Junge Welt: Что говорит историческая наука о немецкой войне на уничтожение на востоке Европы?

К. Чепикова: Многие эксперты, занимающиеся этой темой, говорят сегодня о геноциде – другие нет. 27 января, в годовщину освобождения Аушвица – но также и годовщину снятия блокады Ленинграда – Berliner Zeitung опубликовала интервью с Гетцем Али, это один из ведущих исследователей в данной области. Он заявил четко и ясно, что планы нацистского руководства уморить голодом и холодом 5 миллионов людей в Ленинграде, а затем сровнять город с землей, как и аналогичные планы в отношении Москвы, являются геноцидальными намерениями. Жертвами частичного их осуществления стали почти миллион жителей. Так что Али считает требование [России], признать блокаду Ленинграда геноцидом, оправданным. Война против Польши с 1939 года и против Советского союза с 1941 года, по его словам, была связана с соответствующими [геноцидальными] планами.

Историк Кристиан Штрайт также использовал термин «геноцид», например, в вышедшей в 2020 году книге «Война на уничтожение на Востоке». Эту книгу он выпустил совместно с Ханнесом Хеером, организатором знаменитой выставки «Преступления вермахта» (1995). В одном из интервью 8 мая 2020 года Хеер сказал, «что в [коллективной] памяти до сих пор отсутствует другой геноцид, также подготовленный и осуществленный по расовым мотивам – геноцид славян. 30 миллионов человек, славянских унтерменшей на жаргоне нацистов – это был еще один немецкий геноцид».

Еще в 1988 году истории Рольф-Дитер Мюллер говорил о «другом Холокосте». Тогда он писал для [журнала] Zeit, что «многое указывает на то, что русскому народу была уготована та же судьба, что и еврейскому. Речь шла об уничтожении восточного соседа, о стирании с лица земли русского народа». Термин «другой Холокост» позже встречался и в других публикациях признанных экспертов.

Однако есть историки, которые сознательно избегают термина «геноцид» по каким бы то ни было причинам. Но и они говорят о намеренном и запланированном уничтожении советского гражданского населения. А это однозначно признак геноцида.

Junge Welt: Какие еще признаки геноцида Вы видите [в войне на уничтожение на Востоке]?

К. Чепикова: В Конвенции ООН «О предупреждении преступления геноцида и наказании за него» есть четкое юридическое определение геноцида. В качестве геноцида признаются действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: а) убийство членов такой группы; b) причинение серьёзных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение её; d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; e) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую.

Война на уничтожение против СССР подпадает под данное определение по всем пяти пунктам. По каждому [из видов преступлений] на сегодняшний день есть обширная историография на немецком, английском и русском языке. Тот факт, что нацистское руководство проводило намеренное уничтожение славянских народов, причем по расово-идеологическим мотивам и особо жестокими методами, официально признан не только в решении Международного военного трибунала в Нюрнберге, но и в решениях западно- и восточногерманских судов.

Например, в одном решении земельного суда г. Тюбинген 1964 года, когда судили персонал концлагеря Штуттхоф, есть такая фраза: «Гитлер и его приспешники поставили своей целью истребление всех евреев в сфере господства немцев. Славянские народы считались неполноценными и должны были подвергнуться децимации». Это частичное уничтожение, согласно вышеприведенному определению, также следует считать геноцидом. В решении суда на процессе против шефа айнзацкоманды 6 айнзацгруппы С Эрхарда Крёгера, написано: «Историческим фактом является то, что для достижения этой цели правители национал-социалистического рейха планировали не только насильственное устранение правящего слоя и интеллигенции восточных народов, но и их [т.е. народов] физическую децимацию, и осуществляли эти планы уже во время польского похода 1939 года, и особенно во время войны против Советского союза».

Эти судебные решения до сих пор в силе и инспирированы, прежде всего, приговором Нюрнбергского Международного трибунала. В котором есть фраза о том, что, во всяком случае, на Востоке, массовые убийства и зверства были частью плана, направленного на то, чтобы полностью избавиться от местного населения путем его уничтожения и изгнания. То, что происходило в 1941-1945 годах на оккупированной советской территории – а также в рейхе, если речь о советских военнопленных и остарбайтерах – точно соответствует юридическому определению геноцида. В итоге его жертвами стали 5,7 миллионов поляков, более 10 миллионов советских славян, два миллиона советских евреев и более миллиона представителей неславянских народов СССР.

Junge Welt: Есть ли какие-то разногласия в данной оценке в исторической науке [разных] европейских стран?

