Леди Время. Охотница за минутами
Архимаг из клана Алых магов - Мегумин
Валентина
Fujifilm GFX 100. Fujifilm GF 45mm F2.8
Fujifilm GFX 100. Fujifilm GF 45mm F2.8
Fujifilm GFX 100. Fujifilm GF 45mm F2.8
Уходящие краски осени
Fujifilm GFX 100. Fujifilm GF 45mm F2.8
Модель Валентина
Шляпа, плащ и натюрморт
Стали односельчане за Петровичем странное замечать. Повадился старик рядиться в праздничное и в таком официальном виде в коровник хаживать. Едва отгремит вечерняя дойка, а в избах по селу начнут огни желтовато-золотистые зажигаться, как Петрович надевает плащ оттенка какао, коричневую шляпу с полями на глаза надвигает. Отключает освещение в доме и шасть мышкой-полёвкой за калитку, а та скрипит предательски. Старик морщится, стучит себя сухоньким кулачком по лбу за склероз — забыл давеча петли ржавые маслом смазать. Шляпа падает в кусты сирени. Каждый божий раз. Петрович бережно подбирает её, отряхивает, водружает на прежнее место и, крадучись, продолжает своё тайное шествие.
Огромный карман на плаще с правой стороны топорщится — что-то увесистое там у Петровича. Идёт не по центральной улице, а задами пробирается, как мальчишка прыщавый первый раз на свиданку с девушкой. Через кустарник, заросли и репей, который ох как полюбил стариковы вельветовые штаны.
Петрович всю жизнь прожил в селе и был у земляков на хорошем счету. Добрый, отзывчивый, непьющий, работящий. Жену взял из райцентра под стать себе — тихую, покладистую, всегда с румянцем и улыбкой. А волосам её медным, которые на солнце так и сверкали, завидовали, если не все, то многие. Да только беда — в прошлом году соизволила захворать и на долгие месяцы в койку слегла. Врачи бились-бились, но всё без толку. Под новый год провожали Раису Денисовну всем селом в последний путь. Петрович осунулся после этого, лет на десять постарел. Пристрастился к змию зелёному. Думали, пропал старик. Выручить некому — детей-то с Раисой Бог не дал. Однако к лету воспрял, завязал с выпивкой. Стал на улице бывать, на лавочке в лучах солнечных греться. А там и странности эти его начались.
Местные сплетницы слух пустили, что из ума выжил. Чудить начал. Детвору настращали так, что те стариков дом обходить старались стороной. Чего неладного, ещё накинется с топором. А у самих сплетниц-то так и зудит, и чешется. Не живётся спокойно бок о бок с тайной такой.
Решили, значит, Авдотья Николаевна да Зинаида Степановна за Петровичем проследить. Выяснить, разоблачить, вывести на чистую воду. В шпионки заделались: оделись в чёрное, чтоб под покровом ночи неприметными оставаться; Степановна бинокль, от мужа-охотника оставшийся, прихватила на всякий случай. Договорились возле коровника караулить, а чего мудрить, когда и так понятно, куда в итоге Петрович заявится под покровом сумерек.
Заняли позиции, ждут. Правда, шпионки из них никудышные, прямо скажем. Николаевна притащила кулёк жареных семян подсолнуха. Как это в засаде сидеть и ничего не делать? Скучно же! Вот и сидят бабоньки в кустиках, семечки лузгают да и переговариваются шёпотом.
— Степановна, который час-то теперя?
— Который… – вздыхает Зинаида. — Ужо на полчаса запаздывает полоумный-то наш.
— Случилося чаво, что ль?
— Отколь мне знать? Я с тобой рядом, а не по селу шарахаюсь. Просидим, как дуры старые, всю ночь, радикулит заработаем, а всё без толку.
— Не боись, как вернёмси, я тебе настоечки накапаю, ни одна зараза не пристанет целую вечность. Кажись, идёт кто-то.
Бабоньки смолкли и повытаскивали уши из-под платков. Из-за крайней хаты показался силуэт Петровича. Едва старик зашёл в коровник, Авдотья ринулась за ним.
— Куды?! — чуть не в голос зашипела на неё Степановна. — Спугнёшь, дурёха, всю операцию загубишь.
Николаевна остановилась, вернулась в кусты. Достали бинокль, стали наблюдать в распахнутые настежь двери. Смотрели недолго, ибо картинка без звука — зрелище слабое, худое и негодное. Тогда уж обоюдно решили поближе подобраться. Мелкими перебежками, как истинные ниндзя, бабоньки оказались у самых ворот, откуда открывался замечательный вид и без бинокля. Слышно, кстати, тоже кое-что было.
