Орочий оракул
Сегодня хмуроватый
Сегодня хмуроватый
Оракул о грустном
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Русанова, крупная дебелая девка с угрястым, жирным как блин лицом тупо таращилась в стол.
Ну, матушка моя, если вы мне о философских исканиях Толстого ровным счетом ничего доложить не можете, то и зачета вам сегодня не видать, – подытожил доцент Авдеев и поймал себя самого на мысли, что на самом-то деле меньше всего в этот момент ему хотелось слушать о порядком остоебеневшем бородатом мудаке из уст Русановой. И к тому же – откуда привязалось эта старорежимная «матушка моя»? Сам Толстой, кстати, в свои лучшие годы таких как Русанова в бане сношал, а не вытягивал по полчаса на зачет в уже нерабочее время.
– Сергей Сергеич, – замычала Русанова и повесила на Авдеева тяжелый мокрый взгляд, – ну может как-нибудь…
Авдеев скользнул быстрым взглядом по аморфной, до безобразия провисшей груди Русановой и коротко отрубил:
– Знаю я, что вы – молодая мать, бессонные ночи, тесная комната в общежитии. Но для меня – вы прежде всего будущий филолог-русист. Ничего страшного не случилось, матушка моя, подучите и придете ко мне семнадцатого.
Под удаляющиеся всхлипы доцент Авдеев невольно принялся размышлять, кому из нового потока второкурсниц он бы поставил зачёт за минет, а кому – нет. Снова ужаснулся своим мыслям. Этак вот к сорока годам и превращаешься в мерзкого и похотливенького доцентишку-полупедофила. Ёбаная работа! Ещё лет десять-пятнадцать – и ты уже противный кафедральный старичок с толстыми роговыми очками, смрадным кариозным дыханием и несостоявшейся мечтой хотя бы потискать титьки, хотя бы такой, как Русанова. Тьху, блять! В расстройстве он зашел на пустую в это время кафедру, накатил стакан водки из шкапа и пошел отлить в толчок на второй этаж.
Ещё лет десять назад Авдеев был относительно молодым и питающим надежды русистом. Получил трёхмесячную стипендию в Аризонском университете в США. В течение первых недель сменил серый постсоветский пиджак на вольнодумно-разъёбистый свитер, перестал сбривать редкую козлиную бородку и практически в совершенстве овладел шепелявым «ти-эйч саундом». Мечтал получить постградуэйт, подзадержаться на пару годков в Штатах, а то и более. Даже разглядел в себе нечто такое крупное, набоковское, чтоль.
Струя долго не шла. «Вот тебе сидячая работа и привет от простаты!» – расстроенно подумал Авдеев. Затем пукнул мелким горошком и пустил вялый самотёк. Взгляд упал на круглое, встроенное в плиточный пол очко с залепленными различной степени свежести и оттенков каловыми массами. «Вот оно, блять, культурное учреждение! Корпус филологии, философии и иностранных языков государственного университета, ёбана. Духовность и дерьмо, нахуй блять!». Не заметил, как матюгнулся вслух. После двух лекций по серебряному веку, семинару по семиотике и зачету у второкурсников обычный русский мат оставлял на языке терпкий солоноватый прикус. Чтоб получше разобраться в оттенках вкуса, он трижды повторил незамысловатое сочетание «на хуй блять».
– Вот именно, коллега! Я тоже время от времени ловлю себя на этой мысли — из соседней кабинки вышел, заправляя штаны, седой интеллигентного вида старичок.
– Простите, ради Бога! – испугался Авдеев, – А я, грешным делом, полагал, что в это время уборная пуста.
– Да что вы! Я с вами абсолютно солидарен! Единственное, что хотелось отметить, то это тот факт, что эти, с вашего позволения, ещё советские каккуары являлись прекрасно разветвленным временным порталопроводом: Советский Союз, Константинополь, Иерусалим, Рим и Ассирия. Сейчас вот всё, конечно, в аварийном состоянии, но тем не менее кое-как работает!
Авдеев стал судорожно соображать, не доносились ли до него в последнее время слухи, что кто-то из коллег-преподов тронулся умом.
