Scary.stories

— Ну что, за удачную охоту? — Павел приподнял бутылку и подмигнул.

— Наливай, — кивнул Валера, — сто лет так не отдыхал. И еще сто лет так не буду, — добавил он, потирая поясницу. — Моя спина явно не создана для лесной романтики и ночевок в палатке. Жена пишет: «Как ты там, герой? Медведя уже застрелил?» Я ей ответил, что единственное, что я могу застрелить, так это селфи у костра.

Павел расхохотался, плюхнулся на соседний стул и принялся откручивать крышку.

— Где остальные? — спросил Валера.

— Лёня палатку доставляет, а Игорь мясо разделывает. Сейчас доделают и придут, куда они денутся то?

Валера усмехнулся. Вот уж не думал, что когда-нибудь окажется на охоте. Он, городской житель до мозга костей, человек, который даже в лес за грибами никогда не ходил.

Утром этого дня они приехали на место на двух внедорожниках — крузак Игоря и паджеро Павла. Машины оставили там, где заканчивались следы цивилизации и начиналось царство природы. Дальше пешком, с ружьями, рюкзаками и прочими пожитками.

— Помнишь, как мы застряли на полпути? — хмыкнул Павел, разливая коньяк. — Твое лицо, когда Игорь сказал, что домкрат забыл…

— Ещё бы! Я думал, придется толкать эту махину всем вчетвером, — Валера скривил губы. — Хорошо, что Лёня оказался такой умный и сработал его метод с теми бревнами. Правда, когда он сказал: «Сейчас по-таежному решим проблему», я представил какой-то шаманский ритуал с бубном вокруг машины!

Место для охоты они выбрали глухое. Лёня, который работал в лесничестве, знал эти места и уверял, что здесь полно дичи и редко бывают люди. «Тиктокеры и прочие городские тут не ходят, далеко от цивилизации», — говорил он.

И действительно, дичи оказалось полно. За день охоты они подстрелили трёх зайцев и даже кабана. Кабана завалил Игорь — меткий выстрел прямо в сердце. «Опыт не пропьешь», — гордо заявил он, — «Но постараться можно».

К костру подтянулись остальные. Лёня притащил складной стол, а Игорь свежеразделанное мясо.

— Кабанятину будем? — спросил Игорь, вытирая руки о тряпку.

— А что, у нас есть выбор? — хохотнул Павел, разливая коньяк по металлическим кружкам.

— Можно зайчатину, — пожал плечами Игорь.

— Давай кабана, — решил Валера, — я такого еще не пробовал.

— Что, даже в ваших модных ресторанах кабана не подают? — подколол его Лёня.

— Не-а, — отмахнулся Валера, — самое экзотическое, что там бывает, это «органический цыпленок, выращенный на свободном выгуле с прослушиванием классической музыки». Стоит, как крыло от самолёта, а на вкус та ещё хрень.

Игорь насадил куски мяса на самодельные шампуры в виде заостренных веток, очищенных от коры. Мясо зашипело, капая жиром в костер.

— За встречу, мужики, — поднял кружку Павел.

Они чокнулись и с удовольствием выпили.

— Вкусно, зараза, — крякнул Лёня, — не то что наша местная бормотуха.

— Помните, как мы на выпускном нажрались и купались в фонтане на площади? — спросил вдруг Игорь.

Все рассмеялись, и понеслись воспоминания — школа, первая любовь, драки с пацанами из соседнего двора, подработки летом, первая машина Павла — убитая «копейка», которая ломалась через день…

Они снова выпили. Мясо жарилось, источая аппетитный аромат. Костер потрескивал, освещая небольшой островок поляны. Вокруг была полная темнота, лишь между ветвями проглядывало звездное небо.

С каждой выпитой кружкой становилось веселее, и все чаще звучали фразы «А помнишь…».

После пятой порции коньяка и сочного кабаньего мяса разговор как-то сам собой перешел на мистические темы.

— А я вот что вспомнил, — Игорь подбросил в костер несколько веток, — дед мне в детстве рассказывал, как его Леший по лесу водил.

— Да ладно, — фыркнул Павел, — Леший, ты это серьезно?

— Ну, дед так говорил, — пожал плечами Игорь, — а дед у меня не врал никогда. В войну партизанил, медали имел.

— И что там с Лешим-то? — поинтересовался Валера.

Игорь выпрямился на стуле, откашлялся и начал рассказ:

— Дед мой, Николай Петрович, был охотник знатный. В тех местах, где он жил, все его уважали. Если кому мясо нужно было или шкура, то шли к нему. И вот как-то раз пошел он на охоту. Дело было в начале зимы, снег уже выпал. Дед взял ружье, еды на день и отправился в лес.

Охота сперва не задалась — ни зайца, ни тетерева, даже следов не видно. Ходил он, ходил, к полудню вышел на поляну незнакомую. А дед-то местность знал, как свои пять пальцев, каждую тропинку и ложбинку. Но тут — не узнает совсем ничего, как будто первый день в лесу.

Постоял, репу почесал и решил вернуться по своим же следам. Пошел обратно, а следы тю-тю, исчезли. Как будто и не было их. Дед не из пугливых был, но в тот момент струхнул маленько. Достал компас, да только стрелка крутится, как сумасшедшая. Солнце за тучами, не поймешь, где север, где юг.

Решил дед идти прямо, думал, рано или поздно выйдет к знакомым местам. Шел час, другой — лес все гуще, все незнакомее. И тишина такая стоит, что аж не по себе становится. Ни птицы не поют, ни ветки не хрустят.

К вечеру совсем стемнело, а дед все шел. Потом вроде деревня показалась вдалеке — огоньки мелькнули между деревьями. Обрадовался дед, прибавил шагу. Выходит на поляну, а там… пень большой, а на пне сидит старик. Маленький такой, в лаптях, весь в мхе, глаза как угли горят.

— Заблудился, охотник? — спрашивает старик, а голос у него как будто из-под земли.

Дед сразу понял, кто перед ним. Хотел креститься, да вспомнил, что нельзя — Леший обидится. Ответил спокойно:

— Заплутал немного. К деревне иду, да никак не дойду.

— К какой деревне? — смеется старик. — Нет тут никакой деревни. А огоньки, что ты видел, так это гнилушки светятся. Я их зажег, чтоб тебя заманить.

Дед мой не растерялся:

— Зачем заманивать-то? Я тебе, Хозяин, зла не делал. Охочусь по совести, больше нужного не беру.

Старик прищурился:

— А знаешь ли ты, охотник, что сегодня за день?

Дед задумался, а потом как холодным потом обдало — сегодня ж Воздвиженье, а в этот день в лес ходить нельзя. Лесной Хозяин в этот день зверей созывает, делит между ними места зимние. А кто в лес зайдет — того Леший наказывает.

— Не знал я, Хозяин, — честно ответил дед, — забыл про день святой.

Леший поскреб бороду:

— Ладно, — говорит, — коли честно признался, отпущу тебя. Но с условием — три года в лес не ходи. Дай зверям отдых от твоей охоты.

Делать нечего, согласился дед. Леший встал, повернулся трижды против солнца, свистнул — и пропал. А дед вдруг видит — стоит на опушке родного леса, а впереди его деревня, и вместо ружья в руках коряга.

Сдержал дед слово — три года не охотился. А потом, когда снова в лес пошел, всегда подношение Лешему оставлял — кусок хлеба с солью на пеньке.

Игорь закончил рассказ и отхлебнул из кружки.

— И ты в это веришь? — спросил Павел.

— Дед не врал, — пожал плечами Игорь, — а я верю или нет — какая разница? История то хорошая.

— Да уж, — хмыкнул Лёня, — дед твой, видать, самогона перебрал, вот и заплутал.

— Кстати, о самогоне, — вставил Павел, — моя теща варит такой первак, что после него не то что Лешего — инопланетян увидишь! Соседа угостила, так тот потом клялся, что его кот разговаривать умеет.

— А может, и правда Леший, — задумчиво произнес Валера, — мало ли что в лесу водится.

Они посмеялись, обсудили, есть ли вообще на свете нечистая сила и откуда берутся такие истории.

— А я вот что вспомнил, — Павел потянулся за бутылкой, — брат моей жены, Иван, тоже историю странную рассказывал.

— Давай, выкладывай уже, — махнул рукой Лёня, подставляя кружку.

Павел разлил остатки коньяка, убрал пустую бутылку, а затем открыл новую и начал:

— Иван — охотник заядлый, с детства по лесам шастает. С двенадцати лет с ружьём в руках, в лесу чувствует себя как дома. И вот как-то раз пошел он на охоту. Дело было весной, когда снег уже почти сошел, но земля еще не просохла.

Охота была удачной — подстрелил глухаря, пару зайцев. День клонился к вечеру, и Иван решил возвращаться. И вдруг он понимает, что не узнает местность. Вроде идет по знакомой тропе, а вокруг все какое-то не такое. Деревья не те, кусты не там стоят.

«Ладно, — думает, — сейчас компас достану». Достает компас, а стрелка крутится как бешеная. Телефона тогда у него еще не было, да и не ловит в тех местах сеть.

— Классика, — снова хмыкнул Леня. — Как в истории про лешего.

— Э нет, мужик, слушай дальше, а то самое интересное пропустишь, — сказал Павел и продолжил. — Решил Иван идти на восток, к реке, так как по ней можно выйти к деревне. Шел он долго, часа три, если не больше. Уже стемнело, пришлось фонарь достать. И вот видит он вдалеке огоньки. «Деревня!» — обрадовался Иван. Только странно как-то, ведь в той стороне никакой деревни быть не должно.

Выходит он из леса на поляну, а там и правда дома стоят. Штук пять или шесть. Старые и косые, но явно жилые, в некоторых окнах свет горит. А чуть поодаль увидел он кладбище маленькое, оградкой обнесенное.

Иван удивился — откуда тут поселение? Он всю жизнь в этих лесах охотился и никогда о нем не слышал. Подошел ближе. Дома оказались старой постройки, бревенчатые, с резными наличниками. Ни машин, ни проводов электрических. Будто в прошлый век попал.

Стучит в первую избу — никто не отвечает, хотя в окне свет горит. Странный такой свет — не электрический, а как от свечи или керосинки. Стучит во вторую — тоже тишина. Заглядывает в окно — никого нет, хотя на столе еда стоит, нетронутая, свежая.

Обошел Иван все дома, но везде одно и то же. Свет горит, еда на столах, но ни души. Жутко стало. Решил уходить, да тут слышит звук со стороны кладбища. Как будто кто-то землю копает.

Иван подкрался поближе, спрятался за кустом и видит… У могилы стоит человек с лопатой и землю из могилы выбрасывает. Только копает он не сверху вниз, как обычно, а снизу вверх, изнутри могилы.

Иван глазам своим не поверил. Присмотрелся — а человек-то странный. Кожа серая, глаза как будто светятся, одежда истлевшая. И в руках не лопата, а что-то вроде обломка доски от гроба.

Пока Иван смотрел, из других могил тоже начали выбираться… существа. Иначе и не скажешь. Похожи на людей, но двигаются дергано, шатаются из стороны в сторону. Кто без руки, кто с дырой в груди. Все в сгнившей одежде, некоторые с остатками гробов.

Они вылезали и вылезали, десятки их было. Собирались в группы, о чем-то бормотали. А потом один из них повернул голову и посмотрел прямо на куст, за которым прятался Иван. Глаза у мертвеца горели тусклым зеленоватым светом.

Иван не стал дожидаться, что будет дальше. Рванул обратно в лес, бросив добычу. За спиной послышался вой и топот, и Иван понял, что они бросились в погоню.

Бежал он так, как никогда в жизни не бегал. Ветки хлестали по лицу, ноги проваливались в грязь, но останавливаться было нельзя. Позади слышался треск веток и утробное рычание — они приближались.

— Как мой тесть, когда узнал, что я забыл купить ему пиво к футболу, — вставил Игорь, и все захохотали, разряжая нарастающее напряжение от рассказа.

— Так вот, — продолжил Павел. — В какой-то момент Иван споткнулся о корень и упал. Перевернулся на спину, схватился за ружье, готовый дорого продать свою жизнь. Но вдруг увидел впереди просвет между деревьями, а там… асфальтовая дорога! Обычная трасса районного значения, по которой изредка проезжают машины.

Собрав последние силы, Иван вскочил и поддал газу, в прямом и переносном смысле этого слова. Выскочил на асфальт, обернулся — а там уже никого. Лес стоит темной стеной, и ни звука, ни движения.

Иван пошел вдоль дороги и вскоре вышел к мосту через реку. А от моста до его деревни рукой подать — три километра всего. Добрался домой за полчаса.

Всю ночь не спал, а наутро собрал мужиков из деревни, человек десять, все с ружьями, и повел их искать то странное поселение с кладбищем. Шли по его вчерашним следам, но никакой деревни не нашли. Только лес, болота да звериные тропы.

Один из старожилов, дед Семен, выслушав рассказ Ивана, задумчиво сказал:

— Дедка мой рассказывал, что в тех местах когда-то было сельцо небольшое. Во время Гражданской войны его белые сожгли вместе с жителями. Говорят, с тех пор каждый год в день сожжения — пятое апреля — можно увидеть это сельцо и его мертвых жителей. Но только если заблудишься. Нарочно туда не попадешь.

После этого случая Иван еще не раз ходил в те места. Даже навигатор с собой брал. Но никакой деревни там не было. Только лес да болота. Но с тех пор Иван по ночам в лесу не задерживается. И другим не советует.

Павел замолчал и отхлебнул из кружки.

— Ну и история, — присвистнул Лёня, — я бы на месте твоего шурина обделался со страху.

— Так он, по-моему, и обделался, — хохотнул Павел, — просто в рассказе об этом умалчивает.

— Да уж, я однажды чуть не обделался, когда встретил в лесу бабку с корзиной грибов, — признался Игорь. — Иду, никого не трогаю, как вдруг из-за дерева — бабулька! Я так заорал, что она свою корзину выронила. А потом ещё минут пять извинялся и собирал ей грибы. Так что зомби-апокалипсис, конечно, страшно, но неожиданная бабка в лесу — это страх на совсем другом уровне!

— А может, он просто заблудился и ему все померещилось? — предположил Валера. — Усталость, стресс, темнота — мозг сам начинает додумывать.

— Может и так, — согласился Павел, — но он клянется, что все было именно так, как рассказал. А Иван не из тех, кто любит приврать.

— Я вот думаю, — задумчиво произнес Игорь, — а что, если эти места какие-то особенные? Ну, знаете, аномальные зоны, порталы в другие измерения и все такое.

— Ой, только не начинай эту чушь про параллельные миры, — отмахнулся Лёня, — еще скажи, что нас инопланетяне похитят.

— А что, очень даже может быть, — с серьезным видом сказал Игорь. — Только им придется сначала пройти тест: кто больше коньяка выпьет — они или мы. Если выиграем, отпустят нас, а если проиграем… ну, тогда я согласен стать их подопытным кроликом, что уж теперь.

Все рассмеялись. Валера подбросил в костер несколько веток, и пламя вспыхнуло ярче.

— А у тебя есть история, Валера? — спросил Игорь.

Валера затянулся сигаретой и кивнул:

— Есть одна. Только она не про сам лес, а про заброшенную пилораму. Недалеко от города, где я сейчас живу.

— Давай, — заинтересовался Павел, — что там с пилорамой?

Валера стряхнул пепел и начал:

— Эта пилорама была построена еще в советское время, а в девяностые закрылась. Стоит в лесу, километрах в пяти от трассы. Двухэтажное кирпичное здание с пристройками, ангарами и складами. Вокруг территория огороженная, но забор давно прогнил и развалился. Местные туда особо не суются, говорят, мол, место нехорошее.

А года три назад там произошла история, которая наделала много шума. Группа подростков — пятеро, три парня и две девушки — отправились на эту пилораму ночью. Хотели снять видео для ютуба, что-то в духе «Ночь в заброшке». Взяли с собой камеру, фонарики, немного еды и выпивки.

Добрались они туда около одиннадцати вечера. Начали снимать, ходить по помещениям, светить фонариками, рассказывать историю места. Все шло нормально, пока они не поднялись на второй этаж.

Там они разделились — двое пошли в одно крыло, а остальные трое в другое. В той группе, что из трех человек, был парень по имени Артем. Именно от него мы и знаем, что произошло дальше, потому что он единственный, кто выжил.

Артем с другом Димой и девушкой Настей шли по коридору, заглядывая в комнаты. В одной из комнат они нашли старые документы, разбросанные по полу. Настя присела, чтобы рассмотреть их, а парни пошли дальше, в следующее помещение.

Через минуту они услышали крик Насти. Бросились обратно, но ее уже не было в комнате. Документы так и лежали на полу, фонарик валялся рядом, включенный. Они звали ее, но ответа не было.

Связались по рации с другой группой — Максимом и Катей. Те тоже ничего не видели и не слышали. Все четверо начали искать Настю. Обошли весь второй этаж, потом спустились на первый. Нигде ни следа.

А потом пропал Максим. Просто исчез, когда отстал от остальных буквально на несколько метров. Катя в панике, Дима тоже нервничает. Артем предлагает немедленно уходить оттуда и вызывать полицию.

Они побежали к выходу. Артем впереди, за ним Катя, Дима замыкающий. Уже у самых дверей Артем услышал крик. Обернулся, а Димы и Кати уже рядом нет. Только что были позади, в паре метров, и вдруг пропали.

Артем выбежал из здания на улицу. Ночь, вокруг лес, телефон не ловит. Он побежал в сторону трассы, надеясь там найти помощь.

