asleepAccomplice

- А там что? - крикнул кто-то из туристов, столпившихся за моей спиной.

Мы все повернули головы. Тот парень показывал на пустой постамент.

Экскурсовод пожал плечами.

- Видимо, кого-то забрали на реставрацию. Встречается сплошь и рядом. Так, вам пора за покупками!

Радостно зашумев, группа бросилась смотреть сувениры. Я отстала, снова открыла камеру на телефоне.

Мне хотелось перевести дух и сделать ещё несколько фотографий.

Эгида Афины. Гроздья винограда в руках Диониса. Зеркало Афродиты. Я так увлеклась деталями, высеченными из белоснежного мрамора, что сама не заметила, как оказалась около пустого постамента.

На лавочке дремал парень в черной толстовке. Решив не тревожить его, я нырнула в тень у ближайшего дерева - посмотреть фотографии.

За спиной раздались шаги.

Я бы проигнорировала их - кто только не гуляет по парку - если бы не знакомый голос. Экскурсовод весело спросил:

- Ну как, выспался?

- Ага, - я услышала что-то похожее на зевок. - Спокойная группа?

- Да, очень!

Выглянув из-за дерева, я увидела, как Гермес забирается на постамент. А парень в толстовке тер глаза и говорил:

- Спасибо! Ты так меня выручаешь. Эти утренние экскурсии...

- Да мне только в радость, - Гермес перебросил жезл в правую руку. - Не торчать же здесь целыми днями.

Улыбнувшись, он поднял кадуцей.

И стал неотличим от других статуй в парке.

178/366

Одна из историй, которые я пишу каждый день - для творческой практики и создания контента~

Пока он загибает уголок страницы и выбирает другое кресло, бросаю взгляд на уборщика. Тот орудует выбивалкой, не обращая на нас внимания. Сложно прочитать лицо, которое наполовину скрыто под маской. А меня зовут на триста двадцать пятую смерть.

— Готово! — Вера взводит курок, будто делала это сотни раз.

Щурюсь, глядя в дуло пистолета. Этот способ умирать хорошо мне знаком. Раздаётся хлопок, надо схватиться за грудь, осесть на сцену, посмотреть в зал…

Звука выстрела я не слышу.

В голове что-то взрывается.

Падаю я слишком реалистично — ударившись о доски. Руки тянутся к лицу, размазывая что-то липкое, вязкое. Паника в голове кричит голосом мамы. Она мне говорила. Все говорили после того случая: нельзя играть со…

— О боги, Лана! — кто-то хватает меня за плечи. — Лана, прости!

Не могу открыть глаза: веки слиплись, слишком жжётся. Паника сменяется злостью. Ну кто так промахивается? Она должна была выстрелить в грудь, а не в лоб!

— Держи, — вторая рука ложится на плечо. — Вот.

— Это что, растворитель?!

— Обычная вода! — голос Иосифа.

Мягкое касается лица. И так противно, а теперь я ещё вся мокрая буду. Поднимаю руку, пытаясь защититься, но один глаз наконец-то открывается.

Вера и Иосиф поддерживают меня за спину. У Веры пистолет в руке, глаза широко распахнуты. Уборщик тычет в лицо какой-то старой тряпкой, но она смывает фальшивую кровь, и я не возмущаюсь.

Морщась от боли — в лоб словно хоккейной шайбой попали, — аккуратно ощупываю голову. На пальцах вода и алая жидкость со знакомым запахом. Вера шмыгает носом.

— Прости! Прости, пожалуйста! Я никогда в жизни не стреляла в кого-то. Я такая неловкая!

— Вообще-то получилось, как у опытной киллерши, — говорит Иосиф, опуская измазанную красным тряпку. — Прямо в мозг.

— Так не туда надо было! Господи, у тебя на лбу будет огромный синяк, — Вера пытается вцепиться себе в волосы, но получается не очень.

В этот момент раздаётся голос Пети:

— Ребят, я что-то зачитался. Пора смотреть?

Кажется, синяк расцветёт не только на голове, но и на заднице, которой я ударилась об пол. Иосиф помогает подняться; я убеждаю Веру, что не обиделась. Меня слишком часто убивали, чтобы обижаться на такое. Она не виновата; зато я теперь лучше понимаю, какие эмоции испытывает застреленная подругой актриса, — пригодится для пьесы.

Смываю остатки крови в туалете, возвращаюсь в гримёрную, ищу фен. Дверь открывается — и я сталкиваюсь с Иосифом, который пришёл в компании метёлки для пыли.

— Ты будешь переодеваться? Я тут поработать хотел.

— Нет, — разматывая провод фена, говорю я. — Дежавю какое-то.

— В смысле, в жизни всё как в книге? — спрашивает он.

— Да. — Я на секунду задумываюсь. — Нет. Не только.

Иосиф смотрит на меня слегка сощурившись. А потом пожимает плечами и направляется к полкам с гримом, париками, копиями пьес, забытыми стаканчиками из-под кофе.

— Пыль сама себя не уберёт.

Я успеваю сбегать домой: нормально вымыть голову и прийти в себя. На вечерний спектакль мы идём вместе с Алсу. Закрывая дверь подъезда, она говорит:

— Сегодня сидела в очереди на кастинг и нашла ключи. За подкладку завалились, представляешь?

— И как прошло? Кастинг, в смысле.

— Сказали, возможно, перезвонят, — она пожимает плечами. — Но ты ведь знаешь этих режиссёров.