– У меня не так много времени, чтобы углубляться в подробности, – извиняющимся тоном проговорил незнакомец. – О вас мне известно намного более, чем вам обо мне. И этого вполне достаточно, чтобы делегировать вам одно чрезвычайной важности поручение.
Он расстегнул непонятно откуда-то взявшийся портфель из изрядно поношенного грязноватого дерматина и выудил оттуда семьсот пятидесятиграммовую стеклянную банку, на четверть наполненную молочно-белой жидкостью.
– Здесь хранятся мозги Ра Хми Чу – любимой кошки фараона Рамзеса. Кошка вела свою родословную от великого бога Ра, главного проектировщика и создателя Вселенной. Соответственно располагала скрытым знанием. После смерти её мумифицировали, а мозг сохранили в живом состоянии вот таким образом. По мере скисания молоко надо менять, иначе божественная искра, живущая в мозгу, потухнет, последствия для всего мира представить тогда очень трудно. У вас для этого осталось не более получаса. Отныне хранитель – вы. – оттараторил быстро и без всяческой интонации неожиданный собеседник и, взглянув на часы, явно занервничал и заторопился:
– Простите. Время!
Он снова направился в кабинку. Уже стоя на ступеньке, обернулся назад и прокричал:
– Да! Конечно же, женское молоко! Ни в коем случае не консервант или же животный заменитель! Раз в неделю промывайте тёплой водой. Взамен Хранитель получает ограниченный доступ…
– Постойте! – воскликнул Авдеев и взволнованно шагнул вслед за странным незнакомцем, – Доступ куда? Доступ к чему?!
Однако кабинка была уже пуста. Поражённый доцент принялся рассматривать банку. Еще несколько секунд тому назад он не задумываясь слил бы её содержимое прямо в очко. Но таинственное и необъяснимое исчезновение загадочного субъекта настраивало его на совсем иной лад. Кроме того, он почти физически ощущал явственный сигнал тревоги, исходящий непонятно откуда. Авдеев приоткрыл пластиковую крышку и рассмотрел грязновато-белую неоднородную кашицу, в центре которой плавали две сероватые дольки кошачьего мозга. По размерам они едва ли превосходили крупный грецкий орех. Кисловатый запах и цвет говорили о том, что дела внутри не очень хороши, и Авдееву надо поторопиться. Только вот что делать?!
Русанова стояла на ступеньках у центрального входа в корпус и, расстроенно хлюпая носом, чиркала пустой зажигалкой.
– Ну что же вы, матушка моя, так себя по пустякам изводите!
Сверху спускался доцент Авдеев. Он безмерно обрадовался, узнав мокрый, обрамлённый размытой чёрной тушью взгляд.
– В вашем положении не следует курить – вся дрянь передаётся ребёнку вместе с материнским молоком, уж поверьте. Да и расстраиваться из-за зачёта уж вовсе глупо. Я вот немного поразмыслил и решил, что таки смогу вам помочь. В обмен на исполнение одной просьбы. Вполне безобидной, но на первый взгляд очень необычного характера. Ради Бога, не подумайте ничего скверного и поклянитесь держать нашу сделку в строжайшем секрете. Пройдёмте, матушк… Пошли, эээ… Вера.
Спустя полчаса Авдеев вновь залез в кафедральный шкап и добил водяру. Стеклянная банка была заново наполнена на четверть свежей питательной жидкостью и, как ему казалось, излучала приятное тепло и благодарность.
– А не охуел ли ты, Серёжа, – задумчиво спросил Толстой с кафедрального портрета.
– Перверсия, чистой воды перверсия! – Антон Павлович строго поправил пенсне.
– Перверсия – это вон он! Бородатый Лёва Николаич напротив тебя, – огрызнулся Авдеев.
– Окоянный падонок! – заокал Толстой.
– А я, честно говоря, чуть не дрочканул, – признался Достоевский.
– Прям малофейкой ему в банку бы! – радостно подхватил мысль Гоголь.
– И эти онанюги меня геем обзывали! – обиделся Лермонтов.