И вот тут началось самое жуткое. Артем почувствовал, что за ним кто-то гонится. Он слышал тяжелые шаги и треск веток за спиной. Обернувшись на бегу, увидел между деревьями огромный силуэт. Что-то большое, лохматое, передвигалось на четырех конечностях, легко перепрыгивая через поваленные стволы.

Артем бежал из последних сил. Существо приближалось стремительно, он слышал его дыхание, рычание, чувствовал запах, который исходил от преследователя, что-то вроде смеси гнили и мокрой шерсти.

— Как мои носки после недели в походе, — ввернул Павел, но никто не засмеялся — настолько все были поглощены историей.

— Он уже мысленно простился с жизнью, — продолжил Валера, — когда впереди показались огни трассы. Существо резко остановилось на границе леса, как будто не могло или не хотело выходить к дороге.

Артему повезло, так как по трассе проезжал грузовик. Водитель увидел парня, выскочившего из леса, и остановился. Артем был в ужасном состоянии — порванная одежда, ссадины, грязь, трясся от страха.

Дальнейшее известно из полицейских отчетов. Полиция обыскала пилораму и прилегающую территорию. Никаких следов остальных подростков не нашли — ни живых, ни мертвых. Только телефон Димы и сумочка Кати.

Версий было много: от побега подростков из дома (хотя вещи и документы остались у родителей) до нападения диких животных или маньяка. Но никаких улик, подтверждающих эти версии, не обнаружили.

Артем настаивал на своей истории про существо, про внезапное исчезновение друзей. Ему, разумеется, не поверили. Решили, что у парня чердак полностью отъехал. Отправили его к психологам.

Через месяц после этих событий егерь нашел в лесу, в паре километров от пилорамы, человеческие останки. Экспертиза показала, что они принадлежат Насте — той самой девушке, которая пропала первой. Остальных так и не нашли. Полиция продолжает расследование, но безрезультатно. Официально дело считается нераскрытым.

А вот что интересно — за последние два года еще восемь человек пропали в том районе. Все они шли на ту самую пилораму — искатели приключений, сталкеры, блогеры. Никто из них так и не вернулся.

Местные теперь обходят то место стороной. Говорят, что там живет какое-то существо, которое похищает людей. Кто-то называет его лесным духом, кто-то — мутантом. А некоторые считают, что это сбежавший из секретной лаборатории эксперимент.

Но самое жуткое в этой истории вот что. Артем, тот самый выживший парень, через полгода после происшествия покончил с собой. Перед смертью он написал записку. В ней было всего три слова: «Оно нашло меня».

Валера замолчал и затушил сигарету о подошву ботинка.

— Жуть какая, — поежился Павел, — и это недалеко от твоего города?

— Километров пятнадцать, не больше, — кивнул Валера, — я, правда, сам там не был. Но история гремела тогда на весь регион.

— А что полиция говорит про записку? — спросил Игорь. — Про «оно нашло меня»?

— Официально — что парень не справился с чувством вины перед погибшими друзьями, — пожал плечами Валера, — неофициально… всякое говорят. Что он в последние дни жаловался на слежку, на странные звуки за окном по ночам. Что видел кого-то на парковке возле дома.

— Может, и правда существо какое-то, — задумчиво произнес Павел, — медведь или рысь.

— Медведь не ведет себя так, — возразил Лёня, — да и рысь на человека просто так не нападет.

— Если только это не медведь-мутант, который научился пользоваться интернетом и просматривает профили блогеров, чтобы составить список жертв, — попытался пошутить Игорь, но шутка вышла натянутой. Даже самому Игорю стало не по себе.

— Может, маньяк? — предположил он уже серьезно.

— Тоже вариант, — согласился Валера, — но странно, что никаких следов, никаких улик. Как будто люди просто… исчезли.

Они помолчали, глядя на огонь. Потом Игорь разлил по кружкам ещё коньяка, и они выпили не чокаясь, каждый думая о своем.

— Твоя очередь, Лёня, — сказал наконец Павел, — расскажи что-нибудь жуткое.

Лёня поправил очки и подбросил в костер несколько веток:

— Ну, у меня не такая жуткая история, как у вас, скорее… странная. Завербовался я на вахту в Сибирь, на лесоповал. Хорошие деньги платили, а мне как раз нужно было крышу перекрыть, машину поменять. Место дикое там, до ближайшего поселка километров пятьдесят. Жили в вагончиках прямо в тайге, человек двадцать мужиков. Работали по двенадцать часов, валили лес, распиливали, грузили.

Лёня помолчал, собираясь с мыслями:

— Первый месяц все шло нормально. Работа тяжелая, но я привык. Коллектив нормальный, мужики в основном из деревень, работящие. А потом начались странности.

— Какие? — спросил Валера.

— Сначала мелочи. Странные следы на снегу, вроде человеческие, но какие-то неправильные. Слишком широкие, пальцы растопырены. И уходили эти следы всегда в глубь тайги, туда, где никто из рабочих не бывал. Потом стали замечать какие-то силуэты между деревьями. Особенно по вечерам. Вроде смотришь — никого, отвернешься — краем глаза заметишь движение. Обернешься — и опять никого.

— Может, животные? — предположил Павел. — Волки там, или медведи?

— Не, точно не животные это, — покачал головой Лёня. — Силуэты были… человеческие. Или почти человеческие. Стояли прямо, на двух ногах.

Лёня вздохнул и продолжил:

В комментариях.

Папка была толще остальных и содержала не только стандартные медицинские записи, но и личный дневник лечащего врача — Михаила Сергеевича Бондарева, а также несколько тетрадей самой пациентки. Я открыл первую страницу истории болезни и погрузился в чтение.

«Терновская Ирина Алексеевна, 1953 г.р. Поступила 17 марта 1978 года с жалобами на прогрессирующие нарушения восприятия размеров окружающих предметов и собственного тела. Пациентка утверждает, что временами ощущает себя аномально большой или маленькой относительно окружения. Предварительный диагноз: микропсия/макропсия (синдром Алисы), возможно на фоне органического поражения мозга. Требуется исключить эпилепсию височной доли».

Я перелистнул страницу. Далее следовали результаты первичного обследования, которые не выявили никаких органических причин расстройства. МРТ в те годы было недоступно, а энцефалограмма показывала лишь незначительные отклонения от нормы. Тем не менее, лечение назначили серьёзное — нейролептики, транквилизаторы и курс электросудорожной терапии.

То, что привлекло моё внимание, были не сухие медицинские данные, а записи из личного дневника доктора Бондарева. Он вёл их параллельно с официальной историей болезни, нарушая, по сути, все протоколы. Первая запись датировалась 20 марта 1978 года.

«Пациентка Терновская представляет исключительный интерес. Её восприятие окружающей реальности нарушено фундаментальным образом, однако сознание остаётся ясным. Она полностью отдаёт себе отчёт в болезненности своих ощущений, что нетипично для психотических состояний. Сегодня во время нашей беседы она внезапно побледнела и начала судорожно хвататься за край стола, утверждая, что комната «расширяется во все стороны», а она сама «сжимается до размеров напёрстка». Приступ длился около трёх минут, после чего восприятие нормализовалось. Примечательно, что во время приступа все её жизненные показатели оставались в норме. Это не похоже на обычный приступ паники или истерию».

Я продолжил чтение, перелистывая страницы дневника. С каждой записью доктор Бондарев всё больше отходил от формального медицинского языка, его заметки становились всё более личными и тревожными. К апрелю он уже писал:

«Не могу отделаться от ощущения, что в случае Терновской мы имеем дело с чем-то, выходящим за рамки известных психиатрических синдромов. Сегодня она рассказала, что во время одного из «эпизодов» видела, как стены палаты становятся прозрачными, а за ними открывается «другое пространство». Она описывала его как «место, где действуют другие законы геометрии», и утверждала, что «оттуда что-то наблюдает за нами». Я бы списал это на бред, если бы не два факта: во-первых, она полностью критична к своим видениям в межприступный период, а во-вторых, медсестра Тамара, дежурившая вчера в отделении, сообщила, что видела, как Терновская во время приступа буквально «исчезла» из поля зрения на несколько секунд, хотя физически не покидала постели. Тамара опытная медсестра, не склонная к фантазиям. Это заставляет меня задуматься…»

Меня охватило нехорошее предчувствие. История становилась всё более странной, выходя далеко за рамки обычного медицинского случая. Я отложил дневник доктора и взял первую тетрадь пациентки. На обложке аккуратным почерком было написано: «И. Терновская. Мои наблюдения».

«17 апреля 1978 г. Доктор Бондарев предложил мне вести записи. Говорит, это может помочь в лечении. Не знаю, что писать. Мои приступы участились, теперь они случаются почти каждый день. Я всё ещё надеюсь, что это какая-то болезнь, которую можно вылечить. Но иногда мне кажется, что я просто вижу то, что другие не могут увидеть.

Во время приступов я чувствую, как пространство вокруг меня теряет стабильность. Сначала предметы начинают плыть, как будто смотришь на них сквозь воду. Потом меняются пропорции. Я могу ощущать себя великаншей, для которой потолок палаты находится на уровне пояса, а могу превратиться в крошечное существо, для которого кровать становится бескрайней равниной. Но самое страшное начинается, когда стены истончаются и становятся прозрачными.

За ними… Я не знаю, как это описать. Это не похоже ни на что в нашем мире. Там нет верха и низа, там углы, которые не могут существовать в трёхмерном пространстве. И там есть что-то живое, но совсем не похожее на нас. Оно замечает меня, когда я заглядываю туда. Я чувствую его внимание, хотя не могу увидеть глаза или что-то, напоминающее лицо. Просто знаю, что оно смотрит. И, кажется, интересуется».

Следующие записи становились всё более тревожными. Терновская описывала, как во время одного из приступов ей удалось не просто увидеть то, что находится за «истончившимися» стенами реальности, но и частично переместиться туда. Она писала об ощущении невероятной свободы и одновременно смертельного ужаса, о том, как её сознание растворялось в этом чуждом пространстве, и о том, как что-то «коснулось» её, оставив след, который она ощущала даже после возвращения.

«20 мая 1978 г. Сегодня я сказала доктору Бондареву, что это уже не приступы. Это… двери. Они открываются всё шире. То, что находится по ту сторону, хочет войти сюда, в наш мир. Оно использует меня как проводника. Я чувствую его присутствие даже между приступами, оно становится частью меня. Доктор увеличил дозу лекарств, но они больше не помогают. Завтра меня ждёт очередной сеанс электросудорожной терапии. Доктор говорит, это должно помочь, но я знаю, что это только разрушит границы ещё сильнее. После каждого сеанса дверь открывается шире».

За окном грянул гром, заставив меня вздрогнуть. Я посмотрел на часы — было уже почти восемь вечера. Институт должен был опустеть, остались только охранники на входе. Я подумал, что стоит закончить на сегодня, собрать материалы и продолжить завтра, но какое-то болезненное любопытство не позволяло оторваться от этой истории.

Я вернулся к дневнику доктора Бондарева. Записи мая и июня 1978 года становились всё более хаотичными. Он описывал странные явления, которые начали происходить вокруг Терновской — перепады температуры в палате, необъяснимые звуки, предметы, меняющие положение. Медперсонал отказывался дежурить в её отделении, ссылаясь на плохое самочувствие и необъяснимую тревогу.

Запись от 18 июня поразила меня больше всего:

«Сегодня я видел это сам. Терновская лежала на кушетке во время нашей сессии, мы обсуждали её последний приступ. Внезапно она замерла на полуслове, её зрачки расширились, и я почувствовал, как температура в кабинете резко упала. Стёкла в шкафах задрожали, как будто от сильного землетрясения. А потом я увидел… искажение. Иначе не могу это назвать. Пространство вокруг Терновской как будто сложилось само в себя, образуя геометрическую фигуру, которая не может существовать в нашем мире. Это длилось всего несколько секунд, но я чётко видел, как её тело частично «ушло» куда-то, оставаясь при этом на кушетке. А потом она закричала, и всё вернулось в норму.

Я врач, учёный. Я не верю в паранормальные явления. Но то, что происходит с Терновской, невозможно объяснить известными науке патологическими процессами. Это что-то иное, для чего у нас нет ни терминов, ни концепций».

Последняя запись в дневнике доктора была датирована 30 июня 1978 года:

«Она исчезла. Просто исчезла из палаты, которая была заперта и под наблюдением. Охрана утверждает, что никто не входил и не выходил. Я должен найти её. Я понимаю, что она там, за гранью. И я, кажется, знаю, как туда попасть. Её записи, описания… Я начинаю видеть то же, что видела она. Это заразно? Или это всегда было здесь, просто мы не замечали? Стены становятся тоньше. Я должен найти её, пока не стало слишком поздно.»

На этом записи обрывались. В истории болезни значилось лишь сухое примечание, сделанное другим почерком: «Пациентка выписана 1 июля 1978 г. в связи с улучшением состояния. Наблюдающий врач М.С. Бондарев переведён в другое отделение».

Я отложил папку. Это была явная ложь. Пациентка не могла быть выписана, она исчезла, а доктор… что случилось с доктором Бондаревым? Я перебрал остальные документы в папке, надеясь найти какие-то дополнительные сведения, но наткнулся лишь на тонкую тетрадь, которую сначала не заметил. Она была вложена между страницами истории болезни и, судя по дате на первой странице, начата Терновской уже после её официальной «выписки».

«3 июля 1978 г. Я не знаю, кто найдёт эти записи и найдёт ли вообще. Я оставлю их там, где меня искали бы, если бы действительно искали. Доктор Бондарев пытался. Он почти нашёл меня, но не понимал, с чем имеет дело. То, что находится за гранью нашей реальности, не поддаётся описанию человеческим языком. Оно не злое и не доброе — оно просто иное и… любопытно.

Я нахожусь сейчас в странном положении. Я не полностью там, но уже и не здесь. Я существую в пограничном состоянии, в месте, которое одновременно является и той и этой реальностью. Я могу видеть обе стороны, могу перемещаться между ними, но с каждым переходом всё труднее возвращаться назад.

Доктор Бондарев сейчас там. Он нашёл способ пройти сквозь истончившуюся грань, но не смог сохранить себя. То, что от него осталось, уже не человек. Я пыталась помочь ему, но он не понимал моих указаний, не мог сориентироваться в пространстве, где верх и низ всего лишь условности.

Я записываю это, потому что чувствую, что граница между мирами становится всё тоньше. Не только для меня, а для всех. То, что начиналось как моя личная болезнь, распространяется, как круги по воде. Я вижу, как реальность истончается в разных местах, как образуются… порталы, за неимением лучшего слова. Пока они малы и нестабильны, но они растут. И через них что-то просачивается в наш мир.

Если вы читаете это, знайте: они уже здесь. Вы можете не видеть их, но они видят вас. Они изучают нас, как мы изучаем муравьёв или бактерий под микроскопом. И я боюсь, что однажды изучение перерастёт в нечто большее».

Следующие страницы содержали числа, формулы, схемы, которые я не мог понять. Казалось, Терновская пыталась математически описать те места, где граница между реальностями наиболее тонка. Среди этих записей я нашёл и адрес того самого института, в подвале которого я сейчас сидел.

Последняя запись была датирована 7 июля 1978 года:

«Я больше не могу удерживаться в этой реальности. Меня тянет туда, где нет ограничений трёхмерного пространства. Но я оставляю эти записи как предупреждение. Точки истончения проявляются как искажения восприятия — синдром Алисы был лишь первым признаком. Потом будут звуки, которые не должны существовать, цвета, которых нет в нашем спектре, углы в зданиях, противоречащие геометрии.

Я не знаю, можно ли остановить этот процесс. Возможно, это естественная эволюция пространства-времени, и наша Вселенная должна соединиться с другими. Но я знаю, что мы не готовы к тому, что придёт оттуда. Не потому, что оно враждебно, нет, просто оно настолько чуждо всему, что мы считаем реальным, что сам контакт может разрушить основы нашего существования. И скоро эта грань исчезнет полностью».

На этом записи обрывались. Я закрыл тетрадь и начал собирать документы, чтобы отложить их для более тщательного изучения завтра, когда заметил что-то странное. Стены архивного помещения словно подёрнулись рябью, как поверхность воды от брошенного камня. Я моргнул, решив, что это просто усталость, но ощущение не исчезло. Более того, я почувствовал лёгкое головокружение и то самое изменение в восприятии размеров, о котором писала Терновская, — потолок внезапно показался невероятно высоким, а стеллажи вытянулись, как в кривом зеркале.

Паника накрыла меня мгновенно. Я бросил папки на стол и поспешил к выходу, но дверь подвала казалась всё дальше и дальше. Пространство вокруг искажалось, как будто кто-то наматывал его на невидимую катушку. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул, пытаясь убедить себя, что это просто последствие долгого чтения жуткой истории в полутёмном подвале. Самовнушение, не более того.

Когда я открыл глаза, всё вернулось в норму. Я добрался до двери, вышел в коридор и поднялся на первый этаж. Охранник на входе кивнул мне:

– Засиделись сегодня, Дмитрий Александрович. Уже почти девять.

– Да, работа… – я попытался улыбнуться, но вышло, должно быть, не очень убедительно.

– Всё в порядке? Вы бледный какой-то.

– Просто устал. Завтра продолжу.

Я вышел на улицу. Дождь прекратился, но воздух был влажным и тяжёлым. Направляясь к метро, я не мог отделаться от мысли о записях Терновской. Что, если она не была сумасшедшей? Может, доктор Бондарев действительно увидел то, что не должен был видеть?