К. Чепикова: На мой взгляд, по крайней мере, между российской и немецкой наукой нет разногласий в этом плане, таких, которые можно было бы ожидать в современной политической ситуации. Разногласия есть в других аспектах истории Второй мировой войны. В ФРГ данной темой [война на уничтожение и геноцид] начали заниматься еще в конце 1980-х. В России же долгое время просто не нужно было доказывать, что [война против СССР] была войной на уничтожение. Все это знали, каждая семья кого-то потеряла. Однако с перестройкой и с распадом СССР в определенных общественных кругах возникли сильные антисоветские настроения [касательно данной темы] – вплоть до откровенного ревизионизма и повторения нацистской пропаганды.

В 2007 году вышла книга Александра Дюкова «За что сражались советские люди», в которой было показано, какая судьба по факту ждала гражданское население на оккупированных советских территориях. В 2017 году вышла книга Егора Яковлева «Война на уничтожение». Это первый российский исследователь, который плотно занялся темой геноцида и является сегодня ведущим экспертом в этой области.

Junge Welt: Война на уничтожение затронула различные народы Советского союза в разной степени. Следует ли как-то дифференцировать термин «геноцид» в этом плане?

К. Чепикова: Нет. Геноцидальные планы были направлены, прежде всего, против славянских народов – русских, белорусов, украинцев – и, конечно, против евреев и цыган. Однако в так называемом жизненном пространстве, которое немцы хотели завоевать, жили также и неславянские народы. Хотя нацистское руководство и не называло какие-то конкретные народы – допустим, татар, калмыков, черкесов, коми и т.д. – целями для уничтожения, но в планах колонизации определенные территории были предусмотрены только для немцев. От их населения предполагалось избавиться путем изгнания или уничтожения – независимо от этнической принадлежности. Не было также готового плана уничтожения азиатских народов СССР, однако часто военнопленных азиатской внешности расстреливали сразу же, вместе с евреями – как раз потому, что они азиаты. Такие считались особенно дикими, неполноценными, а выражения типа «азиатские орды» или «азиатская опасность» были типичны для нацистской пропаганды.

Кроме того, в определении геноцида упоминаются не только этнические или религиозные, но и национальные группы. Я считаю, что вполне можно говорить о советском народе как полиэтничной национальной общности – примерно как современные американцы [будучи разного этнического происхождения] идентифицируют себя как единую нацию. Так что можно говорить не только о геноциде славян, но и о геноциде советского народа.

Junge Welt: А как это соотносится эта классификация с другими геноцидами?

К. Чепикова: Это довольно деликатная тема. А так называемая конкуренция жертв становится сегодня в России предметом дискуссии. Войну на уничтожение на Востоке можно классифицировать как колониальный геноцид. Т.е. речь шла не об уничтожении некой группы, где бы ее члены ни находились, а о поселенческом пространстве, местное население которого должно было быть уничтожено. Это другой вид геноцида.

Долгое время Холокост виделся единственным геноцидом 20 века. Он занял прочное место в массовой культуре благодаря фильмам, книгам, мемориалам, известным личностям вроде Анны Франк. Да, касательно признания геноцида славян есть некое недовольство в определенных кругах, в том числе и в России, например, утверждается, что такое признание как бы релативирует, обесценивает еврейскую трагедию. Я считаю, конкуренция жертв вовсе необязательна. Речь идет о двух разных геноцидах, оба – это много миллионов жертв. Конечно, есть важные различия: например, что евреев предполагалось уничтожить полностью, а славян лишь частично. Те историки, которые выступают сегодня за признание геноцида, постоянно подчеркивают, что Холокост от этого никоим образом не релативируется.

Junge Welt: Почему признание этого геноцида важно для сегодняшней ситуации?

К. Чепикова: Десятилетиями широкая публика понимала Холокост практически как единственный геноцид, как синоним геноцида. И именно так люди себе сегодня геноцид и представляют: лагеря смерти, газовые камеры, крематории – бюрократизированное уничтожение в промышленных масштабах. Такая картинка ведет к представлению, что сегодня геноцид [т.е. такой геноцид] уже невозможен. А это неверно. Геноцид имеет множество форм и лиц, он возможен в любое время и, не исключено, происходит где-то прямо сейчас.

Другая причина – признание исторической правды. Да, мы живем в несправедливом мире, но есть где-то в чем-то можно восстановить историческую правду – почему же этого не сделать?

Junge Welt: Признание геноцида обычно сопровождается какими-то требованиями о компенсации. Есть ли они [в данном случае]?

К. Чепикова: Большинство людей, переживших немецкую оккупацию, уже мертвы. Так что речь не о каких-то выплатах, а единственно о признании – ради них и их потомков. Требуя признания блокады Ленинграда геноцидом, Россия не говорила о деньгах. Хотя, конечно, несколько странно, что Германия готова выплачивать компенсации только еврейским жертвам блокады, а всем прочим – нет. Совершенно ясно, что все жители Ленинграда страдали и умирали одинаково.