– Какой же ты гей? Ты пидар! А Серёжа — Навуходоносор! Пристрелить бы тебя нахуй, Серёг!
– Стрелять сначала научись, обезьян эфиопский!
– Кому на Руси дрочить хорошо?
– Гыыы, на няню свою, чтоль?
– А Русанова ничё так собой, пышечка-с!
– И мудилу бородатого не читает, а то б молоко пропало!
– А я больше по завкафедрой млею, Зинаиде Яковлевне.
– Обычная малоросская жидовка!
– На каго в Руси дрочить хорошо?
Авдеев быстро накинул пальто и аккуратно спрятал в растянутый нагрудный карман драгоценную банку.
– Уебанцы вы все! – крикнул он напоследок в кафедральное помещение и быстро затворил дверь, оставив позади себя приглушённый ропот классиков.
Первая маршрутка оказалась, как обычно переполненной, однако водитель открыл дверь кабины и уважительно пригласил его занять почётное место рядом с собой. У подъезда встретился сосед по погребу дядя Коля и, извиняясь, вернул занятую ещё в прошлом годом пятихатку. В почтовом ящике лежало приглашение от Аризонского университета и какого-то фонда принять участие в престижном исследовательском проекте, включая недурно оплачиваемую годовую преподавательскую стажировку. На автоответчике взволнованная и торжественная завкафедрой Зинаида Яковлевна умоляла Авдеева перезвонить, поскольку он «единственный и незаменимый кандидат на перенятие её полномочий в недалёком будущем».
«А хуй ли – Хранитель!» – горделиво подумал Авдеев и решил больше не удивляться мелкому и среднекрупному везению. Академическая карьера теперь ему не казалась особо привлекательной и вообще первоочередной. Он долго копошился в нижних ящиках письменного стола и извлекал пожелтевшие от времени рукописи. Какое-то время хмыкал, перечитывая свои давнишние литературные экзерсисы. С полчаса воевал со старым компьютером-тугодумом, потом плюнул на это дело и извлек с антресолей антикварную машину «Континенталь», подарок бывшей жены на защиту кандидатской диссертации. Неумело заправлял дурацкую ленту, затем наслаждался звоном клавиш и ровными рядами строчек на бумаге. В том, что вещь выходила гениальная не было никаких сомнений. Он время от времени любовно поглядывал на баночку с мозгом Ра Хми Чу, а затем зарядившись вдохновением и мечтой, с минуту смотрел вверх, сквозь грязноватое стекло неуютной малометражной квартиры. Смотрел сквозь раскидистые ветви вяза, грязное рванье ватных облаков, куда-то туда, где в серебристом офисе сидит главный архитектор Вселенной Ра и шлёт ему через живые мозги своей родственницы вечную благодать и всемирную мудрость.
На следующий день Авдеев позвонил на кафедру и, сославшись на неожиданное недомогание, попросил найти себе на несколько дней замену. Через пару часов стал вызванивать по мобильному Русанову. Последнюю пришлось отчасти посвятить в необходимость секретной миссии. Дурища часто моргала коровьими буркалами и верила каждому слову доцента, хотя Авдеев сомневался, понимала ли она на самом деле весь масштаб происходящего, кто такой Ра, а про порталы вообще из осторожности умолчал. Зато, чтобы обеспечить гарантию бесперебойного снабжения питательной жидкостью, Русанова сказала, что у неё есть подружка и ещё подружка подружки, которые сейчас кормят грудью. С ними она встречалась иногда во время прогулок с чадами в Парке Культуры и на Пушкинской. Обычные молодые девки – Надька и Люба. Обе прониклись тайной, рассказанной их товаркой Русановой, и поочерёдно наведывались в одинокое жилище Хранителя.
