На следующий день я с самого утра пошел к Вике домой. Подолбившись в дверь минут пять, я понял, что в квартире никого нет, никого, кроме, возможно, запертого в дальней комнате за грязной дверью, мальчишки. Я уже и не знал, чему из того что он мне говорил можно верить. Может быть это просто трудный ребенок, который сочиняет все эти свои небылицы для того чтобы привлечь чужое, ну, или в данном случае мое, внимание? Я этого не знал, как не знал и того, может ли он действительно убить кого-то. Вообще, по-хорошему, это было совсем не мое дело, я просто пришел за телефоном, а остальное меня никак не касалось. Я хотел так думать, пытался заставить себя думать так, а не иначе.

Так и не достучавшись, я вернулся домой, включил рацию и вышел на балкон где связь была получше.

- Саша, ты здесь? – спросил я в эфир и отпустил кнопку. Несколько секунд пришлось ждать.

- Ты не сказал прием. – с улыбкой в голосе, отозвался мальчишка. – Я слышал, как ты стучал, но я не могу открыть, а мама ушла в монастырь, нууу не в монастырь, а в церковь, то есть. Так что приходи часам к двенадцати. Идет? Прием.

Я прикусил указательный палец на рации и ненадолго задумался. Чувство что меня на что-то разводят, не покидало меня со вчерашнего дня, но я даже представить не мог, на что можно было меня таким способом развести. Как-то глупо и бессмысленно все это было.

- Антон, - позвал мальчишка. – Ты здесь? Прием.

- Я здесь, - отозвался я. – Приду к обеду так что готовь мой телефон. Прием.

- Я буду тебя ждать. Конец связи.

Рация, щелкнув, стала выдавать сплошной белый шум, и я сделал ее тише. В пачке оставалось всего четыре сигареты. Надо будет зайти купить, да и отдать должок; как-никак все-таки на кону была моя репутация.

Вытряхнув сигарету из пачки, я закурил, но почти сразу потушил сигарету и бросил ее в пепельницу. Мне было как-то не по себе, я чувствовал себя обманщиком. Я ведь не собирался строить из себя доброго дяденьку, болтать там с кем-то, успокаивать или дать себя потрогать. Я ведь не какой-то педофил, в конце-то концов. Мне просто нужен был мой телефон и ничего больше. И как я вообще мог его там забыть? А еще хвалюсь своей памятью.

Я перекусил йогуртом перед тем как выходить; аппетита совсем не было. Прикупив в магазине две пачки сигарет про запас, я сразу же отдал долг и теперь оставалось только забрать телефон.

Поднявшись на второй этаж, я подошел к двери и долго собирался с духом. Я уже хотел было постучать, но за спиной что-то грохнуло и от неожиданности я подскочил на месте. Повернувшись, я увидел дряхлую бабку с разноцветным платком на голове, в черной юбке и в вязаном бежевом свитере. Покачивая связкой ключей, она направилась к лестнице.

- Здравствуйте. – коротко кивнул я ей. Но женщина ничего не ответила, только как-то странно на меня посмотрела и покачала головой.

Может быть это был последний судьбоносный знак, который посылала мне Вселенная? А может просто бабка пошла в магазин за кефиром и пряниками, и Вселенная была здесь совершенно не при чем? Так или иначе, но я сделал вид что не заметил этого последнего, слишком уж жирного намека на тонкие обстоятельства. Я постучался в дверь и сделал от нее два шага назад.

В квартире послышался какой-то шум, до меня донеслись размеренные шаги, и я приготовился. Половицы поскрипывали при каждом невидимом шаге за дверью. Щелкнул замок, и Вика приоткрыла дверь.

- Антон? – уставилась она на меня ошарашенно. – Я тебя не ждала. У меня тут…

- Да я вообще-то по делу, - признался я. – Впустишь?

Вика закусила губу, раздумывая, пускать меня или нет, но все же любопытство похоже взяло верх над ее осторожностью, и она пропустила меня в квартиру. Закрыв за мной дверь, она повернулась ко мне и выжидающе на меня посмотрела.

- Тут вот какое дело, - оглядываясь по сторонам, начал я. – Всю квартиру уже перерыл, но никак не могу найти телефон. Ты не могла бы посмотреть у себя на кухне? Я, наверное, положил его где-нибудь и забыл.

- Телефон? – переспросила она. – Да нет, вроде нигде не видела. Я сегодня с утра только на кухне прибиралась.

Как же, прибиралась она, подумал я про себя, а сам лишь улыбнулся. Я знал, что ее не было с утра до самого обеда, она лгала мне прямо в глаза и даже не заикалась. Но козыри все равно были на руках у меня, а не у нее.

- Посмотри на холодильнике, мне кажется я его там положил.

- Ладно, я посмотрю, но если на холодильнике его нет, то на кухне его точно нигде быть не может.

- Хорошо. – кивнул я и остался стоять в коридоре пока Вика ушла на кухню. Как только она скрылась за углом, я тут же развернулся к грязной двери, присел и достал ключи от квартиры. Но дверной замок оказался не таким примитивным как мне бы хотелось, такую дверь просто так было не открыть. Мне потребовалось меньше двух секунд чтобы оправдаться в собственных глазах. Я поднялся на ноги твердо зная, что буду говорить в случае если дело дойдет до суда. Да и не было в общем-то тут ничего криминального, подумаешь, выбил ногой дверь.

Я отошел на пару шагов и с размаху врезал по двери, прямо под круглой деревянной ручкой. Появился небольшой зазор между косяком и дверью, но дверь все еще держалась в проеме.

- Что там происходит?! – донесся с кухни Викин голос. Она выскочила в проход и увидела, как я, отступив на шаг, снова врезал по двери ногой. Дверь распахнулась настежь, громко ударилась о стену и отыграла обратно. Оттолкнув ее плечом, я вошел в комнату.

Это была обычная детская. Белые шторы и занавески, раздернутые, были завязаны в узлы и через пластиковое окно без ручки на оранжевый пол комнаты падал яркий солнечный свет. Кровать стояла справа, ближе к окну, у самой стены, где были установлены старые чугунные отопительные батареи, которые зимой должны были греть ноги ребенку. Возле кровати лежали деревянные кубики и набор домино. В комнате было всего две розетки и на одной из них была заглушка, а ко второй было подключено зарядное устройство для радиостанции, самой рации видно не было. Больше в комнате не было ничего. Она была просторной, но какой-то пустой. Никакого ребенка я не увидел.

- Ты, придурок больной! – крикнула Вика, появившись в дверях и я, повернулся к ней. Мальчишка стоял прямо у двери. Еще бы чуть-чуть и она бы его задела, но он похоже знал, что делал и стоял вплотную к ней, так чтобы никто кроме меня его не увидел. Вика из-за двери его видеть не могла, а я, находившись в комнате, видел прекрасно, и даже не знаю, плохо это или хорошо. Лучше бы, наверное, было, если бы я видел немного поменьше.

Мальчишка, прятавшийся от матери возле двери, был бы обычным восьми или десятилетним пацаном… да только не выглядел он как обычный восьми или скольки там летний пацан. Выглядел он как сбежавший из нацистского лагеря, ребенок-калека. Футболка тряпкой висела на его костлявых плечах, ноги спички, выглядывавшие из широких труб черных шортов, были до того тоненькими что страшно было представить, как он вообще с помощью них передвигается. Если бы я поднял у него футболку на животе, я наверняка бы увидел выпирающие ребра. Но даже без этого мне хватало на что посмотреть. Волосы, его сальные черные волосы уходили ему за спину, и Бог его знает какими длинными они там у него были. Похоже Вика не стригла его уже несколько лет. Его огромные серые глаза навыкате, бегали по моему лицу, с жадностью впитывая новый образ, мальчишка буквально поедал меня глазами.

Вика уловила мой взгляд и дыхание у нее сбилось и замерло.

- Не подходи к нему, – прошептала она и сделала шаг назад. – Ты не знаешь, что делаешь.

- Это твой сын? – спросил я, посмотрев на нее. – Этот ребенок твой сын Саша?

Она вздрогнула, словно я влепил ей пощечину и, отступив еще на шаг, прислонилась спиной к стене. В глазах у нее стояли слезы. Я перевел взгляд на ребенка.

- Ну привет, Сашка. – сказал я и улыбнулся ему. Он робко улыбнулся мне в ответ и вытащил из-за спины телефон.

- Я ничего не трогал, можешь проверить. – сказал он и протянул его мне.

- Нет! – вскрикнула вдруг Вика и мы с мальчишкой синхронно вздрогнули. – Пожалуйста, не прикасайся к нему. – простонала она. – Не прикасайся к нему, Антон. Он превратит тебя в страшное, не прикасайся!

- Мама шутит. – улыбнулся мальчишка и, проковыляв ко мне, сам вложил мне в руку телефон и своей холодной ручонкой загнул мои пальцы чтобы он не выпал. И ничего больше. Он отошел к своей кровати, уселся на нее и с вызовом посмотрел на свою мать. Вся в слезах, та сидела у стены и переводила растерянный взгляд с меня на мальчишку и обратно. Я стоял с телефоном в руке, миссия была вроде как выполнена, только вот слишком много я здесь увидел, чтобы молча взять и уйти. Что-то внутри меня надломилось от одного лишь вида выпирающих через футболку, плеч мальчишки, ярость поглотила меня целиком и в какой-то момент я потерял контроль.

Я положил телефон в карман и решительно подошел к Вике.

- Ты, больная коза, у тебя совсем крыша поехала?! – крикнул я ей прямо в лицо и, схватив за руку, потащил в комнату. Она заорала белугой и стала что есть силы выпутываться из моих рук. Я тащил ее и не давал вырваться. Тогда она впилась зубами мне в руку. Мне пришлось перехватиться; взять ее за шкирку и волочить по полу.

- Полиция! – кричала она. – Спасите! Убивают!

- Ори громче, дура. – обронил я. – Пусть приедут и оценят какой концентрационный лагерь ты здесь устроила.

Мои слова на нее не подействовали, и она продолжала орать благим матом. Уложив ее посреди комнаты на спину, я прижал ее руки к полу. Она дергалась и извивалась подо мной как змея на сковородке. Пыталась плеваться, но лицо ее сводило судорогой ужаса и у нее ничего не получалось.

- Ну? – выпалил я, посмотрев на мальчишку. – Ты что, решил, что вправду можешь убить человека своей тоненькой ручкой? Прикоснись к ней, к этой сумасшедшей, это у нее крыша поехала, а не у тебя.

Девушка брыкалась и извивалась подо мной и с каждой секундой удерживать ее становилось все сложнее. Она уже исцарапала мне все руки, а мальчишка все не решался к ней подойти.

- Ну чего ты сидишь?! – взревел я и он вдруг заплакал.

- Антон, маме больно – сквозь слезы произнес он вся моя ярость, вся моя ненависть, появившиеся из ниоткуда вдруг разом пропали.

Я растерянно взглянул на заливавшуюся слезами Вику и медленно отпустил ее руки. Она кажется этого даже не заметила и продолжала лежать на полу и плакать. Ее тело билось в истерических конвульсиях, и она похоже не могла остановить слез. Мальчишка не выдержал этого зрелища и бросился к ней.

- Мама. – прокричал он и накрыл ее своим невесомым тельцем.

В какой-то момент мне показалось что он действительно ее убивает. Глаза у Вики выпучились, она в немом ужасе разинула рот и губы ее побелели. Она вцепилась ногтями в деревянный пол; ногти, с треском пробили краску и вонзились в дерево.

Не теряя времени, я схватил мальчишку за тощие плечи и принялся отрывать его от Вики, но она, вдруг, резко села, оттолкнула мои руки и обняла ребенка. В глазах ее все еще стоял ужас, но она прижимала его к себе и при этом смотрела куда-то мимо меня.

- Мама, я же говорил тебе что все прошло. – сказал Саша. – Мам, ну я же говорил.

- Прости меня, прошептала Вика, глядя в никуда, в пустоту за моей спиной. – Прости, я не могла, я не могла поверить. Мне было страшно сынок. Мне было очень страшно.

Наконец взгляд ее обрел осмысленность и лицо скривилось. Она разрыдалась и на этот раз, похоже не от страха.

Проснувшись ближе к обеду, я мысленно прокрутил в голове вчерашний нелепый случай, который почему-то так меня напугал. Было ли это действительно так страшно, как я воспринял, или это была какая-то паническая атака? Мне не часто приходилось болтать с детьми в эфире, точнее вообще не приходилось, а с такими как тот, что мне попался, я не общался даже и в живую. Бррр. Даже вспоминать о нем было как-то страшновато. В конце то концов, мало ли какие шизофреники могут попасться в жизни. На каждого не напугаешься.

После того как заправил кровать, я умылся и вместо того чтобы опять драть десны щеткой, решил избавиться от запаха из рта, просто добавив себе в кофе немного ванилина.

За окном стоял солнечный день и на игровой площадке толпились подростки. Я стоял на балконе, смотрел вниз и доставал сигарету из пачки, когда вдруг сами собой в голове всплыли вчерашние слова мальчишки.

Когда будете выбирать зубную пасту, постарайтесь не смотреть в сторону кассы, сказал он. И к чему это вообще было? С чего это я должен бы был смотреть куда-то, когда покупаю зубную пасту? Бред полнейший. Хотя немного и жутковато, конечно.

Докурив, я проветрил балкон и стал собираться. Нужно было купить туалетной бумаги, бутылку «Domestos» и пару тюбиков злополучной зубной пасты. От бутылки-другой пива, я бы тоже сейчас не отказался, поэтому, денег взял с собой, на всякий случай побольше.

До гипермаркета я дошел меньше чем за десять минут. Ухватив на входе желтую пластиковую корзинку, я отправился курсировать между стеллажами. Назойливые слова мальчишки все еще крутились у меня в голове, когда, запихав в корзину все что мне было нужно, я остановился перед полкой с зубными пастами.

«Постарайтесь не смотреть в сторону кассы. Идет?»

Не знаю зачем, наверное, из какого-то обострившегося чувства самосохранения, я поставил продуктовую корзину позади себя, так чтобы она в случае чего не помешала бы мне бежать в ту или другую сторону. Сделал я это не задумываясь, просто на всякий случай, так же как все мои знакомые сплевывают и стучат по дереву. Повернувшись к тюбикам, я быстро, почти не глядя схватил одну мятную, вторую с прополисом и тут же повернулся в сторону кассы. Ничего не произошло. Люди топились, проходили мимо и никто на меня не набросился, никто даже не посмотрел в мою сторону. Не произошло абсолютно ничего.

Улыбнувшись своей детской наивности и дремучести, я протянул руку к корзинке, и кто-то оттолкнул ее в сторону.

Я даже не успел ничего понять. Женщина в синих джинсах и черной блузке рухнула прямо передо мной, запнувшись о мою корзину и зацепив меня туфлей за руку. Ее продуктовая корзинка с грохотом упала рядом и по полу растеклось что-то красное.

Две бутылки темного пива, которые я положил на самое дно, выскользнули и раскололись о белый кафель. Пена, как и полагается, растеклась во все стороны.

Ошеломленный, я как сидел, так и остался сидеть, с выпученными глазами и ошарашенным взглядом.

Напряжение, копившееся с утра, выплеснулось неожиданно даже для меня самого; взглянув на тюбики пасты в своей руке, я вдруг дико захохотал. Подоспели сотрудники магазина и помогли женщине подняться. Она похоже серьезно ушиблась и выглядела растерянной и огорченной. И, что меня вконец доконало – она вдруг стала передо мной извиняться.

Ну а я? Я все никак не мог прекратить хохотать. Давился слюной и смотрел то на женщину, то на тюбики пасты.

- С головой все нормально? – буркнул подоспевший охранник. Выглядел он совсем не дружелюбно и, наверное, навалял бы мне если бы не камеры под потолком.

- Простите меня, пожалуйста, сама не понимаю, как так получилось. – заламывая руки, извинялась женщина. Темные кудри у нее на голове сбились в кучу, а лицо зарозовелось от стыда. Я бы не дал ей и тридцати пяти, да только мешки под глазами портили все впечатление и прибавляли ей лишний пяток. Но в тот момент я, конечно же, об этом не думал. Я был занят тем как бы наконец прекратить смеяться.

Совладав, наконец, с приступами истерического хохота, я пару раз глубоко вдохнул. Только немного успокоившись, я решился заговорить. К этому моменту вокруг нас собрались уборщицы, два охранника и трое работников магазина в зеленых рубашках.

- Не надо, - сказал я, стараясь сдержать неуместный хохот. – Я сам виноват. Это я вас не заметил.

- Ну заплатить-то все равно придется. – заметил охранник.

- А я разве куда-то убегаю? – спросил я, повернувшись к нему. – Сейчас все и оплачу.

Как оказалось, выплатить полную сумму за себя и за женщину, которой я так подло поставил подножку, я не смог. У нее в корзине было несколько банок с вареньем и бутылка кетчупа. Это именно они и растеклись красными неаппетитными лужами по белому кафелю.

Но нас все же отпустили под мое честное слово. Я мелькал в этом магазине чуть ли не каждый день, так что кассирши знали меня в лицо. Видимо какая-никакая, а все же репутация у меня здесь была.

- Да уж, - пробормотал я, выходя из магазина. Женщина с пакетом в руке вышла следом за мной. Она все еще выглядела растерянной и виноватой. Я же остался без пива и еще был должен магазину. Такого хорошего начала дня, да и вообще, отпуска, я и припомнить не мог.

- Знаете, мне так неловко, - продолжала все нудить женщина. – Я обязательно верну вам деньги, давайте мы сейчас ко мне заедем, я вам деньги верну и угощу чаем?

- Чаем? – переспросил я. Вообще то я не слушал, думал о своем: сводил в уме дебит и кредит.

- Тут недалеко. Пять минут идти. У нас сегодня пирог со щавелем, горячий еще.

- Со щавелем? – покосился я на женщину, которая, ростом, похоже не дотягивала мне даже до подбородка, но которая все же сумела обо что-то запнуться. «– Ну ладно, я согласен», - сказал я. – Но я только попью чай. Никаких денег.

- Отлично. – просияла она и меня аж немного передернуло. Я и сам то конечно не люблю быть должником, но, чтобы так маниакально настаивать на том чтобы самой вернуть надуманный долг? Среди людей хватает филантропов, что сказать. И к тому же, щавелевый пирог, есть щавелевый пирог. Я его, наверное, лет десять уже не ел, с тех пор как съехал от родителей.

Дом этой маньячки и вправду оказался совсем недалеко, в неприглядном двухэтажном здании, неподалеку от учебного медицинского корпуса. Тут еще рядом была городская больница, так что район можно было бы считать благополучным. Только вот дом этот времен крепостного права, был совсем тут не ко двору.

Пока я держал пакеты, женщина открыла дверь. Толкнув бедром пару раз, она все же сумела справиться с замком и забрала у меня свой пакет.

- Вика. – протянув свободную от пакета руку, сказала она.

- Антон. – пожал я ей ладонь и, как-то само собой в голове вспомнилась реклама жвачки. Наше знакомство на лестничной площадке выглядело немного нелепым, если не сказать больше.

- Ну что, вы пройдете? – спросила она и отняла свою руку.

- А? Ну да, конечно, - кивнул я. – Пирог со щавелем и все такое. Только денег чур не предлагать.

Двухкомнатная квартирка, в которой жила Вика, оказалась совсем убогой. Потолок был весь в потеках, обои в коридоре, отклеившись поверху, скрутились в продолговатые рулончики и на обратной их стороне видны были кусочки отвалившейся штукатурки. Полы были деревянные, крашеные в темно-оранжевый, ни одного ковра в квартире не было. В комнате, что служила залом, был только старый обшарпанный диван да подставка для телевизора, самого же телевизора у Вики не было. Дверь в спальню была закрыта и ей, во время потопов, видимо больше всего досталось; потеки пропитали дерево, выглядело оно так, словно прогнило насквозь, страшно было представить, что творилось внутри комнаты. Мне стало жаль эту женщину, но, как и любой, кто оказался бы на моем месте, я сделал вид что все нормально, что лучше и быть не может.

Умыв руки, мы уселись за стол. Пирог со щавелем и вправду оказался вкусным, таким, каким я помнил его с детства. За чаем мы разговорились, Вика даже дала мне сфотографировать листочек с рецептом пирога, который, я, конечно же никогда в своей жизни не испеку. Обычная человеческая вежливость. Иногда людям не хватает тепла и, если можно придумать как его дать, я это делаю как умею. Не очень хорошо, но хоть как-то.

Провожая меня, Вика вышла в подъезд и поболтала со мной пока я курил.

- У тебя такая красивая кожа, зачем ты куришь? – спросила она меня.

- Не знаю, - пожал я плечами. – Дурак, наверное.

- Да не «наверное». – сказала она и улыбнулась. Я затушил сигарету о кроссовок и бросил в литровую банку с плавающими в воде окурками. Вика протянула мне мой пакет с покупками.

- Будешь мимо проходить, заходи в гости. – крикнула она, когда я спускался. Я махнул рукой, наперед зная, что вряд ли зайду к ней когда-либо еще. В душе она была хорошенькой и скромной девочкой, к тому же, по разговору, похоже, еще и умной. Но даже в свои годы она оставалась просто девочкой, а я в свои все еще был мальчишкой и ничего хорошего у таких как мы получиться бы все равно не могло. Я жил своей мечтой о том, чтобы однажды разбогатеть, а она жила какой-нибудь другой, своей. Кажется, у каждого из нас были свои планы на жизнь и вряд ли он совпали бы. Иногда лучше, наверное, просто ничего не предпринимать, оставить все как есть.

Решив, что день все равно пошел коту под хвост и к компьютеру я сегодня уже вряд ли подойду, я гулял с пакетом по городу до самого вечера. Это был мой отпуск, мои правила, мои мысли, моя меланхолия.

Вернулся я в седьмом часу только лишь для того чтобы полюбоваться с балкона закатом. В тишине я стоял на балконе с сигаретой в зубах и с тюбиком зубной пасты. То надавливая на него, то отпуская, я считал свое сердцебиение и смотрел на тот красный круг, который медленно закатывался за горизонт, составленный из крыш высоток и офисов. Солнце ушло, а я все еще стоял с потухшей сигаретой во рту и с тюбиком пасты.

Я включил рацию только когда разделся и увалился на кровать. Позвав в эфире кого-нибудь поболтать, я положил рацию у подушки и закрыл глаза. Я не думал, что дождусь чьего-нибудь ответа, но все же дождался.

- Эй, Анон, ты что ли? – прохрипел кто-то в эфире, и я открыл один глаз. – Еще здесь? Прием!

Я протянул руку, взял рацию и ответил:

- Ага, здесь, Петрович. Прием.

Из наших вечерних переговоров о Петровиче я знал только две вещи наверняка: он водил маршрутку и любил строить скворечники. Все остальное мной (и не только мной, но и другими) подвергалось сомнению. Уж слишком часто Петрович попадался на вранье.

- Чот наших никого не слыхать, - прохрипел он в эфире. - Чо там такое на проводах случилось? Прием!

- Отдыхают люди, наверное, – сказал я и перевернулся на другой бок. – Я вот тут тоже, спать собираюсь. Прием.

- В восьмом то часу? – хохотнул Петрович в рацию. – Ну ладно, давай, давай, не буду тебя отвлекать от такого важного дела. Спокойной ночи. Овер.

- Спокойной, Петрович. – ответил я и, приподнявшись, поставил рацию на подзарядку. Включенными их ставить на питание, конечно не следует, но сейчас мне было как-то фиолетово, просто хотелось закрыть глаза и наконец-то вырубиться. Я уже был в полудреме, когда рация тихонько зашипела и из динамика послышался голос.

- Антон, вы здесь?

По голосу я сразу узнал его, этого вчерашнего мальчишку. Приподнявшись на кровати, я смотрел на рацию и не решался ее тронуть. Признаться, мне было страшновато.

- Ваш телефон. – сказал мальчишка и в эфире снова наступила тишина.

Мысль настигла меня внезапно. Ведь действительно, я гулял весь вечер, потом еще черт знает сколько сидел на балконе и за все это время телефон у меня ни разу не зазвонил, не завибрировал и вообще не подавал признаков жизни.

Я сунулся в джинсы, но в карманах его не оказалось. Тогда, в надежде что я сунул его в пакет, я вскочил с кровати, но замер, только лишь коснувшись ногой пола.