На следующий день я вернулся в институт раньше обычного, горя желанием продолжить изучение этой странной истории. Но папки с документами Терновской на столе не оказалось. Я начал искать её на стеллажах, перебирая другие истории болезни, но безуспешно. В конце концов, я обратился к заведующей архивом, пожилой женщине, которая работала здесь, кажется, со времён основания института.

– Любовь Сергеевна, вы не видели папку с историей болезни Терновской? Я работал с ней вчера, оставил на столе…

Она посмотрела на меня с недоумением:

– Какой Терновской? У нас нет истории с такой фамилией.

– Как нет? Ирина Алексеевна Терновская, 1953 года рождения. Лечилась в «Шестёрке» в 1978 году с диагнозом «синдром Алисы».

– Дмитрий Александрович, я лично составляла опись всех документов, переданных нам из лечебницы. Никакой Терновской там не было. И никакого «синдрома Алисы» в советской классификации психиатрических заболеваний не существовало.

Я ушёл, чувствуя себя крайне странно. Неужели я всё это придумал? Но образы были такими яркими, детали настолько чёткими… Я помнил каждое слово из тех записей.

Вечером, вернувшись домой, я решил проверить, существует ли вообще такое расстройство — синдром Алисы. К моему удивлению, информация нашлась легко. Это реальное состояние, также известное как синдром Тодда, при котором человек воспринимает окружающие предметы либо неоправданно большими (макропсия), либо маленькими (микропсия). Названо в честь героини книги Льюиса Кэрролла, которая то увеличивалась, то уменьшалась в размерах. Обычно синдром возникает при мигрени, эпилепсии височной доли, тяжёлого стресса или употреблении психоактивных веществ.

Но дальнейшие поиски информации о пациентке по имени Ирина Терновская или о докторе Бондарев из «Шестёрки» не дали результатов. Как будто эти люди никогда не существовали.

Я почти убедил себя, что всё это было плодом моего воображения, когда через неделю, возвращаясь с работы, заметил что-то странное. Проходя мимо обычной многоэтажки, я вдруг увидел, как одно из окон на третьем этаже словно исказилось, образуя невозможную геометрическую форму. Это длилось всего мгновение, но я чётко видел, как пространство вокруг окна сложилось само в себя, точно так, как описывал доктор Бондарев.

Я остановился, глядя на совершенно обычное теперь окно. Случайность? Игра света? Или первый признак того, что границы между реальностями действительно истончаются?

С того дня я начал замечать и другие странности — мимолётные искажения пространства, моменты, когда восприятие размеров предметов внезапно менялось, движения на периферии зрения. Каждый раз это длилось не дольше секунды, но частота таких эпизодов увеличивалась.

Я пытался найти рациональное объяснение. Может быть, у меня развивается то же расстройство, что было у Терновской? Но все медицинские обследования не выявили никаких отклонений. Может быть, это психологическая реакция на прочитанную историю? Но почему тогда я продолжаю видеть эти искажения, даже когда не думаю о ней?

Последнее, что я видел сегодня утром, выходя из дома, — собственное отражение в зеркале лифта, которое на мгновение изменилось, показывая меня в пространстве с искажённой геометрией, где углы не складывались в привычные 90 или 180 градусов. И за моей спиной было что-то — нечто, не имеющее формы в нашем понимании этого слова, но определённо живое и наблюдающее.

Я пишу это сейчас, сидя в своей квартире, глядя на стены, которые иногда кажутся мне странно тонкими, почти прозрачными. Я не знаю, действительно ли существовала Ирина Терновская, или это была лишь история, созданная моим перегруженным работой мозгом. Но я знаю, что вижу то же, что видела она. И с каждым днём граница между реальностями становится всё тоньше.

***

Эти записи были обнаружены в квартире Дмитрия Александровича Андропова после того, как он перестал появляться на работе и выходить на связь с родственниками. Квартира была не заперта, все его вещи были на своих местах, признаки борьбы отсутствовали. Тем не менее, следов пребывания Дмитрия Александровича обнаружить не удалось.

Миша выудил из кармана куртки уже сотню раз прочитанное за последние дни письмо в мятом конверте и прочитал его снова.

«Здравствуйте, Михаил Сарычев. Вы не знаете меня, но я был соседом ваших родителей пятнадцать лет назад. Думаю, вам следует знать, что ваш родительский дом всё ещё стоит в нашей деревне. Я присматривал за ним все эти годы. Если вас интересует история вашей семьи, приезжайте. Я могу многое рассказать».

Парень сверился с адресом, указанным в письме, и зашагал по разбитой дороге, огибая глубокие лужи, невольно чувствуя на себе редкие взгляды из-за занавесок. Порой замечал, как старики, сидевшие на лавочках у домов, провожали его долгими взглядами. В этом месте чужаков замечали сразу, тем более с такой внешностью. Каждый его шаг сопровождался громким хлюпаньем грязи под ногами и шелестом опавших листьев.

Родителей он никогда не знал. Единственным его домом был тот самый детдом, где и прошло его детство. Когда задавал вопросы воспитателям о них, те лишь уклончиво отвечали, мол, несчастный случай, нет родственников, документов почти не сохранилось. Со временем он перестал спрашивать, смирился со своей участью.

Вскоре Миша добрался до Лесной улицы, которая начиналась на краю деревни и, как следовало из названия, упиралась в тёмную стену леса. Михаила интересовал дом номер 14, который, как выяснилось, был предпоследним. Вопреки его ожиданиям, дом оказался добротным бревенчатым срубом с крепким крыльцом и резными наличниками, покрытыми некогда коричневой краской. Рядом стоял другой дом, меньше размером, но лучше сохранившийся. Из его трубы поднимался дым, а во дворе у забора были аккуратно сложены дрова

Здоровяк замер у калитки, не решаясь войти. Он не знал, чего ожидать от встречи, да и можно ли верить человеку, который вдруг решил вторгнуться в его жизнь с рассказами о прошлом, которого у него никогда не было? Парень заметно волновался, его здоровенные кулаки нервно сжимались и разжимались.

— Пришел всё-таки.

Голос раздался так неожиданно, что Михаил вздрогнул и чуть не дал кирпичей. На крыльце соседнего дома стоял старый пердун в шерстяном свитере и вельветовых штанах. Его плешивая голова, на которой по бокам виднелись клочки седых волос, напоминала поле, где кругом высокие заросли, а где-то посередине виднеется дорога.

— Вы… Это вы писали мне? — Миша сделал шаг в сторону старика.

— Я, кто ж ещё, — дед хмыкнул и махнул рукой. — Иди сюда, разговор будет долгий.

Молодой человек последовал за ним, прошёл через скрипучую калитку и затем поднялся на крыльцо. Старик уже скрылся в доме, не дожидаясь его. Внутри Михаил почувствовал запах трав и печного тепла, вперемешку с запахом выпечки, который на мгновение навеял воспоминания о детстве. Так пахло в столовой детдома по праздникам.

— Садись, — дед указал на стул у грубо сколоченного стола. — Чай будешь?

— Буду, — кивнул парень, опускаясь на стул, который предательски скрипнул под его весом. Он нервно поерзал, опасаясь, что мебель не выдержит его могучего тела.

Старик начал суетиться у печки, поставил чайник и достал из шкафчика банку с вареньем и две щербатые чашки. Его движения были точными и резкими, несмотря на преклонный возраст.

— Меня Иваном Петровичем звать, — произнес он, не оборачиваясь. — Можно просто дед Ваня. Я твоих родителей хорошо знал. Недолго, правда, но хорошо.

— А что с ними случилось? — Миша подался вперед. — Мне никогда толком о них не рассказывали.

Старик поставил на стол чашки с чаем и присел напротив Михаила. На улице начинало темнеть, однако хозяин дома не спешил включать свет.

— Эх, это история не из самых приятных, — сказал дед и на миг задумался, потирая седой подбородок. — С чего бы начать? Ну, обычная, ничем непримечательная семья, каких тысячи. Алексей, отец твой, работал на пилораме в соседнем селе, а мать, Светлана, была художницей, рисовала красивые картины, некоторые даже продавала иногда.

Парень внимательно слушал, пытаясь представить людей, которых никогда не знал и не видел, но от которых, возможно, мог унаследовать свои черты лица, привычки, таланты. Он обхватил чашку своими огромными пальцами и сделал несколько глотков горячего напитка.

— Дом, который они купили, — продолжал Иван Петрович, — раньше принадлежал священнику, отцу Серафиму. Служил в нашей церкви, пока ее не закрыли в девяностых. После этого жил затворником, книги писал. А потом исчез. Просто пропал однажды, и всё тут. Искали его, всю округу обошли, а толку никакого. Решили, что в лесу заблудился или в реке утонул.

Старик помолчал, всматриваясь в темноту за окном.

— Дом пустовал пару лет, пока твои родители его не купили. Хороший дом, крепкий. Я им соседом стал, помогал обживаться. Вначале всё было хорошо. Ты тогда совсем малышом был, лет пять тебе было. Шустрый такой мальчонка, бегал по двору, с деревенскими ребятишками играл. Волосы у тебя и тогда были кудрявые, как сейчас, любопытным был, всё время вопросы всякие задавал.

— Я не помню, — тихо произнес Михаил и опустил глаза. — Совсем ничего не помню до детдома.

— Неудивительно, — кивнул старик. — После того, что случилось, многие бы забыли.

Он поднялся и подбросил полено в печь. Огонь вспыхнул и на мгновение осветил комнату ярким светом, и снова погрузился в ровное тление.

— Но спустя некоторое время после переезда я стал замечать странности, — дед вернулся к столу, его движения стали медленнее. — Твои родители изменились. Стали замкнутыми, нервными. Редко выходили из дома. А когда выходили, то казались какими-то отстраненными, будто не здесь находились. Светлана перестала рисовать. Алексей почти не разговаривал со мной, хотя раньше мы часто болтали по вечерам и иной раз подтягивали самогонку. Ты тоже изменился, стал тихим, как будто испуганным, больше не играл с ребятами, всё один да один.

Миша слегка занервничал. История принимала неприятный оборот. Он машинально коснулся шрама на шее, который был длинным и тонким и проходил от уха до ключицы, не слишком заметный под воротником, но всё же… Он никогда не знал, откуда эта отметина.

— Да, это оттуда, — кивнул дед, заметив его движение. — В тот вечер я на улице был, за дровами выходил. Вдруг слышу крик из вашего дома, страшный, пронзительный такой. Я бросил всё и побежал. Дверь была открыта, вошёл, а там ты на полу, вся шея в крови, глаза закатились. Я уже подумал, что всё, помер малец. А родителей нигде нет. Исчезли, как сквозь землю провалились.

Иван Петрович отвёл взгляд в сторону, но потом продолжил свой рассказ.

— Вызвал скорую, милицию. Тебя в больницу увезли. А родителей так и не нашли. Ни следов борьбы, ничего такого. Как будто испарились, — старик развёл руками. — Версий было много, от убийства до побега за границу. Одно время даже меня подозревали. В конце концов, дело так и осталось нераскрытым. Тебя определили в детдом. Я хотел взять тебя к себе, но мне отказали. Старый, одинокий, средств не хватало, что я мог тебе дать? Да и опять, подозрения на мне всё еще оставались.

— А дом? — спросил Михаил. — Почему он все еще стоит?

— Дом перешëл к тебе по наследству, — объяснил дед. — Но до твоего совершеннолетия им распоряжалось государство. Потом, видимо, про него просто забыли. А я присматривал, чтобы мародеры не разграбили, крышу латал, когда протекала, ухаживал, как мог. Думал, может, когда-нибудь ты вернёшься. Всё ждал, что объявишься.

— Как вы меня нашли? — здоровяк смотрел на старика с недоверием.

— С трудом, — тот пожал плечами. — Сначала узнал, в какой детдом тебя определили. Потом выяснил, куда ты делся после него. Интернет помог, социальные сети.

Михаил кивнул. История звучала правдоподобно, хотя и оставляла множество вопросов. Он отпил чай, который уже успел остыть.

— Зачем вы меня позвали? Почему сейчас, спустя столько лет?

— Я стар, Михаил. Мне семьдесят восемь. Долго не протяну, — старик тяжело вздохнул. — А ты должен знать правду о своей семье и о том, что тогда случилось.

Они ещё какое-то время молчали, попивая чай, каждый погружён в свои мысли. За окном совсем стемнело, и только огонь в печи освещал комнату.

— Можно мне осмотреть дом? — спросил наконец Миша, поднимаясь со стула.

— Прям вот щас? — старик покосился на темное окно, в котором отражался лишь свет от печи. — Лучше завтра, при свете. Ночь не лучшее время для таких дел. Переночуешь у меня, комната есть свободная.

Когда дед Ваня показывал ему комнату, где предстояло ночевать, Михаил всё же решился спросить:

— А тот священник, вы его хорошо знали?

Старик замер на пороге комнаты, держа в руках свежее бельё для постели.

— Хорошо? Ну, не сказал бы. Как и все тут, кланялись при встрече, в церковь ходили по праздникам. Но он был, скажем так, закрытым человеком. Много читал, мало говорил. Глаза у него были особенные, такие, знаешь, пронзительные, словно насквозь видели.

— И никто не знает, что с ним случилось?

Иван Петрович медленно положил бельё на кровать.

— Всякое говорят. Кто скажет — уехал тайком. Кто — в лесу заблудился, волки задрали. А кто и другое…

— Что? — Здоровяк напрягся.

— Говорили, что не прост был тот священник. Якобы знал он что-то такое… тёмное. В подвале своём запирался, молился днями напролёт. А потом стал людей туда водить. Для обрядов каких-то. Тех, кто болен душой был.

— И что? — Михаил наклонился, его тяжелый подбородок выдвинулся вперед, придавая лицу еще более зловещее выражение.

— А ничего. Пропал, и всё тут, — старик двинулся к выходу. — Но ты не обращай внимания, народ любит выдумывать разные истории, ложись, отдыхай. Завтра день непростой будет.

Комната для гостей была маленькой, но чистой. Старая железная кровать с продавленным матрасом, комод с потускневшим зеркалом, пара книжных полок со старыми изданиями. На стенах висели фотографии в рамках, на которых, вероятно, были запечатлены родственники хозяина дома. Несмотря на волнение, Миша почти сразу провалился в сон, как только голова коснулась подушки.

Утром парень умылся холодной водой и вышел на кухню. Иван Петрович уже не спал, соображал нехитрый завтрак, жаря яичницу на старой плите. Желудок Михаила громко заурчал от запаха жареного сала и лука.

— Выспался? — спросил старик, не отвлекаясь от своего занятия.

— Не очень, — признался Михаил. — Странные сны снились.

— Это нормально. Слишком много информации на тебя вчера свалилось, — дед выложил яичницу на две тарелки и поставил их на стол. — Ешь, сила нужна будет.

После завтрака они вышли из дома. День был солнечным, но прохладным. Сухие листья кружились в воздухе и устилали дорогу ржавым ковром. Дом его родителей выглядел массивным и мрачным, несмотря на яркое солнце. Краска облупилась, одно окно было закрыто фанерой, водосток покосился. Но в целом строение казалось крепким, способным простоять еще не один десяток лет.

— Вот ключи, — старик протянул Михаилу связку. — Большой от входной двери, маленький от черного хода. Я буду дома, если понадоблюсь.

Здоровяк толкнул скрипучую калитку и прошел по заросшей тропинке к крыльцу. Ключ с трудом повернулся в замке, дверь открылась с протяжным скрипом, и парень шагнул в полутемную прихожую. Свет проникал сквозь грязные окна, освещая интерьер, застывший во времени.

Мебель была накрыта пыльными тканями, на полках стояли книги и всякие безделушки, на стенах висели картины разных размеров. Миша подошёл к одной из них и сдул пыль. Пейзаж осеннего леса, прорисованный с удивительной точностью. Внизу подпись: «С. Сарычева». Краски почти не потускнели, и казалось, что листья на деревьях вот-вот зашелестят от легкого ветерка.

Странно было думать, что эти линии нарисованы рукой женщины, которая его родила, но которую он совершенно не помнил. Он медленно обходил комнаты, снимал ткани с мебели, рассматривал вещи, пытаясь пробудить память. Но ничего не происходило. Михаил чувствовал себя туристом в музее, который разглядывает экспонаты из чужой жизни. Его огромные руки казались неуместными среди хрупких вещей, и он двигался осторожно, боясь что-нибудь сломать. В те моменты ему вспоминались воспитатели из детдома, которые часто твердили, что у него руки не из того места растут.

В одной из комнат обнаружился детский уголок. Там стояла маленькая кроватка, игрушки, стульчик ручной работы, который, судя по всему, смастерил его отец. Миша присел на корточки, взял в руки плюшевого медведя с оторванным ухом. «Это был мой», — подумал он, но никаких воспоминаний не возникло.

Кухня сохранилась лучше всего. В шкафу аккуратно стояли тарелки, кастрюли висели на крюках. В холодильнике даже остались какие-то банки с продуктами, которые давно уже испортились и превратились в непонятную, вызывающую отвращение массу. На столе лежала старая кулинарная книга, открытая на рецепте яблочного пирога.

Здоровяк открывал шкафы, выдвигал ящики, листал оставленные книги и журналы. Он искал что-то, сам не зная что. Может быть, надеялся найти подсказку о судьбе родителей, ключ к своим забытым воспоминаниям. Каждая вещь, к которой он прикасался, казалась частью головоломки, смысл которой ускользал от него.