Авдеев даже стал отличать пласты прозы, получаемой на молоке той или иной донорши. Русанова, насколько сама не казалась глупой и приземлённой, выдавала глубочайшую философию и тонкую интеллектуальную игру едва уловимыми образами и призрачными тенями глубинных смыслов. От Надьки распирало на эмоции, трагикомичность, и неповторимость бытия в его сугубо человеческом, чувственном отраженье играла солнечным зайчиком с глупой кошкой сознания. Но тоньше всех была Люба, написанные за «её время» строки неизбежно расплывались в нестройные ряды от того, что читались сугубо через сентиментальную слёзную пелену, подёргивающую глаза автора каждый раз. Свет лампы распадался на радужные спектры, а вслед за ним, казалось, распадалась и сама жизнь. На эти нежные и мягкие божественные цвета, напрочь отрицающие всё серое, всё чёрное и коричневое, из которых и состоит трижды проклятая жизненная рутина.
Любка была одиночкой, залетевшей по юности от какого-то неопределенного коллективного отца. Она, единственная из подружек, ходила к Авдееву, не таясь и не скрываясь от косых старушечьих взглядов у подъезда. Со временем они даже стали сожительствовать, как-то незаметно для самих себя и вполне естественно, как происходит всё, что предначертано свыше. Авдеева с кафедры уволили. Официально – за продолжительные прогулы без уважительной причины. Сам бывший доцент был уверен, что пал жертвой порочащих его и, стало быть, всю кафедру слухов о распутном и недостойном поведении, а также использовании служебного положения в сугубо личных и не очень чистоплотных целях. Откровенных недоброжелателей у него не было, однако Авдеев был практически на сто процентов уверен, что накляузничал бородатый мудила Толстой, которого он ненавидел в течении всей свой филологической карьеры.
С Любкой в квартире оказался еще один Серёжа. Маленькое и очень горластое существо. Авдеев стоически терпел житейские неудобства, поскольку был уверен, что это все временно. Всемирная слава и признание не за горами. В Любке же он приучился распознавать два существа – первое служило необходимым источником и материей его творческого бытия, и это было божественным, второе – существо на двух ногах с сиськами и с резкими колебаниями гормонального фона, а вместе с этим и настроений, глупых слёз, истерик и беспричинной радости. Как, впрочем, и почти каждое юное существо женского пола, не изнурявшее себя интеллектуальной да и общей житейской закалкой. Вместе с тем это казалась ему даже забавным, этакое вот легкое и прозрачное, как белый тюль с рюшечками, юное бабство. Наконец, сожительство с женщиной обычно несет с собой некоторые бытовые улучшения. Это также не могло скрыться от глаз Авдеева, оконное стекло стало безупречно чистым, исчезла многолетняя холостяцкая пыль и паутина, из кухни порою неслись заманчивые запахи. И самое главное – Любка полностью переняла на себя заботы о Ра Хми Чу. Вот и сейчас она стоит и бережно промывает дольки под струёй теплой воды.
– Слышь, Серёж, по-моему, это совсем не мозги. Это такой кефирный грибок. Тётка моя из Сызрани таким увлекалась. За сутки молоко в кефир переквашивает.
– Ты что такое городишь, Люб!
– Ну такая молочная культура, чтоль.
– Люб, не неси чепухи, зачем мне тогда весь этот грёбаный цирк сдался?
– А затем, что у меня уж неделю как молоко пропало. «Домиком в деревне» заливаю и ничего! Вчера вот оладушки на кефире делала.
– Какие такие оладушки, блять!!!
– Те, которые ты сам все и сожрал, да так что аж за ушами трещало! В доме, блять, шаром покати. Один младенец, другой – ебанутый. Обеих возьми, да и накорми!
Авдеев стремительно вскочил с табурета и отвесил Любе пощёчину.
– Ты как с Хранителем разговариваешь, тварь!
Любка от неожиданности вскрикнула и схватилась свободной рукой за покрасневшую щеку. Другую руку, держащую дольки драгоценного мозга Ра Хми Чу, сначала сжала в кулак, а затем с размаху шмякнула его содержимое о пол. По грязному, потерявшему цвет линолеуму разлетелись белые катышки. Авдеев рухнул на колени, казалось, сердце проткнула раскалённая спица, а к горлу подкатился колючий шар. Морщась от почти непереносимой физической боли, он принялся бережно собирать маленькие склизкие комочки. Сгорбленная, убитая несчастьем фигура сожителя заставила Любу тут же пожалеть о содеянном:
– Да ладно тебе, Серёж, я ж думала, что ты с этим всем играешься. Мало ли чего взрослым мужикам в кризисе среднего возраста на ум взбредает. Хочешь, я завтра к тетке поеду? Наверняка у неё еще чего-то осталось.
