TemnovStory

Уильям волнительно ходил по комнате в ожидании. Он нервозно щёлкал крышкой от часов на цепочке. Периодически подскакивал к окнам, отодвигал занавеску и вглядывался: на вход в здание, едва освещаемый керосиновым фонарём; на ночную пустынную улицу, по которой днём то и дело сновали туда-сюда кареты, повозки и редкие автомобили.

Затем садился в кресло, ёрзал, вставал и снова ходил по комнате. В печной трубе ветер, посвистывая, усмехался. Изредка ветру вторили пароходы своим китовьим гулом.

Наконец в дверь осторожно постучали. Уильям подскочил в кресле, вынырнув из томительного плена ожидания. Он снял цепочку, отодвинул щеколду и открыл дверь.

Через порог переступил вороватого вида невысокий мужчина с картонной коробкой в обеих руках.

– Хвоста не было? – спросил Уильям.

– Нет, – ответил Шон.

– Тебя никто не видел? – спросил Уильям и жадно выхватил коробку у Шона. Взвесил её в руках и аккуратно поставил на письменный стол из тёмного дерева.

– Да нет, говорю же, – устало прошипел Шон и поправил кепку с острым козырьком.

Ночь заботливо окружила Шона незаметностью в его тёмном деле.

Уильям спешно открыл ящик стола и вытащил оттуда бумажный конверт, плотно напичканный банкнотами.

– Как договаривались, – он вручил конверт Шону. Наклонился к нему и прошептал: – Жду тебя на рассвете, нужно будет вернуть это на место.

– Я своё дело знаю, – серьёзно ответил Шон. – Удачи вам, мистер Стед.

Он снова поправил кепку, слегка кивнув головой, и покинул кабинет журналиста.

Уильям стоял и слушал удаляющиеся шаги. Он снова прильнул к окну, когда входная дверь шумно захлопнулась за местным воришкой. Уильям вглядывался в ночь индустриального района, повисшей над туманной Англией, чтобы убедиться в отсутствии лишних свидетелей.

Он облизнул губы и вернулся к долгожданной коробке. Аккуратно разрезал бечёвку, опоясывающую её так туго, будто внутри находилось что-то очень опасное. Что-то, чему нельзя покидать коробку.

Уильям достал из коробки цилиндр с осторожностью, словно поднимал на руках ребёнка из яслей. Он с замиранием сердца разглядывал головной убор в хиленьком свете керосиновых ламп. Ничто в цилиндре не выдавало той таинственности с которой Уильям относился к нему. Это была обычная чёрная шляпа, которую носят джентльмены.

Мужчина аккуратно на вытянутых руках перенёс цилиндр в соседнюю комнату, которую заблаговременно подготовил для исследования. Комната освещалась десятком свечей. Керосиновые лампы Уилл не стал зажигать в этой комнате, чтобы вредные примеси не помешали чистоте эксперимента.

Он бережно положил цилиндр на стол, на котором стояли несколько свечей, линейки, циркули, карандаши, химические препараты, дневник для записей, ***. Рядом, на столике поменьше стояли накрытые тканью клетки с мышами, кроликами и голубями.

Уильям сделал глубокий вдох и начал проводить измерения. Затем открыл дневник и написал быстрым крючковатым почерком:

Цилиндр Дориана Блэка

(иллюзиониста и шарлатана)

Объект представляет из себя обыкновенный головной убор в форме цилиндра из очень мягкого шёлкового плюша. Жёсткая основа из нескольких слоёв марли, проклеена шеллаком. Швы, прикрепляющие верх и поля к тулье, скрываются под начёсом плюша. Имеет характерный блеск. Лента вокруг тульи цвета сирени. Ручная работа, выполнена филигранно, мастер неизвестен.

Высота снаружи: 8.6 дюймов

Высота внутри: 8.4 дюйма

Ширина снаружи: 9.2 дюйма

Ширина внутри: 9 дюймов

Верхний диаметр: 10 дюймов

Нижний диаметр: 11.2 дюйма

Уильям засунул руку в нутро шляпы и прощупал подложку – никакого двойного дна и механизмов. Он перевёл взгляд со дна цилиндра на дневник, чтобы сделать запись, и тут же рука провалилась вглубь шляпы. Уилл медленно поднял цилиндр на левой руке. Тот повис в районе локтевого сгиба. Но внутри было недостаточно места, чтобы рука поместилась в цилиндре настолько! Он натянул цилиндр до плеча. Вращал рукой, шарил где-то под слоем реальности, но ничего не ощущал.

Он занервничал и снял шляпу с руки. Поставил на стол. Отдышался. Сердце заволновалось. По телу пробежала волна мурашек.

Журналист пошарил в кармане и достал монетку номиналом в 1 пенни. Подбросил её пальцем. Монета звонко закружилась в воздухе и упала на дно шляпы под пристальным взглядом Уильяма. Затем он проделал то же самое, но не глядя на дно цилиндр: подкинул монетку, она зазвенела в воздухе, он подставил цилиндр под неё и отвёл взгляд, приблизив ухо к шляпе. Монетка продолжала звонкое падение так долго, будто упала в бездонный кратер. Уильям посмотрел вглубь цилиндра и пощупал его ладонью. Эхо полёта звенящей монетки отдалённо доносилось сквозь слои ткани.

– Не может быть! – прошептал он сдавленно. Тут же он бросился записывать:

При отсутствии зрительного контакта, дно цилиндра перестаёт существовать. Глубина пространства вне пределов цилиндра неизвестна, но по ощущениям колоссальна…

Он задумался, достал карманные часы из ящика и сверил время со своими, лежавшими в кармане жилетки. Не отводя взгляд от циферблата часов на цепочке, он погрузил вторые часы в цилиндр и подержал их там пару минут. Потом достал и сравнил время – часы из цилиндра отставали на две минуты. Он судорожно бросился записывать:

Опыт с парой карманных часов показал, что вне пределов цилиндра время останавливается. Предполагаю, что там нет времени, либо оно присутствует в изменённом виде.

Уильям достал из клетки мышь и опустил в цилиндр, отведя взгляд. Подержал пару минут в ладони “за гранью” и вытащил. Осмотрел мышонка – тот выглядел обычно. Уилл повторил эксперимент ещё на нескольких мышах и сделал запись:

Пространство вне пределов цилиндра пригодно для жизни. Опыт на мышах не показал летального исхода.

Затем Уильям достал из клетки самого большого упитанного серого кролика. Он постарался поместить его в цилиндр, но тот не влезал по габаритам. Тогда мужчина отвёл взгляд от головного убора и тут же почувствовал, как кролик с лёгкостью провалился сквозь дно шляпы и пропал в неизвестном пространстве, выскользнув из рук.

Сердце Уильяма ёкнуло, он представил себя на месте кролика, как он летит в бездну неизвестности, не видя под собой дна. Он прильнул ухом к шляпе, но ничего не услышал.

– Но как же он их достаёт оттуда? – озадаченно спросил он себя и засунул руку в цилиндр, щаря в поисках кролика. Он представлял себе, как пальцы вот-вот коснутся мягкой шерсти. Он жаждал наткнуться на ухо или спинку кролика. Мысли о том, что животное может укусить ищущую руку, его не посещали. И вот, наконец он наткнулся на что-то похожее, мягкое на ощупь, но холодное. Пальцы соскочили.

Он попробовал снова. Сконцентрировался. Представил кролика в своей руке. Нащупал. Резко вытащил.

Его взору предстал живой кролик. Но белый. Это не тот, которого он опускал туда.

– Что за чёрт? – удивился Уильям и осмотрел кролика. Тот брыкался и пытался вырваться из захвата. На его лапах и возле пасти при внимательном рассмотрении виднелись красные пятна. Но кролик не выглядел раненым, скорее упитанный и одичавшим.

Мужчина прошёл с кроликом в кабинет и положил его в коробку из-под цилиндра. Закрыл её и сверху положил пару книг, чтобы тот не сбежал.

Вернулся в комнату с цилиндром. Шляпа покорно ждала на столе. Уильям снова, отведя взгляд, запустил в неё руку по плечо, наклонился и посмотрел под стол, со слабой надеждой ожидая увидеть её там. Но этого не случилось. Рука исчезла из этого мира.

– Это невозможно… – констатировал журналист, достал руку из шляпы и принялся записывать:

Цилиндр может принимать в себя объекты гораздо большего размера, чем он сам.

Опустил подопытного кролика, который шире, чем диаметр шляпы, и потерял его вне пределов цилиндра. Затем постарался нащупать его, визуализируя искомый объект. Сначала наткнулся на что-то похожее, но не смог вытащить. На второй попытке получилось. Я достал кролика, но не того, которого туда погрузил. Помещённый объект: серый, худощавый.

Извлеченный объект: белый, упитанный.

Уильям задумался и почесал за ухом карандашом. Дрожь удивления сменилась на рябь интереса. Он достал голубя из клетки. Обычного, уличного: с серым тельцем и фиолетово-зелёным блеском на грудке. Сосредоточено обвязал вокруг лапки кусочек тонкого шпагата. И опустил в цилиндр, не глядя. Голубь начал возмущаться такой дерзости, затрепыхался, поцарапал руку, которая его держала.

– Мать твою! – выругался Уильям. И посмотрел на свою руку в цилиндре. Но руки не было! Кисть в рукаве рубашки была намертво состыкована с дном цилиндра, на которое он смотрел. Затылок похолодел. В области живота рухнуло что-то тяжёлое. Он приблизился и посмотрел внимательнее. До ушей донеслись звуки воркующего голубя и хлопки его крыльев. Уильям пошевелил ладонью пристально уперев взгляд в дно головного убора. В мозг поступала обратная связь: пальцы шевелятся, кровоток идёт, тактильные ощущения в норме.

Уильям подошёл к столу, ориентируясь боковым зрением, и взял со стола перочинный нож, продолжая удерживать взгляд на дне. Он аккуратно разрезал рубашку вдоль руки. И увидел, как его розовато-желтая кожа переходит в чёрную ткань подкладки.

– С ума сойти! – поразился он.

Он поставил шляпу на стол, зажмурился. Вынул и вернул себе руку обратно. Осмотрел её: на месте слияния вокруг руки тянулась тонкая чёрная тканевая полоска. А на тканевом дне медленно впитывался в недра цилиндра маленький обруч кожи. Животные забеспокоились, начали греметь прутьями клеток

– Что за дрянь? – Уильям постарался счистить кусок ткани с руки, но тот въелся под кожу, будто татуировка. Он взял наждачку со стола и принялся натирать руку. Боль стеганула по нервам. Мужчина зажал в зубах маленький кожаный ремешок, взятый со стола, и продолжил тереть.

Участок кожи покраснел, кое-где из пор выступила кровь. Но до въевшейся ткани добраться ему не удалось. Он бросил эту затею. Взял со стола стеклянный пузырёк со спиртом, обработал повреждённый участок кожи. Затем отрезал совсем надрезанный рукав рубашки и обмотал его вокруг руки.