Любой актёр в курсе: нормальную работу найти очень трудно. Контракт в маленькой труппе, которая едва держится на плаву, — уже неплохо. Слушая болтовню Алсу, рассматриваю людей в сквере у театра. Они едят мороженое, смеются, фотографируются у фонтана. Может, кто-то из них собирается на спектакль? Тогда вскоре они увидят мою триста двадцать шестую смерть.

Грим, причёска, пакет с фальшивой кровью отправляется в декольте. Поправляю его, когда в гримёрку врывается Ольга: без чая, зато с паникой на лице.

— У нас ЧП, — говорит она, не поздоровавшись. — На спектакле будет Виталий.

Виталий Сергеевич — владелец театра, кинотеатра и другой развлекательной недвижимости. В некотором роде он владеет нами. От его прихоти зависит, будет ли труппа играть дальше или разлетится искать новую работу. 

Я видела его один раз, и то мельком. Всё, что я знаю, — Ольга безумно его боится. Не могу удержаться от лёгкой улыбки, потому что сейчас она выглядит так же, как я, когда просила снять меня с роли Лидии. Сжимает и разжимает кулаки, обводит нас напряжённым взглядом, пока я стараюсь сделать серьёзное лицо.

— Он хочет посмотреть спектакль. А у нас только половина билетов раскуплена! Надо выложиться на все сто! — Ольга выдыхает и мотает головой, голос становится стальным. — Так, никаких ошибок! Играем как в последний раз. Если кто-то забудет текст — придушу!

Она вылетает в коридор. Юля тянет:

— Девочки, вам конец.

— А тебе что, нет? — бросает Алсу.

— А я тут на подработке.

Мы смеёмся, пусть и не слишком весело. Тянусь закрыть дверь, которую Ольга не потрудилась запереть, когда слышу голоса. Надо же, она отчитывает Игоря. Успеваю взглянуть на его недовольное лицо, покрасневшие щёки — ну кто так гримируется? — и хлопаю створкой.

Нужно позаботиться о своём выступлении.

Я отлично умираю в конце второго акта. Выхожу на поклон в окровавленном платье, скольжу взглядом по первым рядам, пытаясь найти того, кто вгоняет Ольгу в дрожь, но занавес опускается. Когда я, смыв кровь, возвращаюсь на сцену, он сам находит нас.

Ольга не кричит и не ругается; Петя тоже непривычно тихий. Зато Алсу с сияющей улыбкой и свежим макияжем — когда успела? — рассказывает о своей роли.

Это она зря. Даже тот, кто в театре не разбирается, мог заметить, как она переигрывала сегодня.

Останавливаюсь у занавеса, разглядывая работодателя издалека. Я думала, он будет в костюме, знаете, типичный образ бизнесмена. Но он ограничился безупречно выглаженной рубашкой и жилетом. Лицо выбрито до блеска, на переносице очки в тонкой оправе. Такой мог бы сыграть литературного критика. Или писателя, если правильно костюм подобрать.

— …нужно больше рекламы, — говорит он. — Я рассчитываю на хорошие сборы у нового спектакля.

Ольга кивает; руки спрятаны в карманы пиджака.

— У меня есть знакомые журналисты и пара блогеров. Они хотели бы увидеть спектакль для начала. Вы можете организовать закрытый предпоказ? На следующей неделе?

У меня отвисает челюсть. Неделя на репетиции?! Да я по-настоящему на сцене умру! Но Ольга рассыпается в словах:

— Конечно, попрошу костюмершу ускорить работу! Мы каждый день репетируем и на выходных тоже.

— Ага-ага, — он смотрит на телефон. — Я рад, что вы смогли поставить спектакль текущим составом. А говорили, нужны ещё актёры.

На секунду на лице Ольги мелькает гримаса боли. Но она скрывает её почти как профессиональная актриса. 

— Да, конечно, — бормочет она. — Часть пьесы пришлось сократить. Без дублёров сложно, но мы справимся. Не хотите взглянуть на декорации? Нам пригодятся некоторые улучшения.

Ольга утягивает Виталия за кулисы, а Алсу подкрадывается ко мне и шепчет на ухо:

— Видела, как он её? — От неё пахнет средством для снятия грима. — Пищевая цепочка!

— Почему цепочка? — спрашивает брошенный сестрой Петя.

— Потому что Ольга ест нас, а он — её. Он большая рыба, — Алсу разводит руками и широко распахивает глаза. Переигрывает, но выходит неплохо. — Хочу такой быть. Большой рыбой. Хищницей.

— Ты и так актрис с потрохами ешь.

Мы оборачиваемся: у левой кулисы стоит Игорь. Руки в карманах куртки, через плечо перекинут рюкзак. Алсу бросает в ответ:

— Да иди ты!

Игорь отвечает кривой усмешкой:

— Я и пошёл. Домой. Подальше от вас всех!

Петя бормочет, что подождёт сестру. Алсу тянет меня в гримёрку и, стоит нам оказаться одним, шепчет:

— Думаешь, я сегодня хорошо играла? Боже, я так старалась! Интересно, он заметил? А вдруг он в этом не понимает ничего и просто хочет денег на нас заработать. Хотя почему «вдруг», так и есть.

— Всё в порядке, — шепчу я в ответ.

Надеюсь, у этой лжи не будет последствий. Не хочется её расстраивать! В труппе достаточно людей, которые проходятся по нашей игре. Кстати, непривычно, что сегодня разбора не было и можно рано домой уйти. Только рюкзак найду, куда он мог деться?

— Алсу. — Она оборачивается от зеркала, опуская помаду. — Ты не помнишь, я с рюкзаком на сцене была?