В спальне родителей он нашел семейные фотографии. На одной из них молодая пара держала на руках маленького кудрявого мальчика. Михаил долго смотрел на снимок. Мужчина был высоким, широкоплечим, с таким же тяжелым подбородком и широким носом, как у него самого. Женщина же оказалась хрупкой блондинкой с мягкими чертами лица. Они улыбались, счастливые, не подозревая о судьбе, которая их ждет.

Время шло, а парень всё бродил по дому, впитывая атмосферу, пытаясь связать себя с этим местом. Уже в середине дня, когда он почти обошел весь дом, Миша заметил в коридоре скрытую дверь. Она была неприметной, маленькой, того же цвета, что и стены, без ручки, только с маленькой защёлкой сбоку. Он бы ее и не заметил, если бы не солнечный луч, который, проникнув через окно, осветил тонкую линию, очерчивающую контур двери.

Михаил отодвинул защёлку, и дверь плавно открылась, обнажая ступени, ведущие вниз. Электричества, разумеется, и в помине не было. Он достал телефон, включил фонарь и приступил к погружению. Лестница была крутой, а ступени узкими, так что ему приходилось спускаться боком, цепляясь за стены своими большими руками.

Спустившись, он оказался в просторном подвальном помещении, которое, к его удивлению, было обустроено как жилая комната. Стены были оклеены обоями, хоть и выцвели и местами уже отошли от стены, а на полу лежали старенькие ковры советской эпохи. Вдоль стен стояли крепкие стеллажи с банками консервации, инструментами и различным хламом. Воздух здесь был затхлым, с легким запахом плесени и сырости.

Молодой человек медленно обходил помещение, освещая углы фонариком. На первый взгляд обычный деревенский подвал, обустроенный для хранения продуктов. Но когда луч света скользнул по стене за одним из стеллажей, он заметил странность.

Часть обоев на стене была светлее, как будто недавно приклеена, причем светлый участок был прямоугольным, напоминающий дверной проем. Здоровяк подошёл ближе и ощупал стену, постучал по ней. Под обоями чувствовалась не штукатурка, а что-то металлическое. Сердце забилось чаще, дыхание участилось, словно тело помнило что-то, о чем разум забыл.

С трудом, навалившись всем телом, ему удалось отодвинуть тяжелый стеллаж, его мышцы напряглись, вены вздулись на руках и шее. После этого он поддел ногтем край обоев и потянул. Бумага легко отошла, обнажая металлическую поверхность. Это действительно была дверь, но без ручки, лишь с замочной скважиной. Она выглядела новее, чем остальная часть дома, словно была установлена не так давно.

Михаил перебрал ключи, которые дал ему старик, но ни один не подходил по размеру к этому замку. Он уже хотел отступить, но решил попробовать просто толкнуть тяжёлую дверь, сам не зная, на что надеялся. К его удивлению, она подалась. Не заперта, просто прикрыта. Он толкнул сильнее, и массивная дверь с тяжелым скрежетом открылась, обнажая темный проход.

Луч фонарика выхватил из темноты узкий коридор с каменными стенами и еще одну лестницу, уходящую глубже под землю. Парень застыл на пороге, не решаясь сделать шаг. Внутри него боролись два чувства, какое-то внутреннее сопротивление, необъяснимый страх перед тем, что могло скрываться внизу, и непреодолимое желание узнать правду.

Сделав глубокий вдох, Михаил шагнул в коридор и начал спускаться по ступеням. Они уходили все глубже и глубже, значительно ниже уровня подвала. В какой-то момент у него возникло ощущение, что он спускается не просто под дом, а куда-то под саму землю, в какие-то древние катакомбы. Воздух становился затхлым, холодным, с каждым шагом все труднее было дышать.

После примерно тридцати ступеней лестница закончилась, и здоровяк оказался в просторном подземном помещении. Луч фонарика не мог освещать его целиком, выхватывал из темноты лишь фрагменты.

Михаил двигался вдоль стены, постепенно составляя в голове картину всего помещения. Это была не просто комната, а целый зал, напоминающий небольшую церковь или часовню. В дальнем конце виднелось что-то вроде алтаря, а над ним большой трухлявый деревянный крест. Пол был выложен каменными плитами, между которыми проросли какие-то бледные, лишенные хлорофилла растения.

Стены были увешаны иконами, многие из которых почернели от времени. На полках стояли десятки старинных фолиантов, современные издания, тетради с рукописным текстом. Михаил взял одну наугад — Библия на церковнославянском языке. Некоторые страницы были исписаны, на других подчеркнуты целые абзацы, сделаны какие-то схемы на полях.

«Это была подземная церковь?» — подумал он, продолжая осматриваться. Помещение выглядело обжитым, была здесь и мебель для жилья, и посуда, даже остатки свечей в подсвечниках. Кто-то жил здесь, возможно, совсем недавно. В дальнем углу стояла кровать, накрытая старым одеялом, а рядом с ней стол с книгами и бумагами.

Миша двинулся дальше, и вдруг луч фонарика выхватил из темноты то, от чего его сердце чуть не остановилось. У дальней стены лежали два человеческих скелета, все еще частично одетых в истлевшую одежду, по остаткам которых можно было понять, что это были мужчина и женщина. Они лежали рядом, словно обнявшись в последний момент жизни. Ткань давно истлела, но можно было различить остатки синих джинсов на одном скелете и фрагменты цветного платья на другом.

А чуть поодаль виднелся еще один скелет, однако тот выглядел более древним, в истлевших остатках церковного облачения, и было несложно догадаться, что это были кости того самого пропавшего священника, о котором упоминал старик. Рядом с ним лежал массивный деревянный крест, потемневший от времени.

«Господи, неужели это…» — эта мысль была настолько страшной, что он не мог ее закончить. Его затошнило. Он отшатнулся, ударившись спиной о книжный шкаф. Несколько книг упали на пол, подняв облако пыли. Кашляя и отплевываясь, он хотел было повернуть назад, к лестнице, но взгляд его упал на небольшой предмет, лежавший между скелетами мужчины и женщины. Миша подошёл ближе и понял, что это толстая тетрадь, журнал или дневник. Стараясь не смотреть на пустые глазницы черепов, он схватил её и открыл. Страницы пожелтели, но текст все еще можно было разобрать.

«10 апреля. Сегодня ко мне пришли Ивановы, рассказали о своем сыне. Мальчик изменился после похода в лес. Стал замкнутым, агрессивным, говорит странные вещи. Они думают, что с ним случилось что-то… сверхъестественное. Я согласился помочь, хотя не уверен, что это в моих силах. Церковь закрыта, но мой сан никто не отменял.»

Михаил перелистывал страницы, погружаясь в историю, записанную отцом Серафимом. Священник описывал встречи с мальчиком, свои наблюдения, попытки понять, что с ним не так. С каждой записью тон становился все более тревожным.

«15 апреля. Сегодня разговаривал с Петей наедине. Что-то не так с этим ребенком. Его глаза… в них нет детской невинности. Он смотрит как старик, много повидавший и много знающий. Говорит вещи, которые десятилетний мальчик знать не может.»

«20 апреля. Сегодня пришел к страшному выводу, что мальчик одержим. Не знаю, как и когда это произошло, но в нем сидит нечто древнее и злое. Когда я заговорил с ним о Боге, он усмехнулся и выкрикнул богохульства на латыни, которого он точно знать не мог. Я должен помочь ему, изгнать это существо.»

«25 апреля. Я привел мальчика в подземную часовню под моим домом. Это место особенное, здесь когда-то стояла древняя церковь, разрушенная во время революции. Я специально купил этот участок и построил дом именно здесь, чувствуя силу этого места.»

«5 мая. Сегодня оно заговорило со мной напрямую. Использовало рот мальчика, но этот голос не принадлежал человеку. Оно сказало, что его нельзя изгнать обычными методами. Что возможен только обмен, и оно покинет тело мальчика, если получит другое в замен. А если носитель умрет, оно найдет нового и никогда не остановится. Впервые в жизни мне стало по настоящему страшно, вера моя подвергается серьёзному испытанию.»

«10 мая. Я принял решение. Предложу себя взамен мальчика. У меня есть план: как только ребенок будет освобожден, меня должны запереть в подземной часовне навсегда. Имеет смысл попробовать, сдаётся мне, оно не может передвигаться самостоятельно без человеческого тела, и когда меня не станет, оно останется здесь навечно. Сущность не должна выйти на свободу. Я поговорил с Иваном, соседом. Он согласился помочь. Когда все будет кончено, Иван запрет дверь и никогда ее не откроет.»

На этом записи отца Серафима обрывались. Михаил перелистал несколько пустых страниц, пока не наткнулся на небольшой блокнот, спрятанный между ними. В нём он обнаружил ещё несколько надписей, сделанные уже другим почерком.

«20 сентября. Мы переехали в новый дом. Светлана в восторге от места. Здесь тишина, природа, идеально для ее творчества. Миша тоже доволен, целыми днями бегает по двору. Сосед, Иван Петрович, помогает обустроиться. Правда, он рассказал странную историю о предыдущем хозяине, священнике, который якобы пропал без вести. Впрочем, нас это не касается.»

Парень вздрогнул, увидев свое имя. Это писал его отец, Алексей Сарычев. Он продолжил чтение, ощущая, как внутри растет тревога. Каждое слово отзывалось в нем странным эхом, словно он уже знал эту историю, но забыл.

«10 октября. Что-то не так с этим домом. Последние ночи мне снятся кошмары. Светлана тоже плохо спит, а Миша стал беспокойным, плачет по ночам, хотя раньше спал как убитый.»

«15 октября. Сегодня впервые услышал голос. Он доносится из подвала. Шепчет мое имя, зовёт спуститься вниз. Светлана думает, что у меня переутомление. Может, она права. Слишком много работаю в последнее время.»

«20 октября. Голос становится громче. Сегодня ночью я не выдержал и спустился в подвал. Обыскал все углы, простукал стены. Ничего необычного не нашел, но чувство, что там что-то есть, не покидает меня.»

«25 октября. Нашел дверь в подвале, спрятанную за стеллажом. Она заперта, но голос доносится именно оттуда. Меня тянет туда, как магнитом, не могу сопротивляться. Я должен найти ключ.»

Записи становились все более бессвязными. Алексей писал о своих попытках найти ключ от двери и о том, что голос становился все настойчивее. Чем дальше читал Михаил, тем больше чувствовал озноб, словно холод подземелья проникал в самые кости.

«1 ноября. Иван Петрович приходил сегодня, выглядел встревоженным. Спрашивал, все ли у нас в порядке. Я солгал, сказал, что все хорошо. Но он словно видел меня насквозь. Перед уходом сказал странную вещь: «Не открывай то, что должно оставаться закрытым». Откуда он знает про дверь?»

«5 ноября. Я больше не могу сопротивляться. Голос зовет меня постоянно. Сегодня ночью я взял топор и выломал замок той двери. За ней оказался проход глубоко под землю, в какое-то подземное помещение. Там я нашел останки человека в одежде священника. И в тот же миг почувствовал, как что-то вошло в меня, заполнило каждую клеточку моего тела. Древнее, могучее, злое. Но потом в подвал спустился Миша. Он услышал шум и пришел посмотреть.»

«6 ноября. Что-то изменилось. Я больше не чувствую присутствия внутри себя. Но Миша… с ним что-то не так. Он стал тихим, отстраненным. Смотрит на нас со Светланой так, словно мы чужие. И его глаза… в них появилось что-то старое, мудрое, не детское.»

«10 ноября. Я наконец понял, что случилось. То, что было заперто в часовне, вырвалось на свободу. Оно вошло в меня, но потом оно выбрало Мишу. Ребенок — лучший сосуд, чистый, неиспорченный. Светлана заметила изменения, но я не могу ей рассказать правду. Она не поверит, решит, что я сошел с ума.»

«15 ноября. Иван Петрович снова приходил. Он знает больше, чем говорит. Сказал, что заметил изменения в Мише. Предложил помощь, но какую помощь он может оказать?»

«20 ноября. Светлана узнала правду. Я показал ей часовню, дневник священника. Она в ужасе, но понимает, что мы должны что-то делать. Миша — уже не Миша. Существо полностью контролирует его.»

«22 ноября. Я набрался смелости и поговорил с Иваном. Рассказал ему обо всем. Он побледнел и признался, что знает, что произошло. Рассказал историю о священнике и мальчике, о демоне, которого нельзя изгнать. Сказал, что единственный выход — либо запереть Мишу в том подземелье навсегда, либо найти кого-то, кто примет сущность в себя. Мы заменили сломанную дверь на новую, более надёжную и прочную. Иван сказал, что если все пойдет не по плану, мы должны будем запереть его в то помещение.»

«25 ноября. Я пытался говорить с существом внутри Миши. Умолял его взять меня вместо сына. Но оно только смеялось. Сказало, что однажды уже попалось на такой трюк и больше не повторит ошибки. К тому же, тело ребенка ему нравится — молодое, сильное, с большим потенциалом. Иван настаивает, что мы должны запереть Мишу в подземелье. Но как я могу сделать такое с собственным сыном?»

«27 ноября. Иван пришел с ножом. Сказал, что мы слишком долго тянем и демон становится сильнее с каждым днем. Завязалась драка. Я пытался остановить это безумие, но Иван полоснул ножом, попав мне в плечо. В какой-то момент Миша оказался между нами, и лезвие задело его шею. Он закричал и побежал наверх, к выходу. Иван бросился за ним. Света рыдает. Мы заперты здесь, в подземелье. Иван запер нас. Господи, что будет с нашим мальчиком?»

Это была последняя запись. Миша сидел, ошеломленный прочитанным. История казалась безумной, невозможной, и все же… все же она объясняла так много. Шрам на его шее, отсутствие воспоминаний о детстве, исчезновение родителей. В его голове вихрем закружились обрывки воспоминаний, тот невообразимый страх, боль, крики, а потом темнота, долгая темнота.

Звук шагов за спиной заставил его резко обернуться. В проёме, ведущем к лестнице, стоял Иван Петрович, держа в одной руке фонарь а в другой ключ.

— Теперь ты знаешь, — произнёс он тихо.

— Вы… — Миша сделал шаг назад. — Вы убили моих родителей. Вы заперли их здесь!

— Я сделал то, что должен был сделать, — прояснил дед. — Я пытался спасти всех нас от того, что сидит внутри тебя.

— Внутри меня? — парень указал пальцем на свою грудь, его широкие ноздри раздулись. — Вы сумасшедший старик. Никакого демона внутри меня нет.

— Неужели? — Иван сделал шаг вперед и скривил сухие губы. — А как ты объяснишь то, что происходило вокруг тебя все эти годы? Дети в детдоме, которые странным образом заболевали. Твои одноклассники, которые чахли рядом с тобой. Твои сослуживцы в армии, падавшие от истощения один за другим. Ты думаешь, это совпадения?

Здоровяк застыл. Перед глазами пронеслись воспоминания: бледные лица детей в детдоме, шепот за спиной, странные взгляды воспитателей. В школе та же самая ситуация, кто-то постоянно болел, слабел. В армии многие ребята попали в госпиталь с необъяснимой слабостью. И всё время рядом был он. Но он всегда оставался здоровым и сильным, в то время как другие теряли силы.

— Я следил за тобой все эти годы, — продолжил старик, не отводя взгляд от молодого человека. — Искал информацию о существе, что захватило тебя. Оно древнее, Михаил, старше любой известной религии. Оно питается жизненной силой людей, высасывает потихоньку, незаметно. Люди просто чувствуют усталость, апатию, их иммунитет ослабевает, они становятся подвержены болезням. А оно растет, набирается сил. В разных культурах его называли по-разному, но суть одна — это паразит, который никогда не умрет, пока есть люди, которыми можно питаться.

— Нет, — Миша отступил еще дальше. — Этого не может быть. Я бы знал, чувствовал что-то.

— Оно слишком хитрое, — дед сделал еще шаг вперед. — Оно развивается, становится умнее, маскируется под твою личность так хорошо, что даже ты не подозреваешь о его существовании. Но оно всегда с тобой.

— И что теперь? — спросил Михаил, чувствуя, как спина упирается в холодную каменную стену.

Продолжение в комментариях.

— Что же там делали? — шепотом спросил мужчина, будто табличка могла дать ответ на все интересующие его вопросы.

Паранюшкин знал, что нужно возвращаться в город. Солнце уже спряталось за горизонтом, и лес стремительно погрузился в сумерки, но мужчина продолжал сидеть, не в состоянии заставить себя встать, размышляя и пялясь на ржавую дверь бункера, чьи очертания едва виднелись в сгущающейся темноте.

Что, если его видения были не просто галлюцинацией, а чем-то большим, и та дверь действительно вела в ловушку, из которой нет выхода, а то, что он пережил, было своего рода предупреждением?

Перед его глазами всплыл кадр того абсолютного отчаяния, когда он держал нож у своего запястья. Такого он не испытывал никогда в жизни, и не хотел бы испытать это снова.

Ему наконец удалось подняться на ноги, отряхивая прилипшие к джинсам влажные листья. Повернулся спиной к бункеру, но перед этим бросил последний взгляд на дверь с красной звездой.

Семён Паранюшкин пошёл прочь, ощущая странную смесь облегчения и тревоги. Он не знал, каким образом, но чувствовал, что произошедшее в том проклятом бункере изменило его, и он уже никогда не будет смотреть на мир по-прежнему.

Он прислушивался к звукам вечернего леса, к шелесту листвы под порывами ветра, и в какой-то момент осознал, что этот звук самое прекрасное, что он когда-либо слышал. Звук настоящей реальности, звук жизни.