Что касается компенсаций и выплат: в 1953 году Советский союз отказался от всех репараций и соответствующих претензий в отношении Германии. Было заключено соглашение с ГДР, оно до сих пор в силе.

Junge Welt: Играет ли тема геноцида сегодня какую-то роль в политике России и других бывших советских республик?

К. Чепикова: Есть разные позиции. На Украине это связано с современной политической ситуацией. У прибалтийских стран тоже свое мнение. В Белоруссии геноцид белорусского народа официально признан законом три года назад. Тогдашняя Белорусская ССР колоссально пострадала от немецкой оккупации. Были детские концлагеря, более 9000 деревень было сожжено, причем более 5000 вместе с населением. В России в апреле этого года также принят закон о геноциде советского народа.

В плане внешней политики следующим шагом может стать требование международного признания геноцида в ООН. Что касается внутренней политики: это важно для сохранения исторической памяти и противодействия попыткам искажения и фальсификации истории Второй мировой войны. Десятилетия спустя люди должны знать и понимать, что нацистское руководство планировало сильное сокращение советского населения, что гибель миллионов советских жителей является прямым следствием этих планов, что они не случайные жертвы военных действий. Речь вовсе не о том, чтобы изобретать новую историческую картину, подходящую к политической повестке. Речь о том, чтобы [помнить об] историческом факте, что еще весной 1941 года, т.е. до начала похода на Восток, было запланировано уничтожение миллионов людей, и что в ходе войны оно осуществлялось.

Junge Welt: Сегодня в Германии представители России не допускаются на [общие] памятные мероприятия, чтобы почтить память советских жертв. Как это соотносится с [немецкой] концепцией о почитании памяти?

К. Чепикова: Это противоречит ей. На мемориальных мероприятиях и торжествах речь не о сегодняшней политической ситуации, а о том, чтобы почтить память тогдашних жертв.

Junge Welt: Вы упомянули о возможности, потребовать в ООН признания геноцида. Почему этого не произошло еще в 1945 году при основании ООН?

К. Чепикова: Тогда, в 1945 году, в юридическом и политическом поле еще не было термина «геноцид». Его автор Рафаэль Лемкин, польско-еврейский юрист, на момент окончания войны проживающий в США, употреблял это слово еще с конца 1944 года, а позже ассистировал на Нюрнбергском процессе американскому обвинителю Роберту Джексону, но у него не было политического веса, чтобы утвердить данный термин. Так что в приговоре Международного трибунала было записано только, что нацистское руководство планировало и осуществляло уничтожение населения Польши с СССР. И только в 1947 году Лемкин разработал проект Конвенции о геноциде, которая была утверждена в конце 1948 года. А тогда была уже Холодная война, Советский союз – как и перед Второй мировой – снова считался большевистской империей зла. Это определяло отношение Запада к нему и к собственному участию в войне. В ФРГ господствовал миф о «чистом Вермахте», признание своей вины оказалось политически нежелательным. К тому же Советских союз тогда не выдвигал никаких требований по признанию геноцида. Там по разным причинам о геноциде тоже не говорилось.

Junge Welt: А что насчет ГДР?

К. Чепикова: В ГДР признание геноцида фактически случилось. Термин «геноцид» встречается в решениях немецких региональных судов, и формально решениях этих судов до сих пор действительны – если они специально не опротестованы и не отозваны. В ГДР был совсем другой образ войны, нежели в ФРГ. Многие в ГДР видели в Красной армии освободительницу от нацизма – а вот на Западе нет. Также в ГДР существовала своя культура памяти: мемориалы, памятные мероприятия – все в тесном сотрудничестве с советскими органами и общественными организациями. Мне кажется, эти представления на востоке Германии живы до сих пор.

https://www.jungewelt.de/artikel/498870..html

https://vk.com/wall-144904445_768387

Мне было, что рассказать о том, как воевал сводный курсантский полк. О нашей «Кремлевской бабушке» Антонине Павловне Кожемяко, в 18 лет командовавшей женской ротой местных жителей, работавших на отрывке траншей и окопов для наших войск. О моем родном дяде, который служил разведчиком в кавалерийском корпусе Льва Доватора и не раз бывал на позициях кремлевцев. И о многом, многом другом…

Вместе со съемочной бригадой Первого канала мы выехали в село Ярополец Волоколамского района, в окрестностях которого сводный курсантский полк принял свой первый бой. Посетили памятник курсантам-кремлевцам, установленный в Яропольце (чтобы собрать деньги на этот памятник, курсанты МосВОКУ в свободное от учебы время работали на строительстве Московского метрополитена). Пока съемочная бригада снимала общие планы, я успел познакомиться с молодым человеком Женей, примерно десяти лет от роду, который учится в Ярополецкой средней общеобразовательной школе. И вместе со специальным корреспондентом Первого канала Алексеем Зотовым мы попросили Евгения передать в школьную библиотеку мой роман «Принцип Рамзая».