Откуда этот маленький ублюдок знал про телефон? Он что, следил за мной весь день или…

- Вы забыли его у нас дома, – опять, словно читая мои мысли, прошептал из динамиков мальчишка. – Он у меня в комнате. Я его не включал, честно.

Я подошел к рации и, вынув ее из гнезда питания, поднес к пересохшим губам. Меня, мягко говоря, совсем не обрадовала мысль о том, что этот маленький чудик был совсем рядом, наверное, прямо за моей спиной пока я уплетал пирог со щавелем. Я уже знал где он сидит, я видел ту дверь, за которой…

- Твою ты мать. – прошипел я, прижимая рацию к голове. Значит Вика и есть его мать? Шизофрения ведь передается по женской линии? Что будет если я и вправду решусь войти в этот дом еще раз? В конце то концов, у меня же был никакой не флагман американский, а обычный корейский середнячок, можно было бы и забить на него. Правда ведь?

Неадекватное чувство страха парализовало меня, я видел какой-то инфернальный ужас в том, чтобы просто прийти к знакомой девушке в квартиру и получить от ее сына мобильник, который я у них забыл.

Наконец, справившись с собой, я зажал на рации кнопку.

- Привет, - произнес я как можно более дружелюбно. - Я совсем забыл, как тебя зовут. Не подскажешь? Прием.

- Саша. Прием.

- Ага, Саша. Слушай, а ты не мог бы отдать телефон маме? Пусть она отнесет телефон в полицию, я его там и заберу. Прием?

- Нет, - резко ответил мальчишка. – Я хочу тебя увидеть, что тут плохого? Хочу поговорить с тобой хоть немного, пожалуйста, просто поговорить с другим человеком. Скажи мне что ты придешь. Хорошо? Прием, прием, прием.

- Саша, я… не знаю, как тебе объяснить, - запинаясь, проговорил я. – Но у меня есть своя жизнь вообще-то. Ты сможешь отдать телефон маме? Скажи мне - да или нет? Прием.

- Не знаю, - ответил мальчишка и хлюпнул носом. – Мне кажется, что, если ты все-таки не придешь, я убью свою маму. Понимаешь? Я задушу ее той ниткой из жалюзи. Я уже устал жить в одной комнате и знать, что где-то снаружи живете вы, ходите там по улице и радуетесь небу. Ты должен мне помочь. Помоги мне. Конец связи.

п.с. Тапками прошу не зашвыривать так как пишу, можно сказать, онлайн и могу допускать ворох ошибок. Но конструктивная критика приветствуется. Писать буду стараться каждый день.

Внимание!!! 18+

График выхода - одна глава в неделю Всего 12 глав. Ссылка на первую часть:

https://author.today/work/30964

Да, вот такой вот я противоречивый: то глотки режу, то сопли пускаю. Но пусть лучше так, чем делать выбор в пользу чего-то одного.

Перед глазами встали, с мясом, с болью выдернутые из памяти, женщина с детьми, качающиеся на лёгком, пропитанном ароматами цветов и сочной травы, ветерке; пепелище с его неповторимым, приторным запахом; и я, вышвырнув интеллигентскую мягкотелось из головы, решительно рыкнул:

- Согласен. Пошли. Мужика я положу.

Поднялись, прикидывая, как умнее взять тех двоих в клещи. Неожиданно Николай, словно ни к кому не обращаясь, сказал:

- Как же мне это не нравится… Ну вот что мы за существа такие, раз по-людски поступать не можем, а только в книгах про это читаем?.. Пошли, Витя! Взрослый на мне, и не спорь! Ты лучше со своей зверюгой от других неожиданностей подстрахуй и молодого в горячке не угробь.

Я равнодушно пожал плечами. Может так и лучше… В конце концов план именно его, мой номер второй.

Обходили мы тех двоих, как и условились, по широкой дуге, каждый со своей стороны. Не смотря на отсутствие подготовки к совместным действиям, на огневую позицию вышли одновременно, без задержек. Перед нами открылась интересная картина: мужчина и парень, разобрав один из многочисленных небольших завалов, сидели на провонявшей смертью земле, увлечённо что-то рассматривая.

Николай сходу, одним выстрелом, уложил старшего; прицелился во второго. Я тоже навёл «мурку» на младшего и громко, но спокойно приказал:

- Руки вверх. Иначе рядом с ним ляжешь.

Молодой дёрнулся, резко обернулся ко мне с каким-то безумным, перекошенным от ненависти пополам со страхом лицом; увидел дуло ружья, стоящую рядом со мной Зюзю и тихонько, обречённо, завыл.

Пока Николай подходил к нему, я рассматривал лицо этого человека. Узкогубое, тонконосое; глаза бесцветные, неживые, со сжавшимися в иголку зрачками. Одежда, как и у нас – неновая, но в довольно запущенном состоянии, неряшливая.

Парень без движения, сгорбившись, не мог отвести взгляда от медленно приближающегося к нему добермана. Словно кролик на удава смотрит.

Рядом с ним лежал автомат Калашникова. Странное оружие в наши дни, присмотрелся – в довольно приличном состоянии. Интересно, где взял? Возле трупа мужика лежал точно такой же. Что же, возьму на заметку.

- Что, сволочь, страшно? – буднично, без злобы или угроз в голосе начал подошедший вплотную дядька. – Ложись мордой на землю, руки в стороны.

Молодой проигнорировал. Не из бравады или ложной самоотверженности. Из-за шока.

Увесистый пинок в бок привёл его в чувство. Пленник непонимающе дёрнул головой, вскинул с удивлением глаза – словно мы только что не пришли, а материализовались перед ним; затем зацепился взглядом за труп своего спутника, вязко лежащим на земле в луже собственной крови. Я тоже на него посмотрел.

Оказывается, Николай стрелок вполне себе. Точно в сердце попал, и это почти навскидку.

- Лёг, сволочь! – приклад ощутимо ударил парня по спине. Он охнул. – Мордой в землю, руки в стороны! – хлёсткий, отработанный подзатыльник буквально швырнул тело в требуемое положение. – Витя, подойди!

Не отводя ружья от пленника, выполнил просьбу.

- Подержи, - мне в руку ткнулось дядькино ружьё. Дождавшись, пока я заберу его, он сел на спину молодого и сноровисто связал ему за спиной руки его же собственным брючным ремнём.

Потом был тщательный, с беглым прощупыванием швов одежды, обыск; однако ничего такого, что могло бы нам навредить, не было.

- Позорник! – не удержался от презрительной усмешки я. – Даже ножа нет. Совсем вы тут расслабились…

- И не говори, - поддакнул Николай. – Посмотри, над чем это они так чахли?

Ходить никуда не пришлось, как и особо разыскивать. Беглого осмотра хватило, что заметить небольшую тряпичную сумку, краем выглядывающую из-под трупа и стремительно меняющую свой бежевый цвет на кровавый. Подошёл, выдернул, измазав в тёплой, вязкой субстанции пальцы, открыл. Что тут? Тряпки какие-то, футболка, снова сумочка размером с некрупный несессер. Открыл, поворошил пальцем содержимое, и не удивился.

- Тут золото и прочие цацки, Коля. Немного или наоборот, много – не знаю. Навскидку грамм пятьдесят.

У дядьки дрогнули желваки.

- Зубы есть?

Бр-р-р-р! Сразу вспомнились Еленины сокровища. Захотелось швырнуть находку на пол, как словно заскочившего на руку паука. Но делать я этого, разумеется, не стал, а снова покопался в драгоценностях.

- Нет.

- Ф-фух… - Николай свободной от удерживания парня рукой вытер пот со лба. – А то, знаешь, бывают умельцы… Слышал я про таких.

- Знаю. Не будем развивать тему.

Между тем доберман подошла к лежащему и тщательно обнюхала его.

- Он плохой. Он пахнет смертью и, - груды сожжённых человеческих тел там, в одном из дворов. В незахороненном виде.

Интересно, как она разобралась? Как по мне, тут всё печёной человечиной провоняло. Хотя, о чём я… у ушастой нос - произведение искусства, она и не такое может.

Коля не мешал подруге. Напротив, очень внимательно следил за её действиями и, по окончанию, спросил:

- Он из тех, кто напал на местных?

- Р-р-р-р.

- Видишь, мальчик! – дядька переключился на парня. – Наша собачка утверждает, что ты здесь уже гостевал с дружками. И я ей верю, потому что она не ошибается, и потому что, если с ней спорить – она яйки в два счёта откусит.

Проговаривая медленным, уверенным тоном эти слова, он извлёк из кармана складной нож, раскрыл его и, покрутив в руках, словно любуясь отражением солнечных лучей на полированном лезвии, продолжил беседу.

- Прежде чем мы начнём вести конструктивный диалог, я хочу, чтобы ты знал мою жизненную позицию. Нам так проще консенсус найти будет.

Понимаешь, у меня есть жена, дочь и внучка. Они хорошие, добрые люди, и слабые в придачу. Женщины, что возьмёшь… Так вот, я не хочу, чтобы им в жизни повстречалось такое вот говно, как ты и твои дружки. И я сделаю для этого всё, что в моих силах и даже больше. И обязательно добьюсь результата, чего бы мне это не стоило. Ведь желания, те самые, заветные, должны исполняться, иначе зачем тогда всё это? Ты со мной согласен?

Парень в ответ пытался что-то ответить, но Николай с силой вжал его голову в землю. Потому вместо ответа слышалось лишь бульканье.

- Я ещё не закончил говорить. Сыночка, тебе известно, что такое методы форсированного допроса в полевых условиях? Нет? Грустно. А мне известно. Я это в армии проходил, когда срочную в Войсках Дяди Васи тянул. Ещё при Союзе. Нам ознакомительную лекцию читали; в общих чертах, конечно, без тонкостей. А потом на сверхсрочной, во время заварушки одной, и проверить теоретические познания пришлось на живом человеке, пока по пересечённой местности на югах носились... Почти сорок лет назад это было, но память у меня хорошая, не жалуюсь...

В доказательство он даже процитировал:

«…Пленные являются важнейшим источником получения сведений о противнике (особенно офицерский состав). Через них можно установить численность, состав группировки и вооружение противника, нумерацию его частей, характер укреплений, политико-моральное состояние войск и другие сведения, - это… как его… ага! Вот! - Допросы пленных бывают краткие (первичные) и полные. Краткий допрос производится (если позволяет обстановка) командирами РДГ по вопросам, непосредственно их интересующим и необходимым для выполнения поставленной им задачи.»

- Ты извини, - закончив декламацию армейской инструкции, душевно продолжил дядька, - практики давно не было… Но не переживай, сейчас закроем этот пробел. Конечно, непрофессионально получится, на любительском уровне, ну да ничего – тебе хватит.

Пленник в ужасе дёрнулся раз, другой и убедившись, что вырваться не удастся, снова глухо завыл в землю. Похоже, он не до конца осознавал происходящее.

Я напрягся, поняв, что сейчас начнёт происходить.

- Зюзя, пойди, пожалуйста, осмотри дорогу, - не надо ей на это смотреть. Ни к чему.

- Нет, - ответ разумной был категоричен. – Я должна увидеть это, чтобы понять вас. Я должна…

Ушастая сидела неподалёку от лежащего парня и сидящего на нём Николая и жадно, сузив глаза, всматривалась в происходящее. Под кожей у неё заиграли канаты сухих мышц, уши внимательно торчат; пасть, не смотря на жару, сжата. Лишь подрагивающая верхняя губа, периодически обнажающая мощные, белые зубы, портила всю красоту добермана.

- Зюзя! Иди! – впервые я позволил себе повысить голос на спутницу.

- Не-е-ет!!!

Взрыв в мозге был такой силы, что руки непроизвольно сжали голову, выронив оба ружья, словно могли загасить этот эпицентр ада. Ноги покосились, я упал на колени. Начался приступ.

Не знаю, каким чудом удалось не потерять сознание. До подзабытого Ничто было совсем рукой подать. Мир исчез, заполнив своё место болью.

Наверное, я закричал. А может быть и нет, может, это мне всего лишь привиделось. Как же не вовремя! Хотя это всегда так, остальное самообман. Для боли времени у здравомыслящего человека вообще нет. Никогда. Потому её можно лишь принять как незваную гостью и вечно учиться терпеть.

Муки, раздирающие череп изнутри, слегка ослабли и мне кое-как удалось различить озабоченный голос дядьки:

- Что с тобой?!

- Но-о-ор-ма-льно… - с глухим, отнимающим все силы утробно-горловым сипением в голосе, ответил я. – Сей…час пройдёт. Сей…час… сейчас…

- Витя, извини…, я не хотела, - меня обдало теплом и нежностью, как тогда, ночью в беседке. Стало легче, понемногу начало возвращаться зрение. – Прости, я глупая собака… Я сейчас уйду…

Просветление наступило как-то резко. Я стоял на коленях, до боли сжав голову руками. Оружие валялось на земле, Николай по-прежнему сидел на пленном, тревожно глядя в мою сторону. Зюзя стояла рядом, уткнувшись головой в моё плечо.

- Что с тобой? – теперь уже требовательно повторил свой вопрос Коля, вызвав у меня приступ мелкого, хихикающего смеха.

- Это, хи-хи, приступ после ранения, хи-хи… Что-то там с нервами, хи… Не переживай, с умственным здоровьем всё у меня в порядке, хи-хи-хи… Просто, когда ты предложил свою помощь, хи-хи, я раздумывал, будешь ли ты обузой, хи-хи. А обузой вышел я. Глупо получилось, - нервные смешки наконец-то окончились. - Уже всё, я в порядке.

Дядька с большим сомнением посмотрел мне в лицо.

- Да-а, - протянул он. – Досталось же тебе, парень… И часто так?

- Теперь уже нет. Первое время – почти постоянно.

Коля задумчиво покачал головой, пленник попытался в это время дёрнуться, но мощный удар в затылок успокоил его.

- Рожа у тебя сейчас – чисто покойник. Зелёный весь, в слюнях… Сочувствую.

- Спасибо, - буркнул я, недовольный такими сравнениями. Хотя против правды не попрёшь, чего обижаться? – Долго меня корёжило?

- Нет. Как твоя зверюга к тебе подбежала – сразу успокоился. И это, очки подбери, упали…

- Угу… Давай делом заниматься, - и к доберману, – Оставайся. Чёрт с тобой…

«Это что же получается? – буравчиком завертелась в голове, - Зюзя может наносить ментальные удары? Полезное умение… Надо будет разобраться» …

Между тем Николай, устроившись поудобнее, начал допрос.

- Фамилия. Имя. Отчество.

-Позин. Андрей Андреевич, - выплёвывая набившуюся в рот землю, с трудом выдохнул парень.

- Где живёшь?

- На хуторе…

Удар в голову. Звонкий, выверенный. Даже я прочувствовал.

- На каком хуторе? – допрашивающий был само спокойствие.

- Ну… этом… - пленный спиной ощутил повторно заносимую над его головой руку и заверещал. – Я не знаю названия! Погорельцы там изначально жили! Я покажу!!!

- Покажешь. Но потом. Сколько человек, кроме тебя, проживает?

- Шестеро!

Я и понять ничего не успел, когда молниеносный взмах ножа отсёк парню две трети уха, а свободная рука дядьки вдавила в уже влажную от пота, слёз и прочих жидкостей естественного происхождения, голову дико орущего парня.

- Уфр…Я-э-э… А-у-у!..

- Врать не хорошо. За каждую ложь ты будешь лишаться первые три раза мягких частей тела, потом по пальцу. Собачке ведь тоже разнообразие в питании нужно: и хрящик, и косточку погрызть…

Зюзя фыркнула, но возмущаться не стала, зло глядя на извивающегося пленного, ирреально красневшего свежей раной вокруг оголённого ушного отверстия. Хорошо хоть у Коли мозгов хватило обрезок для пущего эффекта разумной не бросать, чтобы слопала. С ушастой станется и разозлиться за такие шутки.

- Двенадцать или тринадцать! Девять мужиков и три бабы… Не надо больше, пожалуйста! Не на-а-до… - заплакал Андрей. – Я всё скажу! Всё!!! Мамой клянусь!

- Не надо клясться, лишнее это. Нам вполне достаточно твоего слова, если оно честное. Ты же больше не будешь дядю обманывать? – ласково, человечно ободрил пленника Николай.

- Нет! Нет. Нет… - судорожно забормотал лежащий, изо всех сил кивая в подтверждение свих слов. Каждый кивок оборачивался ударом лица о землю, но он, похоже, этого не замечал. Кровь из разбитого носа, губ, уха смешалась с почвой, придавая ему грязный, и в тоже время жуткий вид. – Не буду… Спрашивайте, пожалуйста…

- Ну хорошо, - вздохнул допрашивающий. Ему явно, как и мне, было не по себе от этой процедуры. Однако выбор отсутствовал. Приходилось терпеть. – Как далеко отсюда до вашего хутора?

- Километров двенадцать по дороге, не сворачивая. Через лес и поля – не знаю. Не ходил. Там старая тропинка, заросла уже.

- Кто главный? Сколько лет?

- Дядя Дима, хозяин… Лет пятьдесят ему…

- Посты, секреты, наблюдательные пункты, вооружение?

- Нет ничего… Действительно нет… - нож уколол Андрея в шею. – Клянусь! Клянусь, что нету!!! Клянусь!!! Ни наблюдательных постов, ни паролей!

Острое лезвие временно оставило в покое пленного. Он завизжал.

- Это правда! Правда! Оружие у всех одинаковое – калаши! Торгаши привезли!

- Ну, допустим, я тебе верю, - дядька впал в глубокую задумчивость. – Допустим! – выделил он именно это слово. – Тогда расскажи мне, сыночка, зачем вы тут людей поубивали?

Пленный снова стал извиваться, надеясь неизвестно на что; бессильно сучил ногами.

- Я ни при чём… Это не я… Я никого не убивал…

- Обманывает, - услышал я мнение спутницы и полностью с ней согласился. – От него пахнет старой кровью и смертью.

- Он врёт, Коля.

- Я знаю. Что же ты так, сыночка…

Нож снова блеснул на летнем солнышке. На землю упало второе ухо.

- Следующей станет твоя нижняя губа, - сообщил допрашивающий. – Почему же ты тупой такой?!

Андрей снова пытался нам что-то сказать с полным ртом земли. В ожидании, пока проплюётся, мы втроём молча смотрели на этого молодого недолюдка, каждый по-своему… Николай – с отеческой печалью в глазах, я – с брезгливостью, Зюзя… а вот тут сказать сложно. Самое подходящее определение – как аристократка на дерьмо.

- Повторяю вопрос, - дядька почти наклонился к голове пленного, громко и внятно проговаривая каждое слово в окровавленные отверстия. – Зачем вы поубивали тут людей? Если до тебя дошло, о чём тебя спрашивают – скажи: «Да». Если не дошло, я повторю. С ножом совместно. Мне не тяжело. Мягких тканей у тебя ещё много.

По телу лежащего прошла судорога.

- Д-д-да… Я расскажу… Но это не я… - Андрей начал истерично, совсем не напоказ, заливаться слезами, неровно подёргивая заросшим небрежной щетиной кадыком и жмуря глаза…

…Пленный говорил долго, сбивчиво, несвязно. За это время он действительно лишился нижней губы, из-за чего его речь стала весьма шепелявой, и двух пальцев. Против обещания, Коля их отрезать не стал, только сломал. С хрустом, с омерзением, под пробирающий до мозга костей вой парня.

Однако общую картину происшедшего составить удалось.

В одном из ненаселённых пунктов, неподалёку от этого посёлка, постепенно собралась разношёрстая компания из любителей выпить и побездельничать. Верховодил в ней некий дядя Дима, погорелец, озлобленный на весь мир за свои неудачи мужик. Когда становилось совсем плохо – шли работать по соседним поселениям. Копали, убирали, носили – за что получали оговоренную плату. Затем уходили в запой. Как в эту компанию попал пленник – не интересовались. Без надобности нам его биография.

Несколько раз коммуна люмпенов пыталась нахрапом отжать у наиболее богатых соседей самогон и еду, однако получали достойный отпор. До смертоубийства дело хоть и не доходило, но злоба на жирующих на «трудовом человеке» уродов копилась исправно.

Кто знает, как долго бы это продолжалось, но четыре дня назад к дяде Диме приехали какие-то торгаши, явно знакомые предводителю ранее. Подогнали калаши, патроны к ним, много алкоголя, таблетки с наркотой. Последние, по-видимому, глубоко запали в душу пленнику, потому что он даже в полуизуродованном состоянии сладко вспоминал: «Ух и колбасило!!! А я ещё полстакана самогоночки принял – и как молодой Бог…».

Выпив и проглотив, толпа решилась посчитаться с соседями. Выбор пал именно на этот посёлок как на самый богатый. Все знали, что в городе у них три точки постоянные с наркотой и бухлом. Кучеряво живут, суки! Кто предложил наказать зажравшихся – он не помнил. Ему было хорошо, весело и адреналин переполнял кровь.

Более всего пугало в рассказе Андрея то, что он до сих пор ненавидел покойных. За хорошую жизнь, за то, что спали на чистых простынях, за то, что похмельем не мучились по утрам.

Наверное, он не до конца в этом виноват. На момент начала эпидемии сколько ему было? Лет десять? Одиннадцать? Что он хорошего видел? Для таких вот, как он, убийство и грабёж – обыденная часть жизни. Воспитан парень так. Продукт своего времени - законченный моральный урод.

…Грабить шли весело, как на праздник. С выпивкой, с песнями, некоторые даже в пляс пускались, чтобы успокоить взвинченный организм. Местные даже по началу не поняли, что происходит. Повысыпали из дворов. А потом началось…

Андрей не помнил, кто выстрелил первый. Сразу перебили мужчин; женщин, детей и стариков согнали вместе. Дядя Дима отобрал троих; женщину и двух её ребятишек из самой богатой семьи посёлка. Сначала потребовал выдать все накопления по-хорошему, и перепуганная мать сразу указала на два тайника в доме. Нашли золотишко, немного серебра. Но этого ему показалось мало. В устрашение предводитель велел подвесить их на дерево за ноги, надеясь, что несчастная ещё что-нибудь вспомнит.

Нашли самогон, опять выпили. Приняли по таблетке – совсем хорошо стало. Куражу захотелось.

Собрались было обыскать дома, забрать что подороже и уйти, но тут один из увязавшихся с ними купцов о чём-то пошептался с главным и тот решил проучить буржуев, чтобы другие не жмотились. На глазах у оставшихся в живых жителей, мигая залитыми спиртным и дурманом глазами, начал пытать висящих…

Как они кричали… Именно это привело парня в сознание, заставив трезво оценить масштабы происходящего. С его слов, он хотел убежать, однако главный заставил отметиться в кровавой забаве всех. «Чтобы чистеньких не осталось!» - раза четыре, заново переживая воспоминания прошлого и ужас реальности, повторил пленник. Затем после проверки выданных тайников, расстреляли и остальных. И в этом деле тоже непричастных среди грабителей не осталось.

Окончательно протрезвев, начали мародёрить. Гребли всё. Драгоценности, отдавали предводителю для последующей делёжки, а остальное складывали за посёлком, у дороги, чтобы потом вывезти. Нашли и маковую вытяжку или, по-старому, опий экстракционный. Купцам отдали на реализацию. У них по вене никто не гуляет.

Именно тогда он со своим приятелем и сумели припрятать немного украшений, на чёрный день в укромном углу при в ходе в один из домов.

Окончив сбор трофеев, налётчики сообща, из чисто животного страха, решили спалить тут всё к чёртовой матери. И тела, и дома. Снова выпили, стараясь забыться, и пьют по сию пору. Только вот Андрейка с товарищем на свою беду решили проведать тайничок, да вляпались… «Жаба подвела, - плакал пленник. – Ведь видели же, что кто-то тут побывал, мертвецов прикрыл. Дураки…».

…За время рассказа Николай постоянно задавал мелкие, уточняющие вопросы; акцентировал нюансы, и я с удивлением отметил, что дядька постоянно перепроверяет слова Андрея, ловит его на неточностях. Ловко… Но особенно он зацепился за торгашей.

- Откуда они приехали? На чём?

- Не знаю… На бусике стареньком, сером…

- А говорят как? «Шокают», «Акают», «Окают» или «Гэкают»?

Снова нудное:

- Да не знаю я… Как мы… На русском...

