое дерево символизировало собственного бога. Следы этого почитания мы находим буквально повсюду. Кельты использовали так называемое «огамическое письмо».
Определение: Огамическое письмо — это система письменности, которую использовали древние кельты и пикты на территории Ирландии и Великобритании. Оно существовало наряду с латиницей и, предположительно, использовалось как тайнопись.
Как известно, словом «огам» называли не только письменность, но и особый тайный язык. Одной из его особенностей было то, что буквы в определённых слогах заменялись их названиями.
Большинство дошедших до нас памятников с надписями, сделанными огамическим письмом, были созданы в V–VI веках нашей эры. Это письмо было распространено в Ирландии и Британии.
Возможно, огам возник под влиянием другого алфавита. Чаще всего в качестве источника называют латинский алфавит, который был широко распространён в Римской Британии, и германский футарк. Огам, скорее всего, был создан в четвёртом веке нашей эры.
В огамическом письме многие знаки отождествлялись с такими деревьями, как береза, ольха, ива, дуб, орешник, вяз, ясень… У скандинавов есть руна Иваз (тис) и Беркана (берёза).
Пример огамического письма
В целом, мы можем сказать, что у индоевропейцев было своё видение и отношение к лесу.
У германцев почитались священные рощи:
Есть на острове среди Океана священная роща и в ней предназначенная для этой богини и скрытая под покровом из тканей повозка; (Тацит, Германия 40)
Почитались рощи и у греков (Теменос), у римлян (Лукус), у кельтов (Неметон). Какое же отношение к лесам было у славян?
Южная граница ареала славян всегда проходила по лесостепи, а к северу леса становились всё гуще и гуще. В северной части обитания славян были смешанные и хвойные леса. Леса имели такую же амбивалентную сущность, как и все существа славянского фольклора. Он мог быть как защитником (например, во время набегов степняков), так и врагом. Почва в ареале обитания славян была скудна, поэтому они использовали подсечно-огневое земледелие. В бескрайних лесах можно было заблудиться и умереть, пасть жертвой диких хищников. Поэтому в представлении славян лес был местом обитания враждебных существ, таких как лешие и кикиморы. Лес часто выступал в роли трансцендентного мира, чужого и таинственного, который крестьянин понять не мог. Кстати, такое отношение было и к пастухам. Верили, что пастухи заключают договор с лешим. Леший помогает пасти стадо, а пастух должен оказать ему какую-либо услугу в ответ.
Таким образом лес для славян являлся совершенно иным миром. Не стоит забывать о том, что раньше у людей было совсем иное представлении о времени и пространстве. Вся их жизненная ось и космогоническое место во вселенной определялось мифологией.
Поэтому, жилище Бабы-Яги на опушке леса не случайно. В детстве мне почему-то казалось, что Баба-Яга должна жить в страшном дремучем лесу. Но на самом деле она жила на опушке. Почему?
2. Мертвец в домовине.
Здесь образ Яги тесно переплетается с функцией «охранительницы» царства смерти. Этот персонаж является психопомпом.
Определение: Психопомп — это проводник душ умерших в загробный мир. Верования о психопомпах можно найти во многих религиях. В роли психопомпа могут выступать духи предков, сверхъестественные существа, такие как животные или птицы, божества, ангелы и шаманы.
Очевидно, что костяная нога символизирует двойственную природу персонажа и позволяет ему находиться в мире мёртвых. Подобно Одину, который оставил один глаз в источнике Мимира, чтобы смотреть в потусторонний мир и знать, что там происходит.
В этом случае её избушка – домовина, представляет из себя вход в потусторонний мир, а Баба-Яга – проводник героя, который сможет проникнуть в мир мёртвых благодаря совершению определенных ритуалов. Часто этот потусторонний мир называется «Тридевятым царством», и оно отделяется от обычного мира какими-либо преградами. Густым и дремучим лесом, водной преградой/морем, пропастью или другим препятствием. В некоторых сказках упоминается, что дорога к Тридевятому царству преграждает река Смородина. Эта река имеет сходство с такими реками, как Стикс в Греции, Вайтарани в индуизме и Гьёлль в скандинавской мифологии. Как мы помним, и Стикс, и Гьёлль протекает непосредственно вблизи мира мёртвых, о чем говорит и название реки Смородина. Нет, её название произошло не от ягоды, а от слова «смрад». Вероятнее всего, это обусловлено тем, что в этой реке плывут трупы людей.
По мнению исследователей, путешествие в далёкое Тридевятое царство и последующее возвращение-воскрешение героя есть ничто иное, как символическая инициация, уходящая своими корнями в древние представления о загробной жизни. Таким образом, избушка на опушке дремучего леса свидетельствует о пограничье двух миров, и она является своеобразным переходом из одного пространства в другое.
Подтверждением того, что Баба-яга является покойником (однако, которая присутствует в физическом, а не потустороннем мире) является и то, что Яга узнает путников по запаху.
«Фу-фу, русским духом пахнет!»
Нет, это отнюдь не русофобия. Просто для Яги запах живых так же противен, как и нам запах мёртвых. Очевидно потому, что Баба-Яга сама была из царства мёртвых. Таким образом, запах является своеобразным маркером, позволяющим отличить одних от других.
В североамериканских сказаниях есть легенда, в которой человек хочет отыскать свою умершую жену и проникает в подземное царство. В загробном мире герой находит дом, и его хозяин хочет съесть незадачливого путешественника. Однако хозяин дома с отвращением говорит:
"Он очень воняет! Он не мертв!"
У зулусов тоже есть характерная сказка:
"Говорится, если человек умер тут на земле, что пошел он к умершим, и они говорят: сначала не подходи к нам, ты еще пахнешь очагом. Они говорят: оставайся вдалеке от нас, пока не остынешь от очага"
После того как Яга узнала от героя сказки причину, по которым он явился к ней, она начинает топить баню, чтобы выпарить героя. А затем она кормит его. О чём это свидетельствует?
3. Баня как место проведения обрядов.
Выпаривание в бане главного героя является отголоском древнего обряда ритуального омовения. Сейчас мы поговорим о ритуалах, которые были распространены у славянских народов. Не будем касаться обрядов других этнических групп, так как это тема для отдельного разговора.
Древние славяне в бане не только мылись, грелись и лечили свои болячки. В бане проводились свадебные и похоронные обряды и занимались колдовством. По мнению русского фольклориста и историка Аничкова, у славянских и финно-угорских племён баня считалась чем-то вроде храма, где почитались духи умерших родственников и поклонялись божествам. По своей сути баня являлась границей между миром живых и миром мёртвых. Подобной границей у славян являлись определенные леса, о чем я говорил выше. Перекрёстки также являлись междумирьем в славянской традиции и считались местом обитания чертей. Именно поэтому в средневековье на перекрёстках большаков ставились распятия, чтобы спасти путника от присутствия нечистой силы. Часто на перекрестках совершалось колдовство и гадания, полагая, что граница между нашим миром и миром потусторонним намного тоньше. Часто славяне, переходя перекрёсток, задабривали нечисть – русалку мёдом, ведьму – хлебом, а лешего – яйцом, салом или блинами.
Богатырь на перекрестке
Банная традиция была распространена в северных регионах, где жили восточные славяне — в Новгородской, Псковской и Смоленской землях. Это может указывать на то, что славяне переняли традицию купания в бане у финно-угорских народов или имели с ними общие корни банной традиции.
Основательница этнографической науки в Карелии Тароева Роза опубликовала данные, по которым после выноса из дома гроба с мертвецом, его подносили к стенам бани и оставляли там на некоторое время, чтобы мертвый попрощался с баней.
Таким образом, мы можем говорить о том, что Баба-Яга очищает героя сказки от запаха живых, так называемого «русского духа», чтобы он смог спокойно войти в мир мёртвых. Об этом говорится прямо в одном североамериканском сказании:
Два брата пошли в лес и остались там скрытыми в течение месяца. Каждый день они купались в озере и мылись сосновыми ветками, пока они не стали совсем чистыми и нисколько не распространяли запаха человека. Тогда они поднялись на гору Куленас и нашли там дом бога грома.
4. Почему Баба-Яга кормила ритуальной пищей.