Уильям записал в дневник:

Поместил руку вне пределов цилиндра, а затем посмотрел на его дно. Рука срослась с материалом подкладки. При этом нервные связи остались целыми. После изъятия руки, на ней остался тканевый след под кожей. То же самое и на дне цилиндра: остался след в виде круга моей кожи. Кожа постепенно впиталась…

Уильям достал карманные часы на цепочке и пробубнил под нос:

– Нужно поторопиться…

Восточная часть неба готовилась к “просветлению”.

Он положил цилиндр на середину комнаты. Вытащил из под стола бухту каната длиной 32 фута. Один конец прочно обвязал вокруг потолочной балки, другой сбросил в шляпу. Взял две керосиновые лампы, одну зажег и поставил на пол, вторую повесил на пояс. Перочинный нож положил в правый карман, спички – в левый. Подёргал канат, повис на нём.

– Должен выдержать, – убедил он себя и отправился в глубину вне пределов.

Он спускался на канате и глядел в потолок, когда голова его коснулась полей цилиндра, он зашарил рукой по полу, стараясь не смотреть на дно цилиндра. “Так и головой срастись можно”, – подумал он.

Когда лампа наконец была найдена, он повесил её на пояс с другого бока, зажмурился и продолжил спуск. Через пару футов, по ощущениям он остановился и открыл глаза, стараясь смотреть перед собой.

“Если я посмотрю на дно с другой стороны – оно захлопнется?” – размышлял Уильям. – “А если оно захлопнется, то срастётся с канатом с этой стороны?”

Мужчина зафиксировался на канате одной рукой, другой снял с пояса лампу и осветил тьму вокруг себя.

– Тьма – хоть глаз выколи, – буркнул журналист. До него донеслись звуки хлопающих крыльев где-то около себя. Уильям хотел посмотреть наверх, но тут же поймал эту мысль за хвост и вышвырнул её из головы. По телу снова пробежал холодок. Он чуть не закрыл дно, стоило ему поддаться этой мысли и посмотреть наверх.

Уильям посмотрел вниз – дна не видно. Он скинул одну лампу вниз. И наблюдал как светящаяся точка удаляется от него вдоль каната. Пару раз отскочив от поверхности, лампа остановилась в какой-то момент и потухла. Но за мгновение Уильям увидел “хвост” каната, лежащий под углом. Он лежал!

“Значит там есть дно!” – радостно подумал Уильям. – “Но почему лампа не разбилась, упав с такой высоты? Там что-то мягкое?”

Через несколько минут мужчина достиг дна и аккуратно потрогал носком ботинка поверхность, на которой она стояла. Что-то мягкое и упругое, как мешок с жиром. Он аккуратно спустился с каната и ступил обеими ногами на поверхность, дав наконец напряжённым рукам отдохнуть.

Мужчина достал спичку и зажёг керосиновую лампу.

– Хм, странно… – хмыкнул он. От лампы не пахло керосином. Здесь вообще не было запахов.

Уильям присел с лампой в руке и оглядел “мягкую поверхность”. От неожиданности ноги у него подкосились. Он сел на “пол”, тут же подскочил, споткнулся и завалился набок. Керосиновая лампа мягко приземлилась рядом и осветила чью-то мёртвую голову, лежащую прямо напротив живой ещё головы Уильяма. Он закричал и снова вскочил, стараясь устоять на ногах. Журналист, пересилив панику, наклонился и осветил поверхность вокруг себя. Это была груда безжизненных тел: людей и животных. Большую часть тел составляли кролики и женщины в цирковых костюмах распиленные пополам. Они не разлагались и выглядели довольно свежо.

– Боже правый! Да он маньяк! – дрожащим голосом пролепетал Уильям. – Это безумие! Это дьявол!

Он бросился к канату, но лампа светила не так ярко, чтобы высветить спасительную верёвку. Уильям не смотрел наверх, даже в такой ситуации, эту единственную мысль он держал под контролем.

“Не смотреть наверх. Не смотреть наверх. Главное – не смотреть наверх”, – повторял он мантру в голове. Взглядом он встретился с чьими-то безжизненными глазами. – Господь милосердный! Вниз тоже смотреть не стоит. Только вперёд. Только вперёд”.

Сквозь тягучие, как патока, минуты поисков, он наконец пробрался к канату. Не глядя под ноги, поставил лампу кому-то на лоб и дрожащими руками начал взбираться, стараясь смотреть только перед собой, позже он и вовсе зажмурился.

Весь взмокший он выбрался из цилиндра и открыл глаза, только когда в нос ударил знакомый запах реальности: воска свечей, шерсти кроликов, табачного пепла и Английского угольного ветра, проникающего в квартиру через дымоход.

Он обнаружил себя под самым потолком, вцепившимся в канат, словно котёнок за самую верхнюю тонкую ветку, в попытке сбежать от злых бульдогов.

Мужчина аккуратно спустился на пол, стараясь вообще исключить из своего поля зрения проклятый цилиндр. На ватных ногах он добрался до кабинета, открыл шкаф и плеснул себе полный стакан джина, разлив его и по столу обессилевшими руками.

– Это неправильно… Нет, человек такое не может сотворить. Так же нельзя, – спорил с собой Уильям, стуча бокалом по зубам. Он залпом опрокинул в себя весь стакан. И вдруг увидел в нём отблески рассвета позади себя.

– Чёрт тебя дери, Дориан! – крикнул он на восходящее солнце. Оно явно не ожидало такого приветствия в свой адрес и продолжало невозмутимо подниматься над горизонтом, будто ничего и не слышало.

В дверь грозно постучали.

– Господин Стед, откройте, это инспектор Лестрейд. У нас ордер на обыск, – раздался уверенный голос из-за двери. Уильям побледнел, а голос продолжал нагнетать. – Откройте, иначе мы будем вынуждены выломать дверь!

Уильям издал скомканный крик отчаяния и несогласия. Он заметался по кабинету, собирая важные бумаги и причитая:

– Нет, не сейчас! Только не сейчас…

Громовой грохот разлетелся по квартире. Полицейские начали выламывать дверь. Мужчина вздрогнул и поспешил к цилиндру. Сбросил в него все свои важные записи, схватил дневник и кинул в шляпу. Туда же полетели и все инструменты со стола, фляга с керосином, наличные, книги, клетки с животными. Правда, клетка с голубями не попала в цилиндр и, ударившись об пол, раскрылась, выпуская на свободу птиц из своего нутра. Голуби разлетелись по комнате, осыпая перьями помещение. Уильям услышал как дверь слетела с петель и с грохотом рухнула на пол. Он прыгнул на канат, обнял его, зажмурился и заскользил в глубину вне пределов, обжигая руки.

– Уильям Стед! – донеслось до мужчины сверху. И тогда он посмотрел наверх, закрывая дно цилиндра своим взглядом. Он остался наедине с темнотой.

Благодарю за внимание.
У этого рассказа пока, нет продолжения. Я работаю над этим.
Если Вам интересно моё творчество, можете приобрести недавно вышедшую книгу "Хроники Айо":
https://ridero.ru/books/khroniki_aio/

Ты укрой меня ранним утром,

Как Луна укрывает Землю.

Туманностью перламутровой,

Росой травяной весенней.

Ты укрой меня утром ранним

От кошмаров и бед ночных,

От терзающих воспоминаний,

От мыслей тревожных и злых.

Укрой меня одеялом

Тяжёлым и тёплым как тысячи звёзд.

Я засыпал со своим идеалом.

Проснусь, и рядом она же - из грёз.

Ты меня ранним утром укрыла

Неторопливо, с заботой, любя.

Я проснусь минут в пять с перерывом

И рассветом укрою тебя.

– Вы последний? Я за вами, – сказал Кирилл.

– Ага, – услышал он в ответ.

Кирилл занял очередь за парнем в мятой домашней одежде. Он украдкой поглядывал на людей, стоящих перед ним. Люди стояли в очереди к аппаратам, напоминающим стиральные машинки, но более громоздким, и напичканным сиреневыми светящимися кристаллами. Престарелая лампа Ильича под потолком освещала помещение, в котором стояли обычные чугунные ванны, небольшие ванночки для ног, раковины, тазы и чаны. Воздух стоял влажный от стирки, мытья и пота.

Люди приходят сюда по разным причинам: кто-то стирает своё прошлое, кто-то отбеливает своё имя. Некоторые испачкали руки в крови, но их можно отмыть и в раковине, без очереди. А вот в стиральную машинку закидывают совести и души. Но каждую отдельно, чтобы они не окрасились друг от друга, поэтому и очереди здесь такие.

Парень перед Кириллом подошёл к вахтёрше, которая выдавала талоны на мытье и брала плату – без бюрократии никуда.

– Что будете отмывать? – спросила старуха.

– Совесть, – ответил парень.

– Тридцать серебренников. Имя?

– Петя, – на исцарапанную тарелку звякнули монеты. Пётр положил совесть в корзину для белья.

– Вот талон – машинка №9, – вахтёрша отдала талон, парень забрал корзинку и ретировался.

– Что у вас? Здравствуйте, – услышал Кирилл суровый деловой тон в свою сторону.

– Здравствуйте. Мне бы душу отмыть, – замялся он.

– Кладите в корзину. Имя?

– Кирилл, – сказал парень и положил свою мятую грязную душу в корзину для белья.

– С вас три года.

– Возьмите, – неуверенно отозвался Кирилл.

К столу подошёл ассистент в белом заляпанном костюме и вытащил из кармашков его души три года.

– Вот талон – машинка №5.

Кирилл взял корзинку и понёс к стиральному агрегату. Надел душу на специальную форму и закинул в машинку. Наблюдая за вращением души в барабане под хор гудящих машин, он наблюдал, как стираются воспоминания, обиды, радости, чувства и эмоции – всё из чего состоит душа. Всё стиралось в пенном круговороте.

Кирилл вышел из мрачечной в коридор, залитый солнечным светом с улицы. В пакете лежала чистая душа, пахнущая фиалкой и свежестью – ни одного пятнышка. Он с нетерпением надел её и почувствовал, как по телу прокатилась лёгкость. Воодушевленный, он захотел летать. Желание обнять весь мир переполняло его. Кирилл готов начать жизнь с чистого листа, но что-то тяготило. Он отогнул наизнанку часть души, под ней болталась опустошенность.

– Что ж, такова обратная сторона, – пожал плечами Кирилл и распахнул двери в жизнь, готовый к новым пятнам.

Из чего состоит человек?

Из магнитиков на холодильнике;

Сбитого сна и плеяды будильников;

На понедельник отложенных планов;

Мозолей, царапинок, родинок, шрамов;

На ютубе любимых каналов;

Бабочек в животе, в голове – тараканов;

Из кандалов и скандалов;

Сигналов о помощи, мемориалов.