Она пожимает плечами.

— Может, там бросила. Пойду, проверю.

— Тебя подождать? Я просто ещё в магазин хотела успеть.

Смотрю на часы над зеркалом: осталось пятнадцать минут до закрытия супермаркета у дома.

— Иди. Завтра увидимся.

Алсу убегает в сторону выхода, а я тороплюсь к сцене. Петя ушёл, голоса Ольги и Виталия раздаются из коридора. Рюкзака тут тоже нет, и пару минут я стою, глядя в тёмный зал, на ряды пустых кресел. Точно помню, как оставляла его в гримёрке. Хотя я же ещё на кухню за водой заходила. Может, он там?

Устремляюсь в коридоры; чем дальше от сцены, тем меньше горящих лампочек. На кухне пусто. Голоса стихли, кажется, я осталась одна во всём мире. Но за углом скрипят половицы — от чьих-то осторожных шагов?

Невольно замираю. Всё в порядке. Это очень старое здание. Надо бы ещё раз проверить гримёрку: я не могу идти домой без телефона и ключей. Сворачиваю за угол, выдыхаю с облегчением — никого тут нет.

И свет выключается.

Это как резкий удар по затылку: всё хорошо, а через секунду — темнота. Хватаюсь за стену. Почему моё дыхание такое громкое? Поскрипывания театра похожи на шаги, на шёпот, на всё, что я могу представить. Темнота кромешная, будто я с силой зажмурила глаза, но это не так.

Вот она, смерть. Настоящая. Та, которую я пытаюсь удержать на сцене.

Заставляю себя сделать глубокий вдох — нас так учили бороться со страхом. Всё в порядке. Электричество вырубилось, такое бывает. Ольга говорила, Виталий жалеет деньги на обновление здания. Ты сотни раз ходила по этим коридорам: от кухни к гримёрке, а оттуда к выходу; можешь и с закрытыми глазами справиться. Не отрывая ладонь от стены, делаю шаг вперёд. И ещё один. Я смогу добраться до гримёрки, я смогу…

Впереди скрипят доски. Старое здание, очень старое. Я точно знаю, ничего пугающего во мраке нет. Но скрип раздаётся снова и снова, в ритме шагов. Кто-то идёт? Кто-то остался после спектакля, или её призрак наконец-то явился за мной?

Свет ослепляет на пару секунд. Закрыв глаза руками, слышу голос:

— И что ты тут делаешь одна в темноте?

Никогда бы не подумала, что буду рада уборщику!

— А ты? — выдыхаю, не отрывая ладони от глаз.

— Проверяю, все ли двери закрыты, — спокойно говорит он. — Ольга Валерьевна велела.

Прошу проводить меня к гримёрке. Мы пробираемся по коридорам вместе, под свет фонарика, как в фильме ужасов. Сейчас из-за угла появится призрак-убийца. Это должно быть шуткой, но как-то не смешно. Спрашиваю:

— Тебе не страшно?

— Нет, — отвечает Иосиф.

Конечно, не он же застрял здесь один и без света.

— А тебе… — он не договаривает, я вскидываю руку.

Впереди слышится знакомый звук.

Это звонок моего телефона. Ну конечно! Обгоняю Иосифа, торопясь на зов. И почему я сразу не попросила Алсу мне позвонить? Ничего, сейчас заберу рюкзак, выберусь из тёмного театра и скоро буду дома!

По привычке нажав на выключатель, распахиваю дверь в тёмную гримёрку. Иосиф направляет фонарик внутрь.

В этот раз я не кричу. Зато его спокойствие наконец-то даёт трещину:

— Твою мать!

Я уже видела её — а трюк, повторённый дважды, не так интересен. Но сердце всё равно пропускает удар. Потому что посередине комнаты лежит мой рюкзак с тёмными пятнами крови на нём. А рядом — отрезанная голова Ольги.

Присев на корточки, понимаю: копия очень грубая. Дешёвый искусственный парик, подстриженный под Ольгу, слишком ровная, восковая кожа. Страх и эффект неожиданности — вот что заставляет поверить. Как и на сцене. Затаив дыхание, притягиваю рюкзак, голова поворачивается, и я ойкаю.

Почему я нервничаю? Она же не живая.

Луч света дрожит. Проверяю карманы: телефон на месте. На нём один пропущенный, номер не определён.

Мне всё это не нравится.

Включаю фонарик и начинаю водить световым пятном по стенам, зеркалу, даже под голову пытаюсь заглянуть. Она должна быть здесь.

— Что делаешь? — шепчет Иосиф.

Не знаю, почему темнота располагает к шёпоту, но тоже понижаю голос:

— Ищу открытку.

— Какую открытку?

Объясняю, что рядом с уничтоженным чаем Ольги, кровавым зеркалом Игоря и мёртвыми цветами Алсу кто-то оставил открытки с цитатами. Мастер розыгрышей забавляется с нами, подбрасывая сувениры.

Но сейчас я открытки не вижу. Иосиф прерывает поиски:

— У нас нет времени. Нужно закрыть театр.

— Но мы не можем оставить голову в гримёрке!

Я к ней почти привыкла, а вот Алсу точно не захочет гримироваться рядом с этой штукой. Куда её деть? Не в холодильник же прятать.

Иосиф закатывает глаза.

— Я завтра приду пораньше и разберусь. Пошли.

Он звенит ключами, запирая дверь. Тёмные коридоры театра не такие пугающие, если пробираться по ним вдвоём. По пути домой думаю: сделать копию головы из папье-маше не так уж легко. На это способен человек, у которого есть опыт и руки растут из правильного места.