- Выглядят как?

- Да как все… я на них внимания не обращал…

- Ну, хорошо… Как этих торгашей найти?

- Не знаю, с ними дядя Дима якшается. Но они к нам сегодня утром снова приехали, ещё бухла с марафетом подвезли…

Коля задумался, затем обратился ко мне.

- Витя, осмотри калаши.

Я послушно осмотрел сначала один, потом второй автомат и вынес свой вердикт.

- Как ты и говорил – новые. Совсем недавно с хранения – даже консервант толком не убран. Номера разные, но не забитые. Интересно, откуда они взялись?

Но дядька не ответил. Вместо этого он поинтересовался:

- У тебя к этому вопросы есть?

- Нет.

Парень затих. Его шея, тонкие, худые руки начали покрываться испариной. Он всё понял. Снова дёрнулся. Раз, другой…, но крепкая рука допрашивающего вдавила пленника лицом в землю, а нож полоснул по горлу наискось.

Забулькало, забилось в конвульсиях молодое тело, земля снова окропилась свежей кровью.

- Ну вот и всё, - вытирая нож об одежду убитого Андрея, печально констатировал Коля. – Допрос окончен…

Он встал, по-старчески кряхтя. Несколько раз присел, разминая затёкшие ноги. Убрал нож, отряхнул одежду, приводя её в порядок.

- Что делать будем? – вопросительно посмотрел на меня дядька.

Я решительно не знал, что отвечать. Полученная информация пока только укладывалась у меня в голове, требуя переосмысления и анализа. Торгаши, спонсирующие зверства; коммуна алкашей-убийц; найденное золото; новые автоматы – каша сплошная.

- Не знаю. Надо рассказать кому-то, кто их там вычистить сможет. Пусть местные властители суд устроят показательный или на каторгу упекут…

Николай скривился.

- Витя! На Землю вернись! Кто их будет судить и за что? У тебя доказательства есть? Кроме слов этого, - он пнул ногой труп Андрея, - ничего. Только информация к размышлению. Потому официально тут не получится…

Я разозлился.

- Тогда зачем ты это представление с отрезаниями устраивал? Живой свидетель всяко лучше мёртвого!

- И ты бы его потащил в город? На своём горбу? И вожжался с ним, и отвечал на кучу ненужных вопросов от местных силовиков? Да на этот посёлок всем плевать! Им дешевле будет не заметить случившееся, чтобы лишнюю работу себе не выдумывать. Хотя… - тут дядька резко подобрался, посерьёзнел, задумался. – Хотя… Правильно мы сделали, правильно. Прибегут сюда разбираться власти. Обязательно, как только сообщим.

- Почему?

Николай заложил руки за спину и стал прохаживаться туда-обратно, веско и уверенно объясняя свои выводы.

- Потому что не торгаши к синякам припожаловали, а кто-то посерьёзней. Кто - не знаю, сразу говорю. Но цель простая: посеять панику среди местных. Отсюда и зверства, и таблетки, и бухло. Алкаши – это так, одноразовое орудие. Они изначально расходный материал. Да и место для акции грамотно выбрали: чуть в стороне, где просто так, мимоходом, никто шляться не станет, но по делам люди бывают. Запасец времени сделали для себя.

- Но зачем?

- Война начинается, Витя. Война. Не местечковая, как я изначально думал, а та самая, которую все с неизбежностью ждут и боятся. Ты думаешь, что это будет «Ура! Ура! В атаку?!». Цепи пехоты, танки, артиллерия? Нет. Это в прошлом. Будет что-то типа бархатной революции. Сначала начнут вспыхивать мелкие очаги неповиновения, заставляющие народ бояться, ненавидеть допускающую такие зверства власть и искать сильную руку для защиты. Потом в городе полыхнёт. Методики отработаны. Дешёво и сердито, расходы минимальные. Горлопанов, дураков и провокаторов, готовых за паёк орать что угодно, всегда в избытке. Кого-то обязательно сакрально убьют, чтобы слепить по-быстрому нужного героя; кто-то выстрелит из-за угла в местную стражу. И понесётся…

А в конце станет понятно по взошедшему на современный трон кандидату, откуда ноги растут у всей этой бучи. По поддержке извне понятно. Только поздно будет. Потому надо срочно сообщить сразу на самый верх, чтобы этих «торгашей» за хобот взять успели и меры превентивные предприняли.

Я заворожённо смотрел на дядьку, осознавая логичность и в тоже время необычность описываемой им картины.

- Тебе это зачем, Коля? Ты что, спаситель отечества? Или патриот, каких не бывает?

- Если бы… Просто люди погибнут, Витя… Живые, не имеющие никакого отношения к этому переделу власти, люди… Ты думаешь, на этом посёлке алкаши остановятся? Нет. Будет ещё один, и ещё… пока их не остановят. А потом полыхнёт в другом месте, но по тому же сценарию.

Народ быстренько запрётся по своим хуторам, прекратятся поставки продуктов в город. До голода не дойдёт, но почва для смуты появится… Только мне этого не надо, понимаешь? Мне перемены не нужны… Мне стабильность нужна, чтобы семью тянуть. Вот её я сейчас и защищаю. Потому поступим так: золото разделим, затем разбегаемся. Я сначала своих заберу, потом на всех парах к местной власти…

- Но почему ты думаешь, что будет именно так? – не удержавшись, влез со своим вопросом я.

Он остановился.

- Потому что живу давно, видел многое и очень хочу ошибиться. Но маловероятно. Помнишь, я говорил, что по людям хожу, чиню всякое?

Я кивнул.

- Так вот, в том году в соседней области так же начиналось. Сначала несколько показных расправ над маленькими поселениями, потом народное роптание, потом бунт. В крови утопили… А до заказчиков, вроде как, не добрались… Мне об этом один из выборных рассказал, когда я ему беседку чинил. Теперь понятно?

- Да…

Николай подобрал оба автомата, затем сходил за мешком с детскими вещами. Я протянул ему золото.

- Забери, тебе нужнее. Анечке на приданое.

Дядька сначала взял спутавшиеся между собой украшения, затем решительно отделил половину и протянул мне.

- Не надо. мы и так тебе обязаны… Лучше, когда через реку Ворсклу переберёшься, купи себе по-тихому машину и езжай на ней. Только по магистралям, а не просёлкам. Там не шалят… И быстрее выйдет, и вопросов в пути меньше…, - Коля сделал паузу, что-то прикидывая в уме, после продолжил. - Тут золота и половины для покупки хватит... Раньше транспорт не бери, на мосту пост. Привязаться могут.

Я хотел было поблагодарить его за столь дельный и ценный совет, как вдруг Николай, смущаясь, попросил:

- Пока я бегать буду, сделай доброе дело… в смысле, помоги.

- Что нужно?

- Прогуляйся к тому хутору. Посмотри что там и как, а особенно автомобиль. Его приметы, марку, номера, если есть. Витя, не надо воевать. С этим и без нас разберутся. Я так думаю… На крайний случай сам мужиков соберу и вычистим там всё. Если сможешь – запиши полученную информацию на бумажке и спрячь её под одним из старых столбиков возле их дыры. Знаешь, такие… километры указывают. Ты сможешь… я знаю. Да и доберман твой разведчик каких поискать… Боюсь я, что городские могут сгоряча и с колёс атаковать, особо не разбираясь. Местные уроды никуда не денутся, а вот эти торгаши мутные свалят – и ищи-свищи. Ну, ты и сам понимаешь… А вдруг там пленники какие?! Поубивать ведь ни за что при штурме могут… - он выжидательно уставился на меня, но я молчал. Слушал. - Тебе почти по пути… Попробуй. Давай просто закончим то, что начали, - он замялся. – Ты извини, но золото я тебе предложить за риск не могу. Оно мне самому нужнее воздуха…

Хорошо тебе говорить, дядя… На совесть давишь… А мне в очередной раз башкой рисковать, и Зюзей… И за кого? За тех, кто мне никогда даже спасибо не скажет? Сам то вон, в тыл бежишь… И как ты объяснишь появление записки со сведениями из-под столба? Наверняка ведь спросят так, что не ответить не сможешь; а мне популярность ни к чему. Об этом я сразу его и спросил:

- Коля! И как мне инкогнито сохранить? Напомню - за меня хорошо платят. Дальнейший ход моих мыслей разжёвывать?

Дядька отрицательно покачал головой. Похоже, такой расклад ему на ум не приходил. Рука прошлась по усам, глаза сузились от напряжённых размышлений.

- Да… Не подумал. Но ведь свалить у тебя времени и так выше крыши, пока то да сё… Понимаю… Так что, отказываешься?

А мне вспомнилось собственное правило, озвученное совсем недавно дядькой: «Всё и всегда нужно доводить до конца». Хоть и не моё это дело, но я, надо признать, в него уже вляпался. Так чего выделываться? Зачем юлить? Может, действительно небесполезная прогулка выйдет? Ночью покрутимся с ушастой по округе, нацарапаем записочку и домой. Без геройств. Тем более что изначально так и собирались.

Я посмотрел на разумную и мне показалось, что она кивнула в ответ.

- Хорошо. Мы попробуем. Но ничего не обещаю.

Коля молча, с силой, пожал мне руку.

- Спасибо. Негоже такую дрянь, как эти двое, - кивок на трупы алкашей-бандитов, - без ответки оставлять… Прощай, Витя. И прости, если что не так.

- Прощай. Береги своих.

- Чуть не забыл! – он хлопнул себя по лбу. Собаку отваром чистотела натри. Я видел – блошки её начали покусывать. Так и до клеща не далеко. Рецепт знаешь? Там совсем немного надо – аллергию ещё вызовешь.

- Примерно. Разберусь, не переживай.

И мы расстались. Дядька быстро пошагал обратно, позвякивая оружием, а я стоял и думал: «Ну почему мне так везёт на приключения? Казалось бы – тихой сапой проберись, проползи, ужом проскользни к своим. Но нет, куда не приду – вляпаюсь во что-нибудь со стрельбой и кровью». Однако ответ лежал тут же, на поверхности, просто он мне не нравился: «Потому что так правильно – не проходить мимо. Моя хата не всегда может быть с краю. Вот только меня этому, к сожалению, доберман научила, а не люди».

Я вздохнул.

- Ну что, ушастая, пошли травку от маленьких и кусучих искать?

Внимание!!! 18+

График выхода - одна глава в неделю Всего 12 глав. Ссылка на первую часть:

https://author.today/work/30964

Братскую могилу для людского пепелища решил не рыть. Слишком долгое, муторное и трудозатратное дело получалось. Но и бросать неправильно. Это, всё-таки, люди, и они явно не заслужили гнить под открытым небом, привлекая хищников всех мастей. Понятное дело, покойники на свою судьбу уже никому никогда не пожалуются, и пройди я мимо – ничего предосудительного не скажут и вслед презрительно не плюнут. Только перед самим собой стыдно. И перед Зюзей. Что же, придётся снова потрудиться могильщиком на общественных началах.

Немного подумав, я решил сделать что-то вроде погребального кургана. Для этого пришлось собирать по всей округе куски шифера, кирпичи, не совсем изуродованные пожаром листы кровельного железа, всякий тяжёлый мусор и наваливать, наваливать, наваливать слой за слоем. Чтобы любопытствующим прямоходящим добраться до тел было сложно, а четвероногим вообще нереально.

Хотя общая высота предстоящего захоронения была немногим выше пояса, но вот в ширину… изрядно. До глубокой ночи я, словно робот, носил и носил материалы. Складывал, подпирал, укладывал сверху, снова подпирал. Получалась мусорная пирамида, мать её…

Зюзя, по-прежнему не вступала в разговор, не смотря на все мои попытки наладить хоть какой-то контакт. По началу разумная старалась помогать мне изо всех сил, однако вскоре прекратила, осознав, что пользы от её потуг было крайне мало. Ну не приспособлены собаки для таких дел анатомически. Не их это дело. У них лапки, ну или лапы – в зависимости от размера.

Доберман, грустно посматривая, как я с натугой тащу несколько кирпичей или обломки шифера, улеглась в сторонке, печально наблюдая за моей работой; затем ушла патрулировать окрестности, не забывая регулярно появляться в поле моего зрения и своим спокойным видом давая понять, что всё в порядке, незваных гостей нет.

Про висящих на дереве детей и женщину я не забыл, нет. Первым делом, по возвращении, направился к подготовленному для вывоза барахлу и, распотрошив треть кучи, разыскал узел с постельным бельём. Отобрал три пододеяльника покрепче и три простыни. Вернувшись к повешенным, расстелил тряпки на земле и перерезал верёвки.

Сегодня впервые довелось увидеть, как падают мертвецы. Медленно, неуклюже, вязко, превращаясь на земле в изломанные, бесформенные груды плоти. Совсем не похожие на людей.

Мухи, считавшие мёртвых своим новым домом и складом деликатесов одновременно, нервно зажужжали, облаком взвились вокруг непрошенного ревнителя погребальных традиций. Бросились в глаза, в нос; отдельные, особо наглые особи попытались забраться мне в рот. Стошнило – настолько жирные, гладкие, поблёскивающие на солнце были эти насекомые. Пришлось долго отмахиваться, параллельно сплёвывая сладко-приторную слюну.

Разделся, сложил в стороне вещи, сделав исключение лишь для «мурки» - она всегда под рукой. А затем начал нужное, но отвратительное по зрелищности, дело – укладывание упавших трупов в традиционные для покойников позы. Каждого отдельно, немилосердно измазываясь во внутренностях. Я плакал. И совершенно не стеснялся собственных слёз. Плакал не из-за брезгливости, не от увиденного, а от беспомощности. Вот жили дети, росли, мечтали, проказничали и смеялись – а тут раз, и всё. Мертвы. И никакая сила их уже не вернёт в этот мир. Какой надо быть… нет, слово «тварь» тут неуместно, нелюдью, чтобы такое сотворить?

Женщина, мальчишки, груда тел в костре – за что?! Не понимаю! В голове не укладывается!

Покончив с подготовкой и стараясь при этом не всматриваться в лица, я накрыл тела простынями, и только тогда направился к пепелищу.

Зюзя, стремясь запомнить всё увиденное накрепко, в тот момент стояла рядом. В её глазах я отчётливо видел ужас, боль, непонимание, ирреальность происходящего. Больше скажу, всей кожей ощущалось её желание забыть это жуткое зрелище; закричать, давая выход раздирающей душу боли наружу, заплакать. Но плакать, как и кричать, собаки не умеют. Только выть. И она именно так и поступила: громко, тягостно, словно пела погребальную песню.

Почему не похоронил сразу? Не знаю… Мне казалось, что неправильно провести последние дни, часы, секунды пребывания на этой земле вниз головой, как туше на бойне, даже если ты покойник.

Пусть отдохнут, пусть просто полежат. Сегодня они – последние в моём списке…

… Три неглубокие могилки я вырыл найденной в полусгоревшем сарае лопатой на обочине дороги, уже глубоко ночью. Зюзя, по-прежнему сохраняя молчание в отношении меня, снова пришла помогать и с ожесточением гребла землю под себя лапами. Комья летели в разные стороны, мелкое крошево исчезало в темноте. Вред один от такой помощи, по большому счёту, но я не сказал ни слова. Для неё это было очень важно, нужно, правильно.

В изголовьях поставил по кресту. Наскоро сделал – по две ветки проволокой скручивал и втыкал в рыхлую, неосевшую землю. Ни имён, ни фамилий, ни вероисповеданий… но оставлять просто три безвестных холмика рука не поднялась. У человека даже после смерти хоть что-то своё должно остаться, для памяти.

Спите спокойно, для вас всё закончилось. А я к колодцу, привести себя в порядок. У живых всегда дел много…

…Про Колю с его семейством я больше не вспоминал. Выбросил этого человека из головы как ничего незначащий эпизод путешествия, только и всего. Вычеркнул из своей жизни. Просто всё, если смотреть без иллюзий: было выгодно – шли вместе, стало неинтересно – разошлись каждый по своей дороге. Так бывает. Никто никому ничего не должен, ничем не обязан.

… Мы сидели в полной тишине, при тусклом свете звёзд. Спать не хотелось. Пережитое крепкое вцепилось в подсознание, раз за разом подсовывая тягостное ощущение безнадёги, депрессивности, уныния.

Пели ночные птицы, трещали цикады и звенели неуместно-жизнерадостными трелями сверчки. Как будто весь окружающий мир нашёптывал: «Живите дальше… Надо жить… Вы не знали этих людей, кто они вам?..».

Враньё. В этом, с недавних пор ненаселённом, пункте, остались наша с ушастой беззаботность, остатки веры в разум человечества, в мирное сосуществование. А для Зюзи ещё и произошло прощание с детством. Болезненным, страшным ударом по морде от реальной жизни. Тогда, при первом визите в это проклятое место, она испытала всего лишь шок. Теперь пришло осознание и ужас реальности.

Мне сейчас было легче, чем ей. Я все эти внутренние терзания, перемалывание сознания уже прошёл тогда, при первом визите в мёртвый город, у ржавого мальчишечьего грузовичка без одного колёсика. Теперь пришла очередь разумной нахлебаться варева судьбы по самую маковку. Не смог я подругу от этого уберечь и назад не отмотаешь, к сожалению.

Ничего, она справится, она сильная.

Не знаю, сколько мы так пробыли, глядя в никуда. Я не лез с разговорами, искренне надеясь, что доберман обратится первой. Нет таких слов, чтобы ушастую успокоить; а любая попытка с моей стороны наладить диалог будет выглядеть недостойно, словно заглаживание вины за своих двуногих собратьев. Даже определение вспомнилось этому мерзкому ощущению: «Испанский стыд».

- Что дальше? – тихо, словно шелест ветерка, раздалось в моей голове.

Страшный, пугающий своей глобальностью и важностью вопрос.

- Я не знаю. У меня нет ответа. Ты должна решить сама.

- Я не хочу решать. Я! Не хочу! Решать!!! – мыслеголос повысился до визга. – Я просто хочу жить и не бояться, - уже тише. – Не бояться людей с их оружием, не прятаться в лесах, словно я сделала что-то плохое. Я хочу радоваться и быть счастливой.

Я криво усмехнулся.

- Тогда нам не по пути. Ты слишком много хочешь от людей. Возвращайся в Место, тебя там ждут.

- А ты?

- А я пойду дальше. Домой.

Разумная положила голову на передние лапы, по-прежнему не отводя от меня взгляда.

- Выходит, что всё зря? Мы так долго шли, чтобы вот так расстаться?

Меня передёрнуло от обиды.

- Я не гоню тебя. Ты – часть моей семьи, тут серый прав. Но и рисковать тобой или заставлять быть рядом против твоей воли не хочу. Не перекладывай на меня свой выбор, не надо. Мне тоже больно.

Зюзя снова задумалась.

- Что ты станешь делать с этим? – три висящих тела. – Забудешь?

Зачем? Зачем ты повернула разговор в эту сторону? Что бы я сейчас не ответил – результат мне не понравится.

Я не хочу влезать в очередные разборки, потому что при любом результате, даже если нам фантастически повезёт, и мы опять останемся живы, я потеряю часть себя. Большую, маленькую или совсем крохотную – не знаю. Из-за того, что по своей натуре я не убийца. Но выбора у меня, похоже, нет. Придётся, потому что очень хочется остаться человеком в собственном глазу, в добрых, немного наивных глазах Зюзи.

Если увильну – подруга меня не осудит. Не заклеймит позором, даже слова плохого не скажет. Поймёт, как поняла Николая. Но между нами появится трещина. Сначала тоненькая, почти незаметная, со временем она станет всё глубже и глубже. Почему? Потому что в сказочном мире ушастой добро всегда побеждает зло, нравится мне это или нет.

- Нет, это нельзя забыть - собравшись с духом, выдохнул я самый понятный для разумной аргумент. – Но и вести войну мы вряд ли сможем, силёнок у нас маловато. Тех, кто это здесь сотворил – однозначно больше. Думаю, нам необходимо их найти, собрать информацию и передать её в город. Там специалистов по наведению порядка вполне хватает. Придут и разберутся, и накажут. Как-то так.

Про способ передачи я тактично умолчал просто потому, что пока и сам не представлял, как это сделать.

Доберман не успокаивалась.

- Зачем? Они не твоя семья.

Теперь настала моя очередь задуматься. Не в самом ответе, нет. Тут я внутренне чувствовал, что поступаю правильно. Просто подбирал именно те слова, которые наилучшим образом передадут суть.

- В каждом народе есть и хорошие, и плохие. И среди людей, и среди разумных. Плохих ведь должен кто-то остановить? Не всем же мимо проходить? Так можно дождаться, когда и за твоей жизнью безнаказанно придут. Это как колючка в лапе – чем быстрее вынешь, тем быстрее станет легче. Ты меня поняла?

Вместо ответа спутница подошла ко мне и нежно ткнулась головой в мою грудь.

- Я знала, что ты хороший...

Мне было очень приятно услышать такое от Зюзи, особенно после всего случившегося. Однако в глубине души не отпускала мыслишка, подленькая, гаденькая: «Опять ты, Витя приключения себе на пятую точку ищешь. Да что же ты беспокойный то такой?! До дома максимум десять дней ходу осталось, от силы двенадцать, ну так и иди! Придурок!».

- Нет! – неожиданно для самого себя громко, отчётливо выкрикнул я, словно посылая куда подальше внутреннего искусителя.

Зюзя встрепенулась.

- Что «Нет»?

- Мысли плохие гоню прочь. Неприятные.

Она, успокоившись, улеглась у меня сбоку.

- У меня тоже бывают плохие мысли. Слабые, когда жалко только себя. Ночью, днём редко. Мне они не нравятся, и я тоже их прогоняю.

- Это нормально, Зюзя. Мы потому и разумны, что умеем не только обдумывать свои поступки, но и чувствовать. Не все, конечно, но мы с тобой – точно!..

… - Витя! Человек!

Голос добермана разбудил меня. Негромко, но кому приятно, когда его будят? Заснул, разморило в тепле после бессонной ночи, сам дурак! Чертыхнувшись про себя, открыл глаз и поискал взглядом ушастую. Ага! Вон она, под кустиком расположилась.

Солнце уже опускалось вниз, намекая на вечернюю прохладу, однако жара и не думала спадать. Как мы не обустраивали место нашей засады, не создавали тень – без толку. Лично я пропотел насквозь и провонял, думаю, не хуже. Зюзе тоже пришлось несладко. Но терпели. Уж очень нам хотелось пообщаться с теми, кто за припрятанным под брезентом имуществом придёт. А придёт (или придут) обязательно! Слишком по-хозяйски, любовно собрано и уложено награбленное. Такое не бросают.

- Где? – прошептал я. – Он один?

- Да. Идёт по дороге. Ты его знаешь.

Не успел я как следует поиграть в угадайку, на хорошо просматриваемый участок старой грунтовки с вкраплениями ещё более древнего асфальта, вышел Николай. Правильно шёл, крался. Меня поразило его преображение из добродушного, слегка медлительного дядьки в ловкого, наделённого непонятной грацией, хищника. Сжатые в ниточку губы, наклонённая, как перед дракой, голова; ружьё в руках и широко раздувающиеся ноздри, впитывающие все запахи окружающего мира.

А вот это интересно. Зачем он здесь? И где Ирина с внучкой?

Разумная хотела было выйти ему на встречу, но я одёрнул её. Не будем спешить, посмотрим, что этот неоднозначный человек будет делать.

Странно всё это. Необычно. Ну и ладно, ждём дальше.

Дойдя до первых домов, дядька неожиданно уселся на обочине, привалился спиной к растущему тут молодому тополю и с наслаждением вытянул ноги. Видимо, долго шёл.

- Нет, Зюзя! Ждём. – остановил я повторный порыв ушастой выйти к человеку. – Я знаю, что ты считаешь его хорошим. Но давай потерпим. Всякое бывает.

Разумная спорить не стала, и мы продолжили наблюдение. Ничего. Никто не вышел к Николаю, он тоже не оставлял никому тайных знаков или иных посланий. Похоже, что мужчина здесь действительно был один. Вот только зачем?

Чехарду непонятностей прервал сам дядька. Отдохнув, встал, медленно прошёл в нашу сторону, внимательно осматривая кусты у дороги. Не сразу, но схрон с добром попался ему на глаза, что, в принципе, являлось ожидаемым. Сам ведь ему об этом рассказал.