Из пакостей, гадостей, Родин, местечек;

Привычек, словечек, кавычек, сердечек;

Провинций, столиц, диалектов, наречий;

Из планов на пятницу, мыслей о вечном;

Больших обещаний и маленькой лжи;

Манеры прятать за спину ножи.

Из жадности, страсти к чеканным монетам;

Чёрных квадратов, светлых моментов.

Из мук и страданий, бытовых атавизмов;

Мышленья магического и оптимизма.

Из карты желаний, карты сокровищ;

С детства знакомых страшных чудовищ.

Из собственных и навязанных мнений,

Футляров. Наказаний и преступлений.

Из Хроник Айо и схронов боли;

Кругов охраны, народа воли;

Из хроноса, космоса, эроса, вируса;

Расмуса, Марсов, Бон Джови, Горилласов;

Он свалка мусора иль галерея?

Тварь он дрожащая иль право имеет?

Из чего он? Из крови и пота? Души?

Из методов проб и ошибок? Вершин?

Улыбкой фальшивой в тиши мельтешит,

Днём молится Богу, а ночью – грешит…

Слыхал, человек из золотого сечения,

Поколений и полового влечения,

Второго шанса, первого впечатления,

Врачом назначенного лечения.

Из вселенной внутри, снаружи и между;

Из эго, что прячется под одеждой;

Справок, доходов, долговых обязательств

Мягких слов и угловатых ругательств.

Добродетели, мести и равнодушия;

Голода прошлого, жажды грядущего;

Страхов, желаний, мемов, цитат;

Коротенькой чёрточки между двух дат.

Из миллионов лет эволюции;

Буквы закона, слогов Конституции;

Правды матки, скелетов в шкафу;

Шахмат, борьбы, биатлона, кунг-фу.

Запахов, музыки, прожитых дней;

Дымчатых мыслей о жизни своей;

Формул и чисел, теорий, процентов,

Принципов, стонов, тепла фаренгейтов.

Из инфантильности, грязных вокзалов

Шуток, предвзятости и ритуалов

Пакетов с пакетами, мудрых советов,

Правописаний и ветхих заветов.

Из извилистых линий извилин

И извинений за то, в чём повинен;

Из способной решать сотни задач

Черепной коробки передач;

Из хобби и трудовых будней;

Из того, что есть, было и будет;

Из тёмных мешков в районе век.

Так из чего ж состоит человек? –

Я спрошу напоследок.

– Из свободы и клеток.

Он зарылся руками в своих редких, жидких волосах. Залился истерическим смехом и откинулся на кровать.

Дверная ручка задёргалась. За стуком в дверь последовал взволнованный голос Жени:

– Гена, у тебя всё хорошо? Ты чего там закрылся?

Он подскочил, открыл дверь и вышел, держа ладонь на ручке:

– Да, всё в порядке. Я просто… Просто поставил телефон на зарядку. Иди, я сейчас.

Он замешкался и подумал, что ему сейчас необходимо сбросить напряжение. Рассматривая бедра своей жены в обтягивающем платье, он сказал ей вслед:

– Хотя знаешь, иди сюда.

Она нехотя развернулась и подошла, начиная закипать:

– Я что, тебе туда-сю…

Гена не стал дослушивать и жадно впился в её губы своими губами. Оба начали страстно дышать. Он грубо задрал ей платье и начал лапать её бедра, упирая её в дверной косяк. Женя приглушённо простонала, но в следующий миг жарко зашептала:

– Гена, там же гости в зале.

– Подождут.

– Но, это совсем...

Гена притронулся к метеоритному камню на груди и сказал, глядя в глаза жене:

– Ты всегда будешь делать только то, что я говорю.

– Хорошо, – мгновенно ответила Евгения.

Разгоряченный Геннадий вышел в зал в распахнутой рубашке, с бугорком в штанах. И, схватив камень на груди, уверенным голосом обратился к присутствующим:

– Спасибо, что пришли. Расходитесь по домам, – он указал пальцем на входную дверь, а затем перевёл палец на спящего в коматозе Виктора. – И этого с собой заберите.

Он развернулся и, напоследок, кинул им через плечо, продолжая сжимать метеорит:

– И мусор с собой захватите.

Геннадий вошёл в спальню, раздеваясь на ходу и, стесняясь, прошептал камню:

– У меня будет стоять всю ночь.

Затем он лёг в постель, подозвал жену. Сгорая от нетерпения, Гена задрал Жене платье, содрал нижнее белье и резко вошёл. Он чувствовал себя властелином вселенной и испробовал в постели всё, что хотел и мог себе представить. Плоть билась о плоть – похабно и без души.

На всю ночь его не хватило, и он уснул изможденный после 10-минутного секса.

Так он и спал всю ночь, ворочаясь от мешающей спать, непрекращающейся эрекции. Она закончилась только под утро.

Телевизор неустанно разговаривал сам с собой. Евгения всё время смотрела на мужа, пока он спал, и ждала указаний. Так прошла ночь.

Гена проснулся в ужасном физическом состоянии, невыспавшийся. Голова гудела. Он запомнил, что ему снился прекрасный сон, про деньги, власть, похоть и желания.

Геннадий повернул голову в сторону жены и вздрогнул. На него смотрела мегера с растрепанной причёской, размазанным макияжем и тёмными мешками под глазами.

– Ты чё? – Гена моментально проснулся. – Ты чё так пугаешь? Иди в порядок себя приведи.

Евгения послушно встала и направилась в душ. Гена сел на кровати, поискал взглядом на полу тапки и обнаружил на шее амулет из метеорита, который ему вчера подарил Сергей. Он резко подскочил к сейфу и открыл его. Увидел, что тот плотно набит деньгами и мелочью Кирилла. Вчерашняя реальность всплыла на поверхность сознания. Звериная улыбка натянулась на лице.

Гена сходил в туалет. Умылся на кухне, над грязной посудой. Включил чайник и закурил прямо на кухне – кто ему теперь возразит?

Насыпал растворимый кофе в кружку с надписью «Лучшему бухгалтеру». Задумался. Взялся за талисман с мыслями: «Лучшему бухгалтеру давно пора стать лучшим главным бухгалтером. Лучшим среди главных? Или главным среди лучших?».

– Пусть меня повысят!

Преисполненный важности Геннадий задумчиво мечтал о том, как переставит мебель в новом кабинете.

Идиллию нарушил телефонный звонок брата:

– Здарова, Геныч. Ну как ты, болеешь?

– Привет, немного есть.

– А я что-то совсем не помню как вчера домой добрался. Ещё и мешки с собой какие-то мусорные припёр – совсем уже башню снесло.

– Старость – не радость, как говорится, – подколол старшего брата Гена.

–Ага… Слушай, можно у тебя денег занять на пару месяцев? Я понимаю, как ты к таким вопросам относишься, но…

Я это…вчера зарплату получил и, видимо, по дороге домой где-то её потерял…всю. Может у меня пьяного отобрали. Вообще дороги не помню. Хорошо, хоть тебе успел кое-что в конверт положить.

– Хорошо, – подтвердил Гена.

– В общем, можешь тысяч пятнадцать одолжить?

– Саш, ну я не знаю. Я вот тоже на день рождения столько потратил…

– Ладно, извини за просьбу. Пока, – в голосе брата чувствовалось сожаление.

– Пока.

Геннадий задумчиво посмотрел на кипящий чайник.

«Так, ну свои деньги я ему занимать не буду. Как говорится, дай человеку рыбу, и он поест, а если дашь удочку, то…как там дальше? Да неважно. Надо не денег занять ему, а проблему решить. Точно!».

– Пусть все проблемы моего брата решатся! – взялся за талисман Гена. Ему стало казаться, что камень уменьшился. Наверное, показалось. Так часто его трёт, что уже кажется.

Он представил, как ему звонит брат и через некоторое время хвастается, что все проблемы разрешились сами собой. И сам себя мысленно похвалил:

«И я ему даже не скажу, что это я сделал. Как же это благородно!»

Сияющий и довольный собой Геннадий насыпал в кружку сахар.

Телефон вновь зазвонил, на этот раз высветился номер директора их фирмы:

– Геннадий, здарова.

– Здравствуйте, Андрей Борисович.

– С прошедшим тебя.

– Ага, спасибо.

– Слушай, тут ситуация такая. Лариса Ивановна умерла.

– Что? – удивился Гена.

– Да, ситуация грустная, конечно. Но с другой стороны, думаю тебя на её место поставить. Квартальный отчёт на носу, поэтому дело срочное. Завтра жду тебя пораньше в офисе.

– Я… Конечно, Андрей Борисович! Всё будет в лучшем виде! – воодушевленно воскликнул Геннадий.

– Ну всё, добро. Давай, до завтра.

– Ага, добро. До завтра. – повторил за начальником он.

Глаза Геннадия восторженно расширились. Где-то на задворках сознания ему было жаль вредную Ларису Ивановну. Но в авангарде мыслей были, конечно же, мысли о повышении. На радостях он взял кружку с надписью «Лучшему бухгалтеру», в которую так и не залил кипяток, и с места кинул в мусорку у стены. Кружка разбилась о пустое дно.

– На счастье! – прокомментировал Геннадий и взял другую кружку без надписей. Снова достал пакет с растворимым кофе, но содержимое в пакете закончилось.

Тогда он убрал телефон в халат. Надел подаренные братом тапочки и вышел на лестничную клетку. Подошёл к соседской двери приложил к ней руку, в другой сжал камень.

– Открой дверь, – негромко сказал Гена, обращаясь мысленно к соседке.

Замок в двери щёлкнул через несколько секунд. Он прошёл мимо тупо уставившейся на него молодой соседки в домашнем топе и коротких шортиках. Прошёл на кухню. Хотел поискать кофе, но увидев открытый холодильник взглянул на содержимое: майонез, помидоры, огурцы, листья салата, соевый соус, кастрюля с гречкой, банки с соленьями, худая пачка кетчупа, ананас.

– О! Света! – крикнул он в коридор соседке. – Почисти мне ананас!

На кухню зашла ошарашенная соседка Света. Студентка 4-го курса юридического института. Она не могла соревноваться в красоте с Евгенией, но могла соревноваться в молодости. Света собиралась на первый день подработки в адвокатскую контору, когда к ней ворвался Геннадий. Она дрожащим голосом спросила роющегося у неё в холодильнике, неприятно пахнущего мужика:

– Что? Вы что здесь делаете?..

– Не понял, – борзо бросил Гена в пространство. Затем понял, притронулся к небольшому метеориту на шнурке и повторил:

– Светочка, я говорю, ананас мне почисть и красиво нарежь.

Страх пропал из глаз Светы, её лицо наполнилось безразличием. И она покорно прошла мимо Гены к холодильнику, открыла его. Геннадий, воспользовавшись моментом шлёпнул её по ягодицам. Света достала ананас и понесла к раковине. Её движения напоминали движения робота или зомби.