Затем мы проехали на линию обороны и Алексей Зотов задал мне свой первый вопрос: «Что чувствовал Владимир Харитонов в своем первом бою?»

Не самый сложный вопрос. Надо было сказать в ответ какую-нибудь банальность. И после этого перейти к рассказу о том, как воевал наш курсантский полк. Но мы стояли на линии ДОТов, рядом с окопами, в которых воевали и погибали наши ребята. И я почему-то вспомнил свой первый бой в Афганистане, растянувшийся почти на целый месяц. Что лично я тогда чувствовал?Что чувствуют солдаты и офицеры в своём первом бою?

К тому времени я уже четыре месяца откомандовал сторожевой заставой, два месяца исполнял обязанности командира отдельного разведвзвода, начальника разведки батальона, три месяца, как был назначен на должность заместителя командира мотострелковой роты. Переболел тифом, получил несколько осколочных ранений и «заработал» на Панджшере двустороннюю пневмонию. Поучаствовал в дивизионной операции в баграмской «зеленке», походил на засады и сопровождение колонн. Один несговорчивый душман, которого я не очень удачно пытался взять в плен, прикладом своего карабина основательно уменьшил количество моих зубов. Но всё это было не то. Мой настоящий первый бой был еще впереди…

12 мая 1987 года во время боевых действий под Чарикаром разведвзвод 1-го мотострелкового батальона нашего 180 мотострелкового полка попал в засаду. Тяжело ранен был командир разведвзвода и мой друг Женя Шапко. Четверо разведчиков погибли (Женя скончался в госпитале почти три месяца спустя, так и не приходя в сознание). Шестнадцать разведчиков — легко и тяжелораненые. В строю осталось только трое. По приказу начальника штаба полка Героя Советского Союза Руслана Султановича Аушева мне пришлось срочно набирать новый разведвзвод. А через несколько дней мы ушли на пакистанскую границу в район населенного пункта Алихейль. Наша задача была: в составе армейской группировки (состоящей из нескольких полковых разведрот, «рейдовых» и парашютно-десантных батальонов) выйти на афгано-пакистанскую границу, занять оборону на древнем Шелковом пути и дать возможность афганской пограничной бригаде за нашими спинами оборудовать укрепрайон.

У душманов на этот счет были другие планы. В том районе находилось несколько крупных бандформирований, им активно помогала пакистанская армия. Так что душманы откровенно наглели: периодически ходили в атаки, к счастью не на нас, а на наших соседей. И постоянно обстреливали наши позиции. В первые дни на горку, которую занимал мой разведвзвод, прилетало около 13 реактивных снарядов за четыре минуты, почти непрерывно с шести утра до шести вечера. Затем интенсивность обстрелов заметно снизилась. Но зато они притащили миномет и 76-миллиметровую горную пушку.

А вскоре наши артиллеристы, по ошибке, накрыли позиции моего разведвзвода. Помнится, я тогда сильно испугался, что кого-то из моих ребят могло зацепить. К счастью, обошлось. Хорошо, что разместил запасные позиции взвода на обратном скате горы с учетом не только расположения противника, но и возможного «дружественного» огня.

Горная пушка особых проблем не приносила, а вот миномет доставал нас капитально. Командир полка приказал мне поставить задачу моим снайперам подавить минометный расчет. Но снайперы у меня были еще совсем зеленые, не справились бы они. Тем более, что миномет работал с закрытой огневой позиции. Так что пришлось мне ближайшей ночью сходить в самовольную отлучку. Благо, что через наши позиции к своему отдельному взводу автоматических гранатометов добирался мой хороший товарищ по батальону резерва Виталик Жердев. Я уговорил его немного задержаться у нас в гостях и подстраховать меня. Когда я вернулся, руки у меня были по локоть в крови. И мне казалось, что еще несколько дней от меня пахло кровью. Но миномет нас больше не беспокоил.

Голодать нам не приходилось. У нас был с собой сухой паёк. Разумеется, в горы мы взяли с собой сухпай на трое суток не полностью, а только то, что меньше весило. Позднее сухпаи нам доставляли на вертушках. Понятно, что армейский паек немного отличается от маминых разносолов. Но о еде тогда как-то не думалось. Не до неё было. И с водой в этот раз проблем не было — неподалеку от нашей горки мои разведчики нашли родник. Но спускаться за водой получалось не часто. Воду приходилось набирать на весь командный пункт полка, который мы прикрывали. Так что на каждого воды приходилось немного.