Коля приподнял брезент, осмотрел несколько узлов, позвенел посудой, а потом неожиданно так виртуозно выматерился вполголоса, что даже я не понял половину заковыристых словосочетаний, а Зюзя вообще округлила глаза от удивления. Такого подвида человеческой речи она раньше точно нигде не слышала. Отдельные слова не в счёт.

- Суки! И за это людей поубивали?! Вот уроды… Ну, взяли то, зачем пришли, но вот так, под чистую... не понимаю! – продолжал дядька, с озлоблением пиная какой-то ковёр. – Будьте вы прокляты!

Минут через пять он успокоился, положил ружьё на землю и, тяжело вздыхая, начал разбирать вещи. Каждую попавшую ему в руки тряпку Коля тщательно ощупывал, осматривал с изнанки, только на зуб не пробовал. Особо понравившиеся экземпляры одежды бережно откладывались в сторону, отдельной кучкой. Прочие же упаковывались обратно в узлы.

Ох и мерзкая же это картина – мародёрка при свежих покойниках. Сам не ангел, тоже в дороге жил с этого. Однако вот так, когда трупы замордованных и сожжённых хозяев только вот-вот похоронил… есть в этом что-то брезгливо-неправильное, даже название придумать не могу. Как на дохлую кошку в жару босой ногой наступить, со всеми вытекающими: прилипшей к пяткам мягко-слизкой шерсти, смрада потревоженного тельца, жёлто-бурой сукровицы. Вот и тут так, только в моральном плане.

Надо это разграбление прекращать. У меня здесь засада, как-никак. Мне случайности не нужны.

- Бог в помощь! – приветствовал старинной фразой из мультика я увлечённо копающегося в вещах Колю. – Как обновки? Не жмут?

Дядька вздрогнул и начал медленно оборачиваться ко мне, пытаясь незаметно подобрать своё оружие.

- Не, не, не, - сразу предупредил его я. – Даже не думай, опасно это. Не успеешь.

Правду говорить легко и приятно. Коля бы действительно не успел. Просто потому, что моя «мурка» смотрела ему в голову своим недовольным дулом, готовым изрыгнуть стандартную для охотничьего патрона порцию дроби.

Николай это оценил и отдёрнул руку от своего ружья.

- И не стыдно? – из меня выскочил самый идиотский вопрос, наименее уместный в наши дни.

Стыдно за что? За то, что пытается поиметь на чужой беде свой профит? Так он не убивал никого здесь, не грабил, не пытал. Просто узнал от болтливого одноглазого мужика с доберманом о бесхозном добре и решил погреть руки. Не больше. В общем, чушь я спорол.

Но, против ожидания, дядька не рассмеялся мне в лицо за такой глупый вопрос, а, напротив, ответил на него глухим, усталым голосом:

- Стыдно, Витя, стыдно… Ты даже не представляешь, как… Я, здоровый мужик, словно крыса какая… Осуждаешь?

В этот момент из-за кустов вышла Зюзя. Подруга, по своему обыкновению, пока я выходил из укрытия, дежурно обследовала прилегающую территорию.

- Никого нет, за человеком никто не шёл, - сообщила она свои выводы и подошла к отобранной Николаем куче вещей. Обнюхала, осмотрела, поворошила лапой. – Зачем ему маленькая одежда? Он ведь большой.

И тут до меня дошёл истинный смысл происходящего. В тайне надеясь, что мои выводы правильные, я спросил:

- Для внучки стараешься? Ей обновки?

Тот кивнул.

- Да. Растёт она, а детских вещей у нас попросту нет. Да и покупать особо не за что. Вот и решил хоть так… Тут посёлок богатый был.

У меня словно камень с души свалился. Ну вот не хотелось мне верить в то, что Коля – полное отребье. Не хотелось, и всё! До конца в душе сидело неизвестно на чём основанное убеждение - он правильный человек. Нормальный, с привычными для меня моральными ценностями. И я, похоже, не ошибся. Тут не жадность, тут нужда. А это меняет многое.

Не скажу, что бросился со слезами счастья ему на шею. Осадочек, как говорится, остался. Но теперь можно было поговорить и без оружия.

- Твои где?

- В село отвёл и на постой определил. Там есть приличный человек, доктор бывший. Взял недорого, за Ирой с мелкой присмотрит.

- А сам, значит, сюда направился?

Привычно по усам скользнула крепкая, сильная рука. Дядька понял, что я ему не враг.

- Да. Сначала хотел местным сообщить, а потом подумал: «О чём рассказывать?». Сам ничего не видел, только с твоих слов слышал. Да и барахло под брезентом, чего душой кривить, подзуживало в нём покопаться. Потому решил сначала лично проверить, отобрать вещи для Анечки, если получится, а потом официально объявить. Можно я встану?

- Да пожалуйста. И вещи забрать не забудь, пригодятся ребёнку.

Он извлёк из своей куртки небольшой джутовый мешок и торопливо, как попало, стал заталкивать в него одежду. Покончив с этим, Николай поднялся, отряхнул джинсы от налипших травинок и мелкого мусора, а затем медленно, неторопливо уложил узлы обратно под брезент.

Я видел, что ему очень неловко и что у него тоже есть вопросы ко мне. Потому решил форсировать ситуацию.

- Спрашивай, если что-то интересует.

Дядька искоса взглянул на меня с прищуром, потом всё же решился. Спросил:

- Ты всех похоронил?

- Да. Нехорошо просто мимо проходить. Не смог я сделать вид, что ничего не вижу…

После моего ответа Николай отвёл взгляд в сторону, а его руки хаотично зашарили по карманам, словно в поисках позабытой монетки или сигарет. Затем мужчина зло сплюнул, сжав кулаки.

- Да что же тошно то так! – эти слова однозначно шли из самого его сердца - настолько искренне они прозвучали. – Гнидой последней себя чувствую! Словно оплёванный перед тобой и собакой твоей стою! Не могу я так! – в дядькиных глазах зажглись злые огоньки. – Что теперь делать?!

Если бы я знал ответ, то, наверное, стал бы самым лучшим психотерапевтом на планете. Но не дано мне такое знание, потому ограничился простым и честным:

- Жить. Жить как жил. Я тебе не враг, не судья – не задавай мне больше абстрактные вопросы. Если ты тут закончил – уходи. У меня дела.

Николай согласно, мелко затрусил головой, увязывая мешок. Закончив, он подхватил своё оружие, взвалил ношу на плечо и уже сделал пару шагов в сторону мёртвого посёлка, как вдруг остановился, развернулся и, нервно дёрнув щекой, бросил:

- Что ты задумал, парень?

Врать смысла не было, потому ответил честно.

- Хочу дождаться новых хозяев этой кучи и поговорить, узнать расклады. Если не получится беседы здесь – то собираюсь проследить, оценить обстановку. Затем каким-нибудь образом передать сведения в город местной страже, или как там она у вас называется. Войну не планирую, - криво усмехнулся я.

- Я участвую, - суровым, полным решимости тоном заявил дядька. – Не в конец же мне оскотиниваться и голову в песок по страусиному прятать. Вместе подождём, о жизни пообщаемся… Да и на тебя пока амнистию не объявляли. Во всяком случае, я об этом ничего не слышал. Так что сам расскажу кому следует, а то захомутают ещё... Да не смотри на меня так! Доживёшь до моих лет, поймёшь, что мир не чёрный и не белый. Серый! Где светлее, где темнее, но цвет один! Все ищут свою выгоду! И я ищу, и ты… Да, ты всё правильно понял, я поживиться сюда шёл. Наступил целесообразностью и расчётом на горло простой человеческой порядочности, как жизнь приучила… Но, как видишь, не смог в стороне отсидеться, так что не спорь, решения не изменю и помехой не стану! Опыт кое-какой имеется…

А вот такой спонтанный героизм в мои планы не входил. Мы с ушастой – сыгранная команда. И имеем пару козырей в рукаве. Коля – дополнительная, до конца неясная в своих возможностях переменная. Может и подвести, не со зла – просто из-за отсутствия слаженности в действиях. Потому придётся отказать…

- Соглашайся, - неожиданно высказала своё мнение Зюзя. – Ему это нужно.

С другой стороны, может она и права. Лишний ствол никогда лишним стать не может просто потому, что всегда увеличивает шанс на победу.

- Хорошо. Тогда давай получше растянем брезент, вроде как нас тут и не было.

В четыре руки мы вернули награбленной куче первоначальный вид и улеглись в облюбованное для засады место. Доберман опять отправилась на разведку.

Николай, стараясь быть полезным, начал выдавать всё, что знал об этом месте. Не то чтобы информация оказалась очень полезной, но лишних сведений не бывает, да и лежать в траве вдвоём, молча, оказалось скучновато.

- Я, когда за своими шёл, тут ночевал. Богато жили! Основной доход – самогон. В каждом дворе по аппарату вёдер этак на десять. Гнали с утра до ночи и в город, торговать отвозили. К тому же птицу держали. Кур, гусей там всяких, утка водилась… Думаю, они и наркотой тут понемногу банчили. Теперь ведь наркоконтроля нет, чтобы по тюрьмам за такие номера определять. Только охрана в городе, но и там люди работают, а не роботы железные. Так что договаривались, уверен… Короче, деньжонки у местных водились.

Ничего себе познания всего за одну ночёвку! Интересно, как выяснил?

Об этом я у Николая честно спросил и ответ меня несколько огорошил.

- Так сами хвастались. И про достаток, и про торговлю, а аппараты – так те прямо на виду среди дворов стояли, у колодцев. Чтобы охлаждать удобнее… Про наркоту - за посёлком поле с маком. Ухоженное. С дороги не видно, но, в принципе, не особо спрятанное. Для чего им целая плантация? Кондитерских теперь нет, на пироги с кренделями столько не надо. А ты что, не заметил?

Так просто…

- Нет. Другими делами занимался.

Дядька смущённо кхекнул после этого напоминания, погрустнев ещё больше:

- Так-то оно так… Да чёрт с ним, с полем! Всё одно его почти выкосили. Ладно, ждём…

…Гости пришли под вечер. Двое: мужик в годах и парень лет двадцати. Оба с оружием, оба нервные, мятые, с неровной щетиной на истрёпанных лицах. Бичи вокзальные в их классическом варианте.

Против ожидания, склад под брезентом старший лишь пнул ногой, убедившись в его сохранности, а затем ходко направился в посёлок. Молодой поспешил следом за ним.

- Зюзя! – шёпотом обратился я к спутнице. – Прогуляйся, пожалуйста, в ту сторону, откуда эти двое пришли. Может, следом за этими красавцами кто идёт… Только постарайся побыстрее!

- Да! – доберман растворилась в листве.

Николай, с интересом смотревший на наше общение, ухмыльнулся.

- Ты с ней прямо как с человеком. Спасибо… Пожалуйста…

- Есть такое..., - к чему отрицать очевидное? – Она ничем не хуже нас с тобой, потому заслуживает нормального обращения. Про разумность вообще вспоминать не стану.

Дядька в задумчивости традиционно погладил свои усы, явно подбирая слова.

- Да я не издеваюсь. Просто… как бы тебе сказать… По сию пору не могу привыкнуть, что собака теперь – это больше, чем собака. Или тварь, или как у тебя… полноценное умное существо. Вот вроде мозгами и понимаю это, а как твою Зюзю вижу – постоянно тянет ей палку кинуть и «Апорт!» крикнуть.

Между тем в развалинах посёлка раздалась приглушённая ругань, потом рваные из-за дующего от нас ветра и шелеста листвы, переговоры.

- Шифер… Я говор… Не… Цело… Кого…

К моему огромному сожалению, суть уловить не удалось. Оставалось лишь ждать возвращения ушастой разведчицы.

- Люди одни, - как всегда внезапно раздалось в голове. – Можно нападать.

Сбоку от нас появилась довольно запыхавшаяся от быстрого бега разумная. Видимо, далеко успела сгонять за такое короткое время. Доберманы народ скоростной, их лёгкой пробежкой напрячь сложно.

Николай правильно истолковал её спокойствие.

- Как я понимаю, опасности нет, иначе псинка по-другому себя вела бы.

- Р-р-р-р, - утвердительно подала голос ушастая, не забывая отыгрывать свою роль и не обидевшись на «псинку». То ли не знала это слово, то ли пропустила мимо ушей.

В развалинах что-то глухо, негромко бухнуло, как будто шлакоблок уронили на твёрдую землю. Опять зазвучала ругань.

- Да. Как действовать будем? – не без умысла предоставил я выбор тактики и стратегии дядьке. Ну интересно было посмотреть – что он предложит?

Николай сжал губы в задумчивости, немного поиграл желваками и только потом выдвинул свой план.

- Предлагаю старшего валить сразу, а младшего допросить с пристрастием.

- Почему именно старшего?

- Потому что если старший батя младшему, то тогда будут несколько вариантов, и все отвратные. Первый – пробуем обоих взять в плен, хоть это и опасно. Тогда придётся пытать по очереди. Времени много потеряем, да и разводить в стороны, чтобы они одно и тоже, как попки, не твердили, устанем. А нас всего двое, так что такой расклад мимо. Второй – пытать сына на глазах у отца. Не выйдет. Наврёт мужик с три короба и на себя вся возьмёт, лишь бы сына спасти. Третий – пытать отца на глазах у сына и любоваться чудесами стойкости, которые он продемонстрирует. Ты не садист, случаем? – внезапно спросил он у меня.

- Нет. Не переживай. Дальше говори.

- Потому я считаю самым разумным валить старого сразу, а молодого в работу. И серьёзность намерений подтвердим, чтобы без ненужной трескотни и иллюзий обойтись; и, надеюсь, необходимую первичную психологическую подготовку проведём. И уже по барабану будет – папка это его или нет, заднюю не включишь.

Теперь настала моя очередь задуматься ненадолго. Вот вроде бы дядька и правильно говорит, верно – тут не до миндальничания; да и я прекрасно осознавал, когда обещал Зюзе, все последствия своего решения. Но при одной мысли стрелять в безоружного коробило, как тургеневскую барышню. Да прав Коля, прав! Именно так и надо поступить! Это во мне не страх и не жалость говорят – а то самое, из остатков человечности.

Внимание!!! 18+

График выхода - одна глава в неделю Всего 12 глав. Ссылка на первую часть:

https://author.today/work/30964

Многоопытный Николай ко мне по-прежнему с расспросами не лез, за что я ему был очень благодарен, но на интересующие меня темы отвечал охотно.

- Коля, скажи, а как у вас с работорговлей дела обстоят? – подкинув сухую ветку в огонь, начал я.

Он задумался, подбирая слова, а потом ответил.

- Как и везде. Есть. Но мало. В этих краях производств, требующий больших людских ресурсов, попросту нет. Сплошное сельское хозяйство, сам управляемся как-то. Это на востоке и юге процветает. Да и не рабство в чистом виде, а заклады.

- В смысле?

- Ну вот, смотри… Покупают человека на рынке в Харькове или Ростове на Дону, привозят на место… Там он в полном бесправии начинает работать на хозяина. Но не навсегда, а пока не рассчитается за корм, одежду и не вернёт потраченные на него деньги с процентами. Потом пинок под задницу и свобода. Только редко кто уходит, в вольнонаёмные переводятся.

- Бред. Зачем такие рабовладельцам это? Купил – и человек твой навеки, как трусы или лопата.

Дядька поморщился.

- Ну, во-первых, народ ещё не до конца оскотинился. Во-вторых, если рабов держать как в древности – проблем не оберёшься. В-третьих – видя, что называется, «свет в конце тоннеля», закладные работают лучше. В-четвёртых – наше технологическое общество активно восстанавливается, и рабский труд в нём не самый эффективный. Тут, скорее, для более точного определения отношений подойдёт банковская кредитная система. Что-то типа ипотечной кабалы на более жёстких условиях, с поправкой на сегодняшние реалии. И пятое, самое главное! Сейчас все области нацелены на заселение собственных территорий, потому и мягкость такая. Семьи не разлучают, детей не отбирают, баб по праву хозяина не пользуют…

В подтверждение этому есть два интересных факта. Косвенных, но многое объясняющих.

- Какие?

- Нигде сейчас ты не купишь презервативы легально. Вообще нигде. Запрещены. И за аборты – сразу вышка. Для чего – объяснять?

- Нет. И так ясно - демографический уровень повышают. Но мне про юг с его порядками недавно рассказывали...

- Мне тоже, - Коля сплюнул. – Те ещё гадости там творятся! Но тут уж ничего поделать пока нельзя, а как оно в будущем будет, я не знаю.

- Всё одно не понимаю, - у меня действительно не укладывалась в голове только что услышанная общественно-экономическая модель. – Но ведь после освобождения люди могут и домой вернуться.

- Некуда им возвращаться. Я слышал, людоловы пепелище на месте захваченных деревень оставляют, как раз для этих целей. Разве что с ними кто-нибудь посчитаться захочет в частном порядке… Но я про такое пока не слышал.

Видя, что разговор заходит куда-то не туда, я решил подкорректировать тему.

- Ну с областями понятно, а у вас как с… закладными дела обстоят?

- Да как и везде. На сахарозаводе они есть, а где больше – и не знаю. Сахар, понимаешь, штука всем нужная и в некотором роде даже стратегическая… Кроме как у нас – больше нигде не делают пока.

Мне неожиданно вспомнились Фоминские кандальники – та же схема, что и здесь, только с поправками. Там три года припаивают и затем – пшёл вон, тут тоже – отработал – и иди куда очи глядят. Интересно, кто у кого идею украл?

- Ладно, давай спать, устали за сегодня все… - позёвывая, сказал дядька.

- Хорошо. А сколько до города осталось?

- По прямой километров тридцать пять, по нашему маршруту километров семьдесят, а там как пойдёт…

… Близился полдень. Из-за аномальной, просто невыносимой жары, затихли птицы, попрятались любопытные букашки, и нестерпимо чесалась глазница под повязкой.

- Всё. Привал! – обессиленно выдохнул Николай, бережно ставя тележку под дерево с широкой, мощной кроной. – Больше не могу, передохнуть надо.

Тут я был с ним согласен. Сам пропотел насквозь, вплоть до нижнего белья. Что творилось в сапогах – и подумать страшно. Достал из дядькиных пожитков пластиковую бутылку с тёплой, невкусной водой. Напился. Медленно, мелкими глотками, подолгу задерживая жидкость во рту. Затем извлёк из своего сидора Зюзину миску и наполнил её почти до краёв. Доберману сейчас вообще грустно: чёрная шерсть даже в тени остаётся раскалённой, как будто собака только что выскочила из печки; длинный язык свисает чуть ли не до земли; частое, горячее дыхание и постоянная жажда.

Подруга с наслаждением, шумно, напилась.

- Я осмотрюсь, – мягко прошелестело в моей голове.

- Отдохни. Потом осмотришься, - не согласился я. – Сейчас самое пекло, какой смысл?

- Меня так учил папа. Всегда надо знать, что вокруг. Я ненадолго, - и скрылась в кустах.

- Пошла на разведку? – понимающе кивнул Николай, занятый в это время игрой в ладушки с внучкой. – Молодец, правильная собака. Ты с ней постоянно говоришь… Она тебе отвечает?

- Как? – удивлённо ответил я, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. – Собаки говорить не умеют.

- Вот и я так думаю… А посмотрю на вас – и сомневаться начинаю…

Вот ведь наблюдательный сукин сын!

- В некотором роде ты прав… Зюзя вполне разумна и слишком давно находится рядом со мной. Мы уже почти без слов друг друга понимаем… Ты ведь и с Ириной тоже много говоришь, а отвечает она тебе редко, особенно учитывая её состояние.

- Это да… - рассеянно ответил Коля, пропустив очередную «ладушку». – Тут ты прав…

Разговор закончился, а я мысленно сделал зарубку в памяти быть осторожнее. Пока мой ответ должен вполне удовлетворить дядьку, но это пока. У него есть глаза, уши, и очень неплохие мозги, умеющие делать правильные выводы.

Доберман вернулась через час. Вся нервная, взвинченная, дёрганая. Она оббежала вокруг нашей стоянки несколько раз, успокаиваясь, а затем припала к миске с водой. Явно спешила к нам на всех парах – вон как бока ходят, словно кузнечный мех!

Не укрылось возбуждённое состояние собаки и от Коли.

- Зюзя! Что случилось? – попытался разобраться в происходящем я.

- Страшное… Там… Сгорели дома и люди… - в голове мелькнули картинки свежего пожарища. Видно было плохо – мешала листва. Ушастая благоразумно наблюдала из кустов, не выходя на открытое пространство.

У меня на языке мгновенно завертелась масса вопросов, но задавать их разумной при посторонних было верхом идиотизма. Потому решил поступить по-другому.

- Коля! Ты знаешь, что там дальше по дороге?

- Хутор, километра через четыре, может немного больше. В стороне от дороги, минут пятнадцать ходу. Тихое место. Я как раз хотел тебе предложить там запасы еды пополнить, - немедленно откликнулся он, напряжённо всматриваясь в нас и внутренне готовясь к неприятностям. – На семь домов, если память не изменяет... Обычные люди живут, не бедствуют. Я, когда за своими шёл – ночевал там. А что случилось?

- Пока не знаю… но просто так она нервничать не станет. Пойду пройдусь, Зюзя показать что-то хочет.

- Гав! – мастерски подыграла мне спутница.

Не став рассусоливать, быстро проверил наличие патронов в штатных местах моей амуниции, подхватил «мурку» и быстрым шагом направился вслед за замершей уже метрах в тридцати, в тревожном ожидании, подругой.

Только когда отошли от места привала на вполне приличное расстояние, я решился заговорить:

- Ты смотрела, есть ли живые люди в посёлке?

- Нет. Я не заходила. Но, думаю, там никого нет.

- Почему?

- Сам увидишь. Страшно, - повторила ушастая.

Дальше расспрашивать не стал, решив разобраться по месту. А про себя думал: «Ну вот на кой ты такая любопытная? На кой!!!».

… Первое, что я увидел, причём издалека – были три трупа, висящие на дереве. Женщина и два мальчика, лет по семь каждому. Они висели вниз головой, привязанные за ноги и медленно покачивались, словно маятники в адских часах.

Вгляделся. Неизвестные пока мне злодеи вскрыли повешенным животы, и внутренности вывалились им на лица, мерзко свисая сизыми, дурно пахнущими лохмотьями почти до земли, залитой кровью. Глаз у мертвецов не было – их уже выклевали вороны, которые и сейчас, совершенно нас не боясь, пикировали из небес, норовя оторвать себе кусочек посытнее из человечьей требухи.

Мне очень хотелось прогнать пернатых трупоедов, а лучше угостить их дробью, но я боялся, что мои необдуманные действия вызовут птичий переполох и привлекут кого не надо. Так и пришлось, постоянно глотая подступивший к горлу ком, оставаться сторонним наблюдателем на этом празднике смерти.

Глубоко вдохнув, заставил себя подойти к покойникам и осмотреть их внимательнее. Зюзя не пошла, отвернувшись в сторону заботливо избавленных от сорняков, обширных огородов.

Начал с женщины, совершенно седой и ещё совсем не старой. Оскаленные зубы, изуродованное страшной предсмертной гримасой лицо, покрытое запёкшейся кровью; изрезанные мелкими, ровными полосами руки; спадающий на грудь подол старенького, цветастого платья, обнажающий крепкие, полные ноги и широкие, явно познавшие муки родов, бёдра; бросались в глаза и отсутствие нижнего белья, и рубленая рана в области половых органов. Понятно. Изнасиловали, потом глумились.

Перешёл к детям. И у меня волосы встали дыбом. «Страшно» - это не то слово, которое описывает это зрелище. Такого слова вообще нет. Не существует. Не придумали пока его люди.

У обоих мальчиков отсутствовали все пальцы на ногах и некоторые на руках. В районе паха – лишь сгустки кровавой слизи, покрывающие безобразные, рваные ранах. На земле валялись куски кожи и мяса, которыми местные падальщики почему-то побрезговали, вырезанные у детей острым ножом в районе ягодиц. Отсутствовали соски. Сползшие вниз рубашонки закрывали детские лица, и я не решился их поднимать. Не сейчас, во всяком случае.

Штанишек, как и трусиков, у убитых попросту не было. Зато была запёкшаяся кровь вокруг анальных отверстий. Даже вглядываться не пришлось, чтобы это заметить.