– Выпить есть у тебя? – спросил Гена, нахально расхаживая по чужой кухне и всматриваясь в полки кухонного гарнитура.

– Да. Слева от плиты, – ответила Света бесцветным голосом.

Гена наклонился к дверце кухонного шкафчика и у него щёлкнуло в пояснице.

– Ай-ай-ай! – застонал Гена растирая защемление в пояснице. – Мазь дай мне!

Гена знал, что при защемлении чего-либо в организме нужно растереть согревающей обезболивающей мазью.

Света принесла мазь и протянула ему. Тот взял тюбик и поднёс к глазам, читая название.

– Мазь от прыщей? – Гена попытался разогнуться, но импульс боли прокатился по телу и скрючил его обратно. Он отшвырнул тюбик и гаркнул на девушку. – Ты что, дура? Дай мне мазь от боли. Согревающую!

Одной рукой Гена держался за камень, чтобы отдавать приказы, а второй за больную поясницу. Выглядел он, как криво слепленный глиняный чайник.

Нужно быть аккуратнее, когда празднуешь четвёртый круглый юбилей, ведь на утро проснёшься в категории сорокалетних.

Света тихо ушла. Дома у неё не было подобного. Следовательно, искать это нужно за пределами квартиры.

Гена проковылял в позе креветки в зал и аккуратно присел на диван. Он рыскал взглядом по комнате в поисках телевизора. Не обнаружив своего любимого собеседника, он обратился к талисману:

– Пусть появится телевизор!

В этот момент по стене перед ним и потолку поползла трещина. Бетонное перекрытие хрустнуло, разбрызгивая бетонную крошку и серую пыль. И в образовавшуюся дыру упал шкаф, сминаясь и треща, а за ним грохнулся, вдребезги разбившись, телевизор.

Гена вскрикнул и отшатнулся. Острый кусок шкафа расцарапал ему ногу. Рану защипало. Ковыляя и шипя от боли, он направился в свою квартиру сквозь облака пыли.

Дома всё напоминало о вчерашнем волшебном застолье. Посреди гостиной стоял стол с заветренными салатами. В центре стола царственно возвышался растаявший торт, который никто так и не попробовал. Некоторые рюмки лежали на боку, будто срубленные пешки возле шахматной доски. В прилипших к скатерти фужерах кисло дорогое вино, купленное Сашей. В ванной шумела вода. Евгения приводила себя в порядок.

Гена сел за стол и уставился в телевизор. Нажал два раза на кнопку громкости на пульте и сделал погромче на «13», чтобы было слышно сквозь шум воды. Так и не отведав ананаса, принялся за вчерашние салаты. Шёл дневной эфир новостей:

«...А также событие, которое потрясло весь город. Сегодня утром в полицию поступили многочисленные заявления от жителей дома по адресу ул. Карла Маркса, 40 о пропаже денежных средств из их квартир. За прошедшую ночь злоумышленникам удалось украсть средства из квартир целого подъезда. Однако, в органы полиции с заявлениями обратились, лишь некоторые из потерпевших. Но заявители настаивают, что соседи также жаловались на пропажу денег.

Что это было: усыпляющий газ, гипноз или техники НЛП?

Сейчас оперативники проводят следственные мероприятия на месте преступления. И они постараются найти ответы на эти вопросы.

Ну, а мы будем пристально наблюдать за ходом этого дела и сообщать вам новые подробности».

Гена побледнел. У него затряслись руки.

«Меня посадят», – подумал он сначала, но тут же вспомнил, что теперь он распоряжается безнаказанностью. – «Да нет, не посмеют».

Он сжал в руке метеорит и заявил телевизору, распорядительно махая другой рукой, воображая себя барином:

– Пусть они уезжают!

Ведущая эфира новостей рассказывала про взаимоотношения валют друг к другу, но осеклась и замешкалась:

– Да, извините… Я вынуждена прерваться… Прошу прощения. Экстренная новость в прямом эфире. Как мне сообщают сейчас коллеги, в центре города рухнул небоскрёб на Вознесенкой улице. Он также разрушил собой рядом стоящие дома. В городе объявлена чрезвычайная ситуация. Все патрули и чрезвычайные службы направлены к месту происшествия. Мы сейчас пытаемся связаться с нашим корреспондентом с места событий и…

– Э-э! Э! Чё происходит?! – Геннадий, полными ужаса глазами, наблюдал за эфиром новостей. – Я не этого хотел!

Его тело начало лихорадочно трясти, ему стало очень холодно. Он схватил небольшой камень и тыкая пальцем в экран закричал истерично:

– Я хочу это отменить! Отмени это!

У ведущей новостей потекли слёзы и она растерянно обратилась в камеру:

– Также, я… Простите… Вынуждена сообщить, что наш канал только что расформировали по неизвестным причинам… И мы… Мы прекращаем свое вещание для вас… – Телеведущая со всхлипов перешла на плач навзрыд, – Извините, пожалуйста. Я была рада вести для вас новости на этом канале. Спасибо, что смотрели нас. Прощайте.

Цветная однотонная картинка местной студии новостей сменилась на 9 разноцветных полос, правда, располагались они горизонтально. Через минуту и полосы исчезли, явив вместо себя «белый шум».

– Ааааааа! – закричал Гена, рвя голосовые связки. Он пытался что-то выразить. Какой-то вопрос, какую-то претензию. К амулету, богам или вселенной. Может быть, даже и к себе, но маловероятно. Выразительнее всего эту претензию выражал крик. Гена сполз с дивана и сжался на полу в позе эмбриона. Он истерил. Театрально, но жалко и невыразительно. Он же не актёр – бухгалтер. Главный бухгалтер, теперь.

Из оцепенения его вырвал телефонный звонок. Увидев на экране «Саша брат», Геннадий приготовился выслушивать плоды своих трудов:

– Да?

– Здравствуйте. Вы…брат Саши? – раздался незнакомый голос.

– Да, а... Кто это? – смутился Гена и поднялся с пола.

– Мне очень жаль, но ваш брат выбросился из окна.

Гена молчал.

– Его сейчас повезут в морг на Садовую, вы сможете туда подъехать?

– Я… Я вам позже перезвоню… – проблеял Гена и положил трубку, тупо уставившись в белый шум на экране телевизора.

Геннадий молчал. Вода в ванной перестала шуметь. Гнетущая тишина давила на него с укором, заставляя прислушиваться к себе, слушать внутренний голос. Вместо того, чтобы выслушивать упрёки жены или слушаться телевизор.

Он не мог поверить, что проблемы брата таким способом. Скорее всего, желание просто не успело сбыться. Не может быть так, что все проблемы решаются самоубийством.

– Я принесла мазь, – прервал размышления тоненький голосок Светы.

Гена вышел в прихожую и в шоковом состоянии разглядывал девушку. Её тело в красных разводах, от распахнутой двери тянется тонкий след крови. Короткие шортики и длинные светлые волосы заляпаны грязью. Ребро торчит наружу из худенького живота, одна рука болтается, второй она протягивает мазь. И смотрит голубыми невинными глазами в карие виновные глаза Геннадия.

– Что… что…что с тобой? – заикаясь, спросил он.

– Я взяла мазь в ближайшей аптеке и спешила её принести. Меня сбила машина, когда я перебегала дорогу, – спокойно и однотонно ответила Света.

– К-как ты себя ч-чувствуешь? – спросил Гена.

– Мне очень больно. Я скоро умру, – всё тем же спокойным тоном ответила Света. И продолжала держать мазь в протянутой руке, и хлопать ресницами.

Гена, распахнув рот, изумленно молчал. Он подошёл к девушке, взял мазь из ладони, и в этот же момент, девушка с грохотом рухнула на пол, закатив глаза. В падении она ударилась головой об угол тумбы для обуви. Кровь брызнула и окропила коридор.

Заляпанный красным бисером, Геннадий взвизгнул. Он стоял, как вкопанный и смотрел, как лужица крови медленно подкрадывается к нему. Без агрессии, без криков и претензий. Она медленно подбирается к его чёрным тапочкам из овечьей шерсти и войлока, украшенным контрастной бежевой тесьмой, рыжими камушками и восточным орнаментом.

Щёлкнул замок. Евгения вышла из ванной. Выглядела она лучше, чем с утра, но хуже, чем вчера. Уставилась на Гену и произнесла, нисколько не удивившись происходящему:
– Я привела себя в порядок.

Гена открывал рот, как рыба, и пытался вдохнуть. Он испытывал дискомфорт. Казалось, весь мир лежит у его ног, но что-то не так. Мир стал пластилиновым и деформируется так, как Гена захочет. Но в том и была загвоздка. Мир преклонялся по воле Геннадия, а не по своей. Этот диссонанс и вызывал дискомфорт. Трясущейся рукой он открыл тюбик с мазью и намазал себе поясницу, чтобы как-то унять этот душевный зуд. И немного придя в себя сказал, ну или попытался:

– Это… Ты видишь… Как… Скорую надо.

Он посмотрел на жену и, указывая ей пальцем, перевёл взгляд на свою ногу, заляпанную кровью Светы.

– У меня нога поцарапана. Заражение может быть.

Евгения смотрела на него бесчувственно, как неодушевлённый объект на неодушевлённый объект.

– Скорую вызывай! Чё стоишь?

Будто по щелчку, Женя целеустремлённо направилась к смартфону в спальне, вызывать бригаду медиков. После этого Гена приказал ей вымыть коридор.

Пока машина скорой мигалками разгоняла трафик, Гена нервно допивал вино и курил. В его голове мысль «Как всё исправить?» боролась с «Как не умереть от инфекции?», а «Смерть брата» с «Победой в вечном соперничестве».

Он пришёл к выводу, что сначала избавит себя от инфекции, а затем возьмётся за исправление неправильных желаний. От таких натужных размышлений у него разыгрался аппетит и он снова напал на салаты.

«Надо будет эту колбасу не брать больше – слишком уж “дешёвый” вкус», – размышлял он.

– Что с ней? – спросил вошедший в квартиру медик с оранжевым чемоданом у натирающей пол Евгении. Она не обратила внимания на вопрос и продолжила уборку. Прихожая наполнилась запахом медицинского спирта и свежих бинтов.

Геннадий с набитым ртом поспешно встал из-за стола и вышел в коридор.

– Она упала, – махнул рукой Гена на девушку в прихожей, затем дожевал оливье и показал им свою ногу, изящным движением выставив её вперёд, приподнимая халат. – Но, это не главное. Мне нужно ногу обработать. Иначе, я могу умереть от заражения крови. Я слышал такое.

– Хрен с ней с вашей ногой! Что с девушкой?! – закричал медик из команды врачей, которые уже мерили пульс Светы и готовились к реанимации.