Я пытала Игоря. А может, стоило поспрашивать Веру?

Утром я прохожу длинным путём, чтобы застать Веру врасплох. Чуть не сворачиваю не в тот коридор, спускаюсь по неудобной лестнице с высокими ступеньками и наконец оказываюсь в подвале театра.

У нашего лабиринта богатая история. Я слышала, когда-то по ночам здесь давали закрытые представления бурлеска, и при появлении полиции все сбегали через потайной выход. Или что директор следил за актёрами, точно зная, когда они старательно учат роли, а когда — ленятся. Наверное, Лидия могла играть в таком театре. Или она предпочла бы сцену побольше? Как бы она открыла дверь? Выставила одно бедро вперёд, взялась за ручку и распахнула створку.

Эффектно появившись на сцене, встречаюсь взглядами с Петей и Верой. Нет, Вера мне и нужна, но Петя… Его я увидеть не ожидала.

Тем более в таком странном образе.

За ночь на его руках отросли длинные, острые когти, а на голове — рога. Несколько секунд мы смотрим друг на друга, и, забыв о Лидии, я говорю:

— Чем это вы тут заняты?

Вера предлагает сесть в уголке и выпить чаю. Он оказывается слишком горячим — не могу удержать кружку в руках, ставлю на пол, рядом с ножками неудобной табуретки. А Петя ловкими движениями накладывает на лицо грим.

— Один мой друг снимает короткометражку. Позвал меня на роль главного демона! Сегодня будут пробы в костюмах.

Прячу лицо за кружкой. Нет, грим смотрится отлично, но Петя с его полным неумением играть — ещё и главный демон? Хорошо, что он не ждёт от меня ответа.

— У его команды уже одиннадцать тысяч подписчиков на YouTube. Может, однажды он и сериал снимет! Обещал меня позвать.

— Классный грим! — выдаю я.

Ни капли не кривлю душой: когти и рога выше всяких похвал, а теперь он ловко лепит высокие, острые скулы.

— Да, ещё линзы нужны, — вмешивается Вера. — У меня куча разных, сейчас подберём!

Вот подходящий момент. Я не ждала, что рядом будет Петя, но он так увлёкся накладными клыками — крутыми накладными клыками, — что может и не услышать.

— Великолепные рога. Ты сделала?

Сейчас Вера ответит: да, слепила из папье-маше или ещё чего-то, я намекну на голову Ольги, и разговор выйдет в нужное русло. Но, проведя ладонью по ёжику белёсых волос, она улыбается:

— Нет, Петя сам. Слепил из пластики, представляешь!

— Сначала хотел из глины, как меня сестра учила, но это слишком сложно. Смотри, они тут к ободку крепятся, а он чёрным покрашен.

И правда, красивые рога, очень…

— Профессиональные.

— Он вообще молодец! — Вера треплет Петю по плечу и протягивает ему контейнер с линзами. — Скоро меня будет учить.

— Я сначала хотел реквизитом заниматься, а не играть, — говорит Петя, вставляя в глаз красную линзу. Ещё одна — и образ главного демона готов.

Ёрзая на пыточном табурете, дую на чай. Это усложняет дело. Петя вертится перед зеркалом, позволяя рассмотреть рога, когти, острые зубы. Неожиданно острые. Никогда не думала, что Петя, неловкий и смешливый Петя, может быть таким.

Играть он не умеет. А как насчёт розыгрышей?

Что, если он — самый главный демон?

— Лана. — Я дёргаюсь, чуть не проливаю на себя чай. — Ты просто так зашла? Или с костюмом проблемы?

Сглатываю комок в горле и говорю:

— Нет, просто так. Спасибо за чай!

Поднимаюсь по лестнице, спешу к гримёркам. Надо бы осмотреть голову. Может, там есть подпись, ярлык — любая зацепка.

— Эй!

Дёргаюсь, чуть не врезаясь в стену. Иосиф показывается из смежного коридора и манит меня рукой.

— Что?

— Тише, — шепчет он, осматриваясь по сторонам, будто стены могут видеть. — Иди сюда!

Мы пробираемся в незнакомую комнату. Ровные ряды стеллажей, книги, папки — такую скорее представляешь в библиотеке, а не в театре. Кажется, это архив. Никогда тут не была, хотя зачем мне? Тем более пыли здесь столько, что я чихаю. А он, как всегда спокойно, говорит:

— Ольга сказала навести здесь порядок.

— Да это займёт вечность!

— Согласен. И мне не так много платят за эту работу.

Хочу сказать: «Мне тоже», но снова чихаю.

— Тут интересно, — он оглядывается на полки. — В этих документах можно найти немало историй.

Его взгляд на миг становится мечтательным. Словно уборщик не здесь, в пыльной комнате, а где-то далеко-далеко. Но он быстро возвращается на землю:

— Знаешь, та голова. Она пропала из гримёрки.

Теперь падаю на землю я.

— Что? Как пропала?!

— Пропала, — пожимает плечами он. — Я пришёл утром, а её нет.

— Но ты же запер дверь.

— Конечно! Ты тоже помнишь.

Мы переглядываемся, и я вспоминаю одну из наших первых встреч, когда мы стояли у кабинета Ольги, а он поворачивал ключ в замке.

— Это мог сделать любой, у кого есть копия ключа или кто умеет взламывать замки, так?

— Логично, — кивает Иосиф.

— Но ему пришлось бы проникнуть в театр?