Все коровы сельского стада были чёрной масти, и лишь одна имела рыжий окрас. Петрович стоял напротив неё, сняв шляпу. Гладил коровку между рогов, а та не переставала жевать. Шпионкам даже показалось, что она улыбается старику. После Петрович достал из кармана толстенький блокнот и на весь коровник заголосил, предварительно покашляв:
— Взойдёт луна, погаснут свечи.
И догорит последний день.
Но не подарит новой встречи
Нам всеобъемлющая тень…
Шпионки едва сдержались, чтобы не прыснуть хохотом.
— Это что получается — он коровам стихи читает?
— Получается, так, Николавна. Вот и весь натюрморт.
— Как жить-то теперя? Коли тайна — не тайна, да и не было в ней ничего такого…
— Совсем Петрович двинулся, видать, надо заявить куда следует.
— Это зачем ещё?
— Как это зачем? Сегодня он коров стихами донимает, а завтра с ножом по селу побежит. Не видишь, что ли, связи, Николавна?
В этот самый момент на плечо Степановне легла чья-то тяжёлая ладонь. Зинаида с испугу плюхнулась на четвереньки и попыталась скрыться, бросив боевую подругу на произвол. На счастье их шпионское, владельцем ладони оказался скотник Семён.
— Куда это вы заявлять собрались? Отойдёмте-ка, подружки любопытные.
Семён-то, добрый человек, всё шпионкам и разжевал. Оказывается, председатель не смог глядеть молча, как Петрович пропадает и сгорает в тоске по жёнушке своей. Наведался к нему вечерком. Да под рюмашку тайну выдал, мол, есть у него в районе знакомец один, который видит ясно. Экстрасенс, в общем. Уговорил старика письмо ему написать да боль всю свою излить, авось поможет чем светлый человек. Петрович написал, ясновидящий откликнулся. Через пару недель ответ пришёл. Мол, посмотрел тот сквозь пространство и увидел, что жена его за жизнь свою чистую по закону реинкарнации удостоена возможности предстать перед мужем в ином обличии. По стихам его она якобы страсть как соскучилась. Петровичу было велено ждать, от зелья алкогольного в стороне держаться. Тогда он сам жену свою и узнает. А ещё через недельку председатель в коровье стадо бурёнку рыжую приобрёл.
— Так что ж вы, ироды, над стариком издеваетесь? — бросилась с кулаками на Семёна Авдотья.
— Уймись, Николавна, — басил скотник. — Не поняла, что ли, ничего? Спас председатель старика от гибели верной.
— Да лучше уж сдохнуть, чем с коровой в люблю-не люблю играться! — поколачивала Семёна с другой стороны Зинаида Степановна.
— Что вы про любовь-то знаете, бабы? — что было сил отмахивался скотник. — Глаза-то его видели, когда он бурёнке стихи читает? Ему и не надо ничего, только понимать, что она где-то рядом. А знаете ли вы, недалёкие, что от его стихов у нас удой в три раза вырос? Что благодаря стараниям председателя, стихи Петровича уже в столице знают? Журналисты с центрального канала завтра приезжают.
— Зачем журналисты? — опешили шпионки.
— Будем Петровича на литературную премию выдвигать от нашего села.
Авдотья и Зинаида переглянулись, развернулись и пошли по домам, чтобы готовиться к приезду столичных гостей. Событие такое раз в жизни случается. Правда не всем так везёт с известными на всю страну односельчанами, как несостоявшимся шпионкам Николавне и Степановне.
Возвращение домой
Актер поневоле
Общественная столовая. Обеденный перерыв. Огромная очередь из человек тридцати. По залу ходит человек в плаще и шляпе. Такой персонаж просто не может не привлекать к себе внимания. Эдакий американский детектив. И он это понимает. Расхаживает взад-вперед. То сядет на стул, то встанет. Вся очередь наблюдает за этим движением. У меня лично возникали разные вопросы: почему он не стоит в очереди?; почему на нем плащ, когда лето на улице; почему просто не присесть за стол и ждать (если он кого-то ждал). Но по видимому ему нравилось ловить на себе взгляды, мне кажется он чувствовал себя невероятно круто. Постоянно поправлял шляпу на гангстерский манер, дергая за поля. Казалось, что люди даже перестали разговаривать между собой. Так он расхаживал мин 10, потом решил выглянуть в окно. Первая створка окна была открыта, а вот вторая нет. Но он этого видимо не заметил, и выглядело это так , будто он целенаправленно шарахнул лицом в стекло, да так что шляпа слетела. Такого дружного коллективного смеха я еще не слышал. Некоторые даже аплодировали. Представляю как ему было неловко, подняв шляпу он поклонился зрителям и покинул столовую. Не знаю как бы я вел себя на его месте , но это было красиво. Спасибо Коломбо ты поднял мне настроение.