Геннадий нахмурил брови и схватил заляпанный жиром, маленький камушек на шее.

– У меня смертельная рана, мне нужна помощь. А про эту, – Гена указал пальцем на Светлану. – Забудьте!

Сотрудники скорой помощи резко отпрянули от тела девушки и упёрлись взглядом в царапину на ноге мужчины, которая почему-то начала разрастаться и покрываться чёрной сочащейся кровью корочкой.

– Слушайте, нам нужно срочно вас госпитализировать! Как вы ещё на ногах стоите, я не понимаю? – командным голосом проговорил главный медик.

– Да, Климентий Михайлович, я на днях читала об этом. Триплодефласкулёзная гриппотрихинометриальная опухолевая грыжа! Необходима экстренная госпитализация! Подчёркиваю, экстренная! – паническим голосом поддержала медсестра из бригады.

– Я сообщу, чтобы прислали вертолёт, – прислонив к уху телефон, сказала третья сотрудница бригады.

– Даа! У меня именно это! – восхищенно закивал Геннадий, купаясь во внимании и заботе. А затем он снова посмотрел на свою ногу и завизжал от увиденного. От места царапины до кончиков ногтей нога почернела. Где-то белела кость, где-то алело мясо. Местами из тёмно-серых отверстий сочился гной. В общем, вид, как с изображений на пачках сигарет о вреде курения.

Геннадий запрыгал на одной ноге, будто пытаясь убежать от второй, что поуродливее. Держась одной рукой за стену, другой вцепившись в метеоритный камушек, он кричал в истерике:

–  Что это?! Уберите! Уберите это от меня!

В ту же секунду, повалив его на землю, команда врачей и Евгения зажали ему руки и ноги. А Климентий Михайлович, обколов ногу обезболивающим, схватил со стола нож для нарезки хлеба, такой волнистый, немного напоминающий пилу, и начал ампутацию ноги.

Кухня наполнилась запахом железа. У Геннадия потемнело в глазах. Он бился в истерике и визжал от боли. Злость переполняла его: на врачей, что не так поняли; на Евгению, что сидит на руке и не дает прикоснуться к камню; на Сергея, который этот камень подарил; на Светлану, в конце концов, у которой дома нет телевизора.

На крики сбежались соседи. После увиденного ими, количество криков в прихожей увеличилось.

Гена пребывал в обморочном состоянии, когда медик закончил исполнять его желание и отбросил почерневшую, сгнившую ногу от него. Климентий Михайлович обработал и замотал бинтом обрубок ноги, бросив дежурное: «Жить будет».

Прихожая наполнялась людьми и криками.

Запахи и ароматы толпились, перемешивались, пихались в тесноте прихожей.

Соседи пытались реанимировать Свету, умоляя врачей помочь. Те, в свою очередь, не могли понять, какой такой Свете нужна помощь и спокойно ждали вертолёт.

Гена плакал. Злился и бил людей. Падал. Кричал. Устал. Закурил, сидя на кухонном полу и наблюдая артхаус в прихожей. Вспоминал, как эта прихожая вчера наполнялась гостями. Это «вчера» было, будто бы, целую вечность назад.

А как хорошо начинался юбилей. Гена вспомнил момент, когда он стоял в очереди и у него не хватило денег, а он не смог выбить выгодную скидку из кассира. Затем вспомнил, как гости дарили ему дорогие подарки, вызывая зависть друг у друга. После в памяти всплыла картина, как Сергей надел ему на шею метеоритный камень и сказал: «Удача - спутник смелого».

«Так вот оно что! Я могу всё исправить», – уверил он себя.

– Я всё исправлю! – крикнул он окружающим. На него не обратили внимания. Свете остановили кровотечение и понесли на улицу, чтобы отвезти в ближайшую больницу на машине.

Гена глубоко затянулся, затушил бычок о пол. Сжал в двух пальцах камушек, размером с семечку подсолнуха и с выражением сказал:

– Я хочу вернуться во вчерашний день и прожить его заново, помня всё, что произошло сегодня.

Камень в его руках засветился, заполняя всё вокруг светом. Ослепляя всё и вся. Геннадий зажмурился и задержал дыхание, на всякий случай.

* * *

– Кто последний? – услышал он за спиной.

Гена выпустил с шумом воздух из лёгких. Поглядел на ноги. Они обе были на месте. Он радостно рассмеялся, вызвав удивлённые взгляды в очереди. Когда очередь на кассе дошла до него, чековая лента закончилась на предыдущем покупателе, и маленький принтер противно запищал, как младенец, который просит еды.

– Подождите, пожалуйста, минуточку… – кассир нервно начала искать чековую ленту в коробках под кассой, шелестя пластиковыми упаковками и целлофановыми пакетами.

Геннадий исступленно пыхтел и двигал ноздрям, обращая всему миру своё недовольство. Поглядывая, то в обращенные на него лица стоящих в очереди после него, то на кассира, то на часы. Ментально указывая всем на причину их задержки, чтоб не подумали, будто это из-за него; будто это он притягивает неудачи.

– Ну, конечно! – воскликнул Гена, преисполненный уверенностью. – А ещё что у вас закончится?

– Да у нас уже терпение заканчивается! – прогудел кто-то из толпы.

– Вот, вот! – покачал пальцем осмелевший Геннадий, раззадоривая толпу.

– Пакет? – спросила кассир тоном, будто встретила бывшего одноклассника-отличника в канаве в непотребном виде.

– Пакет не надо, колбасу не считайте.

Затем наклонился к кассиру и, натянув самодовольную улыбку, сказал:

– У неё вкус «дешёвый», я такое не ем.

– Хорошо, – ответила кассир, вскинув бровь и закатив глаза.

– Оплата наличными или картой? – спросила кассир, покрасневшая от впившихся в неё пассивно-агрессивных взглядов толпы.

– Картой, – ответил Геннадий и приложил карту к терминалу.

Терминал молчал. Думал. Искал сигнал со спутником, чтобы провести покупку. Сердце Гены застучало от волнения, но внутри что-то будто щёлкнуло. Он преисполнился отваги и рванул в перепалку с кассиром.

– Слушайте, вы долго меня мурыжить будете?! Я спешу!

– Подождите, нужно дождаться подтверждения от банка: прошёл платёж или нет.

– Да всё там прошло. У меня денег достаточно! Тем более я колбасу вашу отвратную отложил, – Гена взял отложенную колбасу и помахал ею перед кассиром.

– Мужчина, не нужно грубить, давайте дождёмся ответа.

– Учитывая ваш уровень обслуживания, я вообще могу не платить, и вы мне ещё должны останетесь! – высокомерно размахивая пальцем, сказал Геннадий.

– Нет, уж, вы за всё заплатите! – выстрелила изо рта кассир. Сдерживающие агрессию замки слетели с петель.

Терминал поймал, наконец, сигнал и запищал, чтоб все слышали, что на карте недостаточно средств.

В толпе начались волнения. Воображение Гены рисовало на периферии сознания вилы и факелы. Запахло инквизицией.

Кассир смотрела то на толпу, то на экран, то на Геннадия, недовольно вздыхая и гневно раздувая ноздри.

У Гены рухнуло что-то внутри, и он, не веря в происходящее, спросил:

– Это как так? Что вы мне там насчитали?

– Мне, что вам весь чек перечислять? – начала закипать кассир.

– Уж извольте, перечислите, – гневно ответил Гена

В толпе начались возмущения на грани бунта.

– Сколько там не хватает? – спросил следующий за Геной покупатель.

– Шестьдесят шесть рублей, тринадцать копеек, – отчеканила кассир, делая акцент на шипящих согласных, и смотря прямо в глаза Геннадия.

– Вот! – высокий крепкий седой мужчина со шрамом на щеке звонко шлёпнул сотней на специальное блюдечко для денег на кассовом столе. – Без сдачи. Не благодари…

– Ещё как со сдачей! – бросил он в лицо мужчине, хватая сотню, срывая с себя все барьеры и ограничения, наполняясь какой-то серой нелепой яростью. И продолжил орать уже на кассира. – Вы слышите, что я говорю?! У меня юбилей! Я главный бухгалтер! Сделайте мне скидку и всё! Сами оплатите разницу за свою нерасторопность!

Гомон толпы перевалил за уровень громкости «13», если б поблизости находился включенный телевизор для сравнения. Вдруг из толпы кто-то метко швырнул двухлитровую банку с томатным соком точно Геннадию в голову. От удара Гена отлетел от кассы и шмякнулся на пол. Серую, грязную плитку магазина залило кровью вперемешку с густым соком и осколками стекла. Последняя обиженная мысль Гены хлопнула за собой дверью сознания, уходя.

«А я только всё исправил», – подумал он, натягивая улыбку и сжимая на груди мятую, обагрённую кровью сотню.

Удача рассмеялась в закрывающиеся навсегда глаза Геннадия:

– Я иду рядом со смелыми, но не безрассудными.

Благодарю за внимание.
Если Вас заинтересовало моё творчество, приглашаю ознакомиться со всей книгой целиком:
https://ridero.ru/books/khroniki_aio/

Бойтесь своих желаний — они имеют свойство сбываться

Михаил Булгаков

Ибо где зависть и сварливость, там неустройство и всё худое

Иакова 3:16

В магазине, как всегда, работала только одна касса. На второй сидел самый медленный в мире кассир, поэтому Гена за рабочую её не считал. Хвост очереди заканчивался где-то в торговом зале, и Геннадий краем уха слышал, что покупатели спрашивают: «Кто последний?»

«Прямо как в поликлинике», – подумал он. Гена стоял с корзиной продуктов для праздничного стола в честь своего юбилея. Ему сегодня 40. Через пару часов приедут гости. Жена будет готовить салаты и закуски, а Гена будет убираться с неистовой силой, потому что отложил генеральную уборку на последние часы последнего дня. Осталось только дождаться своей очереди.

– Откройте ещё одну кассу! Вы издеваетесь?! Посмотрите какая очередь! – кричала женщина где-то в хвосте очереди.

«Вот именно!» – мысленно поддакивал возмущениям за спиной Геннадий. Сам он не кричал и не устраивал скандалов. Он не из крикливых.

Наконец очередь дошла и до него.

Кассир гневно смотрела на маленький печатный принтер, который пищал и требовал новой чековой ленты.

– Подождите, пожалуйста, минуточку… – кассир нервно начала искать чековую ленту в коробках под кассой, шелестя пластиковыми упаковками и целлофановыми пакетами.

Геннадий исступленно пыхтел и двигал ноздрям, обращая всему миру своё недовольство. Поглядывал, то в обращенные на него лица, стоящих в очереди после него, то на кассира, то на часы. Ментально указывая всем на причину их задержки, чтоб не подумали, будто это из-за него; будто это он притягивает неудачи.

