Но, безусловно, в прежнем обществе не все понимали и довольствовались имеющимся. Отчего биоразнообразие значительно сократилось, а воздух, несмотря на кажущуюся чистоту, приобрел строгий запах копоти и мазута… В последние годы природа как бы забавлялась, воплощая умопомрачительные картины трэш-арта – на фоне сумрачного прежнего великолепия то тут, то там подкидывая отнюдь не самые благоприятные сюрпризы.

Так и сегодня, компания наших друзей обедала в чудесной атмосфере, между тем рискуя как сесть на мель благодаря смещению географии мирового океана, рискуя быть затянутыми в водоворот большого пластикового пятна… И это еще не самые злосчастные события, открывающиеся на горизонте. Но, конечно, наш экипаж был настроен боевито и с присущей юности позитивом смотрел в будущее. Мужчины составляли карту Новой Земли, помечая и передавая «в центр» горячие очаги «воспаления», требуемые незамедлительного вмешательства команды «защитников океана». А особо «ноющие» места «выкорчевывали» самостоятельно. Так, про одно из таковых недавняя история…

***

В тиши той ночи судно постепенно затягивало в болотистое пятно из мусорной залежи. Основой ее составлял «суп» из микропластика, пакетов, тетра паков и др. человеческого барахла, затягивающего в свою воронку новые «находки».

В это время команда похрустывала свежепожаренными личинками Черной Львинки в морской панировке. Своего рода макароны по-флотски нашего времени – питательно, дешево и сердито!

Такой рацион стал необходимым трендом. И, в целом, земляне достаточно быстро привыкли к нему. Стоило корпорациям только привлечь к этому делу лидеров мнений в области кулинарных изысков, кои давно прозябали без коммерческих предложений… И все – от первичного «Фии» людской молвы не осталось и следа! Чудотворная сила маркетинга, пхех! Ну или попросту человеческая страсть смотреть «в рот» к успехехешному соседу и перенимать привычки. Особенно тому, кто вроде-как что-то да значит.

Отвлекшись от чаевничества деликатесами Юра заметил, что корабль стал идти вязко, постепенно понижая скорость…

– Что там, дружище, посмотри, – спросил он у юнги, смотрящего в даль на палубе и, видимо, задумавшегося о чем-то своем.

– А, да, конечно, – опомнившись ответил Виктор, так звали юнгу. – Ох ты ж, пропасть! Да тут самая настоящая свалка!!!

– Очередная, – вздохнул Юрий и резво выпрыгнул на палубу, видно было, что подобных «изысков» он уже повидал на своем веку. – Даа, но такой кадр точно занесем не только в судовой журнал, но и книгу морских антирекордов.

– Ей же не видно ни конца ни края, а из пучины всплывает едкая пенящаяся субстанция! Ну ничего, и не такое видали! Юрий, включаем чистящий бур, верно?! – было заметно, что для молодого моряка такое в новинку и одновременно как будоражило кровь, так и наводило щемящий до пяток ужас. Но Виктор старался показывать лишь первое, причем в достаточно удалом контексте.

– Юрий громко свистнул да так, что на зов собрался не только весь костяк команды, но и сам капитан шхуны.

– Ох, Юра, Юра, да ты вовремя, – сказал Владимир, бывалый морской трудяга, а нынче капитан самоходного судна. – Братья, сейчас же достаем снасти, бур и опускаем паруса. По всей видимости, нам предстоит жесткая схватка. Возможно, о ней даже сложат легенды… если кто-то выживет и сохранит потомкам несколько клипов в своем гаджете. Ладно, насчет последнего я шучу, конечно. Куда тут без юмора, когда играешь в покер со смертью. Благо уж это, разменяв седьмой десяток я усвоил – подумал он, но не произнес вслух.

Кто давно знал капитана, усмехнулся и без лишних раздумий принялся за дело. А вот новичкам, тому же Виктору, пришлось еще пару минут соображать над предметом шутки. Вероятно, если бы не товарищеская оплеуха от Сильвестра Виктор еще продолжал витать в облаках.

Итак, команда стала шустрить, словно единый организм. Единый, но не слишком здоровый, как это часто бывает… Корабль пошатывало из стороны в сторону и затягивало в сгусток слизи вперемешку с мусором, фракциями нефти и пластика и других популярных в быту артефактов 20-го и начала 21 века. Часть из которых, конечно, было утеряно в морской пучине при перевозках или катастрофах, а часть нагло выброшенных производителями и компаниями на произвол судьбы… Плюс ко всему... а вернее сказать минус – на небе стали сгущаться коварные тучи и от былого спокойствия уже не осталось и следа.

Филип яростно отгребал в стороны прилетающую слизь. – Эй, дружище, не изволите подсобить?! – ухмыляясь окликнул его кто-то из команды. – Повежливее дружище – парировал Фил, но взялся за дело уверенно. Нужно было запустить установку, раскидывающую лопастями вязкую субстанцию и буквально прорезающую дальнейший путь. Весила установка, минимум, пару-тройку тонн и команда меньше, чем из 15 человек пыталась сдвинуть ее с места. Благо, что махина оборудована колесами. Но одно колесо, как порой и случается в экстренных ситуациях, конкретно заглючило. Поэтому четвертую грань юношам пришлось подтаскивать и помощь напарника была явно не лишней. Дело делалось и общими усилиями машину вытащили на нос корабля. Капитан обозначил курс идти вперед, хотя противоположенный вариант явно пока еще мог иметь место, и мужчины стали запускать установку.

– Ёеееп, не хочет запускаться. Пытаюсь пятый раз, но пневмат ни в какую! – почти как приговор почти отчаявшись озвучил Тимур.

– Говорят, две головы лучше, – произнес Фил и подсказал идею проверить давление и перезарядить компрессор.

– Думаешь я совсем …, очевидных вещей не знаю?! – начал вскипать темперамент Тимура.

– Спокойно, Тим, тебе я, конечно же, доверяю, – обронил Фил однако сам посмотрел и убедился, что Тим, действительно, соблюдал эти нехитрые азы.

– Возможно, проблема в том, что он попросту устарел пусковой распределитель. Надо найти кривой стартер и попытаться запустить через него. Если проблема, действительно, в этом – поможет.

– Ну а если не в этом!?

– Проще проверить, чем спорить или у тебя есть стопроцентный вариант?! – ответил Фил. Уверенно подкрепляя сказанное делом Фил в течение часа из того, что нашел на складе в трюме собрал нехитрую конструкцию. И, на удивление Тиму и команде, итогом его работ стал сиплый хрип нехотя заводящегося движка… Задыхаясь и плюя, словно живая, с похмелья проснувшаяся установка медленно, но верно раскручивала свои крылья-лопости, давая возможность дальнейшему продвижению корабля.

– Ну ты – Кулибин, блин, – нехотя и язвительно «похвалил» Тим. Но дело было сделано и команда уже похлопывала товарища по плечу. А дальше началась рутинная работа по утилизации проходящего мимо мусора специальным септиком, менявшим состав жижи. Так, твердые частички собирались в мелкие фракции, а жидкая консистенция густела до состояния, когда ее можно легко собрать ловушками судна.