– Пшла вон отсюда! Шлю… — Авдеев судорожно закашлялся, проглатывая колючий шар в горле, и хриплой вороной докаркал, – хаааа! Шлю-хаааа!
От холодной слизи действительно несло какой-то молочно-кефирной закваской. В соседней комнатушке сиреной заревел маленький Серёжа. Любка, рыдая, тут же убежала к нему.
Авдеев не помнил, как долго он стоял на колениях. Нюхал и лизал несчастные остатки божественного разума, поскуливал в тоске, затем у него стал прорезаться юродивый нехороший смешок. «Грибок, говорите? Посмотрим сейчас, каков грибок!» — хихикая, бормотал он себе под нос. Бывший доцент и Хранитель накинул пальто и выскочил на улицу. В безветренном ночном воздухе города не ощущалось никакой тревоги и признаков надвигающегося апокалипсиса.
Он извлек из потайного кармана заначенную пятихатку и купил в ларьке водки и пластиковый баллон крепленого пива. Попеременно отхлёбывая из обоих сосудов, приблизился к Набережной и, облюбовав одну из скамеек, присел и закурил. Черная змея реки не торопясь ползла на юг, также, как и тысячу лет тому назад. Разве на небе звёзды? Это нихуя не звезды, это кто-то накинул на землю темный балахон, чтоб мы тут сидели и молчали, как попугаи в клетке. А звезды – это дырки, через которые пробивается свет из солнечного офиса великого Ра. И кто ж так, блять, натыкал этой иголкой-то?
Вскоре захотелось поссать. Принадлежность к интеллигентной профессии, хотя бы и бывшая, не позволяла ему справлять нужду в непредназначенном для этого месте. На нетвёрдых ногах, сдерживая позывы и, борясь с бесконтрольными заносами, доцент направился в тёмный угол аллеи, где с незапамятных времен располагался общественный туалет. Этакое благородное каменное строение советских времен с мозаичными стенами и полукруглыми бойницами окон напоминало небольшой запущенный храм какого-то древнего забытого божества. Извилистая ракушка входа проводила в его темное, неосвещенное нутро. Вне всякого сомнения, в последнее время туалет использовался лишь только в светлое суток и сугубо по крупной надобности. Авдеев стал подсвечивать себе зажигалкой, пока призрачная игра теней не выдала черный провал очка. Струя свободно вырвалась наружу и пропала где-то в бездонной глубине. Ничего даже не намекало на звук падения. «Даже если не Ра Хми Чу, тогда хотя бы порталы!» – мелькнула в голове Авдеева неожиданная мысль, и он сделал решительный шаг вперёд.
БУ - РА - ТИ - НО!
Независимое мнение...
– Рой ямку.
– Клади золотые.
– Посыпь солью.
– Зачерпни из лужи, полей хорошенько.
– Да не забудь сказать "крекс, фекс, пекс"...
(С) А. Толстой Приключения Буратино.
Lex, rex, fex – Закон, король, чернь (латынь).
А вы когда-нибудь задумывались на скрытым смыслом?
Буратино получает три дара: Азбуку, 5 золотых, и ключ. Они символизируют: научные знания, мирское богатство и мессианское прозрение.
Из трех даров он теряет два, но ключ остается с ним. Ключ самый важный дар, он открывает потайную дверь. Но ключ в книге Буратино получает очень странным и подозрительным образом. Он просит у лягушек на пруду что–нибудь поесть. Те приносят ему: тину, крылышко жука, гнилые корешки.
Буратино нюхает (да, да не кокс, но что - то особенное), потом пробует, говорит какая гадость, ему тошнит, он вырывает.