Пока кассир меняет чековую ленту, расскажу немного о Гене. Он работает в бухгалтерской фирме. Фанатично экономит. Коллекционирует монеты. Весьма корыстен. Родился в год Крысы. По гороскопу рак. Женился по расчёту на Евгении, которая занимается, разного рода, эзотерикой: раскладывает таро, составляет натальные карты, решает кармические проблемы с помощью нумерологии. Гена в это не верит, но если находятся люди, которые несут ей огромные деньги за это – пусть занимается. Одевается Евгения просто, безвкусно и дорого. Геннадий курит, пьёт. Часто жалуется на судьбу. Красив постольку, поскольку.

– Пакет? – спросила кассир тоном, будто встретила бывшего одноклассника-отличника в канаве в непотребном виде.

– Нет, у меня свой, – с деловитой гордостью ответил Геннадий.

– Оплата наличными или картой? – спросила кассир, покрасневшая от впившихся в неё пассивно-агрессивных взглядов толпы.

– Картой, – ответил Геннадий и приложил карту к терминалу.

Терминал начал что-то противно пищать о том, как обидно мало не хватает средств на карте. Сердце Гены рухнуло в пятки, и взгляд он опустил следом, чтоб ненароком не встретиться им с людьми.

В толпе начались волнения. Воображение Гены рисовало на периферии сознания вилы и факелы. Запахло инквизицией. Кассир смотрела то на толпу, то на экран, то на Геннадия, недовольно вздыхая и гневно раздувая ноздри.

Гена, в свою очередь, весь скукожился в поисках купюр или монет. Дрожащим, упавшим голосом спросил:

– Кос… Сколько не хватает?

– 19 рублей, 99 копеек, – отчеканила кассир, делая акцент на шипящих согласных, которых в предложении не было.

– У меня тут… Где-то… Сейчас… Пробейте пока, сколько есть, – Гена нервно шарил по карманам. На лбу проступил пот. В горле пересохло. Давление подскочило. Сахар упал.

Кассир провела смешанную оплату и оплатила его картой, насколько хватило. Геннадий не носил с собой наличных. Ведь, за оплату картой можно получать кэшбэк. А ту сумму, которая не нужна в данный момент, можно перевести на сберегательный счёт и заработать ещё копеечку.

– Вот! – высокий крепкий седой мужчина со шрамом на щеке звонко шлёпнул полтинником на специальное блюдечко для денег на кассовом столе. – Без сдачи. Не благодари..

– Спас… – начал было благодарить Гена, но осёкся на полуслове. Обиженно сложил покупки в пакет и убрался из магазина.

Поход до дома он провел в размышлениях, бубня себе под нос:

– Не, ну он тоже, такой – без сдачи. Я б мог и себе сдачу оставить, в таком случае. Чего так рубить сразу? Ещё и «не благодари», смотри-ка. Благородный какой… Да и вообще, за задержку могли б и простить мне эти копейки. У меня же день рождения.

Он немного замедлился и на секунду открыл рот, и распахнул глаза от светлой мысли влетевшей в голову.

– Точно! У меня же день рождения! Мог бы и скидку попросить. Может ещё больше бы сэкономил. Ой, дураааак…

Светлая мысль сменилась серой грустью от упущенной экономической выгоды. Он ускорил шаг.

* * *

– Ну где тебя носит? У меня уже духовка на четвёртый круг пошла! – начала с порога пилить мужа Евгения.

– Да там, на кассе передо мной все тормознутые, а касса как всегда одна работает, – раздеваясь, ответил Гена и добавил. – И вообще, не кричи на именинника!

– Иди зал убирай, именинник! – крикнула жена из кухни, унося пакет с продуктами.

– Вот так всегда, работаешь, экономишь, стараешься, а уважения никакого, – причитал Гена тихо, но так, чтоб было слышно на кухне. Шаркая старыми тапками по полу, направился в зал. – Даже в собственный День рождения. Дааа…

– Хватить бухтеть, как дед! Тебе же сорок исполнилось, а не девяносто! – справедливо заметила из кухни жена, перекрикивая кипяще-скворчащий ансамбль на плите.

Гена взял пульт с дивана и сделал погромче телевизор, почти всегда фоном работающий. В эфире рассказывали про переполох в какой-то психлечебнице.

Бестелесный жилец всегда наблюдал своим жидкокристаллическим глазом за происходящим в квартире, и что-то бормотал на уровне громкости «12». На таком уровне, чтобы не вмешиваться в разговоры хозяев, но и, чтобы незаметно надиктовывать им нужные точки зрения. Ночью подсознание спящих перемешает этих подкинутых паразитов с личными мыслями. А утром мозг примет их за своих и будет вынашивать наравне с остальными.

Мужчина достал пылесос и начал уборку, изредка отвлекаясь на новостной телеэфир. В процессе он перебирал в голове варианты, как надо было ответить на кассе тому хаму, что за него заплатил.

После чистки ковра, доставшегося от бабки по наследству, Гена быстренько прошелся пылесосом по советским дивану и креслам в режиме «Влажная уборка» и протёр пол. Вытащил на середину зала легендарный стол и расправил плечи этому атланту. Накрыл праздничной скатертью. Начал её протирать.

– Алло? –  Гена ответил на телефонный звонок, нарушившую идиллию уборки.

– Ген, я подъезжаю, напомни какая квартира? – бодро спросил Саша.

– Двадцать девятая, – ответил Гена, перенимая бодрый тон из голоса брата.

– Ага, понял. Скоро буду. В магазине что-нибудь взять?

– Да, возьми вина бутылочку красного сладкого, – быстро придумал Гена, пытаясь задержать Сашу в магазине. Предполагая, что очередь там стоит до сих пор.

– Ага, понял. Давай.

– Давай.

Гена зашёл на кухню, от пленительных ароматов еды у него резко начала скапливаться слюна во рту. Сглотнув, он спросил:

– У тебя что-то готово? Давай быстрей, уже Саша приехал. Сейчас остальные подтянутся.

– Да у меня уже давно всё готово, это ты там копошишься со своей уборкой, – накинулась Женя с упрёком в ответ. – Бери тарелки, уноси. Мне ещё переодеться нужно.

Гена накрывал на стол. Женя переодевалась. Вот-вот наступит торжество.

В дверь позвонили. Геннадий вздрогнул от неожиданности. Он ожидал брата ещё минут через двадцать. Посмотрел в глазок – брат стоит. Лыбиться во все свои тридцать два.

– Кто там? – спросил он для приличия.

– Это я, почтальон Печкин. Принёс, но не отдам.

– А ну раз принёс, то заходи, – завершил Гена совершенно бессмысленный, но ритуально важный диалог.

Саша вошёл в квартиру, и вместе с ним – запах дорогого парфюма, который с размаху дал Гене по ноздрям. Брат поставил звенящий стеклом пакет и начал размашисто вприпрыжку снимать куртку.

– А ты чего так быстро? – неуверенно спросил Гена.

– А чего медлить? Я быстренько забежал в ближайший, винишко взял и к тебе сразу.

Саша наконец разулся и подступил к брату для рукопожатия.

– Ну, здарова, братец! – Саша крепко сжал и потряс рукой брата, а другой обнял, прижал к себе и похлопал. – Совсем большой стал! Скоро меня догонишь!

Саша звонко расхохотался. Так звенит старая советская люстра, когда заденешь её висюльки, снимая свитер. Он искренне рад видеть Гену. Они редко общаются, ещё реже видятся. Но каждая встреча для Саши – это повод вспомнить их детство: счастливое, беззаботное. Повод осознать себя частью семьи, которой был и является. Своей семьи Саша ещё не завёл. Жены пока нет, а смена женщин в его жизни, как система химических элементов – периодическая. Поэтому Гена и перестал уже запоминать их имена. Просто спрашивает в редком телефонном разговоре: «Как у тебя с ней?»

– Проходи, чувствуй себя, как хочешь, – Гена пригласительно протянул руки в зал, улыбаясь.

– Ага. Я сначала руки помою.

Пока Саша шипел водой из-под крана, Гена ушёл в спальню, поторопить Жену в очередной раз. Может быть, она поэтому и дерганная, что муж её постоянно куда-то торопит. А может, и сама по себе. Характер такой скверный. Кто знает?

– Ну, ты чего так долго? – вибрирующим шёпотом надавил Гена.

– Да всё я уже. Всё, – ответила Женя, сидя перед зеркальным столиком и застёгивая массивные серьги с блестящими черными камушками.

– А я, представляете… Вы где все? – начал по пути из ванной свою историю Саша.

– Да мы тут.. Готовимся, – ответил Гена из спальни и вышел в зал, натягивая смущённую улыбку.

– Представляешь, иду из алкомаркета, через дорогу перехожу, а у вас тут в супермаркете, вот на углу, который, – Саша указал рукой в неопределённом направлении. – Смотрю, чё-то полиция стоит, скорая. Все бегают мельтешат. Ну, я сквозь стеклянные двери туда глянул, а там весь пол кровью измазан и стеклом разбитым усыпан. Жесть какая-то…

– Да уж. Маргиналы… – ошарашено выдал Гена, хвастаясь словарным запасом.

Из спальни вышла Евгения в вечернем темно-сером платье в пол с блестящими переливами. На лице сияла роскошная улыбка, обрамленная красной помадой. Она приветливо вскинула брови:

– Привет, Саш!

– Привет, Жень! Выглядишь великолепно, как всегда!

– Спасибо. Как добрался?

– Да нормально, пробок не было даже, на удивление.

Пока они общались, Гена завершил сервировать стол. Он хотел было включиться в разговор, но в дверь позвонили. На пороге стояли коллеги с работы: Витя, Кирилл и Лариса Ивановна. Сисадмин, бухгалтер и старший бухгалтер, соответственно.

– Здравствуйте, проходите.

– Привет.

– Здарова!

– Здравствуй, дорогой.

Рукопожатия. Объятия. Куртки. Пакеты.

Прихожую заполонили запахи и ароматы. Сигарет, туалетной воды и духов, соответственно.

– Проходите, присаживайтесь. У нас почти все в сборе. Серёжа задерживается, – гостеприимно пригласил жестом Геннадий и пошёл вытаскивать бутылки с алкоголем из холодильника.

– Как всегда, – шутливо заметил Витя. – Надо было его на вчера приглашать. Сегодня бы вовремя приехал.

– А мы ему штрафную нальём! – весело поддержал Кирилл.

– Ну ничего, главное, чтобы ушёл вовремя, – подключилась Лариса Ивановна. – А то будет, как на работе – до утра сидеть.

Гости начали рассаживаться за столом. Гена сделал телевизор потише, на «12». Торжество началось. Аппетитно зазвенели приборы по посуде. Игриво зажурчали напитки в фужерах и рюмках. Квартиру обволакивала атмосфера празднования. То, самое чудесное настроение, когда все начинают раскрепощаться, приоткрывать сундучки своей души. Гомон стоит, но не шквал. Люди находят точки интереса, строят по ним созвездия, притираются. И от этого трения возникает искра. Это прекрасно.