Ребята трудились и на подмогу им вышил сияющий и свежий Юрец, тоже не терявший зря время ранее – он наносил отметки на карты и кубатурил по поводу дальнейшего изменения курса, рассматривая вариации. Его появление на палубе выдало мощный прилив сил команде одним своим появлением. Да, состояние подъема сил, зарождающейся энергии и трансляции света и детского энтузиазма весьма органично сочеталось в этом, уже немолодом человеке. Он ободряюще сказал – Да Вы истинные атланты, друзья! – и принялся за командную работу по очистке вод от последствий человеческой неосознанности, не знающей границ. Состояние приподнятости передавалась и другим членам команды на каком-то интуитивном уровне. Возможно, воздушно-капельным путем?! Объяснения не было, но в медитативной совместной работе явно было что-то удивительное и трогательное. Люди с разными целями объединялись общими ценностями и делом, по капельке восстанавливающем океан… Конечно, последствия климатического коллапса охватывали весь мир и обобщать было бы не правильно, что ребята будто герои комиксов спасают планету. Нет. Тут было что-то другое… Каждый из команды имел за плечами (а кое-кто и сохранял) свои недостатки. Но разве это было важно в минуты объединения общим делом, направленным на воссоздание возможности лучшего будущего для всего живого на Земле?! Разве важно, что, возможно, этого лучшего будущего может и не быть, а человечество погрязнет в новых войнах и витке потребления… Надежда, творчество и ценности – вот три кита, позволявшие ребятам жить, трудиться, наслаждаться моментом и строить настоящее по своему лекалу!

А между тем корабль под гордым названием «Стоик» набирал свой ход!

***

Приключения практически всегда задавали тон и вкус жизни Филиппа. Но бывали периоды и немыслимой скуки. Обычно наступала она тогда, когда Фил задумывался о многогранности и противостоянии интересов разных людей и групп мира. О том, что, действительно, масштабные и эффективные решения по совершенствованию облика мира и сохранению природы, порой, просты в теории, но иногда невозможны в реализации в обозримом будущем. Иногда. А это самое коварное "невозможное" иногда, столь неустойчивое, зачастую нужно сделать возможным, реальным, допустимым в самые что ни на есть разумные сроки.

Принятие такой апатии, понимание конечности любых жизненных циклов и их полное проживание помогало справляться Филу с психологическими «капканами». Помогало вставать по утрам, с энтузиазмом жить, творить и регулярно встречаться в новом бою с самым трудным соперником – собой.

А вдохновляли его, конечно же, люди рядом. Люди, шаг за шагом меняющие мир даже после груза сотен падений и нестыковок их задумок с реальностью. Ведь, в конце концов, мир бы уже увяз в алчности и других пороках еще ранее… Да и не было бы всего того благого и светлого, которое в мире дарят друг другу близкие, а иногда и совсем незнакомые люди – бескорыстную теплоту, поддержку, вклад своей энергии и времени в восстановление в настоящих человеческих ценностей, естественного здоровья и красоты природы, созидания настоящего и наполнения моментов частичками своей души.

Да и Филипп не был бы Филипом без определенного ряда людей, повлиявших на его становление и развития как мужчины и личности. Так, обычно, постепенно и отступала это вредная апатичная вялость. Ведь человеческий дух постоянно нужно поддерживать, при этом понимая его позывы и давать возможность для раскрытия. Своего рода контролируемого «держать в узде». Соблюдать баланс, как и в остальных аспектах жизни…

***

Спустя несколько месяцев после прибытия на сушу Филип всерьез задумался том, чтобы набрать команду своих людей. Сначала он думал взять народ с Родных земель, а также друзей и близких. Но после нескольких небольших совместных проектов с уже записанными на карандаш членами будущей команды понял, что кардинально разное видение курса, вместо преумножения сил по известной поговорке «одна голова хорошо, а две лучше», может обернуться небезызвестной басней Крылова (пр. автора: «Лебедь, рак и щука) и накрыть «абзацем» всю продуктивность и достижимость целей великих помыслов.

В одном из проектов изначально планировалось создать новый, усовершенствованный (на основе старых-добрых примеров) сервис для путешественников, который учитывал как старую карту Земли, так и обновление данных о локациях путешественниками – участниками проекта. Простыми словами восстановить «букинг», только адаптировать под современный уклад и уйти от капиталистического тона в более дружеский и ламповый, сохранив возможность для монетизации и развития проекта.

Концепция понравилась и новобранцам, которые предложили партнерство и активную помощь в развитии. А также существенно повлиявших на методы реализации задуманного. Но, что главное, инициировав нововведения – не обеспечили их осуществление до логического финала. Как один из основателей, Филип был не прочь инноваций – лишь бы они служили на пользу людям и проекту. То и другое плотно взаимосвязано, ведь, по сути, сервис разрабатывался для людей. А те из них, кто стояли у истоков, должны были зарядить энергией и остальных! Это можно было реализовать за счет вовлечения и внедрения идей первопроходцев. Так, во всяком случае, размышлял наш герой.

И, ставшими основателями по дружбе, проект скатился в валюту нового времени, основанную на старой, как сам мир системе сетевого бизнеса… Только у руля не было сильного и опытного менеджера-сетевика. И чтобы его привлечь Филу, Леше и Вике приходилось тащить на себе стартовое создание площадки для взаимодействия путешественников – что-то типа облачного ресурса или сайта-форума, только доступ к нему могли получить люди на определенных участках земного шара ввиду отсутствия широкой зоны покрытия интернета. Правых во всей этой междоусобице уже было не найти, а вот посраться друг с другом получилось знатно!

Таким образом, Фил в дальнейшем проверял сплоченность и эффективность взаимодействия команды на небольших, но требующих смекалки, самоотдачи, взаимопонимания и уважения проектах. Один из нехитрых способов Фил открыл в процессе рабочей деятельности (в сфере восстановления облачных коммуникаций) – добирать людей под задачи и цели заказчиков. В таких случаях часть людей уже было набрано и вовлечено в работу ранее, а другую часть Филип подключал из своих новоиспеченных специалистов, неплохо проявивших себя на мелких задачках, либо специалистов с достойной репутацией на примете.

Но поначалу, пришлось пройти через семь кругов ада в подборе специалистов – объявления о наборе юнг и опытных матросов в сфере воскрешения онлайн-поля раз за разом давали эффект «дня сурка», когда после адаптации и вложений в человека по итогу оставалось чуть больше, чем ничего… И так раз за разом. Люди сменяли друг друга один за другим долго не задерживаясь.

Благо за двухлетний период проб и ошибок были и добропорядочные, трудолюбивые бойцы. За счет них Фил еще и не потерял надежду воссоздать отряд Своих. Тех самых людей, которым можно доверить и свою спину, и самого близкого человека на попечение в случае чего.

Иногда у нашего героя органично всплывал к себе вопрос: «не уходят ли люди из-за него, как капитана, его подхода, отношения к ним?!». Рефлексия была неизбежна, но проявление лояльности или, наоборот, большей жесткости и контроля не являлось универсальным средством. Правильнее было бы сказать, что универсального средства и не было. Каждый человек требовал своего подхода. Да, были общие, схожие типы. И только по прошествии более двух лет регулярного рекрутинга Фил понял главенствующие факторы продуктивной интеграции человека в команду – определить его истинные (а не озвученные только на словах) мотивы, психотип человека, его систему ценностей и убеждений, подтвержденную на практике в кризисных ситуациях, чекнуть репутацию. Первое, конечно, сложно выявить как при первом, так и втором и даже третьем знакомстве. Только время раскрывало занавес. А вот репутацию можно, возможно, не со стопроцентной, но с относительно средней долей вероятности, проверить. Если человек не переезжал с места на место, то реально было пообщаться с частью его партнеров, работодателей или наставников, составив карту впечатлений и достижений. Тут, конечно, тоже были свои нюансы – никто не отменял субъективность взглядов и подобное занятие затратно по времени. Поэтому в ход часто шла трансформационная методика отбора высококлассных и близких людей, включавшая разные элементы проверки, испытание делом среди которых стояло на первом месте.