После ритуального очищения в сказках Баба-Яга нередко кормит своего гостя. Этнографы, историки и фольклористы полагают, что эта пища была «покойницкой». По факту, герой, употребляя эту пищу, показывает то, что он не боится эту еду, а имеет на неё право. И всё это для того, чтобы войти в мир мёртвых.
У славян действительно существовал такой обряд. После омовения на тело покойника, которое находилось в красном углу дома, клали блин или хлеб. Также пищу могли положить на крышку гроба. В этом случае гроб выполнял функцию поминального стола. Гости угощаются этой едой прямо в доме, а затем остатки хлеба раздаются скорбящим на могиле усопшего. В течение сорока дней на могиле и подоконниках оставляют пищу для души. После сорокового дня душа, как считается, отправляется в иной мир.
Ритуальная пища встречается у всех народов мира.
У маори:
даже переправившись через реку, отделяющую живых от мертвых, еще можно вернуться, но кто вкусил пищи духов, тот не вернется никогда
У североамериканских индейцев:
Но старая женщина, мышь, предупредила молодых людей, чтобы они не ели того, что им даст Комокоа, иначе они никогда не вернутся на верхний свет
В сказке «Старуха-говоруха» есть такая строка:
Избушка на курьих ножках, пирогом подперта, блином покрыта.
Этот текст можно понять так: ритуальная еда была положена на домовину.
Таким образом, Баба-Яга предлагала герою сказки провести ритуалы, характерные для мертвецов. И именно таким образом герой попадал в потусторонний мир, то есть проходил обряд инициации через символическую смерть и символическое воскрешение.
Есть ещё несколько атрибутов, которые говорят о том, что Баба-Яга связана с миром мёртвых. Например, в сказках у Яги распущенные волосы.
У славян присутствовала традиция покойным женщинам расплетать косы. Признак того, что распущенные волосы являются атрибутом нечисти, появился неспроста. Тело покойника омывали в бане, и для этого приходилось расплетать косу.
Часто можно встретить описание нежити с распущенными волосам:
«Сказывают, в лощине допреже прудок был небольшой, только дюже глубокий; ну, и утопла в нем одна женщина. Теперь и ходит ночами по лощине, плачет тонким голосом; сама в белой рубахе, косы распущены и, как кого увидит, к себе манит. Видно, нет ей спокою: она ведь неотпетая и без покаяния кончилась. Утопла она Великим постом, а как пошла полая вода, снесло весь пруд в речку, ее и не нашли. Бывает еще: вылезет она на край лощины, сядет и плачет. Много кто у нас ее видел. Даже собаки хвост подожмут, брехать на нее зачнут, выть, только близко к ней не подходят. Нехорошо тут у нас от нее в лощине; жуть какая берет, ежели ночным делом мимо идти» ([Семенова 1898, с. 232] — Рязанский у.).
Здесь идёт речь о русалках. Напомню, что русалки являлись нечистью, чаще всего которыми становились утопленницы.
Не ходи в жито, а то русалка изловит. Возьмет, косы распустит и замотает тебя этими косами
В южнославянской традиции есть существа вилы. Это юные бледнолицые девы с длинными распущенными косами из потустороннего мира.
Вопрос о том, является ли Яга божеством смерти, духом или покойником-психопомпом до сих пор открыт. К сожалению, у нас не хватает источников и фактов, чтобы соотнести этого персонажа с каким-либо образом.
Ещё одним важным атрибутом Бабы Яги является домовина, о которой мы уже упоминали. Я думаю, стоит поговорить о ней более подробно.
5. Домовина.
Домовина на старинном кладбище, Архангельская область
На старообрядческом кладбище в селе Усть-Цильма (республика Коми) можно увидеть уникальные могилы. Например, могила младенца, которая является историческим свидетельством старинных обычаев.
d
Старообрядцы, исповедующие поморское согласие, хранят в своих обрядах многочисленные элементы языческого прошлого. В их домовинах и голбцах вырезаны медные иконки и кресты, что символизирует их стремление совместить старые верования с христианством, несмотря на то что многие из этих ценных деталей были украдены с кладбищ.
Древлеправославная поморская церковь (ДПЦ) — это крупнейшая религиозная организация староверов поморского согласия, которая имеет официальный статус в настоящее время. Общины имеют духовных наставников, которые возглавляют их. У поморцев таинства крещения и исповеди проводятся мирянами.
Самый знаменитый храм ДПЦ — Знаменский соборный храм в Санкт-Петербурге.
Когда человек умирал, его родственники заказывали мастеру гроб, который должен был стать новым домом для покойного. Гроб изготавливали из цельного куска дерева, иногда даже заранее, чтобы он точно соответствовал размерам умершего. Это было важно, чтобы усопший чувствовал себя комфортно в своём последнем пути. Нередко гроб выносили из дома через дверь ногами вперёд, чтобы умерший не смог вернуться. А возле кладбища сани переворачивали в сторону погоста — чтобы покойный не захотел вернуться домой. Я думаю, что те, кто жил в деревне, часто слышали от своих родителей, бабушек и дедушек о том, что нельзя спать ногами к двери. Всё это идёт с самой глубокой древности.
Таким образом, обряды погребения и поминания у старообрядцев сохраняют древние обычаи и символику, что позволяет нам реконструировать быт славянских и финно-угорских предков.
Местные поморские обычаи включают различные ритуалы. Например, ориентация могилы с помощью креста или голбца относительно сторон света позволяет определить, где находится восток и запад. Крест устанавливается на восточной стороне, у ног усопшего, а тело покойного кладётся лицом к кресту, головой на запад. На таких могилах иногда можно увидеть окошки на торце. Через них родственники могут класть пищу или ценные предметы. Некоторые этнографы считают, что выражение «Костяная нога Яги» связано с тем самым окошком, в котором можно было увидеть ногу истлевшего скелета.
После того как славяне приняли христианство, традиция делать домовины не исчезла, а видоизменилась. Вместо домовин появились голбцы, которые до сих пор используют старообрядцы.
Голбцы
Домовина с крестами
Мы не будем разбирать о том, появились ли домовины на территории смешения финно-угорского и славянского населения или были продуктом одной из этих культур. Домовины были широко распространены на территории Древней Руси, поэтому мы не можем точно определить место, где зародился миф об избе на курьих ножках. Возможно, в будущем будут опубликованы исследования и монографии, которые дадут ответы на эти вопросы.
6. Сравнительная мифология. Баба-Яга в других мифологиях.
Декоративная маска Перхты
Образ Бабы-Яги присутствует практически у всех славянских народов, и в целом их описание и функции сходны: Ежибаба и Йендза у западных славян, у южных славян — Баба Коризма, Горска Майка.
В румынском фольклоре есть такой персонаж, как Мума Пэдурии (Muma Pădurii) — сумасшедшая и уродливая старуха. Само её имя переводится как «мать леса», причем слово «Muma» — архаичная версия слова «mamă» (мать). Она живёт в самом сердце густых и неизведанных лесов на старом могучем дереве или в обычной хижине. Румынская версия Бабы-Яги является защитницей лесов, животных и растений, умеет варить зелья и помогает животным. Считается амбивалентной сущностью. Её двойственная природа заключается в том, что она помогает животным и растениям, но может навредить тем, кто портит лес.
Удмуртская Обыда и марийская овда. Здесь стоит обратить внимание, что оригинальные фольклорные тексты были собраны только в конце XIX века среди удмуртов, которые проживали за пределами Удмуртской Республики. Образ Обыды в удмуртской культуре формировался под влиянием марийских мифологических воззрений, это свидетельствует о культурном обмене между этносами. Первое упоминание об Обыде зафиксировано этнографами только в конце XVIII века.
Что же касается образа Обыды, обычно она изображается как старуха с вывернутыми ступнями и огромными обвисшими грудями, которые она могла закидывать за плечи. Это характеризует это сказочное существо как представителя потустороннего мира. Не только среди индоевропейских и финно-угорских народов существует персонаж с гипертрофированными первичными половыми органами, но и у тюрок, например у башкир.
Современное представление Обыды как удмуртской бабы-яги связано с влиянием восточнославянских сказок и популяризацией в массовой культуре. Здесь фольклористам сложно определить, имеют ли славянская Баба-Яга и финно-угорские Обыда и Овда общий источник, или одна мифология повлияла на другую.