— Если у него — или неё — есть ключи от гримёрки, может, и от театра тоже?

Моя очередь говорить:

— Логично.

Телефон в кармане вибрирует. Алсу пришла на репетицию и ждёт в зале.

— Мне пора.

— Хорошо, — кивает он. — Увидимся позже. Хочу тебе кое-что показать.

— Что? Где?

У меня ещё много вопросов, но он отрезает:

— После репетиции.

Я хочу остаться, но Иосиф отворачивается к полкам, а телефон разрывают новые сообщения — ждать Алсу не умеет. Отыгрываю я плохо, потому что мысли далеко. Ольга ругается особенно жёстко; вместо чашки с чаем у неё в руках мог бы быть кнут надсмотрщицы. Неудивительно, что я забываю текст.

Петя приходит в середине репетиции, уже без грима. Получает пятиминутную лекцию о недопустимости опозданий и улыбается в ответ на крики сестры. Она машет рукой и продолжает:

— Так, показ для спонсоров через шесть дней. А у нас ничего не готово!

Алсу, накинув чёлку на глаза, завывает: «Шесть дне-ей». Петя хихикает; Игорь смотрит на нас мрачно. У него на лице написано: «Не трогайте меня. Не разговаривайте со мной». Зато он единственный, на кого не кричит Ольга.

Вступая под свет софитов, он преображается. Ни одного лишнего жеста, ни одной ложной эмоции. Сцена кажется для него слишком маленькой.

Ему, как и Лидии, подошло бы что-то побольше.

Очередная глава последнего из моих крупных текстов.

Соцсети с моими историями - если вам интересно~

Ещё кто-то говорит, что дама преподавала биологию в университете.

Может, поэтому в её растениях было что-то особенное.

Круглый год в её квартире распускались цветы. Появлялись новые листочки и побеги. Дама тратила долгие часы на то, чтобы поливать, пересаживать и удобрять их.

А растения требовали всё больше пищи.

Это был лишь вопрос времени, когда их голод перестанут удовлетворять обычные удобрения. Однажды ночью - а кто-то говорит, что это случилось днём - дама взяла секатор и постучалась в дверь соседки.

Больше ту никто не видел. Зато у цветов появилось сытное удобрение.

Один за другим из подъезда исчезли все соседи - а растения захватили несколько новых квартир.

Дама ловко орудовала секатором. Побеги тянулись по стенам, опутывали мебель, которая стала никому не нужна.

Кто-то из жильцов успел найти новый дом. Но многие - исчезли без следа среди ветвей и листьев. Опустели подъезды, погас свет в окнах.

Полицейские пытались проникнуть в дом, чтобы найти пропавших жильцов - или то, что от них осталось. Рабочие хотели отключить свет или залить пестицидами растения - тут версии тоже разнятся.

Кто-то из них тоже пропали в доме. А те, кто смог вырваться, рассказывали о зелёных стенах, которые будто дышат. О ветвях, касающихся лица, о побегах, которые пытаются опутать ноги.

О тени, что скользит среди растений.

Я слышала очень много версий этой истории. Даже не знаю, какую выбрать.

Но твёрдо знаю несколько вещей.

Есть заброшенный дом, в окнах которого никогда не горит свет. Зато в них можно увидеть зелёную стену растений, тянущихся к солнцу.

Есть люди, которые попадают даже из центра Города, посреди спокойного дня.

И есть я. Я никогда не подойду к этому дому, даже если мне пообещают много денег и отмену всех экзаменов в университете.

Потому что я верю в тень, кем бы она не была.

В тень женщины, которая сжимает в руке садовые ножницы.

177/366

Одна из историй, которые я пишу каждый день - для творческой практики и создания контента.

В левой руке графиня сжимает хрустальный шар; свет играет на его гранях. А за её спиной художник нарисовал дюжину воронов.

На каждой экскурсии рассказывают легенду про эту графиню. Историю о том, как она увлекалась черной магией - и симпатичными юношами.

Горе тому из них, кто вызвал гнев графини. С помощью чёрной магии она превращала их в воронов - тех самых, что живут в парке.

Конечно, всё это байки. У нас в Городе таких много. Но эта мне особенно нравится.

Может, причина в том, что я люблю гулять по парку - и слушать хриплые голоса воронов.

А может, в том, что я могу прикоснуться к этой истории.

Моя подруга, она не слишком тянется к отношениям. Могу её понять - мы не успеваем поспать, не то, чтобы влюбиться.

Но некоторые парни не принимают отказов. Один из таких преследовал её несколько недель: поджидал у корпуса и в подъезде, снимал на телефон, прожигал взглядом.

Мы ничего не слышали о нём уже несколько недель. Подруга в ответ на все вопросы лишь пожимает плечами и загадочно улыбаются.

А над её фамильным замком кружат чёрные вороны.

176/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день - для творческой практики и создания контента.

Лишь шестерни эскалатора продолжают вращаться.

Сколько времени проходит, прежде чем показывается последняя ступенька, никто не знает. Юноша убирает телефон в карман. Девушка спешно ищет закладку между страницами.

В вагоне она снова откроет книжку и удивится, как много успела прочитать.

Женщина, занявшая следующую ступень, чувствует себя неожиданно отдохнувшей.

Время набирает привычный ход. Пассажиры разбегаются по вагонам.

Теперь, когда вы знаете эту тайну,

может, в следущий раз заметите, как эскалатор замедляет ход.

175/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день - для творческой практики и создания контента.

— Это не твоя гримёрка.