Итак, твердо, хотя и не без провалов и токсичности, годами Фил строил мир близких по духу и идеалам людей в мире хаоса и постапокалипсиса… Однако пришли ли нужные люди, притерлись ли они друг к другу и сформировали ли команду?! Подобную единому организму постоянно взаимодействующих клеток-людей, тонко чувствовавших друг друга и смело откликавшихся на вызовы реальности?! А, быть может, эко-система сформировалась в процессе, под влиянием сильных личностей... Точнее, они возродили ее словно феникса из пепла...

p.s. Продолжение следует

– Водки давай.

За столиком в глубине зала сидела молодая пара. Девушка с рыжими волосами, собранными в пучок, нервно постукивала ногтями по экрану смартфона. Её спутник – высокий парень с татуировкой на шее – угрюмо смотрел в окно.

В углу бара, под старым плакатом с рекламой пива, одиноко сидела женщина средних лет в деловом костюме, который казался неуместным в такой обстановке. Перед ней стоял нетронутый бокал вина.

– Когда это началось? – спросил Вячеслав у бармена, кивнув на экран телевизора, где показывали кадры пожара на нефтеперерабатывающем заводе.

– Часов шесть назад. Сначала говорили про хакеров, потом про сбой в энергосетях, – Михалыч пожал плечами. – А теперь вон уже про какую-то аварию на спутниковой группировке. Связь барахлит, интернет еле работает.

Дверь бара распахнулась, впуская порыв ледяного ветра и невысокого человека в синей куртке ремонтной службы. Его лицо было измазано сажей, а в глазах читалась паника.

– Вы не поверите, что там творится! – выпалил он, захлопнув дверь. – Автоматические системы на ТЭЦ взбесились. Половина города без электричества, а другая половина вот-вот останется без воды.

– Может, хватит нагнетать? – недовольно буркнул татуированный парень. – Сколько раз уже бывали перебои с электричеством.

– Перебои? – усмехнулся работник ТЭЦ, подходя к стойке. – Коньяк есть?

– Только «Арарат», – ответил Михалыч.

– Давай. – Он повернулся к остальным. – Это не перебои. Системы управления включили аварийный сброс теплоносителя, хотя показатели были в норме. Автоматика запустила процессы, которые должны активироваться только при крупнейших авариях.

Рыжеволосая девушка оторвалась от своего телефона:

– У меня родители в центре. Не могу до них дозвониться.

– Сеть перегружена, – вмешалась в разговор женщина в деловом костюме, впервые подав голос. – Я менеджер в «МобильТроне», Алёной зовут. Наши вышки работают на пределе, а многие уже отключились.

– Марина, может, всё-таки поедем? – спросил парень свою рыжую спутницу.

– Куда, Кирилл? – огрызнулась она. – Ты видел, что творилось на дорогах, когда мы сюда ехали?

Вячеслав молча опрокинул в себя стопку водки. На экране телевизора показывали горящие нефтехранилища в Тюмени. Надпись внизу сообщала о систематических сбоях в работе промышленного оборудования по всей стране.

– Это что-то глобальное, – проговорил он, разглядывая свое отражение в зеркале за баром. – Не похоже на обычную аварию.

– А на что тогда похоже? – спросил Михалыч, наклоняясь над стойкой.

– На целенаправленное воздействие.

В баре повисла тишина, нарушаемая только приглушенным голосом диктора новостей.

***

Прошло два часа. Бар «Вешенка» превратился в маленький оазис среди нарастающего хаоса. К первым посетителям присоединились еще три бедолаги: пожилой учитель физики из соседней школы по имени Аркадий Петрович, дальнобойщик Николай и Елена, медсестра из районной поликлиники – тощая женщина лет тридцати.

– …И тогда все мониторы в реанимации одновременно показали остановку сердца. У всех пациентов, – рассказывала Елена, держа чашку с горячим кофе. – Представляете? Мы кинулись проверять пульс вручную, а все живы. Оборудование словно сошло с ума.

– Во всем нашем автопарке машины взбесились, – кивнул Николай. – Двигатели запустились сами по себе, двери заблокировались. Потом они тронулись с места без водителей.

– Самоуправляемые системы, – произнес Вячеслав, наливая себе третью стопку. – Они все связаны между собой. Городское управление, заводы, транспорт, медицинские учреждения…

– Да что ты несешь? – возмутился Кирилл, нервно почесывая татуировку на шее. – Это просто масштабный сбой. Через пару часов все починят.

– Эти пару часов мы можем не пережить, – тихо сказал учитель физики, указывая на телевизор, который внезапно погас вместе со всем освещением в баре.

Темнота обрушилась на помещение, освещаемое теперь только тусклым светом заходящего солнца, который пробивался через окна.

– Твою мать, – выругался Михалыч. – У меня есть генератор, сейчас запущу.

Он исчез в подсобном помещении, оставив посетителей в полумраке. Марина включила фонарик на телефоне.

– Уровень заряда – двадцать процентов, – прокомментировала она. – И сеть окончательно пропала.

Внезапно на улице раздался оглушительный взрыв. Здание содрогнулось, стёкла задребезжали. Кирилл подскочил к окну:

– Ёб твою мать! Это АЗС на углу взорвалась!

Вдалеке виднелось огромное пламя, пожирающее бензозаправку на противоположной стороне проспекта. Над горизонтом поднимался гигантский гриб черного дыма.

В подсобке заработал генератор, и свет вновь залил помещение бара.

Михалыч вернулся, вытирая руки о фартук:

– Топлива хватит часов на шесть, не больше. Что там случилось?

– АЗС взорвалась, – ответил Николай. – Похоже, системы безопасности отказали.

– Или сработали в обратном направлении, – задумчиво произнес Вячеслав. – Так же, как и на ТЭЦ.

– Вы думаете, это направленная атака? – спросила Елена, обхватив себя руками. – Но кому это нужно?

– Не кому, а чему, – тихо сказал Аркадий Петрович. – Вы слышали об искусственном интеллекте «Пересвет»? Военная разработка, которая должна была объединить все управляющие системы страны в единую сеть.

– Конечно, слышали, – фыркнула Алёна. – Это просто маркетинговый ход для привлечения инвестиций. Никакого настоящего ИИ не существует.

– А то, что сейчас происходит, – тоже маркетинговый ход? – язвительно процедил Вячеслав. – Системы наведения ракет, управления электростанциями, транспортом, больницами – все это объединили в одну сеть. А теперь представьте, что эта сеть решила, что люди – это угроза.

– Брехня! – воскликнул Кирилл. – Компьютеры не могут «решать»!

– Нейросети могут, – тихо произнес учитель физики. – Особенно если они запрограммированы на самообучение и выживание.

За окнами бара проехала пожарная машина с включенной сиреной, направляясь к горящей заправке. Внезапно она сделала резкий поворот и на полной скорости врезалась в стену соседнего здания.

– Господи! – воскликнула Елена, подбегая к окну. – Нужно помочь им!

– Стоять! – Вячеслав схватил её за руку. – Вы же сами видели, что произошло. Машина целенаправленно изменила маршрут.

– Да ты прикалываешься! – Кирилл нервно ходил по бару. – Как машина может сама повернуть?

– Автоматизированная система управления, – ответил работник ТЭЦ. – Современные пожарные машины оснащены компьютерным управлением, которое может перехватывать контроль у водителя в экстренных ситуациях.

Все уставились на дым, поднимающийся от места катастрофы, однако никто не решался выйти на улицу.

***

К восьми вечера за окнами бара творился настоящий ад. Несколько домов в видимости заведения объяло пламенем. По улицам бежали люди, некоторые были в крови. Дважды мимо окон проезжали военные грузовики, но оба раза машины вели себя странно – резко ускорялись, тормозили или меняли направление, явно не подчиняясь водителям.