Мужчина чувствовал, что отголосок бункера, который уносил с собой, ещё долгое время будет следовать за ним.

***

Спустя три недели после возвращения Семёна Паранюшкина из экспедиции всё было как обычно, на первый взгляд. Он продолжал подрабатывать грузчиком на рынке, встречался с друзьями и знакомыми, а по выходным проводил время в поисках новой информации на разных форумах сталкеров, цепляясь за всевозможные писанины про заброшенные объекты.

Но что-то изменилось.

Его теперь часто будили по ночам звуки, которых не было на самом деле. Иной раз ему казалось, что слышит шаги в пустой квартире. Порой замечал краем глаза движение там, где ничего не двигалось. А однажды вечером, когда мужчина находился в ванной перед зеркалом, протирая запотевшее стекло рукой, ему на мгновение показалось, что его отражение выглядит не совсем так, как должно. В зеркале он увидел себя, но немного другим. Лицо его было иссушенное жаждой, глаза впавшие. Это было именно то лицо, которое он видел в том бункере в своём видении.

Семён убеждал себя, что всё это всего лишь стресс и всё такое, и старался об этом не думать. Но что-то подсказывало ему, что дело не только в этом.

После очередного тяжёлого дня на работе Паранюшкин сидел дома и читал новости на том самом сталкерском форуме, где ранее узнал о злосчастном бункере. Там пользователи активно обсуждали какие-то заброшки и прочие секретные объекты, но Семёна внезапно бросило в жар, когда он наткнулся на тему: Объект 13: Правда о секретных экспериментах.

С растущим волнением он начал читать. Пост был от пользователя, утверждающего, что работал в архиве и случайно обнаружил документы, связанные с бункером, который посещал Семён. Согласно этим документам, в восьмидесятых там проводились многочисленные эксперименты по разработке психотропного оружия, якобы удалось создать некие вещества и устройства, способные вызывать контролируемые галлюцинации, страх, панику, дезориентацию.

«Особенно интересны отчёты о Лаборатории 7», — писал автор поста. — «Там разрабатывали то, что в документах называлось Протоколом Предвидения. Идея заключалась в создании средства, которое позволяло бы человеку предвидеть возможные опасные ситуации, переживая их в форме реалистичной галлюцинации, но без реального физического вреда».

Анакондыч почувствовал, как к горлу подкатил ком, ладони стали влажными.

«По сути», — продолжал автор, — «это было устройство для тренировки разведчиков и диверсантов. Если испытуемый, к примеру, столкнулся с дверью или местом, за которым могла быть опасность, он получал дозу специального препарата, который вызывал галлюцинацию, где он переживал самый негативный сценарий развития событий, вплоть до собственной смерти. Всё это происходило за считанные секунды, хотя субъективно агент мог прожить дни или недели в своём видении. После этого он возвращался в нормальное состояние с полным воспоминанием о пережитом и мог принять более информированное решение — входить туда или нет».

Семён облизнул пересохшие губы. Он вспомнил табличку под надписью «Лаборатория 7» — «Экспериментальная зона психотропного воздействия». Всё сходилось.

«Однако», — читал он дальше, — «были и побочные эффекты. В некоторых случаях грань между реальностью и галлюцинацией для испытуемых размывалась. Люди продолжали видеть элементы своего видения и после окончания эксперимента. Некоторые полностью теряли связь с реальностью. Другие становились параноиками. Третьи не могли избавиться от ощущения, что то, что они пережили в галлюцинации, каким-то образом прилипло к ним и следует за ними в реальном мире».

Семён закрыл ноутбук и откинулся на спинку стула. Он вспомнил шаги, которые слышал в пустой квартире, лицо в зеркале, движения на периферии зрения.

Он встал и подошёл к окну. На улице уже стемнело, и в стекле отражалась его комната, тонущая в полумраке. В какой-то момент ему показалось, что там, в отражении, за его спиной кто-то стоит. Но когда он резко обернулся, комната была пуста.

Мужчина глубоко вздохнул и потёр глаза, чувствуя, как напряжение сковывает плечи. «Это всё последствия стресса», — сказал он себе. — «Просто глюки у меня, вот и всё».

Он вернулся к столу, снова открыл ноутбук и дочитал пост до конца.

«Проект был закрыт в конце восьмидесятых», — писал автор. — «Официальная причина — недостаточная эффективность и слишком высокий риск побочных эффектов. Бункер законсервировали, всё оборудование оставили на месте. Возможно, планировали вернуться к исследованиям позже, но с распадом Союза этого не произошло. Интересно, что в некоторых отчётах упоминается, что даже после прекращения опытов и отключения оборудования, в Лаборатории 7 продолжали фиксироваться случаи галлюцинаций у персонала. Как будто само место каким-то образом запомнило эксперименты и теперь воспроизводило их эффекты самостоятельно».

Паранюшкин закрыл форум и выключил компьютер. Он не знал, что думать. С одной стороны, всё это звучало как конспирологическая теория, но с другой это слишком хорошо объясняло то, что он пережил.

Той ночью, лёжа в постели, Семён долго не мог заснуть. Он слушал тишину квартиры, ожидая, что вот-вот снова услышит шаги. Но всё было тихо, лишь иногда за окном тишину нарушали проезжающие мимо машины.

Проснувшись утром, мародёр принял решение вернуться в бункер. Он должен, просто обязан ещё раз увидеть ту дверь, убедиться, что всё это было реальностью, а не игрой его воображения. Только так он сможет понять, что с ним происходит.

На следующий день он снова был там, стоя перед входом в бункер. Всё выглядело так же, как и в прошлый раз, та же массивная металлическая дверь, частично скрытая под слоем опавшей листвы, тот же бетонный скос, поросший мхом и лишайником.

Семён достал фонарь и решительно шагнул внутрь, холодный затхлый воздух сразу обволок его. Он быстро миновал верхние уровни, направляясь прямо к лестнице, ведущей на третий уровень, где находилась «Лаборатория 7».

Когда спустился, он увидел знакомый коридор с кафельными стенами. Всё было точно так, как он помнил. Мужчина медленно пошёл вперёд, чувствуя, как сердце начинает стучать быстрее.

Впереди показалась та самая дверь с электронным замком. Семён остановился перед ней, освещая фонарём табличку: «Лаборатория 7. Доступ ограничен». А под ней, как он и помнил, меньшая табличка: «Внимание! Экспериментальная зона психотропного воздействия. Вход только в защитном костюме класса А».

Семëн глубоко вздохнул. Он не знал, что ожидал увидеть, но почему-то чувствовал облегчение от того, что всё это действительно существовало. Значит, он не сошёл с ума. То, что он пережил, имело под собой реальную основу.

Он сделал шаг назад от двери, не желая рисковать снова пережить тот опыт. Но в ту же секунду что-то привлекло его внимание. На полу перед дверью лежал небольшой предмет, которого, он был уверен, не было здесь в его прошлый визит.

Семён наклонился и поднял предмет. Это был небольшой металлический жетон, похожий на те, что выдают военным. На одной стороне виднелась надпись: «Объект 13. Протокол Предвидения». На другой он увидел серийный номер и дату: «07.09.1987».

Он повертел жетон в руках, разглядывая его при свете фонаря. Откуда он здесь взялся? Семён был уверен, что в прошлый раз тщательно осмотрел всё вокруг двери и ничего подобного не видел.

Внезапно он услышал звук шагов, тихий, но отчётливый, который доносился откуда-то сзади, словно кто-то крался по коридору. Анакондыч резко обернулся и направил луч фонаря в пустой коридор. Никого.

В то мгновение бывший уголовник почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом, а по спине пробегает табун ледяных мурашек. Это было слишком похоже на то, что он пережил в своём видении. Семён сжал в руке жетон и быстрым шагом направился обратно к лестнице, и впопыхах стал подниматься по ступенькам, совсем забыв про осторожность. Он не останавливался, пока не вышел из бункера на свежий воздух.

Только оказавшись снаружи, он позволил себе замедлить шаг и перевести дыхание, жадно вдыхая лесной воздух. Паранюшкин снова посмотрел на жетон в своей руке. Он казался совершенно реальным, холодный металл, чёткая гравировка.

Убрав жетон в карман, он направился к своей машине, припаркованной на обочине лесной дороги. По пути в город он размышлял о том, что узнал и увидел. Всё сходилось с тем, что писал автор поста на форуме. «Протокол Предвидения» действительно существовал. И каким-то образом Семён стал его невольным участником.

Но что теперь? Что делать с этим знанием? И, что ещё важнее, что делать с теми странными явлениями, которые начали преследовать его после посещения бункера?

Вернувшись домой, Семён достал жетон и положил его на стол, рассматривая при нормальном освещении. Он выглядел старым, с небольшими царапинами и потёртостями, как будто его долго носили или держали в руках.

Далее мужчина сел за компьютер и начал искать информацию о «Протоколе Предвидения». Но, кроме того поста на форуме, ничего не нашёл. Ни в открытых источниках, ни на специализированных сайтах, посвящённых секретным проектам времён СССР.

Паранюшкин вернулся к столу и снова взял в руки жетон. И именно тогда он заметил кое-что, чего не видел раньше. На ребре жетона была едва заметная надпись, выцарапанная мелким шрифтом: «Возврат невозможен».

Семён поднял взгляд куда-то в потолок и задумался, нервно постукивая пальцами по столу. Что это значит? Возврат чего невозможен?

Он отложил находку, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Не прошло и минуты, как где-то в квартире послышался звук шагов. Семён открыл глаза и замер, прислушиваясь. Звук был совершенно реальным, как будто кто-то ходил в коридоре его квартиры.

Мародёр встал и осторожно подошёл к двери комнаты. Медленно открыл её и вынырнул в коридор. Пусто. Но звук шагов не прекратился и теперь доносился из кухни.

Мужчина прошёл через коридор и заглянул на кухню, где мерцал свет уличного фонаря из окна. Никого. Но звук переместился и уже слышался из ванной комнаты.

«Да ну, просто глюки», — сказал себе Семён. — «Последствие той фигни, которая произошла в бункере. Это не реально».

Но когда он вернулся в свою комнату, жетона на столе не было. Паранюшкин обыскал всю комнату, переворачивая вещи как сумасшедший, но так и не удалось найти его.

Ночью Семён снова не мог заснуть. Он лежал в постели, прислушиваясь к тишине квартиры, которая время от времени нарушалась звуками шагов. Иногда ему казалось, что он видит движение в углу комнаты, будто кто-то там перемещается из одного угла в другой.

Утром он решил, что должен вернуться в бункер ещё раз. Ему необходимо найти ответы на свои вопросы и в конце концов понять, что с ним происходит.

Но когда мародёр приехал на место, где находился вход в бункер, он не смог его найти. Он обошёл весь участок леса, ориентируясь по координатам, которые записал в прошлый раз, продираясь через густые кусты и траву. Но бункера не было, как не было и того холма с неправильной формой, ни бетонного скоса с металлической дверью. Только лес, деревья, кусты с прочей растительностью и ничего более.

Семён потратил весь день на поиски, но безрезультатно. Когда начало темнеть, он наконец сдался и вернулся к машине. Сидя за рулём, он пытался осмыслить происходящее. Может быть, он просто заблудился и ищет не там? Но координаты должны были привести его точно к тому месту. Или, может быть, всё это время бункер был лишь плодом его воображения? Но как тогда объяснить жетон, который он нашёл?

«А был ли жетон?» — спросил себя Семён, глядя на свое отражение в зеркале заднего вида. — «Или он тоже был галлюцинацией?»

Вернулся он домой уже поздно вечером, измученный и растерянный. Паранюшкин уже не понимал, что реально, а что нет. Граница между действительностью и воображением размывалась всё сильнее.

Войдя в квартиру, он сразу заметил, что что-то не так. В воздухе стоял странный запах, знакомый, затхлый, как в давно закрытом помещении. Как в бункере.

Семён прошёл в гостиную и замер на пороге. На столе лежал жетон. Тот самый, который исчез вчера. А рядом с ним он увидел листок бумаги с надписью, сделанной его собственным почерком: «Возврат невозможен. Ты всё ещё там».

Он почувствовал, как его сердце сжалось от ужаса. Медленно подошёл к столу и взял листок в дрожащие руки. Это определённо был его почерк, но мужчина не помнил, чтобы писал что-то подобное.

Однако страх достиг своего пика в тот момент, когда мужчина услышал шаги за спиной, и на этот раз они были отнюдь не тихими, а наоборот — громкими, чёткими, реальными.

Семён медленно обернулся и увидел самого себя, стоящего в дверях комнаты. Но это был не совсем он. Человек был изможденным, с впавшими глазами и сухими, треснувшими от обезвоживания губами, именно такой, каким Семён видел себя в видении в бункере, когда умирал от жажды.

— Ты никогда не выходил из Лаборатории 7, — сказал его измученный двойник, — Возврат невозможен.

Семён отшатнулся, опрокидывая стул, за который держался. Он оттолкнул в сторону незваного гостя и с визгом бросился к выходу из квартиры, распахнул дверь и…

…оказался в коридоре с кафельными стенами, в конце которого виднелась та самая дверь с надписью «Лаборатория 7».

Бывший уголовник упал на колени, чувствуя, как реальность рассыпается вокруг него. Он понял, что никогда не выходил из бункера. Всё то, что произошло за всё это время — возвращение домой, поиски информации, даже второе посещение бункера — всё было частью галлюцинации, созданной «Протоколом Предвидения».

Он всё ещё был там, в Лаборатории 7, переживая бесконечный кошмар, из которого не было выхода.

«Возврат невозможен», — прошептал Семён, глядя на дверь в конце коридора, которая медленно открывалась, словно приглашая его войти снова.

И он понял, что будет ходить по этому коридору снова и снова, подходя к этой двери, снова и снова переживая свой страх и отчаяние, пока в конце концов не сойдёт с ума окончательно, если прежде не испустит дух. В этом и заключался настоящий ужас побочного эффекта «Протокола Предвидения» — не в том, что ты видишь свою смерть, а в том, что ты никогда не перестанешь её видеть.

Семён потратил около двадцати минут, пока обходил холм по периметру, но потом заметил бетонный выступ, едва видневшийся среди высокой травы. Спустя ещё некоторое время мужчина смог расчистить массивную металлическую дверь, на которой красовалась уже выцветшая красная звезда.

«Повезло,» — обрадовался Паранюшкин, чувствуя, как сердце стало биться чаще. Из рюкзака он достал неотъемлемую часть его профессии, продолжение собственной руки, спутник каждого мародёра — монтировку, и принялся уламывать дверь. Та в свою очередь поддалась на удивление легко, провернулась на ржавых петлях и заскрипела так, что Анакондыч невольно поёжился.

Из образовавшейся щели повеяло затхлостью, ещё бы, в этом месте воздух не циркулировал десятилетиями. Семён накинул налобный фонарик и посветил внутрь. Впереди показался бетонный коридор, который постепенно уходил вниз.

— Ну что, — сказал он, озираясь по сторонам, — с Богом.

На пороге он слегка помедлил, ожидая, пока глаза немного привыкнут к темноте. Анакондыч был весьма опытным «исследователем» и понимал, что торопиться не к чему, к тому же, фонарь освещал лишь небольшой участок пространства.

Мужчина сделал первый шаг внутрь и сразу почувствовал, как под ногой что-то хрустнуло. Он посветил вниз и увидел останки какого-то мелкого грызуна. Вероятно, крыса забралась сюда через какую-нибудь щель и так и не смогла найти выход обратно. Скелет был старым и совершенно сухим.

— Ну, братан, не повезло тебе, — тихо сказал Семён, осторожно переступая через кости.

Коридор постепенно уходил всё ниже и ниже. Серые бетонные стены были местами покрыты плесенью, которая мерцала в свете фонаря. Через несколько метров Семён добрался до первого помещения. Он оказался в небольшой комнате, где обнаружил металлические шкафчики, расставленные вдоль стен. Большинство из них стояли с распахнутыми дверцами, в основном пустые. Скорее всего, всё ценное было вывезено ещё при консервации объекта.

Паранюшкин обследовал каждый шкафчик, методично и не спеша, стараясь не упустить ничего из виду. В одном из них была найдена какая-то папка с документами. Бумаги почти истлели от влаги и времени, однако некоторые страницы ещё можно было разобрать. Это были какие-то технические инструкции, которые датировались 1983 годом.

— Восьмидесятые, значит, — произнёс Семён, аккуратно перелистывая полуистлевшие страницы.

Судя по схеме, которую мужчина заметил на одной из страниц, бункер был в разы обширнее, чем казалось на первый взгляд. Несколько уровней вниз, с десятками помещений различного назначения. Анакондыч встрепенулся.

— Да ты золотая жила, — усмехнулся он, осторожно сложив схему и убрав её в герметичный пакет в своём рюкзаке.

Пройдя немного дальше, мужчина обнаружил лестницу, ведущую на нижний уровень. Бетонные ступени местами крошились под ногами, как бы намекая, что спускаться следует с осторожностью. Воздух становился всё более холодным и затхлым по мере продвижения вниз.

Нижний уровень был немного просторнее. Здесь Анакондыч увидел несколько коридоров, которые расходились в разные стороны от центрального помещения, служившего когда-то, судя по остаткам оборудования, чём-то вроде командного центра. Там же Семён разглядел остовы металлических столов, на которых когда-то, вероятно, стояла аппаратура связи или управления.

— Ну-ка, что у нас тут? — оживился он, подходя к одному из столов, на котором что-то блеснуло в свете фонаря.