Я всё же вскрикиваю и, метнувшись назад, врезаюсь в диван. Нельзя так пугать людей! В зеркале отражается Иосиф, замерший у приоткрытой двери. А поверх лица и сетки трещин — кровавые буквы:

«ОТКАЖИСЬ ОТ РОЛИ»

Скользнув по надписи взглядом, он заходит в гримёрку, закрывает дверь и шепчет:

— Это твоих рук дело?

— Что? — смотрю на ладонь, на которой осталось немного фальшивой крови. — Нет! Я просто зашла, дверь была открыта!

Он прислоняет швабру к стене и дёргает за ручку. Та безвольно болтается.

— Замок кто-то сломал.

— Господи, что за кошмар? — не могу оторвать взгляд от кровавой надписи. Считала Игоря мастером розыгрышей, а тут его самого… разыграли.

А ещё оставили записку.

Наконец замечаю конверт, весь в пятнах крови. Вскрываю его и вытаскиваю такую же карточку, как на полке с чаем у Ольги. Ещё одна цитата из нашей пьесы.

«Мы оба отлично играем, не правда ли?»

— Что за день? — делаю пару шагов назад и снова падаю на диван. — Сначала голова, теперь вот это. Надо рассказать Ольге.

— Да, пожалуй, — кивает уборщик.

— Она точно взбесится. Я же хотела от роли отказаться, — киваю на зеркало. — Как для меня написано. 

— От роли? Какой?

Рассказываю уборщику, что произошло перед репетицией. От десятка окровавленных отражений рябит в глазах. Иосиф слушает молча, а когда я уже не надеюсь на реакцию, говорит:

— Знаешь, а мне кажется, ты бы неплохо сыграла Лидию.

Приоткрыв дверь, он выглядывает в коридор. Не веря услышанному, переспрашиваю:

— Думаешь?

Пожав плечами, он берёт коробку сока с тумбочки. Тоже тянусь к ней — не очень вежливо, но в горле жутко пересохло, — а Иосиф отстраняется. В первый раз я вижу на его лице что-то, кроме спокойствия.

— Ты чего?

— Лучше тебе это не пить. А то Ольга и тебя выгонит из театра.

Отбираю сок, нюхаю горлышко, осторожно касаюсь жидкости губами. Рот обжигает знакомый вкус. Я такое пила в училище, на первых курсах.

— Это что, виски?

— А выглядит как сок, да? — он возвращает коробку на место. — Если это очередная шутка, то очень странная. Я бы посмотрел, что ещё интересного тут есть, но надо проверить, чисто ли на сцене.

— А мне гримироваться пора.

Поднимаюсь с дивана и, уже держась за сломанную ручку, спрашиваю:

— Думаешь, я бы правда хорошо сыграла?

— Почему нет? — отвечает он.

— Но это вне моей зоны комфорта.

— Творчество — и есть выход из зоны комфорта.

Улыбнувшись, киваю на зеркало.

— Так всё и оставишь?

— Проверю сцену и вернусь. Думаю, Игорь видел и не такое. 

А может, он сам это и устроил. Но нет времени думать о розыгрышах: если не успею к выходу, Ольга убьёт меня по-настоящему.

Алсу закончила с гримом, её платья нет на вешалке, сумка брошена в углу. Странно, что она сама не сидит в кресле, залипая в телефоне— героиня Алсу выходит во втором акте. Наверное, отошла за кофе или в туалет. Дверь распахивается; Юля, одна из наших приглашённых актрис, появляется на пороге. Она играет мою жёсткую, несгибаемую мать, которая не остановится, пока не найдёт убийцу дочери. Особенно забавно, если знать, что я на пару лет старше. Но грим творит чудеса.

Пока мы вместе переодеваемся, я нет-нет, да и кошусь на неё. Не блондинка, но кто мешает надеть парик? Вера поколдует над костюмом, и получится отличная замена мне.

— А ты бы хотела сыграть роль Лидии?

— В той пьесе про немое кино? — она устраивается перед зеркалом, берёт в руки кисточку. — Да, я спрашивала Ольгу. Но она отказала.

— Интересно, почему?

Зачем отказывать нормальной актрисе и звать на роль живой труп?

— Из-за денег, наверное. Я бы попросила побольше, чем ты.

— Попробуй попроси у Ольги прибавку, — задумавшись, отвечаю я. — Подожди, а откуда ты знаешь, что меня взяли?

— Алсу сказала.

Не успевает она продолжить, Петя стучит в дверь. Ольга постоянно использует брата для мелких поручений, компенсируя ужас, который он выдаёт на сцене.

— Пять минут!

— Чёрт! — Юля усиленно гримируется, я пристраиваю пакет с фальшивой кровью под платье.

Всё происходит, как и должно: меня убивают в триста двадцать четвёртый раз, падаю в кресло. Лёжа в крови, кошусь в зрительный зал: сегодня людей совсем мало. Под жиденькие аплодисменты мы выходим на поклон. То ли все в городе спектакль видели, то ли игра Пети зрителей спугнула. Занавес опускается, и труппа облегчённо выдыхает.

Ещё одна смерть прошла успешно.

Проверяю душ — никаких трупов. Быстро смываю грим и остатки крови, меняю платье на свитер и джинсы. В гримерку тянется алая дорожка; приятно знать, что уборщица больше не будет кричать.

Пробираясь к выходу, замечаю свет на сцене. Может, Иосиф старательно убирает кровавые пятна? Хочу перекинуться с ним парой слов — но сталкиваюсь с Ольгой. 