Очень хотелось спать. Первые сутки мои бойцы не спали совсем, хотя в боевых тройках отдых был предусмотрен, но нужно было срочно окапываться, чтобы хоть как-то укрыться от обстрелов. Вот мы и окапывались в скальном грунте — ножами и палками-копалками. Просто саперные лопатки в горы мы с собой взять не догадались. А ещё мне нужно было лично выходить на связь каждые два часа днем и ежечасно ночью. Так что отдохнуть толком не получалось. Через несколько суток я превратился в лунатика.

Сильно доставали дожди, которые шли практически каждую ночь. Разумеется, вместо экспериментальной плащ-палатки (одну часть которой можно было надуть, как надувной матрац, а второй накрыться), я взял с собой в горы большой кусок маскировочной сети. И мой спальник не был влагонепроницаемым. Так что по ночам было холодно и сыро.

Самым тяжелым оказалось выносить с горки на вертолетную площадку раненого минометчика, который подорвался на мине. Тяжело не физически, морально. Парнишка только прибыл в Афганистан, его первая операция. Осколками мины выбило глаза, оторвало стопу и кисти рук. Мы надеялись, что, хотя бы один глаз врачи смогут ему сохранить…

А вот чувства страха не было. Знал, что меня убьют. Ведь помимо всех этих армейских дел, главной моей задачей была агентурная работа, подготовка вывода наших войск из Афганистана. Поэтому мне часто приходилось гулять там, где не стоило бы и встречаться не с теми, кто желал нам долгой и счастливой жизни. Так что шансов уцелеть у меня практически не было. Но был один «пунктик» очень важный для меня, у которого оба дедушки погибли в годы Великой Отечественной войны —– я дал себе слово, что все мои бойцы вернутся домой целыми невредимыми. Чего бы мне это не стоило…

Когда мы возвращались с Алихейля, почти на сутки остановились в Гардезе. И почти на целые сутки меня срубил сон. Я спал на броне, на самой мягкой броне боевой разведывательной машины БРМ-2. Когда Руслан Султанович Аушев увидел это, приказал моим разведчикам не будить меня…

Я стоял на ярополецком поле у долговременной огневой точки. Рядом со мною стояли какие-то люди, оператор с камерой. Но все эти мысли и воспоминания просто выключили меня. Я ничего не слышал и ничего не понимал. Оглушенный и ничего не понимающий, я долго не мог включиться, прийти в себя. Понять, где я и что здесь делаю? И что за вопрос мне задали? Это было мое самое провальное интервью.

Я не смог ответить на вопрос Алексея Зотова, что чувствовал Владимир Харитонов во время своего первого боя. Но зато впервые понял, почему фронтовики никогда не рассказывают об этом. И очень редко рассказывают о войне — не общие фразы, а такие вот мелочи. Потому что едва ли кто сможет нас понять.

Думаю, что выглядел я в этот момент очень глупо. Но постепенно я приходил в себя. Нашел в себе силы показать Алексею бойницы в ДОТе и рассказывать, как, побывав на этом поле в 1983 году, будучи ещё курсантом, я понял, что бойницы нужно делать иначе. И уже в Афганистане мои «модернизированные» бойницы позволяли бойцу предпоследнего периода службы вести эффективный огонь по противнику длинными очередями, как днем, так и ночью без использования ночного прицела. Самому опытному бойцу — вести прицельный огонь, не подставляясь под ответный. А самый молодой боец тем временем заряжал им магазины.

А еще я рассказал о том, как не только мужественно, но и профессионально воевал наш сводный курсантский полк. Когда немцы выбили с позиций 1077-й стрелковый полк Панфиловской дивизии, курсантский батальон окружил и уничтожил в роще «Львовская» более батальона немцев, что позволило панфиловцам ввернуться на утраченные позиции.  

За всё время боёв курсантский полк отходил только по приказу. Приказ на отход всегда запаздывал и поэтому полк трижды вырывался из окружения. При этом умудряясь устраивать засады на фашистов, наносить им большой урон, захватывать пленных, трофеи, штабные документы, новые образцы техники и вооружения.

Сводный курсантский полк на два месяца задержал немцев. Уничтожил более 500 фашистов, взял в плен более 300 (!) немецких солдат и офицеров, захватил 8 пушек и 12 минометов, 20 машин. Не часто в начале войны обороняющиеся и отступающие советские войска могли похвастаться таким результатом! За время боев безвозвратные потери полка составили 811 человек. Около 400 оставшихся в живых старшекурсников получили звание «лейтенант» и убыли командовать взводами и ротами на разные направления и фронты. Командный и преподавательский состав, и 158 курсантов младших курсов вернулись в училище для ускоренной подготовки пехотных командиров, так необходимых фронту.