Пожалуй, одним из самых интересных образов является Фрау Перхта. Известна в австрийской, швейцарской и южногерманской мифологии, а также словенцам и чехам. К сожалению, фольклористам не удалось узнать происхождение имени этого сказочного персонажа. Есть мнение, что имя Перхта произошло от древненемецкого слова beraht, что значит светлая. Другой вариант повествует о том, что имя этого персонажа означает "скрытый" от древненемецкого слова pergan.
Перхта была связана с плодородием земли прядением, одна её нога была гусиной и у неё был железный нос. Согласно Якобу Гримму, в X веке на древненемецком языке о Перхте говорили как о фрау Берте. Считалось, что это богиня в белом одеянии, которая управляла прядением и ткачеством. Гримм полагал, что Перхта была женским эквивалентом Берхтольда и иногда выступала лидером Дикой охоты. Некоторые же исследователи полагают, что Перхта является симбиотическим образом богини Фрейи и древним образом Бабы-Яги, который появился уже после христианизации земель Каринтии.
Теперь я коротко расскажу об историческом контексте. Около 660 года нашей эры, в ходе расселения славян было основано независимое государственное образование в Восточных Альпах — княжество Карантания. Спустя чуть меньше века оно попало под влияние Баварии, а потом было включено и в состав Франкской империи. Расселение карантийских словенцев полностью совпадает с местом почитания/известности Перхты. Вероятно, что этот персонаж был привнесен в южногерманскую и швейцарскую традицию этими самыми карантийскими словенами. Впоследствии образ Бабы-Яги адаптировался под культуру германцев и был наделен собственными атрибутами и функциями, и появился образ Перхты.
Обратите внимание на расселение словенцев
7. Заключение.
Образ Бабы-Яги сложен и многогранен. Как за счёт амбивалентности, так и за счёт скудности источников. Вероятнее всего, истоки этого сказочного персонажа лежат за пределами языческого мира и уходит корнями в эпоху, когда славяне поклонялись духам, а не богам. Наличие у Бабы-Яги в помощниках животных, растений и природных явлений иллюстрирует н связь данного образа с древними представлениями о женском начале, о матери нской сущности всего живого.
В сказках, мифах и легендах она предстаёт перед нами, как амбивалентное существо. В ряде сказок Яга злая колдунья и ведьма, насылающая проклятья. А иногда она выступает в качестве помощника и защитника главного героя. Яга людоедка и похитительница детей, но она помогает своим гостям и является стражем двух миров. Она позволяет героям сказок приоткрыть завесу того самого неизведанного мира мёртвых, то самое "Тридевятое царство".
Сам Пропп считал образ Бабы-Яги - посредником между мирами, со всеми присущими атрибутами:
«Яга как явление международное обладает признаками посредника между миром смерти и жизни в очень широкой степени: им всегда присущ атрибут разложения: полая спина, размякшее мясо, ломкие кости, спина, изъеденная червями»
Пропп полагал, что образ Яги является переходной ступенью от животного человека, ведь человек с животной ногой является распространенным у всех народов архетипом. У Яги не было животной ноги, однако стоит вспомнить ту же самую Фрау Перхту у которой одна нога была гусиной. К подобным примерам можно отнести Пана или тех же фавнов. Вероятно, тесная связь Яги со смертью сделала её костеногой.
Таким образом, в Бабе-Яге воплощается древнейший образ богини Жизни и Смерти, которую можно попросту назвать "Матерью-Землей". Он восходит к эпохе неолита и указывает на первичное женское начало. Доказательством этому может служить:
- Её амбивалентный/двойственный образ.
- Власть Бабы-Яги над силами природы.
- Власть Бабы-Яги над проходом в потусторонний мир, мир мёртвых. Об этом свидетельствуют характерные атрибуты, вроде костяной ноги или большого носа, упирающегося с гроб/домовина.
- Важная роль в обряде инициации. Женщины, которые проводили эти обряды, представляли из себя воплощении Богини-Земли.
Конечно, это только гипотеза, и таких гипотез еще довольного много. Я постарался рассмотреть Бабу-Ягу с разных ракурсов и сторон.
В заключение, важно отметить, что образ Бабы-Яги остаётся одним из самых загадочных и интересных в славянской мифологии. Она одновременно олицетворяет страх и мудрость, ужас и помощь, что делает её уникальным персонажем в народных сказках. Её фигура помогает понять глубинные аспекты человеческой природы и архетипы, которые живут в нашем сознании с древних времён. Эта двойственность отражает сложность и многогранность человеческого восприятия мира. Таким образом, Баба-Яга является важной частью культурного наследия, воплощая в себе древние мифы, верования и символы.
Смятенно сделав шаг назад, лишившись мира под ногами, Мы теряем равновесие... пронесся холодок По коже стоп, нырнувших в стылый смог, кишащий сплошь клыками, Кой зашептанную душу в сумрак резко уволок. Скользя по горкам мандражей, нутро мрача момр шелухой, Душа несется в бездну грозных, ядовитых облаков, И пробивая наст страданий, становясь вельми сухой, Покорно сдавшись, пополняет ряд заклятых мертвяков. Эона земли возвышались над обглоданной Саванной, Обреченной всепокорно сытить быт афритов зла; В ней, копошась средь градов мрака, бдя в кручине окаянной, Разрасталась из чудовищ-мракобесов прытко мгла. В пространстве тихо раздавался слабый стук немого сердца, Шорох хрипами сипел, лязг криков удаль крал у дна; Здесь спящих душ сонм несказанно ненавидел иноверца, Несогласного со тьмой, лишь жажда смерти им дана — Тем душам, что глядят в свирепость, трепыхаясь на ветру Неистощимых пагуб, и бегут вкусить злорадства сласть; Они стремятся истребить тот свет, что свойственен нутру, И обрести над всем, что видят, нескончаемую власть; Они жестоко, беспощадно гасят всякий света атом Заблудившейся, упавшей, неосознанной души; Они съедают кус надежды, душат жалящим канатом Из сомнений, исступленно веру лопают в тиши. Народ Саванны разлагался, был раздроблен и сословен, А на троне восседал Левиафан — владыка тьмы; Сей змий бездушно утвердил гнилой закон и был доволен Тем, как рабские умы послушно делались немы. Он с аппетитом заправлял всем чрез скупую шелопугу В виде гильдии афритов; те спешили отобрать Права последние на жизнь, пнуть спящих к жадному испугу, За открытье зенок хладно, беспощадно покарать. Они до ужаса прекрасным видом в пу́стынь вражд взывают, Страсть внушают к мыслям слепо за афритами ступать; Хватают сердце, хлябью давят, но в паденьи отпускают И толкают в одиночестве, в агонии кричать, И наблюдают с наслажденьем за гнетущим спящих роком, Напевая еле слышно прославляющий чернь марш, И кипятятся в жлобском яде, в удовольствии жестоком, И вьют жизнь себе на муках увядающих душ-карш. Под управлением афритов бурно множился злой род, Боготворящий люти сущность, испускающий слюну На боль, раздор, разрух варенье и духовный недород, Вся жизнь их — страха порожденье в состязательном плену, В котором каждый полз по тропам грез о вечном пожираньи Благ, доступных лишь элите загребущих темных сил; Из поколенья в поколенье закреплялось в подсознаньи Спящих душ воззренье, полное обжорливых бацилл, Что отключают чувства, разум глушат, в сердце отрезают Путь, и души мчатся по главам, питают жадно плоть; С таким сознанием они себе местечко выгрызают Под кровавым небом и стремятся скрадывать ломо́ть Пустого хлеба у соседа, дабы в скупости хваленой, В конкуренции, в злорадстве и в коплении цвести, Плевать на жизни ближних с легкостью, с одышкой истомленной, И к несбыточным желаньям тушу свойскую вести. Так мир Саванны шел к мечте о жизни склизкой бонвивана, В расслоенья силу верил, в иллюзорный счастья сон; В бессрочной власти млел и в хохоте эскорт Левиафана, Кой вцепился в зла престол и в стра́дах банил весь район.