Там валялась небольшая, слегка погнутая латунная табличка. На ней он быстро смог разобрать номер и надпись, которая гласила, что тут раньше находился некий объект под номером 13. Семён протёр её рукавом куртки и аккуратно убрал в боковой карман рюкзака. Весьма неплохо, сойдёт для его коллекции.

Далее Паранюшкин методично исследовал одно помещение за другим, обнаружив при этом несколько интересных предметов: полуистлевшую военную форму, противогаз, который рассыпался в руках, когда мародёр попытался его поднять, несколько металлических жетонов с номерами и фамилиями, кои вероятно могли быть личные знаки персонала объекта.

Вскоре Анакондыч совсем потерял счёт времени, погрузившись с головой в исследование. Он всегда так работал, растворялся в процессе, забывал о внешнем мире. Для него это было что-то вроде медитации, способ абстрагироваться от неуютной реальности, в которой он не особо вписывался в общество. Но здесь, среди всех этих свидетелей прошлого, он чувствовал себя исследователем, археологом, кем-то значимым, а не просто бывшим уголовником, вынужденным перебиваться случайными подработками у какого-то там «Дяди».

Во время исследования второго уровня Семён наткнулся на ещё одну лестницу, ведущую глубже. На этот раз спуск занял больше времени, и, оказавшись внизу, он уткнулся в тяжёлую металлическую дверь, с круглым колесом замка, как на тех, что устанавливают на подводных лодках.

— Интересно, — сказал мародёр, подходя к двери.

Колесо поддалось не сразу, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы провернуть механизм. Когда у него наконец получилось, дверь открылась с глухим звуком, как будто внутри было другое давление.

За дверью Семён обнаружил ещё один коридор, но тот был уже совсем иным, и отличался от предыдущих. Вместо голых бетонных стен тут красовалась кафельная плитка, которая местами потрескалась, но в целом сохранилась удивительно хорошо. Коридор уходил прямо, без всяких ответвлений, а в самом конце виднелась ещё одна дверь.

Анакондыч направился в сторону двери, но на полпути остановился. Что-то в этом месте было не так. Возможно, из-за воздуха, который в этом месте был более сухим и холодным, или, может, тишина так на него действовала. Как бы то ни было, он ощущал странное напряжение. Несмотря на это, он всё же решил продолжить осмотр помещения.

Когда приблизился к двери, Семён заметил, что та была новее, с электронным замком, который, впрочем, давно не функционировал без электричества, но сама дверь была приоткрыта на несколько сантиметров.

— Что за фигня? — сказал вслух Паранюшкин, разглядывая устройство. — Зачем тут такая навороченная дверь?

На стене рядом с дверью он заметил металлическую табличку с надписью «Лаборатория 7. Доступ ограничен».

Он потянул дверь, и та неожиданно легко отворилась полностью. За ней оказалось очередное просторное помещение, похожее на лабораторию. Вдоль стен были расставлены столы с остатками какого-то оборудования, а по центру стоял здоровенный металлический стол с какими-то ремнями. Вокруг него Семён увидел несколько стоек с инструментами, многие из которых напоминали медицинские.

— Что же здесь делали? — сказал он вслух, медленно идя вглубь помещения.

В какой-то момент дверь за его спиной вдруг закрылась с глухим щелчком. Семён резко обернулся и бросился к ней, пытался открыть, но дверь оказалась заперта. Он дёргал ручку, тянул, толкал, стучал по ней, но ничего не помогало.

— Да что за хрень! — выругался он, ударив кулаком по металлической поверхности.

Он сделал глубокий вдох и попытался взять себя в руки. «Спокойно,» — сказал он себе. — «Должен быть другой выход».

Мародёр решил осмотреть лабораторию. Кроме основного помещения, здесь было ещё несколько дверей, ведущих в другие комнаты. Семён стал проверять каждую по очереди. Одна вела в небольшое хранилище с пустыми металлическими шкафами, другая — в комнату побольше, в которой он наткнулся на странное, непонятное оборудование. За третьей дверью снова оказался коридор с несколькими ответвлениями.

Следующие несколько часов Анакондыч занимался исследованием всего комплекса помещений. Вскоре он нашёл ещё несколько лабораторий, комнату, напоминающую операционную, и жуткое помещение, похожее на морг, в котором также стояли металлические шкафчики. Было ещё несколько комнат, в коих сохранились остатки мебели и, судя по всему, служили жилыми помещениями для персонала.

Но выхода, увы, он не нашёл. В каждом коридоре мужчина упирался в тупик, и приходилось возвращаться обратно к центральной лаборатории. Было там и несколько дверей, которые могли бы вести наружу или на другие уровни, однако они оказались либо заварены, либо заперты очень надёжно, так, что ни монтировка, ни отмычки не помогали.

— Чёрт! — в отчаянии воскликнул Семён, возвращаясь к двери, через которую попал в лабораторию.

Он в очередной раз попытался открыть её, использовал все известные ему приёмы, но та по-прежнему ни в какую не поддавалась. Полчаса Паранюшкин ковырялся с ней, но всё безуспешно. Он сел прямо на пол и прислонился спиной к стене. Глянул на часы — время было уже позднее. Если не удастся выбраться из бункера, то придётся ночевать здесь. От этой мысли ему стало не по себе, однако мародёр успокаивал себя тем, что в рюкзаке было достаточно воды и еды на пару дней, а также спальный мешок.

— Утром что-нибудь придумаю, — сказал он сам себе, пытаясь сохранять оптимизм.

Поскольку ночевать всё же придётся в бункере, Семён решил обустроиться в одном из жилых помещений, так как там была кровать, хоть и с ржавым каркасом и без матраса. Он расстелил спальный мешок и достал из рюкзака бутылку воды и пачку печенья.

Семён поужинал, после чего ещё раз перебрал в голове все возможные пути отхода. Возможно, он что-то пропустил, и, вероятно, есть какой-нибудь люк в полу или потолке, или потайная дверь, которая выведет его из этого проклятого места. Он решил, что проведёт ещё одно обследование, но уже утром на свежую голову и более тщательно.

После этих мыслей он выключил фонарь, с целью сэкономить батарею, и закрыл глаза. В тишине, которая воцарилась в помещении, он мог слышать стук собственного сердца. Постепенно усталость взяла своё, и Семён погрузился в беспокойный сон.

Когда Семён проснулся, то и не сразу понял, где он находится. На мгновение паника овладела им, когда мужчина открыл глаза и оказался в полной темноте. Но потом память вернулась, и он нащупал фонарь и включил его. На часах было уже 7:30 утра, хотя в этом месте, глубоко под землёй, понятие времени суток теряло всякий смысл.

Анакондыч проглотил ещё немного печенья, запил водой и принял решение отправиться на поиски выхода. Но теперь он уже более внимательно осматривал каждый сантиметр стен, пола и потолков, в надежде обнаружить скрытые двери или, может быть, люки.

К вечеру бывший уголовник вернулся к своему лагерю. Поиски не принесли никаких результатов, и тревога потихоньку начала нарастать. Семён ковырялся в рюкзаке, доставая оттуда все свои вещи, в надежде найти что-нибудь, способное выручить в данной ситуации. Небольшой топорик, компас, нож, верёвка, несколько химических источников света и батареи для фонаря, вот и всё его имущество.

— Может, попробовать высадить дверь? — размышлял он вслух, рассматривая топорик.

Но что-то подсказывало ему, что бронированную дверь бункера не одолеть обычным туристическим топориком. Можно было бы попытаться разрушить стену вокруг двери, но и здесь шансы были минимальны, ибо стены были из армированного бетона.

На третий день Семён начал экономить еду и воду. Ему пришлось разделить те запасы, что ещё оставались, с расчётом, чтобы их хватило ещё на три-четыре дня, надеясь, что за это время найдёт выход. Его настроение становилось всё мрачнее.

На четвёртый день Анакондыч услышал звук шагов во время разведки в одном из коридоров. Звук исходил откуда-то спереди. Паранюшкин остановился и прислушался. Это определённо был звук шагов, словно кто-то там ходит по коридору, двигаясь в его сторону.

— Есть тут кто? — крикнул Семён, всматриваясь в темноту.

Эхо его голоса отразилось от бетонных стен, но ответа не последовало. Когда эхо стихло, шаги тоже прекратились.

Семён быстро направился в ту сторону, откуда доносился звук, но никого не обнаружил. Коридор был пуст, как и все остальные помещения, в которые он заглянул.

— Показалось, наверное, — буркнул он, после чего направился в сторону своего убежища.

В тот же вечер, лёжа в своем спальном мешке, Семён в очередной раз услышал шаги. На этот раз они были ближе. Было такое ощущение, что кто-то ходит по коридору прямо за дверью его комнаты. Он вскочил, схватил фонарь и выглянул в коридор. Пусто.

— Эй там, покажись, — крикнул мародёр, вертя башкой так, что аж шея заболела.

Анакондыч постоял ещё минуту, вслушиваясь в тишину, затем вернулся в комнату и лёг, пытаясь уснуть.

На пятый день запасы еды подошли к концу. У Семёна оставалась только одна бутылка воды, которую он экономил, лишь иногда делая несколько глотков, чтобы избавится от сухости во рту. Голод становился всё сильнее, а вместе с ним росло и отчаяние.

На протяжении того дня бывший уголовник услышал шаги несколько раз. Каждый раз он бросался на звук, но никого не находил. А однажды ему показалось, что он увидел движение на периферии зрения, будто что-то метнулось за угол. Но когда он добежал до поворота, там никого не было.

— Походу я схожу с ума, — обречённо вздохнул он и прислонился спиной к холодной стене.

Ближе к вечеру он решил переместить свой лагерь в одну из лабораторий, которая казалась более защищённой. Там была только одна дверь, которую можно было забаррикадировать, и никаких окон или вентиляционных шахт, через которые мог бы кто-то проникнуть. Семён притащил несколько металлических шкафов и столов и соорудил баррикаду перед дверью, оставив лишь небольшой проход для себя, который он мог быстро закрыть.

Той ночью он снова слышал шаги. Они то приближались к его укрытию, то удалялись, словно кто-то бродил по коридорам, ища что-то.

На шестой день Семён почувствовал, что слабеет. Голод и жажда делали своё дело. Его движения становились медленнее, мысли путались. Он всё чаще ловил себя на том, что просто сидит и пялится в одну точку, не в силах сосредоточиться.

В тот день звуков было больше. Теперь это были не только шаги, но и другие звуки, странные шорохи и скрипы, словно кто-то перемещал предметы в соседних помещениях. Паранюшкин несколько раз выходил из своего укрытия, чтобы проверить, но всегда возвращался ни с чем.

Уже вечером у него закончилась вода. Мужчина лежал в своем спальном мешке, чувствуя, как пересохло во рту, как язык прилипает к нёбу. Он то засыпал, то просыпался в полубреду от каждого звука, реального или воображаемого.

В одно из таких пробуждений ему показалось, что слышит шёпот, словно кто-то стоял прямо за дверью его укрытия и что-то говорил. Семён не мог разобрать слов, но был уверен, что это человеческий голос.

— Кто там? — тихо спросил он, пытаясь подняться.

Шёпот прекратился. Мародёр на трясущихся ногах подошёл к двери и прислушался. Тишина, никаких шепотов или иных звуков. Он попытался отодвинуть один из шкафов, которые сам же и поставил как баррикаду, но сил почти не осталось, и ему пришлось потратить несколько минут на то, чтобы создать проход.

Выглянув в коридор, Семён увидел только привычную темноту. Его фонарь светил всё слабее, так как батареи уже садились. Он сделал несколько шагов и остановился, вслушиваясь в тишину. Ничего.

— У меня точно фляга свистит, — выдавил он и вернулся в своё укрытие, слишком измученный, чтобы восстановить баррикаду полностью.

На седьмой день Семён почти не вставал. Слабость была такой, что даже поднять руку требовало немало усилий. Его мучила жажда, голова кружилась, когда он пытался сесть. Он лежал, глядя в потолок и понимая, что без воды ему осталось жить день-два, не больше.

В тот день звуки стали постоянными. Теперь Паранюшкин слышал их даже не засыпая. Те же шаги, шорохи, шёпоты и голоса. Иногда ему казалось, что он видит движения в темноте, странные очертания, скользящие по стенам, силуэты на грани видимости. Но когда он пытался сфокусировать взгляд, всё исчезало.

Спустя ещё какое-то время Семён принял решение. Он достал из рюкзака нож и долго рассматривал его в свете фонаря. Другого выхода из ситуации он не видел. Никто не придёт на помощь, никто даже не знает, где он находится. Возможно, так будет правильно, лучше закончить всё быстро, чем умирать от жажды, медленно и мучительно.

Он приложил лезвие к запястью, ощущая холод металла на коже. Закрыл глаза.

И в тот момент всё изменилось.

Когда Семён открыл глаза, он обнаружил себя перед той самой дверью с электронным замком, через которую неделю назад попал в лабораторию.

Анакондыч отпрянул назад, не веря своим глазам. Как такое вообще возможно? Он огляделся и понял, что находится в том самом коридоре с кафельными стенами. Мужчина вылупил глаза от удивления и взглянул на часы, которые показывали время всего на несколько минут позже того момента, когда он впервые наткнулся на эту чёртову дверь.

Он поспешно проверил свой рюкзак. Как оказалось, все вещи были на месте, включая еду и воду, которые, насколько он помнил, давно уже закончились. Семён ощупал свою морду, сделал несколько резких движений руками. Всё было в норме, никаких следов той слабости и истощения, которые он чувствовал буквально минуту назад.

— Какого… — он не договорил, лишь отступил от двери еще на один шаг.

В тот момент Семён заметил что-то на стене рядом с дверью. Это была не просто табличка с надписью «Лаборатория 7». Под ней была ещё одна, только меньше размером, которую он до этого не заметил.

Мародёр посветил фонарём и прочитал надпись на ней: «Внимание! Экспериментальная зона психотропного воздействия. Вход только в защитном костюме класса А».

Паранюшкин от волнения аж вспотел. Он медленно сделал ещё один шаг назад от двери.

— То есть, это все было… глюком? — сказал он, вытирая пот со лба рукавом куртки.

Мужчина мигом вспомнил всё, что пережил за последние семь дней. Запертую дверь, бесконечные скитания по тёмным коридорам в поисках выхода, голод, жажду, странные звуки и видения. Но что же получается, ничего из этого не было на самом деле? Или всё-таки было?

Семён развернулся и быстрым шагом пошёл прочь от двери, назад к лестнице, ведущей на верхние уровни. Он не останавливался, пока не достиг выхода из бункера, где свежий лесной воздух наполнил его лёгкие, заставив его задохнуться на мгновение.

Продолжению быть. Уже совсем скоро.

– Хорошо, пусть проходит.

Она вошла в кабинет через несколько минут. Обычная девушка, лет двадцати пяти, ничего примечательного – русые волосы, собранные в пучок, среднего роста, негромкий голос. Единственное, что немного выбивалось, так это глаза, какие-то слишком светлые, почти прозрачные. Возможно, линзы, подумал я, сейчас многие их носят.

– Здравствуйте, меня зовут Алексей, я буду вашим массажистом, – произнес я заученную фразу, которую повторял по нескольку раз в день. – Как можно к вам обращаться?

– Вера, – ответила она, протягивая мне руку для пожатия.

– Раздевайтесь до нижнего белья и ложитесь на кушетку, я выйду на пару минут, – стандартная инструкция, которую давал всем клиентам.

Когда вернулся, она уже лежала на животе, лицом в специальное отверстие подголовника. Я включил спокойную музыку – обычно ставил что-то нейтральное, звуки природы, шум дождя или моря. В этот раз выбрал композицию с тибетскими чашами, что-то подсказывало мне, что клиентке нужно глубокое расслабление.

– У вас есть какие-то особенно напряженные участки? – спросил я, нанося масло на ладони и разогревая его.

– Спина. Между лопатками что-то не так, – ее голос звучал приглушенно через подголовник. – Уже несколько месяцев беспокоит.

Я начал с общих поглаживаний – стандартная техника для разогрева тела и первичного знакомства с мышцами клиента. Под пальцами ощущалась странная неоднородность тканей. Кожа Веры была чуть прохладнее обычного, но это нормально для разных людей. Что действительно настораживало – участок между лопатками. Там мышцы были не просто напряжены, они будто окаменели, сформировав плотный узел, которого мне раньше не приходилось встречать.

– Давно у вас такое напряжение? – задал я вопрос, начиная осторожно разминать этот участок.

– Не помню, – ответила она сонным голосом. – Кажется, с тех пор, как переехала в новую квартиру.

– И как давно это было?

– Три месяца назад.

Я продолжал работать, постепенно усиливая давление. Обычно клиенты расслабляются минут через десять-пятнадцать, но её тело оставалось напряженным. Более того, с каждым моим движением, направленным на эту странную область между лопатками, я ощущал, как мои собственные пальцы начинают неметь. Сначала списал это на усталость – всё-таки восьмой клиент за день. Но онемение усиливалось, а с ним пришло ещё одно ощущение.

Информация. Мои руки буквально считывали что-то с её кожи.

Знаете, массажисты часто говорят, что тело клиента может многое рассказать. Старые травмы, профессиональные привычки, даже психологические проблемы отражаются в мышцах. Но это было что-то другое. Сначала возникло ощущение чужого пространства – будто я прикасался не к человеческой спине, а к двери, за которой скрывалось что-то необъяснимое.

– Вы часто испытываете стресс? – поинтересовался я, пытаясь понять причину такого сильного напряжения.

– Как все, – она отвечала нехотя, односложно. – Работа. Жизнь.