Первым встал Саша:

– Ну, что. Я начну. Первый тост за именинника.

Гена расплылся в улыбке, взял фужер и тоже встал. На последующих тостах он, кстати, не вставал.

– Брат, мы с тобой давно знакомы. Можно сказать, с пелёнок. С твоих. Я знаю тебя лучше всех присутствующих. И самое главное в тебе – ты всегда знаешь меру. Когда нужно остановиться, а когда поднажать. Поэтому я дарю тебе этот набор педалей. Газ, – Саша достал из подарочного пакета правый чёрный тапок из овечьей шерсти и войлока, украшенный контрастной бежевой тесьмой, рыжими камушками и восточным орнаментом.

– И тормоз, – достал левый и расплылся в жульнической улыбке, в которой читалось «шалость удалась». – В общем, вот. Это тебе. Держи баланс – не падай!

За столом раздался смех.

– А юмор это у него семейное, значит? – шепнула на ухо Евгении Лариса Ивановна.

Евгения улыбнулась, вскинула брови и кивнула.

– Я помню, ты в детстве такие увидел у деда. Они тебе так понравились, что ты их себе «приватизировал». А у тебя ступня ещё маленькая была, но тебя это не смущало. И ты так смешно в них шастал, задирая ноги чуть ли не до головы, как ящерица.

– Сам ты ящерица, – смешливо огрызнулся Гена.

– Ну там, в пакетике тебе ещё конвертик на бензин, – добавил Саша, вручая пакет брату. Тот посмотрел на Сашу, взглядом наполненным воспоминаниями и, в то же время, чувством братского соперничества. Саша похлопал его по плечу.

Каждый конверт Гена аккуратно прощупывал на толщину под столом и затем складывал пополам и убирал в просторный нагрудный карман рубашки. Поближе к сердцу.

Пока все закусывали и представляли, как бегает ящерица в тапочках, Виктор ушёл в прихожую. Вернулся с подарочным пакетиком и начал свою речь:

– Гена, с юбилеем тебя! Частенько у тебя стрелял сигареты. Ну и накопился процентик, значит. Поэтому вот, тут тебе проценты и компенсация, значит. Ну и подарок, само собой, внутри.

Он передал Гене подарочный пакет. Тот заглянул в него и начал доставать подарки, озвучивая:

– Так, это проценты, я так понимаю? – он достал набор сигар, обернутых фабричной плёнкой. Витя кивнул, наливая стопку.

– А это, значит, компенсация? – Гена поставил на стол бутылку виски Jack Daniel's. В процессе, он всё высчитывал и прикидывал сколько сигарет у него «выстрелял» за всё время Витя, и окупается ли их стоимость процентами и компенсацией.

– А это, стало быть, подарок, – он вытащил конверт с деньгами. Увлекшись подсчётами он раскрыл конверт и взглядом посчитал сумму.

«Ну, где-то то и на то выходит», – подумал Гена, закончив считать, – «надо перестать ему давать сигареты».

– Ну, за тебя, юбиляр! – вскинул стопку Виктор и всё повторили за ним. Чокнулись. Выпили. Закусили.

Гости разговаривали между собой. Витя пил, выполнив свой план на сегодняшний вечер. Геннадий ел, изредка поглядывая в телевизор. По панели, с диагональю в 42 дюйма, показывали красивую жизнь каких-то известных людей. Дорогие машины, просторные дома и недвижимость за границей. Гена с трепетом впитывал эти идеалы образа жизни, высасывая мясной сок из фаршированных перцев, который уверенно ускользал по ладоням к локтям.

Лариса Ивановна выжидала момент, затем филигранно постучала по фужеру ножом, отогнув мизинчик. Все замолчали. Она подняла фужер и начала:

– Дорогой Геннадий, я знаю тебя не так давно, как твой брат. Но достаточно, чтобы понять, какой ты человек.

На последних словах Гена заёрзал на стуле.

– Я знаю, как для тебя важна статусность. Поэтому, я дарю тебе эту перьевую ручку, которой ты сможешь подчеркнуть свой статус.

Лариса Ивановна открыла увесистый фирменный футляр и передала Геннадию, таким образом, чтобы все видели, что внутри.

А внутри лежала перьевая ручка «Паркер» с позолоченным кольцом на колпачке и корпусом из ювелирной латуни цвета розового золота. Само перо на конце ручки с золотым напылением и фирменной гравировкой.

Геннадий принял подарок и засиял от счастья. Его сердце ритмично выбивало в голове: «Статус», «Статус», «Статус». Кирилл же завистливо глядел на ручку.

– Ну, за твою успешную карьеру! Только не иди на повышение раньше меня! – шутливо намекнула главный бухгалтер и рассмеялась, поднимая фужер.

«Хм, а почему нет?» – подумал Гена под звон бокалов и рюмок.

Торжество близилось к середине. Обычно в этот момент, начинаются активные действия: перекур или танцы.

Кирилл оглядел всех присутствующих. Затем прокашлялся, качнулся вперёд и поправил галстук. Никто не обратил внимания, тогда он поднял стопку и сказал:

– Тост!

Все так были увлечены беседой, что не обратили внимания. Только близ сидящий Витя потянулся рюмкой, чтобы чокнуться. Удивительным образом, рюмка Виктора всегда была полна, а он, таким же удивительным образом, пьянел быстрее всех.

Кирилл встал и сказал:

– Подарок!

Гена резко перевёл взгляд на него и неловким взмахом руки указал остальным замолчать, к своему удивлению. Гости притихли.

– Поздравляю тебя с Днём рождения! Желаю тебе долгих лет жизни, крепкого здоровья и, чтоб белые полосы были подлиннее, а чёрные покороче. Ну и побольше денег, конечно. В наше время как без них?..

Кирилл достал из внутреннего кармана три маленьких пластиковых коробочки. Размером со сплющенный спичечный коробок, но квадратные. Положил их на стол и поднял одну, показывая всем, особенно Ларисе Ивановне.

– Дарю тебе редкие коллекционные монеты. Некоторые платёжеспособны, ими можно расплачиваться, но всё-таки не стоит, – рассмеялся Кирилл, купаясь в лучах внимания. – Каждая такая монеточка стоит дороже номинала. Вот у этой, например, в основание из золота и серебра инкрустирован бриллиант. Видите? Вот, у совы глаз бриллиантовый.

Кирилл продемонстрировал всем инкрустацию и у лица Ларисы Ивановны подержал монету подольше. Главбух посмотрела на монету с интересом, и без него – на самодовольного Кирилла. Тот вручил подарок Геннадию. Гена завороженно смотрел на коллекционную монету и прикидывал в уме, сколько она стоит.

– Следующая монета уже музейная, дореволюционная. Ей ничего оплатить нельзя. Говорят, она была найдена при разграблении царского поместья. Но химическим способом, бережно отмыта от грязи, времени и крови, – Кирилл рассмеялся, посчитав эту шутку белоснежно остроумной. – Вот, можете полюбоваться – музейный экспонат.

Кирилл пустил монету по рукам, чтобы все могли её разглядеть. И начал с Ларисы Ивановны. Она, не глядя на монету, передала её дальше. Гена немного запаниковал, оттого что его монета пошла по рукам в обход него самого.

– Ну и следующая монета: 50 копеек 2001 года. Не обращайте внимания на номинал. Её ценность в редкости тиража, потому что их чеканили не для оборота. Среди коллекционеров за ней идёт охота!

Кирилл показал монету всем, кроме Ларисы Ивановны и передал Геннадию. Та попросила у Гены монетку посмотреть.

Для Кирилла не представляли ценности эти сокровища. И он не считал потраченных на них денег. Главным сокровищем для него было внимание, которое он сейчас получал и завистливые взгляды, которые на него бросали. Особенно его эго тешил многозначительный взгляд Евгении.

Гена поблагодарил Кирилла и убрал монеты в карман брюк. Затем все звонко чокнулись фужерами и рюмками. Выпили. Закусили.

В дверь позвонили.

– О, а вот и опоздуны! – воскликнул пьяный Витя.

– Жень, откроешь? – мягко попросил Гена.

Женя открыла дверь и вошёл Сергей. Скромный, замкнутый. Верующий. Работает аналитиком с Геной. В прихожей не осталось места для запахов.

– Привет, Жень. С именинником тебя.

– Привет. Спасибо.

– Чего опаздываем? – спросила она укоризненным тоном.

– Да я, вроде, вовремя, нет? – он окинул взглядом зал, стол, гостей. Остановился на часах и указал ладонью. – Да ничего я не опоздал. Вон, время – семь, как раз.

Все посмотрели на часы. Они показывали «19:00».

– Хм, смотри-ка и правда вовремя. Так это мы что ли рано пришли, – полез за телефоном Кирилл. Остальные на несколько секунд прилипли взглядом к часам.

– А, так это часы встали. Вон секундная стрелка дёргается и не движется, – заметила Лариса Ивановна

– Ну да, у меня на телефоне 19:49, – подтвердил Саша.

– Ох, и фокусник! Хорош, – восхищался Кирилл.

– Ладно, проходи. Сейчас мы тебе штрафную нальём, – пригласил его за стол Гена, после рукопожатия.

Сергей положил себе салатов в тарелку. Поднял стопку и встал.

– Так, ну раз пить, то за именинника. С юбилеем, Гена! Пусть удача всегда благоволит тебе, и на всех перекрёстках судьбы будет гореть зелёный свет. С днём рождения!

Чокнулись. Выпили. Закусили.

– Ну, я это, думал, чего б тебе подарить и, в общем, ничего не придумал. Лучше тебя, никто не знает чего ты хочешь по-настоящему. Так что, вот тебе конверт – сам выберешь, как говорится.

«Это где так говорится?», – машинально задумался Витя. Его стадия опьянения достигла уровня «философские размышления».

– Ну и, чисто символически, – Сергей снял с шеи подвеску на плетеном чёрном тросике с потрясающей красоты камнем, размером с куриное яйцо. С полупрозрачной основой, местами с тёмными пятнами, где-то с белыми, а внутри, в самом центре, расходились шарообразной формой фиолетовые нити, переходящие в сиреневый ближе к поверхности камня. – Вот такой подарок, как говорится, материальный.

«Да нигде так не говорится», – подвёл вывод под мысленным процессом Виктор.

– Это кулон из метеоритного камня. Мне его привёз дед из одной геологической поездки по Тунгусской тайге. Дарю его тебе на удачу в долгий жизненный путь. Как говорится, удача – спутник смелого.

«Ну, ладно, так ещё говорится», – дошёл до стадии принятия Витя. Его взгляд удваивал всё, что видел. Будь он сейчас в казино – разорился бы.

– В общем, вот. Давай надену тебе сразу. Среди тунгусов ходит поверье, если потереть в ладони и загадать желание, то оно обязательно сбудется, – Сергей надел камень на шею Геннадию. Евгения пошла на кухню за подарком.