А что касается замечательного советского поэта, фронтовика и кремлёвца Владимира Гавриловича Харитонова, на мой взгляд, у поэтов и писателей есть удивительная возможность общаться с потомками, невзирая на время и пространство. И в песне «День Победы» Владимир Гаврилович рассказал не только о своем первом бое и о том, что тогда чувствовал, но и поделился со всеми нами своим боевым опытом, своими знаниями и своими наказами, которые зашифрованы в каждой строчке этой песни. Просто попробуйте их расшифровать, и Вы откроете для себя много интересного — https://vk.com/audio-2001847966_119847966

И я убежден, что не только о подольских курсантах и панфиловцах, которые героически воевали под Москвой нужно снимать художественные фильмы и рассказывать на телевидении, но в первую очередь о сводном курсантском полку, который воевал не только героически, но и в высшей степени профессионально — https://vk.com/@alexandrkartsev-zvezda-i-uroki-zabytogo-polka

Ведь для победы в современной войне одного героизма мало. В первую очередь нужен профессионализм. Надеюсь, что когда-нибудь наши военачальники, государственные мужи и деятели культуры поймут это. А пока же наши «кинодеятели» снимают «сволочей», «штрафбаты» и «утомленных солцем-2», которые ветераны-фронтовики называют «плевком в душу». Я же считаю их подлостью и предательством.

Ваш Александр Карцев, https://vk.com/alexandrkartsev

P.S. За 26 месяцев моей службы в Афганистане и за 40 лет работы в военной разведке среди моих починенных не было ни одного погибшего. Моё самое бездарное интервью покажут на Первом канале 9 мая этого года. Похоже, рассказчик из меня становится никудышный…

P.P.S. В ближайшее время будет издана первоначальная (более документальная) версия моего романа «Шелковый путь. Записки военного разведчика», рассказывающего о нашей работе в Афганистане, и по условиям авторского договора я буду вынужден удалить его из открытого доступа. Но пока этот роман можно бесплатно прочитать здесь - https://artofwar.ru/k/karcew_a_i/text_0010.shtml

Крепкого Вам здоровья и приятного чтения! И с Днём Победы!

Историки назовут это чудом — немецкий бомбардировщик, управление которым русский летчик освоил уже в воздухе, не смогли сбить ни истребители врага, ни советские зенитки.

Звали этого летчика Михаил Девятаев…

Больше 70 лет назад Михаил Девятаев бежал из плена, угнав «Хейнкель» с системой управления для первой в мире боевой крылатой ракеты «Фау». Этими ракетами Гитлер хотел дистанционно уничтожить Москву, Лондон, Нью-Йорк. Но пленник этому плану помешал. Многие историки считают: исход Второй мировой войны мог бы быть иным, если бы не героизм летчика, ставший одним из ключевых факторов нашей Победы.

С мечтой о небе

К лету 1944 года на счету летчика-истребителя дивизии Александра Покрышкина Михаила Девятаева было 9 сбитых самолетов врага. Пять раз сбивали его самого. 13 июля 1944 года подо Львовом Михаил попал в плен в бессознательном состоянии…

В первом же лагере в Польше он угодил в списки смертников как лидер неудавшегося побега. К счастью, в следующем месте заключения — Заксенхаузене — парикмахер из числа заключенных заменил ярлык смертника жетоном умершего в застенках школьного учителя Степана Никитенко. Это спасло узника от гибели и стало «пропуском» на балтийский остров Узедом. Эсэсовский фильтр не пропустил бы летчика в сверхсекретный центр. Другое дело — «школьный учитель»…

На «острове дьявола» (так называли это место заключенные) каждое утро под суровым балтийским ветром 3,5 тысячи узников на плацу получали наряды на работу. Тяжелее других приходилось аэродромной бригаде: таскали цемент, засыпали воронки от налетов английской авиации. Но именно туда и рвался Девятаев: «Рев самолетов, их вид, их близость с громадной силой всколыхнули мысль о побеге». Вскоре Михаил сблизился с заключенными Кривоноговым и Соколовым, узнал об их плане бежать с острова на лодке, убедил, что самолет надежнее. Позже создали команду беглецов из 10 военнопленных.

На свалке Девятаев по фрагментам разбитых самолетов изучил приборные панели кабин. Приметив, что самолет с вензелем «Г.А.» (немцы называли его «Густав-Антон») взлетал чаще других, решил: значит, исправен и подходит для захвата. К 8 февраля 1945 года план действий был готов.

«Мы шли на условленное место, — вспоминал позже Девятаев. — Я впереди, а Иван Кривоногое сзади со стальной клюшкой для перемешивания топлива в баке. Я говорю: «Ваня, давай!». Он разворачивается и что есть мочи бьет по голове фашиста (охранявшего «Хейнкель». — Прим. авт.). Тогда мы с Володей Соколовым подбежали на 150 метров к самолету». Немцы были в столовой, узники тихо открыли машину…

21 минута нервов и бесстрашия

Виртуально Девятаев проделывал это тысячу раз. Но за штурвалом немецкой машины он оказался впервые. «…Нажал на все кнопки сразу. Приборы не зажглись… аккумуляторов нет!.. «Неудача!» — резануло меня по сердцу. Перед глазами проплыла виселица и болтающиеся на ней 10 трупов». К счастью, парни быстро раздобыли аккумуляторы. По команде Михаила девять беглецов погрузились в самолет.