И вокруг роились и ползали мухи. Зелёные, жирные, надоедливые.

Кто?! Какой изверг мог поступить так с детьми и женщиной? - не знаю. Даже представить себе не могу!

Усилием воли заставил себя идти дальше. Потом похороню, обязательно!

В сгоревший хутор сразу входить не стал, обойдя его по кругу. Картина везде была одна: сплошное пепелище и приторно-мерзкий запах жареного мяса вперемешку с содержимым кишечников и волос.

Никого.

Долго собирался с духом, но вошёл. Как и говорил Коля – здесь было семь дворов, окружённых общим частоколом. Этакий мини-фортик. Только теперь от ограды остались лишь лежащие на земле обугленные огрызки. Некоторые головешки ещё дымились, дотлевая.

Моё внимание привлекло довольно внушительное, расположенное в центре одного из бывших дворов кострище. Подошёл. Это было не кострище – погребальный костёр. Именно он и распространял на всю округу тошнотворные запахи. Среди золы и потухших угольев лежали люди, точнее то, что от них осталось. Черепа, кости, куски несгоревшей плоти, покрытой местами румяной корочкой, остатки одежды. Для скольких хуторян (а в том, что здесь лежали именно они – я ни на секунду не сомневался) это место стало окончанием земного пути – не знаю. Не считал.

Поборов тошноту, позвал разумную:

- Зюзя! Ты можешь нюхом определить – может, где выжившие есть?

- Нет. Пахнет слишком сильно и неприятно.

- Жаль…

Но сдаваться я не собирался. Морщась от вони, нашёл пустое ведро, палку и начал медленно и настырно колотить деревяшкой по железу, обходя вдоль и поперёк каждый двор, заодно заглядывая во все щели в надежде найти хоть кого-то.

Доберман решила повторно осмотреть окрестности. Не нравилось ей тут – и я её понимаю. Потому орал в одиночестве:

- Люди!... Живые!... Отзовитесь!...

Периодически делал паузы и замирал, вслушиваясь… Но нет. Никто не отзывался. Ни стуком, ни криком, ни хрипом. Всё мёртвое…

- Витя! Подойди! – отвлекла меня доберман.

- Что такое?

- Посмотри.

Ушастая красавица уверенно направилась вон из фортика обратно по дороге. Метров через десять за остатками частокола она свернула в кусты.

- Да что там?! – недовольно проворчал я и сразу заткнулся.

Прямо перед моим носом лежало что-то большое, почти в мой рост, длинное, заботливо укрытое сливающимся с листвой армейским брезентом.

Приподнял край, затем со злостью стянул ткань в сторону. Перед моим глазом открылись бережно уложенные узлы с одеждой, рулоны матрацев, горки посуды и прочий житейский скарб. Всё, что неизвестные двуногие ублюдки не вывезли из сожжённого хутора. Так это что, за тряпки людей поубивали?!

Холодная, нечеловеческая ярость заморозила разум. Лица мёртвой женщины, детей, кострище раз за разом вставали передо мной, словно моля о возмездии.

Вспомнились волки. Те, что уничтожили купцов и потом пугали меня своими зверствами. Но между нами в тот момент была неоконченная, просто замершая, старая война. Это их не оправдывает, однако хоть как-то объясняет все те издевательства над покойниками.

А здесь издевались над живыми. Над своими собратьями. Ради барахла.

Ушастая пристально смотрела мне в лицо. Она умная, она всё понимает…

- Витя! Почему вы, люди, так поступаете? Зачем?!

Не смог я смотреть ей в глаза, отвёл взгляд из-за пожирающего изнутри ужаса и стыда за свою расу.

- Мы такие… Мы не любим воевать, но обожаем унижать и издеваться. Не все, но многие… Такова наша природа: ненавидеть тех, кто нас окружает; завидовать им, оправдывая злобой собственную никчемность; хотеть всё и сразу. Добро пожаловать в мир людей! – истерично, звонко выкрикнул я, издевательски-шутовски раскинул руки в стороны и согнулся в нелепом театральном поклоне. – Как тебе?! Нравится?!! Это наш мир! Мир, где все ненавидят всех просто так, от чистого сердца!!! Не переживай, со временем вы полностью скопируете нас, людей. Ты, наверное, не знаешь, но разум даёт не только осознание себя как личности, которой нужно больше, чем есть, спать и размножаться. Он даёт ещё и пречудесное качество: эгоизм – это когда думаешь в первую очередь только о себе. И во вторую тоже, и в третью. А на остальных становится плевать. Ты перестаёшь в них видеть разумных и начинаешь видеть еду, врагов, соперников, которых нужно подчинить или уничтожить. Так что готовься к этому! Пока вы, как раса, молоды и добры, но это ненадолго. И у вас сильные пожрут слабых! С удовольствием, с чавканьем! Просто потому, что могут это сделать!

Доберман на мою истерику ничего не ответила, лишь молча развернулась и пошла обратно. Я ещё некоторое время постоял, приходя в себя, а затем поплёлся следом.

Мне было мучительно больно за то, что сегодня увидела добрая и весёлая Зюзя. Этот шрам в её доверчивой, чистой душе останется на всю жизнь; его нельзя излечить или спрятать в глубинах памяти. Хотелось отмотать время назад и никогда, никогда не вставать на эту старую дорогу; хотелось, чтобы всё было по-прежнему – искренне и с весёлым огоньком.

А ещё я всей кожей чувствовал, что четырёхлапая подруга сейчас многое переосмысливает для себя. И боялся этих её мыслей. Даже не мыслей – выводов. Именно в моём лице она сейчас видит всех оставшихся в живых людей. И эта моя дурацкая истерика…

- Прости пожалуйста нас, Зюзя. Мы не ведаем, что творим… - сейчас, успокоившись, я говорил глухо; не своим голосом, не поднимая глаза от земли. – Если ты изменишь своё решение и вернёшься в Место или ещё куда – я пойму. Действительно пойму. И приму.

Ушастая снова не ответила. Просто шла вперёд, устало, медленно, опустив низко голову.

За спиной напоминал о себе вонью пожарищ сгоревший хутор.

- Я не злюсь на тебя. Я не злюсь на всех людей. Но я начала понимать тех, кто воевал с вами. Прости за правду. – и больше не произнесла ни слова до самой стоянки.

…Коля ждал нас на том же самом месте, крепко зажав своё ружьё в руках и готовый, похоже, ко всему. Увидев меня, он стремглав подбежал и, волнуясь, начал засыпать вопросами:

- Где вы так долго были? Что там, впереди? Что видели? Почему собака нервничала?

Анечка просто, по-детски, обрадовалась возвращению ушастой и тут же полезла играться.

Ирина пребывала, по своему обыкновению, где-то далеко от этого мира, лишь иногда возвращаясь в реальность проведать дочь.

- Пойдём в сторонку, поговорим, - предложил я Николаю. – Есть о чём.

Но, не успели мы отойди и пары десятков шагов, как нас настиг грустный голосок девочки:

- Дядя, деда… А собацька не иглает… Она лезит глусная…

Зюзя действительно не реагировала на все попытки малышки обратить на себя внимание. Просто лежала и смотрела в одну точку. Такой отстранённый взгляд действовал сильнее самых страшных ударов по голове, вот словно старым напильником по открытой ране провели в одну сторону, потом обратно…

- Анечка, - попробовал успокоить девочку я. – Она очень устала и ей надо отдохнуть.

- Я поняла, - кивнув головой, ответила девочка. – Если устала – надо полезать. Я тебе песенку спою, собацька!

И действительно, довольно мелодично запела, обняв ушастую за шею своими маленькими ручками:

Ля-ля-ля, ты собацька,

Ля-ля-ля, ты класивая,

Ля-ля-ля, ты холосая,

И смесная, и я тебя люблю…

Это нескладное, без рифмы, только что придуманное ребёнком четверостишие было лучше всех песен в мире вместе взятых – потому что было искренним. Зюзя медленно встала, снова посмотрела на меня, на Колю с Ириной, на малышку – и лизнула последнюю в нос.

- Ой! – радостно засмеялась она. – Меня собацька поцеловала! Деда, мама! Меня собацька тозе любит!

- Оттаяла… - сказал я сам себе, чувствуя непонятную, тёплую нежность, медленно наполняющую душу.

- Что? – не расслышал дядька.

- Ничего. Так, о своём...

Отойдя на достаточное для конфиденциальной беседы расстояние, я без лишних подробностей рассказал Николаю о том, что случилось в хуторе, чем поверг его в глубокую задумчивость.

- Шмотки под брезентом, говоришь, и много… Значит, очередная местечковая война.

- Чего? – не понял я.

- Это когда соседи на соседей идут, озверев от взаимных обидок. И спалили всех от страха и собственной бестолковости. Боялись, что кто-нибудь наткнётся и догадается, кто это натворил. Скорее всего – пьяные были.

- Может да, а может и нет. Давай вместе сходим, похороним тамошних. Не висеть же им вечно…

Николай провёл руками по усам – излюбленное его движение при замешательстве или при раздумьях, как я заметил.

- Иди, Виктор. Иди. Нужное дело… Только без меня.

А затем он резко развернулся, быстрым шагом подошёл к тележке и начал лихорадочно закидывать в неё пожитки.

- Ира! Аня! Нам пора!

Девочка безжалостно была оторвана от добермана и со слезами, с воплями, водружена на узлы. Затем дядька развернул своё транспортное средство и покатил его в обратную сторону. Ирина безвольно шла за ним.

Я молчал. Похоже, именно это показное безразличие с моей стороны и заставило Николая обернуться, с ненавистью крикнуть мне в лицо:

- А если эти, кто хутор спалил, вернутся?! Что делать?! Кто о моих позаботиться, если я там полягу или инвалидом стану?!! У меня одна жена, одна внучка и одна дочь! Младшенькая! Последняя!!! – это слово он выкрикнул, выплюнул с особенной яростью и горечью. – Понимаешь?!! А вот про это Коля мне не рассказывал. Кто знает, где его остальные дети? Сейчас, наверное, людей, которых мор обошёл стороной – вовсе не существует.

Мой ответ дядьке был не нужен. Он для себя уже всё решил и теперь быстро, практически бегом, удалялся от нас, погрохатывая тележкой под крики расстроенной девочки.

- Ты его осуждаешь? – ко мне незаметно подошла Зюзя.

- Нет. Если с ним что-то случится – его семья, скорее всего, умрёт.

- Иногда люди делают то, что должны, даже если им это не нравится.

- Почему ты так решила?

- Этот человек плачет, - немного подумав, разумная добавила. – Я знаю, вы так делаете, когда вам очень плохо. Он хороший человек, пусть уходит.

Я присмотрелся – плечи Николая действительно содрогались, как будто от рыданий.

График выхода - одна глава в неделю Всего 12 глав. Ссылка на первую часть:

https://author.today/work/30964

- Витя! Проснись! Проснись! – раздалось у меня в голове.

Спросонок я не понял, кто меня будит и зачем, но опыт кочевой жизни вколотил в меня намертво – просто так никого никогда из объятий Морфея не вырывают. Всегда этому предшествует или что-то хорошее, или что-то плохое. Вот только откуда тут хорошему взяться?

- Что случилось?! – мгновение, и я уже был на ногах с оружием в руках.

На улице пока вовсю царила ночь – значит, спал я недолго. Видимость так себе, но рядом никого нет, или я не вижу...

- Зюзя! Что случилось? - повторил тихо, мало ли...

- Мы не одни. К нам пришли, - волчья морда, потом ещё одна. – Они там, за деревьями. Говорить хотят.

Волки?! Они тут откуда? Четвероногая ранее ни словом не обмолвилась о том, что поблизости есть разумные.

- Ты их знаешь?

- Да. Они живут там, где Место. – она не переставала напряжённо вглядываться в темноту, изредка, со свистом втягивая, ноздрями воздух. Принюхивалась, складывала для себя более полную картину. И переживала – я это чувствовал.

- Что делать будем? В доме Николай с маленькой и дочерью. Может, закричать?

- Нет. Жди.

Доберман почти беззвучно растворилась в темноте, а через десяток секунд раздалось:

- Положи оружие. Он обещает не нападать. Ты его знаешь, - морда волка.

А вот в этом я сомневаюсь. Месяц, отпущенный мне в виде бонуса за покой раненого у безымянной деревеньки, закончился. Так что серые твари сейчас вполне могут меня разорвать.

- Не бойся. Он дал слово. – словно в успокоение, сообщила мне из ночи Зюзя. – И людей в доме его семья тоже не тронет. Иди к нам.

- Куда – к вам? Я плохо вижу в такое время, ты знаешь.

Как же мне не хочется никуда идти! Вот вроде бы и ушастой верю, и волчара не дал ни единого повода усомниться в его словах – но не хочу. Страшно.

Между тем ко мне подошла доберман. Абсолютное спокойная, словно вела меня на прогулку, а не на встречу с вражеским вожаком.

- Пойдём.

Вздохнув, решил всё же довериться ушастой. Прислонил ружьё к стенке беседке и, стараясь не показывать страх, шагнул за ней.

Через несколько минут мы были уже за приютившим нас на ночь и принесшим столько переживаний подворьем. Нас ждали.

Теперь я его узнал окончательно – это был именно тот самый волк в нагруднике, с которым я когда-то имел сомнительное удовольствие общаться. Сильный, мощный, ловкий. Тварь внимательно посмотрел мне в глаз и, держась на виду, затрусил по дороге, уводя нас от дома.

Снова подумал – а не заорать ли? Но решил этого пока не делать. Разумный здесь точно не один, потому мои вопли могут и беды натворить. В сам дом серые не попадут – Коля хорошо позакрывал все двери, да и ночуют все на втором этаже, быстро не подберёшься. Но вот если он от нервов стрелять из окон начнёт – миром не разойдёмся тогда точно.

Дошли до окраины ненаселённого пункта. Дальше я идти не решился, о чём честно заявил:

- Чтобы поговорить без свидетелей – это место вполне подойдёт. Люди нас не услышат.

Зюзя тоже остановилась. Встал и серый.

- Хорошо. Давай говорить здесь, - он неторопливо улёгся в траву на обочине дороги и стал внимательно всматриваться мне в лицо. – У тебя нет глаза. Ты его потерял, когда сражался?

Я тоже присел.

- Нет. Случайно пуля попала. Тогда нас просто расстреляли и захватили в плен.

- Почему ты не сражался? Почему разрешил врагам так с собой поступить?

Устроившаяся рядом со мной доберман неожиданно фыркнула и пристально посмотрела на серого.

Установилось молчание. Долгое, почти в минуту. Я понял – она ему рассказывает нашу историю по-своему. Спасибо ей. Мне, к примеру, трудно общаться с не-людьми. Не из-за их образа мыслей и иной морали – а потому, что им половина общеупотребительных слов попросту незнакома. Словно на разных языках говорим.

- Понятно, - внезапно прозвучало у меня в голове, отвлекая от рассуждений. – Тогда ты действительно не мог ничего сделать. Ты отомстил?

- Да. Отомстил.

- Хорошо.

Неожиданно я почувствовал, что мы здесь не одни. Обернулся – и точно! За спиной находилось трое волков в типовой сектантской амуниции. Они бесшумно подошли и улеглись метрах в трёх, положив морды на мощные лапы. Это же они сколько раз могли?.. Пробрало…

- Это моя семья. И это не все. Остальные, - мыслеобраз деревьев, кустов, листьев, – недалеко.

- Зачем ты пришёл? – решил рубануть с плеча, чтобы эта малопонятная прелюдия к беседе закончилась. – Что тебе нужно?

- Я искал её, - мордашка Зюзи, почему-то игривая. – И нашёл. Но раз ты здесь, то я хочу тебя спросить о главном.

- О чём?

Доберман слегка напряглась. Но не от предчувствия доброй драки – такое напряжение всегда ощущается по-особенному, а от любопытства. Словно в этом вопросе было что-то важное для неё.

- Зачем? – серый всматривался в моё лицо. – Зачем она тебе? Почему ты сражался за неё? Для чего она идёт за тобой, как ребёнок за матерью? Я хочу это знать!

Как ответить? Разразиться лекцией о дружбе, взаимовыручке, взаимном непонятном притяжении? Это всё не то, это пустые, лишние слова. Они не ничего не объяснят, лишь запутают и усложнят и без того непростую картину нашего с Зюзей мира. И я ответил предельно просто и честно, стараясь максимально передать все свои чувства одной фразой.

- Она моя семья. Этого вполне достаточно для объяснения моих поступков.

- Но она не из твоего народа! Думаю, у тебя есть и другая семья! Так не бывает! Семья – одна!

- Ты прав, семья одна. И она - часть её, просто они пока не знакомы.

Волк задумался, по собачьи почесал за ухом, а потом снова уставился на меня, поблёскивая отражением лунного света в зрачках.

- Она говорила так же… Говорила – ты друг и семья. Потому и ушла за тобой… Теперь я понял, и я…, - тут он снова сделал паузу, - спокоен.

Настала моя очередь спрашивать.

- Зачем ты её искал? От твоего Места до этого посёлка длинный путь. Ты же не просто так пришёл?

- Нет. Я хотел, - опять игриво-дурашливая физиономия Зюзи. Ого! Она этому волчаре явно симпатизирует! – спасти. Хотел, чтобы она была моей семьёй. Когда глупый человек забрал её, я очень стал очень плохо охотиться, плохо есть… Вы это называете «Скучно».

- Скучал, - поправил я.

- Да. Скучал. Она красивая, сильная. Потом человек привёз детей моего народа, которых он спас от других людей. Один из маленьких, самый старший, видел, как, - снова доберман, - люди закрыли в дупло из веток, которые нельзя перегрызть (клетка, стало быть) и говорили, что волков отдали вместо её. Он нас обманул! Я знаю, что значит это слово! – серый грозно рыкнул, демонстрируя всю глубину своего возмущения. - Нельзя отдавать разумных туда, где нет свободы! Тогда я и моя семья решили найти закрытое дупло и вернуть свободу!

Ничего себе, страсти-то какие! Я и не подозревал о таком высоком уровне социализации разумных!

- И как вы нас нашли?

- Сначала бежали по дороге. Когда увидели, - до боли знакомая картина, виденная совершенно недавно – Белгород, - то стали искать других разумных. От них узнали про другое поселение людей и про запахи из-за стены. Тогда побежали туда. Встретили, - знакомые мордочки освобождённых дворняжек. – Они сказали, что человек их отпустил и она ушла с этим человеком. Мы пошли дальше. Трудно идти, только по ночам можно. Вас слишком много.

Нам повезло. Мы нашли людей, которые искали вас. Они не умные – говорили, что вас надо догнать и убить. Мы слышали, но они нас не видели, словно у них нет глаз, - лёгкое потявкивание, похоже, заменяющее смех. За спиной тоже затявкали. Как видно, этот эпизод волков очень веселил. – Тогда мы их победили. Не ушёл никто…

- Далеко? – обеспокоенно спросил я. До меня уже дошло, что серая стая ликвидировала группу охотников-преследователей. Спасибо им за это, конечно, однако важно знать – где именно. Они ведь могли метки оставлять для других или ещё какие знаки, указывающие наш путь.

Вместо ответа серый посмотрел на ушастую, та посмотрела на меня.

- Да. Он не знает, как тебе объяснить, где они встретились. Я поняла, где. Далеко.

- Спасибо, Зюзя. И тебе спасибо, - не забыл я и про волка. – И твоей семье. Те люди действительно хотели нас убить. Ты нам очень помог.

- Не вам. Ей.

Не скажу, что это уточнение меня как-то задело. Разумный честно говорит о своих мотивах и если мне нет в них места – ничего страшного. Главное, дали результатами попользоваться.

- Всё равно спасибо.

Серый слегка качнул головой, принимая благодарность.

Сам не знаю, почему, но я вдруг вывалил на волка историю про «смерть» Зюзи. Наверное, для того, чтобы показать истинное лицо отца Андриана. Всю его внутреннюю мерзость, гадость, коварство.

- Его больше нет. Глупого человека убили другие люди. Но я тебе верю – он мог так сделать.

- Как это – убит? – донельзя удивился я. – У вас война?

- Нет. Его убили люди, которые всегда ходили за его спиной. Ловкие, сильные охотники. Когда мы узнали о том, как он добыл детей, наши главные много думали и решили, что глупый человек больше не нужен. Будет только плохое. Тогда один из главных подошёл к, - лицо волевого, сильного мужчины со стальным взглядом и поджатыми губами. Один из телохранителей вождя сектантов, за правым плечом был у покойного при нашей единственной встрече. – и говорил с ним. Мы знали, что сильные люди не любят глупого человека. Они иногда, когда думали, что одни, говорили об этом. Главный ничего не просил. Он им сказал, что человек больше не нужен и люди могут найти себе другого главного, которого мы пустим в Место, если он будет хорошим. Сильного, умного. Если люди не найдут – пусть больше не приходят, потому что глупый человек плохой. Тогда они убили его и новым главным людей стал тот, про которого я тебе говорил.

Понятно. Дворцовый переворот двадцать первого века. Несмотря на однообразную, изобилующую повторяющимися словами, речь волка (практики у него явно меньше, чем у ушастой) – я его прекрасно понял. Отец Андриан чем-то очень допёк своих приближённых, которые были в курсе его больших и малых дел, а также всевозможных гешефтов. Такое с авторитарными правителями случается сплошь и рядом.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал ультиматум, поставленный разумными. Такая категоричность волчьих суждений сработала катализатором и подтолкнула недовольных к радикальному решению проблемы. Теперь у сектантов новый духовный вождь со старыми, более чем уверен, замашками.

Неожиданное подозрение кольнуло меня, заставив посмотреть на случившееся, с другой стороны.

- Скажи, а те, кто убил глупого человека – они знают о том, что ваше Место полезно для здоровья и возле него рождается много детей?

Собеседник навострил уши.

- Да. Они приносили своего раненого. Почему ты спросил?

Вместо ответа я рассказал ему историю о Слизне под Тверью и о том, как люди с ним поступили. Волк всё понял с первого раза.

- Ты думаешь – они нас прогонят, что наше Место стало их местом?

- Не знаю. Я лишь рассказываю о том, что слышал от других людей. Убитый хоть и делал плохие поступки, но вас он почему-то берёг и защищал.

- Я понял тебя. Это нужно знать. Мы будем готовы и будем сражаться!

За моей спиной раздался одобрительный рык. Вот глупые!

- И проиграете! Разумнее найти новое Место, куда можно уйти в случае опасности. Если есть два – значит есть и третье. Да, далеко. Да, долго искать придётся. Но найти ведь можно! Вряд ли завтра на вас нападут. Поймите! Люди очень настырны в своих желаниях, и у них есть оружие, которое сильнее ваших клыков и когтей. Не забывайте об этом.

- Да. Не забудем. Мы будем думать. Зачем ты это сказал мне? Вы для нас – враги, и ты это знаешь. Тебе лучше, если мы умрём.

- Из-за неё, - я перевёл взгляд на Зюзю. – Мне не нужна война.

Серый встал, тряхнул головой.

- Скоро настанет день. Мы уходим. Я не забуду твои слова, и я узнал, почему она с тобой. Защищай, - на этот раз вместо доберманьей физиономии я увидел её пронзительные, чёрные глаза – видно, именно они запали суровому волку в душу, – до конца. Вы – семья. Между нами нет мести!

После этих, ритуальных слов, тварь развернулся и быстро, красиво выбрасывая вперёд мощные лапы, побежал на север, к своему дому. За ним тронулись и остальные.

- Между нами нет мести! – на автомате ответил я и только потом до меня дошёл смысл услышанного. Врать не стану - от удивления даже отвисла челюсть. Это что же, серый только что аннулировал наши разборки? На мировую пошёл? Ну, дела…

- Ну что, пойдём досыпать? – радуясь про себя, что всё закончилось, спросил я ушастую.

- Да. Он хороший, только грустный, правда?

- Не знаю, Зюзя. Тебе видней.

- Он – хороший, - повторила погрустневшая разумная и пошла вместе со мной обратно, в беседку. По дороге обдумывал увиденное и услышанное, и неожиданно понял, что у ушастой с серым всё очень непросто. Не знаю, любовь между ними или нет, однако они явно друг другу небезразличны. Похоже, четырёхлапой сегодня пришлось делать выбор, с кем и в какую сторону двигаться дальше. Однако это лишь домыслы. Она – молчит, я - не спрашиваю, это личное...