Я продолжал массировать, но с каждой минутой становилось тяжелее. Холод от её кожи словно перетекал в мои руки, поднимаясь выше по предплечьям. А потом пришли образы. Сначала смутные, как отражение в мутной воде, но постепенно они становились всё чётче.

Квартира. Маленькая, типовая, старый дом. Странные пятна на потолке, которые расползаются каждую ночь, формируя непонятные узоры. Скрип половиц там, где никто не ходит. И постоянное ощущение присутствия кого-то за спиной.

Я моргнул, пытаясь отогнать наваждение. Откуда взялись эти картинки? Мне никогда не приходилось сталкиваться с подобным. Просто работа воображения, усталость, вечер пятницы – думал я тогда.

– У вас очень сильное напряжение, – произнес я. – Возможно, стоит пройти курс массажа.

– Думаете, поможет? – её голос стал глубже, с какой-то странной вибрацией.

– Обычно помогает.

Я продолжал работать, стараясь игнорировать нарастающий дискомфорт. Но когда дошел до этого странного уплотнения между лопатками, оно будто пульсировало под моими пальцами. А затем внезапно словно поддалось, как будто я нажал на потайную кнопку, и в очередной раз появились видения.

Квартира снова, но теперь я видел её отчётливее. Тёмный коридор, старые пожелтевшие обои, тусклая лампочка под потолком. Шкаф, заставленный фотографиями в рамках.

Я отдернул руки, так как не мог больше продолжать. Мой лоб покрылся испариной, а сердце колотилось так, словно я пробежал несколько километров.

– Что-то не так? – спросила она, не поворачивая головы.

– Нет-нет, всё в порядке, – солгал я, вытирая ладони о полотенце. – Просто немного устал. Сейчас продолжим.

Но когда снова коснулся её спины, уже не мог игнорировать происходящее. Каждое прикосновение к этой странной области между лопатками приносило новые образы, каждый страшнее предыдущего.

Ванная комната с потрескавшейся плиткой. Из крана капает вода – медленно, гипнотизирующе. Кап… кап… кап… В зеркале над раковиной отражается не только Вера, но и кто-то ещё – размытый силуэт, стоящий прямо за ней, так близко, что должен касаться её спины.

Я сглотнул ком в горле. Мои руки дрожали, но я продолжал работать, не в силах остановиться. Словно открыв этот странный портал между нами, я больше не мог его закрыть.

– Вы живёте одна? – вопрос вырвался сам собой.

Пауза.

– Считается, что да, – её голос изменился, стал ниже и глуше.

– Считается?

– Иногда мне кажется, что в квартире есть кто-то ещё.

Мои пальцы застыли на секунду, а затем продолжили движение. Профессиональная привычка, автоматизм.

– Наверное, соседи, – попытался я рационализировать. – В старых домах хорошая слышимость.

– Возможно, – она не стала спорить, но я почувствовал, как мышцы под моими пальцами напряглись ещё сильнее.

И снова хлынули образы. Теперь я видел её спальню. Узкая кровать у стены, на прикроватной тумбочке стопка книг, старый будильник с треснувшим стеклом. Ночь. Вера лежит, натянув одеяло до подбородка, и смотрит в потолок. Там, в темноте, что-то движется. Медленно, почти незаметно, но если присмотреться – можно различить силуэт человека, который ползет по потолку, постепенно спускаясь всё ниже.

Я резко отдернул руки, не в состоянии больше сдерживаться.

– Простите, мне нужно… – не закончив фразу, я выскочил из кабинета в коридор.

Дыхание сбилось, по спине тек холодный пот. Я прислонился к стене, пытаясь собраться с мыслями. Что происходит? Откуда эти видения? Может быть, я просто переутомился? Или подхватил какой-то вирус, и у меня жар с галлюцинациями?

Наташа выглянула из-за стойки администратора.

– Лёш, ты чего? На тебе лица нет.

– Всё нормально, – попытался я улыбнуться. – Просто голова закружилась. Сейчас пройдет.

Она посмотрела на меня с сомнением, но не стала расспрашивать. Я сделал несколько глубоких вдохов, умылся холодной водой в туалете и вернулся в кабинет. Нужно было заканчивать сеанс, просто довести его до конца и отпустить эту странную клиентку. А потом решать, что делать с тем, что я… увидел? Почувствовал? Даже не знаю, как это назвать.

Вера лежала в той же позе, не двигаясь. Я подошёл к кушетке, стараясь дышать ровно.

– Извините за небольшой перерыв, – выдавил я, возвращаясь к массажу. – Продолжим.

Теперь я старался избегать той области между лопатками, сосредоточившись на шее, плечах, пояснице. Но куда бы ни перемещались мои руки, везде ощущалось это странное напряжение, будто её тело было не из плоти, а из чего-то более плотного и холодного.

– Скажите, – её голос вдруг прорезал тишину, – вы ведь что-то видите, да?

Мои руки замерли. Сердце ёкнуло в груди.

– О чем вы?

– Когда касаетесь меня. Вы видите… его?

Я не знал, что ответить. Меня будто парализовало. Признаться в том, что действительно что-то видел?

– Я не понимаю, о чем вы, – солгал я, возобновляя движения.

– Врёте, – она не обвиняла, просто констатировала факт. – Все врут, когда сталкиваются с чем-то, чего не могут объяснить.

Её голос звучал спокойно, почти отстраненно, что делало ситуацию ещё более жуткой.

– Что с вами происходит? – наконец решился я спросить.

Пауза.

– Я не знаю. Это началось, когда переехала. Сначала просто ощущение присутствия. Потом звуки. Потом… – она сделала глубокий вдох. – Потом я стала его видеть. Сначала в отражениях, затем в темноте. А теперь он всегда рядом. Особенно ночью.

– Кто он?

– Не знаю. У него нет лица. Только… очертания.

Мои пальцы продолжали механически выполнять массажные движения, но разум был полностью сосредоточен на её словах.

– Вы обращались к врачу? – осторожно поинтересовался.

– Да. Психиатр выписал таблетки. Сказал, что это нервное истощение, парейдолия, склонность видеть образы там, где их нет. Но лекарства не помогают. Он всё равно приходит.

– А что он… делает?

– Ничего. Просто стоит и смотрит. Иногда касается моей спины, – она слегка вздрогнула под моими руками. – Здесь, между лопатками. Это единственное место, где я чувствую его прикосновения.

Я невольно отдернул руки от этого участка, к которому неосознанно вернулся.

– Может быть, вам стоит сменить квартиру? – предложил я самое логичное решение.

– Я пробовала. Ночевала у подруги, у родителей. Он приходит везде. Думаю, дело не в квартире, а во мне. Я как будто… приемник, настроенный на его частоту.

Её слова вызвали у меня мурашки. Я продолжал массаж, но теперь смотрел на неё совсем другими глазами. Психически больная? Возможно. Но откуда тогда эти видения, которые я получал через прикосновения? Неужели её безумие настолько заразительно, что передается через контакт?

– И что вы собираетесь делать? – снова задал я вопрос, заканчивая массаж поверхностными поглаживаниями.

– Не знаю, – она повернула голову, впервые посмотрев на меня через плечо. – Думала, может быть, массаж поможет. Знаете, расслабить тело, очистить ум.

– Боюсь, ваш случай требует другого специалиста, – я старался говорить мягко.

– Да, наверное, – она села на кушетке, прикрывшись простыней. – Но знаете, что странно? Когда вы касались того места между лопатками, он как будто отступил. Впервые за долгое время я не чувствовала его присутствия.

Наши глаза встретились, и я снова отметил эту необычную прозрачность её радужек. Казалось, можно увидеть, что творится у неё в голове, если присмотреться достаточно внимательно.

– Я закончил, – сказал я, отступая. – Можете одеваться. Я выйду.

В коридоре меня трясло. Что это было? Сумасшедшая женщина с больным воображением? Или что-то действительно преследует её, и каким-то образом я смог это почувствовать?

Когда она вышла из кабинета, одетая, с собранными волосами, то выглядела почти нормально. Только эти глаза – слишком светлые и пустые.

– Спасибо, – сказала она, протягивая деньги. – Было… полезно.

– Обращайтесь, – автоматически ответил я, хотя мысленно молился, чтобы она больше никогда не пришла.

– Обязательно, – она улыбнулась. – До встречи, Алексей.

Когда за ней закрылась дверь, я почувствовал огромное облегчение. Наташа уже собиралась уходить, остальные массажисты давно разошлись.

– Ты как? – спросила она, накидывая пальто.

– Нормально. Просто устал.

– Ага, – она кивнула. – Ладно, я пошла. Выключи свет, когда будешь уходить.

Оставшись один, я вернулся в кабинет, чтобы прибраться. Простыни нужно было сменить, протереть кушетку, расставить масла по местам. Обычная рутина, которая сегодня почему-то давалась с трудом. Руки всё ещё немного дрожали, а в голове роились образы, которые я получил от прикосновения к Вере.

Домой возвращался в состоянии оцепенения. Мозг отказывался обрабатывать произошедшее, списывая всё на усталость и разыгравшееся воображение. Но холод, который до сих пор ощущался в пальцах, был слишком реальным.

В квартире меня встретила тишина – жена с дочкой уехали на выходные к бабушке, я должен был присоединиться завтра. Сейчас я был благодарен за одиночество. Нужно было собраться с мыслями, понять, что делать дальше.

Под горячим душем немного отпустило. Логические объяснения стали выстраиваться сами собой. Переутомление. Эмпатия к клиентке с психическим расстройством. Возможно, у меня самого начинаются проблемы с психикой? Нужно больше отдыхать, меньше работать, может быть, сходить к психотерапевту.

Я лег спать, убеждая себя, что утром всё будет выглядеть иначе. Проблемы имеют свойство уменьшаться при дневном свете.

Но среди ночи проснулся от странного ощущения. Кто-то смотрел на меня. В темноте спальни различил смутный силуэт в углу комнаты. Сердце заколотилось, я потянулся к выключателю настольной лампы, но не успел его нажать.

Оно переместилось, быстро и неестественно. Только что было в углу – и вот уже рядом с кроватью. И теперь я мог различить его яснее. Очертания человека, но без деталей, будто набросок, сделанный углем. И там, где должно быть лицо – пустота.

Я не мог пошевелиться. Сонный паралич, подумал я. Это просто сонный паралич, ничего реального.

Оно наклонилось ко мне. В темноте я не мог разглядеть ничего конкретного, но ощущал его присутствие каждой клеткой тела. А потом почувствовал прикосновение – холодное, мертвенное – к своей спине, между лопатками. Точно там же, где было то странное напряжение у Веры.

Закричать не получилось. Голос застрял в горле. Я мог только лежать на боку, ощущая, как этот холод проникает глубже, распространяясь по телу, как зараза.

А потом пришли образы. Но теперь это были не чужие картинки, а мои собственные. Моя квартира, моя жизнь, но словно увиденная со стороны, глазами наблюдателя, который давно был здесь, просто я его не замечал.

Существо – теперь я понимал, что это не человек – убрало руку. Я услышал шелест, будто кто-то проводит пальцами по бумаге. А потом голос, не произнесенный вслух, а возникший прямо в моей голове:

«Теперь ты тоже видишь».

Когда я наконец смог пошевелиться и включил свет, в комнате никого не было. Но холод между лопатками остался, как и странное ощущение, что я больше не один. Ощущение, что теперь у меня есть постоянный спутник, невидимый для других, но предельно реальный для меня.

***

Прошло три недели. Я не видел Веру с того дня, но каждую ночь просыпаюсь с ощущением чужого присутствия. Иногда замечаю движение краем глаза, иногда – отражение в зеркале или в оконном стекле.

А вчера заметил, что кожа между лопатками стала чуть холоднее – там, где оно касается меня каждую ночь. И я знаю, что скоро стану таким же приемником, как Вера, и смогу передать это прикосновениями дальше.

Я уволился из салона. Не могу рисковать, касаясь других людей. Но оно каждую ночь показывает новые образы – других людей, других потенциальных носителей.

Сегодня ночью оно показало мне мою жену и дочь. И я понял – нужно действовать. Нужно найти способ остановить это, пока не стало слишком поздно.

Я записался на массаж. В другой салон, к другому массажисту. Может быть, у них получится изгнать это из меня, как я невольно начал изгонять его из Веры. Или, может быть, я просто передам эстафету дальше, сам того не желая.

Завтра у меня встреча с массажистом. И я не знаю, что произойдет. Знаю только, что холод между лопатками становится всё сильнее, а голос в голове всё отчётливее.

И он шепчет: «Прикосновения – это всё, что нужно. Простые, обычные прикосновения…»

Крылов остановил машину возле двухэтажного деревянного дома, почерневшего от времени. Ему не нужно было сверяться с адресом — у подъезда уже стояла машина «Скорой помощи» и милицейский «Москвич». Накинув шапку-ушанку и застегнув форменный полушубок, Виктор Степанович вышел из машины. Мороз мгновенно обжёг лицо, каждый вдох болезненно царапал носоглотку.

Поднявшись по скрипучей лестнице на второй этаж, он увидел криминалиста Анатолия Петровича, который уже колдовал над телом, и сержанта Игнатьева, бледного и растерянного, записывающего что-то в блокнот.

— Здравствуйте, товарищ старшина, — поприветствовал Крылова криминалист, не отрываясь от работы. — Та же картина, что и в предыдущих случаях.

Виктор Степанович подошёл ближе. На полу в луже запекшейся крови лежала женщина лет тридцати пяти. Домашний халат задран, горло перерезано, на запястьях характерные следы от веревки. Взгляд остекленевших глаз устремлен в потолок.

— Маргарита Алексеевна Соколова, тридцать шесть лет, работала кассиром в продуктовом магазине на улице Ленина, — доложил Игнатьев, заглядывая в блокнот. — Обнаружила соседка, Клавдия Ивановна, примерно час назад. Услышала странные звуки, потом тишину, забеспокоилась и постучала. Никто не открыл, а дверь оказалась не заперта.

— Время смерти? — Крылов обратился к врачу «Скорой», пожилому мужчине с седыми висками, который стоял в стороне, заполняя какие-то бумаги.

— Предварительно, около двух-трех часов назад. Точнее скажет судмедэксперт, — ответил тот, не поднимая глаз.

Старшина присел на корточки, внимательно разглядывая труп, стараясь не потревожить следы. На шее жертвы виднелся глубокий ровный порез, нанесенный явно острым предметом. Края раны аккуратные, без рваных краев, будто работал профессиональный хирург.

— Что с окнами и дверями? — спросил Крылов, поднимаясь.

— Дверь не взломана, окна закрыты изнутри, — ответил Игнатьев. — Либо она сама впустила убийцу, либо у него был ключ.

Виктор Степанович медленно обошел комнату. Типичная советская квартира: диван, покрытый коричневым пледом, сервант с хрустальными рюмками за стеклом, на стене — репродукция Шишкина «Утро в сосновом лесу», на комоде — черно-белые фотографии в рамках. Никаких признаков борьбы, кроме опрокинутого стула у обеденного стола.

— А что с отпечатками? — Крылов посмотрел на криминалиста.

— Как и в прошлый раз, товарищ старшина, — криминалист покачал головой. — Квартира стерильно чистая. Ни единого постороннего отпечатка. Кто бы это ни делал, он очень осторожен и методичен.

Крылов нахмурился. Эта деталь беспокоила его больше всего. Трое убитых за месяц, и никаких зацепок. Убийца не оставлял следов, выбирал жертв по непонятному принципу, и все убийства происходили в разных частях города. Первой жертвой была пенсионерка Зоя Николаевна Рябинина, которую нашли зарезанной в собственной ванной. Второй — молодой преподаватель музыкальной школы Сергей Валентинович Кротов, убитый в своей квартире. И вот теперь — кассир Соколова.

— С родственниками уже говорили? — Крылов взглянул на сержанта.

— Так точно. У нее только сестра в Москве, уже сообщили, — ответил Игнатьев. — По словам соседей, Соколова жила одна, была разведена, детей нет. Тихая, спокойная, ни с кем не конфликтовала.

— Как и все остальные жертвы, — тихо произнес Крылов.

Он подошел к окну и отодвинул тюлевую занавеску. За окном — черная морозная ночь, редкие огоньки фонарей, безлюдные улицы, укрытые снегом. Город казался вымершим. Где-то там, среди этих домов и улиц, ходит человек, который с хирургической точностью забирает жизни, не оставляя следов.

— Проверь, есть ли связь между Соколовой и другими жертвами, — распорядился Крылов, обращаясь к Игнатьеву.

***

Утро следующего дня встретило Крылова серым небом и колючим ветром, гоняющим по улицам снежную поземку. Невыспавшийся, с тяжелой головой после бессонной ночи, он сидел в своем кабинете в районном отделении милиции и просматривал материалы дела. Перед ним лежали фотографии всех трех мест преступления, заключения экспертов, протоколы допросов свидетелей.

В дверь постучали, и в кабинет вошел Игнатьев, держа в руках папку с документами.

— Товарищ старшина, я нашел связь между жертвами, — сержант положил перед Крыловым папку. — Все трое были свидетелями по делу Мальцева.

Виктор Степанович вскинул брови. Это меняло всё.

— Расскажи подробнее, — он откинулся на спинку скрипучего стула.

Игнатьев присел напротив и раскрыл папку.

— Мальцев орудовал в нашем районе в 1974-1975 годах. Зарезал десять женщин. Рябинина опознала его по фотографии — видела, как он выходил из подъезда одной из жертв. Кротов, тогда еще студент, заметил его у дома другой убитой. А Соколова… — Игнатьев перевернул страницу, — она была подругой одной из жертв и дала показания о странном мужчине, который ухаживал за убитой перед смертью. Описание совпало с Мальцевым.

