Небо было зловеще чистым, и на нем крупинками рассыпались крохотные звезды. Темный прямоугольник выступил на фоне далекого леса. Я подошел вплотную. Внутри будки было тихо. Я как можно более сдержанно постучал в окно – ответа не последовало. Завыл ветер и поднял в воздух высокие волны снега. Неразборчивый шепот тысячи голосов пронесся над огромным полем перед лесом. Мне показалось, что над каменными ступенями рядом с террасой из захваченных потоками воздуха серебристых частиц выглянуло и возвысилось полупрозрачное бледное лицо. Желтый лунный диск осветил ужасающий оскал.

Страх вскружил мне голову. Я настойчиво повторил стук – в будке загорелась одинокая лампочка, на потолке заиграли бесформенные черные пятна. На секунду свет в каморке погас, и я уловил в своих мыслях признаки пробуждающейся тошнотворной пустоты, что хотела подчинить мою волю и затянуть в темную, влажную яму, из которой исходил стойкий запах трупного смрада. Я увидел там собственное тело, испещренное продольными алыми полосами и крупными водянистыми волдырями. Толстые, напитанные кровью, черви пожирали мои внутренности.

Ослепительное, горячее пламя прогнало омерзительный образ. Знакомое и кажущееся теперь добрым пожилое лицо выглянуло за стеклом. Щелкнул шпингалет и наружу высунулся мясистый пурпурный нос. На меня уставились два недовольных оловянных глаза. Сторож обнажил золотые зубы и зашевелил пухлыми, сухими губами. Я не мог разобрать того, что он мне говорил. Возникло ощущение, словно на мою голову накинули тугой обруч. Он крепко сдавливал мне череп, тупая боль бурным потоком ворвалась в сознание. Густые брови сторожа были высоко вскинуты. Я сосредоточился на движении его рта: вялый розовый язык выползал из бездонной черной пропасти и щекотал влажное нёбо. Я приблизил руки к собственным губам и погрузил палец в глотку – никакого шевелящегося обрубка у себя я не нащупал. В приступе паники я начал издавать стонущие, мычащие звуки. Плотная дымка сковала плоть и рассудок, мысли окунулись в ледяные, глубокие воды апатии, медленно опускаясь на самое дно. Меня тянуло к земле.

Из окружающего меня липкого тумана возникли крепкие руки, обхватили мое тело и с такой силой встряхнули, что обруч на голове с треском лопнул. Удушающая пелена развеялась потоками свежего воздуха.

Сторож тяжело дышал, склонившись надо мной. Я в полубреду объяснил ему причину беспокойства – тот странно на меня посмотрел, смерил взглядом и молча направился к сараю. Я как во сне, не задумываясь, последовал за ним.

Сторож дернул замок. Из-под осипший двери выскочил заяц, который помчался наутек прямиком к отелю. Крепкий, полноватый мужчина зашел внутрь, вытащил из сарая керосиновую лампу и начал заливать туда топливо, нечленораздельно бормоча и охая. Я остался стоять снаружи.

На черных квадратных окнах играли призрачные блики. Особняк, затаив дыхание, наблюдал за двумя приближающимися фигурками. Глухой рыжий огонек в правой руке сторожа молчаливо освещал нам путь. Небо затянулось странной пурпурной дымкой, луна словно ощерилась и вскоре приобрела багровый оттенок. Присущий мне страх исчез наподобие того, как умолкает ветер перед грядущей бурей. Тьма сомкнулось над нами полукольцом, указывая единственную дорогу. Посторонние звуки пропали, и теперь я отчетливо слышал лязг болтающейся ручки светильника, шелест собственной одежды и скрип сапог сторожа. Всем звукам в унисон вторило далекое мутное эхо. В свете лампы сторож казался старше: его щеки обвисли, глаза глубже запали в глазницы, нос потерял свой пунцовый окрас.

Мы поднялись по ступенькам и вступили на террасу. Гладкий каменный пол был вымощен мозаикой. Сторож был ничуть не удивлен огромным сугробам, окаймляющим балюстраду. Я решил, что он знает о происходящих странностях в этом отеле, но заговорить об этом вслух я не отважился: что-то в выражении его лица меня насторожило.

Мы толкнули тяжелую дверь и вошли внутрь. На лестничной площадке всюду горел неестественно яркий и резкий свет. Сторож опустил светильник и посмотрел на кучу разбросанных осколков в огромной блеклой луже посреди этажа. Мы одновременно подняли головы. На лоб приземлилась капля, и я часто заморгал. Сторож стал подниматься вверх по отвесным ступеням (и ведь раньше они не были настолько неестественно высокими). Его лицо было озабочено стекающей по стенам воде. Должно быть, он решил, что я именно поэтому его позвал, – из-за лопнувших водоносных труб.

Хлюпающие сапоги сторожа издавали странные звуки, словно кто-то кашлял. Обо мне он, казалось, забыл и теперь шел далеко впереди, шмыгая вновь порозовевшим носом.