Сухме́нь несется и гудит, стеля остывший, ломкий пепел На булыжники дорог, на серный, смольный тротуар; Танцует дым кругом, льет вонь в промокший платиновый трепел, Формирующий колодки — апоретиков кошмар. Гнилые улочки устлались треугольными лачугами, Знобящимися, пляшущими жигу бесов в ряд; Держась друг друга, испуская рев и лакомясь испугами, Ползут они по местности, шугая всех подряд. Как их хозяева, они с восторгом жизнь свою пекут В огне чудовищных событий, в горькой желчи полощась; Из цвелью выжженных окошек реки фырканья текут И саркастические вопли выбегают, суетясь, И чешут к спящим искусать и заразить недугом мести, Полетать над рынком пут и пользу выти поломать, И посмеяться над фальшивыми речами лживой лести, И с апломбом отражение свое впотьма́х поймать. Вдруг на одной из узких улочек встал гул от обсуждений, Стар и млад в углу дивились, раздувая непокой, Ведь днесь вещун-старик принес слушок из собственных видений, Будто есть за хмурой тучею блаженный и живой. Неподалеку на базаре собирали дань африты И, услышав, как толпа бубнил бунтует в стороне, Два господина накалили черноглазые орбиты И со стражей припустились разузнать о болтуне. Скрутив седого ведуна, его запястья всунув в цепи, Привязав его к ландо́, африты тронулись к дворцу, И не тревожась о бегущем сзади стареньком прицепе, Поскакали, задавая бодрый ритм бубенцу На шее деда; все отправились в чертог Левиафана По дорогам, что вели в сам эпицентр адской мглы, Кой охраняли два зловонных, но надежных великана, При возможности казнящих изрекающих хулы́ В тьмы князя сторону, Невежество Его уничижая, Под сомненья ставя методы правленья, тьмы закон; Левиафан мечтал пожрать как можно больше урожая Сотворенья из под палки и впить вечности флакон. Карета черная с резным узором мчалась по псефитам, Лихорадочно тряслась и норовила пасть с горы, Что находилась в сердце пекла, вход голила лишь элитам, Вхожим в орден князя тьмы, несущим видные дары. Горы весь вид напоминал древнейших циклов пирамиду, Камень дюже был потрескан и обмазан сплошь смолой; По стенам деготь тек мыча и представлял собой эгиду, Что спасала ото дня, хранила мглы шальной покой. Глазам видна всего лишь часть чертога в виде пирамиды, А другая часть всецело отзеркалена в глубь тьмы, Зарыта в землю;недоступнарабским взорам суть планиды Ромбовидной, в коей жил царь захватившей власть чумы. На самом дне вниз отраженной пирамиды находилась Чародейная одри́на, в коей князь не почивал, А сохранял воспоминанья в теле прошлом, что не тлилось, И все знания минувших жизней в новый стан вливал. Элита знала — кто рожден, тот тлеет, мрет в развоплощеньях, Посему вдавалась в хитрость, в ритуалы, в культ, в масла, И чрез верхушку видной части пирамиды в сновиденьях Спящих душ качала токи для питанья князя сна. Примчалась к пику, к сей верхушке утомленная карета, Стража копья навострила, пнула к арке старика, В которой вдруг нарисовалось два нахохленных валета И угрозу исключило, бросив взгляды свысока. Вещун прошел чудно́ к проходу, боязливо оглянулся, Отразил в очах глядящей своры сбивчивую дрожь; Как будто в острые шипы мимозы телом окунулся, Каждой порой кожи рухнул на кусающийся нож. Ворота кованые грозно отворились, ветер взвил страх Из темнот, вещун застыл, смятенно выкатив глаза; Гора увязла в тишине, сдержала хруст в гнилых сердцах... И вихрем зверским утащила старика в обитель зла. Нерасторопные шаги афритов съели ти́ши смертной Атмосферу; свита вверглась к местной страже обсказать В деталях, что за весть внеслась в края покорности усердной, И велела вещуна тьмы князю срочно показать. В горе молчало много тайн, в стенах загадочных и хладных Размещалась уйма скрытых, дымкой дышащих ходов В готичном стиле; а в углах таилось множество каскадных Водопадов и заклеклых, обездвиженных садов. Нутро горы сияло збожьем, в нем узорочье играло, А двухцветные колонны дружно встали в ровный круг В парадном холле — окружили кладезь, в коем не дремало Токов светлых единенье, чадо спящих душ потуг, Что теплым отблеском проникло в потрясенный старца зрак, Остановило дребезжанье тела, сбило с толку ум; Цветной ажур внутри массивного колодца влил в бардак Из чувств разрушенных покой и устранил морбидный глум Сторонних мыслей; впал во вкусный транс опешивший старик — Раскрыл свой рот, увидев в кладезе бурление фонтана, Кой манил его, звал в свет узреть живительный родник, Что бьет в пустую сущность и подносит волю океана. Но, блаженство старика прервалось тухлым, черствым ветром И влекущим ужас ревом, появившимся в фойе, Что издавали тьмы фантомы; вгрызшись в уши злым диметром, Те умчали вещуна в Его Невежества бытье.
Стрелой несясь в тандеме с ветром, воя с криками фантомов, Огорошенный ведун услышал чей-то едкий смех В своей пугливой голове; влетая в хор цепных кордо́нов, Высподи́ узрел старик покой, сокрытый ото всех. Фантомы резко оторвали деда от воздушных ширей И пустили по пригорку кувырком катиться вниз, Кой златом, стразами, сокровищами блещет — этот и́рей Драгоценностей на дне сем тешил всяк царя каприз. Скатившись кубарем на плитную стеклянную дорожку, Распластавшись в астени́и, в шоке вновь застыл старик, Чей взор упал наверх на сказочный плафон и елку-брошку, Неуместно помещенную на дряхленький парик. На рдяном троне восседал князь тьмы, одетый в панталоны, Облегающие шоссы и подбитый мехом плащ; Невозмутимый гордый лик и очи черные в поло́ны Уводили, гнали в же́рла потрошащих душу чащ. Взгляд князя тьмы вселял растерянность, рассудка помутненье И кричал о возжеланьи знать о мире без забот, Целован кой Веле́сом и́здоволь, кой — взора наслажденье, Кой в Саванну принесет весьма удачный поворот. Князь тьмы кичливо уронил взор на седого старика, Который тщился усмирить в своей главе лихой агон; Зломудрый, спе́сями пропитанный, держа шиш у виска, Левиафан вдруг прокудахтал про зла нравственный закон: «Саванны жисть — сплошная мгла и в этом, братец, наша сила! Беспрестанно кормим порчей тьмы священной веруна, Любезно вместе потребляем век ущербного светила И эффектно отбираем друг у друга времена. Слабейший золото лопатой мчит насмешливо грести, Сильнейший скупо отдает, скрепя зубами и яча́, Все это было, есть и будет, важно лишь хотеть ползти По ендове́ морящих мыслей, у́глем тлея и ворча. Тьма разрослась — сему мы рады, ярость греет щедро нас, Однако надобно нам вяще желтых дьяволов, полей, Чтоб мглы зловещей пустота, ее воинственный раскрас Из ночи в ночь в смраду́ купался, становился все темней. Столь своевременно, вещун-старик, о чудо, наш спаситель! Ты узрел не затхлый край» — у князя тьмы стекла слюна. Продолжил он: «Пусть просыпается всенижний поглотитель! Покажи, ведун, как выглядит безвестная страна!» Левиафан поднял неспешно, тяжко левую ладонь И левым оком кинул взгляд в винтящий дедовский зрачок, Испепелил эмоций латы, сжег воспоминаний бронь, Что охраняли вещуна видений хлипкий рюкзачок. В оцепененье впавший старец к князю тьмы свой взор спровадил И узрел, как отворился черный перстень на руке Подъятой; прах по пальцам из кольца помчался, мощь затратил Тьмы и выстроил из пепла глаз, воткнувшись в длань в прыжке. Виденья старца-вещуна вмиг проскользнули в князя очи, Что наполнены алчбой и жаждой множить область тьмы — И князь подробно рассмотрел, где вход в тот мир легко сколочен, Кой разрушить будет просто, чтоб войти в небес холмы. Спустя коротенькое время тьмы князь быстренько вскочил, Засуетился, вспел постыло, хлопнул резво по щекам, Застыл пред дедом, усмехнулся — вещуна с горы спустил, Затем отправился в припрыжку к свойским взбалмошным сынам.