Сложно всё...

Спала ли она – я не знаю. Но я заснул сразу, как только лёг.

…Мы шли уже третий день по заросшим травой грунтовкам, заброшенным полям, искусно обходя жилые поселения. Коля действительно хорошо знал эти края.

Откуда-то, из недр своей курточки он извлёк и вручил мне солнцезащитные очки, чему я был очень рад. Слишком по-пиратски выглядела моя физиономия с повязкой.

Дважды встречали людей. Такие же, как и Коля, гружёные по самое некуда скарбом, крепкие мужчины с ружьями в руках. Может - купцы, может – фермеры. Вежливый обмен приветствиями, новостями, спокойное прощание.

Меня никто не узнавал. Да и как? Фото моего нет, а возможное описание: если убрать отсутствие одного глаза, я совершенно непримечательный тип. Обыденный до неприличия. Работала маскировка, спасибо дядьке. В такую погоду очки – дело естественное. Впрочем, я, на всякий случай, особо в разговоры не встревал, чтобы лишний раз не привлекать внимания. Зюзя же просто, при появлении встречных путников, отходила подальше в придорожные кусты и наблюдала оттуда за нами.

Тележку тащили по очереди, причём я впрягся сам, без каких-либо просьб со стороны попутчика. Просто по-человечески захотелось ему помочь. Ирина всё так же шла рядом сама в себе, а маленькая Анечка егозой крутилась на узлах и откровенно скучала, надоедая окружающим.

- Деда! Де-е-е-да! А где собацька? Мне скуцьно… Когда мы плиедем?

Дядька терпеливо и нежно ей отвечал, что собачка занята, приедем мы скоро и нужно ещё немного потерпеть, а затем просил девочку рассказать нам стишок или сказку, чтобы удивить и порадовать взрослых.

Ребёнок, гордясь и радуясь, с выражением читала простенькие и одновременно трогательные стишки Агнии Барто, неизменно получая после каждого четверостишья свою порцию восхищений и аплодисментов. Беда была только в том, что она знала их всего четыре, а потому приходилось делать вид, что мы напрочь забыли всё ранее услышанное и с огромным удовольствием послушаем снова про Жука, Смешной цветок, Барабан и Резиновую Зину. Со сказками было не лучше – Курочка Ряба да Репка, остальные малышка просто не помнила.

Иногда Анечка начинала что-то подозревать, хмурить бровки и, гневно потрясая кулачками, возмущаться: «Я вам лассказывала узе!»; однако горячие заверения деда, да и мои тоже, убеждали её в нашем массовом склерозе. Приходилось слушать по новой.

Зюзя традиционно пропадала целыми днями, кружа вокруг нас и разведывая обстановку. Иногда ушастая подбегала ко мне и сообщала о том, что справа или слева живут люди, но они нас не заметили. В общем, разведчица из добермана оказалась выше всяких похвал.

Во время дневного отдыха четвероногая с удовольствием развлекала Колину внучку, и разумную детская назойливость нисколько не напрягала. Они играли, кувыркались, носились вокруг нас, прыгали, боролись с таким усердием, что Аня мгновенно засыпала на узлах, как только привал заканчивался, а моя подруга была вся в пене, тяжело дышала и норовила завалиться полежать в тенёк.

Ну и сказки по вечерам, куда же без них! В кои веки мне вышло послабление – их рассказывал дядька. Интересно, мастерски, в лицах передавая эмоции главных героев и страшно понижая голос в наиболее ответственных местах. В эти моменты девочка испуганно прижимала ладошки к румяным щёчкам, а Зюзя тихонько повизгивала от переживаний. Но все истории всегда заканчивались хорошо, и счастливые и довольные победой добра над злом ребёнок с собакой умиротворённо засыпали.

Только после этого у меня с Николаем получалось пообщаться о своём у вечернего костра. Ирина традиционно ни во что не влезала, просто сидела у тележки и нежно смотрела на улыбающуюся во сне своим детским радостям дочку, периодически заботливо поправляя её легкое одеяльце.

Поглядывая исподтишка на временных спутников, я понемногу отдыхал душой от прошлого; очеловечивался по новой, что ли... Как же мне не хватало простого, бесхитростного общения просто так, без какого-либо умысла. Где не надо взвешивать каждое слово на внутренних весах чутья и опасности, где к тебе профессионально не лезут в душу, норовя её вывернуть наизнанку, где ты никому ничего не должен.

Я просто наслаждался детским смехом, болтовнёй ни о чём, хорошей погодой и тем, что с каждым шагом я становлюсь ближе к своему дому.

Нет. Я не расслабился, как может показаться – действительно всего лишь отдыхал. Организовал себе и подруге этакий «душевный привал».

Продолжение в следующем посте

График выхода - одна глава в неделю Всего 12 глав. Ссылка на первую часть:

https://author.today/work/30964 или на начало

Зюзя. Книга вторая Глава 1

Я пулей вылетел на улицу и нашёл Колю. Наскоро обрисовав ситуацию, предложил пока не говорить Ирине. Помощи от неё никакой, а вот паники и шума может быть много.

Сумрачный, деловитый дядька уже на ходу согласно кивнул.

Поднявшись, он долго, со знанием дела, осматривал шкафы, после чего вынес вердикт:

- Не откроем. Инструмент необходим слесарный, специфический. Сверлить придётся.

- А может ломом? – по-дилетантски попробовал подкинуть идею я.

- Нет, Витя, нет… надо обратно идти, в посёлок. Помощь звать и инструменты просить. Тут на совесть сделано, ломом только навредить сможем. Одно хорошо – не герметичны шкафы. Не задохнётся. Анечка! – громко позвал он. – Ты себя хорошо чувствуешь?

- Да. Деда! Забели меня отсюда! Мне тут не нлавится!

И только теперь я заметил, что лицо у Николая белее мела. Ему было очень страшно за девочку.

- Конечно, внученька, скоро…

- Давай ключи поищем! – снова влез я. – Вдруг валяются где.

- Давай, - каким-то мёртвым голосом согласился мужчина и жестом указал на выход.

Оказавшись в коридоре, он нервно, горячо заговорил. Негромко, чтобы никто, а особенно внучка, его не услышали.

- Я сейчас обратно побегу, а ты… помоги, пожалуйста, век помнить буду! Останься, если сможешь. Постарайся ключи найти, хотя в этом бардаке такой подвиг маловероятен. Если найдёшь – бери моих в охапку и выведи к людям. Вот, - Коля достал карту из кармана и сунул её мне в руки. – Там все пометки: где живут, сколько примерно душ, красным отмечены дороги, где людей почти нет… Если не найдёшь – дождись меня с подмогой. Как появимся – уходи. Я знаю, тебе к людям нельзя… Поможешь?! – он с надеждой уставился мне в глаз.

- Конечно помогу, - абсолютно искренне ответил я. – Не сомневайся, не брошу.

В это время Аня начала плакать.

- Хорошо! – дядька почти побежал по лестнице. – И помни – ты обещал!

Мимо спускающегося Николая на второй этаж прошла его дочь, привлечённая нашей суетой. Услышав Аню, женщина бросилась к оружейному шкафу и, ломая ногти, стала пытаться его открыть. Ничего у неё, естественно, не получилось.

Тогда она опустилась рядом, обхватила голову руками, и начала тихонько выть на одной ноте. Безысходно, по-звериному. Девочка тоже расплакалась.

- Ирина, - попытался я успокоить её самым мягким голосом, на который был способен. – Не нужно плакать. Твой папа сейчас за инструментом пошёл. Скоро придёт. Просто нужно подождать. Ничего страшного не случилось, обычная неприятность.

Женщина подняла свои, полные слёз, глаза.

- А-не-ч-ка… До-чеч-ка… А-не-ч-ка… До-чеч-ка… - полубезумная мать, как заведённая, стала повторять эти два слова, нагоняя на меня ужас.

Что мне с ней делать? Как это прекратить? Сейчас ребёнку поддержка нужна, а не вопли с истерикой. И Коля хорош – мог бы хоть как-то дочери прояснить ситуацию, а не бросать на моё попечение. Делать нечего, решил прибегнуть к более-менее испытанной тактике – пощёчинам.

Ирина хоть и не хотела идти, но сопротивляться не стала – я попросту взял женщину за шиворот и выволок в коридор. Затем притянул её голову практически впритык к своей и зашипел, негромко, но зло:

- Идиотина! Ты девочку своими воплями пугаешь! – пощёчина. – Она напугана, ей мама нужна, которая успокоит! – снова пощёчина. – Что ты творишь! – и опять пощёчина, и снова.

Женщина не сопротивлялась. При каждом хлёстком ударе с моей стороны она лишь вяло двигала головой по инерции, не переставая повторять свою мантру: «Анечка, дочечка».

- Я хочу попробовать помочь, – решила вмешаться доберман. – У тебя не получается.

- Как? Ты же видишь, что человек не в себе?

Вместо ответа мне прилетел мыслеобраз тёплого, солнечного дня в лесу. С пением птиц, ароматами свежести; пропитанный радостью бытия и душевным покоем.

- Ну пробуй. У меня сил больше нет с ней возиться.

Зюзя уселась напротив Ирины и внимательно посмотрела ей в глаза. Постепенно Колина дочь затихла, а затем уснула.

- Девочке я не смогу помочь, я её не вижу. А женщину, - лицо только что уснувшей, - очень жалко. Я не могу читать мысли, но чувствую боль и страх. У неё этого очень много. Плохо жила.

- Понятно… - растерянно протянул я. – И что делать будем?

- Ждать. Ты же обещал человеку.

…Скоро уже вечер, а Николая с инструментом до сих пор не было. Где он? Жив ли? Я не знал. Долго поспать Ирине, к сожалению, не удалось – разбудил плач девочки. Она хотела в туалет, потом пить, потом у неё была истерика, затем апатия – она до смерти перепугала меня, неожиданно перестав отвечать на вопросы. И всё это под неутомимый вой матери. Зюзина терапия больше не помогала, потому я с чистым сердцем отправил подругу следить за дорогой и заранее предупредить, если Николай вернётся не один, а сам остался в оружейной. Успокаивал, разговаривал, отвлекал…

Без сомнений, сегодня самый длинный в моей жизни. День в моральном аду.

- Идут, - божественной музыкой прозвучал, в моём измученном за сегодня мозге, голос добермана.

Я молнией вылетел из дома и, перемахнув молодой серной через забор, граничащий с соседним двором, спрятался за каким-то сараем, приготовив ружьё. Место оказалось удачным, через щели отлично просматривалось покинутое мною подворье и вход в дом.

Минут через десять показался Николай. Хмурый, потный, весь какой-то озлобленный. За ним шли уже ранее виденные мною Михаил с сыном, бывшим Иркиным мужем. Все спешили, держа в руках сумки, увесистые даже на вид и издающие железный, негромкий звон при каждом шаге.

- Сюда, - дядька указал на вход. – На втором этаже.

- Ну, пошли, - совершенно спокойно отозвался Миша. – Целый день ребёнок мучается.

Коля от этих слов непроизвольно дёрнулся, как от удара, понуро опустив голову. Вину чувствует, ответственность. Теперь понятно, почему он такой потерянный был - знал, с кем встретится и кого на помощь звать придётся.

Мужчины прошли внутрь, бессвязно закричала Ирина, лязгнуло, зазвенели удары молотка по металлу.

Прошло около часа. Деловито, солидно во двор вернулся Николай с бывшей роднёй и мать с обессиленной девочкой на руках. По их спокойным, даже слегка довольным лицам я понял, что с Аней всё хорошо. Вымотался ребёнок, устал – потому и тихая.

Мужчины отошли в сторону.

- Теперь можно и поговорить, как и собирались. А то всё галопом, галопом… Коля, ты же помнишь о своём слове? – начал тот, что постарше.

- Да.

- И помнишь, что обещал без драки разойтись?

- Помню.

- Тогда один вопрос к тебе – ты зачем мою сноху ударил, когда ребёнка воровал?! Она же беременная!

Дядькино лицо вытянулось в неподдельном изумлении, даже усы распушились.

- Миша, что ты несёшь! Кого я воровал?! Кого бил?

Молодой неожиданно отпрыгнул назад, сдёрнул своё ружьё с плеча и с ненавистью в глазах начал наводить его на Николая.

- Ты что творишь?! – сильная рука отца вырвал оружие у сына.

- Мочить его надо!!! – нервно заорал Ванька. – За Анечку!!!

- Угомонись! С Иркой норов показывать надо было! Может, и по сей день жили бы нормально! – и к дядьке. – Коля, не чуди! Сын, как только домой вернулся, узнал обо всём – так ко мне побежал. И сноха тоже. Рассказала, как ты её в грудь толкнул и убить хотел, да внучка не дала тебе грех на душу взять!

Из удивлённого лицо дядьки стало злым.

- Миша, - вкрадчиво начал он. – Хотел бы убить я новую жену Ваньки – убил бы, поверь. Но я этого не делал, как и не воровал Аньку. Они мне сами её отдали…

- У-у-бью!!! Сука!!! – молодой бросился на Колю, но отец его опять остановил, схватив за шиворот рубахи и мощным рывком швырнул на землю.

- Погоди, сопляк. Мне интересно послушать. Говори, Николай.

Оба немолодых мужчин стояли напряжённые, словно скрученные пружины, и не сводили друг с друга глаз. Иван, напротив, весь как-то обмяк, вяло поднимаясь на ноги.

- Да нечего говорить. Я к нему пришёл, - рука указала на молодого, - и попросил внучку вернуть. Девушка сразу согласилась, а сынок твой пуржить поначалу начал, гонор показывать. Затем она его в дом увела, пошептались они там о своём, а по возвращении взяли с меня золото наше с женой обручальное за прокорм да Аню привели. Вот и вся история.

- Врёшь! – на Михаила было страшно смотреть. На висках вздулись вены, лицо пошло багровыми пятнами, губы мелко затряслись.

- Зачем вру? Домой придёшь – спроси у своей родственницы два кольца. Одно с рубином простеньким, тоненькое; другое мужское, с заусенцем маленьким со стороны пробы. Так что вором меня обзывать – это ты погорячился…

На старшего было больно смотреть.

- Сына, это правда? – он внимательно, с непонятной страшной нежностью смотрел поднявшемуся молодому в лицо.

- Да как ты мог…

- Ванечка, - перебил он. – Я ведь узнаю. Мне твоя жена врать не будет. Побоится. И если это правда – я тебя сам прибью… подумай над ответом, сыночка…

- Да что ты его слушаешь! – завизжал молодой.

Я приготовился стрелять, если ситуация начнёт выходить из-под контроля. Коля – мужик хороший, не надо ему тут подыхать.

- В глаза мне смотри! – гаркнул Михаил и схватил рукой бывшего мужа Ирины за подбородок. – Отвечай, паскудник!

В гневе он был страшен, пробрало даже меня.

- А можно ещё у Ани спросить, кто её ко мне вывел и узелки с одежонкой вынес, - подлил масла в огонь Коля. – Даже ходить никуда не надо.

От этих слов Ванька застонал. Михаил, напротив, зарычал от ярости и проорал сыну прямо в лицо:

- Отвечай!!!

- Д-да… Правда… Это не я, это Милка, жена моя… Всю плешь проела: «Я хочу своих детей растить, а не приблудышей!» … Вот и отдали, не чужому ведь человеку!

Михаил брезгливо отпустил Ванькин подбородок и медленно, тяжело осел на землю.

- Мне почему сразу не сказал? – бесцветным, уставшим голосом поинтересовался тот. – Врал зачем?

- Да потому что знал, что ты вонять по этому поводу будешь! К себе не берёшь, у меня ей тоже не сладко – сделал как лучше! Но ты же упрямый! Когда Коля к тебе за Ирку узнать заходил – что ты потом орал? «Гомосек, с серьгой в ухе… Сами вырастим!» - помнишь? Твои слова! И выносите мозг на пару – Милка с одной стороны, ты – с другой! Только моё мнение почему-то никому не интересно. Достали!

- Забоялся, значит… а я-то думаю, зачем ты всю дорогу мне намекаешь, что Колю надо просто шлёпнуть, без лишних рассуждений?! И догонять не рвался особо – то ногу подвернёшь, то живот прихватил… Теперь понятно, чтобы правда про твои гнилые поступки наружу не попёрла… Ну и гнида же ты, отпрыск мой! Могли ведь поубивать друг друга, и ты подохнуть тоже мог до кучи! Вот оно как… Какое у тебя мнение может быть, когда ты от родной дочери избавиться хочешь? Хорошо хоть мамка не видит, что за дерьмо выросло… Золото зачем взял?!

- Так давали же! – искренне удивился горе-папаша. – Оно, если не знаешь, на дороге не валяется.

- Уй-ё-ё-ё! – сморщился от презрения Михаил. – В кого же ты такой конченный?!

Николай, до сих пор не вмешивавшийся в семейные разборки, решил расставить точки над «I».

- Решать что будем, сват?

- Ничего. Забирай внучку, конечно. И извини за весь этот… ну, ты понял. Одна просьба только есть.

- Какая?

- Адрес я твой знаю, так что если сам, без этого, - он указал кивком на сына, - заеду внучку проведать – пустишь?

- Приезжай, не выгоним. И инструмент владельцу занести не забудь. Помнишь, где одалживали?

- Не забуду.

Михаил наконец-то встал с земли, подобрал сумки и, не прощаясь, пошёл на дорогу. У самого выхода со двора он обернулся, долго всматривался в личико перепуганной внучки; затем виновато посмотрел на Николая, после чего, словно ни к кому не обращаясь, натужно выдавил из себя:

- Коля, прости… Искренне прошу тебя. Я не хотел, чтобы так вышло. Вырасти Анечку хорошим человеком, а не как этот ублюдок… Удачи!

Ванька, немного помявшись, с ненавистью взглянул на своего бывшего тестя, схватил последнюю сумку, и бросился за отцом.

… Я пока не спешил выходить из своего укрытия. Зюзя тоже молчала.

Странно, впервые за много лет мне довелось стать лишь свидетелем человеческой драмы. Просто наблюдать бурлящие страсти, как в кино. Двоякое ощущение. С одной стороны – хоть за попкорном беги, с другой – цепляет чем-то происходящее, хочется помочь, уберечь.

Маленькая девочка в оружейном шкафу; бьющаяся в истерике мать – как оказалось, сосем ещё не старая женщина, скорее рано постаревшая из-за житейских перипетий девчонка; трое здоровых мужиков, готовых по первому косому взгляду пустить кровь друг другу – и весь этот запутанный донельзя узел благополучно развязался! Не верится, совсем не верится - но это так. Даже стрелять ни в кого не пришлось, что особенно радовало.

- Зюзя, что думаешь? – решил я узнать мнение спутницы.

- Думаю, что люди иногда бывают умные. Но вы любите искать ссору.

- Ты права. Мы такие.

Николай, дождавшись, пока его бывшие родственники уйдут подальше, покрутил головой по сторонам и, улыбаясь, позвал:

- Витя! Выходи, если ещё тут.

- Да здесь мы…

Я подошёл к счастливому от такой развязки непростой семейной истории дядьке, доберман направилась к девочке и сразу раздалось знакомое: «Собацька, давай иглать». Значит, теперь окончательно всё вернулось на круги своя.

- Внучка как?

- Хорошо. Напугана, жажда дитё измучила, но в целом – хорошо. Спасибо тебе, что не оставил. Я, если честно, переживал очень.

-Пустое, - я беспечно махнул рукой. – Главное, что всё закончилось.

Коля согласно покивал головой.

- За то, что на дороге случилось – не переживай. Я сказал, будто бы прохожего охотника нанял за деньги. Вроде поверили… - тут он попытался всучить мне обратно мой кусок цепочки, который получил вчера в уплату за продукты. Не стал брать, ему нужнее.

- Понял. Спасибо. Радует.

- Ну что, Витя, как думаешь, дальше идти сегодня смысл есть? – подумав, спросил дядька.

- Куда? Вечереет уже, тут давай оставаться. Только шкафы позакрывать надо.

- Уже! – мы оба рассмеялись.

- Тогда завтра расходимся. Тебе теперь прятаться нечего, по нормальным дорогам быстрее доберёшься.

Он отрицательно замотал головой, даже возмутился от моего рационального предложения.

- Витя! Я тебе должен, действительно должен. Так что проведу как надо. Тем более крюк так себе, не слишком большой выходит. Да и в дороге всякое может случиться… Вместе пойдём, благородный ты наш! – всем видом показывая, что разговор окончен, он отправился к уже пришедшей в себя девочке.

Подошла Зюзя. Я подумал немного, и попросил подругу:

- Осмотрись, пожалуйста, вокруг. Вдруг нам засаду готовят или другую гадость злоумышляют. Охоту на нас пока не прекратили. Николай вроде бы без гнильцы в душе, но иногда даже хорошие люди совершают дурные поступки. Не потому что хотят, а потому что вынуждены.

Четырёхлапая согласно кивнула. Похоже, наши мысли сходились.

Ну да, вот таким недоверчивым стал. Жизнь научила.

-

Приветствую всех, кто читает это предисловие. Я запускаю новую повесть в нескольких частях. Да, в ней не так много страшного или мистического, как вы любите, но некоторые подобные эпизоды будут присутствовать по всему сюжету, так что надеюсь на ваше понимание! Посты будут по два раза в неделю. Ну и если понравилось, подписывайтесь на нашу группу https://vk.com/creepyzbo. Спасибо за внимание и приятного чтения!

Пролог. Ты ведь никому не расскажешь?

(28 октября 2069 г.)

«Электронная пиротехника БУМ» — прочел я надпись на темно-синем комбинезоне, в который был одет мужчина. Как я оказался рядом с ним, не помнил. Помнил, как выпросил денег у родителей на мороженное, помнил как шёл к заветному киоску, даже помнил, как на велосипеде подъехала какая-то девчонка и встала в очередь передо мной. Я был жутко зол на неё, но не подал вида - мама учила быть порядочным и уступать девочкам. Помнил я и вкус долгожданного лакомства - обволакивающе сладкий, немного холодный, такой приятный и вкусный. Дальше ничего - дыра в памяти, и вот я уже стоял перед мужчиной в комбинезоне. Он снял солнечные очки, и его глаза, как мне показалось, тускло светились желтым цветом.

— Как тебе день города, маленький дружок? — Он наклонился ко мне, протянул большую шоколадную конфету. Его голос звучал мягко и как то...по теплому.

— Мне все нравится!

— Чудесно. А сколько тебе лет?

— Мне восемь с половиной. Папа говорит, что я уже почти взрослый.

— А ты один тут или с родителями? — он улыбался, это пугало и притягивало одновременно.

— С мамой и папой! А что это у вас такое? — я с трудом оторвал взгляд от желтых, манящих глаз, переведя его на маленькую коробочку в его руках. По телу пробежали холодные мурашки - будто стало холоднее.

— Ах это? Это я хочу устроить сюрприз для жителей города в честь праздника. Огромный электронный салют! — он развел руки в стороны,— Поможешь мне?

Он дал мне то, что держал в руках и сказал, что это специальный пульт управления фейерверком. Показал, куда нажимать, когда он подаст знак. Я положил большой палец на эту кнопку, чтобы не оплошать, не подвести доброго дядю.

— Ты готов увидеть фейерверк, который тебе запомнится навсегда? — спросил он, посмотрев мне в глаза. Опять стало тепло.

— Я уже видел много фейерверков, чем этот будет лучше?

— Ох, малыш. Поверь мне, это будет незабываемый салют! Помнишь, что я сказал?

— Да. Насчет ТРИ я жму кнопку.

— Молодец, умный малый растешь! Родители бы гордились тобой! Ну что, ты готов?

Он досчитал до трех, я с усердием нажал клавишу. Ничего не произошло. “О нет, я все испортил” — пронеслось в голове. Я надавил сильнее.

Прогремело, да так, что завибрировала земля под ногами, а затем до меня добрался горячий ветер. Люди вокруг закричали, а я, испугавшись, побежал к родителям. Через несколько метров я споткнулся и сильно ударился головой, отключившись на некоторое время.

Когда очнулся - не поверил своим глазам. Я видел такое в фильмах о войне, которые мы смотрели всей семьей. Отец всегда закрывал мне глаза в самых жестоких сценах, как просила мама, но оставлял небольшую щелку меж пальцев, чтоб я мог подсматривать. Не знаю, специально он это делал или нет, но я подсматривал, конечно же - всюду огонь, толпа народа мечется в панике, женские крики, детский плач, повсюду раненые и мертвые люди. Все в точности совпадало с реальностью. Праздник превратился в ад.