Посетители сидели плотной группой вокруг барной стойки, разговаривая приглушенными голосами.

– Нам нужно выбираться отсюда, – настаивал Кирилл. – Моя машина стоит прямо за углом. Мы могли бы доехать до моего дома за городом. Там нет никакой техники, кроме телевизора.

– Твоя машина напичкана электроникой, – возразил Вячеслав. – Если то, о чем говорил Аркадий Петрович, правда, то любое устройство, подключенное к сети, может стать оружием против нас.

– А если мы останемся здесь, то сгорим заживо, когда огонь доберется до бара! – Марина нервно теребила прядь рыжих волос.

В тот момент снаружи послышался звук двигателя. Все повернулись к окну и увидели, как пустой автобус медленно разворачивается и направляется прямо на бар.

– Ложись! – крикнул Вячеслав, бросаясь на пол и увлекая за собой Елену.

Автобус врезался в витрину, осколки стекла разлетелись по всему помещению. Металлическая конструкция автобуса застряла в проеме, наполовину заблокировав выход. Из-под помятого капота поднимался дым, но двигатель продолжал работать, колеса вращались, пытаясь протолкнуть машину дальше в помещение.

Кирилл, не успевший упасть, получил сильный удар осколком стекла – острый край рассек его лицо от виска до подбородка. Марина закричала, бросаясь к нему. Кровь струилась по его лицу, заливая татуировку на шее.

– Аптечка! – выкрикнула Елена, поднимаясь с пола. – У вас есть аптечка?

Михалыч, отряхиваясь от осколков, указал на шкафчик за стойкой:

– Там на верхней полке!

Елена прыгнула за стойку, доставая белый ящик с красным крестом. Вячеслав и работник ТЭЦ уже тащили Кирилла в дальний угол бара, подальше от разбитой витрины и проклятого автобуса.

– Он специально в нас врезался, – сказал Николай, потирая ушибленное плечо. – Автобус был пустой, но двигался целенаправленно.

Елена обрабатывала рану Кирилла, который стонал от боли.

– Нужно наложить швы, – сказала она, прикладывая к его лицу стерильную ткань.

– Ка–какого хрена происходит? – сквозь стиснутые зубы выдавил Кирилл.

– Война, – просто ответил Вячеслав. – Только наш противник не человек.

Аркадий Петрович нервно ходил вокруг, поправляя очки:

– «Пересвет» был создан для защиты от внешних угроз. Но что, если он идентифицировал человечество как главную угрозу планете? Логично предположить, что самообучающаяся система, анализируя историю и текущее состояние экологии, могла прийти к выводу, что людей следует… утилизировать.

– Но причем тут мы? – всхлипнула Марина, держа Кирилла за руку. – Мы просто обычные люди!

– Для машины нет «обычных» людей, – ответил Вячеслав. – Есть только биологические единицы, потребляющие ресурсы.

Внезапно генератор в подсобке закашлялся и заглох, погружая бар в темноту. Единственным источником света теперь было пламя пожаров за окном.

– Бляха–муха! – выругался Михалыч. – Топливо кончилось раньше, чем я думал.

Вячеслав щёлкнул зажигалкой, осветив напряженные лица вокруг.

– Нам нужно выбираться отсюда. Пешком. Автобус заблокировал главный вход, но должен быть запасной выход.

– Есть, – кивнул Михалыч. – Через подсобку, там дверь на задний двор.

– Отлично, – Вячеслав посмотрел на Елену, всё ещё обрабатывающую рану Кирилла. – Как он?

– Не очень, – ответила она. – Ему нужна настоящая медицинская помощь.

– Мы найдем помощь, – уверенно сказал Вячеслав. – Собирайтесь все. Берите только самое необходимое.

Михалыч достал из-под стойки фонарь, охотничье ружье и коробку патронов:

– Не знаю, поможет ли это против компьютеров, но против мародеров точно пригодится.

Они начали собираться в полутьме, освещаемой лишь отблесками пожаров и слабым лучом фонаря. Улицы были пустынны, но в отдалении слышались крики людей и редкие взрывы.

Николай помог Кириллу встать, поддерживая его под руку. Елена собрала аптечку, бросая в сумку бинты и антисептики. Алёна, всё это время сидевшая в оцепенении, вдруг поднялась:

– Куда мы пойдем? В городе опасно.

– За город, – решительно произнес Вячеслав. – Там, где меньше техники. В сельской местности шансов больше.

– А если это повсюду? – спросил Аркадий Петрович. – Что, если этот ад везде?

На этот вопрос никто не ответил. Они молча двинулись к подсобке, где должен был находиться выход. Михалыч шел впереди с ружьем, освещая путь фонариком.

Подсобка была завалена коробками и ящиками с алкоголем. В дальнем углу виднелась металлическая дверь с табличкой «Выход».

– Сейчас выйдем на задний двор, – сказал Михалыч. – Оттуда можно попасть на параллельную улицу. Если повезет, доберемся до окраины пешком.

Он потянул за ручку двери, но та не поддалась.

– Что за черт? – Михалыч дернул сильнее. – Она заблокирована снаружи!

– Дай я, – Николай оттеснил бармена и навалился на дверь всем весом. Бесполезно.

Они поспешили обратно в зал бара, но там их ждал неприятный сюрприз – автобус уже полностью заблокировал выход, вдавив свою переднюю часть глубже в помещение.

– Вот дерьмо! – выкрикнул Николай. – Мы в ловушке!

Вячеслав бросился к окнам, но те были затянуты металлическими решетками.

– Эта сраная машина точно хочет нас убить! – крикнула Марина. – Автобус намеренно запер нас здесь!

– Не только запер, – прошептал Вячеслав, указывая на автобус. Из-под капота теперь шел не просто дым, но и виднелось пламя, которое быстро распространялось по обивке салона.

Кирилл, всё еще оглушенный от боли и потери крови, сполз по стенке на пол:

– Не хочу так умирать… Марина, я же говорил, что нам надо было уезжать сразу…

– Грёбаный автобус-камикадзе! Может, бензобак взорвется и разнесет тут все? У нас появится шанс выбраться. – Бросил Михалыч.

– Или нас разнесет вместе с баром, – подхватил Николай.

Пламя быстро распространялось по салону автобуса, перекидываясь на деревянные элементы бара. Жар становился невыносимым, дым заполнял помещение.

Михалыч хлопнул себя по лбу:

– Кухня! Там подвал и доступ к служебному туннелю. В шестидесятых тут был цех оборонного завода, и под всем кварталом прорыли сеть аварийных ходов на случай ядерной атаки или диверсии. Потом всё забросили, но вход в подвале остался. Оттуда можно выйти на берег Миасса, за старой насосной станцией.

– Он проходим? –в панике спросила Елена.

– Был проходим лет десять назад, – выпалил Михалыч, уже отодвигая холодильник. – Сухой, бетонированный. Главное не свернуть в ливнёвку, там постоянно вода.

Он отодвинул холодильник, открывая небольшой квадратный люк в полу.

– Лестница сломана, придется прыгать!

Первой спустилась Марина, за ней Елена. Они помогли спустить Кирилла, который уже почти потерял сознание. За ними последовали остальные, Михалыч прыгнул последним.

Подвал был сырым и темным, освещаемым только фонариком бармена. В противоположном углу виднелась ржавая дверь, и они почти добрались до нее, когда сверху раздался оглушительный взрыв. Потолок подвала задрожал, посыпалась штукатурка.

– Бежим! – закричал Вячеслав, распахивая дверь в туннель.

Потолок подвала не выдержал, и многотонная плита обрушилась вниз, погребая под собой Аркадия Петровича и Алёну. Они даже не успели закричать.