В ряду афритов млели в жизни смаке князя тьмы три сына, Спящих душ судьбу кошмаря, созывая на пиры Инферно знать; плескаясь в льготах и лакая из графина Прямиком вино, они слагали правила игры. Их жизнь томилась в любострастиях и тошных наслажденьях, Послевкусие которых их топило в бездне язв; Они не ведали любви, теряли недра в увлеченьях, В чрева вкидывали хищно, ненасытно горы яств. Сыны покорно чтили созданные их отцом заветы, Радость бытности для них хранилась в волю жрущей мгле, Кричащей спящему надеть военной масти эполеты, Несогласных с тьмой навеки умертвить навеселе. Левиафан в восторге был от двух послушных младших братьев, Те сметали по приказу все живое на пути; Те близнецы умели быстро наложить чумы проклятье И при помощи болезней прорву душ с ума свести. Два младших брата с их рожденья страсть питали к злым погромам И воспитанно, с азартом посвящали дни гряде Похабных правил, без вопросов мчались к гадостным истомам, Полоскаясь в разобщенности, в заразах, во вражде. С их лиц улыбки не сходили, колкий гогот яд сочил При виде краха жизни форм, при разрастаньи грубиянств; Обманный вид младых афритов в вероломностях мочил, Топил в предательствах, в лганья утробах, в жилах окаянств. В сердцах их прытко гнили чувства, безразличье разрождалось, А по венам аморальный слог бежал, вселял капкан, В который спящий попадал, в котором жэнь уничтожалось, В коем с болью отъедался вер разбитых ураган. По серой коже стлались символы, что чернь в мир призывали, Грузких мантий скрип мурашки сеял, страхи нагонял; Глаз черных мрак долдонил спящему желать, чтоб врисовали Лик и жизнь его в афритов слой, дабы́ пасть в и́га ял, Вести мир к точке невозврата, к вере в вечные мученья, Мстить за боль, кружить в мытарствах, пустошь в сердце водворять, Питаться рабским сотвореньем, умножать слезы точенья И врата в сон бесконечной кармы смело отворять. Оба́че, сказка не сказалась бы, кабы́ в сем мрачном улье Не жил тот, кто по случайности пожнет не тьмы плоды, Но он того еще не знает, лишь кружит порой в разгулье, И почасту заплывает в знаний спрятанных пруды. Разгромы правили хитро́, да только в бытности вопросах Вожделел увязнуть князя тьмы упрямый, старший сын, Что прежде злобило отца, топило в муторных неврозах Вплоть дока́мест князь не внял для тьмы ряд выгодных причин. Настало время познакомиться с героем этой сказки, Кой изрядно наследит в сюжете, в поисках себя, Ведь ибо а́жно представители бесовской тьмы фугаски Удивят сей мир однажды, мглы шаблоны раздробя.
Дремотно тая в подземелье, в злую пе́рголу вливаясь, Что обвита целиком ращенным едкостью плющом, В укромном месте за листвой на дверь резную натыкаясь, Мы кольцо-стучалку тянем, за собою дверь влечем. Молчанье комнаты подземной обнажает кофр мыслей, Коих робкое движенье в страхе разум в шаль ведет, Но лишь спасают от безумия тщедушный выдох в вистле Ветра павшего и треск свечи, что в хаосе скребет Тьмы душу в каменной читальне, в коей трут хранит свет в хмари, В смутном, сумрачном закате греет скрытую струну Гнилого сердца; в сей теплушке мы вернулись в теми стари, Приносящие сознанью ключ к вратам в умов страну. Читальня чуть напоминала стиля готики пещерку, В вороном углу ютилась обветшалая скамья; По центру колотый фонтан преобразился в этажерку, Кровом ставшую для книг и мге ненужного хламья. Звук перелистыванья чахлой, вспухшей в сырости, страницы Настоятельно прервал молчанье стен читальни раз, После чего старшо́й наследник трона мглы сией землицы Тихомолком и частенько нарушал царя приказ, Кой воспрещал любой душе касаться повестей и сказок, Своевольно осмыслять устройство на шарах крестей, Стремиться к поиску страстны́х несостыковок, неувязок, Дабы вдруг не впасть в немилость одноглазых упырей. Те вурдалаки поселились в плоскогорьях в отдаленьи, От плебея взора смылись, от безглазого дитя; Они шмонали все и вся, чтоб вскрыть бессмертья озаренье, Кровью спящих душ живились, зла обряды проводя. Однако, стоит помнить — вся́ко чадо нравно, непослушно: Старший сын Левиафана в этом хитростный мастак, С лет ранних тот сбегал от нянек в тьмы чуланы ненатужно, Погрязал в твореньях древних непрославленных писак. В Саванне чтение не чтилось, поели́ку напрягаться, Ловко строчечки считать стремиться будет только раб; Ведь тьмы князь сам всегда расскажет, где потребно волноваться, В чем причина нищеты и кто первейший, злейший враг. Но тем не менее, наследник старший тьмы простым канонам Все отказывался следовать, он видел в чтеньи толк: Он развивал в себе таланты — те, что свойственны шпионам, Что дадут мгле власть навеки, аще тот возглавит полк. Узнав, какую цель преследует допытливый наследник, Тьмы князь с радостью вздохнул, угомонился и взрастил В себе надежду, что однажды юный, темный проповедник Сможет здраво славить чернь и править армией кутил. Наследник грамотно умел составить черный договор И отобрать души заблудшей право жить и видеть свет, Он раздавал на время ложный, райский, липовый декор Взамен на верное служенье упырям на сотни лет. Как достальные все африты, старший сын на вид прекрасен, Складный, стройный стан всегда вмещен в изысканный мундир, Глубокий, смольный цвет волос густых чрезмерно куртуазен, Их длина до плеч, курчавость манят прыгнуть в мрака вир И утонуть в глазах медовых, обмануться с наслажденьем, Обрести дары Саванны, множить сердца тленом ад, Плутать бесцельно в тусклой бездне, ладить с самоутвержденьем И велеть своими днями злому править наугад. Он раз наткнулся на читальню в подземелье тьмы царящей, В сей каморке мощь всевластья вил, вкушал пшеницу зла, Старался древо мглы сгустить во имя низости вершащей, Током гнойных разрушений сжечь привольности до тла. Тот день настал — к читальне с визгом прибежал Левиафан; Он, вздрогнув, хрюкнул и поймал родного сына хладный взгляд. Тьмы князь в главе держал грабительский, сквалыжнический план, Кой он не знал, как воплотить, и кой использовать снаряд. Вдруг с рыком талые слова грозой сошли с уст князя тьмы, После чего тот удалился, вновь в припрыжку унесясь. И, время, глядь — остановилось. Стены стали вмиг немы. Лишь вострый шепот мыслей старшего наследника, крутясь В могучей тьме, заполнил все пространство чувствием сомнений В том, что только мгла сильна и нет ей равных в поле снов; В руке последняя страница взвилась ветром потрясений, Что однажды сманят сына тьмы на сторону врагов. Пока он всюду рыщет прок, его упрямо любопытство; Тьмы наследник не сдается, коль загадку увидал — Любой ценой разгадку сыщет, пустит в дело подхалимство, Но в итоге он познает мир божественных зеркал. И, пусть сейчас в нем не хранится никакого представленья, Что упорно поджидает на неведанном пути, Какой окажется дорога и какие восхожденья Ускользают от душ спящих, дни проводят взаперти, В плену у мги, что так старательно превратно посвящала В Мироздания основы, астры шва́ркала во мрак — В честь разрушенья здесь во имя преисподней песнь звучала, Зазывала на родного кинуть варварский кулак. Старшо́й сын бдительно нес службу в тьмы хранительном строю, Но крайне творчески отлынивал от мелких, мрачных дел; Его страсть пламенем горела к крупных игр острию И ко всевластию, в котором не орудует предел. Прикрывшись книгой, лик наследника рассеялся в улыбке, Отражающей ехидство, пыл, азарт, желанье, страсть Господств грядущих, кои метко приведут раз свет к ошибке И добудут на века́ чрез договоры мраку власть, Ведь важно токмо догадаться, слабость света в чем таится, Покупается на что противник, как идет на рознь, Каких тьмы сочных козырей до невозможности боится И способен на какую заковыристую кознь. Сын князя тьмы встал со скамьи, колет поправив элегантный, Бросил взгляд наверх, затем на обветшаленькую дверь, Слепые стены завершали сказ тьмы князя импозантный: «Д’Альво, сын мой, в нас проснулся упырей достойный зверь!»