В моих ушах звенело, голова раскалывалась, я не понимал, что произошло. Посмотрел туда, где ещё недавно видел незнакомца. Он стоял там же, под деревьями, только теперь глаза больше не светились желтым. Они горели красным, бурлили бурой кровью. Стало невыносимо жарко где-то внутри, в груди. Хотелось закричать - от боли, от страха, но почему то я не мог этого сделать. Мужчина поднес указательный палец ко рту, приложив к губам, а затем ясно, будто голос звучал у меня в голове, произнес: “Ты ведь никому не расскажешь?”.

Глава 1. Руми.

(17 ноября 2086 г.)

Чайник засвистел за стеной. Сперва медленно, неуверенно, но постепенно перерастая в наглый, упорно давящий на уши свист. Настолько пронзительный, что хотелось заткнуть уши. Я прошёл на кухню, в нос ударил запах Руми: немного горький, едва уловимо сладкий аромат консистентного чая в капсулах. Отключил нагреватель и громкий писк, задохнувшись, начал сбрасывать обороты. Я прислушался к издаваемым звукам плюющегося пара. Он все еще выбивался сквозь крышку - свист, перешел в жутковатый стон. Что-то этот звук мне напомнил. Задумался и в памяти всплыл единственный подобный момент в моей жизни - все вокруг мечутся из стороны в сторону, как пойманные в сеть рыбы, девушки пронзительно кричат, мамы пытаются увести своих плачущих детей, все кто выжил, бегут с проклятого, рокового праздника.

Тяжело вздохнул, отогнал эти жуткие воспоминания.

Уже давно изобрели не только самоотключающиеся приборы, но даже автономные заварники с выбором синтетического чая на вкус, но я любил старомодные штучки. Благодаря своей работе иногда получалось выхватить антикварный товар по низкой цене. Чайник со свистком - один из них. Квартира заставлена подобными вещами, это у меня от отца. Он тоже собирал ретро. Но несмотря на искреннюю любовь к старым вещам и шмоткам, он имел кое-что из современных технологий прямо в своём теле.

«Мы тогда сопровождали груз. Плелись по раскаленным проулкам Нул-Инграда. Нас окружали руины, сын. Руины города, который совсем недавно был великой столицей страны. Вокруг царила мертвая тишина - ни шороха. До базы оставались считанные километры, как вдруг командир взвода заорал: «Лежать!». В следующую секунду все как в тумане, по нам стреляют, мои напарники тоже стреляют, хотя не видят врага - мы в чёрном, едком дыму от взрыва. В ушах свистит, я весь в чём-то мокром. Что произошло дальше, не знаю. Очнулся в госпитале, без руки, без ноги и не вижу ни хрена. Если бы я знал, за что мы воевали…» Он рассказывал мне эту историю несколько раз и к последней фразе всегда становился очень грустным. Я не понимал, что же ему грустить, если потерянные конечности он заменил нейропротезами.

Рука и нога выглядели как будто отцу пришили конечности от какого-то киборга, а вот глаз наоборот - был словно настоящим. Я всегда думал, что это обычный стеклянный протез, иногда светящийся в темноте, иногда меняющий свой цвет, не более того. Потом, когда я подрос, отец рассказал что глаз его это не просто стекляшка, а нейрокамера, вживленная в мозг. После своей смерти папа завещал мне дом и протезы. Дом я продал и переехал в большой город Останград, сняв квартиру в периферии, на третьем уровне. Заплатил за проживание миловидной голограмме женщины за полгода вперед - все, на что хватило денег. Протезы не стал продавать, несмотря на то, что они, как я позже узнал, невероятно дорогие. Это единственная память об отце - я храню их в батином ящике от снарядов.

Кипяток наполнил чашку, нагретые пары наконец обрели свободу и устремились под потолок. Я вдохнул аромат чая - оранжевое дерево, или по другому - Руми. Отлично расслабляет мышцы тела. И мозг. Когда напиток заварился, добавил пару кубиков сахарозаменителя. Попытался вспомнить, когда последний раз пробовал настоящий сахар.

Вышел из кухни с кружкой в руках , прошел в комнату. Подошел к круглому окну, отхлебнув терпкого чая. Сморщился, но знал - первый глоток всегда не вкусный, дальше будет лучше. Тепло напитка разлилось по всему телу, перерастая в мурашки. За окном, в свете рекламы, алмазной пылью сыпал дождь. Его капли барабанили по стеклу и металлическому карнизу, вода сочилась вниз через водостоки домов прямиком в ливнеотводы, но это не спасало тротуары от мелких луж. Черные купола зонтов это все, что я видел со своей высоты, их владельцы, разбрызгивая каблуками ботинок воду, торопились в тепло, в свои сухие и уютные норы.

На моем окне стоял мягкий, тёплый фильтр и от этого создавалась иллюзия, что погода на улице хорошая, а дождик вот-вот пройдёт. Я отключил фильтрацию и картинка мгновенно приняла привычные оттенки серого. Если бы не разноцветные неоновые вывески небоскребов, стремящихся куда-то к облакам, я бы решил, что перестал различать цвета. Вернул мягкий фильтр обратно. Отхлебнул из чашки глоток и на этот раз вкус раскрылся лучше. Еще горько, но уже не хочется плеваться.

Моя квартира была двухкомнатной - никаких излишеств, двадцать пять квадратов. На окрашенных в бежевый цвет стенах гостиной, ( в которой, впрочем, никогда не было гостей) висел небольшой телевизор, отбрасывающий на стену бледное сияние подсветки. Пара полок над ним заполнена бумажными, раритетными книгами любимых авторов. Стивен Кинг, Достоевский, Люк Деко - Сейчас такие сложно найти. Напротив телека стоял запыленный музыкальный синтезатор, на котором я так и не научился играть. Рядом с ним старый диван, доставшийся мне от прежних хозяев. В глубине боковой стены спальное место. Довольно просторное, а не как показалось мне на первый взгляд.

По верху стен, над потолком, шла диодная лента, которая включалась мной только ночью, обливая комнату небесно-голубым, тусклым светом. На полу, на заботливо разложенном мной пледе спал кот. Хотя ему все равно где спать, ведь с обычным котом у этого создания мало что общего. Еджай. Так я прозвал своего помощника по дому. Когда работы нет, Еджай ведёт себя, как подобает коту - дрыхнет, но если вдруг хозяину требуется помощь - он активизируется хоть в пылесос, хоть в пульт от телека. Достался мне по дешевке, опять же благодаря моей работе. Услышав меня, ки-кот приподнял голову и навострил карбоновые ушки.

Я уселся на диван, телевизор автоматически ожил - на экране замелькали новости.

— Привет, Марк. Сделать погромче? — послышался электронный голос справа. Еджай уже сидел со мной на диване. Передвигался кот практически бесшумно. У него на груди засветился небольшой экранчик, на котором всегда мелькала полезная информация или погода, сейчас же высвечивалось только время.

— Ты же знаешь, я не люблю новости. Там один негатив. — я набрал полную грудь воздуха и тяжело выдохнул, — Они собирают его специально всю неделю, а потом пихают в эфир, чтобы люди думали, как все плохо и не высовывали носа из своих домов. Так ведь, Еджай? — я отхлебнул из кружки напиток и откинул голову назад. — Включи лучше что-нибудь музыкальное. Мне ещё на работу в ночь.

Зазвучала музыка. Кот успел изучить все мои предпочтения и всегда включал то, что нужно. Нежный голосок Алисы Степиной залил маленькую комнатку песней про падающие небеса. «Как я жил без кота раньше?» — пронеслось в голове. Помню, как в ломбард пришел пожилой мужчина, решивший сдать своего помощника. Он сказал “Этот чертов металлолом разрушил мою коллекцию китайского сервиза, будь он неладен. Я купил его на черном рынке для своей внучки, мне сказали, что в нем установлена какая-то программа, которая улучшает интеллект. И что они улучшили, извольте спросить!”

Мне ки-кот понравился, да и китайских сервизов у меня не было, поэтому я забрал его себе.

— Ты ведь и без телека знаешь, что происходит в мире, Еджай? — мой взгляд был уставлен в потолок, зрение расфокусировано. Руми уже подействовал. Случись сейчас война и моя жизнь зависела бы от того, насколько быстро я сбегу из квартиры - я бы погиб, сидя на диване.

— Знаю. Мне интересно, в отличии от некоторых. — в словах кота послышались нотки превосходства. Хотя, может мне показалось.

— Не начинай! Лучше расскажи что там, в мире?

Он перечислил все новости, о которых знал; среди тех, что я старался не замечать - о вооруженных конфликтах по всей стране, мелькнуло что-то про временную блокировку киберсети.

— Можно поподробней про киберсеть? - я кое-как собрался с мыслями и уставился на экран.

Кот включил канал Н38, в телеке затараторил диктор. Бегущая строка снизу все никак не успевала за ним. Он рассказал о том, как хакеры из сообщества ”киберпророки” захватывают новые горизонты с помощью интернета и виртуальной реальности. Что они не остановятся ни перед чем, поэтому нужны радикальные меры борьбы. “На войне все методы хороши, если ведут к победе. — так выразился гнусавый ведущий. — Митрополит Анастасий самолично освятил пути к искоренению кибер-терроризма.”

— Они ебанулись в конец! Церковь освещает борьбу с терроризмом? Это ж надо! — глядя то на экран, то на кота, произнёс я. — У меня дела только в гору пошли, а тут они со своей блокировкой. — я искренне разозлился на ублюдков из комиссионного контроля.

— А я говорил, что работа в киберсети это нелегально и прикроется твоя продажа безделушек...

— Ой, помолчи, а. — перебил я кота. — Это-то тут причём? И вообще, легко тебе говорить, ты ж кот, и то не настоящий.

Еджай обиженно отвернулся, спрыгнул с дивана и деловито засеменил прочь из комнаты.

— Никакого в тебе дружелюбия! — крикнул ему вслед. — Надо было ки - пса завести.

— Да. — послышалось из кухни. — Но у тебя на него денег нет.

График выхода - одна глава в неделю Всего 12 глав. Ссылка на первую часть:

https://author.today/work/30964

Пролог

Представьте – у вас в голове и по всему телу забиты неизвестным палачом раскалённые, кривые гвозди. И каждый из них не просто в состоянии покоя, а ещё и усердно расшатывается при помощи плоскогубцев где-то там, глубоко внутри. Огненные железяки, извиваясь под рукой садиста, вызывают абсолютно все ужасы абсурда, умноженные, как минимум, на три; плюс бонусом идут жжение, отвратное пощипывание, тошнотворный дискомфорт.

Если вам сложно представить такую жуть – можно упростить задачу. Хорошенько, с размаху ударьтесь мизинчиком ноги об дверной косяк и одновременно вгоните себе в палец иглу хотя бы до половины. А теперь увеличьте эти ощущения на сто и экстраполируйте полученный результат на всю поверхность руки, ноги или что вам больше по вкусу. Калейдоскоп эмоций и фейерверк незабываемых, до сегодняшнего дня не испытанных, чувств, среди которых ни одного хорошего, обеспечены. Будет потом что вспомнить, утирая холодный пот со лба и тихо, чтобы никто не услышал, проклиная самого себя за излишнюю дурость и бестолковое любопытство.

Именно так я чувствовал себя, очнувшись в полной темноте. Не было сил ни стонать, ни знать на помощь, ни собраться с разбегающимися, как тараканы при включенной лампочке, мыслями. Внутри была пустота, заполненная адской, всепроникающей болью.

Мозг отказывался воспринимать реальность, напоминая о себе лишь периодически взрывающимися резкими, словно реактивные истребители последнего поколения, приступами дополнительных мучений к уже имеющимся, ставшим за это короткое время почти частью меня. Одно хорошо, после таких микровзрывов страданий наступает тёплое, обволакивающее своим спокойствием, НИЧТО. Оно держит остатки сознания в своих мягких лапах до следующего пробуждения для новых мук.

***

… - На кой вы эту падаль притащили? Он же фактически жмурик!

- Притащили – лечи. Лекарств у тебя всё равно полно, и все просроченные. Так что можешь не слишком экономить.

- Да не жалко лекарств, перевязочного материала жалко. На этого красавца он рулонами, как пить дать, уходить будет!

- Не твоя печаль. Оклемается – к делу приспособим. Сдаётся мне, что тебе просто лень возиться! Привык роды у баб принимать и пальцы алкашам местным вправлять, а медицину и позабыл, наверное. Чему ты своих оболтусов научить сможешь? Даже я знаю, что для врача операции всякие разные – первое дело!

- Подохнет он. Чего заморачиваться?

- Может, и подохнет… А ты его как наглядное пособие для учеников используй. Рассказывай, показывай, чего надо. Потом типа курсовой работы сделай – кто этого… выходит, тот и сдал. Пойми, надо тебе смену растить, надо! Понимаю, что не хочешь – хорошо одним доктором в посёлке быть, спокойно и сытно, и никакой конкуренции. Только ведь не молодеем ни ты, ни я. Молодёжь знающая всё едино нужна, как ни крути.

- Хорошо, попробуем… Поглядим, что из этого получится.

Очередная, ожидаемая вспышка боли. НИЧТО…

Глава 1

Я снова пришёл в себя и вот как-то сразу понял, что надолго. Попытался сориентироваться - медленно, изо всех сил борясь со слабостью, стараясь звуками и запахами дополнить черноту окружающего мира. Зрение пока отсутствовало. По ощущениям, верхняя часть лица была тщательно забинтована, и именно в ней находился один из эпицентров боли. Попробовал пошевелить пальцем – еле-еле вышло, сил нет; головой – уже ничего не получилось, словно батарейки в организме сели, только с правой стороны засочилось по виску что-то липкое, неприятное…

Самое главное – я могу связно мыслить. Это хорошо, это очень хорошо! Один из моих самых глубоких, потаённых страхов – стать пускающим слюни и не отдающим себе ни в чём отчёта овощем. Насмотрелся на таких, лучше сразу подохнуть, чем растением существовать. Итак: меня зовут Витя; у меня были папа, мама и сестра; я строитель… Тоже был. Теперь поднапрячься и вспомнить, что произошло и где Зюзя… Зюзя! Что с ней?! Последнее воспоминание: собака истекает кровью, содрогаясь в конвульсиях. Неужели мертва? Не верю! Не хочу верить!!! Гнать, гнать от себя такие мысли! На помойку их! Доберман – жива! И точка!!! Столько раз выкручивалась, меня спасала – значит, обязательно живая, не так просто мою красавицу угробить!

Но гаденькая мыслишка неотступно проносилась в подсознании: «А если нет?»

Огромным усилием воли, породившим приступ нечеловеческой боли в голове, мне удалось притушить свои переживания. Не до конца, но достаточного для того, чтобы начать анализировать окружающий мир.

Втянул воздух, точнее показалось, что втянул – так, еле-еле понюхал. И сразу ощутил соцветие запахов крови, гноя, немытого тела, и примешивающихся к ним ароматов лекарств и безнадёжности. Где это я? Не в вагоне точно – на железной дороге своё амбре. На насыпи, где меня цапнуло? Тоже нет – под головой что-то слегка мягкое, а не гравий или рельсы.

Хорошо, обоняние пока оставим, обратимся к слуху. Опять напрягся, опять через висок к уху потекло что-то тёплое, опять боль…

… Далёкие, непонятные голоса – в ушах словно по комку ваты забито; стук, скрип; лёгкий, почти неразличимый птичий щебет и странное бульканье. Последнее слышалось особенно чётко, сконцентрируюсь на нём. По мере вычленения заинтересовавшего меня звука из общей палитры к нему, напротив, примешивались и другие: рваное, неоднородное, какое-то горловое сипение; гулкое, как при закрытом из озорства носе или при сильном насморке, неровное дыхание; едва уловимые, почти теряющиеся стоны.

Это человек! Сомнений не было! Вот только что с ним? Болен, или ранен? Скорее второе… Так дышат при проникающем ранении в грудную клетку, хотя очень легко могу и ошибиться - медицинским образованием я не наделён. Попробую заговорить - надеюсь, на это сил хватит.

Ничего у меня не получилось, даже шёпот выдавить не удалось. Только сейчас, когда боль в голове немного утихла, чётко осознал – меня мучает жажда. Я чувствовал каждую трещинку на пересохших губах; жар, пропекающий горло насквозь; свой шершавый язык. Стало страшно – пуля не доконала, а вот от жажды скопытиться могу вполне. Наверное, после таких траурных мыслей произошёл неконтролируемый выброс адреналина в кровь – иначе никак не объяснить мою бездумную попытку вскочить и побежать на поиски воды.

Естественно, незрячий человек, с трудом шевелящий пальцами, далеко убежать не может. И я не стал исключением – весь мой порыв вылился в конвульсию, новый взрыв боли, НИЧТО…

… На этот раз я очнулся от того, что мне прямо в рот, божественно увлажняя пересохшие внутренности, лилась ледяная, колодезная, такая вкусная вода. Много, расточительно выплескиваясь при моих судорожных глотках; пугая до дрожи тем, что это райское наслаждение влагой прекратится раньше, чем я смогу хоть немного потушить внутренний пожар.

- Ты смотри, очухался! – радостно произнёс неизвестный, мужской голос. – Вот уж ни думал…

- Погоди радоваться, - перебил его второй, тоже мужской, но более низкий. – Тот тоже оклемался, и что?! Выматерился, подёргался, раны открылись, и вон - валяется, подыхает, падла… Вся работа насмарку… И наставник за этого урода пилит, не отвлекаясь. Типа: «Ты же медбратом работал – вот и вспоминай, как к пациенту подходить!». Когда это было! Да и полгода всего в инфекционке прокантовался, туда таких не привозили! Отбросит коньки наглухо – и что делать? Я назад, в поля не хочу. Доктором сытнее.

- Вот как ты запел… А помнишь, когда распределяли наших подопечных, ты прямо гоголем ходил, - злорадно отвечал первый. – Прямо не знал, как погадостнее своё «фи» выразить. Мол, и подохнет мой, и руки у меня из одного места, и весь ты такой, прямо трандапуперный, молодец.

Смущённое покашливание.

- Проехали, - даже на слух было понятно, что прошлое ему сейчас вспоминать не хотелось. – Дай губку, я своему немного губы смочу. Поить его с такими дырками в груди и брюхе нельзя… - и неожиданно сменил тему. – Повезло нам обоим, что эти два ублюдка ещё живы. Мы к ним когда – позавчера в последний раз приходили?

- Два дня назад. Сегодня третий. И верно, как не подохли… загадка!

- Да ладно, наставник всё равно в отъезде. Эти не расскажут, сами не разболтаем. Дома ведь тоже работы непочатый край, никто за нас её не сделает. Хорошо, что такая оказия подвернулась. Я столько переделать успел – сам поразился! От зари и до полуночи вкалывать пришлось, но ничего, справился… Выучиться по медицинской части, конечно, очень хочется, вот только кормить нас во время учёбы никто не обещал. И не спрашивал нашего желания, по большому счёту…

Раздался фыркающий смех – весело им, уродам!

- Да я сам такой… как будто, кроме как сюда бегать и мух на ранах рассматривать, других дел у меня нет.

- Ты своему повязки менять будешь? – поинтересовался бас.

- Главный дохтур приезжает когда? Послезавтра, утречком. Вот завтра вечером и поменяем, чтобы не вонял сверх меры. А пока – на кой хрен оно тебе надо? Это ж не родственники, а наглядные пособия… - снова смех.

Шаги, скрип двери, тишина, разбавленная хрипами соседа.

Через полчаса голоса вернулись, и я схлопотал два укола в бедро, практически неощутимых сейчас. Что кололи – без понятия, однако хуже не стало, мозг сильнее, чем был, не затуманился. Наверное, лекарство получил от этих нерадивых «кандидатов в доктора». Лечение – это хорошо. Это мне сейчас очень нужно.

Больше всего беспокоила повязка на лице. Я понимал, что после залпа мой организм получил свою порцию железа. Вот только куда – определить не мог. Тело словно собрано из разных осколков, не особо подходящих друг к другу; голова вообще, как инородный предмет на плечах, своеобразный генератор раздирающих изнутри пульсаций. Голоса, как назло, эту важную для меня тему никак не затрагивали. Вкатили, что хотели, и ушли.

К моему огромному сожалению, в НИЧТО я больше не проваливался. Теперь лишь иногда забывался; периодически погружался в пограничное между сном и явью состояние; но в основном старался абстрагироваться от боли. Получалось плохо. Ни одна мысль не удерживалась дольше, чем на секунду и исчезала, не оставляя никакого следа. Пропало и чувство времени.

… - Эй! – толчок в плечо. – Ты меня слышишь?

- Д-да… - еле смог выдавить я. Никогда не думал, что одно слово может отнять столько сил.

- Сейчас повязку сменю, так что не дёргайся.

Руки неизвестного сноровисто сняли бинты и в глазах запрыгали радужные зайчики. Заморгал – ух, больно-то как, особенно справа. Присмотрелся – как-то непривычно, тоннельно получается. Как в трубу гляжу. Пусть. Вижу – уже хорошо, а что я вижу?

Передо мной стоял весьма крупный детина лет тридцати пяти отроду и внимательно, как редкую бабочку, рассматривал моё лицо. Неожиданно он замахал ладонью передо мной.

- Сколько пальцев?

- Четыре.

- А теперь?

-Тр… - силы окончательно покинули меня.

- Понял, понял, три… Ну ты и урод!

Ни послать куда подальше, ни нахамить в ответ я не мог. Однако детина, против ожидания, не издевался. Он резво сбегал куда-то и притащил что-то плоское, пластмассовое. Став у изголовья, развернул эту штуку ко мне, и я увидел, что это старое, с частично осыпавшейся амальгамой, зеркало. А вот в зеркале…

Никаких сомнений – это было моё отражение. Несколько похудевшее, синегубое, поросшее клочковатой шерстью средней небритости, в меру бледное и с одним лишь новым дополнением – на месте правого глаза была опухшая, сочащаяся то ли гноем, то ли сукровицей, багрово-мерзкая дыра.

- Насмотрелся? – зеркало исчезло, явив перед собой снова лицо этого неизвестного мне человека. – Даже не знаю, как тебя звать – Счастливчик или Кривой. И то, и то тебе подходит. Будешь Кривой - мне так больше нравится. Хотя и везения тебе не занимать! Одна пуля по башке лишь чиркнула, погладила только, царапина осталась; другая через мягкие ткани правой руки прошла, тоже без серьёзных последствий; а третья рикошетом от платформы прямо в глаз угодила, на излёте... И не убила ведь! Граммульку до мозга не дошла! Кровищи ты потерял даже не знаю, сколько. А переливать тебе и нечего. До конца не верили, что выживешь, а ты – вон! Моргаешь лупеткой своей и жрать, небось, хочешь? Ну, с этим пока погодим. Я сейчас тебе дырки фурацилином промою, перебинтую и лежи, доктора жди. Он скажет, что с тобой дальше делать.

Как меня промывали, мазали какой-то мазью, бинтовали – почти не помню. Лимит моих сил на сегодня был исчерпан полностью. Однако и забвение облегчения не принесло. Урывками проносились странные видения: вот я, маленький, зачем-то лезу на забор; вот Зюзя скалится неизвестно на кого; вот птица дрозд пляшет ламбаду в одиночестве, да ещё с коленцами; вот лампочка – она тухнет и зажигается, тухнет – и зажигается, вызывая истерику и слёзы…

Постепенно бред перешёл в тревожный, не глубокий сон, из которого меня вывели голоса.

- Ну, как тут эти, пленные?

- Нормально, Евгений Юрьевич. Тот стабильно тяжёлый; этот, без глаза – вроде на поправку идёт. Делали всё, что вы наказывали.

- Хорош врать. Знаю я, что вы и как делали в моё отсутствие. Доложили уже. Надеюсь, нет нужды напоминать, что тут никто никого не держит? Мне лично ученики без надобности. Сами знаете - вы тут не по своей воле учитесь, я не по своей воле учу. Поэтому давайте максимально быстро доведём наши отношения до расставания. Чтобы в последний раз такое было…

- Да мы понимаем, - вразнобой ответили первый и второй голоса.