"Буратино понюхал, попробовал лягушиное угощение, меня стошнило, сказал он, – какая гадость! Странно, до этого Буратино даже не чихал, потому, что он деревянный. И после того как его стошнило (поймал приход) вдруг появилась некая черепаха которая передала ему ключ. Очень странная история, в которой как уверяется Толстой, любивший всякие опиаты и "полетать на зеленном драконе" намекает нам от какой двери нашел ключ Буратино. Ключ от рая, от той самой черепахи, которая древний символ того на чем держится мир.
Это очень подозрительная книга в которой Сын плотника, не рожденный, и не тонущий, является главным героем борьбы со злом.
Карабас–Барабас главный враг сына плотника — это наступающий капитал, дельцы, и торговцы в храме, в конце не просто так он лишается бороды.
В ветхозаветном правиле, пострижение бороды равнозначно духовной смерти. Вспомним, что когда Буратино не нужен был Карабасу, он повесил его на гвоздь. Пригвоздил к стене. Дуремар — это милейший и в то же время мерзкая и вымирающая личность. Смесь интеллигенции и превратившаяся из уважаемого врача в мерзкого шарлатана: "больную собачку–пуделя, синьор Карабас–Барабас, вы мне отдайте. Я ее брошу в пруд пиявочкам, чтобы мои пиявочки разжирели". Но именно Дуремар мог первым получить ключ от черепахи. Но он все прошляпил.
Харчевня "Трех пескарей", и желание Буратино накормить в ней всех присутствующих тремя корочками хлеб, тоже весьма подозрительный сюжет, из другого сюжета о хлебах и рыбах. А спектакль увиденный на выручку от продажи азбуки? Спектакль "Девочка с голубыми волосами или 33 подзатыльника" — "Меня будут колотить палкой, давать пощечины и подзатыльники. Это очень смешная комедия...". Лиса Алиса и кот Базилио на услужении грязному капиталу, это общество, оставшееся на обочине жизни, но в тоже время страстно целующая зад "торговцам в храмах" и привыкшая жить подло, обманом, мошенничеством и попрошайничеством
Мальвина и ее "соратники" это ополоумевшая прослойка нормальных людей, убежавших из мира "Карабаса", и живущая на поляне рядом с болотом (в резервации). Тихо-тихо все сходят с ума от безысходности. Тряпка Пьеро, сошедший с ума и влюбленный не в Мальвину, а в ее образ, Артемон который сошел с ума на почве верности Мальвине.
Сама Мальвина олицетворяет потерянный ими мир. Они все заблудились и проиграли битву Карабасу торговцу, чиновнику, тирану. Теперь они тихо сходя с ума у себя на поляне. И жду появления того самого деревянного человека–мессии который спасет их от гнета бородатого директора кукольного театра, с плеткой из семи плетей, и вечной фразой "Я друг Тарабарского короля!"
Каково!?
Подозрительная книга... Не правда ли?
Он и сейчас продолжает дарить нам тепло, — вздохнула Мальвина и
подбросила в очаг остатки Буратино...
Такую задачу поставил Little.Bit пикабушникам. И на его призыв откликнулись PILOTMISHA, MorGott и Lei Radna. Поэтому теперь вы знаете, как сделать игру, скрафтить косплей, написать историю и посадить самолет. А если еще не знаете, то смотрите и учитесь.
Новогодний корпоратив закончился для среднего менеджера внезапно и непредвиденно. Реки спиртного и громкая музыка, веселые шутки и пьяные танцы коллег, а после танцев на разум Сергея Геннадьевича медленно и печально опустился занавес. Проснулся он на крыше небоскреба, да не один, а в компании джинна, которого, к слову, зовут Антон. Следующие двадцать четыре часа прошли под девизом «Вспомнить Все».
С Наступающим!
( Изображение от KamranAydinov на Freepik)
- Да что б мне! – начинал лепетать Серега, но к счастью вовремя прикусил язык, - да что б мне забрать в гараж свою машину, - взвесив слова, заканчивает он.
- Уже в гараже, - щелкнув пальцами, сообщает Антон, - а теперь, если пожелаешь, я тебя внизу спущу?