Словарь
* момра́ — темнота, темь, мрак; * вельми́ — очень, весьма; * афри́т — злой дух; * шелопу́га — хлыст, кнут; * ка́рша — дерево, вывороченное с корнями; * бонвиван — живущий в собственное удовольствие, богато и беспечно; * сухме́нь — сухой горячий ветер; * апоре́тик — сомневающийся; * цвель — зелёный налёт, образованный плесенью; * путы — то, что сковывает, связывает, лишает свободы; * выть — паёк; * ландо́ — четырёхместная карета с открывающимся верхом; * псефи́т — грубообломочная горная порода, состоящая из крупных обломков; * эги́да — защита, покровительство; * збо́жье — богатство, достаток; * морбидный — нездоровый; * диметр — стих, состоящий из двух пар стоп; * кордо́н — пост охраны, караула; * высподи́ — снизу, внизу, на дне; * и́рей — рай; * астени́я — слабость, неустойчивое настроение; * плафо́н — потолок или его часть, украшенные живописью, мозаикой или лепкой; * шо́ссы — плотные чулки; * поло́н — плен; * Веле́с — языческое божество у древних славян, славянский бог богатства; * ендова́ — овраг; * длань — ладонь; * жэнь — гуманность; * ял — шлюпка; * оба́че — впрочем, однако; * дока́мест — пока; * а́жно — даже; * фугаска — авиаснаряд; * пе́ргола — садово-парковое сооружение в виде твёрдого каркаса с плоской или сферической поверхностью, поддерживаемой столбами или колоннами; * кофр — сундук; * вистл — флейта; * трут — фитиль; * а́ще — если; * вир — вихрь, водоворот; * то́кмо — только
Кипучий, топкий, властной горести туман упал на плечи, Руки стынью обхватил, повлек в ушедших дней пары; И, оказавшись в нежном воздухе, узрели издалече Мы совсем иной мир, вывернутый в свет до стуж поры... И взмыли плавно над Эоном — развернулась лепота; Теченье благостных энергий увлекло в див путь-дорогу — Понеслись мы над красотами; природные уста Вонзили шепот прямо в сердце... Мы доверились потоку: В давнем прошлом территория Эона занимала Крайне значимое место во Вселенной Эклатон. Эон азартно ежедень открытий важных ткал немало И ответственно хранил в себе провиденья закон. Сей мир светился ярким золотом, сверкал на солнце броско И искрился на рассвете, завораживая дух; Тонул эфир в зеркальных, блещущих плезиром отголосках Птичьих пений, эйфорию мягко пестующих вслух. Пространство славного Эона впечатляло всех обширностью, Безмерностью участков для познанья жизни толщ, Что при развитии одаривало жителей двужильностью, Наградами нирван, вручало здравых глуздов мощь. Пестрила местность разновидных зон слоистой галереей, В коей с легкостью ужились знойный мраз и мразный зной, А эры ход обзаводился грандиозной эпопеей, Что несла в себе событья с бесконечной новизной. Душ свет счастли́во вековал в святой гармонии с природой, С золочеными полями, пряной дымкой под луной; Азурный, сиплый водопад будил в сердцах своею одой Нескончаемое чувство наслаждения мечтой. В цветастых парках оживленно жизни ария звучала, Консонанса сласть носилась, повсеместно сея лад; Пекарен маленьких душа бриошей запах источала, Притаившись средь орешен, облепивших променад. Вокруг стволов сиквой, брахихитонов лестниц винтовых Кудряшки гордо возлегали, на себе качая пьяц Округлых цепи, на которых души в море звуковых Стихийных волн творили мирного бытья златой форзац. Жильцы садов благоуханных и розариев висячих Ароматами чарующе поили весь народ; Нимфеек алых лепестки в чанах источников горячих Бликов роскошью красно́ бросались в топкий небосвод. Повсюду робко щебетали ручейки, дыша туманом, Кроткой терпкостью пьяня и рассыпая пузырьки, Питаясь сладостных, лесных мелодий вязким океаном И летая озорно друг с другом наперегонки. Средь парков, сквериков, садов и зон естественной природы Красовались пузырей стеклянных крупные круги, Что в зоне хладной лето бережно пекли в лучах заботы, В зоне огненной радели о зиме в ветрах пурги. Из рясных рощиц и аллей дорожки каменные вились В городишки, в коих жисть кипела пылко день и ночь; И всюду душами частички Яви с радостью творились, В каждой сфере жизни зрела рода душ святая мочь. Кругом ухоженные улочки и зданий круглых цепи В сочном цвете согревали и дарили духу ядь, Благоустроенность заполнила собой пустые степи И пески, где в созиданьи души впили благодать. Всеместно грелись стаи домиков округлых в солнца свете, Разноцветность радость сеяла средь душ в реальном сне, Бурлил Эон в связном развитьи, в сотворенья щиром лете И сияла счастьем каждая душа в своем окне. Ажур на стеночках домишек танцевал вальс с фонарей Неспящей и́скрой темной ночью, а при ве́лем свете дня Игрался с тенью мимо мчащихся, нырял в глубь их очей И вдохновлял на пробужденье в сердце творчества огня. Декоративные фестоны отдыхали над вратами, Всюду арок чудный вид взывал к творенью в жизни сна, В котором царствует блаженство, а обвитые цветами Капители побуждали взвиться в небо, где ясна Вся суть рожденья; средь шедевров неземной архитектуры Также было много зданий, коих вид для нас чужой, Зане́ мышленье душ Эона, их прожития структуры Сформированы чрез чувствованье сердцем и душой. Шарообразные строенья, мягких форм обилье точно Позволяли душам токами энергий управлять И не терять в углах потоки высших сил и очень прочно На дороге совершенствованья ценного стоять. На каждой улочке ютилась застекленная ротонда, В коей взращивалась пища, что творила плоть и дух; Не дожидаясь, солнца луч когда пробьет грань горизонта, Аппарат оранжереи грел в себе плоды витух, Пучочки зелени, рассаду, фрукты, овощи и рожь, Что насыщали души силой и вручали долголетье; Каждый день по малым улочкам катался с яством кош На автономном управленьи, защищенном нейросетью. На лужайках красовались деревянные кормушки, У которых собиралась живность е́жу пожевать, А на окраинах лужаек беззащитные зверушки Находили кров для сна и тех, кто сможет поддержать И залечить царапки, раны, разъяснить доверья кон И сотворительности суть, помочь в познаньи сотворенья, При котором круглый год открыт для младших душ загон, Что защитит легко и ходко от любого поврежденья. На участках альпинариев жужжали хором пчелки, В рощах строились системы обитанья для жучков И прочих местных насекомых — помощь им раскрыла щелки, Что явили путь к источникам энергий всех миров. И там же хрипы сталактитов береглись в пещерном токе, Чаш поющих мягко бархатная дрожь стелила плед Из нот целящих; он подобен утра манной поволоке Из тумана, кой в душе писал здоровый, вечный след. В песчаных зонах притулились искривленные строенья, В коих смелые идеи воплощались в жизнь при всех, Изобретателей талантливых и мыслящих скопленья В единеньи утверждали в эволюции успех. Лазурный цвет небес порою украшался стаей куцых Серебристых дирижаблей, открывавших городов Других реальности; их корпусы свершали ловко лутцы При швартовке к берегам искристых речек и прудов. Резные мостики над водных стежек шепотом шипучим, На себе раскинув зоны для сиесты тут и там, С особой нежностью висящих кресел круг шатали вьющим К сновиденью путь строеньем, что качало по волнам Младого ветра; схожих, качких эстакад лепная россыпь Распласталась по Эону, чтоб род блюл ряд важных норм И здравых правил сотворенья, отводящих от душ осыпь Эквилибра чувств в лице бессилья, устали, мглы форм. Эон наполнен был шедеврами различнейших искусств, Театром, живописью, музыкой, поэзией и танцем; Проявленья их играли на виолончели чувств, Разогревали душ ланиты вдохновения румянцем. Сущность творчества растила навык четко слышать сердце, Что с рождения вдыхало миролюбье, доброту; Любовь и чуткость наделяли даром к миссий норной дверце Нужный ключик отыскать, чтя строго духа чистоту. Покрытье базовых потребностей родов сплело основу, Что взвела молниеносно коллективный ум на пик Этапа нынешнего; души четко следовали зову Сердца собственного, чтобы миновать хандры тупик. Сознанья скорое развитье в Явь внесло ряды прогрессов, Мир всецело пропитался новшеств ярких чередой — На помощь к душам подоспели мастера рутин процессов С электрическим нутром, железной, умной головой, И отворили душам путь к наисвежайшим просветленьям По различным направленьям — души стали видеть суть Миров бытья, однако, чтоб открыться новым приключеньям, Им сначала предстояло опыт некий почерпнуть. Все души дружно и по кону света создали порядок В жизни, с помощью которого могли в высоты мчать, Который ладно ограждал всех от вибраций лихорадок И в единстве позволял Явь сотворять и изучать.