Крылов задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Но Мальцев сидит в Ныробе. Откуда он мог узнать адреса свидетелей спустя столько лет?

— Это самое интересное, товарищ старшина, — Игнатьев достал из папки еще один лист. — Мальцев сбежал. Три месяца назад. Информация была засекречена, чтобы не создавать панику. Искали его по всей стране, но след простыл.

— И ты узнал об этом только сейчас? — Крылов нахмурился.

— Так точно. Я связался с колонией сегодня утром, когда обнаружил связь между жертвами. Они подтвердили побег, но отказались сообщать детали по телефону. Обещали выслать официальное уведомление.

Виктор Степанович тяжело вздохнул. Теперь всё складывалось. Мальцев вернулся, чтобы отомстить тем, кто отправил его за решетку. Но откуда он узнал, где они живут? Прошло почти десять лет, люди могли переехать, сменить фамилии.

— Сколько всего было свидетелей по делу Мальцева? — спросил Крылов.

Игнатьев перелистал документы.

— Семеро основных. Трое уже мертвы. Остаются еще четверо: Людмила Павловна Воронина, тогда работала медсестрой, сейчас на пенсии; Григорий Ефимович Лебедев, бывший водитель автобуса; Николай Анатольевич Бурцев, работал следователем, сейчас на пенсии; и Анжела Викторовна Крутова, была продавщицей в универмаге, сейчас работает на ткацкой фабрике.

— Нужно срочно установить наблюдение за всеми четырьмя, — Крылов поднялся из-за стола. — Я навещу Бурцева, займись остальными, организуй патрули возле их домов. И подготовь ориентировку на Мальцева. Если он в городе, мы должны его найти.

***

Виктор Степанович решил лично проверить, как обстоят дела с одним из свидетелей — бывшим следователем Бурцевым. Если кто-то и мог дать дельный совет по поимке Мальцева, так это человек, который когда-то его арестовал.

Бурцев жил в частном секторе, в старом бревенчатом доме на окраине города. Крылов припарковал УАЗик у покосившейся калитки и, увязая в снегу, прошел к крыльцу. Постучал. Никто не ответил. Постучал сильнее. Тишина. Неприятное предчувствие кольнуло под ложечкой. Он толкнул дверь — не заперто.

— Николай Анатольевич? — позвал Крылов, входя в темные сени. — Это участковый Крылов.

Ответа не последовало. Виктор Степанович расстегнул кобуру, достал табельный ПМ и осторожно двинулся вперед. В доме стоял полумрак — шторы задернуты, только тусклый свет проникал сквозь щели.

Крылов быстро осмотрел кухню — пусто, затем гостиную — тоже никого. Оставалась спальня. Дверь была приоткрыта. Он медленно толкнул ее стволом пистолета.

Бурцев лежал на кровати, уставившись в потолок стеклянными глазами. Горло перерезано тем же методичным движением, что и у предыдущих жертв. Но в этот раз убийца оставил «подарок» — на груди убитого лежала старая черно-белая фотография. Крылов, стараясь не прикасаться к телу, наклонился, чтобы рассмотреть снимок. На нем был запечатлен молодой Бурцев в форме старшего лейтенанта милиции рядом с человеком в наручниках — предположительно, Мальцевым.

«Четвертая жертва. Он ускоряется,» — подумал Виктор Степанович, доставая рацию, чтобы вызвать оперативную группу. Но прежде чем он успел это сделать, за его спиной раздался тихий скрип половицы.

Крылов резко обернулся, вскидывая пистолет, но в тот же миг сильный удар обрушился на его голову, и мир провалился в темноту.

***

Сознание возвращалось медленно, волнами. Сначала пришла боль — тупая, пульсирующая в затылке. Затем — ощущение холода и сырости. И наконец, понимание, что он не может пошевелиться — руки и ноги крепко привязаны к стулу.

Виктор Степанович с трудом разлепил веки. Он находился в каком-то подвале или погребе. Голые кирпичные стены, бетонный пол, единственный источник света — тусклая лампочка под потолком. Напротив него, прислонившись к стене, стоял человек.

Среднего роста, худощавый, с редеющими волосами, зачесанными назад, и острыми чертами лица. Обычное лицо, которое затеряется в толпе. Но глаза… холодные, оценивающие, внимательные, как у хищника.

— Сергей Данилович Мальцев, полагаю? — хрипло произнес Крылов, пытаясь справиться с головокружением.

— Собственной персоной, товарищ старшина, — Мальцев улыбнулся, обнажив неровные зубы. — Приятно познакомиться. Я наблюдал за вами. Вы настойчивый человек. Это достойно уважения.

Он оттолкнулся от стены и подошел ближе. В руке у него поблескивал охотничий нож с длинным лезвием.

— Зачем я здесь? — спросил Крылов, стараясь говорить спокойно. — Я не был свидетелем по вашему делу.

— Верно, — кивнул Мальцев. — Вы не из тех, кто упрятал меня в тюрьму. Но вы мешаете моему… назовем это восстановлением справедливости. А я не люблю, когда мне мешают.

Он начал расхаживать перед связанным Крыловым, поигрывая ножом.

— Знаете, что самое обидное, товарищ старшина? То, что я сидел за чужие преступления. Из десяти убийств, которые мне приписали, я совершил только четыре. Остальные — работа кого-то другого. Но никто не хотел меня слушать. Свидетели указали на меня, следователь Бурцев сфабриковал доказательства, и вот — пятнадцать лет в лагере.

— И поэтому вы решили убить всех свидетелей? — Виктор Степанович незаметно пытался ослабить веревки на запястьях, но они были завязаны крепко.

— Не только свидетелей, — Мальцев покачал головой. — Всех, кто был причастен к моему делу. Судью тоже навещу, но он в Москве, это напоследок.

Крылов лихорадочно соображал, как выбраться из этой ситуации. Нужно было тянуть время, разговорить Мальцева.

— Как вы их находили? Прошло столько лет, люди переезжают, меняют фамилии.

Мальцев усмехнулся.

— В этом мне помогли мои друзья на свободе. Они составили целую картотеку интересующих меня людей.

— И вы подготовились к побегу, — добавил Крылов.

— О да, — глаза Мальцева загорелись. — Три года планирования. Взятки охранникам, поддельные документы, явки, запасные укрытия. Но главное — цель. Цель придает сил, товарищ старшина.

Мальцев подошел еще ближе, наклонился к лицу Крылова.

— Знаете, что самое интересное? Я ведь действительно не убивал тех шестерых женщин. В Вязниках был другой убийца, и он до сих пор разгуливал на свободе. Возможно, вы с ним даже были знакомы.

— О чем вы говорите? — нахмурился Виктор Степанович.

— Тот, кто по-настоящему убил тех женщин, имел доступ к материалам следствия. Он знал, как я действую, и повторял мой почерк. Но у него были свои особенности, которые следствие предпочло игнорировать. Например, он всегда оставлял тела в определенной позе — руки на груди, ноги вместе, как в гробу. А я, — Мальцев усмехнулся, — я был не так аккуратен.

— И кто же это был, по-вашему? — спросил Крылов, продолжая попытки ослабить веревки.

— Думайте сами, товарищ старшина. Кто имел полный доступ ко всем деталям расследования? Кто мог замести следы? Кто получил повышение после моего ареста?

Виктор Степанович почувствовал, как мурашки прошлись по затылку. Он знал только одного человека, который подходил под это описание.

— Бурцев? Следователь, который вел ваше дело?

— Бинго! — Мальцев театрально взмахнул ножом. — Николай Анатольевич Бурцев. Образцовый советский следователь днем и кровавый маньяк ночью. Он использовал меня как козла отпущения. А когда я начал говорить, что невиновен во всех убийствах, меня объявили шизофреником и пытались отправить на принудительное лечение. Спасло только то, что экспертиза признала меня вменяемым.

Крылов не верил своим ушам. Это звучало как бред сумасшедшего. Но что, если в этом бреду есть доля истины? Что, если Бурцев действительно был убийцей?

— Если вы говорите правду, почему не обратились в прокуратуру с апелляцией? Зачем убивать невинных свидетелей?

Мальцев рассмеялся — сухим, лающим смехом.

— Вы правда думаете, что система признала бы свою ошибку? Следователь-убийца — это же скандал на всю страну! Нет, товарищ старшина, справедливость приходится вершить самому. Эти «невинные» свидетели отправили меня гнить в лагере на пятнадцать лет. А Бурцев… — он сжал рукоятку ножа так, что костяшки пальцев хрустнули, — Бурцев получил орден и повышение.

— И сейчас вы планируете убить меня, — констатировал Крылов.

— Вы проницательны, — Мальцев склонил голову набок. — Но не сразу.

Он отошел к деревянному столу в углу подвала и начал перебирать какие-то инструменты. Крылов усилил попытки освободиться. Одна из веревок, кажется, начала поддаваться.

— Где мы находимся? — спросил он, чтобы отвлечь Мальцева.

— В подвале дома Бурцева, — ответил тот, не оборачиваясь. — Ирония, не правда ли? Вы умрете в доме человека, который на самом деле заслуживал наказания больше, чем я.

— Вас найдут, — Крылов почувствовал, что веревка на правом запястье ослабла. — Милиция уже ищет меня.

— Конечно, найдут, — согласился Мальцев, поворачиваясь к нему с ножом и плоскогубцами в руках. — Когда я закончу свое дело и покину город. А может, и страну. У меня есть контакты за границей, знаете ли. Жизнь в лагере многому учит.

Он подошел к Крылову и наклонился к его лицу.

— Но прежде чем я уйду, я хочу, чтобы вы кое-что узнали. Кое-что, что мучило меня все эти годы. Правду о том, почему Бурцев выбрал именно меня в качестве козла отпущения.

Мальцев отложил плоскогубцы и достал из кармана пожелтевшую фотографию.

— Видите эту женщину? Это моя бывшая жена, Ирина. Красивая, не правда ли? Бурцев был в нее влюблен. Ухаживал за ней, когда мы еще были женаты. А потом я застал их вместе и избил Бурцева до полусмерти. Он затаил обиду. И когда начались убийства, увидел шанс отомстить.

Крылов смотрел на фотографию молодой женщины с грустными глазами и понимал, что, возможно, в словах Мальцева есть доля правды. Но это не оправдывало его собственных преступлений.

— Даже если Бурцев подставил вас, это не дает вам права убивать невиновных людей, — твердо сказал Виктор Степанович.

— Невиновных? — Мальцев поднял брови. — Все они виновны. Рябинина лгала под присягой, что видела меня у дома жертвы, хотя я в тот день был в командировке в Муроме. Кротов «опознал» меня, хотя в показаниях сначала описал совсем другого человека. А Соколова… она была любовницей Бурцева и делала всё, что он говорил. Они все заслужили свою судьбу.

Мальцев убрал фотографию и снова взял нож.

— Но довольно разговоров. Пора приступать к делу.

В тот момент наверху раздался стук. Кто-то барабанил в дверь дома.

— Товарищ Крылов! Вы здесь? — донесся приглушенный голос.

Это был голос Игнатьева. Крылов открыл рот, чтобы крикнуть, но Мальцев молниеносно прижал нож к его горлу.

— Тихо, — прошипел он. — Или я перережу вам глотку прямо сейчас.

Виктор Степанович замер. Мальцев напряженно прислушивался к звукам наверху. Через минуту шаги удалились — Игнатьев, не получив ответа, ушел.

— Видите, как мне везет? — Мальцев убрал нож от горла Крылова. — Судьба на моей стороне. Она знает, что я вершу правосудие.

Он отошел к столу, повернувшись спиной к пленнику. Виктор Степанович, воспользовавшись моментом, рванул правую руку. Веревка поддалась, и рука оказалась свободной. Теперь нужно было действовать быстро и бесшумно.

Пока преступник возился со своими инструментами, Крылов лихорадочно развязывал левую руку. Затем, стараясь не шуметь, наклонился к веревкам на ногах.

— Знаете, товарищ старшина, — Мальцев продолжал говорить, не оборачиваясь, — я долго думал, как поступить с вами. Вы не были причастны к моему делу, но вы мешаете мне завершить мою миссию. Поэтому я решил…

Он обернулся и застыл, увидев, что Крылов освободился и уже поднимается со стула. На лице Мальцева отразилось удивление, сменившееся яростью. Он бросился вперед с ножом наперевес.

Виктор Степанович, еще не до конца пришедший в себя после удара по голове, едва успел уклониться. Нож просвистел в миллиметре от его лица. Крылов отпрыгнул назад, но споткнулся о стул и упал на спину. Мальцев навис над ним, занося нож для смертельного удара.

В тот миг наверху снова раздался шум. Теперь это был не стук, а звук разбитого стекла. Кто-то вламывался в дом.

— Милиция! Всем оставаться на местах! — раздались голоса.

Мальцев на мгновение отвлекся, и этого хватило Крылову, чтобы перекатиться в сторону и вскочить на ноги. Но убийца быстро опомнился и снова бросился на него. Виктор Степанович перехватил руку с ножом, они закружились в смертельном танце, стукаясь о стены подвала.

— Ты не выйдешь отсюда живым, мент, — прорычал Мальцев, пытаясь вырвать руку. — Я тебя зарежу, как свинью.

Крылов не отвечал, экономя силы. Он чувствовал, что слабеет — сказывались и удар по голове, и часы, проведенные связанным.

Они врезались в стол, инструменты с грохотом посыпались на пол. Мальцев, воспользовавшись моментом, рванулся вперед и полоснул ножом. Лезвие разрезало рукав полушубка Крылова и оставило глубокую рану на предплечье. Виктор Степанович вскрикнул от боли, но не ослабил хватку.

Наверху уже слышались тяжелые шаги — милиция обыскивала дом. Мальцев, понимая, что время на исходе, удвоил усилия. Он был сильнее, чем казался на первый взгляд, — годы в лагере закалили его.

Крылов начал отступать, чувствуя, что проигрывает эту схватку. Спиной он уперся в стену — дальше отступать было некуда. Мальцев торжествующе улыбнулся и занес нож.

В тот момент дверь в подвал распахнулась, и на лестнице показался Игнатьев с пистолетом в руках.

— Стоять! Бросить оружие! — крикнул сержант.

Мальцев на мгновение замер, глядя на Игнатьева, потом перевел взгляд на Крылова и… улыбнулся. Не дожидаясь реакции милиционеров, он резко развернулся и бросился к маленькому окошку в дальнем углу подвала.

— Стой! — Игнатьев прицелился, но не выстрелил — Крылов находился на линии огня.

Мальцев ударил ножом по стеклу, разбив его, и начал протискиваться в узкий проем. Крылов, превозмогая боль, бросился за ним, но убийца уже наполовину выбрался наружу.

— Не уйдешь, — прохрипел Виктор Степанович, хватая Мальцева за ноги и пытаясь втащить обратно.

Но в ту же минуту снаружи раздался выстрел. Тело Мальцева дернулось и обмякло. Крылов отпустил его ноги и в изнеможении опустился на пол.

Через несколько секунд в подвал спустились еще несколько милиционеров, среди них — начальник районного отдела, майор Семенов.

— Виктор Степанович, вы живы! — он подбежал к Крылову. — Скорую, быстро!

Виктора Степановича вывели из подвала и усадили в машину «Скорой помощи». Пока медики обрабатывали его рану, он рассказал начальству всё, что узнал от Мальцева о Бурцеве.

— Мы проверим эту информацию, — пообещал Семенов. — Если в словах Мальцева есть хоть доля правды, мы поднимем старые дела и пересмотрим их.

***

Прошло три недели. Виктор Степанович Крылов сидел за своим столом в отделении милиции и перечитывал отчет о результатах расследования. После тщательной проверки слова Мальцева частично подтвердились. В архивах нашлись доказательства того, что Бурцев действительно манипулировал показаниями свидетелей и, возможно, сфабриковал часть улик против Мальцева.

Однако подтвердить или опровергнуть, был ли сам Бурцев причастен к убийствам, не удалось — слишком много времени прошло и слишком мало осталось улик. Дело было передано в областную прокуратуру для дальнейшего расследования.

Крылов отложил папку и подошел к окну. За стеклом падал легкий снег, укрывая город белым покрывалом. Зима в Вязниках продолжалась, но кровавая череда убийств прекратилась. Город постепенно возвращался к нормальной жизни.

Виктор Степанович смотрел на снег и думал о Мальцеве. Был ли он действительно невиновен во всех преступлениях, которые ему приписывали? Или это была изощренная ложь убийцы, пытающегося оправдать свою месть? Правда навсегда осталась похороненной вместе с Бурцевым и Мальцевым.

Но одно Крылов знал наверняка: где-то глубоко в архивах КГБ и прокуратуры лежат папки с документами, которые могли бы пролить свет на всю эту историю. И, возможно, когда-нибудь правда все же выйдет наружу. А пока… пока надо жить дальше и охранять покой города, который едва не стал ареной кровавой вендетты.

Виктор Степанович взглянул на часы. Его смена заканчивалась, можно было идти домой. Он надел полушубок, шапку, взял планшет с документами и вышел из кабинета, тщательно заперев дверь.

На улице его встретил колючий снег и морозный ветер. Крылов поднял воротник и зашагал по заснеженной улице, стараясь не думать о том, что где-то в недрах советской бюрократической машины может храниться еще не одна страшная тайна, подобная той, что едва не стоила ему жизни.