Летчик нажал газ, «Густав-Антон» набрал скорость, но от земли не оторвался. Он несся к обрыву, еще миг — и рухнет в море. За спиной кричали: «Михаил, взлетай же скорее! Немцы бегут!» Аэродром действительно ожил: все, кто был на поле, бежали к самолету. На борту началась паника, Девятаев почувствовал меж лопаток холодок от лезвия штыка! Еще разворот — и снова газ… Только бы оторваться от земли! И тут Михаилу пришло озарение — триммеры! Это подвижная плоскость на рулях высоты, которую немец-пилот оставил в положении «посадка». Втроем с Соколовым и Кривоноговым навалились на штурвал — у самой воды «Хенкель» оторвался от земли… Все уместилось в 21 минуту!

А в это время на базе начальник авиационного подразделения по испытаниям новейшей техники, 33-летний ас Карл Грауденц уплетал котлету в офицерской столовой. Звонок начальника ПВО застал его на пороге кабинета:

— Кто это у тебя взлетел на «Густаве-Антоне» как ворона?

— …Никто не взлетал.

— Погляди-ка лучше, на месте ли твой «Хейнкель»?! — Начальник ПВО бросил трубку…

В мгновение ока ас был на стоянке — самолет исчез! «Поднять истребители! Догнать и сбить!»… Вскоре пилоты вернулись ни с чем… По словам пилота Вальтера Даля, возвращавшегося с задания и получившего приказ по радио сбить «Густава-Антона», его «Фокке-Вульф» выпустил свои последние боеприпасы по «Г.А.» безуспешно. Преследовать беглецов Даль не мог, так как возвращался на базу с последними каплями горючего.

Для вермахта это была катастрофа! Угнанный самолет являлся пультом управления первой в мире крылатой ракетой дальнего радиуса действия «Фау-2»! Эксклюзивной, сверхсекретной разработкой Германии! Геринг топал ногами: «Виновных повесить!» Но голова обер-лейтенанта Грауденца уцелела. Видимо, благодаря спасительной лжи: якобы «Густав-Антон» был сбит во время преследования, и теперь все его секреты похоронены на дне моря. На самом деле Михаил Девятаев случайно нажал на приборной панели кнопку старта ракеты «Фау». Она-то и улетела в море, сотворив легенду о пропаже «Густава-Антона» в балтийских волнах…

С новым оружием фашисты надеялись дотянуться до Москвы и даже до Нью-Йорка. Но на весну 1945 года была намечена более реальная цель — Лондон. Первая в мире баллистическая ракета вермахта могла поражать объекты на расстоянии около 400 километров. Между Узедомом и Великобританией расстояние в 2,5 раза больше. Чтобы приблизиться к цели, ракету запускали с самолета над морем, что не могло не беспокоить англичан. Поэтому Грауденц грешил на агентов «томми» — так немцы называли английских военных. Но тут лагерное построение выявило пропажу 10 русских! Служба СС доложила: один из беглецов не школьный учитель, а летчик из дивизии Александра Покрышкина! Тогда Гитлер и объявил Девятаева своим личным врагом. Но в истории герой больше известен как единственный в мире летчик, который за один и тот же подвиг был посажен за решетку и представлен к высшей награде страны.

Единственный в мире летчик

Узедом часто бомбили союзники, но «воевали» они с ложным аэродромом и бутафорскими «самолетами». Это стало известно после бегства героической десятки из плена. Сверху объект выглядел как перелесок благодаря колесным платформам с деревьями. При угрозе налета фальш-роща маскировала ракетные установки. После доклада Девятаева генерал-лейтенанту Белову по точным координатам объект разбомбили за пять дней.

Девятаева с командой беглецов в это время «интервьюировал» Смерш. Следователи не могли взять в толк, как истощенный летчик-истребитель поднял в воздух тяжелый бомбардировщик. Осенью 1945 года Девятаева прямо из лагеря доставили на остров Узедом по инициативе конструктора Королева, который представился «Сергеевым». Нашлись уцелевшие детали и целые узлы, которые могли помочь ученым.

«Я пока не могу вас освободить», — сказал на прощание Королев. Девятаева отправили на лесоразработки в лагерь под Брестом, а потом, в звании младшего лейтенанта, послали «дослуживать» в артиллерию. Демобилизовавшись, Михаил вернулся в Казань, где долго не мог найти работу. Потом все-таки устроился мотористом на одно из воинских судов.