- Не желаю! – единым выдохом произнес Сергей, - веди к лифту, по-человечески поедем, - закончил он, представив свое тело, распластавшееся на земле.
Лифт приехал минут через десять, мелодичный женский голос из настенного динамика, с легкой хрипотцой возвестил о его прибытии. В ярко освещенной кабине лифта пахло дезинфекцией и дезодорантом, огромное, натертое до блеска настенное зеркало высветило небритую фигуру одинокого мужчины в дорогой, но грязной дубленке и мятых, забрызганных штанах. Под красными глазами у небритого мужика виднелись темные круги минувшей ночи, не сразу Сергей Геннадьевич признал в нем себя. А вот отраженье Антона рядом с ним видно не было, хотя он по-прежнему стоял в кабине, по соседству с ним.
- Ага, только ты можешь меня видеть и слышать мой голос, до боя курантов я непосредственно твой джинн!
В голове у Котаева витала куча незаданных вопросов, но в этот момент лифт плавно остановился на двадцать пятом этаже, и снова раздался мелодичный голос, от которого мужчине захотелось отлить. Звонко шаркая ботинками по блестящему полу, в лифт под ручку вошла пожилая супружеская чета, дверь закрылась и лифт снова набрал скорость, но на двадцать третьем он остановился и снова открыл дверь. На этот раз в лифт вошла модная мамаша с дочкой-подростком. Судя по спортивной одежде, обе направлялись в фитнесс-центр, который, как знал Сергей Геннадьевич, находился в этом здании на цокольном этаже.
- Осторожно, двери закрываются, - протянул женский голос, и вот тут очередной спазм скрутил своей хваткой несчастный мочевой пузырь. Слегка переминаясь с ноги на ногу, но так, чтобы это не сильно бросалось в глаза, Сергей Геннадьевич постарался расслабиться и по возможности ослабить ремень. Когда его пальцы не без труда справились с пряжкой и передвинули ремень на три деленья, позади него раздался душераздирающий, оглушительный рев. По звуку, тональности и контральто, этот рев напоминал охотника, оповещающего лес о своем прибытии - трубящего в огромный, изогнутый рог.
Кабина лифта вздрогнула и затряслась, пожилая чета, разъединив руки, закрыла одновременно и нос, и рот. Ах ты ж, что б меня! – вздохнул обомлевший мужчина, когда к нему пришло понимание, что этот звук издал непосредственно он, - да что б меня, - повторил он и уже почти в голос, когда понял, каким местом он издал этот оглушительный рев.
- Проклятая пицца, съеденная на сухую, а главное – нарушивший герметичность лом, - подумал Котаев, наблюдая, как молодая мамаша, в облегающем задницу сексуальном трико, закрывает глаза своей юной дочке, - да не глаза, дура, нос закрывай, - сгорая от стыда мыслил Серега, слыша, как рядом, не скрывая эмоций, хохочет Антон.
Когда злосчастная кабина лифта благополучно довезла пассажиров до первого этажа, менеджер среднего звена ощущал себя человеком, лишенным невинности, а заодно и достоинства. Увидев на стене указатель с аббревиатурой WC, Сергей повернул туда и перешел на бег, судя по нестерпимой пульсации, исходящей от низа живота, до беды было уже рукой подать.
Внутри туалета оказалось на удивление людно, и это в столь ранний час. Пробираясь к писуару, Котаев рывком расстегнул молнию и с наслаждением дал волю струе. Организм вновь расслабился, а вместе с ним расслабился и сфинктер, и позади снова протрубил боевой рог.
- Глядите, мужики, а этому фраеру дымоход-то прочистили, - заржал бритый наголо здоровяк, отливающий нужду в двух шагах от него.
Посетители засмеялись, шутка дня удалась.
- Хорош смешить, мужики, сейчас обоссусь! – высокий, но худой хлыщ с усами и бейджиком на груди, гласящем, - бармен, пробирался к писуару, расталкивая всех локтями.