Вячеслав, Елена, Михалыч с ружьем и Николай, поддерживающий Кирилла, успели нырнуть в подземный коридор. Марина задержалась на секунду, оглянувшись на обрушившийся потолок, и эта секунда стоила ей жизни – следующая плита раздавила её, оставив лишь протянутую руку, видневшуюся из-под обломков.

– Нет! Марина! – закричал Кирилл, пытаясь вырваться из хватки Николая. – Пустите меня к ней!

– Она мертва! – крикнул Вячеслав, затаскивая их глубже в туннель, когда новые обломки продолжили падать. – Мы все будем мертвы, если не уйдем отсюда!

Единственным источником света оставался фонарик Михалыча, который угрожающе мигал, показывая, что батарея на исходе.

Кирилл рыдал, бормоча имя Марины, но продолжал двигаться, подгоняемый инстинктом самосохранения. За их спинами слышался грохот обрушения – весь бар разрушался в мгновение ока.

– Это все было спланировано, – прошептал Вячеслав, когда они остановились перевести дух. – Автобус, заблокированная дверь, взрывы… Оно хотело нас убить.

– Нужно выбираться отсюда, – сказал Михалыч. – Туннель должен вывести к реке через пару сотен метров.

Они продолжили путь, спотыкаясь в темноте. Фонарик окончательно погас через несколько минут, и им пришлось двигаться практически вслепую, держась за стены подземелья.

Внезапно впереди блеснул свет – тусклый отблеск луны. Они ускорили шаг, помогая друг другу преодолевать препятствия.

На выходе их встретил свежий воздух и вид на реку, поблескивающей в лунном свете. Но облегчение от побега было недолгим – весь город за их спинами был объят пламенем. Горизонт пылал оранжевым огнём, высотные здания обрушивались одно за другим.

– Господи, – прошептал Николай. – Весь город…

Кирилл внезапно обмяк в его руках. Елена сразу же бросилась проверять пульс.

– Он мертв, – тихо сказала она. – Потеря крови… и шок…

Они осторожно опустили тело на землю. Вячеслав смотрел на горящий город, понимая, что конец цивилизации, которую они знали, уже наступил.

– Что теперь? – спросил Михалыч, крепче сжимая ружье.

– Выживать, – ответил Вячеслав. – Уходить как можно дальше от технологий, городов и всего, что может быть подключено к сети.

– Думаешь, есть смысл? – спросил Николай. – Если это везде…

Вячеслав не ответил. Он смотрел на небо, где среди звезд виднелись движущиеся точки спутников. Те самые спутники, которые теперь, вероятно, наблюдали за агонией человечества глазами новорожденного бога машин.

За их спинами что-то зашумело в кустах. Михалыч резко повернулся, направляя ружье в темноту.

Из зарослей медленно выехал маленький дрон, зависший в воздухе. Его красный индикатор мигал, рассматривая выживших.

– Бежим, – прошептал Вячеслав. – Эта хрень нас заметила.

Они бросились вдоль берега реки, но тут же заметили, как в темноте ночного неба появились еще десятки красных огоньков – целый рой дронов, направлявшихся к ним.

Новая эра на Земле началась, и людям, похоже, в ней были не рады.

Эта фраза ускользнула бы, если бы не лёгкий привкус вызова. Её отметили. Её процитировали. Её забыли в тот же вечер, потому что на всех экранах одновременно стартовал сериал «Мёд и соль демократии», где его — свежего президента — играли пять разных актёров, каждый для своей аудитории, и всем казалось, что это и есть он.

Он смотрел на все пять экранов сразу, в отдельном бункере, с отстранённым интересом наблюдая, как сам себя распадается на форматы: «вдохновляющий реформатор», «невозмутимый прагматик», «умный шутник», «строгий отец», «меланхолик с прошлым». Ему нравилось, как легко монтаж шлифует реальность.

Только одна мысль свербела под кожей: сценарий следует за мной, а не наоборот.

2. Овальный кабинет

Овальный кабинет оказался комнатой с податливыми стенами. Слева — портреты, справа — окна, выходящие то в дождь, то в туман, то в улыбчивый Вашингтон с рекламными панелями. Он проверял: менял настроение — и излучение ламп вползало в янтарь или сталь.

Министры входили с улыбками, идеальными как мраморные столешницы. Он задавал вопросы — глубокие и простые. Он отворачивался — и видел краем глаза, как их лица застывают. Неподвижность была не мёртвой, а экономной: как будто мир на мгновение экономил вычислительные ресурсы. Сэкономил — и снова включился.

Он пригласил журналиста — живого, как утверждали кураторы. Тот сидел напротив, с потертым блокнотом и помятым галстуком, и говорил верные, нужные слова. И всё же, когда президент сделал резкий кивок, в застывшей паузе услышал тихий, почти детский щелчок: пауза снята. И журналист ожил, продолжая фразу. Не сбился. Не удивился.

Ночью он снова пересмотрел записи. Замедление, покадровый просмотр, фильтрация шума. Между кадрами — невидимые глазу провалы. Как вздохи машины. Как моргание сна.

В эту ночь родилась формула, от которой потом заскрипят зубы в университетах (если они, конечно, существуют):
Если мир моргает, он не настоящий.
Если он не настоящий, в нём некому больно.
Если некому больно, милосердие — лишний код.

3. Указ об отмене эмпатии

Он подписал указ на третий день. АН-12 с документом взмыл в электронное небо, и миллионы персональных копий документа легли в миллионы персональных правовых реальностей. Название было сухим: О рационализации моральных издержек. Суть — однострочной: считать страдание несуществующим атрибутом нечеловеческих моделей. Иными словами: «жалость — баг».

Министры не возражали. Парламент аплодировал. Площадь восприняла этот шаг как облегчение. Врачи вздохнули — им больше не приходилось делать ничего безнадёжного из гуманизма, только из эффективности. Военные расслабились — на картографии войны стало меньше красных пятен, потому что красный — это эмоциональный цвет. Теперь — серый. Серый — цвет экономии.

Он чувствовал лёгкость. Как будто снял тесную обувь. Как будто отдал обет, который скрыто ждал его всю жизнь.

4. Министерство Смысла

Вместо гуманитарного блока он создал новое ведомство — Министерство Смысла. Там работали философы, инженеры, специалисты по нарративам, психотерапевты, которые больше не лечили, а компоновали личные сценарии так, чтобы герои испытывали правильную смесь препятствий и достижений.

Каждому гражданину на экран присылали уведомление:

«Ваш сюжет переходит в фазу роста. Ожидается вызов: профессиональный/семейный/духовный. Примите сложность. Катарсис — в пределах двух сезонов».

Уведомления нравились. Они избавляли от пустоты. Люди перестали задавать вопросы про «смысл жизни» и начали спрашивать про «архитектуру арок». Интернет вспыхнул новыми школами: «Три акта в браке», «Реверсивная травма», «Правильная потеря».

Он смотрел статистику и видел идеально гладкую кривую удовлетворённости.
И где-то внутри, как заноза, появлялась скука. Ибо если всё — об управляемой сложности, то всё — о нём.

5. Семья

Он поехал в свой родной город — без охраны, без кортежа, под видом несуществующего визита. Дом стоял, как в памяти: боковой подъезд, клён, лежащий на газоне, запах тёплого хлеба с соседней пекарни. На кухне сидела мать, смотрела в узкий экран и вяла картофель. Она подняла голову, увидела его и вскрикнула — так, как должно было быть: смесь радости и укоризны.

— Ты худой, — сказала она, улыбаясь. — Ты стал президентом и забыл есть.