Где-то наверху скрипнула дверь, и все погрузилось в тягучую, густую тишину. Только стук капель воды об поручни плотным эхом разносился по бездушному отелю. Этажи погрузились в кроваво-алый мрак. Частички пыли мерно парили в рассекающих темноту огненно-красных полосах лунного света. Стены необычно сверкали и словно ожили. Я приблизил руку и прикоснулся к склизкой, вязкой эссенции – она со всех сторон стекала по стенам к моим ногам. Леденящий холод пробежал по спине. Я вдруг почувствовал, как воля стремительно покидала мое тело. Ноги подогнулись в коленях, и я упал в промозглую серую жижу. Вновь появившийся обруч сомкнулся на моей голове и начал давить на череп, приручая мой рассудок. Обхватив голову, я стал рвать на себе волосы в попытке сорвать с себя непрошеного паразита.

По дому прокатилась вибрация устрашающей мощности. Стекла окон потрескались и лопнули, разлетевшись в щепки. Искрящиеся в алых лучах осколки зависли в воздухе. Кругом опускался липкий черный туман. Мое тело ослабло и обмякло, я припал к железным прутьям перил. Мрак вокруг меня словно забурлил и запенился. Теперь сами стены начали сползать, обнажая свою истинную личину. Я ощущал, как плавилось мое лицо, я начал задыхаться в удушливой багровой тьме. Откуда-то издалека, словно из спрятанного от меня мира «живых», до моего слуха донесся чей-то, будто режущий воздух ножом, пронзительный крик (неужели это был голос сторожа?). Я прирос к каменному полу, безотчетно начал становиться частью этого жуткого особняка.

Мне показалось, что я на мгновение перестал существовать. Обруч настолько крепко сдавливал череп, что я физически ощущал хруст собственных костей. В ушах стоял гулкий звон. Воля меня бросила, оставив после себя зияющую бездну. В освободившееся пространство незамедлительно вторгся мертвый туман. В момент, когда он ко мне резко прикоснулся, я узнал правду о себе. Я понял, что всегда стремился избежать распростертых лап смерти, но теперь, очутившись в этих цепких когтях, мне было страшно возвращаться к горькой жизни, ибо мой отказ от нее избавлял и освобождал меня от всей боли, от всех предрассудков.

Теперь я – часть мертвого. Я слился со стенами, с темнотой, с кровавой луной, став частью беспроглядного, но такого опьяняющего и сладкого тумана, прощающего мне все те глупости, что я успел натворить за жизнь.

Теплый предрассветный солнечный луч коснулся моего влажного лба – за мной гнался день, обгоняющий ночь. Нет, не бывать этому! Не надо погонь, не надо преследования! Это было мое добровольное решение – потушить себя в этом холодном тумане.

Склизкая субстанция наполнила всего меня изнутри, и теперь начала густыми серыми комками выползать изо рта. Влажная лестница зашевелилась, затрещала и начала уносить меня далеко в глубокую черную пропасть, в самые недра земли. Теперь и все предметы вслед за мной отказались от своего примитивного и жалкого существования и приобрели свое абсолютное бессмысленное значения – у них пропали присущие им цвета, формы, запахи. Молекулы рассыпались на атомы, а те, ярко вспыхнув, оставили после себя лишь тьму. Вместе с ними начал исчезать и я, так как сам состоял из безжизненных кусков материи. И я, следуя их примеру, потерял свою форму, я прогнал из себя жизнь. Теперь все стало проще, я сам – тупой, безмозглый слизняк, одноклеточный организм. Однако не все оказалось таким волшебным, каким прикидывалось на первый взгляд, ибо я вновь ощутил накатывающий, как снежный ком, и пожирающий мою иссохшую душу страх. Перед моим взором стоит в своем величии неподвластная ничему и никому вечная заледенелая чернота, дует в лицо равнодушный вакуум. Я отказался от мыслей, желаний и тревог, чтобы увидеть НИЧТО.

НИЧТО беспечно и легкомысленно отобрало мою волю, но не освободило от страха, не укрыло меня от стылого дыхания пустоты. Нет, я больше не хотел идти сюда. Здесь холодно и зябко, мне нечем здесь дышать! Я был не готов бесцельно слоняться по пустотам без надежды. Я лишь хотел спрятаться тут, переждать жизнь, но не желал бояться того, что могу навечно потерять собственные мысли, ведь в этой пустоте, в этом неподвластном разуму НИЧТО не существовало даже понятия «мыслить». Здесь навсегда пропадали в бездонной пропасти душа и разум, тут стирался сам человек. Здесь ничто больше не теряло смысла, и ничто больше его не приобретало.

Тьму вдруг вновь начали прорезать тонкие солнечные лучи. В однородном мраке они освещали кривую, ухабистую дорогу. На коленях, весь содрогаясь и плача, я двинулся по ней. Не понимаю, откуда у меня появились силы ползти. Казалось, что сердце обратилось неукротимым пламенем, которое ЖЕЛАЛО гореть. Новое чувство озарило мое сознание и начало неумолимо возвращать мне волю и тело. Я больше не ощущал собственного лица. Его буквально расплавило до такой степени, что я не мог нащупать выпуклости на месте носа. На глаза опустились тяжелые веки, которые мешали видеть путь. Я прикоснулся к горячей груди, и там под ребрами неумолимо выстукивала марш жизнь. Обруч сполз с расплавленной кожи на плечо и свалился во мрак позади.