- Да что б тебе яичко молнией защемить, - подумал Сергей Геннадьевич, косясь на бритого детину, которому он едва доходил головой до плеча. В этот миг к боевому рогу присоединилось контральто, покраснев, лысый взял самую чистую ноту «м-Ля».
- Сволочи! – выкрикнул бармен, давясь от хохота, на его безукоризненных черных брюках расплывалось влажное пятно.
Выходя на улицу, Котаев не останавливался, уверенный, что рядом с ним шагает Антон, - до боя курантов еще две недели, а значит, нужно крайне осторожно молоть языком…
…
С наслаждением откинувшись на спинку сиденья в уютном такси, Сергей Геннадьевич отдал себя на волю случая. Домой ехать желания не возникало, а иной маршрут он не успел придумать, такси подъехало моментально, как только пальцы рыжего издали привычный и громкий щелчок, - в аэропорт, - распорядился Котаев, ожидая что, попутчик оплатит проезд за него.
По салону разлилась мелодичная музыка, в колонках магнитолы играл старый, добрый джаз. Молодая девушка, хрупкая и невинная, пела песню на незнакомом языке. Ни о чем эта песня, ни о чем в ней поется, Сергей Геннадьевич совершенно не понимал, но заслышав этот чистый и нежный голос, ему захотелось очутиться рядом с певицей, ласкавшей слух своим хрипловато-нежным тенором, - доставь меня к ней, - распорядился Котаев, обращаясь к Антону, и решив не скромничать, добавил, - хочу, чтобы у нас с ней секс был! Таксист покосился в зеркало заднего вида, но Сергей Геннадьевич уже растворялся и исчезал…
Закрыв глаза, он предавался нежной истоме, чувствуя, как его тело осторожно и бережно положили в постель, а под ним лежит обнаженная певица, и ее нежные руки блуждают по его волосатой, немытой спине. Все было здорово и волшебно до того момента, пока менеджер не открыл глаза. Она была черная и очень старая, - да лом мне в задницу! - сжимая ягодицы, возмущенно вскрикнул Сергей. Рядом послышался довольный хохот Антона, участливо интересующегося, - ну, что, Сереженька, засадил?
Когда задний проход снова оказался свободен, Сергей Геннадьевич понял, какое желание надлежит загадать, - доставь меня обратно в мой город, да в приличный бар. И чтобы до Нового Года оставалось несколько минут!
- Слушаю и повинуюсь, - ответил рыжий, после чего стены комнаты начали вращаться, а следом разомкнулись и руки нимфы, до последнего момента не желавшие выпускать Котаева из своих жарких и цепких объятий.
…
Все было исполнено в лучшем виде. Приличный бар с дорогим убранством, накрытый столик на него одного, – здорово, - подумал Сергей Геннадьевич, усаживаясь в кресло и поднимая бокал. Настенные часы показывали без одной минуты двенадцать, многочисленные посетители наполнили бокалы и затаив дыхание принялись ждать.
- С новым годом, мужики, с Новым Годом! – опрятный гражданин первым вскочил со стула и опрокинул бокал, следом присоединились и другие посетители заведения, поздравляя друг друга и выкрикивая пожелания.
- С Новым Годом, мужики! – присоединился к ним Сергей Геннадьевич, поднимаясь с места и добавил свой тост, - свобода, мужики, лом мне в задницу!
- Да погодите, ребята, часы спешат! До Нового Года еще две минуты, - обратился к посетителям вошедший бармен.
Котаев не понял, какой из звуков услышал раньше – смех Антона или громкий щелчок, но осязаемо ощутил, до боли и ярости, как между ягодицами появился твердый инородный предмет…
Всем добра, продолжение скоро! (подпишись, чтобы не пропустить)
Массовая драка на станции метро, перечеркнувшая жизни пятерых пассажиров, необъяснимая гибель профессора психологии и дерзкое ограбление комиссионного магазина. Каждый раз, выезжая на место преступления, следственная группа находит загадочный символ, оставленный рукой неизвестного преступника.
Бежать больше некуда, город закрыт
Безумие заразно
Иная реальность. Задача выжить и вернуться обратно
(длинный список премии Русский детектив 2022)