Эон дышал, он был живым, здоровым, вольным организмом, Сформированным по кону света душами снутри; Его устройство представлялось автономным механизмом — Совершенством, что способно житью полнить пустыри. Сей организм существовал и был цветущ ввиду единства Обитавших, развивавшихся в нем искренних существ; Их дар любви, святого виденья, добротного витийства Судьбы бережно окутал массой зижденья волшебств. Однажды души пробудили девять пламенных сердец — Все девять ко́ло золотых, все девять духов чистой жизни; И родился мир единства, открывающий колец Златых внушительную силу вопреки тьмы укоризне. В каждом сердце бился свойский ток особенных ручьев Из исключительных энергий, что несли в себе усладу Душ, познавших суть бытья, готовых в пестряди слоев Развитья ягоды вкушать, вдыхать новаций сфер тираду. Ток у каждого отдельного, живого жизни круга Задавал вибраций редких уникальный, хлесткий ритм, Кой маняще призывал к себе для вечного досугом Наслажденья тех, в чьих недрах найден отклик на зов видм Разнородных сотворенья сфер, чувств музыкой упоенных; В сих сферах души мчались по пути предназначения, Дарованного свыше, обуянного усвоенных Уроков рока сытью, приводящей мир в движение. Ток первого златого сердца враз в себя включал Созданье базовых энергий, что крывали душ потребность: В сотворительном питаньи — кто развиться в сем мечтал, Тот свое время посвящал творенью снеди, чтя чудесность Сотворительности формул; в теплом, славненьком жилье — Оно творилось теми душами, кто грезой одарен О росте в сфере твари зданий и о бережном витье Жилищ уютных, кто для зодчества развития рожден; В одежде — тот, кто возжелал творить шедевры в сфере моды, Вдохновлял всю Явь изящностью нарядов каждый день, С любовью души тканью лепой обеспечивал, комоды Набивал им одеяний нужных морем шустро всклень. Второе сердце автономного Эона вило ток Заботы искренней о здравьи Яви душ, аллелей, генов; Кто рожден с талантом к мягкому целительству, виток Новаций враз в Эон внедрял, вмиг устранял все корни тленов. Души, что росли в сей сфере, обладали ясным зреньем — Ясным виденьем, являвшим путь к святой защите тел От преждевременных больных развоплощений и к спасенью От течений дисгармоний, кои сеет беспредел От заболевшего сознанья, что в невежестве цветет И разрушает душ структуры, над собой их власть сжигая, К деструктивной слепоте сердца душ каверзно ведет И в эвфории вместе с чувствами и телом умирает. В здравья сфере души рьяно изучали разрушенье, Разрабатывали коны гигиены, спорта, снов, Всем душам Яви обеспечивали в жизни облегченье И с любовью продлевали караваны их часов. У сердца третьего златого ток наитьем обливался, Складно чувствию учил, тому, как облик свой найти; В сердцах заблудших душ вдруг свет всевышней и́скрой отражался И будил легонько, ласково, уснувших в забытьи. Весьма ответственной задаче отдавался тот тип душ, Который коны назначений все познал и в пустоте Способен был узреть частичку сотворенья, дикий буш Сухой души мог окультурить и понежить в чистоте. Сей сферы дивной просветители душ пламя разжигали, Гармонично открывали тракт к призваний данных спуду, Обучали сотворительности, навыку в кагале Контролировать сознанье, сотворять любовь повсюду. Ток четвертого златого сердца млел в единства скрыне И берег род душ от злого раздробленья в час невзгод; А жило сердце это в силу сформированной твердыни Всеми душами Эона — души чтили кон высот, Который явственно гласил, что в каждом обществе цветет Сад счастья только при толковом соблюденьи важных правил, Коих легкая основа в мирной Яви свет несет, Который истинной свободы луч давным-давно возглавил. Все прекрасно понимали, как творить энергий ток, Какой оттенок создавать согласно типу единений — В семьях, в парах и в родах, с кем делят творческий куток, И дружно строить мир Эона, мир взаимных уважений. Сердце пятое в цветах лимониата упивалось Юрким током естества, ныряло в жирандоля струи, Сотворенного из вод и флоры, в коем отражалось Вдохновенье душ, которым дан дар холенья не всуе. Души этой сферы бодро хлопотали над природой, С упоеньем сотворяли роскошь из плетистых роз, Способны были растолмачить, как поладить с непогодой, Сотворяли безошибочный годин-фоутрин прогноз. Животным помощь, садоводство процветали шустро, ловко, Души строили условья для сотворчества в судьбе На сотворительной основе, с пониманьем, что оковка Рушит Явь, а мудрость чувства сотворяет рок в волшбе. Эона живность и народ ученья ход имели схожий — Их развитье заключалось в достиженьи важных вех, Они сплоченно направлялись отыскать свой путь пригожий, Что откроется всецело, по́лно, разом лишь для тех, Кто мирной истине отдался и обрел души покой, Кто научился обучаться, изучать учений свет, Кто безвозмездно, безгранично, до безумия порой, Готов извечно познавать миров развернутый хребет. Ток у шестого сердца вязнул в электрических разрядах, В точной логике, в наук формальных крепнущем расцвете; Сфера сердца утопала в открывателей плеядах И в естественных учений чудотворном этикете. Кто рожден с призваньем роботов творить для всех сфер жизни, Кто особый склад ума обрел, чтоб вычислить число, Что души Яви вознесет в свет и очистит их от слизней Своенравного невежества, грязнящих зренья скло — Тот жизнь Эона по прямому зову сердца в упрощенья Сладкопевных родниках усердно, тщательно купал, Изобретеньями поддерживал святой процесс сращенья Яви душ и вместе с ними на высокий путь ступал. Седьмое сердце заливалось током творческой истомы, Вдохновляло мир Эона, в карамель искусств сходя, Сей сферы родственные души подрывали аксиомы, Сотворяя свой геза́мткунстверк вне эры забытья. В Эоне песни вились вольно, в нём ручьи мелодий сменных Раскрывали душ сознаний многоцветные сады; А красной живописи дивные шедевры в розгах венных Оставляли навсегда с фриссоном схожие следы. Литература отворяла дверь в броженья мыслей царство, Танцы враз в себе несли движенья мелоса и чувств, Скульптура сказочно бодрила освежающим бунтарством И взывала разыскать суть в сотворении безумств. Искусства души рисовали лик Эона с упоеньем, Помогали каждой сфере внешне сластью зацвести, Что насыщало весь Эон благоприятным настроеньем, Побуждало в единеньи сердцем-разумом расти. Восьмого сердца ток был тихим, жил особенной любовью К душам, что развоплотились, вдались в странствий бытие; В сей сфере души уходящего питали послесловьем, С юным странником общались, ткали в новое житье Комфортный путь ему, наполненный возвышенных вибраций Огоньками, что гнездились в чашах лотосов подвижно И в цветках прелестных примул, над которыми акаций Кисти пели «оду вечности души» весьма неслышно. Души сферы украшали флорой красочной светилища — Сады, в которых спали отступивших душ тела; Особо чуткие в дремоте изучали храм, хранилища Незримой стороны, что тайной, мистикой влекла. Собой светилище являло место мудрости и связи Рода душ с ушедшим странником, и место, в коем два Столь разных мира сотворяли вместе на познаний фазе Ту основу, что однажды даст ответы в поле сна. В девятом сердце ток в жемчужных, сотворительных потоках Развивал сознанье душ Эона, к руслам подключал Всевышних вод, что щедро ведали о жизней душ истоках, Проясняли, как вибраций светлых выискать причал. Сей сферы души изучали высшей силы характерность И влияние ее на тех, кто немощен во тьме, Кто не способен разглядеть энергий жизненных двухмерность И подвержен разрушенью, оказавшись в зла чуме. Все души факту вопреки, что ток всецело не исследован, Наглядно понимали сотворительности кон — Они стремились в единеньи строить мир, кой унаследован От предков, чтоб разведывать тайн Яви террикон. Они в глубокой инстинктивности по мудростям творили Судеб райские новеллы, наслаждались в гуще лет Плодами светлого развитья; в знаки смысл заложили И в добре любовь посеяли, Явь вывели на свет. Эона круг златых сердец журчал, укрывшись плотной сетью, Что скрепляла жизни сферы долговечно под собой, Умела души оградить от встречи с едким лихолетьем, Равномерно всех сплотить, пресечь системный разнобой, За счет чего все сферы без труда сливались в единенье, В коем души вили Явь, основу для открытий новых, Что доступно лишь тому, кто вне туманного плененья, Сердца стук согрел развитьем при сотворчествах путевых. Спела Явь в сердцах Эона, вместе с ней всех душ нутро, Оберегая весь народ от части токов разрушенья; Мир с восторгом услаждался из привольных дел ситро И делал шаг навстречу дням, несущим роду пробужденья.