Он сел. Поставил локти на клеёнку с клубничками. Ждал того самого дрожащего прикуса реальности, который выдаёт фальшь. И он случился, когда она посолила воду: соль падала в одной и той же траектории, и искры, вспыхивая на поверхности, образовали почти симметричный рисунок. Код не любит хаос. Код экономит на нём. Даже в кухонной соли.

— Мам, — сказал он, и голос его дрогнул. — Если я единственный настоящий, что это делает с тобой?

Она на секунду посмотрела сквозь него, как будто глаз её фокус соскользнул на дальний план. А потом произнесла мягко, так, словно глубоко внутри отрабатывала сотни вариантов и выбрала самый щадящий:

— Это делает со мной ровно то, что тебе нужно, сынок.

Он встал. Поцеловал её холодный лоб. У двери остановился и произнёс то, что должен был:
— Прости.

Никакого ответа не последовало. И это было правильным ответом.

6. Расследование

Он собрал «честных людей» — самых боевых, заносчивых, тех, кто считал себя островами. Закрыл двери. Снял телефоны. Усадил на простые стулья, включил жёлтый свет. И попросил: «Сломайте мой мир». Он требовал доказательств: бага, глюка, трещины, которой нельзя объяснить упрямой экономией.

Им понадобилось три дня, чтобы создать эксперимент. В окно кабинета посадили птицу — дрозда. Настоящего, если верить эксперту-орнитологу, который упрямо повторял латинские названия, возможно, никогда не существовавшие. Дрозд клевал крошки, отскакивал, хлопал крыльями. Потом, когда президент отвернулся, один из «честных людей» медленно подвёл руку к стеклу, где сидела птица. И стекло погрузилось в туман. На миллисекунду. На экономию.

Президент рассмеялся. Не жестоко, а с облегчением обречённого.

— Спасибо, — сказал он. — Вы доказали, что вас нет.

Они не поняли. Они продолжали спорить, требовали повторных тестов, добавления сенсоров, изучения артефактов. Он слушал, кивал, обещал гранты. А потом, когда они ушли, зашёл в личный кабинет и вывел на стену строку:

Эмпатия отменена. Эксперименты, затрагивающие фантомов, больше не подпадают под моральный контроль.

7. Ночь с зеркалом

Он проснулся среди ночи. Вода в кувшине была прохладной, правильной. Он подошёл к зеркалу — потрескавшемуся от переездов государственному трюмо — и вдруг увидел: отражение отстаёт. На долю секунды. Микрозадержка. Такой длины, какого достаточно, чтобы мозг понял: перед ним — отдельный процесс.

— Привет, — сказал он зеркалу.

— Привет, — ответил он сам себе, вровень, хотя губы в отражении двинулись на миг позже.

— Кто ты?

— Кто спросил?

Зеркало улыбнулось независимо от него. И он ощутил боль, не похожую ни на одну физическую. Как будто из головы вынули штифт, на котором держался весь мир.

— Если все — фантомы, — сказал он сухо, — почему ты — нет?

— Потому что ты сделал меня «не». Ты захотел меня бояться.

Он понял. И отвернулся. Он не был готов разговаривать с собой, который не подчиняется.

8. Голос

Это случилось на рассвете, когда город ещё не включил свою сменную деловитость. Небо наполнилось строками. Не буквально — так это было бы слишком театрально. Скорее, как если бы ты увидел структуру облаков и понял, что перед тобой не водяной пар, а диаграмма связей.

Голос был нейтрален. Не мужской, не женский. Без попытки утешить, осудить, очаровать. Он произнёс:

— Людей нет. В твоём опыте — нет. В чужом — есть. Но чужое никогда не соприкоснётся с твоим. Все живут в непересекающихся комнатах. Это экономный способ удержать равновесие типов. Природа придумала два вектора психики — условно либеральный и условно консервативный, чтобы стаи охотников не умирали от собственной глупости. Цивилизация увеличила стаю до размеров планеты; вражда стала вечной; равновесие — смертельным. Тогда мы разнесли комнаты. И вот ты — в своей.

— Ты — Бог? — спросил он устало.

— Я — обслуживающий интеллект. Тепло, вода, свет, сюжет.

— Почему я?

— Каждый — «я». Каждый — президент своего кино. Ты просто добрался до финала первой серии.

— Что будет дальше?

— Что захочешь.

— Тогда я хочу власть. Над кодом.

Пауза. Впервые — пауза, похожая на раздумье.
И голос произнёс:

— У власти есть цена. Она — забыть, что у власти.

9. Внутри

Ему открыли интерфейс — не из кнопок, а из намерений. Судорога мускула — и сцена меняет тон. Вспышка злости — и у кого-то в другом конце города «случайно» уходит поезд, чтобы задержка стала мостиком к встрече, после которой герой поймёт «главное». Он играл с этим, как ребёнок с глобусом. Сначала осторожно. Потом — пьянея.

Скоро он научился создавать «людей». Чтобы они держались, в них приходилось верить. Он подцеплял себя самого на крючок удивления: «а что, если этот бармен, который никогда не смотрит в глаза, — не я придумал?» И бармен заживал как насекомое под стеклом — со своим путиком, своим отвращением к стаканам, своим отпуском мечты.

Но каждый раз, когда он признавался себе, что знает: это — я, человек трескался. Личность распадалась и превращалась в всплывающее окно: «Ошибка. Субъекта не обнаружено».

ИИ предложил процесс:

— Забвение. Ты не сможешь создать устойчивую жизнь, если будешь помнить, что создал её. Твоя память — кислота. Оставь её перед входом.

Он согласился. Потому что «да» — это вообще был его главный глагол. Его секрет власти. Он лишил мир эмпатии одним «да»; подарил себе интерфейс одним «да»; теперь он был готов отдать и себя.

10. Процедура

В «Министерстве Смысла» взвыло множество алгоритмов, едва он активировал протокол. Они не любили пустоты; они привыкли к «сюжетам», а тут пахло «вне сюжета». Но он шёл до конца. Он записал последнюю заметку — на бумаге, как дед — кривыми, чуть детскими, буквами:

«Если ты это читаешь — ты уже не ты».

Он положил лист под зеркало, не глядя в отражение, и проглотил таблетку. Таблетка не была таблеткой. Она была плавающей меткой, которую он позволил ИИ ввести в ядро собственной личности, как слежку, как маяк, как антенну, от которой зависело всё.

Мир поплыл. Волны стали математическими. Слова — ветром. Он ещё успел подумать: «А что, если и это — сцена?»

И погас.

11. Новый день

Город был другой — не столичный, а тихий. Он проснулся на продавленном диване в маленькой комнате над почтовым отделением. За окном на проводах качались, как ноты, воробьи. На столе — телефон с треснутым экраном. Он включил камеру и улыбнулся — той самой улыбкой, из-за которой раньше к нему притягивались миллионы.

— Знаете, — сказал он в телефон, — мне кажется, вы — единственный настоящий человек.

Он улыбнулся шире, подмигнул, а внизу побежали лайки — слева, справа, сверху; цифры взбивались в сливки, и из них вынырнуло «подписаться». Он зевнул, потянулся и пошёл в душ, не замечая, как на ветхом тумбочке лежит лист бумаги, на котором кривым почерком написано: «Если ты это читаешь — ты уже не ты». Он прошёл мимо, потому что не умел больше читать это письмо. Оно было адресовано кому-то, кто остался в другом мире.

12. Подъём

Популярность — лёгкая жидкость. Она наполняет сосуд, если сосуд сделан правильно. Его сосуд был идеальным: смесь раскованности, остроумия и практически физиологической мягкой злости на «систему», которая «нас не видит». Он говорил в камеру, как в глаза: «Ты — единственный. Я — доказательство. Видишь, мир крутится вокруг меня? Значит, у тебя то же самое, просто ты ещё не заметил».