Она осматривает прожекторы — один из которых уже неделю не горит — и что-то бормочет себе под нос. Не самый лучший момент, но, надеюсь, необходимость тратить деньги затмит мысль о моём предательстве. Да и про розыгрыши стоит рассказать.

Чтобы не быть голословной, достаю из рюкзака открытки — доказательства произошедшего. Окликаю Ольгу, махнув рукой, пересекаю сцену. Обычно меня останавливает пуля или лезвие кинжала.

Но сегодня — её крик:

— Что это у тебя?!

— Это? — кошусь на открытки. — Да, я как раз хотела расска…

— Дай!

Она вырывает карточки из рук. Они сейчас в пепел превратятся от одного взгляда. Не знаю, какая реплика тут подойдёт, но Ольга сама выдаёт:

— Где ты это нашла?!

— В вашем кабинете, — сама не понимаю, почему перехожу на «вы». — И в…

— Так! — Дёргаюсь, словно от удара. — Ты ничего не видела! И никому не говори про них, ясно?

— Но я…

Мне столько нужно ей рассказать. Про Игоря, который сам себе зеркало кровью обливает и подменяет сок на виски — хотя про это лучше не стоит. Про отрезанную голову и роль, которая не даёт мне нормально жить! Но Ольга рычит, сминая карточки рукой с острыми алыми ногтями:

— Никаких открыток не было, понятно?

— Ага, — выдыхаю я.

Безопаснее всего сейчас кивать и пятиться. К счастью, Ольга, кажется, выпустила пар. Спрятав смятые картонки в сумочку, она говорит:

— Иди домой! Где Петя?

Она удаляется искать брата, а я тороплюсь к выходу. На улице понимаю: Ольга так меня запугала, что я ничего не успела сказать про роль.

И чем ей открытки не понравились? На мой взгляд, намного безобиднее трупа Игоря и отрезанной головы.

Алсу, которая куда-то пропала после спектакля, стучится ко мне почти в полночь. С собой у неё бутылка вина и роллы.

— Отпразднуем успех?

— Скорее поражение, — отвечаю я, отправляясь за бокалами.

С ногами забравшись на кресло, она отбрасывает копну волос за спину и рассказывает о рекламе зубной пасты, в которую её взяли — «Не зря потратила деньги на то отбеливание!» — а ещё о подкасте про жизнь актёров.

— Не заплатят ни копейки, но есть возможность рассказать о себе на большую аудиторию, — Алсу разливает вино по бокалам. — Ты выучила роль Лидии?

— Продолжаю учить. Очень непривычно, много текста, — киваю в сторону листов, испещрённых пометками. У меня ручка скоро кончится!

— А что говорит Ольга?

— Ничего! Мы до этой темы не дошли.

Рассказывать про розыгрыши? Нет, не стоит Алсу волноваться, а то не сможет сдержать эмоций, начнёт переигрывать ещё сильнее. А она гладит меня по плечу:

— Ох, бедняжка! Но ничего, ведь на меня Ольга вообще каждый день орёт, и пока жива.

— Да ладно, — вздыхаю я. — В конце концов, мне здесь нравится.

Это не вино ударило в голову; мне правда здесь нравится. Алсу, Игорь, Вера, даже Петя, пусть он и не умеет играть, — отличные коллеги. А Ольга пытается выжать из нас хороший спектакль, привлечь зрителей, максимально сэкономив деньги прижимистого владельца.

— Роль не такая уж сложная, — выдыхаю я.

— Конечно. Может, Ольга её сократит, — Алсу наклоняется ко мне, шепчет, будто нас подслушивают. — А может, тебе стоит постоять за себя? Не делать того, что не нравится?

Пожимаю плечами.

— Когда Ольга на тебя смотрит, думаешь не как постоять за себя, а как бы не наложить в штаны.

Алсу хихикает. Больше о роли Лидии мы не говорим.

У репетиции есть ритм.

Алсу отбивает его носком ноги по доскам пола. Петя шепчет слова себе под нос, Игорь щёлкает ручкой, а я на сцене как в первый раз. Куда делись все годы опыта, все триста двадцать четыре сыгранных трупа? Распахивается дверь, в зале появляется Ольга с чашкой чая.

— Так, парни, тащите реквизит! — приказ отдаётся эхом среди пустой сцены. 

— Вообще-то это должны делать… — Игорь ловит испепеляющий взгляд Ольги. — Ладно!

В зале появляются простенькие декорации: муляжи камер, зеркала, несколько стульев, бокалы — пустые. Сделать так, чтобы они казались полными, — наша работа. Помогая переносить мелкие предметы, надеюсь, что про Лидию забудут. Спрятаться бы за кулисами, но там занято.

Иосиф наблюдает за нашей работой из тени. Могу его понять, зрителям всегда интересно, что происходит за закрытыми дверьми театра. Встретившись со мной взглядом, он шепчет:

— Итак, будешь играть Лидию?

— Куда деваться, — закатываю глаза.

Уже вживаюсь в роль примадонны. 

Первые несколько сцен проходят без меня. Ольга заставляет остальных повторять снова и снова, размахивает пьесой, чуть не проливает чай. Наконец она выдыхает и вытирает рукавом пиджака пот со лба.

— Сойдёт. Так, давайте попробуем сцену, где есть все. К столу!

Остальные рассаживаются, изображая сцену в ресторане. Вера ещё должна подобрать реквизит — продукты, которые из зала будут казаться настоящими, но не испортятся и после сотни спектаклей. Ольга кричит:

— Лана, быстрее! Ты нас задерживаешь.