- Снимите повязку с головы. Зачем вы ему оба глаза законопатили? Ладно, пока без сознания лежал – так проще было. Но раз пришёл в себя – оставьте мужику хоть один глаз, на мир любоваться.

Когда моя голова освободилась от повязки, удалось рассмотреть и доктора. Им оказался интеллигентного вида мужчина лет шестидесяти. Полный, с внушительной, блестящей лысиной и цепкими, внимательными глазами. Не говоря ни слова, он без церемоний начал своими сильными, ловкими пальцами мять сначала опухоль на месте глаза; потом что-то смотрел на затылке, немилосердно, до хруста в шее, повернув мою, гудящую колокольным звоном, голову; потом разглядывал руку. Закончив осмотр, этот Евгений Юрьевич поцокал языком каким-то своим мыслям, посмотрел куда-то влево и сказал:

- С этим понятно. Покормить больного не забудьте! Зря он, что ли, не смотря на все ваши старания, выжил! Второго катите в операционную. Учиться будем. Трупов у нас, к моему глубокому сожалению, пока нет… Поленились набрать…

Что-то с неприятным, железным звуком покатилось, застучали подошвы, хлопнула дверь, и я остался один.

Чем заняться лежачему больному? Правильно - ничем, кроме созерцания белого, чистого, явно недавно подновленного потолка. Ламп, люстр, проводки – ничего не было; убрали за ненадобностью при ремонте, видимо. Такое развлечение мне быстро надоело, и я перешёл ко второй части программы по убиванию времени – стал вслушиваться. Это оказалось гораздо интереснее. За дверями периодически проходили, судя по интенсивности шагов и громкости походки, разные люди. Хлопали двери, кто-то чихал.

Незаметно для себя я уснул. Не знаю, сколько пробыл в объятиях Морфея, однако разбудил меня уже знакомый звук вкатываемого предмета. Перед глазом появилось лицо отвечающего за мою тушку мужика.

- Рот открой. Жрать будешь. – и действительно, стал меня кормить водянистой, не солёной кашей.

Когда трапеза закончилась, он снова заговорил:

- Звать меня Юрий Николаевич, я тебя лечить буду. Пить хочешь?

- Нет… - выдохнул я и задал свой самый главный вопрос. – Что с собакой?

Детина помолчал, внимательно глядя на меня, неодобрительно покачал головой.

- Так это твоя тварь… Нашёл с кем спутаться…

Я не отвечал. Смотрел ему в лицо, не отводя взгляда, и ожидал ответа. Любого, всё приму. Нечеловечески тяжела неизвестность.

- Да жива она! Пулю достали, зашили. Не была бы доберманом – там бы и кончили! Но, так как породистые твари сейчас в большой цене, лечат лучше, чем человека. Доволен?

- Да…

Самое главное я узнал – она жива! Остальное приложится. Теперь надо как можно скорее на ноги встать.

… Прошла неделя. Моё состояние улучшалось, хотя и не сказать, что быстро. По-прежнему получал свои уколы, таблетки, перевязки. Раз в сутки приходили неразговорчивая старуха и меняла утку подо мной, вполголоса проклиная одновременно всех и никого конкретно. Что поделаешь, человек такой. Ей бы на лавке у подъезда сидеть, всех проститутками-наркоманами ругая и обсуждать сериалы с такими же старыми склочницами. Но не сложилось – из её бурчания я понял, что она тут за еду ходит за лежачими и убирает; а платят ей мало, а сыночек пропойца, а соседи уроды, каких не бывает… Обычно такие старухи любят поговорить – им всегда не хватает свободных ушей и внимания, но мне не повезло. Любые попытки задать даже самый невинный вопрос нарывались на жёсткое: «У доктора спрашивай. Отстань!»

Узнал, кто лежал рядом со мной на соседней койке-каталке – старший лейтенант Серин. Он умер на следующий день после того, как я очнулся, не приходя в сознание. При мне произошло – боец лежал, мелко дыша простреленной грудной клеткой, а затем неожиданно выгнулся, захрипел, прошла судорога – и затих. Честно попытался позвать на помощь – да куда там! Никто мой слабый голосок не услышал, до обхода вместе с трупом в одном помещении находился. Неожиданно вспомнилось, что мы со старлеем тут двое суток никому ненужные валялись и смерть парня, вполне возможно, на руках этих «кандидатов в доктора», решавших свои проблемы и забивших на раненого. Пока не знаю, на каких правах я тут, но зарубочку в памяти сделаю. Дальше видно будет. Серин мне был хоть и никто, но вот так бросать живого человека подыхать неправильно. Гуманнее добить.

Как не пытался во время перевязок узнать хоть какие-то подробности про добермана - ничего не сообщали, ограничиваясь: «Ты думай, как не подохнуть, а не о твари паскудной!».

Смерть подчинённого Коробова местные эскулапы восприняли абсолютно спокойно. Доктор, осмотрев тело, лишь негромко бросил своим ученикам:

- Везите в операционную – будете швы учиться делать. Потом закопаете поглубже, морга у нас всё едино нет, так что хранить негде.

В первый же день, когда я смог кое-как подняться, меня, ближе к вечеру, полуповели-полупотащили в кабинет Евгения Юрьевича, благо он располагался тут же, неподалёку от моей палаты.

- Встал? Значит, на выписку… Нечего место занимать. Отведите его к Михалычу.

Я даже вякнуть ничего не успел про своё отвратительное самочувствие, необходимость дальнейшего лечения и про то, кто такой этот самый Михалыч, как был водворён обратно в палату. Ничего не понимая, прилёг в ожидании. Теперь долго в горизонтальном положении при любом удобном случае находиться придётся – сил-то ведь нет никаких. Пока ещё в старую физическую форму вернусь… Сейчас и соплёй перешибёшь Витю без особого напряжения.

Минут через пять вошёл Юрий Николаевич, «медурод» - как я его про себя окрестил из-за Серина, и кинул мне мои вещи, покрытые запёкшимися бурыми потёками и грязью.

- Одевайся, пойдём, - сквозь зубы процедил он. – Все домой идут, вечереет уже, а я тут, с тобой таскайся…

Сел на койку, начал одеваться. С верхней частью гардероба справился без проблем, только морщился, натягивая пропахшую потом и кровью рубаху. А вот с брюками вышло нехорошо. Когда привычно наклонился для удобства, просовывая ноги в брючины, голова неожиданно закружилась, и я упал, ударившись лбом об пол. Меня вытошнило, руки обмякли, безвольными плетями извиваясь в попытках найти опору и хоть как-то поднять тело. Не получилось…

Неожиданно я взлетел, поддерживаемый сильными руками, и оказался снова на койке, пытаясь прийти в себя и хоть немного договориться с разрывающим череп изнутри приступом боли.

- Нда… - протянул будущий доктор. – Как тебя выпроваживать? Не на себе же…

Я молчал, прикрыв глаз и пытаясь вернуть себе способность здравого рассуждения, вытесненного из головы мучительными спазмами страданий. Получалось по-прежнему плохо, однако часть меня уже могла обращать внимание на слова этого человека.

- Пошли, чего расселся?! Доктор сказал – здоров, значит – здоров! Да пошевеливайся ты! – рявкнул детина, подхватив меня за шиворот и вздёрнув на ноги.

Как мне удалось не упасть повторно – сам не знаю. Но смог, стоял как трость, ветром колеблемая. Заботило другое – по правой щеке опять катились вниз тёплые, липкие капли. Это заметил и «медурод». Он резво натянул мне брюки, даже пуговицы застегнул, а потом закинул мою руку себе через плечо и потащил в коридор. Не особо помню, как оказался в манипуляционной – именно на неё была похожа светлая комната с табуретом, кушеткой, прозрачными шкафами и гинекологическим кресло в углу.

Усадив на кушетку и привалив меня спиной к стене, Юрий Николаевич сноровисто снял повязку, отлепил марлю и, тщательно осмотрев увиденное, удовлетворённо буркнул:

- Ф-ф-фух… Слава Богу! Ничего страшного, а то было бы мне… сейчас повязку поменяем и пойдём.

- Вы что, не видите, что я полутруп, - решившись, осмелел я. – Я стою лишь силой воли, а идти не могу. Ни не хочу, а именно не могу.

- И что? - поинтересовался детина, закончивший к этому моменту промывать мне пустую глазницу и уже лихо наматывающий бинт. - И что?! Я вообще не понимаю, на кой тебя сюда припёрли, а не кончили, как остальных. Ладно, Михалычу новые доктора необходимы – это понятно, и то, что вас как учебных подопытных привезли - тоже. А зачем?.. Мы же из того, что нам наставник на тебе объяснял и показывал, ни хрена не поняли. Потому что без учебников, без теории… Дичь полная, сплошная латынь и прочие зехеры неясные. Понятно, Юрьевича напрягли – он учит нас. Вот только толку никакого, и с тобой одна возня ненужная. Я домой хочу, там дел полно и баба моя ждёт… Больничка нам пока не платит, и платить, я думаю, в обозримом будущем не будет. Видишь, как вляпался – и отказаться нельзя, и жить как-то надо. Всё. Готово! Как новенький!

Он опять закинул мою руку себе через плечо и, подпирая своим боком, потащил из манипуляционной на улицу. Мне оставалось лишь имитировать ходьбу, слегка перебирая ногами. Когда оказались на свежем воздухе, не мог надышаться. Казалось, только сейчас почувствовал себя живым окончательно. Запах предвечернего зноя, трав, лёгкого дымка от уличной печи – словно помогали, добавляли сил. Попробовал даже пойти сам, но надолго запала не хватило – опять повис на «медуроде». Между тем он не прекращал бубнить:

- Крови ты потерял много очень, как не подох – не понятно. Потому тебе надо много пить и хорошо жрать, желательно мясное. Хотя, с последним… маловероятно очень. Короче, не забывай пить. Каждый день приходи на осмотр, я пока за тебя ещё отвечаю. Будем промывание делать. Таблеток и уколов на тебя нет. Доктор выписал – значит, не нужны… В общем, считай себя на амбулаторном лечении.

Я кивал головой, слушая его в пол уха. Итак, понятно, что живой я почти по собственной инициативе. И никто ради меня в лепёшку тут расшибаться не будет. Ладно, не беда. Найду подругу – и сбегу. Не может быть, чтобы я – и не сбежал. Хотя в таком состоянии и с моим опытом побегов – может вполне… В голове опять всё затуманилось, резкость в единственном глазу затянула мутная поволока усталости, не дающая различить почти ничего, кроме светлых и тёмных пятен – что поделаешь, не слишком комфортно меня транспортировали. Растрясло…

Пока рассусоливал сам с собой в таком духе, детина дотащил меня до высоченного, не менее четырёх метров, серого пятна и гулко постучал в него. Откуда-то сверху проорали:

- Чё ломишься?!

- К Михалычу. Доктор прислал.

- А-а-а… - протянули сверху. – Заходи.

Открылась калитка. Кто-то, обдав меня кислым, вперемешку с луком, запахом, лениво процедил:

- Щас. Тут постойте. Михалыч выйдет – тогда пойдёте.

- Ага. – тяжело вздохнув, протянул мой носильщик.

Однако ждать долго не пришлось. Минуты через три кто-то громкий, зычный, раскатисто рявкнул:

- Чего тебе? И что это ты сюда припёр? – последние слова прозвучали несколько растерянно.

- Евгений Юрьевич велел вам привести. Сказал – пациент уже на своих ногах стоит, значит теперь он ваш. Как вы с ним и договаривались.

Смущённое покашливание, вздох.

- Ох и старый жук… напарил меня… Я же имел ввиду, что встанет – это когда выздоровеет. А он что… - неожиданно у меня прямо под ухом громко, вызывая резонанс в голове, проревело. – Ты меня слышишь!!!

- Угу, - оглушённый такими децибелами, только и смог промычать я.

- Иван Михалыч, - вклинился в разговор «медурод». – Я свою работу выполнил, лечение Кривому рассказал…

- Кому?!

- Кривому. Мы ему такое погоняло дали.

- Ну да… Точнее не скажешь.

- Так это… я пойду?

Вздох.

- В сарай за домом его отнеси. Потом решу, что с таким доходягой делать.

Детина резво, почти бегом, совершенно не обращая на моё, бултыхающееся в воздухе при такой скорости, тельце, понёсся вперёд. Что-то лязгнуло, скрипнуло, и я кулем рухнул на сухую, даже немного колючую, солому. Снаружи раздался хозяйский голос:

- Ведро ему там поставьте для оправки и пожрать чего сгоношите.

Снова скрип, лязг, провал в беспамятство…

… Не знаю, сколько я провалялся в отключке на этот раз. Когда открыл глаз, то увидел сумерки. Утро или вечер? Хотя, какая мне разница? С трудом сел, осмотрелся: помещение, больше всего похожее на сарай размером три на два метра, до половины заваленное соломой; окошко под потолком – маленькое, грязное, с треснувшим стеклом. У двери без каких-либо признаков запорных устройств (понятно, с наружи закрывается) – старое ведро, старая, измятая пластиковая полторашка с водой и миска застывшего, малоаппетитного серого хлёбова.

Напился, начал кушать. Ложку мне положить забыли или специально не стали этого делать – пришлось руками отламывать небольшие, слизкие куски и чуть ли не насильно запихивать их в себя, борясь с тошнотой. Надо есть, надо! – внушал я себе, приговаривая: «За Зюзю, за добермана, за ушастую, за её прекрасный нос…». Покончив с приёмом пищи, снова напился и, подумав, опять завалился спать. Во сне выздоравливаешь быстрее. Хорошо, что подпорченная рука не беспокоит. Только чешется сильно под повязкой, хоть вой.

На этот раз разбудил меня звук открывающейся двери. Вместе со светом с залитого солнцем двора вошёл крепкий, с поломанными ушами и походкой борца, мужчина. Не говоря ни слова, он поставил новую тарелку с кормом, баклажку, сменил ведро и так же, молча, удалился.

Опять повторил процедуру по насильственному поглощению пищи, опять напился. Становилось скучно, сон не шёл. По здравому рассуждению, стучать в дверь и искать правду я не стал. Потому что свято помнил: «Инициатива имеет инициатора». Неприятности сами меня найдут, они такие… Улёгся на сено, принялся размышлять – тоже, кстати, не самое вредное занятие. Сначала прокрутил, практически посекундно, в голове то самое злополучное утро у паровоза; потом попытался реконструировать все разговоры и их обрывки, которые довелось услышать в больнице. Ничего не сходилось – слишком мало я знаю, слишком много пропустил.

Я не услышал, как открывалась дверь – просто в один момент в сарайчик ворвался свет, а потом спрятался за огромной, двухметровой широкоплечей фигурой, которая вошла в моё обиталище, склонив голову, чтобы не треснуться о притолоку.

- Валяешься, Кривой?! – раздался уже знакомый хозяйский голос.

Я присмотрелся – это был огромный, короткостриженый мужик с фигурой атлета. Тугие, шарообразные мышцы рук и груди не скрывала даже простая льняная толстовка из белого, непрозрачного, полотна; а широкие, удобные штаны слегка обрисовывали колонноподобные ноги. На вид ему было лет пятьдесят. Шишковатый череп, сплющенный нос, глубоко посаженные глаза, сбитые кулаки – типичный привет из 90-х. Так и чудилось, сейчас разговор пойдёт с использованием: «В натуре… Ты чё… Реально… Не понял…». Но я ошибся. Вместо этого зазвучала правильная, хорошо поставленная речь:

- Валяйся, валяйся… Ещё завтрашний день даю тебе на отдых, а потом работать. Я приживал и дармоедов не жалую. Не переживай, шлакоблок грузить тебя никто не погонит, пока на лёгком труде побудешь, а там видно будет, что с тобой делать. Вопросы?

Мне очень, до зубовного скрежета, хотелось узнать о судьбе Зюзи, однако сдержался. Понимал, не надо излишнюю заинтересованность проявлять. Вместо этого решил побыть глупеньким. Спросил:

- Вас зовут Иван Михайлович?

- Да. Можно просто – Михалыч.

- У меня были сапоги. Не знаете, где они?

Он весело, заразительно рассмеялся, в избытке позитивных эмоций похлопывая себя по коленям.

- Молодец! Учён жизнью – сразу о главном! Ни тупого нытья, ни праведных воплей! Сапоги! Ха-хах-ха!!! Не знаю я, где твои сапоги, - отсмеявшись, продолжил он. – Наверное, кто-то из моих красавцев на память с тебя там, на насыпи, снял. Не переживай, найдём тебе тапочки! Всё! Выздоравливай. Перевязку тебе сегодня придут и сделают! – и, словно самому себе. – Совсем обнаглели. Притащили дохлятину, ещё и на осмотр её води…

Через час пришёл ученик доктора, наложил свежие повязки, покрыл меня матом за то, что он вынужден таскаться взад-вперёд из-за всяких кривых уродов. Из всей его ругани я вычленил главное – рана на месте правого глаза понемногу заживает. А остальное – переживу. Неожиданно внутри появилось беспокойство: «Как я теперь стрелять буду? Переучиваться придётся полностью!». Ладно, фигня…

… Прошёл обещанный день отдыха, в течение которого я лежал, размышляя о многом и ни о чём. Все мысли, как ни старался отвлечься, возвращались к моей подруге. Как она там?

Читать сначала

Предыдущая глава

Глава 12.

-Поздравляем вас, ваше путешествие окончено. -улыбался и демонстрировал белоснежные зубы менеджер. Я надеюсь вам понравилось?

Я не знал, что сказать.

-Где моя девушка? - наконец то пришел в себя я.

-Какая девушка? -удивленно взглянул на меня Евгений.

-Я сейчас тебе нос сломаю, и ты мигом вспомнишь какая.

-Успокойтесь пожалуйста, Михаил Александрович, это у всех так бывает, когда они только возвращаются из путешествия. На самом деле это была симуляция. С момента как вы подписали контракт и открыли дверь в восьмидесятые года. Помните? Пока вы не оказались здесь и сейчас - это все была симуляция. Никаких девушек с вами не было, вы были один. А если вы о Соне, то она всего лишь иллюзия. Как и все что вы видели. Не волнуйтесь, мы все контролировали.

Нет нет нет. Я не верил ни единому его слову. Я видел по глазам что он мне врет.

-Это все ложь, я могу отличить реальность от фальшивки.

-Не можете, у нас очень высокие технологии. Просто прочтите контракт который подписали. Вот тут -он указал на строчку в тексте документа.

"Данный аттракцион является СИМУЛЯЦИЕЙ РЕАЛЬНОСТИ, не представляющий никакой угрозы клиенту...".

-Вы не должны были знать об этом изначально, так как многое зависит от восприятия, я уже говорил вам.

-Я не подписывал этого.

-Но ведь это ваша подпись?

Подпись стояла моя. Абсолютно точно это была моя подпись. Но когда я подписывал этот контракт, я не видел ничего подобного.

Они пытались меня убедить в том, что все это была лишь симуляция, и Соня, и 2270 год, и все остальное. Я решил не конфликтовать с ними и спокойно покинул это проклятое агентство, но внутри меня все бурлило.

Выйдя из подвала, я обнаружил, что мой мерседес припаркован в том же самом месте, в котором я оставлял его в первый раз. И телефон вдруг ожил в кармане, как тогда. Я достал его и увидел кучу пропущенных от Алисы и Димы. "Не может этого быть" - подумал я. Взглянул в календарь - 31 декабря. Пошарил по карманам и нашел ключи от автомобиля. Оттряхнул от кучи снега, как я уже делал, и запрыгнул в холодный салон.

***

Время шло, а я никак не мог отойти от произошедшего со мной. Дима сказал, что ничего подобного с ним не случалось. Я попросил его взломать их сайт в поисках любых данных, и он с радостью согласился. Я всегда был против того, что Дима иногда применяет хакерские навыки, но в данный момент я уступил себе.

Они почти смогли меня убедить в том, что это все был аттракцион, что Соня, как и всё, плод воображения и что память нарисовала мне её образ в симуляции, потому что я встречал её ранее. И что я снова оказался в декабре, тридцать первого и снова встречал новый год, только на этот раз с Алисой. Это было очень убедительно, готов признать. Во мне боролись два человека. Один кричал, что OSTRYX все лгут, чтобы замести следы, а второй рассудительно приводил факты. Я верил и не верил одновременно.

Прошла неделя, тянулась вторая. Я не мог выбросить Соню из головы. Где она могла быть сейчас? А что если она осталась в одном из времен, и нуждается в помощи, а я даже не знаю, где искать. Все это было как сон, и проснуться было адской болью.

Я плотно подсел на алкоголь, Дима старался вытащить меня из запоя, но я не слушал его. Я почти не просыхал, постоянно находился в пьяном состоянии, совсем забыл о бизнесе.

Телефон звонил уже пятый или шестой раз, я очень тщательно старался игнорировать этот звук вибрации, но мне надоело и я дополз до него.

-Да

-Хватит бухать, Миша, дело есть!

-Сам решай дела, я в отпуске.

-по Острикс есть дело.

-Да? И что же?

-Не телефонный разговор. Приводи себя в чувства, я заеду через минут тридцать.

Если Дима говорил, что разговор не телефонный, это значило что разговор серьезный. Я принял холодный душ, вспомнив о Соне. Это реально приводило в чувства.

***

-Давай сгоняем по одному адресу, а ты пока расскажешь, что хотел.

-Куда нужно, шеф? - посмеялся Дима.

-Академика Комарова 38, кажется. Поехали, там разберемся.

-В общем. - Начал мой друг. -Я порылся у них на сайте, там пустота сплошная, фальшивый сайт, левый, понимаешь? Но я не я, если бы не выкупил эту контору. Пробовал инклуды, инъекции, фишинг-атаки...

-Давай попроще, голова не до конца прошла.

-Короче. Нашел утечку, через неё отследил реальный домен, который принадлежит одной частной военной компании. Острикс ни в какой информации не упоминается. Их не существует. А вот взломав ЧВК я обнаружил кое-что весьма интересное. Кстати, куда мы едем то?

-Ну не томи, Димон, рассказывай.

-Неа. Сначала ты давай выкладывай, куда мы едем. Должен же я знать, что у тебя на уме, партнер.

-Я хочу заехать на квартиру к Соне. Надо разобраться. Она рассказывала про эту квартиру, и я хочу проверить. Вдруг она реально там жила?

-Как раз об этом я и хотел рассказать. Я нашел данные с множеством имен и фамилий, их реально было много. Мне потребовалось больше суток чтоб разобрать уйму информации, между прочим.

-С меня коньяк.

-Дак вот. Я нашел несколько девушек под именем Софья. Но под твою подходила только одна, и знаешь, что было напротив её имени? Ага, цифры 1936. И приписка "объект потерян". Чувствуешь? Пахнет жареным. Там кстати, было и твое имя с датой 1980 год.

-Военные взяли все под контроль, и подчищают за собой компромат. А я то думал, обойдется без них.

-Куда уж без них. Сплошная милитаризация, друг.

-Где мне искать Софью? Ты знаешь?

-К сожалению такой информации я не нашел. Надо ехать и выдавливать её из Острикс.

Он был прав. Если кто и знал, что произошло на самом деле, так это сотрудники агентства. Нужно было заставить их заговорить.

Мы подъехали к нужному адресу и вместе подошли к подъезду.

Позвонил в домофон - в ответ тишина.

Дождались, пока местный житель откроет дверь, и забежали в лифт.

Десятый этаж, квартира 250. Я постучал и услышал лай собаки. Ломать дверь не имело смысла, но нужно было убедиться, что это Квартира Софьи.

-Ну ка, отойди.

Он покопался в замочной скважине какой-то специальной примочкой.

-Я о тебе многого не знаю, оказывается-удивился я, когда замок поддался.

Он только ухмыльнулся.

Я открыл дверь и вошел в квартиру. Без сомнений это была квартира Сони. И собака по имени Кот радостно вилял хвостом, что наконец то его накормят.

-Как она живет в такой холодине?

-Ко всему привыкаешь, Дим.

Я покормил пса, и мы вышли из квартиры, захлопнув дверь.

Автор @FelixBeck,

Если вам нравится мое творчество, мои рассказы, то поддержите плюсиком и подпиской в моей группе в ВК! Это помогает развиваться и работать лучше! Так же вы найдете там музыкальное сопровождение и аудиоозвучки некоторых рассказов!

Подписаться на группу? Жми!