Запуск на орбиту первого искусственного спутника в 1957 году отразился на судьбах героической десятки. Все были представлены к наградам (бойцы, сложившие головы у стен Берлина в рядах штрафбатов, — посмертно). Девятаев стал Героем Советского Союза. Шутил иногда, что звание получил не за боевые заслуги, а за вклад в развитие ракетостроения.

При попытках узнать, кто за него ходатайствовал, получал лишь намеки на сверхзасекреченного человека. Со временем понял: его «звездный крестный» — тот самый «Сергеев», с которым они еще в 1945-м ездили вместе на остров Узедом.

В 1950-х Девятаев испытывал речные «Ракеты» и «Метеоры» на Волге. В 1980-е годы Михаил Иванович с семьей побывал на острове Узедом: «Все показал сыновьям: где были наши бараки, откуда пускались ракеты, где стоял самолет». Вместе они прошли весь путь по той самой взлетной полосе к обрыву над морем, откуда взлетел когда-то «Густав-Антон».

Пруф

Сейчас интересно вспоминать, что заказчик изначально хотел размещать все видео истории на YouTube, а на сайт выводить их через свой плеер. Хорошо, что сумел их отговорить и убедил разместить всё в России на собственных серверах 🧐

Проект также есть на Rutube, но там загружено далеко не всё, полная коллекция находится на сайте историяотпервоголица.рф

Даже не представляю, каких усилий команде Андрея Кончаловского стоило собрать воедино столько материала. Я же со своей стороны лишь сделал сайт и модули для автоматической обработки видео на сервере + кастомный плеер и ещё несколько плагинов.

Если вам интересны исторические интервью - рекомендую к просмотру 📺

Сайт: https://историяотпервоголица.рф

Жизнь моя! Она бывала всякой.

Пела синевой любимых глаз…

И молчала зло перед атакой…

Может, потому и удалась!

Автор этих строк – советский поэт, переводчик, редактор Николай Константинович Старшинов – 100-летие со дня его рождения отмечается 6 декабря.

В семье Старшиновых было много книг, и Николай уже подростком хорошо знал русскую классику. С 12 лет он начал писать стихи. Последний год учёбы в школе совпал с началом Великой Отечественной войны.

В 1941 году ему довелось рыть окопы под Малоярославцем, дежурить ночами на крыше своего дома, гасить «зажигалки».

В 1942 году Николая Старшинова призвали в армию, направили на передовую. Он воевал

на Западном фронте, был заместителем командира пулемётного взвода.

В августе 1943-го в калужских перелесках под Спас-Деменском старший сержант Николай Старшинов получил тяжелейшие ранения ног осколками разорвавшейся мины: обе ноги оказались перебиты, но он всю ночь полз к своим, волоча за собой винтовку. Чудом удалось избежать ампутации, однако раны мучили его до конца жизни. Война будет с ним всегда:

в памяти, стихах

и осколками – в ногах.

В феврале 1944 года демобилизованный после госпиталя по инвалидности, на костылях Старшинов возвратился домой в Москву и в марте поступил в Литературный институт имени А.М. Горького, что определило его дальнейшую судьбу.

Н.К. Старшинов внёс достойный вклад в поэтическое увековечение памяти о Великой Отечественной войне: он считал своим главным почётным трудом работу по составлению 12-томного издания «Венок славы». Усилиями Старшинова в антологию вошли стихи не только известных поэтов, но и строки простых солдат и тружеников.

Он писал и печатался до глубокой старости, и две темы были для него главными всю жизнь: любовь и война.

В последние годы у Старшинова вышли сборники «Глагол» (1993), «Мои товарищи – солдаты», «Птицы мои» (1995), в 1994 году были опубликованы его литературные мемуары «Лица, лики и личины», в 1998-м – книга воспоминаний «Что было – то было».

В публикации РГАКФФД –кадры фильма «Поэт и война» о поэтах-ветеранах Великой Отечественной войны Н. Старшинове, Ф. Сухове, В. Кочеткове, Ю. Кузнецове, где они и сами делятся воспоминаниями…

Российский государственный архив кинофотофонодокументов (РГАКФФД)

Фрагмент кинофильма: "Поэт и война"

N Учетный: 31762

Дата выпуска: 1990

Киностудия: ЦСДФ, Патриот

Режиссер: Б. Конухов

Оператор: В. Бойков

Аннотация: Фильм о поэтах-ветеранах Великой Отечественной войны Ю. Кузнецове, Ф. Сухове, В. Кочеткове, Н. Старшинове. Ю. Кузнецов, Ф. Сухов, В. Кочетков, Н. Старшинов посещают места боев, памятники второй мировой войны, встречаются с однополчанами, делятся воспоминаниями.