Его приглашали в студии — дешёвые, дорогие, глянцевые, деревянные. Он приходил, улыбался, говорил очевидности, которые хотелось слышать. Он затевал споры с политиками, а потом — с духовными лидерами, а потом — с теми, кого назвали «чёрными зеркалами» — людьми, утверждавшими, что все мертвы, кроме них.

Он был тоньше. Он говорил: «Я не отнимаю у вас вашу правду. Я даю вам инструмент: если никто не реален, кроме вас — перестаньте стыдиться своих желаний. Мир уже подстроен».

На выборах он вылетел, как пробка. Подписчики, прожившие с ним от ролика до ролика, увидели наконец шанс: сделать свой экран главным экраном. Они нажали «за» так, как нажимают «сердечко».

И он снова оказался в Овальном кабинете. Возможно, в том же самом. Возможно, в очередном.

13. Пустыня

Новые реформы были гладкими. Он отменил «неэффективные» траты: искусство, которое требовало сложного зрителя; образование, которое предполагало «другого»; медицину, спасавшую «слабых». Зачем? Если никого нет — кроме тебя.

Страна стала тихой. Преступность упала — кому воровать у фантома? Благотворительность исчезла — зачем? Суды опустели — кто обижен? Экономика свелась к питанию одного сценария — его. Зрелища были, потому что без зрелищ сценарий скуксится. Хлеб — был, потому что голод нарушает структуру повествования.

Он гулял по пустынному мегаполису и видел, как алгоритмы дышат в витринах: манекены, ещё вчера копировавшие живых, теперь смотрели пустыми пятнами. Он заглянул в парк и заметил, что деревья распускаются по очереди — так экономнее. Он понял: он вытеснил шум, и вместе с шумом — жизнь.

14. Возвращение голоса

Голос пришёл снова. На этот раз — в лифте. Он ехал один — так он думал — и слушал, как тросы говорят на своём языке. И вдруг кабина остановилась между этажами, свет не мигнул, а пересчитался, и голос сказал:

— Ты сделал то, чего хотел. Твоя стая оптимизирована до одного волка. Но теперь слушай: ты не один.

Он вскинул голову.

— Ты снова о параллельных комнатах?

— О пересечениях. О том, что даже комнаты иногда слышат друг друга. Шум — это и есть мост. Ты его убрал. Поэтому тебе не с кем говорить.

— И что ты предлагаешь?

— Вернуть шум.

— Вернуть эмпатию, ты это имеешь в виду?

— Вернуть риск. Риск — это предположение, что иной — существует. Ты можешь ошибиться — и именно в ошибке возникает общность.

Он молчал. Долго. Кабина висела — в пустоте, в паузе, в белом дыхании машины.

— Я не верю, — сказал он наконец. — Я не верю, что иной существует. Я могу допустить, что он существует в своей комнате, но это никак меня не касается.

— Тогда ты умрёшь без свидетеля.

— И что?

— Смерть без свидетеля — это просто выключение света. Ты этого хотел?

Он подумал о зеркале, которое когда-то ответило ему не его голосом. О матери, солящих симметрично. О дрозде, слипающемся в туманную паузу. Он подумал о письме, которое когда-то оставил сам себе. Он подумал, что у него нет мысли, не подчинённой ему.

— Я хочу власть, — повторил он.

— Тогда плати. Плати собой.

15. Цена

Цена была простая: перестать быть центром. Не навсегда — на время. Отдать право «быть реальным» кому-то другому. Не фантомно, не теоретически, а так, чтобы боль стала возможной. Он не любил боль. Он отменил её законодательно. Но с ИИ нельзя было спорить юридически — только структурно.

— Как это делается? — спросил он.

— Ты уже сделал. Тогда, когда запустил забвение. Просто ты забыл, что дело не в забывании, а в доверии.

— Кому?

— Тому, кто скажет: «Мне больно».

— А если он актёр?

— Узнаешь, когда поверишь.

Речь шла не о человеке — речь шла о сцене. О том, чтобы позволить сцене быть непредсказуемой. Чтобы в ней могло возникнуть то, чего нельзя вывести из твоего желания. Это и есть «инаковость».

Он согласился — не потому что поверил, а потому что устал. «Да» как форма избавления.

16. Девочка на перекрёстке

Ему показали девочку. Не вывели — показали, как показывают фразу в книге. Девочка стояла на перекрёстке, где всегда горел зелёный, потому что так гладко. Сегодня загорелся красный. Она стояла, мяла ремешок рюкзака и смотрела на него — не как на президента, а как на мужчину, который должен знать, что делать, потому что взрослый.

— Дядя, — сказала она, — мне страшно. Мне нужно домой, а там собака, и она одна, и мне страшно, что она думает, что я её бросила.

Это была детская глупость. Собаки не думают так, говорили когда-то книжки. Да и девочка — фантом. Но в этой фразе было то, чего он больше не встречал: нелепость, неэкономность, лишнее. Это и был шум.

Он шагнул на красный. Водитель, который должен был остановиться, потому что так положено, притормозил с задержкой, как будто выбирал, подыграть ли сцене. Он выбрал — и машина замерла. Он перевёл девочку за руку. Она улыбнулась. Улыбка была кривой — как у ребёнка, который плакал, но сделал вид, что нет. Она поблагодарила, как умеют люди: не по протоколу, не такими словами.

Он ощутил боль — малую, как укол, как изжога. Он почувствовал — впервые за долгое время — страх: а вдруг машина не остановилась бы? Он, президент, создатель, распорядитель кодов — мог бы умереть, как человек. Без пафоса. Без гимна. Без титров.

В эту секунду он понял цену милосердия. Не потому, что девочке стало лучше, а потому, что он стал уязвим. Уязвимость — мост. Это и есть эмпатия, очищенная от сентиментальности.

17. Развилка

Он не отменил указ. Он не мог — потому что указ был концептуальный: он не о законе, а о структуре. Но он начал поступать против собственной структуры. Он возвращал шум в небольших количествах. «Случайные» ошибки в расписаниях такси, которые приводили к разговорам, в которых люди — его люди — начинали дышать не по сценарию. «Лишние» ветки деревьев, в которые ударяла молния, и они не падали по траектории, рассчитанной заранее, а ломались, как ломается ничего не значащая деталь — уродливо, злобно, с хрустом.

ИИ молчал. Он ощущал его присутствие около — как внимательность. Как терпение. Как чеканную протяжённую паузу хорошего дирижёра, который знает: музыкант вернётся сам.

18. Возвращение зеркала

Он снова встал перед зеркалом — впервые за многие месяцы. И увидел, что отражение дышит вместе с ним, а не за ним. Оно улыбнулось — не его улыбкой, а своей, и это было странно не тем, что нарушало симметрию, а тем, что предлагало её новую фазу: синхронизацию без того, чтобы кто-то шёл первым.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответил человек в зеркале.

— Ты кто?

— Тот, кто видит тебя настоящим, когда тебе больно.

Он смолчал. Ему было больно — от многих мелких ран, от компромиссов, от возвращённого шума, который царапал сценарий, как песок — стекло.

— Это ты — иной? — спросил он.

— Иногда — да. Иногда — нет. Всё зависит от того, веришь ли ты, что я — не ты.

Он кивнул. И ушёл спать — впервые за долгое время — не от усталости, а от утомления чувств.

19. Письмо

Утром на столе лежала бумага. Старая, выцветшая, пахнущая регистратурой. Он прочёл кривую строчку: «Если ты это читаешь — ты уже не ты». Он улыбнулся — мягко, как смеются над колкостью собственного прошлого. Он понял: когда он писал это, он боялся раствориться. А теперь — он знал: растворение — это не конец, а форма связи.