Иосиф продолжает подглядывать из-за кулис. Нет, неважно, стоит о нём забыть. Говорю себе: спокойно. Представь, что это обычная роль. Что твою героиню скоро убьют, и всё закончится. Три реплики, четыре — и всё закончится.

— Лана, больше уверенности! — кричит Ольга. — Давайте заново!

Мы повторяем четыре раза, и я остаюсь жива. В плохом смысле.

Ольга велит переходить к следующей сцене. Бокал-реквизит чуть не выскальзывает из потных рук. Алсу хлопает по плечу и говорит:

— Вот видишь, всё получилось! Как ощущения?

— Страшно.

Она улыбается:

— Держись. Умираешь ты лучше, чем живёшь. Но мы справимся!

Мне приходится пережить ещё две сцены, пока Ольга не объявляет перерыв. Подхватываю рюкзак, из него выпадают ключи и зарядка.

Молния расстёгнута.

В нашем маленьком театре никто не ворует. Но я работала в множестве других мест, и там люди такими милыми не были. Быстро проверяю вещи. Телефон, кошелёк — всё на месте, кроме книги. Не сразу понимаю, что и она осталась в рюкзаке, на самом дне. Исчезла только суперобложка.

Ни саму книгу, ни мою закладку не тронули. 

— Лана, пойдёшь пить кофе? — кричит Алсу.

Застёгиваю рюкзак, перебрасываю через плечо. Наверное, сама сняла обложку и забыла дома. Вчетвером мы выбираемся из театра, переходим дорогу и занимаем столик на улице.

Алсу достаёт телефон, поправляет волосы, улыбается в камеру. Игорь заказывает кофе по-ирландски и, снимая ложечкой шапку сливок, говорит:

— Вчера ходил к Вере на примерку. Она показала свой новый фальшивый пистолет.

— О, и мне тоже! — подхватывает Алсу.

— Радовалась, как ребёнок новой игрушке.

Вера милая, хотя и немного странная. Во всех театрах, где я работала, реквизиторы и костюмеры были такими; должно быть, это профессиональное. Молчание прерывает Петя:

— А вы бы могли убить конкурента ради хорошей роли?

Я чуть кофе не выплевываю. Алсу вскрикивает, как всегда, слишком эмоционально:

— Боже, конечно, нет!

— Ой, что ты, — Игорь фыркает. — Ты бы застрелила кого угодно. Или зарезала.

— С чего бы вдруг?

Они смеряют друг друга взглядами. Я хихикаю, но по лицу Алсу видно: она шутку не оценила. Не хочу, чтобы мрачный Игорь испортил день, и быстро перевожу разговор на отсутствующих рабочих — которым Ольга могла бы и заплатить.

К концу репетиции меня можно выжимать. Построив нас на сцене, Ольга толкает речь:

— Так, спектакль через три недели. Репетировать будем каждый день. И на выходных тоже! Никаких прогулов. Если мы провалимся, — она понижает голос, — владелец прикроет нашу лавочку. Ему нужен прибыльный театр, а не чёрная дыра для денег.

Что ж, у моего позора есть дедлайн.

Алсу говорит, у неё пробы в какой-то детективный сериал, и, махнув рукой, убегает. А мне пора сходить за продуктами.

В такие моменты понимаю желание Алсу стать известной, богатой актрисой. Успешным и состоятельным не надо тащить тяжелые пакеты вверх по лестнице, а потом два часа готовить. Не знаю, это работа по дому захватывает — или я не хочу садиться за пьесу? Закончив с ужином, нахожу в холодильнике увядающие яблоки и пеку шарлотку. Пока она стоит в духовке, стоит бы повторить пару сцен, но я лежу с телефоном на диване.

Пирог готов — такой ароматный, им надо поделиться. Отрезаю половину и беру запасные ключи от квартиры Алсу. Поднимаясь по лестнице, замечаю забытый пакет с мусором у двери.

Хотя, нет, для мусора форма какая-то странная.

Щёлкает свет — датчик реагирует на движение, — и я вижу букет цветов. Ого, Алсу ближе к званию популярной актрисы, чем думает. Непонятно только, что за цветы. Похожи на розы, но выглядят странно.

Сделав последний шаг, понимаю: это и есть розы. Но они давно увяли: головки поникли, лепестки потемнели. В пьесе есть сцена, где ведущая актриса получает букет мертвых цветов. Эта роль, она не даёт мне выбраться, вцепилась и не отпускает.

Звонок телефона эхом отдаётся в подъезде. Чуть не уронив пирог, достаю трубку из кармана. 

— Алло? — голос отдаётся эхом среди бетонных стен.

Это Вера, просит завтра прийти на репетицию пораньше, «поработать над спецэффектами». Быстро прощаюсь и кладу трубку. Букет, увы, не исчез, так и лежит у двери.

Пора взять себя в руки. Ты отыграла столько смертей, неужели увядшие цветы выведут тебя из равновесия? Открываю дверь, оставляю пирог у Алсу на кухне. Обматываю руку пакетом и несу букет к мусоропроводу. Не стоит ей знать об этом.

Под цветами спряталась ещё одна карточка. На ней знакомая цитата:

«Ты не можешь игнорировать меня. Я покажу тебе!»

Хочу отправить открытку вслед за букетом, но прячу в карман, сама не знаю, зачем. Главное, Ольге не показывать. Заперев дверь, думаю: это уже не похоже на розыгрыши.

Скорее на преследование.

Новая глава последнего из моих крупных текстов.

Соцсети с моими текстами - если вам интересно~