– Спасибо, но я в эти сказки не очень верю, – сказал Гена и добавил, чтобы смягчить. – Я уже, знаешь, и на одинаковые цифры на часах желание загадывал, и на падающую звезду, и на Новый год желание сжигал в бокале с шампанским. Не работает ничего.

– Ну, а ты с метеоритом попробуй. Всё-таки сегодня у тебя День рождения, – оспаривал Серёжа.

– Ну ладно, допустим… – поддался Гена, сжал в ладони висящий на шее камень и сказал. – Хочу… Ну, чтоб… В комнате свет погас.

В комнате резко потемнело. Люстра над столом погасла. Витя, сидящий спиной к телевизору, ошарашенно подумал, что напился в край и ослеп. Туман темноты подсвечивало лишь свечение телевизора. Повисла тишина. Некоторые молчали с открытым ртом. За них бормотал телевизор.

– С Днём рожденья тебя, с Днём рожденья тебя, – из кухни вышла Евгения с тортом и свечками, и не попадая ни в одну ноту, напевала поздравительную песню. Она несла торт перед собой, рассекая светом свечей тьму, как ледокол.

Напряжение спало. Все как-то облегчённо выдохнули. Виктор выдохнул особенно, затем выпил и закусил. Все начали хлопать и скандировать: «Поз-дра-вля-ем! Поз-дра-вля-ем!».

Сергей похлопал Гену по плечу и радостно воскликнул:

– Ну вот! Работает!

Геннадий пребывал в смятении и криво улыбался. Вроде бы, ситуация стабилизировалась, праздник продолжается, но какой-то мерзкий тёмный червячок сомнения в недрах души начал медленно и понемногу грызть чувство спокойствия.

– Ген, ну ты чего, загадал? Задувай!

Именинник вышел из оцепенения, быстро выдернул на поверхность сознания желание «хочу много денег». Ярко нарисовался в мыслях сейф в спальне, набитый деньгами. Он сжал ладонью метеорит, глубоко вдохнул и задул свечи на торте.

Аплодисменты достигли апогея с возгласами и прекратились. Лариса Ивановна нагнулась к Евгении, когда гомон за столом достиг уровня громкости телевизора, и спросила полушёпотом:

– А ты чего сейчас-то торт вынесла? Мы ж даже горячее не ели.

– Да я не знаю. Мне показалось, сейчас самое время, – спокойно ответила Женя.

– Ну вот, он же сейчас будет стоять и таять. А у нас даже чая нет, – продолжала попытки вразумить Женю Лариса Ивановна.

Евгения окинула стол взглядом и, не заметив чайных пар, кивнула ей, хмуря брови:

– Да, знаете, что-то я и вправду поторопилась. Не знаю, что на меня нашло.

– Ну, зато какой эффект получился! Вы с Сергеем это заранее обговорили? А как вы узнали, что он загадает? Или Гена тоже с вами в сговоре был, и всё это представление только для нас?

– Да ничего мы не обговаривали ни с кем. Просто… Просто меня что-то подтолкнуло это сделать. И…В общем, я решила, что это подходящий момент, – начала объясняться Евгения, мысленно прокручивая события в обратном порядке, будто не веря в свои слова.

Их диалог нарушил Кирилл. Он встал и отчеканил:

– Тост! За именинника!

Затем достал из кармана бумажник, из него достал все купюры и вручил их Гене со словами:

– Дарю!

За столом повисла неловкая пауза. Затем наступила какая-то суета. Саша встал из-за стола и шлёпнул ладонью на стол, перед ошарашенным Геной, пачку денег со словами:

– И я дарю!

Тут все остальные резко подорвались со своих мест: Лариса Ивановна и Серёжа направились в прихожую к сумкам и курткам; Евгения ушла в спальню к шкафу, в котором у неё лежат денежные накопления на чёрный день; Витя с упорством альпиниста пытался ровно встать со стула и устойчиво направиться в прихожую, дабы присоединиться к денежному перфомансу.

Гена не мог произнести ни слова от удивления. Ему это всё казалось сюрреалистическим сном, но нельзя сказать, что ему это не нравилось. Скорее, он бы хотел, чтобы это выглядело более естественно, более искренне.

Он ощущал странное чувство жуткого удовольствия. Его пугал вид Виктора, который не мог справится с собственным телом и гравитацией, облокотившись на стену, протирая кожу об обои и шкафы, не испытывая чувств, двигался к своему портфелю, чтобы принести Геннадию деньги на стол.

От количества купюр на столе перед собой Геннадий испытывал удовлетворение и трепет. Однако, где-то в глубине сознания боролись два маленьких чувства тоски: «Это нужно вернуть» и «Это может прекратиться».

Гену разрывало от чувств и эмоций, он испытывал какой-то наркотический приход. И ему это нравилось. Он трясущимися руками торопливо сгребал деньги в одну пачку, и от её толщины у него даже началась эрекция.

«Они принесли с собой столько денег, а мне подарили всего лишь жалкий мизер от этой суммы», – подумал Гена переводя взгляд с пачки купюр на столе на пачку денежных конвертиков в нагрудном кармане.

– Эмф... Это… Кхм-кхм, – Геннадий прокашлялся и шумно сглотнул, не веря в происходящее. – Это всё мне?

– Да! – хором, почти в унисон ответили дарители, зачарованно уставившись в юбиляра.

Из-под стола вытянулась рука пьяного, невменяемого Виктора. В руке он сжимал мелочь и пару помятых, как он сам, банкнот. Он протянул их Гене, тот бережно принял подарок. Витя ещё пытался что-то сказать, но замутненный мозг отказался ворочать языком, поэтому он просто поздравительно промычал.

Геннадий ловко уместил купюры и монеты в одной руке, стремительно убежал в спальню, будто вор, и второй рукой открыл сейф. Бережно положил всё на полочку к остальным деньгам. Вытерев слюни рукавом, поспешно закрыл сейф и вернулся за стол.

Гости сидели как обычно, будто и не было никакого массового помешательства. Только Витя сменил место дислокации и мирно посапывал на диване протёртой щекой вверх. Гена с шумным выдохом сел на стул:

– Может, пойдём покурим?

– Да, пойдём, – бодро согласился Саша.

– Поддерживаю, – сказал Кирилл.

Все встали и направились на балкон, но тут в дверь позвонили.

– Идите, я сейчас, – махнул им Гена и направился к двери.

Взглянул в глазок и спросил: «Кто?».

За дверью на лестничной площадке стояла толпа людей, переминаясь с ноги на ногу. Один хвост толпы уходил на верхние этажи, другой на нижние. Они хором ответили ему: «Мы!».

У Гены проступил пот на лбу. У каждого из них в руках он разглядел по пачке денег. Он облизал пересохшие губы и крутанул замок. Открыть получилось с третьего раза.

Он принимал деньги и благодарил в ответ на какое-то механическое: «Дарю». Это напоминало заевшую пластинку:

– Дарю!

– Благодарю!

– Дарю!

– Благодарю.

– Дарю!

– Благодарю…

Со временем Гена терял энтузиазм, да и деньги уже не помещались ему в руки. Гена схватил в прихожей ближайший пакет и складывал купюры в него.

Дарители были одеты в домашнее: халаты, пижамы, растянутые треники и заляпанные майки, выцветшие шорты, семейные трусы. Кто-то в тапочках, кто-то в носках, а кто-то и босиком. Жильцы после вручения подарка уходили на верхние этажи, или нижние, в зависимости от того, в какой очереди стояли.

Когда к нему подошла измождённая женщина, кормящая малыша грудью, и протянула пачку денег, Гена засмущался. Но пересилил себя и взял деньги. Как говорил Витя: дают – бери.

Последними подарили деньги соседи по лестничной площадке. Гена молча принял купюры в пакет. Когда эхо захлопнутых ими дверей стихло, он перевёл дух, защелкнул все замки.

Сердце колотилось, как бешеное. Он боялся посмотреть в пакет, потрогать его, удостовериться в его реальности. Совесть его не волновала. Его беспокоила сохранность денег.

Прижимая пакет к груди, он молча прошёл через зал в спальню. На него не обратили внимания, в принципе, как и всегда. Через толщину пакета он ощущал пульсацию собственного сердца.

В зале на кресле спал Виктор. Евгения  с Ларисой Ивановной сидели за столом и общались. Сергей, Саша и Кирилл разговаривали на балконе.

Гена закрыл дверь за собой в спальню и начал перекладывать деньги в сейф. Получилось точь-в-точь, как в его мимолётной ассоциации, когда он загадывал желание на свечах.

Гена аккуратно сел на постель и задумался:

«Так это что, теперь все мои желания исполняются?».

Продолжение следует...

Осень – это заснуть у окна в трамвае.
Проснуться от того, что кондуктор толкает.
Это бариста, который зевает.
Снова спрашивает имя и опять забывает.

Осень – это читать стихи по дороге,
Не заметить лужу и промочить ноги.
Это почувствовать себя убогим,
Но, в то же время, быть человечнее многих.

Осень – это рифма, что всегда ускользает,
Как мимолетная улыбка в толпе в узком зале.
Это руки любимой, что всегда замерзают.
Это взгляд скитальца, который всё знает.

Осень – это предпоследний шаг с крыши;
Сдавленный крик, чтоб никто не услышал;
Лелеять свою судьбу, что послана свыше,
А чужие судьбы превращать в пепелища.

Осень – это суицид в неокрепших умах,
Послевкусие жизни на бледных губах.
Тепло и уют в незнакомых домах.
Печальная ода о прожитых днях.

Осень – это привычки, что влияют пагубно
И топят твой корабль дырками в палубу.
Это питомец, что ушёл на радугу
Прихватив столько слёз, сколько лет радовал.

Осень – это остывший чай и остывшее море,
Печальный саундтрек в глубоком миноре.
Это юная особа, убитая горем,
И вой колоколов в старинном соборе.

Осень – это мурашки в туманном рассвете.
Первая любовь, которую так и не встретил.
Это тёплые слова на холодный ветер.
Воздушный поцелуй в бумажном конверте.

Осень – это последний ребёнок в детдоме.
Бокал полусладких моментов в ладони.
Цветной рисунок под дождём на сером бетоне.
Именинник, о котором никто и не вспомнит.

Осень – это выгулять депрессию в парке.
Обзавестись новой мечтой в нежданном подарке.
Залпом. Горький осадок на дне кофеварки.
Обнаружить свою жизнь в короткой ремарке.

Осень – это замыкание в старой проводке.
Двойной виски со вкусом солодки.
Это предвестник болезни - першение в глотке.
Затяжки от сапог на новых колготках.

Осень – это брызги проезжих машин.
Проспавший пьянчуга, который спешит.
Покосившийся домик у речки в глуши.
Осень – не время года, а форма души.