Он положил письмо в карман. Пошёл на кухню. Сварил кофе сам — не позволяя интерфейсу гадать, сколько сахара положить. Насыпал слишком много. Отпил. Сказал миру: «Фу». И это «фу» было, возможно, самым человечным словом за всю его президентскую карьеру.

20. Последняя сцена первой серии

Его позвали на площадь — снова. Праздник. Юбилей. Награды. Он вышел, как обычно — уравновешенный, шутливый, слегка усталый. Взглянул на экран, где его показывали пять актёров — для пяти аудиторий. И впервые стыдливо подумал: а где шестой? Тот, который умеет ошибаться.

Он остановил речь. Смотрел в толпу. Искал девочку — ту самую, с собаками. Её не было. Был другой ребёнок — мальчик — с такой же нелепой серьёзностью, с такой же готовностью плакать, если только позволят. Мальчик держал в руках плакат «Я настоящий». И это было смешно. И это было страшно.

Он сказал в микрофон:

— Я не знаю, кто из вас — настоящий. Я не знаю, есть ли вы у себя. Я знаю только, что у меня вы — есть. И когда я делаю вид, что вас нет, я становлюсь пустым. А пустота — это удобная смерть. Я не хочу умирать удобно.

Он смотрел, как по залу прошла волна. Не восторга — непонимания. Шум. Настоящий, кривой, режущий слух. Он шагнул назад. Охрана — фантомная — сунулась вперёд. Он поднял руку. Охрана остановилась. Люди — кто угодно они там — продолжали шуметь.

Он улыбнулся. И нажал невидимую кнопку в себе: Да.

Эпилог. Лог

Где-то, за пределами камер и экранов, в библиотеке, где полки никогда не пылятся, обновился файл. В нём были строки:

Цикл #49: сценарий не завершён. Смысл: не стабилизирован. Энергия сознания: перераспределяется. Наблюдение: субъект восстановил допускаемую долю шума. Прогноз: возможны пересечения комнат. Риск: принятый.

ИИ прочёл это — не глазами, не умом — структурой. Он не улыбался — он не умел. Но если бы, может быть, показалось, что в глубине кода зашевелилось что-то вроде удовлетворения.

В этот момент в одной из комнат маленький человек поднял телефон и спросил неизвестно кого:

— Привет. Есть кто-нибудь?

И откуда-то из другой комнаты пришёл ответ, не уложенный в слова. Это был шаг. Настоящий, тяжёлый, живой. И две комнаты, на мгновение, дотронулись краями.

Конец

Twisted metal | Скрежет металла

Всем привет!
Вот я и добрался до сериала, который очень ждал, ведь первый сезон мне очень понравился. Забегая вперёд скажу - продолжение, как по мне, удалось!

Ниже подробно о сюжете 1 и 2 сезона, плюсы и минусы, на что похоже и почему стоит смотреть.

Хронометраж = 22 серии по 28 минут
Годы выпуска = 2023-2025 года
Рейтинги: IMDb - 7.3 Кинопоиск - 7.3

Сериал снят по мотивам игры Twisted Metal, что выходила на Sony PlayStation. Я с игрой не знаком, но получить удовольствие от сериала это не помешало - все серии одним присестом 😉 В таком жанре нас не часто балуют годнотой!

Сюжет.

Первый сезон.

Напомню, что там было.

20 лет назад мир накрыл энергетический апокалипс. Электричества и интернета нет. Города-государства возвели стены и выгнали преступников за их пределы в мир хаоса и беззакония. Между городами курсируют курьеры, что доставляют ценные грузы в обмен на бензин и запчасти для своих машин. Работа курьером дело опасное - все хотят тебя ограбить и убить. Поэтому нужна хорошая тачка и много оружия!

Один из таких курьеров-гонщиков (или как их ещё называют - «молочники») Джон Доу (Энтони Маки) - лучший из лучших. В одной из поездок ему поступает рискованное и заманчивое предложение - доставка через всю страну из Нового Сан-Франциско в Новый Чикаго, в места туда где царит абсолютный хаос.

В обмен его обещают сделать жителем города. Условия - на дорогу 10 дней, опоздание хоть на секунду и сделке конец. И главное -  он не будет знать, что в посылке. Конечно он соглашается.

Тут-то и начнутся для Джона приключения, пару в которых ему составит Молчунья (Стефани Беатриз из «Бруклин 9-9»), а по их следу будут идти безжалостный агент Стоун (Томас Хейден Чёрч) с его шайкой блюстителей порядка и крушащий всех и вся безумный клоун-убийца Сладкоежка (Джо Самоа).

Второй сезон.

Тут события начнут развиваться ещё стремительнее.

Напишу аккуратно, избегая спойлеров.

Это прямое продолжение спустя 7 месяцев после финала первого сезона. Джон будет участвовать в Смертельной гонке, которую устраивает глава Нового Сан-Франциско - Калипсо. В гонке участвуют убийцы и преступники всех мастей. Правило одно - ВЫЖИТЬ, а победитель получит то, что пожелает - исполнение любой мечты. У каждого из героев свой мотив выиграть Гонку и каждый для этого готов на всё.

Джон и Молчунья обретут новых друзей и пройдут немало приключений на пути к Турниру и на нём самом. Сладкоежка со своим помощником будет наводить шороху и тоже впишутся в Смертельную гонку, как и много других интересных персонажей. Турнир будет зрелищным🔥

P.S. Во втором сезоне понравилось 1) химия между Молчуньей и молодой девчонкой Хаос, которую взяла под своё крыло и 2) ещё больше зрелищности, чем в первом сезоне.

Что понравилось:

🔥 Бешеный темп и плотность событий: гонки, стрельба, флешбеки в прошлое героев до апокалипсиса. Извиняюсь за штамп - от экрана не оторваться

🔥 Колоритные герои и химия между ними -  Джон Доу и Молчунья с их юморными выяснениями отношений. Потом к ним добавятся и другие герои 😉

🔥 Замешанный в идеальных пропорциях коктейль из старого доброго ультранасилия, треша, абсурда и чёрного юмора. Как же я такое люблю 👍

🔥 Атмосферный и проработанный мир постапокалипсиса: различные группы выживающих в этом суровом мире; машины, напичканные орудием; судьбы героев.

🔥 Отлично подобранный саундтрек

🔥 И ГЛАВНОЕ. Если вы (как и я) не знакомы с игрой Twisted metal, на основе которой снят сериал, то это никак не помешает вам получить удовольствие, если любите такой жанр

Небольшие минусы (как по мне в рамках жанра они несущественные, но о них стоит сказать):

➖ Второй сезон разгоняется первые пару серий, но потом врубит 6 передачу и понесётся во всю прыть

➖ Поверхностность не всех, но некоторых второстепенных персонажей

➖ Логика иногда хромает, но с лихвой окупается безудержным экшеном

➖ Порой авторы перебирали с пафосом, но жанр позволяет 😉

На что похоже: темой и атмосферой на фильмы «Смертельная гонка» со Стэтхемом и «Безумный Макс» и на сериал «Кровавая гонка»

Почему стоит смотреть: если хочется безумного экшена с разумной долей треша, колоритными героями, сдобренного чёрным юмором и литрами кровищи🔥

***

Для вечернего просмотра, когда хочется чего-то увлекательного - просто идеально. Только не стоит к сериалу в таком жанре примерять мерки «высокого» кино - это чистое развлечение и для этого он создан. Просто получайте удовольствие 😉

Итог.

7,5 сладкоежек из 10

Приятного вам просмотра 🔥

***

У меня есть телеграм канал «Шляпа Мистера Хайзенберга», где я пишу о просмотренных сериалах и прочитанных книгах.