В света сахарной истоме духа взращивая прыть, Эона души предавались сотворению шедевров В девяти сердцах; они стремились пламенно открыть Врата в духовный мир чудес неисчерпаемых резервов. В этой Яви было принято заботиться о духе — О своем, о духе душ, о духе времени и сил; Таких условий становленье не давало показухе Праздной варварски растлить суть потрясающих светил. Чистейший воздух был пропитан ароматом добрых мыслей, Что рачительно поддерживали благом этот мир; Все души радостно плескались в обретенном жизни смысле, Смаковали сотворяющийся в сердце эликсир, Который нежно-жгучей трелью безмятежно заливался; Эта песнь с рожденья в душах устраняла тела глушь — Вселяла ценное призванье; вдруг глас сердца пробивался И в желанье превращался, ограждая от баклуш Битья, ведь жажда влиться в дело жизни истинно священна, Руку с пылом приложить к подъему сферы в мир блаженств Столь важно; враз тогда срабатывает верно, вдохновенно Эволюций механизм для прогрессивных совершенств. В Эоне каждая душа любимым делом занималась И рождала окрыленно ряд творений день и ночь; В кругах легко взаимопомощь средь всех душ произрасталась С привилегией, которой обладает в море кочь. Народ прекрасно сознавал, что братство рдеет на рассвете Пробуждения сознанья и сердечного прозренья — Век сей кажет уясненье, что в душ жизненном сюжете В единеньи чтимом род помножит райские мгновенья. Души истово стремились сохранять Эона жизни И усердно друг для друга сотворяли бор добра, Их дни парили в вышине доверья, в щедром гуманизме, В чистоте душевной масти родникового сребра. Здоровье душ Эона, крепость тел, их жизненный уклад Входили честно и достойно в благоденствия фавор, Ведь всем известно было — бедность духа ткет творенья глад И нарушает с равновесностью и светом договор. И коль сомнительной душевной боли сумрак проберется В уязвленный поневоле край споткнувшейся души, Она в тот час, незамедлительно, поспешно соберется В испытаний душ скрипторий, чтоб увидеть миражи, Что обновят режим сознанья, представленье о единствах, И излечат от тревог, испугов, лени и обид; Грез суть в скриптории поведает, как справиться в меньшинствах Со страданьями, дареными непознанной Лилит, Что неизведанною тайной оставалась для народа И внушала легкий страх, дробила путь в эфир небес; Однако света кон казал, что в сердце кроется свобода От паденья — сердце в праве сотворять моря чудес. Эона души с интересом относились к сей энергии Непознанной, в ней зрелся пусть чумной, но нужный прок; Когда душа пленялась мрачной красотой дурной элегии, В процессе тьмы инверсии рождался новый ток, Который дух обогащал и душу мчал мгновенно к выси Просветлений, защищенность от гниений подавал И позволял душе расти, купаясь в неги бенефисе, И обрушивать на Явь изобретений велих вал. Душа Эона зрела вглубь при столкновеньи с мрачным током И проникшую энергию в себе меняла враз С надежной помощью скрипториев, с их кладезем уроков, Огранялся дух усердно — душ невидимый алмаз. Скрипторий щедро развернул в Эоне зданья филиалов Шаровидные, в которых души взращивали дух; Как только сердце отвечало на глас сумрачных сигналов, Душ сознание неслось изжить зачинщиков разрух. В момент отважный прохождения целящих испытаний, Полоскаясь в зазеркалье и трудясь в мистичном сне, Эона души запускали колесо дум процветаний, Что вращалось над скрипторием верховным в вышине — И в этот миг весь мир Эона мятной белью озарялся, А клубы тумана звездного окутывали край; В круженьи облик колеса в шар чудотворный превращался, Повсеместно пробуждал желанье строить зрелый рай. Сие живое колесо носило имя «Сорфаталь» И возвышалось в горной зоне над лазуревым хребтом Скалистых гор, где в самом центре угнездилась синклиналь, На коей званивал скрипторий под видений душ пластом. Ныряли души в звездный пар, в всечудных странствий колесо, В шар, что сверкал, играл хрустальными, златыми лепестками — Те вертелись в коло, в плясе вили круг двойных лассо, Ведя сердца в мир просветленья за резными облаками. Только души про дальнейший шаг развитья не знавали, Лишь все дружно мчались строить сотворительный каркас, Всецело вверившись законам, сказку в жизни создавали И не знали о грядущем спектре чувственных проказ, Не допускали дум о том, в каких открытьях мир увязнет, Не имели представленья, что однажды в тихий час, На огнедышащей горы угорье света луч погаснет И из недр явит шуйцу, что завертит в пальцах глаз.
Словарь
* издале́че — (устар.) издали; * плези́р — (устар.) удовольствие, забава; * пе́стовать — нянчить, любовно выращивать, воспитывать; * двужильность — большая сила, выносливость; * глузд — (устар.) ум, рассудок; * эпопе́я — историческое событие, охватывающее значительный временной период и имеющие большое значение в жизни народа; * консона́нс — гармоничное сочетание нескольких звуков; созвучие, благозвучие; * пья́цца — площадь; * раде́ть — заботиться, проявлять усердие, старание по отношению к чему-либо; * ря́сный — изобильный, нанизанный во множестве, гроздьями; * ядь — еда; * ве́лий — великий; * зане́ — (устар.) так как, потому что; * е́жа — еда; * притули́ться — пристроиться, примоститься; * стёжка — дорожка, тропинка; * зи́жденье — созиданье; * ко́ло — (устар.) круг; * тира́да — длинное эмоциональное высказывание; * ви́дма — казённое имение, находившееся в пользовании служащего взамен жалованья или в дополнение к нему; * снедь — еда; * всклень — полностью, до краёв (обычно о жидкости); * алле́ль — одна из возможных форм одного и того же гена; * развоплощение — выход души из материального тела после выполнения всех необходимых, выдвинутых задач на время пребывания в материальном мире; * эвфори́я — (устар.) эйфория; * просветитель — наставник в Эоне; * скры́ня — сундук, ларец, шкатулка; * лимониа́т — светло зеленый изумруд; * жирандо́ль — фонтан, бьющий несколькими струями; * годи́на — пора, время, ознаменованные важными общественными событиями; * фоутрина — непогода; * скло — (устар.) стекло; * геза́мткунстверк — произведение искусства, синтезирующее различные формы искусства; * фриссо́н — трепет, дрожь, мурашки по коже; * ме́лос — напев, мелодия; * странник — развоплощенная душа в Эоне; * светилище — место пребывания материальных тел душ после развоплощения; * кочь — старинное морское двухмачтовое парусно-гребное судно; * бор — большая приливная волна; * элегия — лирическое стихотворение, проникнутое грустью; * не́га — состояние полного довольства, жизнь без нужд и забот; * бенефи́с — момент высшего успеха; * синклина́ль — в геологии вогнутая складка, ядро которой сложено более молодыми слоями; * шуйца — (устар.) левая рука