Вдруг белый заяц вынырнул из черного пространства и побежал по дороге. Его мех сверкал золотом в нежных солнечных лучах, и мне было проще ориентироваться. Я понял, что ползу вверх по спирали. Колени сильно кровоточили. Пальцы рук были стерты до такой степени, что проступали кости.

Впереди показалась высокая дверь, ведущая в мой номер. Тут я заметил, что очутился на песчаном берегу моря. Вода ласково захлестывала меня пенистыми волнами, розоватые гребни обрушивались на расцарапанную спину. Теплая пена бурлила и залечивала раны. Я, наконец, выпрямился и побежал прямиком на дверь. На мраморном небе ярко сияли одновременно рыжее солнце и алая луна. Дверь неустанно приближалась. Зайца больше нигде не было видно. Я бежал и чувствовал свободу в душе. Легкий бриз обдувал некое подобие моего лица. Горячий песок приятно обжигал пятки. Высоко в небе пронеслась стая пестрых птиц.

Жизнь вновь наполнила себя смыслом и образами. Каждый камешек под моими ногами, каждая песчинка вновь обрели свою роль в этом мире. Но именно в этот момент я осознал всю свою ничтожность и глупость. Именно я придавал смысл всем окружающим меня объектам. Только я ощущал лучи ослепительного солнца, легкое прикосновение ветра, лишь я различал звуки разбивающихся о берег волн.

Песок начал затягивать ноги. Я остановился рядом с дверью. Пальцы чуть не дотягивалась до выступающей ручки. Мне не хотелось возвращаться обратно в жуткую пустоту, но и здесь я не чувствовал себя целостным и законченным. Я вновь падал куда-то в глубокий колодец, мысли окутывало голубой дымкой.

Всюду кипела жизнь, обливаясь соком свободы. Моя личность распалась на два независимых обломка, которые стремились перетянуть на свою сторону принадлежащий мне разум. Я не хотел принимать выдуманную для меня шаблонную реальность. Мне захотелось крушить и ломать, я впал в слепое отчаяние. Появилась ненависть ко всему. Я хотел освободиться от всего и перестать быть поневоле частью не значащих для меня вещей. Я желал обрести личное понимание происходящих процессов, по-своему чувствовать и видеть.

Возникло желание вырваться из вязкого желе собственной придуманной реальности. Вены на руках вздыбились, жуткой вопль вырвался из груди. По животу текла бежевая жижа. Я плавился и вскоре должен был исчезнуть, но мне больше не хотелось возвращаться обратно в НИЧТО. Теперь я навсегда решил, что буду бороться со всем тем, что диктует мне правила, что отбирает мою независимость и захватывает мои мысли. Я, как змея в пустыне, отчаянно выкручивался и изворачивался под знойным солнцем и призрачной луной. Зыбучий песок затягивал меня в свое мертвое царство, однако мои ноги тут же налились необычайной силой. Кулаком правой руки я образовал дыру в двери. Сердце бешено стучало. Я с силой дернул ручку, но та не поддалась. Я с трудом выполз из золотистого омута, весь украшенный сверкающими белоснежными песчинками, взял разбег и, как можно быстрее переставляя ноги, побежал. Песок больше не обжигал мне ноги, ибо я парил над ним, рассекая раскаленный добела воздух.

Наконец дверь слетела с петель и с грохотом упала на грубый зеленый ковер, – а вместе с ней повалился плашмя на пол и я. Подняв тяжелую голову и всматриваясь сквозь поднявшуюся пыль, я понял, что нахожусь в своей комнате. Солнце давно сияло высоко над горизонтом и теперь слепило мне глаза. Черное пальто, надетое на мне, было мокро и разодрано в клочья. В камине лежали холодные, обуглившиеся черные угольки. Издали на меня смотрел своим единственным глазом белый циферблат с часовой стрелкой на девяти. На плечи навалилась невыносимая усталость. Мои ослабленные руки сотрясались от судорог, перед глазами кружилась и плыла кровать. Я дополз до ее высоких ножек и облокотился на край, положив голову на мягкое одеяло. Приятная, сладкая слабость неуклюже расползалась по телу.

Где-то вдали, словно сквозь сон, я услышал шарканье ботинок на лестнице. Чуть приоткрыв глаза, я увидел в дверном проеме крепко сбитого сторожа. Под мышкой он держал искалеченную тушу мертвого зайца.

Сладкий сон неумолимо овладевал сознанием. Из последних сил я поднял отяжелевшие веки. Сторож спокойным, безучастным взглядом обвел мой номер. Не смея больше сопротивляться усталости, я погрузился в дремоту.

Конец